Одна на две жизни Романова Галина
— Все в порядке, — шепнул ей Ариэл. — Это тоже на шестом этаже. Обычная предосторожность…
На площадке шестого этажа народа собралось так много, что на вошедших не сразу обратили внимание. Четверо констеблей толпились на площадке. Еще двое разговаривали с оживленно жестикулирующей соседкой. Какой-то человек в скромном сюртуке мелкого служки, присев на ступеньку, что-то быстро записывал, время от времени бросая по сторонам внимательные взгляды. Двери одной из квартир были распахнуты настежь. Оттуда доносились шаги и голоса пяти или шести человек. Громче всех раздавался надтреснутый голос, восклицавший с неподдельной тревогой:
— В моем доме! И такое! О Первопредок! За что? Какой позор! Какое пятно на репутации!
Агния робко сделала несколько шагов поближе к распахнутым настежь дверям, с любопытством и тревогой осматриваясь по сторонам. В квартире, состоявшей из передней, кухни и двух комнат, толпился народ.
— Успокойтесь, господин Соламин! — Пожилой жандарм стоял над скорчившимся на стуле худощавым человеком. — На вас пока не падает подозрения… А вы что тут делаете?
Агния вздрогнула, сообразив, что обращаются к ним.
— Мы, — пролепетала она, — пришли в гости…
— К кому? — Навстречу им шагнул незнакомый мужчина с холодными глазами, затянутый в серый, нарочито скромный сюртук.
— К Филу… Годвину.
— Вот видите! — Худощавый человек, которого только что поименовали господином Соламином, всплеснул руками. — И эти туда же! Ох, какой позор! Теперь весь город будет знать, что в доходном доме Соламина почем зря режут постояльцев! От меня сбегут не только жильцы, но и даже прислуга! Как я буду жить? Я разорен! Я уничтожен! — Он то раскачивался на стуле, схватившись за голову, то отчаянно принимался рвать на себе волосы, отталкивая стакан с водой, который ему протягивал пожилой жандарм.
Незнакомый мужчина в сером форменном сюртуке императорского следственного управления — Агния смутно помнила, что в точно такого же пыльного оттенка сюртуки были одеты все служащие — шагнул навстречу, выйдя из большой комнаты.
— Вы к кому? — строго спросил он.
— По большому счету я лишь сопровождаю почтенную вдову Боуди, — ответил Ариэл. — У госпожи дело к проживающему в этом доме Филу Годвину.
— Вы кто?
— Ариэл Боуди, родственник недавно овдовевшей Агнии Боуди, младший подмастерье на кафедре алфизики Всеобщего университета науки и искусства, к вашим услугам, — отрекомендовался он.
— Старший инспектор Вонк, — представился служащий. — Вы по какому делу?
— Я хотела задать ему несколько вопросов. Личного характера, — стараясь говорить твердо, произнесла Агния.
— Я тоже хотел бы задать проживающему в этом доме Филу Годвину несколько вопросов, — ответил инспектор Вонк. — И тоже личного характера. Но — увы! — он уже никому и никогда не сможет сказать ни слова.
— А почему?
— Интересующий вас Фил Годвин был убит сегодня ночью.
Агния вскрикнула. Ариэл присвистнул.
— Как?
— Прошу взглянуть.
Инспектор чуть посторонился, позволяя увидеть сквозь распахнутые двери комнату, в которой находились еще трое. Один торопливо что-то записывал, а другой бродил вокруг распростертого на полу третьего. Еще молодой, лет тридцати — тридцати трех мужчина лежал, раскинув руки, в луже крови, вытекшей из нескольких жутких ран. Грудь и живот его были залиты кровью, в крови было и лицо, при одном взгляде на которое Агния побледнела и покачнулась, теряя равновесие.
Комната поплыла у нее перед глазами, в глазах потемнело. Она вскрикнула, чувствуя, как ее подхватывают чьи-то руки. Ноги стали ватными, голова закружилась. Она смутно поняла, что ее усаживают на стул. Возле губ оказался стакан. Молодая женщина сделала торопливый глоток — это оказалась вода.
— Какой ужас, — пролепетала Агния хрипло. — Кто мог сотворить такое?
У трупа не было глаз — их не выкололи, а буквально вынули из глазниц. Оскаленный рот был раззявлен в последнем крике.
— М-да, — прозвучал над головой голос Ариэла. — Вот и поговорили…
— Вы о чем-то собирались беседовать с покойным Филом Годвином? — Инспектор Вонк не отходил от них ни на шаг. Он встал так, чтобы заслонить от женщины окровавленное тело, и Агния была ему за это очень благодарна. Она торопливо сделала еще глоток воды.
— Я хотела у него спросить… он был с моим мужем, Мареком Боуди, в тот день, когда тот… погиб, — пролепетала она. — Они втроем ходили к подземелью Духов. Там мой муж погиб. И я хотела выяснить у него обстоятельства смерти Марека…
— Вы договаривались о встрече?
— Нет. Я приходила к нему в музей, чтобы поговорить там, но его в тот день не было на работе. Мне сказали, что он должен прийти завтра… то есть, сегодня утром. Но утром он не пришел. Я узнала адрес и… и вот. — Агния всхлипнула.
— Кто-нибудь знал о том, что вы собираетесь навестить Фила Годвина? Вы кому-нибудь говорили о своих планах? — продолжал расспросы инспектор.
— Да. Я… мне про Фила Годвина сказал мастер, с которым работал мой муж…
— Мастер Димер Молос, из университета, — подсказал Ариэл. Он остался стоять и из-за плеча собеседника мог видеть комнату и тело на полу.
— Ну и служащие в музее… Я не помню их имен, — вздохнула Агния.
— И больше никого?
Она покачала головой. В душе нарастало отчаяние. Фил Годвин знал, как и почему погиб ее муж. И он убит. Почему? Это случайное совпадение или же кто-то нарочно не желает, чтобы правда выплыла наружу? А кому не хочется открывать тайну? На всем белом свете был только один человек, который горел желанием скрыть правду. И этот человек стоял рядом с нею.
— Вы сказали, что означенный Фил Годвин и ваш муж втроем ходили к подземелью Духов? — нарушил короткое молчание инспектор. — А вы знаете, кто этот третий?
— А… — Агния вскинула голову и открыла рот, чтобы назвать имя, но Ариэл уже заговорил сам:
— Прошу прощения, господин инспектор Вонк, но мне кажется, что госпожа Боуди больше ничем не может вам помочь, — ледяным тоном промолвил Ариэл. — Кстати, а можно узнать, как он был убит?
— Можно. Его зарезали. Вот этим ножом!
Агния отвернулась от тряпицы, сквозь которую проступали кровавые пятна, а Ариэл уставился на завернутое в нее оружие.
— Это не нож, — промолвил он. — Это кортик. Гвардейский.
— Точно? — напрягся инспектор Вонк.
— Точнее не бывает…
Что-то странное в его голосе заставило Агнию оглянуться. Ариэл смотрел на испачканный в крови кортик так, словно увидел призрака.
— Ничего не понимаю, — пробормотал он.
— Что такое?
— Понимаете, инспектор, это… нет, ничего. — Ариэл отступил на шаг.
— А это не тот кортик, который ты искал? — произнесла Агния.
Двое мужчин воззрились на женщину. И выражение глаз одного из них было таким, что она тут же вскочила на ноги, невзирая на слабость в коленках, и отступила, отгораживаясь стулом от своего спутника.
— Ты еще вчера искал свой кортик! — воскликнула Агния. — Помнишь? Спрашивал у меня, не видела ли я его… А он все это время был здесь?
— Агни! — прошипел Ариэл. — Ты сама понимаешь, что говоришь? Замолчи!
— Нет уж, пусть говорит! — повысил голос инспектор. — Госпожа Боуди, вы точно уверены, что это его кортик?
— Ну не так чтобы очень, — замялась Агния. — Я не разбираюсь в оружии. Но очень похож.
— Отлично! — Инспектор Вонк просиял. — Вы нам очень помогли, госпожа Боуди. Сообщите констеблю свой адрес — он проводит вас до дома. Постарайтесь никуда не отлучаться из города надолго — вы можете понадобиться как свидетельница… А вас, милостивый государь, нам придется задержать до выяснения.
— Это ошибка, — отчеканил Ариэл.
Лицо его превратилось в каменную маску, и только глаза жили на нем. И смотрели на Агнию так, что молодой женщине хотелось бежать сломя голову. Едва дождавшись появления в дверях того самого пожилого констебля, который еще недавно успокаивал господина Соламина, она попрощалась и выскользнула вон.
Проводив ее взглядом, Ариэл повернулся к инспектору:
— Я ни в чем не виноват. Этот кортик действительно похож на мой. Я не помню, где его оставил. Может быть, у нее дома. Может быть, в лаборатории… Да, скорее всего, именно там. Спросите мастера Молоса, спросите других подмастерьев. Вам наверняка скажут… Это обычный гвардейский кортик. Такие есть у многих офицеров гвардии. Он является табельным оружием…
— Табельным? Значит, и номер есть? А что, если мы проверим? Вы служили?
— Двадцать шестой гвардейский полк его императорского величества. Резерв. — Ариэл вздохнул. — Почти четыре года. Попросился в отставку пять лет назад по семейным обстоятельствам. Имею чин лейтенанта.
— И воевали?
— Участвовал в нескольких локальных конфликтах. В основном подавляли восстание горских народов в провинции Зейнар. Какое это имеет значение?
— В нашем деле все имеет значение. И пока мы не выясним, чей это кортик, вам придется задержаться.
Камеры в следственном управлении были небольшие — пять шагов в длину и четыре в ширину. Толстые каменные стены, выкрашенные в темно-коричневый цвет, не пропускали ни звука. Небольшое полукруглое окошко располагалось под потолком в глубокой нише. Простая железная кровать, прикрученная к стене, сбитый из досок стол, накрытое дощечкой ведро — вот и вся обстановка. Чем-то она напоминала гауптвахту, на которой Ариэлу приходилось сидеть в армии.
Перед тем как запереть здесь, у него забрали пистолеты, все личные вещи, пояс, сняли даже камзол и поясную сумку, где были все деньги. Оставили только плащ, да и то после того, как на его глазах прощупали подкладку и подпороли тут и там — а вдруг он пронесет в камеру оружие. Такая забота о благе заключенного объяснилась через несколько часов, после того как день стал клониться к вечеру — толстые каменные стены тюрьмы отбирали все тепло. А тонкое застиранное одеяло было немногим толще сукна, из которого шили одежду.
В довершение всего надели кандалы. Это было непривычно — словно он уже осужден и должен быть доставлен на каторгу или в тюрьму на озере Ласточек, где ему предстоит провести несколько лет в каменном мешке. Два широких браслета соединялись вместе цепочкой длиной чуть больше пяди. Вполне достаточно для того, чтобы уверенно пользоваться, скажем, ложкой, но слишком мало на тот случай, если ему взбредет в голову напасть на охрану.
Для Ариэла все это не имело особенного значения. Ни временные неудобства, ни холод, ни даже скудный ужин — его пока еще не успели поставить на довольство и накормили тем, что осталось от обеда остальных заключенных, — его не волновали. А вот то, что он оказался словно выключен из жизни и его свободе угрожала реальная опасность, действовало на нервы. Но размышлять и изыскивать способы побега он пока не собирался.
И еще Агния. Она ушла из доходного дома в полной уверенности, что он виновен в смерти Фила Годвина. И шансов доказать обратное было ничтожно мало. Ведь кортик, что ни говори, на самом деле принадлежал ему. Он узнал свое оружие с первого взгляда. И знал особую примету, которая лишала его шансов когда-либо вообще выйти на свободу. Нет, рано или поздно его освободили бы — за простое убийство не дают пожизненное заключение, — но какой в этом смысл, если к тому времени уже пройдет несколько лет? Устав от одиночества, Агния либо все-таки выйдет замуж за кого-то третьего, либо уйдет в монастырь, либо зачахнет от тоски и будет навсегда потеряна.
Тот день заканчивался полной неизвестностью. С ним никто не разговаривал, к нему никто не заходил, кроме тюремного сторожа, принесшего остатки ужина. Утро начиналось точно так же. Но вскоре после полудня — до его слуха донеслись отголоски колокольного перезвона — дверь в камеру отворилась. На пороге показались тюремный сторож и два констебля с оружием — короткими пиками и палашами.
— На выход!
Из следственной тюрьмы — камера располагалась на первом этаже — его провели длинным темным коридором в соседнее здание. Но вместо того чтобы, велеть подняться по лестнице наверх, где находились кабинеты следователей, приказали свернуть к двери под лестницей, в глубине холла.
Просторный кабинет казался огромным из-за того, что в нем было мало мебели. Стол следователя, шкаф в углу, две лавки у двери. Его конвоиры остановились у порога. Ариэл сделал несколько шагов и остановился у стола, за которым сидел крупный самец-рогач. На столе были разложены бумаги, а на чистой тряпице лежал его кортик.
— Подозреваемый в убийстве доставлен, — отрапортовал старший из двух констеблей.
— Отлично, — пробасил рогач и поднял голову.
У него были большие лиловые глаза в ореоле длинных ресниц, красивые и влажные, как у настоящего оленя. Горбатый нос, мясистые губы, скошенный подбородок и щетина на лице только усиливали впечатление. А рога были хороши. Только знавший кое-какой толк в нетрадиционном оружии Ариэл заметил, что их кончики были закруглены. Ударить ими рогач мог, а вот пронзить врага — уже нет.
— Меня зовут Ффырх-хым-муум, — представился он. — Вам, человекам, запомнить это с первого раза и тем более правильно выговорить довольно трудно, поэтому можете звать меня просто Холодный Туман. Я назначен вести ваше дело.
В голосе следователя не было особого восторга, и Ариэл, знавший, как некоторые люди относятся к нелюдским расам, кивнул. Наверняка либо решили, что это дело настолько простое, что с ним справится даже тупой нелюдь, либо тут все очень сильно запутано и дурно пахнет. Вот и спихнули на того, кого потом можно просто подставить.
— Холодный Туман. Очень приятно, — сказал человек.
— Вы готовы к сотрудничеству?
— Конечно. Мне, как и вам, нужно установить истину, — ответил Ариэл.
Будь на месте рогача человек, он бы ни за что не осмелился открыть рот — люди, облеченные властью решать чужие судьбы, крайне болезненно относятся к тому, что кто-то кроме них может иметь свое мнение. Но осадить нелюдя — иное дело. Пусть не думает, что с ним так легко справиться.
Взгляд серых глаз столкнулся с лиловыми глазами — и рогач первым отвернулся.
— Присаживайтесь, — пробасил он, указывая на табурет напротив. — И начнем работать. Ваше имя?
— Ариэл Боуди.
— Возраст? — Следователь тщательно выписал каждую буковку.
— Двадцать семь лет. Почти двадцать восемь.
— Чин?
— Бывший лейтенант двадцать шестого гвардейского императорского полка. Ныне — младший подмастерье на кафедре алфизики под началом мастера Димера Молоса.
— Сословие?
— Понятия не имею. Дело в том, что семейство Боуди взяло меня из воспитательного дома грудным младенцем и о настоящих родителях я ничего не знаю. Ну, почти ничего.
Рогач — одежду он не носил, но крест-накрест грудь его пересекали два кожаных ремня — старательно записывал за ним все слово в слово.
— Значит, вы — приемный сын? К какому сословию принадлежало семейство Боуди?
— К дворянскому. Мои приемные родители умерли рано и завещали мне сумму, достаточную для поступления в Военную академию и покупки чина лейтенанта.
— Как давно и по какой причине вы оставили военную службу?
— У меня был младший брат, Марек Боуди, законный сын моих приемных родителей. Ему исполнился двадцать один год, и он должен был вступить в права наследования. Я к тому времени уже почти четыре года состоял в гвардии и тут же подал прошение об отставке.
— Награды за военную службу имелись?
— Особенных — нет. Ни одного ордена или медали — только вот это…
Он не сдержался и кивнул на кортик. Именной. Полученный как награда за проведение карательной операции в провинции Зейнар. Все остальные поощрения выражались либо в виде словесной благодарности, либо в звонкой монете.
— То есть вы признаете, что это ваше оружие?
— Да, хотя я ума не приложу, как он там оказался! Я оставил его… точно не помню где. Наверное, в лаборатории алфизики у мастера Молоса.
— А кстати, почему вы, военный, вдруг пошли по стезе науки?
«А почему ты, судя по рогам, самец не самого низшего ранга, не стоишь во главе собственного гарема, а сидишь тут, в столице людей, и бумажки перебираешь?» — хотелось огрызнуться Ариэлу, но он сказал:
— Из-за брата. Марек с юных лет решил заниматься наукой. В двадцать один год он уже был студиозусом, и мне захотелось быть рядом с ним.
— Но мастер Молос, с которым мы вчера беседовали, отрицал вашу причастность к науке.
Ариэл кивнул. Ничего иного он от желчного старика не ожидал. Тот вообще терпел бывшего офицера, а ныне бретера и сорвиголову исключительно ради Марека. А после смерти подмастерья и вовсе едва не желчью плевался. Если этот рогач с ним разговаривал, можно представить, какие слова прозвучали в адрес Ариэла…
— Что верно то верно. Наука меня не особенно прельщала.
Холодный Туман опять покачал головой. А потом протянул руку и подцепил кортик за рукоять, поднося оружие к глазам.
— Интересную вещь поведал нам вчера мастер Молос, — промолвил он. — Дескать, в этот кортик посредством научного эксперимента была внедрена некая искусственная субстанция, аналогичная душе. В результате чего сей предмет обрел способность становиться смертельно опасным оружием только в руках владельца.
Ариэл задержал дыхание. Тайны он из этого не делал — тем более научный эксперимент проходил в присутствии многочисленных свидетелей. И он сам во всеуслышание объявил об этом.
— Вы не будете столь любезны и не напомните мне, что это за свойство, уникальное для холодного оружия? — невинным тоном поинтересовался рогач.
«Он все знает, — сообразил Ариэл. — И хочет только убедиться…»
— Это оружие… одушевленное оружие, — промолвил он, — становится смертельно опасным только в моих руках. Раны, нанесенные с его помощью другим человеком, не будут смертельными… Но это не я убил Фила Годвина! В ту ночь я спал. У себя в комнате. Один.
— То есть алиби и свидетелей нет, — подытожил Холодный Туман, кладя кортик на место и снова берясь за перо. — Но тогда как вы объясните, что смертельные раны были нанесены именно им?
— Как объясню? Вы знаете, как в подобных случаях поступают зейнарцы? У них есть особые ритуальные ножи. Одноразовые, так сказать. Если хотят показать, что смерть этого человека не случайна и что он не стал жертвой грабителей, а тут имело место, так сказать, заказное убийство, то в ране оставляют этот ритуальный нож. У них очень интересные рукояти — на верхушке вырезан человеческий череп, а сам клинок — слюдяной. Слюда, понимаете? Она хрупкая. Ею нельзя убить. Клинок из слюды просто вставляют в рану и оставляют труп на всеобщее обозрение.
— Зачем? — моргнул рогач.
— Чтобы все знали — это была казнь. Возмездие. Высшая мера наказания. Называйте как хотите. Что поделать — другая культура…
— И вы хотите сказать, что кто-то поступил аналогичным образом, чтобы свалить вину на вас? Кто-то, кто кроме вас настолько хорошо разбирается в обычаях зейнарцев?
Ариэл кивнул.
— И вы кого-нибудь подозреваете?
Ариэл покачал головой. Он мог навскидку назвать в столице трех-четырех людей, кто его недолюбливал настолько, чтобы обвинить в убийстве, но никто из них не был связан с Зейнаром. Кроме покойного Фила Годвина. Нет, он не служил с ним в одном полку, но, помешанный на мумиях, погребальных обрядах и экзотических традициях южных и восточных земель, служитель музея однажды побывал в Зейнаре, который, между прочим, граничил с Кайтарром и еще недавно был одной из провинций этой древней страны. Фил ездил в Зейнар буквально за несколько месяцев до начала там беспорядков. Он мог знать об этом обычае. Но мог ли кому-то о нем рассказать?
— Мы будем искать, — промолвил Холодный Туман, под написанными словами принимаясь чертить свои резы. — А пока возвращайтесь в камеру.
Конвоиры, все это время стоявшие за спиной Ариэла как два столба, сделали шаг вперед, взяли пики на караул, и ему пришлось подчиниться.
ГЛАВА 6
Оставшись без навязчивой опеки Ариэла, Агния словно расцвела. Нет, она все еще чувствовала себя немного скованно, когда ее провожал до дома пожилой констебль. Соседки-кумушки наверняка увидели все, что хотели, — как сперва молодая вдова вышла из дома в сопровождении постороннего мужчины и как несколько часов назад вернулась с полицией. Либо она что-то натворила, либо ее спутник оказался нечист на руку. И ведь как все верно! Ариэл — убийца. Сначала он убил Марека, а потом, узнав, что она собирается расспросить о чем-то свидетеля его гнусного деяния, прикончил и Фила Годвина. Просто чудо, что она сама осталась жива! Что такое пересуды кумушек по сравнению с потерей жизни! Она ни разу не давала им пищу для сплетен — жила тихо, скромно, кроме двух-трех родственниц и Марека почти ни с кем не общалась. Поболтают и перестанут. А если не угомонятся, можно продать домик и перебраться к матери. Она будет только рада. Правда, денег за него дадут немного, но…
Агния даже остановилась и помотала головой. Что это на нее нашло? Еще никто и слова не сказал, а она уже переезжать собралась! Просто кошмар, до чего этот Ариэл нервы вымотал. Ох, Марек, Марек, и как ты мог дружить с таким ужасным типом! Хотя братьев не выбирают. Супруги Боуди, отправляясь в воспитательный дом за младенцем, не могли знать, кого подбросит им судьба. И уж Марек-то ни в чем не виноват точно.
Констебль смущенно попрощался с нею на крыльце, в дом пройти и выпить чаю отказался, но вежливо осведомился, не нужно ли чего даме. Дама покачала головой, выудила из ридикюля мелкую монетку — награда за труды — и скрылась в доме.
Лимания метнулась ей навстречу из кухни, окутанная соблазнительными запахами домашней выпечки. Пирожки сатирра пекла отменные, и измучившаяся Агния неожиданно ощутила приступ голода.
— Ну как? — Горничная потянулась помочь снять накидку. — Все узнали?
— Нет. — Агния прошла к любимому креслу, присела. — Ничего не узнали. Наоборот.
— Он не-э-э захоте-э-эл говорить? — В голосе Лимании звучало праведное негодование. Ну еще бы! Какой-то мужчина отказался беседовать с ее хозяйкой!
— Он не мог. Его убили.
От изумления сатирра выронила накидку.
— Ка-а-ак? Совсе-э-эм?
— «Совсе-э-эм!» — передразнила Агния. — Его зарезали.
— А кто?
Говорить Агнии не хотелось. И так настроение испорчено, а тут горничная буквально силой заставляет ворошить прошлое. Она только покачала головой и отмахнулась.
— А где-э-э? — Сатирра подобрала накидку, повесила и вопросительно оглянулась на дверь.
— Господин Ариэл? Он остался там… И я больше не хочу об этом говорить! Живо неси чай и пирожки!
Горничная присела в неуклюжем реверансе и убежала на кухню, стуча копытцами.
Агния сцепила руки на коленях, глядя в окно. Что же делать? Ох, Марек, что же с тобой произошло? Как получилось, что ты расстался с жизнью? Почему так выходит, что молодые, красивые, добрые, умные умирают, а подонки остаются в живых? Правда, никто бы не назвал Ариэла уродом. Он тоже красив, если смотреть непредвзято. Многие подруги Агнии интересовались: кто этот романтический красавец? Даже на свадьбе то и дело спрашивали, не придет ли красавчик с загадочным взглядом? Сама Агния была влюблена в Марека, внешность его старшего брата не имела для девушки значения. Даже наоборот — кто бы мог подумать, что под такой привлекательной оболочкой скрывается такая жестокая натура? Хладнокровно убить двоих — сводного брата и своего приятеля? Какое счастье, что возмездие все же настигло убийцу!
Но как же ей теперь узнать тайну смерти Марека? Ариэл будет молчать или соврет, зная, что свидетелей нет. Нет никого живых… А мертвые молчат.
Молчат! Как же она сразу не подумала об этом?
Агния сорвалась с места, сама достала накидку, торопливо затянула под подбородком ленты шляпки, подхватила ридикюль и кинулась вниз по лестнице. Распахнула дверь на кухню.
— Лимания, собирайся! Мы уходим!
— Куда? — Сатирра оторвалась от готовки. На столе на большом блюде горкой высились горячие пирожки, а сама горничная резала начинку для последней порции.
— На улицу Зеленых Огней.
— Ой!
Нож выскользнул из пальчиков сатирры и упал на пол.
— И побыстрее!
— Как? Даже не пообе-бе-бедав? Пирожки же остынут!
— По дороге съедим. — Агния схватила два сверху, надкусила. Один оказался с яблоками, другой — с капустой. — Печь погаси, передник сними — и за мной!
Несколько минут спустя они уже выскочили из дома. Лимания нервничала, беспокойно переступала копытцами и пару раз уронила-таки из-под длинной юбки несколько едко пахнущих катышков. Хорошо, что на улице и прохожих сейчас мало. Бедная сатирра так засмущалась, что едва не кинулась собирать их в подол. Агния торопливо схватила горничную за запястье и потянула к выходу из переулка. Эти «козьи катышки», которые любой сатир мог уронить посреди дороги, просто на ходу, и служили основной причиной, по которой многих нелюдей требовали держать отдельно. Мол, они хуже собак. Те хоть неразумные звери, им не объяснишь, а эти разговаривать научились! Пора бы им понять, что такое чистота на улицах. Приехали в человеческий город — так пусть и ведут себя по-человечески!
Они прошли уже до следующего переулка прежде, чем увидели свободный фиакр. По знаку Агнии Лимания выскочила навстречу, запрыгала перед мордами лошадей:
— Останови-и-ите!
Возница уже хотел огреть сатирру кнутом, но заметил направлявшуюся в их сторону молодую женщину и раздумал. Услышав адрес, он только уточнил:
— К самому университету или подальше куда?
— Нет, в квартал гадателей. Знаете, где это?
Возница щелкнул кнутом.
На самом деле улица Зеленых Огней занимала в столице целый одноименный район. Кроме собственно улицы, давшей ему название, тут имелось десятка полтора небольших переулочков, площадь Звезды и великое множество тупичков, закоулков и проходов. Дома в них стояли как попало, образуя настоящий лабиринт. Здесь жили художники, неудачливые актеры, городская беднота, подрабатывающая где придется, тут же селились многие нелюди, которым не хватало средств заиметь жилье в других местах. Ну и, конечно, имелся квартал гадателей, обиталище предсказателей будущего, факиров, глотателей огня, карманников всех мастей и прочих. Надо всем этим словно нависал Всеобщий университет науки и искусства — восемь огромных корпусов, соединенных галереями, около десятка особняков, где обитали самые родовитые мастера и их домочадцы, небольшая улочка, где жили мастера рангом поменьше, четыре общежития для студиозусов и совсем уж бедных подмастерьев и учеников, и многое, многое другое. Университет представлял собой город в городе и государство в государстве.
Улица Зеленых Огней примыкала к нему одним концом, другим растворяясь в многочисленных переулках, тупичках и закоулках. Возница довез Агнию и Лиманию до большой площади, высадил и укатил, не став дожидаться.
Обе женщины не спеша пошли вдоль домов, читая яркие вывески. Названия звучали загадочно и странно: «Третий Глаз», «За порогом тайны», «Светлый Путь», «Дурман очарования», «Созвездие Трех Царей». Заглядывать в каждую дверь не хотелось, хотя многие были призывно распахнуты.
На счастье, никто не обращал внимания на женщину и ее спутницу — тут и без того было полно народу. Одни бесцельно слонялись по мостовой, другие, как Агния с Лиманией, внимательно изучали вывески и, приняв решение, входили в одну из дверей. Третьи отыскивали знакомых и завязывали беседы.
— Госпожа, смотрите!
Сатирра указывала на еще одну вывеску. «Разговор по душам» — было написано на ней.
— Может, э-э-это то, что вам нужно?
— Давай зайдем, — кивнула та. В конце концов, они прошли уже половину улицы и ни разу никуда не заглянули.
Вход располагался сбоку, до крыльца и железной двери, покрытой чеканкой, надо было протиснуться в щель между домами. Вопреки мнению о том, что такие переулки служат своеобразной мусорной свалкой — там можно было найти что угодно: от сугроба прошлогоднего снега до оброненной кем-то бумажки — тут было чистенько. Видимо, здесь часто ходили люди.
Над дверью висела бронзовая чеканная табличка: «Разговор по душам. Салон Мадамы Ноа». Колокольчики над дверью разразились серией мелодичных звуков, когда Агния переступила порог. Они с Лиманией оказались в темной тесной передней, погруженной во мрак. Темноту разгоняла только полоска света, льющаяся откуда-то из-под двери. Пахло травами и еще чем-то сладким, знакомым и одновременно чуждым.
— Эй! — позвала Агния. — Здесь есть кто-нибудь?
— Бу-у-удь… — отозвалась темнота.
Лимания испуганно заблеяла и, судя по резкому запаху, снова уронила пару катышков.
— Мы ищем гадателей. Нам нужна помощь. — Молодая женщина попятилась к дверям, решив удрать, пока не поздно.
— Гадателей? — Голос, прозвучавший откуда-то с потолка, заставил их обоих испуганно взвизгнуть. Утробный, раскатистый, он мог принадлежать кому угодно.
— Ну, не совсем гадателей… Мне нужен кто-нибудь, кто смог бы вызвать дух моего умершего мужа, — пролепетала Агния.
— Сама судьба вас привела сюда! — прогремело над головами, после чего тьма взорвалась яркими красками. Обе женщина взвизгнули и зажмурились от неожиданности.
— Проходите!
Приоткрыв один глаз, Агния заметила, что дверь распахнулась. На пороге возникла высокая худощавая фигура, крестообразно раскинувшая руки.
— Проходите! — повторила она обычным, негромким и приятным голосом, и гостьи повиновались. — Следуйте за мной!
И зашагала, широко и свободно размахивая руками и покачивая обтянутыми узким платьем бедрами. Агния нашла такой фасон одежды вызывающе неприличным — вся фигура напоказ! — но потом подумала, что гадатели так одеваться могут. Она же пришла вызвать дух мужа, а не о моде толковать!
Узкий коридор, ярко озаренный свечами, привел их в круглую комнату без окон. Под потолком на витой проволоке крутился огромный стеклянный шар, бросая по сторонам яркие блики. Из-за мелькающих огней осмотреться было трудно. Стены закрывали тяжелые портьеры черного или темно-фиолетового цвета, на которые были нашиты символы. Многие из них Агния видела впервые. Тяжелая ткань слабо колыхалась, время от времени откуда-то налетал ветерок, приносивший всякий раз разные запахи — то конского навоза, то ладана, то ванили, то дыма, то пряностей. Слышались шорохи, треск, хруст, невнятное бормотание. Комната была пуста. Только два кресла стояли друг напротив друга. Два глубоких мягких кресла, заключенные в начерченный на полу белый круг.
Проводившая их молодая, еще моложе Агнии, девушка куда-то скрылась, нырнув за одну из портьер, и посетительницы остались одни. Прошло несколько минут.
— Эй! — рискнула позвать Агния. — Здесь есть кто-нибудь?
— Здесь всегда кто-нибудь есть, — прозвучал голос. Он принадлежал, без сомнения, женщине, но явно больной и усталой. — Всегда кто-нибудь где-нибудь есть. Природа не терпит пустоты…
— Мне нужно вызвать дух моего мужа или…
— Дух… Всем нужен дух. А духам нужна плоть. Живая, теплая, мягкая, нежная плоть, — продолжал голос. — Они страдают без плоти, томятся в своей бестелесности…
— Я не понимаю, — призналась молодая женщина. — Вы можете вызвать дух моего мужа?
— Дух нельзя вызвать. Его можно только призвать!
— Простите, я не знала…
— Призвать, умолить подняться из мировой Бездны, пообещав в обмен на эту услугу нечто ценное в уплату…
— У меня есть деньги, — сказала Агния.
— Речь не идет о деньгах! Что деньги для тех, у кого больше нет низменных желаний? Духам нужно иное — живое тепло, жизнь!
Портьеры внезапно взметнулись ввысь. Агния вздрогнула. Вперед шагнула высокая худощавая фигура, закутанная в складчатый балахон так, что не разберешь, женщина это или мужчина. Накидка скрывала даже верхнюю часть лица, а полумрак комнаты и мерцающий свет свечей не позволял присмотреться как следует. Но Агния уже сообразила, кто перед нею, и молодую женщину пробрала дрожь.
Мадама Ноа была шезрулом. Представители этой загадочной расы испокон веков жили на востоке материка, но когда Линнебрукская империя начала свою экспансию, расширяя территорию, нежданно-негаданно перебрались в человеческие города. Держались они обособленно, вели скрытный образ жизни, почти ни во что не вмешивались, и люди постепенно привыкли к странному соседству. Агния не знала про шезрулов практически ничего, кроме нескольких бредовых слухов, и сейчас запаниковала. А вдруг все сказанное — правда? Вдруг шезрулы действительно всего лишь паразиты, которые, подобно некоторым насекомым, подкладывают своих младенцев в тела людей, и нерожденные шезрульчики просто высасывают человека изнутри? А вдруг…
— Ты боишься, — вдруг констатировала пророчица. — Я чувствую твой страх. Он лишает тебя жизни. Отринь страх — и ты станешь сильнее.
Она протянула руку — из широкого рукава балахона вынырнула кисть с неестественно длинными тонкими пальцами. Агния попятилась и внезапно рухнула в одно из кресел, каким-то чудом оказавшееся за спиной. Взвизгнула от неожиданности.
— Я… не боюсь, — пролепетала она, глядя на эту руку, как птичка на змею. — Я хотела… дух мужа… При чем тут моя жизнь?
Мадама Ноа кивнула головой, словно наконец услышала нечто разумное.