Кодекс принца. Антихриста (сборник) Нотомб Амели

___

Четыре часа спустя, выплыв бог весть из какого уголка мозга, в моей голове грянула мелодия из десяти нот. Я сел в постели, сна как не бывало: я узнал ее, это был телефонный номер, который набрал перед смертью Олаф.

А что, если это телефон виллы? У кровати стоял телефонный аппарат, но номера на нем не было. Вряд ли стоило заниматься изысканиями среди ночи. Лучше снова уснуть, только надо запомнить номер. Я мог положиться на свою память: не она ли разбудила меня в четыре часа утра? Но увы, я не понаслышке знал о ее капризах: она порой выдает никому ненужные сведения, а когда информация необходима, молчит. Если бы я мог записать мелодию! Но я не знал нотного письма.

Я зажег свет, взял бумагу и карандаш. Нанес на лист десять точек, соответственно высоте звука, и соединил их линией, как созвездие на астрономической карте. Система записи была, мягко говоря, рудиментарной, но памяти порой достаточно и малого подспорья.

Марая таким образом бумагу, я надеялся успокоиться, но не тут-то было: снова уснуть в эту ночь оказалось равносильно чуду. В моем мозгу прочно сидела дурацкая мелодия из десяти нот, словно какой-то примитивный механизм заело в голове. Это напомнило мне пять нот, которые в «Близких контактах третьего вида» служат для общения с инопланетянами, и все жители Земли в исступлении начинают их играть, призывая марсиан.

А кого же призывал я?

В какой-то момент аккорд так ударил по нервам, что у меня вырвался крик. Я тотчас испугался, что его могла услышать Сигрид. А через мгновение уже надеялся, что она слышала и сейчас прибежит в атласном дезабилье ко мне в комнату осведомиться, что со мной случилось. Я сошлюсь на приснившийся кошмар и попрошу ее побыть со мной, положить прохладную ладонь на мой пылающий лоб и спеть мне колыбельную.

Этого не произошло. Я хотел было крикнуть еще раз, громче, но не осмелился. Чтобы заглушить мелодию в голове, я принялся напевать про себя: исполнил «Strawberry Fields», потом «Enjoy The Silence», потом «Satisfaction», потом «Bullet with Butterfly Wings», потом «New Born», но эта какофония не помогла. Тупое сочетание десяти нот пробивалось из-под «Битлз», «Депеш мод», «Роллинг Стоунз», «Смашинг Пампкинс» и «Мьюз», точно музыкальный сорняк. Зато эти усилия так утомили меня, что я уснул.

Проснулся я в десять утра. Вскочил с постели и, накинув белый махровый халат, спустился вниз. Позвал Сигрид, стал ее искать. Ее не было.

«Я бываю дома только по воскресеньям. Раз в неделю вам придется терпеть мое присутствие», — сказала она мне вчера. Был уже понедельник.

Приуныв, я пошел на кухню. Сигрид приготовила для меня кофе и купила свежие круассаны. На столе я нашел записку:

«Дорогой Олаф,

Надеюсь, вы хорошо спали. Я вернусь вечером, около семи. Если что, звоните мне на мобильный 06…^[4]

Счастливо.

СигридВерсаль, 24.07.2006»

Интересно, что она чувствовала, подписываясь именем, которое дал ей я? Я даже хотел позвонить ей, чтобы спросить, но решил, что это будет неуместно: столь важная персона не тратит времени на такие глупости.

Появившийся тем временем Бисквит уселся напротив и пристально смотрел, как я ем круассаны. Я протянул ему кусочек, он презрительно отвернулся, словно говоря, что уважающий себя кот не довольствуется крошками со стола. Не дал он и погладить себя по широкой спине. Этот котяра не любил чужих.

Еще не допив кофе, я снял трубку стоявшего в кухне телефона и набрал 06. Это не совпадало с мелодией, преследовавшей меня всю ночь. Я набрал 01^[5] — совпало. Могло быть, правда, и 04, и 07, но Олаф, кажется, сказал, что звонит в Париж. Если, конечно, и в этом не солгал.

Было еще рано, половина одиннадцатого. Я решил отложить изыскания на потом: захотелось принять хорошую ванну. Будь я Батистом Бордавом, работал бы в этот час в конторе с моими бывшими коллегами. Как я мог потратить столько лет жизни на занятие, которого и не помню толком?

Я долго отмокал в горячей воде, блаженствуя, как сушеный гриб в отваре: обрести свой былой объем оказалось сущим наслаждением. И то сказать, я всегда жалел сублимированные овощи: о какой вообще жизни можно говорить, если утратил влагу? На упаковках обычно пишут, что продукт сохраняет все свои качества, но само высушенное растение, если бы спросить его об этом, наверняка думает иначе. Неподверженность гниению — боже, какая скука!

С тех пор как меня звали Олафом, я чувствовал себя пористым как губка и, подобно крупинкам кускуса, впитывал окружающую жидкость. Если так будет продолжаться, подумалось мне, скоро мое тело заполнит всю ванну. А притом, сколько скандинавского пенистого геля я в нее вылил, мои ткани приобретут вкус мыла.

Когда влагой начал пропитываться и мозг, я вылез из ванны. Все-таки лучше сохранять генератор идей в рабочем состоянии и избегать коротких замыканий. Взглянув в зеркало — моя кожа приобрела цвет вареного омара, — я накинул халат и спустился в гостиную. Среди прочего там имелась стереосистема — Батист Бордав о такой не мог и мечтать. Шведское качество и высокая верность воспроизведения общеизвестны. Я вдруг сообразил, что за два дня и две ночи здесь ни разу не слушал музыку. Последний раз диск ставил, надо полагать, покойный Олаф. Если он и в этом был похож на меня, то, прослушав, не убрал его на место. Я решил проверить: включил систему и нажал клавишу «play».

Сердце учащенно забилось: сейчас я услышу последнюю музыку, которой услаждал слух мой предшественник. С первых же нот стало ясно, что это классика. Слава Богу, я уж было приготовился к шведским штучкам в духе «ABBA». Почти сразу я опознал «Stabat Mater» Перголези.

Для полного счастья я сходил в кухню за бокалом «Кло-вужо» из вчерашней бутылки и улегся на диван, наслаждаясь дивной музыкой и не менее дивным вином.

Кстати, именно его пили изумленные гости на «Пиру Бабетты»^[6] — решительно, северяне знают толк в бургундских винах. Я нахмурился: последним о бургундских винах говорил мне поставщик по телефону сразу после смерти Олафа. А в самом деле, мог ли у меня быть свой поставщик вин? Тем паче бургундских? Вряд ли Батист Бордав так себя баловал. Что-то слишком много оказалось бургундских вин в этой истории. Похоже, они входили в заговор.

Я вспомнил о намеченных телефонных изысканиях: надо было узнать номер последнего абонента Олафа. Увы, «Stabat Mater» начисто заглушила мелодию в моем мозгу, всегда отличавшемся хорошим вкусом: между Перголези и «Франс Телеком» выбор очевиден. Но ведь эти десять нот были мне позарез нужны — как теперь выковырять их из памяти?

Я заметался по гостиной, схватившись за голову. Ну и задачка: извлечь простенький мотивчик из головы, полной божественной музыки. Все равно что перекопать красивейший город, дабы явить миру развалины безвестного поселения. От этой абсурдной археологии я окончательно обезумел.

«Пропади ты пропадом, Перголези!» — со стоном вырвалось у меня, и я многажды повторил это, раз от разу все исступленнее. Бисквит взирал на меня с презрением. Я кинулся наверх, отыскал свои вчерашние каракули. Увы, в плане мнемотехники они оказались не полезнее лопатки для торта. Впору было взвыть.

Я снова спустился вниз. В кухне мне попалась на глаза записка Сигрид. Номер телефона совпадал с сегодняшней датой — под этим предлогом я и позвонил ей.

Она ответила сразу.

— Одни и те же цифры вашего телефона и сегодняшней даты — это совпадение? — спросил я.

— Нет, я каждый день меняю номер. Чтобы всегда знать, какое сегодня число.

— Неужели?

— Ну что вы, Олаф, конечно, это совпадение. Если бы не ваш звонок, я бы и не заметила. Это только вы обращаете внимание на такие мелочи.

— Вы думаете?

— Да. Профессиональная деформация, по всей видимости.

Она простилась в самых приятных выражениях. Я задумался: какая же профессия может так деформировать мозги? Шпионаж? Да, пожалуй, шпионам свойственно подобное внимание к деталям. Моя паранойя могла бы славно послужить контрразведке. А если мой предшественник принимал у себя в доме шпиона, значит ли это, что он принадлежал к тому же цеху?

Мозг — компьютер с причудами. Мелодия десятизначного номера вдруг сама собой всплыла в моей памяти. Так бывает всегда: стоит прекратить поиски — и тут же находишь искомое.

Я снова поднялся наверх и заглянул во все комнаты. Большая с письменным столом — должно быть, кабинет Олафа. Я сел за его секретер. Номеров в телефонной книжке оказалось множество — чтобы вычислить нужный, потребовалось бы лет сто.

Впрочем, временем я располагал, да и делать мне больше было нечего. Не откладывая в долгий ящик, я принялся за дело: просматривал книжку насквозь и, увидев номер, начинавшийся на 01 или 04, выстукивал партитуру, останавливаясь при первом же расхождении с моей декафонией. Алфавитный порядок для решения моей задачи был не хуже любого другого. Дойдя до второй буквы, я отметил — надо сказать, не без облегчения, — что фамилии Бордав в списке нет. Похоже, меня и Олафа действительно ничего не связывало. Оно и лучше.

Однообразные и тупые занятия мне всегда нравились. Иначе как бы я мог так долго проработать в конторе? Вроде и дело делаешь, и мозги напрягать не надо — это по мне. Лучше, чем бездействие, совесть не мучает, голова свободна. Самые прекрасные мечты всегда приходят за самой нудной работой. Эта деятельность на автопилоте не мешает серому веществу плодотворно трудиться: через некоторое время я так хорошо усвоил систему десятизначной музыкальной записи, что и кнопки стали не нужны, чтобы услышать мелодию. Я всегда восхищался людьми, которые читают партитуры и восхищаются их красотой, так что своим маленьким прогрессом по праву гордился.

Порой то или иное имя вдохновляло меня и тем самым отвлекало. Десковяк Эльжбета. Наверно, это Элизабет по-польски. Эльжбета — красивое имя. От встречи с Эльжбетой Десковяк ожидаешь удивления. Не то что Поль Демаре строчкой ниже. А иногда механизму мечты давал толчок телефонный код: 00 822 — какая это страна? Или еще хлеще: 00 12 (479) — это не иначе островок в Тихом океане. Неужто там есть телефон? Я представил себе, как абориген сигает с верхушки кокосовой пальмы на лиане, услышав звонок своей трубки.

Иной раз, точно у шкодливого ребенка, так и чесались руки позвонить. А что стесняться, платить-то не мне. «Алло, как называется ваша страна? Который у вас час?»

Эти глупости стопорили дело. К половине второго я добрался всего лишь до буквы E. Пора было перекусить, и, спустившись в кухню, я приготовил себе сэндвич с кресс-салатом. Объедение, только кресс-салат надо хорошенько промыть, иначе подцепишь ужасную болезнь, которая бывает только от немытого кресс-салата, и умрешь в страшных мучениях. От таких сведений кресс-салат приобретает особый вкус. Это как японская рыба фугу в сашими или русская рулетка в светских играх.

Я вернулся к телефонной книжке. За едой я успел забыть приобретенный навык нотной грамоты. Пришлось снова тыкать пальцем в кнопки с видом умственно отсталого ребенка, освоившего новую игру.

И вдруг телефон зазвонил. Я ударился в панику, не зная что делать. В конце концов я снял трубку, лишь бы прекратить этот невыносимый трезвон, и услышал голос Сигрид.

— Извините, Олаф. Мой муж вам не звонил?

— Нет. А я уполномочен подходить к телефону?

— Как вам угодно. Вы у себя дома.

Она и не знала, до какой степени это верно.

— Я звонила несколько раз, было все время занято, — добавила она.

— В самом деле, — смутился я. — Прошу прощения.

— Что вы, ничего страшного.

— Вы беспокоитесь за Олафа?

— Я привыкла. И мне не о чем беспокоиться, не правда ли?

— Конечно.

Я повесил трубку, стыдясь за свою ложь. «Я привыкла», — сказала она. Можно ли считать это подтверждением гипотезы о шпионаже? В какой еще профессии исчезают, не предупредив жену?

А что, если я — не просто шпион, а шеф некой серьезной разведки? Эта мысль мне понравилась. Во мне никогда не было тайны, интересно будет попробовать. Увы, долго ли еще я смогу водить за нос прелестную Сигрид?

___

Незаметно прошел день. Я поставил будильник на семь часов, чтобы не быть застигнутым в комнате Олафа за изучением его телефонной книжки. Звонок раздался, когда я был на букве I, — inconscient^[7] весьма подходило к случаю. Я надолго застрял на предыдущей букве: Олаф почему-то знал уйму людей с фамилиями на G.

Как был, в халате, я спустился и прилег на диван в гостиной. Признаться, работа меня утомила. Но момент был приятнейший: я — муж, после трудового дня поджидающий свою благоверную. Я радовался, что скоро увижу ее. Куда она уезжала, что делала? Спрашивать об этом я не имел права.

Услышав, как открывается входная дверь, я вышел ей навстречу. Руки у Сигрид были заняты пакетами, на которых красовались названия знаменитых бутиков.

— Вам помочь?

— Нет, спасибо, они не тяжелые. Я сейчас, только приму душ.

Лежа на диване, я задавался вопросом, так ли все на самом деле, как кажется. Стало быть, Сигрид проводит дни, транжиря денежки Олафа в дорогих магазинах? Возможно ли жить такой жизнью? Я не знал и наслаждался своим неведением.

Она вошла в гостиную в платье, насколько я понял, из только что купленных. С чего я это взял, я ведь не знал наперечет содержимое ее шкафов? Простая логика: если женщина посвятила день шопингу, ей хочется сразу же продемонстрировать свои покупки. Да и держалась она так, что было понятно: вещь надета впервые. Я хотел было похвалить обнову, но вспомнил, что должен привыкать к роли мужа. В соответствии с моим новым амплуа я ничего не заметил.

— Олаф так и не звонил? — спросила она.

— Нет. Сигрид, вы же знаете, нет никаких причин беспокоиться.

Я сказал это с раздражением, и мой резкий тон успокоил ее.

— Вы правы, я веду себя глупо. Мне давно пора бы знать.

«Что знать?» — подумал я, но промолчал.

— Хотите куда-нибудь выйти? — спросила она.

Я почуял западню.

— А вы?

— Меня не было дома весь день. А вы уже два дня сидите здесь безвылазно. Я подумала, может быть, вам хочется выйти прогуляться.

— Нет. Для разнообразия, знаете ли…

— Я понимаю, — улыбнулась она.

Уф.

— Я очень рада, что вы не хотите никуда выходить. Здесь так хорошо.

— Вам нравится эта вилла?

— Даже очень.

— Вы не находите, что обстановка немного…

Я помедлил, подбирая слово. Не мещанская, не помпезная, нет. Просто-напросто отвратительная — но этого я не мог ей сказать.

Мило улыбнувшись, она пожала плечами:

— Вы хотите сказать, мало похоже на Бобиньи? Вот именно. Я в этом ничего не смыслю, только знаю, что этот дом с его покоем и роскошью меня спас.

— А будь у вас возможность выбирать самой — вы бы выбрали эту виллу?

— Понятия не имею. Я рада, что у меня не было такой возможности, не знаю, способна ли я на такой выбор.

— Выбирал Олаф?

— Нет. Его предшественник.

Так-так, у моего предшественника тоже имелся предшественник.

— Олафу нравится этот дом?

Мне было трудно говорить о нем в настоящем времени.

— Не знаю, он мне не говорил. А ведь я, представьте, должна делать над собой усилие, чтобы заставить себя куда-нибудь выйти.

— Зачем же себя заставлять?

— Иначе я бы носа отсюда не высунула. Жила бы затворницей, а продукты первой необходимости заказывала бы на дом.

— Это бы кому-нибудь помешало?

— Я однажды попробовала.

— И что вышло?

Она смущенно покачала головой, давая понять, что не хочет об этом говорить.

— Я, во всяком случае, не высовывал отсюда носа два дня и, будь моя воля, так бы и продолжал в том же духе.

— Пожалуйста, продолжайте! — горячо воскликнула она. — На вашем месте я бы поступила так же.

— Мое присутствие вам не мешает?

— Наоборот. Лучше, чем в одиночестве.

— Понятно. Я или кто-то другой…

— Я не то хотела сказать. Вы здесь не первый, коллеги Олафа заезжали и до вас. Но вы не такой.

— Объясните.

— Другие… чувствуется, что для них это лишь передышка между двумя делами. Все равно как в гостинице, ничего интересного. Им не терпится скорее уехать. Их жизнь не здесь. Заметьте, я их понимаю. Что им этот дом? А вот вам, кажется, по-настоящему нравится здесь.

— Подтверждаю: нравится.

— Я очень рада. Вам интересен этот дом, вы читаете книги из библиотеки. И потом, вы первый, при ком я не чувствую себя гостиничной обслугой.

— Неужели?

— Да. Я не хочу сказать, что ваши коллеги невежливы, я понимаю, молчание им жизненно необходимо. Но с тех пор, как вы здесь, я почувствовала, что существую.

— Думаю, в присутствии Олафа вас тоже посещает это чувство.

— Меньше, чем с вами. Надеюсь, вы не сочтете меня бестактной или неблагодарной за эти слова. Олаф спас меня, он обо мне заботится. Но вы — другое дело: вам я интересна. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.

— Готов подтвердить: вы мне интересны.

— Я польщена. Ваша жизнь богата событиями и исполнена смысла, а вы так добры, что проявляете интерес к моей незначительной персоне.

«Ваша жизнь богата событиями и исполнена смысла». Боже мой! В моей жизни вообще не было никаких событий до смерти Олафа и встречи с его женой. Знала бы она!

— Незначительной персоной я бы вас не назвал, наоборот.

Я не хотел быть понятым превратно, поэтому не стал ничего добавлять.

— Полноте, Олаф. Вы же понимаете, как проходят мои дни.

— Я этого не знаю, — ответил я, радуясь возможности узнать побольше о ее жизни.

Именно этот момент выбрал наглый котяра, чтобы войти и с негодующим видом встать перед хозяйкой.

— Ты проголодался, мой Бисквитик! Сейчас, сейчас я дам тебе поесть.

— Это не может подождать?

— Нет. Когда Бисквит голоден, если его не покормить немедленно, он начинает прыгать по столам, сшибая все подряд. Я со счета сбилась, сколько ваз он переколотил в доме.

— Неглупо. Если вы застанете меня за подобным занятием, учтите, что и мне требуется пища.

Она рассмеялась. Я пошел следом за ней в кухню. Бисквит с жадностью набросился на свои дорогущие консервы.

— Я принесу вам бутылку шампанского?

У нас уже завелись привычки.

Пока она ходила в погреб, я отвел душу, ругая кота:

— Идиот! Она готова была наконец посвятить меня в свой распорядок дня, и надо же было тебе пожаловать за своим мяу!

Бисквит не удостоил меня внимания. Перевес был явно на его стороне.

Вернулась Сигрид с бутылкой «Вдовы Клико» в ведерке со льдом.

— Давайте через день будем пить «Вдову», — предложила она.

Похоже, предполагалось, что я задержусь здесь надолго. Меня это устраивало.

— Может, мы вернемся в гостиную? Шампанское под Мурлыкин запах как-то…

— И правда, — согласилась она.

Мне к тому же не хотелось делить Сигрид с Бисквитом.

Она наполнила заиндевевшие фужеры и спросила:

— За что мы выпьем сегодня?

— За Сигрид. За вашу новую личность, которую дал вам я.

— За Сигрид, — повторила она и с наслаждением, словно утоляя жажду, осушила фужер.

Я выпил свой залпом, чтобы хватило храбрости напомнить ей о прерванном разговоре.

— Кот нас перебил, вы рассказывали мне, как проходят ваши дни.

— Вряд ли рассказ получился бы длинный, — улыбнулась она.

— Вы не успели даже начать.

— Вы же видели сегодня, как я вернулась. Разве это не ответ на ваш вопрос?

Мне показалось, что этот разговор ей неприятен. Я налил себе еще фужер, ломая голову, о чем же можно с ней говорить. Какую выбрать тему, чтобы не попасть на зыбкую или скользкую почву?

У моей собеседницы закружилась голова. Извинившись, она прилегла.

— Это от шампанского натощак, — заметил я. — Вы ведь не ели сегодня.

— Ничего страшного. Я люблю, когда голова кружится.

По ее смеху я догадался, что она немного пьяна. Момент был подходящий.

— Расскажите мне о себе, Сигрид.

— Рассказывать почти нечего. У меня нет даже имени. Я принимаю людей, что бывают проездом в этом доме, и храню их тайну.

— У вас есть своя тайна, и она куда загадочнее.

— Вы же знаете, что нет, Олаф. Я поведала вам то немногое, что можно сказать обо мне.

— Возможно, тайна человека состоит не в том, что можно о нем сказать.

— Налейте мне шампанского, пожалуйста, только не говорите, что это неблагоразумно.

Я повиновался. Она села, чтобы выпить. Пригубила и сказала тихонько:

— Мне нравится, что моя жизнь, как и я сама, не имеет ни смысла, ни веса.

— Насчет веса — ладно, согласен. Но насчет смысла — отнюдь. Вы смысл жизни Олафа.

Она звонко рассмеялась:

— Ничего подобного.

— Он ведь женился на вас.

— Для вас ведь не будет новостью, что это ради подземного хода.

О нет, это было для меня новостью. И я даже не мог спросить ее почему.

— Это не мешает чувствам, — сымпровизировал я.

— Да. Он меня очень любит.

— Он вам многим обязан.

— Это я обязана ему всем.

— Вы замечательно принимаете гостей. Уж я-то теперь это знаю.

— Это нетрудно.

— Не скажите. Мне впервые оказывают такой прием.

— Вы меня удивляете. Мне говорили, что в Тегеране гостей принимают как нигде.

Тегеран? Так я работал в Тегеране? Как прикажете выпутываться после такой информации?

— Все очень просто: я почти ничего не помню о Тегеране, — заверил я.