Кодекс принца. Антихриста (сборник) Нотомб Амели
— Вы не той весовой категории.
— При таком питании вес я бы скоро набрал, — ответил я, кивнув на поднос с завтраком.
Как ни странно, именно последний довод, кажется, убедил ее в моей искренности.
Сигрид пошла в мою бывшую комнату, чтобы рассмотреть из окна наших шпионов. Вернувшись, она сказала, что они ей не знакомы и, на ее взгляд, не опасны.
— Откуда вы знаете? — запротестовал я. — Может быть, они вооружены.
— С какой стати им нас убивать?
— Возможно, мы, сами того не зная, стали свидетелями каких-то неудобных для них фактов. Я единственный видел, как умер Олаф.
— Если все так, как вы рассказали, в его смерти не было криминала.
— Чем дальше, тем больше мне кажется, что был. Они прощупывали почву. Кому, кроме меня, вздумалось бы занять его место? У меня пока нет ответа только на один вопрос — о роли Олафа: пошел ли он на это добровольно или им манипулировали?
— Как вы можете думать, будто Олаф умер добровольно?
— Сигрид, мне очень жаль, но, согласитесь, вы плохо его знали.
— В самом деле. Но я знаю точно — он был хорошим человеком.
— Не сомневаюсь, что он тоже был хорошим человеком.
— Тоже? Что вы хотите этим сказать?
— Сам не знаю. Мы можем сбежать отсюда так, чтобы нас не увидели люди, которые за нами следят?
— Сбежать? Куда? Я люблю эту виллу.
— Думаю, все же не до такой степени, чтобы здесь погибнуть?
— Эти люди околачиваются тут уже два дня. Почему вы решили, что они нападут сегодня?
— Потому что они знают, что вы получили письмо.
— Если они мне написали, значит, считают, что я с ними заодно. Им нужны вы, а не я.
— Олаф тоже был с ними заодно. И чем это для него кончилось?
Она вздохнула:
— Куда же мы отправимся?
— Я оставил машину Олафа здесь неподалеку. Сядем и поедем, куда вы скажете.
— Мне некуда ехать.
— Мне тоже. Но это следующий вопрос. А как нам выбраться отсюда?
— Олаф все предусмотрел на такой случай. Он тайно прорыл подземный ход из подвала в банк.
— Почему в банк?
— Один фильм Вуди Аллена навел его на мысль. Он говорил, что при бегстве деньги — предмет первой необходимости.
— Я понимаю, почему вы его любили.
Мне еще пришлось потратить время на уговоры. Больше всего Сигрид было жаль расстаться со своим складом шампанского. Я это очень хорошо понимал, но убедил ее, что денег в банке хватит на то, чтобы запасы шампанского во всех ресторанах мира стали нашими.
Я помог ей уложить чемодан, выбрав платья, которые мне особенно нравились. Меня восхищало, с какой беспечностью она отбросила остальное — всю свою жизнь.
Я готов был бежать в халате, но она попросила меня переодеться. Скрепя сердце, я расстался с облачением, ставшим моей второй кожей.
Уже открыв дверь подвала, я спросил, возьмем ли мы с собой Бисквита.
— Нет, — ответила Сигрид. — Ему хорошо здесь.
Я с ней согласился: Бисквит неотделим от своего биотопа. Это было бы все равно что увести весталку из храма.
В винном погребе Сигрид подняла крышку незаметного люка и закрыла ее за нами. Подземный ход, который она освещала фонариком, затянул нас в свою бесконечную темноту.
— Какой титанический труд. Сколько же времени ушло у Олафа на этот туннель?
— Годы.
Да, Олаф наверняка подозревал, что его жизнь в опасности. Чтобы прорыть такой подземный ход, нужна серьезная мотивировка.
Туннель заканчивался двумя дверями.
— Вот эта ведет в банк, а та — на улицу.
— Мне представляется целесообразным начать с банка.
Все мы об этом мечтали: проникнуть в хранилище банка и набить деньгами большой рюкзак. Это был один из лучших моментов моей жизни. Когда рюкзак готов был лопнуть, Сигрид заставила меня остановиться.
— Вы, кажется, забыли, что нас только двое?
Вторая дверь выходила на улицу между киоском и мусорным контейнером для стекла. Неприметно, в духе великого Олафа. Захмелев от веса банкнот на спине, я повел Сигрид к машине.
Я завел «ягуар» и поехал наобум. На дорожных указателях каждый раз выбирал стрелку, указывающую «Другие направления».
— Куда мы едем? — спросила Сигрид.
— Увидите, — ответил я.
Увидеть предстояло и мне. Я понятия не имел куда.
— Вам впервые пришлось изымать деньги из банка?
— Разумеется, — кивнула она.
— Почему «разумеется»?
— Раньше в этом не было нужды. Олаф меня полностью обеспечил: вы не забыли про «синюю карту»?
— Да, но какое это удовольствие — ограбить банк!
— У меня никогда не возникало такого желания.
Странная женщина.
Я вдруг заметил, что она тихонько плачет и, бревно бесчувственное, спросил, о чем.
— Олаф умер, — просто ответила она.
— Вам будет его не хватать?
— Да. Я не так часто его видела. Но тем дороже мне то время, что я провела с ним.
Продолжая следовать по указателям «Другие направления», я вскоре обнаружил, что мы движемся на север.
— Я поняла, — сказала Сигрид и улыбнулась сквозь слезы. — Мы едем в Швецию.
— Да, — ответил я, хотя и не думал об этом.
— Эта страна вам чужая, как и мне.
— Точно. Мы совершим паломничество по следам Олафа.
— Спасибо. Я очень тронута.
Мы миновали Бельгию, Голландию, Германию и, наконец, Данию. В этой стране нам пришлось пересечь столько мостов и островов, что иной раз казалось, будто мы едем по морю.
Шведская земля была для нас святой. Даже шины «ягуара» затрепетали, коснувшись ее.
В стокгольмском «Гранд-отеле Васа» я попросил Сигрид позвонить по рабочему телефону Батиста Бордава. Она набрала продиктованный мной номер и включила громкую связь.
— Будьте любезны, могу я поговорить с мсье Бордавом?
Молчание. Наконец в трубке ответили — я узнал голос старой грымзы Мелины:
— Сожалею, мадам, но мсье Бордав скончался в прошлую субботу.
— Да что вы, как?
— От сердечного приступа, у себя дома. Хотите поговорить с кем-нибудь еще?
— Нет.
Сигрид повесила трубку.
— Значит, это вы умерли, а не Олаф, — сказала она.
— Да. Я теперь не могу быть никем, кроме как Олафом Сильдуром, с вашего позволения.
___
Мне не пришлось жениться на Сигрид: Олаф уже сделал это за меня. И слава богу: свадебных церемоний я всегда терпеть не мог. Завидное положение законного мужа Сигрид я приобрел, не обременяя себя необходимыми в таких случаях формальностями.
Люкс в отеле «Васа» стал нашим стокгольмским домом. «С милой рай и в шалаше», — невольно думал я всякий раз, размышляя об удивительных переменах в моей жизни. Расплачивался я наличными за каждый день.
На то, чтобы обменять все банкноты, украденные в версальском банке, ушло некоторое время, но чего-чего, а времени у меня хватало. Когда это было сделано, я сложил пачки евро в чемодан из крокодиловой кожи и записался на прием в шведское отделение банка HSBC. Банкир принял меня как дорогого гостя.
— Я хочу открыть счет, — сказал я.
Он и бровью не повел при виде содержимого чемодана, позвонил кому-то по телефону и попросил меня подождать: деньги должен пересчитать и проверить специалист.
— Естественно, — кивнул я и взял предложенную им сигару.
Вошел какой-то человек, забрал чемодан и вышел.
— Это займет полчаса, — сообщил мне банкир.
В эти тридцать минут он усиленно занимал меня разговором с целью побольше узнать о таком богатом клиенте. Я рассказал немного о себе: я-де покинул Швецию вскоре после рождения, чем объясняется мое незнание языка. Ему чертовски хотелось узнать, откуда у меня золотые горы, но он не решался спросить напрямую. Я сам великодушно просветил его, сказав, что в Париже меня посетила благая мысль создать фонд современного искусства, который оказался весьма прибыльным делом.
— Современное искусство, — повторил он эти два слова, точно желая удостовериться, что в них ключ к разгадке.
— Это моя страсть, — ответил я просто и оттого убедительно.
— А почему вы решили вернуться, так сказать, на историческую родину?
— Я и в Стокгольме хочу создать фонд современного искусства. Не все же одним французам пользоваться моим достоянием.
Самодовольная безапелляционность моих слов довершила впечатление. Во мне и впрямь появилась спесь настоящего толстосума. Банкир больше не сомневался в моей кристальной честности.
Проверяющий между тем вернулся с чемоданом и протянул моему новоиспеченному поверенному какую-то бумагу.
— Будьте любезны, подпишите вот здесь, господин Сильдур.
Я поставил закорючку под документом, удостоверяющим, что нижеподписавшийся положил в банк HSBC восьмизначную сумму. Ни один мускул не дрогнул на моем лице.
Покуда мне оформляли чековую книжку и кредитную карту, я расплачивался «синей картой» Олафа. Сигрид уверила меня в ее безграничных возможностях, и мне не хотелось когда-нибудь узнать их предел.
— Вы живете с вором, вас это не смущает? — спросил я однажды Сигрид.
— Кража чужих денег возмущает меня меньше, чем кража чужой личности, — ответила она.
— Почему же вы со мной?
Она обняла меня и попросила больше не задавать глупых вопросов. Я учел ее пожелание.
___
Ложь имеет над лгунами странную власть: сочинив байку для красного словца, невольно начинаешь жить по ее законам.
Я, всю жизнь ненавидевший музеи и художественные галереи, начал исправно посещать их все подряд: Сигрид заразила меня страстью к современному искусству.
Толчком послужила выставка Патрика Гюнса под названием «My Last Meals». На первый взгляд она вполне отвечала моему представлению о современном искусстве: среднего качества фотографии с малоинтересными комментариями.
Но потом Сигрид объяснила мне суть. Интернет-сайт одной техасской тюрьмы обнародовал последние трапезы, заказанные смертниками накануне казни. Замысел был циничный: высмеять предсмертные меню великих преступников, чьи гастрономические фантазии могли посоревноваться в наивности.
Патрик Гюнс нашел эту идею столь возмутительной, что буквально вывернул ее наизнанку. Решив, что мечты обреченных о гамбургерах и шоколадных кексах достойны самого глубокого уважения, он обратился к самым прославленным кулинарам планеты с просьбой воплотить их меню в жизнь с роскошью, какой несчастные определенно не были избалованы.
Затем Гюнс сфотографировал приготовленные блюда и сопроводил каждый снимок подписью с указанием заказа осужденного слово в слово, а также его имени и даты казни. Размер — метр на восемьдесят сантиметров — позволял любоваться масляным блеском жареной картошки, присутствующей почти на всех снимках.
Ни один не попросил вина, пива, какого-либо спиртного. Выбор напитков был таким же ребяческим, как и выбор блюд: молоко, айс-ти, кока-кола. Мало кто отважился попробовать незнакомые деликатесы — предпочтение отдавали вечным ценностям вроде картофеля в мундире и капустного салата.
Одна деталь поразила меня в заказе некоего Ли Д. Вонга:
— Он уточнил, что хочет колу-лайт, — сказал я Сигрид.
— Да, ну и что?
— Разве в такой момент не забывают о лишнем весе?
Сигрид, подумав, ответила:
— По-моему, это прекрасно — заботиться о фигуре в день своей смерти.
Если бы я уже не любил ее, то влюбился бы за одну эту фразу.
Я отошел, рассматривая другие снимки и внимательно читая каждое меню. И мало-помалу что-то дрогнуло в моей душе. Как не растрогаться, обнаружив, что перспектива смертоносной инъекции не мешает человеку стремиться к простым радостям жизни, таким, как пюре, яблочный пирог или молочный коктейль.
Патрик Гюнс беседовал с хозяином галереи. Я подошел и тепло поздравил его.
— Как вы думаете, есть возможность на самом деле подавать осужденным заказанные кушанья в исполнении великих мастеров?
— Я думал об этом, — ответил он. — К сожалению, американскими тюремными властями это запрещено.
— В таком случае не напрасный ли труд их готовить?
— Нет. Это одна из функций искусства — воздаяние справедливости тем, кто был ее лишен. Эти рестораторы могли бы с полным правом называться реставраторами: они восстановили человеческое достоинство осужденных на казнь.
Я полистал книгу отзывов. Среди прочих каракулей попадались гневные: «Это извращение», «Накормили бы лучше невинных, умирающих с голоду», и даже: «Я за смертную казнь!» — оно и понятно, самые благородные замыслы всегда вызывают бурю негодования.
В тот день, убедившись в своем новом призвании, я купил несколько работ Гюнса. Это были первые приобретения Фонда современного искусства Олафа Сильдура.
___
Так началась новая жизнь. В поисках талантов я стал завсегдатаем стокгольмских галерей, покупал все, что меня трогало, и не стоял за ценой.
Вскоре картины и статуи уже не помещались в нашем люксе, не говоря о том, что в стилистике отеля «Васа» плохо смотрелись новаторские произведения искусства. Сигрид занялась поисками квартиры и однажды зачем-то назначила мне встречу в одном из самых захудалых районов города.
Она взяла меня за руку, открыла какую-то дверь, и мы пошли по длинному обшарпанному коридору, в конце которого мне было велено зажмуриться. Мы вошли, Сигрид повела меня куда-то и наконец разрешила открыть глаза.
Я стоял в центре гигантского пространства — бесподобной иллюстрации понятия пустоты. Поскольку это было помещение без перегородок, многие назвали бы его, как сейчас принято, лофтом. Мне же своими колоссальными размерами, расположением, пилястрами и атмосферой тайны оно напомнило храм Абу-Симбел. Так я его и назвал и купил сразу, даже не поинтересовавшись ценой.
Когда оно стало нашим, я перевез туда мою коллекцию. Мебели у нас еще не было, и жилье походило на музей. Мы с Сигрид сели на пол и долго любовались сказочным дворцом.
— Это наш дом, — сказал я.
— Нам понадобится кровать, — заметила Сигрид.
— Или лучше два саркофага.
Мало-помалу Сигрид обставила наш храм, и он стал походить на Абу-Симбел до разграбления.
При таких расходах мой банковский счет таял, как снег на солнце. Вы себе не представляете, каких деньжищ стоит один только подлинный Гормли,[9] чтобы долго не перечислять. Даже «синяя карта» Олафа больше не желала отзываться.
Однажды мне позвонил любезный господин, занимавшийся моими финансами, и сообщил, что я должен банку HSBC сумму, сопоставимую с той, которую внес наличными два года назад.
— Ах вот как, — только и дождался он от меня в ответ.
Я повесил трубку и продолжал обрастать фараоновскими долгами. Я знал, что ничем не рискую. Банки держатся за крупно задолжавших клиентов крепче, чем за миллиардеров, особенно если долгам предшествовало состояние: банкиры убеждены, что человек, который был богат, непременно разбогатеет снова. Задолжал — значит, вложился. Этот смельчак верит в будущее — о чем свидетельствовал мой грандиозный фонд современного искусства.
Мы с Сигрид жили, воспроизводя в одной отдельно взятой семье экономическую логику самых развитых стран нашей планеты. Наш долг перед обществом был нам до лампочки. Это кодекс принца.
Люди Шенева нас так и не нашли, но мы знали, что опасность не миновала. Под этим дамокловым мечом наше счастье сохранило трепетность, которой лишены в своем унылом покое люди осторожные и законопослушные.
Иногда, зимним утром, Сигрид просила меня отвезти ее к полярному кругу. Путь через норвежскую границу до побережья занимал почти сутки. Бывало, что море сковывал лед, тогда острова не были островами, и мы добирались до них посуху.
Сигрид могла до бесконечности созерцать белый простор, и я, кажется, знал, о чем она думала. Для меня эта белизна была чистым листом, честно мной завоеванным.
Читать бесплатно другие книги:
