Жди, за тобой придут Романенко Владимир

— Что?! Ах, ты бесстыжий фигляр! А я то, глупая, купилась: турист, любитель бельгийского пива… И как же я теперь смогу тебе верить после такого обмана?

Купаться в пене этого фальшивого негодования было до одури приятно, и всё же главным теперь являлись самоконтроль и чёткая, филигранная логика. Упускать момент было ни в коем случае нельзя.

— Каюсь, грешен. Но не из дурных побуждений к фальсификации прибег, а из самых, что ни на есть, кротких и возвышенных, — подобострастным аллюром начал Костя свой лукавый манёвр. — Готов искупить вину какой угодно жертвой, любым подвигом, а также любым обетом.

Из динамика послышался мягкий девичий смешок:

— И жертва, конечно, будет показной и мнимой; подвиг — воображаемым, хоть и действительно геройским; ну, а обет, как потом выяснится, — совершенно не выполнимым…

— О, как вы не справедливы к бедной, романтической душе, сударыня!.. Да, кстати, Эвелин. Поправь меня, если я вру, но слово «турист» при нашем знакомстве не было произнесено ни разу. Это во-первых, — Костя старался идти по самой бровке, тонко соотнося нежную вкрадчивость своего голоса с жёсткими, точными формулировками. — А, во-вторых, звание «любителя бельгийского пива» я готов отстаивать, где угодно и перед кем угодно, и, клянусь головой, у меня хватит аргументов, для того чтобы убедить самого завзятого скептика!

— Ну, вот! Он ещё к тому же и спорщик.

Девушка явно принимала Костину игру, и это, само по себе, было очень хорошим знаком, так как показывало её внутреннее к нему расположение и очевидную умеренность тех «рестриктивных обстоятельств», из-за которых она не смогла позвонить в предыдущие три дня.

Он не знал, на что, собственно, надеялся, или к чему стремился. Задать прямой вопрос, как собирался накануне: свободна ты или нет? — было страшно. Не потому, что с большой вероятностью ответ на него был бы отрицательным, а именно потому, что этот отрицательный ответ перечеркнул бы какую-то имплицитную возможность, какой-то скрытый потенциал, заложенный во всей этой ситуации. Что это был за потенциал, Костя пока ещё не разгадал, поэтому и выбрал тактику осмотрительного выжидания, полагаясь на известное свойство времени вытаскивать на поверхность глубоко запрятанное и объяснять непонятное.

— Ну, ладно, русский лгунишка, я тебя прощаю, — великодушно сказала Эвелин. — Да, чуть не забыла: шаманский слёт состоится не в эти выходные — они там всё переиграли из-за какой-то накладки с одним из главных участников. Короче, всё мероприятие целиком перенесено на две недели вперёд.

Он на секунду задумался.

— Подожди. Но ведь это же девятое и десятое июля, а девятого числа будет финал!

— Решай сам, что для тебя важнее, — равнодушно сказала фламандская пери, и от холодных модуляций её голоса у Кости неприятно засосало под ложечкой. — Только завтра-послезавтра сообщи мне, пожалуйста, своё решение — я должна подтвердить заполнение вакансии.

Это уже совсем никуда не годилось. Робкие, едва успевшие оформиться надежды таяли в воздухе как утренний туман на восходе солнца.

«Никакого дела ей до меня нет! — мгновенно оформилось у Кости в мозгу тревожное заключение. — Всё только лишь пустой и глупый самообман».

Последний авантаж, который он мог извлечь из своего гиблого положения, заключался в номере её телефона, хотя, по большому счёту, и ему теперь цена была три копейки. «Влюбился мальчик в чужую девочку… обидно, как говорится, досадно, но ладно».

— Константин, ты меня слышишь? — спросил из динамика нетерпеливый голос. — Алло!..

— Я слышу тебя, Эвелин, — внятно и спокойно ответил Костя. — Давай мне номер своего мобильника, я завтра позвоню.

Он достал ручку из папки, лежавшей на переднем пассажирском сидении, вытащил из кармана чек с последней автозаправки, приладил его на коленке и, насколько мог, аккуратно записал продиктованный номер. После этого, абсолютно не радуясь своей победе, простился и включил CD-плейер, который тут же поставил ему беспощадный диагноз:

— Спасибо на «добром» слове! — сказал Костя Славе Бутусову, затем поймал направление «Gent-centrum» и начал съезжать с автобана.

Вечером, без предварительного звонка, пришел Эдик.

— Сидел тут в Абажуре, дай, думаю, заскочу, вдруг ты дома, — как всегда, на повышенных обертонах заголосил он с порога. — А-а, ты телик смотришь! Ну, кто там кого?

Пока Костя объяснял положение, Эдик скинул обувь и по-хозяйски прошлёпал на кухню, прямиком к холодильнику. Костя его манеры давно изучил и никаких отрицательных эмоций по поводу такой бесцеремонности не испытывал.

— Захвати мне тоже бутылочку!

— Тебе восьмёрку Rochefort, как обычно?

— Ага.

Через минуту Эдик нарисовался в комнате, вытащил из Костиной коллекции в шкафу стакан Westmalle — для себя и, сгрузив всё, что было у него в руках, на журнальный столик, уселся рядом со своим приятелем.

— Как погудели в Амстердаме?

— Да так… — сухо и как бы с натугой ответил Костя.

— Что, совсем никакой поэзии, одна корпоративная гниль и тоска одиночества?

Костя небрежно усмехнулся.

— Примерно так…

— Не весел ты что-то, брат, не узнаю тебя.

— Эдька, смотри футбол, не зуди!

— О-о… И откуда же у нас ипохондрия такая сделалась?

— Какая, к чёрту, ипохондрия? Я абсолютно здоров!

— Да?.. А мне почему-то так не кажется.

— Ну, вот ещё психолог-знаток человеческих душ на мою голову. Отстань!

— Ой-ой-ой!.. Слушай! А не женщина ли, часом, тут замешана? Я ведь тебя, как облупленного знаю. Что, кинула какая-нибудь голландская фифа?

— Эдик, FIFA — это, в переводе с английского, Всемирная Федерация Футбола, — сказал Костя слегка раздражённо, после чего, немного помедлив, добавил: — а если кто меня и кинул, так это только я сам.

— Любопытное предположение. Правда, ничего не объясняющее.

— Гол!! — заорал Костя — Ну, вот видишь, 3:0. Да, немцы в этот раз далеко пойдут.

— Можно вообразить, что в 2002-ом они только и сделали, что «сходили» за околицу… Ну, ладно, ты мне вола не крути! Давай, выкладывай всё, как есть. Я ведь уже понял: это никто иной, как та блондинка, которую ты провожал на Площадь коммерции, верно?

Костя измученным взглядом посмотрел на Эдика.

— Какая же ты мерзкая пиявка! Ну, да, да, это она. Что дальше?

— Вы с ней о чём-то договорились в прошлый раз, и она, конечно, не сдержала обещания, так?

— Да нет, не совсем… Я о ней четвёртый день думаю, с утра до вечера, Эдик! Как будто с ума схожу, ты понимаешь?!

— Э-э-э, и на старуху бывает проруха… Однако ты мне так и не объяснил, в чём же, собственно, проблема?

— В чём, в чём… да в том, что у неё есть парень, а может, и fianc! Неужели непонятно?

— Та-а-ак!.. Это она сама тебе сказала?

— Говорить не говорила… но такие вещи очень быстро и без всяких слов становятся очевидными.

— А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста! Ты ведь знаешь, что я всё равно не отстану.

Костя нехотя рассказал Эдику о шаманском слёте, о котором умолчал в субботу, когда они ехали в Вестфлейтерен, а также о сегодняшнем звонке Эвелин и её холодном замечании по поводу того, что он сам должен определиться со своим участием в мероприятии.

Выслушав до конца, Эдик недоумённо поднял брови и, на манер шута-бомолоха из греческой комедии, по-идиотски кривляясь, начал заглядывать Косте в глаза.

— Это, надо думать, как раз и есть та самая «очевидность», которую ты, из-за амурной слепоты, возвёл в ранг неоспоримого факта? — спросил он крайне язвительно, хоть и по-доброму.

— А, что, по-твоему, здесь могут быть какие-то варианты?

— Вариант здесь, на мой взгляд, только один: твой категорический вывод базируется на самой обыкновенной и просто-таки глупейшей традукции!

— Чего? — непонимающе воззрился на него Костя.

— А того! На совершенно ложном и абсолютно нелепом умозаключении он у тебя базируется, вот чего!

— Ты хочешь сказать, она свободна, а эти, так называемые «дела», которые у неё были в предыдущие три дня, есть ничто иное, как шопинг, работа и уход за любимой бабушкой?

— Вот! Вот именно здесь ты и показываешь весь свой павлиний кретинизм! Она сама предложила узнать, будет ли свободно рабочее место в лагере, так?

— Ну, так.

— Сама тебе позвонила и сообщила, что ты можешь на это место рассчитывать, так?

— Ну, допустим.

— То есть, другими словами, она сама пригласила тебя на двухдневный пикничок. Тебя — парня, который недвусмысленно охаживал её накануне! И пикничок, между прочим, с перспективой теплого летнего вечера на природе и не менее «тёплой» ночёвки в кемпинге, или даже палатке… Теперь скажи мне, могла ли какая-нибудь здравомыслящая девушка устроить всё это только лишь ради твоей любви к эзотерике и оккультизму, которой у тебя, кстати говоря, и в помине нет?

В этот момент Эдик был похож на адвоката с Уолл-Стрит, только что закончившего свою патетическую речь в зале суда и, тем самым, убавившего возможный срок наказания подсудимого, по крайней мере, на пятьдесят процентов. Костя тщетно пытался обнаружить хоть какой-либо изъян в его логике, однако выдвинутое Эдиком апагогическое доказательство заинтересованности Эвелин в продолжении их знакомства выглядело неоспоримым.

— Понимаешь, Эдюнь, я, наверное, действительно плохо соображаю, — начал он слегка невпопад. — Последний раз в таком состоянии я пребывал в день знакомства со своей второй женой, одиннадцать лет назад. Там, правда, всё было ясно, не то что теперь.

— Обалдуй ты, Коська, — дружелюбно вздохнул Эдик. — Но таких провидение как раз и любит!… Езжай, мотай там побольше на ус, амурами и купидонами не увлекайся. Когда вернёшься, я с тебя доскональный отчёт потребую — за инъекцию здравого смысла! Ну, а коли уж, по дурости своей, в отказ пойдёшь — ты ведь теперь, как я вижу, и правда без царя в голове — халтурку всё-таки не вздумай упускать! На такое дело человечек всегда найдётся.

— Ладно, — осклабился Костя и треснул Эдика по затылку, — твою кандидатуру я уж выставить не забуду, если что! А Маринке шепну: мол, в самые надёжные руки любимого твоего передал…

Матч Германия-Эквадор давно подошёл к концу, безо всяких изменений в счёте; но Эдика, по его словам, рано домой не ждали, и он остался глядеть следующую пару игр.

Болезненных для Кости вопросов они в тот день уже не поднимали.

— Завтра будем смотреть Голландию с Аргентиной, — сказал полупьяный Эдик перед уходом. — Может, реванш за 1998 год получится, а Коська? По-моему, шанс к тому имеется самый, что ни на есть, золотой.

— Реванша не будет. Голландцы, даже если 10:0 проиграют, так или иначе, уже в следующем круге.

Эдик вынужденно согласился, натянул кроссовки, пожелал Косте всех благ и вышел за дверь.

На следующий день реванша не получилось даже в плане моральной компенсации, поскольку за все девяносто минут в матче Аргентина-Нидерланды счёт так и не был открыт. Костя, взявший в этот день выходной и загадавший для себя, что непременно позвонит Эвелин и согласится поехать в Ремушан в том случае, если его любимая команда одержит победу, и, опять же, непременно откажется от участия, если выиграют голландцы, столкнулся, в результате, с весьма неудобной компликацией и отложил звонок до следующего дня.

По прибытии в офис желание включаться на полную катушку в трудовые будни у Кости почему-то не возникло. Многие коллеги отметили его странную молчаливость и рассеянность, а Хелен, неверно оценив причинно-следственную связь и наивно приняв такое изменение в Костином облике целиком на свой счёт, даже сделала попытку вызвать его на объяснительный тет-а-тет.

Её взбудораженная совесть была, однако, мигом успокоена, в то время как тайные чувства, в некоторой степени, уязвлены: к непонятной задумчивости всегда столь жизнерадостного менеджера Хелен не имела, по его собственным словам, никакого отношения.

В тот день Костя не захотел откровенничать ни с кем, включая Рене, которому лишь вскользь сообщил, что занят обдумыванием некой идеи, но говорить конкретные вещи по данному поводу считает преждевременнм. Деликатный Рене тут же прекратил всякие расспросы.

Вечером Италия выиграла у чехов, и этот светлый и радостный факт не смог до конца омрачиться даже сокрушительной победой Бразилии над японцами.

«Long live Italia!» — отправил Костя смс-ку Луиджи и на подъёме хотел уже, было, звонить Эвелин, но телефон характерными позывными огласил пришедший с Апенинского полуострова ответ. Это была фотография самого Луиджи в национальной майке, со всколоченной шевелюрой, безумно округлившимися глазами и высунутым языком; завершал композицию торчащий в двадцати сантиметрах от этой экстатически-довольной морды (иначе не скажешь), пухловатый middle finger.

Улыбнувшись такому красноречивому посланию, Костя вызвал из памяти мобильника номер Эвелин и нажал на кнопку дозвона.

— Привет, Константин! — услышал он через несколько секунд её радостный голос. — Я уже думала, ты не позвонишь, хотела сама тебя разыскивать. Ну, как, ты что-нибудь решил?

Костино сердце учащённо забилось, правая рука с зажатой в ней трубкой оцепенела.

«Она первой назвала моё имя, то есть, она занесла его в память телефона, и она ждала моего звонка! О, Господи, неужели всё-таки есть какая-то надежда?».

— Привет, Эвелин, — начал он осторожно. — Я обещал позвонить тебе в течение двух дней.

— Ты не едешь? — тут же спросила она.

— А ты бы хотела меня там видеть? — ответил он вопросом на вопрос, вкладывая в интонацию голоса весь шарм, на какой только был способен.

— Но я ведь сама предложила тебе… — голос её чуть запнулся. — Константин, только не начинай опять играть со мной в игры!

«О, Боже, как всё-таки трудно быть независимым и благоразумным в этом состоянии! Ещё чуть-чуть, и я…».

— Я еду, Эвелин! — поспешно сказал он вслух. — Еду даже в том случае, если эта поездка будет грозить мне смертельной опасностью.

— Какой опасностью? О чём ты? — недоумённо спросила девушка. — Околдовывать тебя никто в Ремушане не станет, в прах тоже не обратят, не волнуйся.

— Ну, уж по этому поводу я как раз совершенно не волнуюсь… Слушай, а может, посидим как-нибудь вечерком, попьём пиво в Ватерхаусе, поболтаем? Или, если хочешь…

— Не могу, Константин, я завтра уезжаю в отпуск, буду дома только седьмого июля. Сначала планировала в ближайший понедельник отбыть, но слёт перенесли, и мне тоже пришлось изменить все даты. Прости, пожалуйста! Если что, звони мне на мобильник, днём он будет включён. А смс-ки или звуковые сообщения можешь оставлять, когда хочешь.

Секунд пять Костя пытался переварить эту новость.

— И далеко едешь? — выдавил он, наконец, из себя.

По правде сказать, ответ на этот вопрос его нисколько не интересовал. Хотелось спросить: «Одна? С подружкой? Или?..». А, впрочем, какая разница?

— В Непал, — оборвала поток его воспалённого сознания Эвелин.

— Куда?! — чуть не поперхнулся Костя, неожиданно испытав лёгкое облегчение.

— Хочу посетить один ашрам. Мне про него много рассказывали. В 1990 году в Индии умер просветлённый мастер, и через какое-то время его лучшие ученики решили продолжить дело наставника. Один из таких учеников открыл ашрам в Непале — туда сейчас тысячи людей со всего мира приезжают.

— С ума сойти! — настроение у Кости резко пошло на взлёт. — Оказывается, я о тебе совсем ничего не знаю. И часто ты бываешь в таких местах?

Эвелин засмеялась:

— Да нет, это моя первая духовная вылазка, если не считать шаманских слётов, на которых я до сих пор была только зрителем. Давно уже собиралась начать, и друзья все уши прожужжали, но кроме чтения книг и разговоров о высоком у меня пока ещё никакого серьёзного опыта в этом деле не было. А тут, видишь, всё как-то разом и в одну кучу. Даже с волшебником познакомилась…

— То ли ещё будет! — подбодрил её Костя, наслаждаясь волной нежного тепла у себя в груди. — От души желаю с пользой провести время в Непале! Буду с нетерпением ждать твоего возвращения.

— До встречи, Константин! Пиши в любое время, звони днём — как я тебе сказала.

— Хорошо! До встречи!

Связь прервалась, и, едва нажав отбой, Костя тут же принялся выуживать номер Эдика из недр своего аппарата.

— Эдюньчик, мне нужна твоя профессиональная помощь, — выпалил он без предисловий. — Что за просветлённый мазурик отдал концы в Индии в 1990 году?

— Ты чё, кроссворд отгадываешь? — пробубнил в ответ недовольный голос.

— Перестань мямлить и отвечай как на духу!

— Я вообще-то ужинаю!..

— Скажи мне только два слова: кто такой, чем прославился (если прославился?), и ужинай себе дальше на здоровье.

— Ну, я так думаю… — начал Эдик, как всегда в таких случаях, важно и глубокомысленно, — что это был Раджниш, или, как его везде любят называть, Ошо. Я, кстати, тебе давал пару его книженций — ты должен помнить.

— Это те две брошюрки — про интуицию и свободу?

— Ага.

— Понял. Чего-нибудь ещё «из досье этого добропорядочного господина» можешь поведать?

— Ну дак, йопти! — тут же воодушевился Эдик. — Кстати, «йопти» — это не ругательство. Это русский снежный человек (хохма с рунета). Что же касается Ошо, то он автор около 650 книг, которые прочитали более ста миллионов человек. Сам себя он окрестил однажды «началом нового религиозного сознания», много здравых вещей говорил, но больно уж любил первого в мире бунтаря из себя построить. Капиталисты его, впрочем, побаивались — и было за что; даже запретили въезд во все развитые страны. Он был самым известным гуру для богатых (один день в его ашраме стоил сотню гринов); и прославился как один из величайших секс-гуру всех времён и народов.

— Что?! — непроизвольно выкрикнул Костя. — Секс-гуру?!

— Ну, ты особенно-то не возбуждайся — секс-гуру давно мёртв (точно так же как рок’н’рол). И в ашраме его ничего для тебя интересного в наши дни уже не происходит. Опоздал ты, брат! Теперь жди нового пришествия, «Карлсон обещал вернуться».

— Но ведь у него есть «любимые ученики»?!

— Слушай, Коська! Если тебе совсем невтерпёж, возьми кого-нибудь из старых подружек и сходите лучше в swingers club. Гораздо дешевле выйдет.

— Ладно, спасибо за совет. Я подумаю… Приятного аппетита. И до связи.

Глава двенадцатая
Ретроспектива

Пренебрегать дружеским напутствием, полученным от Кости и Оксаны во время своего первого визита к ним, Вячеслав, разумеется, не собирался. Очень скоро частота его посещений вышла на компромиссный уровень — около одного раза в неделю, а «случайные» встречи на нейтральной территории, как то общага, улица, университет, происходили ежедневно.

Уединения с Оксаной он подчёркнуто не искал, но зато в обществе её супруга старался проводить как можно больше свободного времени. Супруг уже в те годы начал испытывать определённое неравнодушие к пиву, тогда ещё советского образца, и по данному вопросу Вячеслав оказался для него неплохим компаньоном.

Впервые Костя попробовал пенный напиток, когда ему не было шестнадцати лет, однако полное несоответствие вкуса этой обманчивой жидкости его тогдашним простоватым ожиданиям, базировавшимся на её визуальной схожести с лимонадом, заставило мальчика игнорировать пиво, как продукт, аж до четвёртого семестра университета.

Отличить хорошие сорта от никудышных поначалу было трудно. У клинских имелся странный тухловатый привкус, останкинские часто отдавали горчинкой, хотя по качеству всегда были на высоте; отменной репутацией пользовались «Хамовники», но их марки квалифицировались на рубеже восьмидесятых-девяностых как почти недоступный эксклюзив; ещё было «Очаково», которое иногда выкидывало в магазины отличный продукт. А в общем и в целом, вкус советского пива определялся, в гораздо большей степени, датой изготовления, вернее, расстоянием от неё до текущего момента, и тем, насколько удачно сработала на пивзаводе разливающая напиток смена.

Очень часто две бутылки с абсолютно одинаковыми этикетками, одна из которых имела вчерашнюю дату, а другая сегодняшнюю, могли содержать в себе жидкости, отличающиеся друг от друга по вкусу как небо и земля.

Шла весна, воздух на улице делался всё теплее и теплее, а Костя увлечённо познавал нехитрые премудрости московского пивного рынка. И так уж получилось, что именно благодаря Вячеславу он совершил в этом деле решающий скачок.

Каким-то необъяснимым образом новому Костиному приятелю частенько удавалось скапливать в своём холодильнике до пяти-шести сортов пива одновременно. А кроме пива, у него нередко водилась и непонятно откуда бравшаяся астраханская вобла, копчёная сельдь, скумбрия, горбуша и даже осётр с паюсной икоркой, не говоря уже о многочисленных рыбных консервах.

Всегда приветливый и обстоятельный хозяин, Вячеслав заблаговременно сообщал Косте о встрече, и тот, по мере возможностей, охотно заглядывал к приятелю.

Иногда на вечеринках присутствовала и Оксана, больше, правда, в качестве пассивного наблюдателя. Сама процедура безжалостного вкачивания пива в молодой организм её отнюдь не впечатляла, но то, что мужчинам подобные самоистязания были жизненно необходимы, она понимала очень хорошо.

Костя пробовал допытаться, из каких закромов их другу поставляли всю пивную конъюнктуру, но в ответ Вячеслав только загадочно щурился и отвечал, что у него в московской алкогольной гастрономии есть свои каналы, и что для их же с Костей пользы лучше эти каналы не афишировать.

Кроме бесплатного хлебосольства, Вячеслав охотно делился с Костей и Оксаной теми знаниями, которые сам черпал из многочисленных книг духовного и эзотерического характера. В комнате у него пылились какие-то странные, потертые фолианты на русском, английском и немецком языках, сплошь утыканные кучей широких бумажных закладок с аккуратными пометками и выразительными синтаксическими знаками «!» и «?».

Как постоянный читатель Московской Библиотеки Иностранной Литературы, в совершенстве владеющий двумя иноземными наречиями, Вячеслав имел доступ к довольно большому количеству изданий, которые советская атеистическая цензура почему-то не догадалась вовремя засекретить и изъять из общественных хранилищ прямого доступа.

Самому Вячеславу были особенно интересны английские переводы с некоторых индийских и тибетских источников, в которых объяснялась теория нирваны и сансары, множественности человеческих воплощений и обсуждалась жизнь после смерти.

Костя, в свою очередь, старался, как и обещал Оксане, всячески настраивать Вячеслава на активную жизнь в земном мире. Однако ни совместные вылазки на дискотеку, ни хождение по разным факультетам МГУ и посещение всевозможных лекций, на которых обретались симпатичные представительницы слабого пола, должного результата почему-то не возымели.

— Понимаешь, Кость, — сознался однажды Вячеслав после очередного неудавшегося похода. — Многие лезут знакомиться с девушками только потому, что мужской социум всегда так делал, потому что положение обязывает. И ещё потому, что некий орган им покоя не даёт. Так поступают все животные, все бессловесные и неразумные твари. А мне как-то не интересно влезать в шкуру обезьяны или кролика. Я не думаю, что человек приходит на землю именно за этим.

— Согласен с тобой, — отвечал ему Костя. — Но ведь, если природой всё устроено именно так, значит, есть и в этом какой-то смысл?

— Безусловно. Смысл здесь самый что ни на есть прозрачный: банальное продолжение рода. «Плодитесь и размножайтесь», как сказал Господь…

Костя хотел, было, спросить: «а что же любовь?», но не стал. Это слово ни он, ни Вячеслав старались не употреблять в совместных разговорах, дабы не ступить ненароком на скользкую почву. Ведь на предмет Славиного показного жёноненавистничества никаких иллюзий Костя не питал. И всё-таки выдержка бывшего возмутителя семейного спокойствия, а ныне весёлого сображника, в отношении Оксаны вызывала у него искреннее уважение.

— Ладно, Слав, извини. Философия и пиво — это тоже вполне достойная жизненная концепция.

— Ин пиво веритас! — засмеялся Вячеслав. — А вообще, кроме постижения Истины, в земном существовании человека нет абсолютно никакого смысла. Образование, работа, брак, воспитание детей — всё это совершеннейшая чепуха. Пустые и ненужные хлопоты, которые отвлекают от главного.

— Не совсем понимаю тебя, дружище, но чувствую, что говоришь ты от души, — подбодрил собеседника Костя.

Вячеслав тут же принялся развивать свою мысль:

— Ну, вот скажи мне: почему душа человека, точно невольница-поводырь, обязана сопровождать от рождения до смерти такое большое количество тел? Почему нельзя в течение одной жизни выполнить всю миссию from the beginning to the end?

— Слав, мы с тобой на эту тему уже много раз говорили, но, если честно, в неоспоримости существования реинкарнаций ты меня так и не убедил. То, что буддисты и индусы постоянно об этом твердят, ещё ведь ничего не доказывает. Почему вот, скажем, западные конфессии, или те же мусульмане, всегда обходят данный вопрос стороной?

— Да потому и обходят, что в их верованиях главный упор делается на вещи, которые человеку необходимо осуществить в нынешнем рождении. Торопятся — одни в Царствие Божие, другие к Аллаху. Думают: «авось, повезёт; вдруг ещё в этом теле всё успею сделать». Единицы из миллионов, может, и успевают. А вот другим… сам понимаешь.

— Да ни черта я не понимаю, Славик! Вот ты утверждаешь, что видел одну из своих предыдущих жизней. А почему, собственно, твоё «видение» не могло оказаться обыкновенным сном наяву или, скажем, зрительной галлюцинацией?

— Кость, ну, какие галлюцинации? — устало произнёс Вячеслав. — Если Бог тебе даст, сам увидишь в один прекрасный момент. Вот тогда мы с тобой и поговорим на эту тему. А пока можешь верить во всё, что тебе заблагорассудится. Вера в отсутствии опыта — так или иначе, всего лишь догадки и предположения. Вкупе с самогипнозом…

Вячеслав загадочно подмигнул Косте и весело улыбнулся.

— Пойдём лучше ко мне, пивка дерябнем! — сказал он с некоторым оживлением. — А то от обилия физиономий меня здесь уже слегка подташнивает.

Вскоре после этого разговора, одним приятным майским вечером, когда Костя и Оксана только что вернулись домой с прогулки, в дверь их комнаты кто-то тихо постучал. Молодожёны в один голос сказали: «Открыто!», и на пороге тотчас нарисовалась фигура Вячеслава, одетого в пёструю, нарядную рубашку и широкие замшевые брюки без стрелок.

В руках гость держал традиционную бутылку вина, но всем своим видом показывал, что сегодня он явился в эту скромную обитель не для того, чтобы устроить очередную попойку.

Вино, да и сам гость, никакого удивления у хозяев не вызвали. Однако на сей раз Вячеслав был не один: из-за его плеча осторожно выглядывала симпатичная дама средних лет, одетая в строгий костюм бежевого цвета. Эту даму оба супруга видели впервые.

— Знакомьтесь, — бодро сказал Вячеслав, уже пройдя вместе со своей спутницей вглубь комнаты. — Это Вера Алексеевна, моя хорошая знакомая. А это Костя и Оксана. Ребят, вы уж простите меня великодушно за то, что я осмелился пригласить Веру Алексеевну на сегодняшний вечер без вашего на то дозволения. Просто хотел сделать вам обоим небольшой сюрприз…

Хозяева недоумённо поглядели сначала на Вячеслава, а потом на женщину, которую он привёл.

— Славик много рассказывал мне о вас, — тут же произнесла гостья в ответ на их немой вопрос. — И до того меня заинтриговал, что я решила, в конце концов, приехать сюда и посмотреть на его новых друзей собственными глазами. Надеюсь, что не очень напугала вас своим неожиданным появлением?

— Да, нет, что вы! — тут же засуетилась Оксана. — Садитесь, пожалуйста. Слава нас, правда, заранее не предупредил… Но сейчас мы что-нибудь придумаем. Кость, сходи ополосни бокалы, а я погляжу, что у нас есть к вину.

— Ради бога, не беспокойтесь, Оксаночка! — тут же отозвалась гостья. — Я бы с удовольствием просто чайку попила с печеньем. У меня вот тут с собой как раз есть кое-что домашнее. Алкоголь я вообще крайне редко употребляю, но сегодня Славик категорически настоял. Сказал, что без этого не поймут…

Оксана, уже вытаскивавшая из холодильника закуски, укоризненно посмотрела на Вячеслава. Тот, смутившись, стал лихорадочно оправдываться:

— А что я? Я как всегда. Это ж ведь не по-людски — в гости и без бутылки. В конце концов, не пойло какое-нибудь, а благородный грузинский напиток.

В дверях показался Костя с четырьмя свежевымытыми стеклянными бокалами, и через пару минут после его возвращения импровизированный стол был уже готов. Вячеслав торжественно обнёс каждого вином. Подняли первый тост — как водится в таких случаях, за знакомство. После чего Костя осторожно поинтересовался:

— Вера Алексеевна, а вы со Славой родственники?

Женщина засмеялась.

— А что, похоже?

— Не знаю… Я просто подумал: может, вы его тётя…

— Кость, я же сразу объяснил, как только мы вошли, что Вера Алексеевна — моя хорошая знакомая.

— Извини, прослушал… — сконфужено ответил Костя, и его щёки подёрнулись румянцем.

— Славик, ну, для чего же ты так смущаешь хозяина? — мягко произнесла гостья и, сочувственно улыбнувшись, посмотрела на Костю.

В её взгляде он сразу ощутил какую-то странную глубину и непонятный, но очень ласковый, почти убаюкивающий покой. Зрачки Веры Алексеевны совершенно не двигались. Обведённые густой чёрной тушью ресницы, охраняли насыщенную густоту и безмятежность очень красивой, тёмно-зелёной радужной оболочки.

Таких глаз в своей жизни Костя никогда не видел. В них можно было смотреть, не отрываясь, и это доставляло удовольствие. Они не гипнотизировали, не сковывали мысли и не заставляли испытывать стеснение. Они просто давали возможность почувствовать что-то неуловимое, что-то тёплое и родное.

Контакт длился две, максимум, три секунды, но за это время Костя будто бы окунулся в мерцающий сумрак зыбкого, таинственного мира. И ему стало совершенно ясно: Вера Алексеевна пришла к ним в гости не просто так.

В первую четверть часа разговор шёл, главным образом, о вещах малозначительных. Обсуждали московскую жизнь, сложности с добыванием некоторых продуктов и прочую дежурную тематику перестроечной эпохи.

В какой-то момент переключились на студенческие проблемы, и Вячеслав рассказал о том, как трудно ему придётся через пару месяцев, когда защита диплома будет позади и настанет время выбирать себе «хомут», для того чтобы тихо и мирно прокорячиться в нём до пенсии. Вера Алексеевна и Оксана тут же принялись в два голоса ругать его за пессимизм, но никаких упрёков по этому поводу Вячеслав и слышать не хотел.

— Я всего лишь называю вещи своими именами, — настаивал он. — Это в школе или на первом курсе можно мечтать о том, чтобы приносить пользу обществу и чувствовать себя хозяином своей жизни. А если так подумать: разве может быть свободным человек, который восемь часов в день делает только то, что ему предписано делать стандартами его профессии и конкретной программой той организации, где он продаёт своё время, голову и руки за кусок хлеба?

— Какое самозабвенное кликушество! — беззлобно усмехнулась Вера Алексеевна. — Свободным, Славик, может быть только тот человек, который чувствует себя таковым. Независимо от обстоятельств, ранга и обязанностей.

Тут Костя, пребывавший до этого момента в полузабытьи и лишь рассеяно следивший за общим ходом беседы, неожиданно встрепенулся.

— А разве может раб чувствовать себя свободным? — осторожно поинтересовался он.

— Мы все рабы, — ответила ему Вера Алексеевна, и от звуков её спокойного, почти нежного голоса у Кости побежали мурашки по коже. — Рабы Божьи… Настоящая свобода есть только у Него. И почувствовать себя свободными смогут лишь те из нас, кто приблизится к Нему вплотную, растворится в Нём и напрочь забудет о тяготивших его до этого оковах земного мира…

— Вера Алексеевна — изумительный собеседник! — восхищённо произнёс Вячеслав. — Мы с ней уже давненько общаемся, но я не перестаю удивляться глубине и твёрдости её внутреннего знания.

— Ой, ребята, не слушайте вы, пожалуйста, этого ипокрита! — засмеялась гостья. — Он за пару красивых выражений маму родную продаст.

Последние слова Веры Алексеевны отдались в Костиной груди каким-то резким, ноющим уколом, и в его сознании вдруг пронеслась смутная догадка. Он выждал, пока Вячеслав разольёт по бокалам остатки вина, после чего, стараясь не показывать своего волнения, тихонько спросил:

— Вера Алексеевна, а вы случайно не в Звенигороде живёте?

Женщина снова заглянула Косте прямо в глаза и, улыбнувшись, спокойно ответила:

— Нет, я живу в Кузьминках. А причём здесь Звенигород?

Вячеслав густо покраснел, а Костя был вынужден опустить глаза и неловко промямлить:

— Извините, пожалуйста. Я просто… Ну, в общем, не важно.

Пока Оксана испытующе переводила взгляд с Кости на Вячеслава, Вера Алексеевна допила вино и наигранно-беззаботным голосом сказала:

— Если вы не возражаете, то самое время было бы сейчас перейти к чаепитию?

При этих словах она открыла полиэтиленовый пакет, с которым пришла, и вынула оттуда три довольно объёмных свёртка с чем-то вкусным. Костя побежал наливать самовар, а когда вернулся, на столе уже красовались в отдельных тарелках домашние песочные трубочки с яблочной начинкой, сладкие пирожки с джемом и блинчики с курагой.

Вячеслав молчал, откинувшись на спинку стула, а Оксана расспрашивала Веру Алексеевну — судя по всему, в продолжение темы рабства и свободы — о её религиозных взглядах и о том, каким образом эти взгляды могли теоретически ужиться в чьей-либо душе с позицией честного советского труженика.

Ему захотелось сменить тему.

— Вера Алексеевна, а как вы относитесь к гипотезе реинкарнации? Мы со Славой сколько уже общаемся, а этот момент до сих пор никак не можем утрясти. Он свято верит в то, что человек рождается много раз, а мне от такой идеи всегда как-то не по себе становится.

— И правильно делает, что становится, — улыбнулась Вера Алексеевна. — Понимаешь, Костик — а, как мне кажется, ты способен это понять! — любая идея, теория, гипотеза, схема — это всего лишь условность. Упрощение, которое помогает передавать нечто, трудно выразимое в словах, другим людям. Человек всегда, во все времена цеплялся за конкретное. Это я тебе как советский учёный со стажем могу сказать. Вся наука построена на словесных определениях, трактовках, доказательствах, и, в лучшем случае, она лишь приблизительно описывает тот фрагмент реальности, который пытается объяснить. Ты ведь математик? Так вот представь себе иррациональное число, скажем, корень квадратный из двух, и попытайся описать его комбинацией рациональных. Значение, которое ты будешь стараться изобразить, находится где-то между 1.41 и 1.42. Ты можешь прибавлять к округлённому результату кучу знаков после запятой, чтобы уточнить своё представление о нём, но тебе никогда не удастся выразить искомую иррациональность. Так же и с реинкарнацией. Индусы придумали очень простой образ, который помогает понять некоторые процессы, невидимые глазу, но протекающие в реальном мире. А люди, оказавшиеся не в восторге от их теории, говорят, что всё это ерунда, и что душа вселяется в человека единожды. И те и другие по-своему правы; и, одновременно, и у тех и у других есть неточности в их моделях. Просто одни утверждают, что корень квадратный из двух равен 1.41, а другие — 1.42. Только и всего. Кстати, гипотеза о переселении душ была впервые озвучена отнюдь не в Индии. В шестом веке до нашей эры её сформулировал Пифагор, и почти в то же самое время она была принята в качестве догмата веры индусскими мудрецами, упорно бившимися над разрешением естественных противоречий в законе кармы. Дело в том, что в рамках одной человеческой жизни этот закон самым очевиднейшим образом не работал: грешники благополучно ускользали от возмездия за свои грехи, а праведники не успевали получить достойной награды за своё благочестие. В современной исторической науке существует теория, говорящая о том, что идею о переселении душ принесли в Индию евразийские кочевые племена, которые к восьмому-седьмому веку до нашей эры достигли в своих перемещениях большинства районов юго-западной Азии. Чистый же, исторический индуизм, летописная документация которого началась примерно в 1500-ом году до нашей эры, оперировал только лишь концепцией продолжения жизни души после смерти физического тела, не предполагая никакого повторного возвращения в земной мир. Такая позиция преобладала, и преобладает до сих пор, в подавляющем большинстве мировых религий и конфессий.

— Вера Алексеевна — физик и, в то же время, глубоко верующий человек! — пояснил Вячеслав. — А ещё она обладает множеством необыкновенных способностей.

— Только, ради Бога, не преувеличивай, родной! — смеясь, одёрнула его женщина. — Я думаю, ребятам, так же как и мне, хорошо известна твоя склонность к беспочвенной аффектации.

— А Слава, между прочим, полагает, что прошлые жизни можно вспомнить… — начал, было, Костя, но закончить фразу не успел.

— Да, можно, — прозвучал спокойный и быстрый ответ Веры Алексеевны. — Это даже гораздо проще, чем он думает. Были бы только средства — для того, чтобы правильно описать увиденное…

Вячеслав торжествующе посмотрел на Костю, однако тот даже и не думал признавать своё поражение.

— Вы имеете в виду, что результат будет зависеть от имеющихся у человека представлений, образов и понятий?

Вера Алексеевна несколько помедлила с ответом.