Атака мертвецов Джафаров Рагим

© Рагим Джафаров, 2014

© Николай Стрелков, обложка, 2014

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

1

Косой дождь яростно барабанил по крышам, окнам, мостовой. Сверкнула молния, в ее свете можно было разглядеть пустую, без единой души улицу. Ручейки воды текли с крыш, сливались в ручьи и в какой-то момент образовывали бурлящий поток. Неожиданно явившаяся миру река мчалась вниз по улице, смывая грязь, пыль и мусор. Но, не прошло и пяти минут, как дождь прекратился, а через полчаса небо очистилось от туч. В неверном свете луны город казался мертвым.

Из узкого переулка на чуть более широкую улицу вышел человек. Одет он был в черную шинель, и брюки, заправленные в стоптанные сапоги.

На плече у него висела старая кожаная сумка, в темноте она казалась офицерским планшетом. Какого бы то ни было головного убора у него не было, и черные коротко стриженые волосы непокорно топорщились.

– Пацан, чего потерял? – Из переулка, противоположного тому, откуда вышел человек в шинели, показались две фигуры.

Шли они вольготно, вразвалочку. Руки в карманах, в зубах у одного папироска, картузы надвинуты на глаза. Они обошли паренька по кругу, словно оценивая, после чего встали по обе стороны от него.

– Чего ты молчишь-то, испугался, бедолага? – Ночную тишину прорезал хохот.

– Улица Ворошилова где находится? Мне письмо надо доставить.

– Дом-то какой? – интерес казался неподдельным.

– Шестнадцатый.

– Туда. – Курильщик махнул рукой, указывая направление.

– Знаешь, что? Давай-ка твое письмо, мы его сами отнесем. А заодно и все остальные. Сумку оставь, а сам – поди, пацан, отдохни. – Доброхот осклабился, демонстрируя два золотых зуба.

Паренек, пожалуй, можно было его и пацаном назвать, скинул сумку с плеча, после чего сделал три осторожных шага назад.

– Вот и молодец. – грабители синхронно растянули свои физиономии в ухмылках и уже не обращая ни на что внимания присели над добычей.

Грянул выстрел, бандит вскрикнул, взмахнул руками и неловко повалился на бок. Второй молниеносно вскочил на ноги, но лишь для того, чтобы получить пулю в живот. Товарищ его, прижимая руку к шее, пополз к спасительной темноте переулка. Пуля клюнула его в бедро. Стрелок сделал три шага вперед и сделал еще два выстрела, на этот раз прицельно.

Паренек поднял сумку и торопливо зашагал вниз по улице. Обмелевший уже, но еще не исчезнувший ручеек, нес за ним кровь двух незадачливых бандитов. За минуту до того, как на улицу явились стражи порядка, человек в черной шинели нырнул в арку, ведущую во двор. Он покрутил головой, осматривая подъезды и, найдя искомое, быстрыми шагами двинулся к цели. До шестого этажа паренек буквально взлетел, но потом долго стоял, протянув руку к звонку. Наконец решился и нажал на звонок. Несмотря на поздний час, дверь раскрылась почти мгновенно. Открыл ее высокий, широкоплечий мужчина в военной форме. Старший лейтенант, если судить по погонам.

– Чем обязан? – Голос низкий, грубый.

– У меня письмо для Лидии Сеченовой. – Паренек похлопал ладонью по сумке.

– Что, почтальоны теперь и по ночам работают? – Старлей не скрывал ни недоверия, ни неприязни.

– Я не почтальон. Дело в том, что письмо это сорокалетней давности и… – договорить ему не дали, дверь открылась шире и на пороге появилась дряхлая старуха. Она слепо прищурилась, разглядывая ночного гостя.

– Чем могу помочь, юноша? – голос под стать возрасту был какой-то надтреснутый, дребезжащий.

– Мама, вернись в квартиру, я сам разберусь – но старуха лишь отмахнулась от военного.

– Вы Лидия Сеченова?

– Да, разве мы знакомы? – но гость молча полез в сумку. Долго, минуты три не меньше искал он в ней письмо. Висела нехорошая, нездоровая тишина все это время. Наконец он протянул старухе письмо.

Конверта не было, лишь сложенный несколько раз и пожелтевший от времени лист бумаги. Края его были потрепаны, там и тут виднелись какие-то пятна. «Давай посмотрю, очки-то ты разбила, – военный взял у матери письмо и стал крутить его в руках – написано Лидочке». Женщина вздрогнула.

– Проходите, молодой человек, я угощу вас чаем. – Старуха поковыляла вглубь квартиры.

– Не откажусь. – нежданный гость проследовал за ней.

Старлей хотел было что-то возразить, но вдруг зазвенел телефон, и он поспешил ответить.

Квартира была просторная, светлая и уютная. Из небольшой прихожей вел длинный коридор, в конце его располагалась кухня. Виднелись еще три двери, но они были закрыты, потому даже представить нельзя, что в них находилось.

– У двери шинель повесьте. – Дребезжащий голос старухи доносился из кухни. Паренек поколебался немного, но потом снял шинель и повесил ее на крючок, оставшись в зеленом кителе без погон, штанах и высоких сапогах.

Мимо него спешно прошел военный, на миг задержал взгляд на кителе. Не удивительно, тот был незнакомого ему и явно устаревшего образца.

– Мама, меня на службу вызывают срочно, надо идти. – И, не дождавшись ответа, двинулся к входной двери, на ходу одевая шинель.

– Ты бы поел, а потом уж шел с богом. – Но он уже вышел на лестницу, а потому ничего не слышал.

Ночной гость двинулся к кухне, как вдруг входная дверь распахнулась, вернулся старлей. Он молча положил письмо, которое видимо в суматохе сунул в карман, на столик у двери, и снова вышел. На том же столике стояла фотография. Очень старая и потертая. На ней молодая и невероятно красивая девушка стояла рядом с важного вида военным. Форма была дореволюционная. Человек в черной шинели пристально вгляделся в погоны. Генерал от инфантерии.

– Очки я разбила, потому придется вам письмо читать.

– С удовольствием мадам, с удовольствием.

Дорогая моя Лидочка, спешу обрадовать тебя тем, что уж совсем близка моя поездка в столицу. В октябре состоится долгожданная встреча. Сердце мое не дает мне покоя, а потому я и места себе не нахожу. Так часто стал писать Вам, что и не знаю уж чего еще сказать. Все мысли мои о Вас.

Прибыл к нам корнет. Совсем молодой, но полон честолюбия и отваги. Ему уж довелось побывать на Русско-японской войне, где показал он себя человеком дела. Вот, что он мне сказал во время нашего с ним знакомства…

– Господин ротмистр, поглядите, вон там за балкой, виднеется просека. Может выдвинуть разъезд? – Корнет указал рукой на запад, после чего сунул руки в рукава и съежился. Ротмистр тоже ежился на ветру.

Они стояли на холме посреди неестественной проплешины в лесу. Ни один куст, ни одно деревце не росло на этой возвышенности. Ротмистр – высокий, широкоплечий ковырял каблуком глину. Корнет – низкорослый, худощавый – перекидывал папиросу из одного уголка рта в другой и вглядывался в то самое место, на которое и указал своему командиру.

– Брось чины, Андрей. Здорово нас наградили за наш кутеж, что скажешь? Отправить кавалерию в лес, на болота карлушек разыскивать. Вот тебе и судьба гусара, служить отчизне верно. – Говоря это, кавалерист перестал заниматься геологическими изысканиями, развернулся и стал спускаться с холма. Спутник его последовал за ним.

– Я драгун, Жорж, да и ты теперь тоже.

Было в них что-то карикатурное. Каждый по отдельности не производил хоть сколько-то комичного впечатления, но вместе. Один высок, другой – отнюдь, один светловолос, другой – ни сколько. Андрей и Жорж.

– Бьюсь об заклад, за это же тебя и выгнали из лейб-гусарского полка. Или все же за долги? Будь так добр, поделись историей. – Видимо дружба их позволяла задавать подобные вопросы, потому как Жорж лишь рассмеялся.

– Гусары денег не берут! Но на самом деле дуэль – причина всех моих мытарств. – Ротмистр говорил легко, было видно, что история эта давно им пережита и не вызывает никаких тревог.

– Тем не менее, ты не прав, долги бывают разные. Ты свой вернул, за что и вылетел с теплого местечка. – Суждения Андрея касательно природы долгов заставили Жоржа рассмеяться от всей души.

– Таких долгов я ничуть не боюсь, верну любому с процентами. – Теперь смеялись оба.

– Что с разъездом? – Друзья подошли к коням, которые ждали их у подножья холма.

– Брось, Андрей, люди устали, не вижу никакого смысла продолжать разведку. Мы достаточно удалились от крепости. На рассвете повернем обратно. А если честно, то вся эта разведка лишь способ выставить меня из крепости. Как говорят, я разлагаю дисциплину. – Он легко взлетел в седло, покрутил ус и послал коня шагом. Через несколько секунд к нему пристроился корнет.

– Как бы то ни было, а немцы не минуют Осовец, ты понимаешь сам, им лучше ударить здесь, чем биться о неприступные бастионы Новогеоргиевской крепости. – Андрей внимательно посмотрел на друга.

– Ни секунды не сомневаюсь. Но вести войско через незнакомые леса и болота дело рискованное. Проще сделать это севернее, а главное быстрее. Нет тут ни одной живой души, кроме нас, да, быть может, пары медведей.

Долго ехали они в тишине. Мимо проплывали весьма унылые пейзажи. Чахлые деревца, гнилые болота. Наконец Андрей нарушил тишину: «Допиши письмо, прошу тебя».

– Опять ты за свое, допишу, не сомневайся, приедем в лагерь, так сразу сяду за эти, столь тобой горячо любимые, писульки.

– Я думал ты любишь писать письма – корнет испытующе посмотрел на ротмистра.

– Будь уверен, так оно и есть. Но есть всему разумные пределы. Мне и писать-то то нечего. А уж тем паче учитывая твою просьбу. Не могу я даже представить, что это мое последнее письмо. Ну не могу и все тут. – Жорж так увлекся объяснением, что проглядел ветку, которая сшибла с него головной убор. Друзья остановились.

– Будь по-твоему, не можешь и не надо, но просто напиши все, что хотел бы сказать, иного и не надо. Потом уже будет поздно.

Ротмистр, не слезая с коня, подхватил с земли фуражку, крякнул, отряхнул ее от грязи и надел. Подумал немного, после чего произнес: «А сам-то, будь так добр, напиши такое же письмо, а после мы и обменяемся ими. И когда тебя, а быть может и меня, хотя сомнительно, убьют, письмо это отправится к адресату. Что скажешь?»

– Мне некому писать. Подъезжаем, господин ротмистр.

Они действительно выехали к биваку. Сдали коней встречавшему их ефрейтору, выслушали доклад и прошли в палатку ротмистра. Андрей зажег лампу и поставил на стол, Жорж разложил карту и прижал ее углы. На двух углах лежали книги, на одном стояла рюмка, а на четвертый угол он положил фуражку.

– Итак, нужно отметить ту возвышенность и просеку. Как сильно мы удалились от крепости? – Ротмистр уперся руками в стол и пристально вглядывался в карту.

– От Осовца, от передовых позиций или от Белостока? – Андрей встал у другого края стола и, выудив бинокль из футляра, стал пристально его рассматривать.

– Послушай, от крепости значит от крепости. Мне кажется, я выразился совершенно ясно.

– Тогда ты выставишь неверную отметку, выставляй относительно передовой. Десять верст. – Корнет положил бинокль на стол и ковырялся в нем ножом.

– Не могу найти, вероятно, карта уж слишком неточна. – Жорж наклонился к самому столу, едва не коснувшись носом бумаги.

– Выстрой равнобедренный треугольник. Основанием его будет Осовец и Белосток. Отметь вершину. Потом от нее на восемь часов, дайка подумать, да все верно, три сантиметра по карте.

– Равнобедренный говоришь – казалось ротмистр в отчаянии.

– Я сам отмечу, ты лучше письмо напиши, тем более, что с картографией у меня дела обстоят не в пример лучше твоего.

Каждый занялся своим делом. Андрей в неверном свете лампы корпел над картой, Жорж, в столь же неверном свете той же тусклой лампы писал письмо. Иногда он кряхтел, охал, ахал и фыркал. Начинал вдруг ходить по комнате или, теряясь в мыслях, долго смотрел в одну точку. Наконец победно воскликнул, выудил откуда-то бутыль спиртного и рюмку. Налил и стал озирался в поисках второй. К тому моменту корнет не только сделал все необходимые пометки на карте, но и исправил бинокль, который, в последнее время, так и норовил разделиться на две подзорных трубы. Жорж подошел к столу и налил в ту рюмку, что прижимала угол карты, пролив при этом пару капель на бумагу.

– За нас! – И не дожидаясь выпил.

– У меня просто нет выбора, за нас! – Андрей опрокинул рюмку, занюхал фуражкой Жоржа. Карта, лишенная груза с одного края, скрутилась в рулон.

– Держи, глуповатое вышло письмецо.

– Уверен, что написал то, что действительно хотел сказать? – спросил корнет убирая письмо в карман.

Где-то в ночном лесу раздался хлопок. Звук разлетелся по всей округе. Корнет не мог его спутать ни с чем.

– Это выстрел! – Он удивленно посмотрел на ротмистра.

– Брось, кому бы тут стрелять.

В палатку влетел вахмистр и затараторил: «Господин корнет, ой, господин ротмистр, стреляют никак, так я уж велел седлаться, а Гришка»…

– Да уймись ты! Отставить седлаться, некому тут стрелять. Дерево сухое упало. Иди спать. – Жорж зло поставил стакан на стол. Растерянный вахмистр вышел.

– Я уверяю тебя это выстрел. Сомнений нет и быть не может, револьвер!

– Поди вон, будь так добр, картой сам займусь. – Жорж смотрел куда-то в пустоту.

Андрей вздохнул, надел фуражку и вышел из палатки, будь тут дверь, так он бы непременно ею хлопнул бы.

Все началось в так называемую собачью вахту, в предутренние часы, когда веки даже самого добросовестного караульного начинают смыкаться. На бивак напали. Шквал пуль ударил из леса, следом полетели гранаты. Ротмистр не спал, а потому при первых звуках выстрелов он надел фуражку, оправился и вышел из палатки. Послышались разрывы гранат, благо он находился в центре лагеря, и никакой возможности добросить сюда гранаты враг не имел. За разрывами послышались крики раненых, потом команды вахмистра и урядников. Жорж быстро зашагал к палатке Андрея, на ходу отдавая приказы: «По коням, драгуны в арьергарде, шестой полуэскадрон в авангарде»! А стоит ли под огнем вскакивать в седла? Скольких достали немецкие пули? Господи, да почему же так случилось. Много мыслей проносилось в его голове, пока он разыскивал Андрея. И все это время свистели вокруг пули. Ему хотелось пригнуться, прижаться к земле, но нельзя, не поймут ни свои, ни враги. Прямо перед ним пуля навылет пробила казаку голову. Вошла сквозь зубы в рот, почти не оставив следа, а вышла вырвав огромный кусок мяса из затылка.

– Господин ротмистр, куда ты прешь, сукин сын!? – его с силой дернули за плечо. Жорж гневно развернулся. За ним стоял Андрей в полном обмундировании. Нельзя успеть полностью одеться за такое время. Более того, он держал под уздцы лошадь. Его лошадь, оседланную и готовую к скачке.

– Ты ведь все понял?

– Быстрее, все уж в седлах, ждут твоей команды. Жорж, очнись, гибнут люди! – Наконец ротмистр стряхнул с себя оцепенение.

– За мной братцы, будем уходить на Осовец! – Он лихо взлетел в седло и пришпорил коня.

Справа от него пристроился Андрей, слева – вахмистр. Конная лава рванула на прорыв. Место, в котором был расположен лагерь, с трех сторон окружено лесом, но четвертое направление вело на неверное, зыбкое по природе своей, так как местность была болотистой, но, тем не менее, поле. А поле, в свою очередь, вело к просеке, по которой отряд приехал сюда. То есть дорога в крепость лежала через поле. Однако проход перегораживал немецкий отряд. Как уж так случилось неведомо, но пик у них не было. Вероятно, не ждал никто встретить кавалерию в подобном месте. Конница набирала скорость, на ходу ровняя строй. Пули по-прежнему свистели, но расстояние стало больше и, как следствие, попадать стало труднее. Три сотни метров до противника. Немцы готовились встретить противника грудью. Первый ряд их встал на колено, второй продолжал целиться стоя, остальные оказались практически не у дел. Двести метров разделяло кавалерию и пехоту. Кони ржали и испускали пар из ноздрей, из-под копыт их летели комья сырой земли. Драгуны достали карабины, стали прикидывать расстояние. На самой границе зрения Жоржа кто-то слетел вдруг с коня и закувыркался по земле. Достала немецкая пуля. Многие думали, что, быть может, так оно и лучше, потому как-то, что случится мгновеньями позже, будет стократ ужаснее. Сотня метров. Опустились пики, скользнули шашки из ножен. Уже можно было разглядеть, как кто-то в строю врага принимает более удобную позу, кто-то нервно перехватывает винтовку. Андрей привстал, вытянул руку с саблей вперед, оглянулся и взревел: «С нами бог»! Конь его, как заколдованный, рванул вперед, выбиваясь из строя, корнет лишь засмеялся и прижался к конской шее. Заглушая ржание коней и грохот выстрелов, множество глоток взревело: «За Русь святую»!

Строгий вскрик германского офицера, первый залп. Жорж видел, как погиб оторвавшийся от строя на добрый десяток метров корнет. Множество пуль ударило в его коня и, быть может, в него самого. Но команду отдали поздно и умирающее животное, кувырком, вместе со всадником влетело в строй создавая страшную давку, круша и ломая все на своем пути. Отчетливый хруст костей донесся до ушей Жоржа. Страшные крики, скорее визги, ударили по ушам. И кровь опьянила людей, кровавый туман от множества пулевых ранений повис в воздухе. Кавалерия врезалась в пехоту. Хрустнули, ломаясь пики, грохнули одновременно выстрелы револьверов и карабинов. Заливистый протяжный вой раненых слился с яростным рыком живых. Жорж рубанул, что было сил, по показавшейся немецкой каске, сабля громко звякнула и соскользнула к плечу. Вошла глубоко, разрубила ключицу и остановилась где-то на уровне сердца. Но конь, не мог так скоро остановиться, а шашка застряла. Ротмистр почувствовал боль в плече, выпустил оружие из руки, достал револьвер. Вдруг, он четко увидел, как немецкий штык входит под ребро вахмистру, тот будто не замечая раны, наотмашь рубанул врага по лицу. Потом вдруг дернулся и схватился за левую ногу. Стоило ему немного наклониться, как голова его оказалась отсеченной немецким офицером. Жорж стал стрелять, не до чести. Первая пуля прошла мимо, хоть расстояние и было пустяковым. Вторая и третья ударили в грудь. Немец отшатнулся, но со звериным упрямством двинулся к ротмистру. Жорж кинул взгляд вправо, как раз вовремя, к нему подскочил очередной герой ландвера. Но подскочил лишь для того чтобы получить пулю в левый глаз и обагрить своей кровью товарища сзади. Пуля, прошедшая навылет зацепила и его. Ротмистр снова повернулся влево и выстрелили в живот немецкому офицеру. Тот, наконец, упал. Кавалерия завязла в людском море, а значит, потеряв свою скорость, стала легкой добычей для врага. Жорж крутил коня, не давая врагу подступиться к нему, и панический ужас охватывал его все больше. Последний патрон в револьвере, а перезарядить его уже не суждено. Куда выстрелить в последний раз, как спастись одною только пулей?

Шум боя прорезал горн. Он возвещал сбор. Но кто, по чьей команде? Впереди в полном окружении на дыбы встал конь, хозяин его дул в горн. Другою рукой он яростно рубил врага. Конь, будто почуяв беспощадность ездока, со звериной силою молотил копытами тех немногих смельчаков, что желали выбить наглого русака из седла. Конечно же, корнет! Кому еще играть на трубе как не ему! К Андрею стали прорываться свои. Спустя миг его прикрывали товарищи, а он продолжал трубить. Наконец и Жорж добрался до него, горн смолк.

– Но как, скажи на милость, я видел, как ты… – договорить он не успел

– Что ты делаешь?! Твоя задача отдавать приказы, а не рубить головы, ну же выводи людей из этой каши! – Андрей яростно смотрел на друга.

– Вперед!

Израненная кавалерия прорывалась сквозь немецкие ряды. И совсем скоро старший унтер-офицер, возглавлявший атаку, понял, что перед ним никого нет. Они прорвались. Не больше сотни человек, но они прорвались.

– Андрей, Андрюша, мы смогли! – Жорж ликовал.

– Быстрее, гони коней вперед, нам будут стрелять в спины! Опомнись же, полоумный! – Так и случилось. Притормозившая по примеру своего командира конница стала таять под нестройными пока залпами немцев. Кони, обезумевшие от крови и боли рванули вперед. Но как бы они ни были быстры, нестись быстрее пули им не суждено. Один за другим падали с седел всадники, уже успевшие почувствовать вкус спасения.

– Командуй приготовиться, из-за того подлеска ударит немецкая кавалерия. – Андрей указал рукой вперед.

– Откуда ты знаешь?

– Потому, что быть не может по-другому. В деле убийства, немцы мастера.

– Ровняйте строй! Унтер, очнись! Правый фланг подтянись! Пики к бою! – необходимость отдавать команды отвлекла ротмистра и преобразила. Он мгновенно оценил ситуацию и делал все, чтобы сделать поредевший свой отряд боеспособным.

– Вон они голубчики! Ну, что, карлушки, не маловато вас!? – их было далеко не маловато. Самое меньше в три раза больше, чем израненных русских. Корнет, казалось, ликовал.

– Андрей, возьми, прошу, отдай ей это, любою ценою. – Жорж протянул другу листок бумаги.

– Ты, наконец, его написал. Но можешь не торопиться, мы проскочим. – Андрей сунул письмо в футляр бинокля.

– Прости, я не думал… Они обещали…

– Оставь, друг мой, гусары ни о чем не сожалеют. Аййа! – Он пришпорил коня и рванул вперед точно так же как перед атакой.

– За мной! Унтер, вы за корнетом! – Ротмистр поворачивал коня левее, намереваясь, видимо, схлестнуться с отрядом рейтаров. Андрей продолжал скакать к просеке, таким образом, пути их разделялись.

– Прощай, Жорж! – Ротмистр рассмеялся в ответ. Он скинул фуражку, расстегнул портупею, снял китель и остался в одной лишь белоснежной рубашке. Ему передали пику. Он первым ворвался в строй врага.

Два всадника неслись к крепости, используя время, данное им самоубийственной атакой. Андрей не поворачивал головы и смотрел лишь вперед, прижимаясь к конской шее. Старший унтер-офицер же видел, как белое пятно ворвалось в серый строй, окрасилось красным, а потом и вовсе исчезло.

– Господи милостивый, что это было?! Я видела, как он, о господи. – Старуху трясло, крупные слезы катились по ее щекам. Она попыталась взять стакан с чаем, но лишь опрокинула его. Он прокатился по столу и упал на пол, разлетевшись на мелкие осколки.

– Не понимаю, о чем вы мадам. Да и господь нынче не в чести. – Парнишка сидел напротив нее и пристально смотрел ей в глаза.

– Ты бес, ты дьявол! Как ты сделал это, я же все видела! – Она кричала, но голос ее так дрожал, что крика не вышло.

– Не горячитесь, не знаю уж, чего вы видели, но прочитал я лишь несколько строк. Нужно дочитать. Начну сначала.

– Нет, остановись, я тебя прошу! – Выкрик ее прекратился в вой. Человек в черной шинели начал читать заново.

Дорогая моя Лидочка, спешу обрадовать тебя тем, что уж совсем близка моя поездка в столицу. В октябре состоится долгожданная встреча. Сердце мое не дает мне покоя, а потому я и места себе не нахожу. Так часто стал писать Вам, что и не знаю уж чего еще сказать. Все мысли мои о Вас.

Прибыл к нам корнет. Совсем молодой, но полон честолюбия и отваги. Ему уж довелось побывать на Русско-японской войне, где показал он себя человеком дела. Вот, что он мне сказал во время нашего с ним знакомства…

Боже, какая ложь, что я пишу? Я оттягиваю момент, когда открою страшную тайну. Я знаю, поверьте, знаю, Вы меня не любите уже давно. Быть может месяц, день или год. Но боже, как это давно. Простите меня великодушно, я не был ни примерным мужем, ни добрым главой семейства. Но я никогда не взглянул на другую женщину. С первого взгляда Вы покорили меня.

Скажите, ведь все началось с той дуэли? Или, быть может, раньше, какая теперь разница. Я стал Вам нелюбим, я стал для Вас обузою. К чему же я клоню, не знаю сам. Мысли сбивчивы, спутаны. Все так сложно, но в то же время и просто.

Я никогда Вам не рассказывал, что стало причиною той дуэли. Хотя ходили слухи по столице, что мы не поделили девицу, не стоит им верить. Или стоит. Он позволил себе высказывание, порочащее Вашу честь. Какая глупость, но простить ему это оказалось превыше сил моих. Надо сказать, что и мне не делает чести то, что я раскрыл эту тайну, но я человек конченый и финал мой уж совсем скор.

Вы отказались ехать со мною на новое место службы. Я Вас не виню, столица вам к лицу. Вы должны блистать на балах, разбивать сердца мужчин и купаться в роскоши. Такова Ваша судьба и, поверьте, ни я, да и никто другой, иной судьбы для Вас не видит.

А деньги, что же деньги. Вы, верно, считаете, что промотал я их, играя в карты. Увы, но нет, их никогда у меня и не было. Пусть я и потомок знатного рода, но в наследство батюшка оставил мне лишь долги. Однако я делал все, что мог, чтоб образ жизни Ваш, после того как Вы покинули отчий дом, ничуть не изменился. Быть может, мне не удалось, простите великодушно.

Лидочка, дорогая моя, любимая. Я предал Россию. Я получил тридцать серебряников, но боль поселилась в душе. Я отправил деньги Вам. Их хватит для того, чтобы покрыть долги и жить в роскоши и неге всю жизнь.

А мой удел, смыть кровью позор, который покрывает меня. Я больше не могу носить гордое звание Русского офицера. Мне кажется, что китель мой вот-вот вспыхнет на мне. Нельзя так жить, нету сил моих.

Мы больше никогда не увидимся с Вами. Будьте счастливы, Лидочка!

Ваш Жорж.

– Благодарю за чай, мадам. А это вам, презент. Вам решать, как применить его. – Паренек положил перед старухой револьвер с вычурной рукояткой. Встал из-за стола и пошел в прихожую. Надел шинель, постоял немного у двери, вышел на лестницу, закурил.

2

Михаил вернулся дамой в седьмом часу утра. Аккуратно открыл дверь и на цыпочках вошел в квартиру. На кухне горел свет, значит, зря крался, мать не спит.

– Не спится? – крикнул он в сторону кухни снимая шинель.

– Миша, подойди сюда. – голос матери был ледяным. Вероятно, его снова ждал тяжелый разговор. Раз в месяц мать проводила с ним воспитательные беседы. Суть сводилась к тому, что пора бы Мишеньке жениться. Но это ни к чему кроме головной боли не приводило. Единственной женщиной, в обществе которой старший лейтенант мог провести более трех часов к ряду, была его работа. Все остальное было ему неинтересно.

– Только не надо говорить мне, что пора бы жениться. У меня была трудная ночь.

– Нет, не в этом дело. – Голос оставался ровным, будто вообще потерял способность меняться.

– Ну, что там у тебя случилось? – Он вошел в кухню, и рука его дернулась к кобуре. Мать сидела с револьвером в руках.

– У меня не простая ситуация. Сядь и слушай.

– Откуда у тебя револьвер, дай сюда! – Он вырвал из рук матери оружие и привычным движением отщелкнул барабан. Глаза его округлились, он присмотрелся внимательнее.

– Да, я стреляла из него. Но только один раз. Мне дал его…

– Куда ты, мать твою, стреляла!? Ты хоть понимаешь, что будет, если тебя арестуют?! – Он вскочил с места и навис над столом.

– Сядь и молчи. Умение орать на женщину не делает тебе чести. – Старуха была абсолютно спокойна.

– Снова твои господские замашки, сколько лет прошло, а ты все живешь в своем мире! – Михаил хлопнул ладонью по столу и сел.

– Револьвер мне принес тот юноша в черной шинели. Много чего произошло с того момента как ты ушел на службу. Но самое страшное, что тайна, которую я хранила очень много лет, теперь уже не принадлежит одной лишь мне. Мальчишка знает про золото, наверное, поэтому хотел довести меня до самоубийства.

– Мама, что ты несешь, какое золото? – Михаил побледнел.

– Немецкое золото. Мой первый муж, как теперь стало известно, получил от немцев огромную взятку за предательство. Не знаю уж, как он именно предал Россию, но золота дали много. Его хватило на то, чтобы покрыть долги, купить пару поместий, роскошно жить до самой революции. А оставшуюся половину я спрятала.

– Половину, да сколько же там золота!? – Михаил встал со стула и возбужденно заходил по кухне.

– Много, но нельзя, чтобы большевики узнали об этом.

– Мама, что ты, в самом деле. Но куда же ты стреляла? – Он вопросительно взглянул на нее.

– В этого юношу, прямо из окна. Зрение слабое, поэтому не могу сказать попала ли, да и темно было во дворе. Однако мне показалось, что он упал. – Михаил задумчиво стучал пальцами по кобуре.

– Во дворе трупа нет, следы крови я мог не заметить. Максимум ранила. Все не вовремя, как не вовремя. Наш отдел, рыщет по городу, да и милиция тоже. С другой стороны, он не так уж и опасен. У него нет никаких доказательств. Он вообще знает, куда ты спрятала золото?

– Нет. Достаточно того, что он знает о его существовании. Ты сам понимаешь, что за это золото советы из меня душу вытрясут. А твоей работе в политическом отделе придет конец. Так или иначе, его надо найти. – Она посмотрела в глаза сыну. Михаил вздрогнул, натолкнувшись на этот взгляд. Такие же взгляды он видел у матерых, хладнокровных зэков.

– Посмотрим, что можно сделать. Стоп! – Он остолбенел. Пять патронов чертов ночной гость отстрелял до того, как принес оружие сюда. Михаил был почти уверен, что знает в кого. Ночью его вызвали на службу из-за пренеприятного инцидента. Застрелен глава одной из шаек воров. В городе сохранялось хрупкое, шаткое перемирие преступности и стражей порядка. За годы сложились правила, которые соблюдали обе стороны. Но среди преступности равновесие было еще более хрупким. И подобная акция могла привести к переделу власти. Милиция была заинтересована в скорейшем обнаружении виновного. Нужно было доказать, что человек это чужой, к местным структурам отношения не имеющий. В том, что так оно и есть, Михаил не сомневался, никто из местных преступников не стал бы устраивать войну на ровном месте. Город стоял на пороге войны. Два трупа, пять ранений. А у него в квартире револьвер, из которого стреляли по тем двум несчастным. Милиции понадобится какое-то время, чтобы выйти на его след и прийти сюда. Что потом? Наверняка многие слышали, как мать стреляла из окна. Плохо, очень плохо. Нужно найти этого человека в черной шинели до того, как сюда придет милиция. Найти и расколоть.

– У тебя есть какой-то план? – старуха подвинулась ближе к сыну.

– Пока нет, но это дело поправимое, лучше расскажи мне про золото. Где оно? – Старуха долго оценивающе смотрела на сына. Наконец решилась.

– Золото в Крыму, боюсь, что достать его сейчас нет никакой возможности. Хранится в тайнике. Часть векселями, часть драгоценными камнями и презренным металлом. К сожалению, бумаги уже давно утратили свою ценность, но там и драгоценностей довольно.

– Почему ты раньше об этом не говорила?

– Ты считаешь, что я должна была? Что бы ты сделал с этими сокровищами, отдал бы партии?

– Даже не сомневайся, что я и сейчас так поступлю! Ни копейки себе не оставлю! – Сеченов встал из-за стола и пошел к выходу.

– Миша, куда ты? – На сей раз голос был встревоженным.

– Исправлять твои ошибки! – Старуха тихо заплакала. То же самое сказал ей ее второй муж, когда она видела его в последний раз.

Человек в черной шинели поднимался по лестнице. На шестом этаже он остановился, закурил. Заплеванный подъезд не вызывал у него никаких отрицательных эмоций и этот факт его немного расстраивал. Он считал, что потерял чувство прекрасного. Наконец, паренек набрался смелости и постучал в дверь. Звонка не было. Дверь открыл сухой старик с суровым лицом.

– Чем могу быть полезен, юноша? – странные интонации в голосе заставляли задуматься, ехидничает хозяин квартиры или нет.

– Надежда Овечкина тут проживает? – Человек в черной шинели уже искал в сумке письмо.

– Допустим. – Старик, видимо, был человеком осторожным, но его нельзя было за это винить. Никого в этой стране нельзя винить за осторожность.

– Ей письмо, извольте. – Он протянул пожелтевший от времени конверт.

Старик молча взял конверт, внимательно изучил его глазами, потом присмотрелся к пареньку, будто стараясь запомнить, и закрыл дверь. Тот лишь усмехнулся. Он подошел к окну, закурил. Выпустил клуб дыма, внимательно изучил картину, открывающуюся ему с его наблюдательного пункта. Ему показалось, что какая-то фигура поспешила скрыться в тени, когда он подошел к окну.

Надежда, светлая моя Надежда.

Простите меня, но кто бы мог знать? Я был уверен, что моя командировка пройдет спокойно, и я вернусь в Царицын, где мы поженимся. Но здесь, на краю Российской Империи мне в жены прочат другую. И, простите меня, Наденька, я женюсь.

– Тебя так трясло, что едва удалось вынуть тебя из седла. Такое бывает, я видел вещи похуже. – Андрей улыбался. Бриться и улыбаться одновременно было не очень удобно.

– Страху натерпелся, спорить не стану. Но как же так ваше благородие, вы то и бровью не повели. Нельзя сказать, что я не стреляный, в Польше волнения были, так это, принимал участие. – Унтер, которого, как выяснилось, звали Алексеем, смотрел на корнета.

– В чем участие принимал? В волнениях? – Андрей заулыбался еще шире.

– Как можно, ваше благородие, в усмирении, конечно. – Алеша даже покраснел от возмущения.

– Брось чины, никого же нет рядом. – В комнате кроме них и вправду никого не было.

– Да я понимаю, но непривычно оно к офицеру без чинов обращаться.

Они ушли от немцев и принесли печальные известия на передовые позиции Русской императорской армии. Оттуда телеграфировали в Осовец. Пока Андрея и Алешу осматривал врач, стало известно, что сюда едет комендант крепости. И он желает лично побеседовать с героями. Корнет только морщился от этого глупого прозвища. Врача же не особо интересовали коменданты и герои. «У корнета сломано ребро и пара синяков, у старшего унтер-офицера три резаных раны, но ничего серьезного» – сказал доктор штабс-капитану, который привел раненых в лазарет. Тот в свою очередь, сделал выводы и приказал к приезду коменданта быть в лучшем виде. Выполнением приказа друзья и занимались.

– Почему не испугался, спрашиваешь? Я свое на русско-японской от боялся. – Андрей был наказан за болтливость – бритва легла неровно, и тонкая струйка крови показалась на шее.

– Молодой вы вроде. Слишком даже, сколько лет вам было, когда с желтокожими воевать пошли? – Алеша и есть Алеша. Именно его простота заставляла Андрея улыбаться. Даже во время бритья. Простой мужик из Новгорода. Не сложилось у него ни с семьей, ни с хозяйством. Нашлось ему место в армии. Мужик он был смекалистый, пил мало, не ленился. А потому довольно быстро продвигался по службе.

– Шестнадцать. Тогда впервые и был приставлен к награде. – Алеша раскрыл было рот, но что-то в тоне корнета смущало его, потому и не стал расспрашивать дальше.

– Всяко бывает, ваше благородие, а только одно знаю, что было, то уже прошло.

Они молча надевали отглаженную форму, готовились встретить коменданта при всем параде.

– Плохо Леша вот, что. Очень много тут не стреляных, все драгуны, что были в разведке – ветераны. А здесь… Тяжело будет. – Он надел китель, и Алеша ахнул. На груди корнета красовались ордена, которыми зачастую не могут похвастать бывалые ветераны. Владимир четвертой степени, давали его много за что, но кавалеристу могли дать, пожалуй, лишь за военные заслуги. Он давал своему кавалеру дворянство и сто рублей ежегодной пенсии. Носил его корнет в петлице. Анна третьей и четвертой степени, с мечами. Значит за боевые заслуги. Соответственно на сабле у Андрея должен быть красный темляк и надпись «За храбрость». Да и еще порядка ста рублей пенсии лишними не будут. Сам крест в отличии от других орденов Российской Империи носился не на левой, а на правой стороне груди. Станислав третьей степени с мечами. И ведь еще рублей сто. Но это все ерунда. Был один орден, который просто не мог оказаться на груди этого мальчишки, хотя бы потому, что табель о рангах не позволял. Георгий второй степени, со звездой. Он соответствовал третьему классу табели о рангах, в то время как корнет – двенадцатый класс. Вторую степень этого ордена давали генералам и командующим фронтами за героические победы в сражениях. Алеша уже и не думал о том, что это еще 400 рублей.

– Что делать-то теперь, георгиевское оружие на прием брать или саблю с Анной? Как глупо я себя чувствую, знал бы ты, друг мой, как глупо. – Андрей держал в руках две сабли. Ситуация была и вправду странной.

– Как, ваше превосходительство, как вы получили Георгия? – унтер готов был пасть на колени, лишь бы получить ответ.

– Дурака одного спас, вот и сделали исключение. Дали не по чину и произвели в звание штабс-ротмистр. А я отказался от звания. Вот и все, Алеша.

Он круто повернулся и вышел из землянки. Унтер рванул за ним. В дверях они буквально столкнулись с господином в гражданском платье. Господин этот был средних лет, с тонкими чертами лица и выглядел ухоженным и аккуратным.

– Прошу прощения, я должен был быть осмотрительнее. – корнет примиряющее улыбнулся.

– Право не стоит, вот это отвага! – Первая и вторая половина фразы незнакомца сильно не согласовывались между собой, но по понятной причине. Он увидел награды Андрея после того, как начал говорить.

– Виноват. – буркнул унтер, не совсем понимая зачем.

– Позвольте представиться. Николай Андреевич Бритте, коллежский советник. – он изобразил вежливый полупоклон и протянул руку для рукопожатия. Чин его соответствовал ротмистру, соответственно он был старше Андрея.

– Андре Тирер, а звание, думаю, вы и так рассмотрели – он тоже поклонился, надо сказать ниже, чем его собеседник и широко улыбаясь пожал руку Николаю Андреевичу.

– Верно, Андре, позвольте узнать, как вы получи…

– Простите мне мою бестактность, но я вас перебью. Все задают мне этот вопрос, пусть это будет тайной. Лучше я вас угощу чем-нибудь и расскажу солдатских баек.

– Никогда не откажусь послушать увлекательную историю, особенно учитывая, что за этим я сюда и шел. – Они снова вернулись в землянку. За пару минут на столе оказались бокалы, нехитрая закуска и вино. Потекла неспешная беседа. Николай Андреевич, как выяснилось, прибыл в крепость по долгу службы. Проводил какие-то финансовые инспекции или изыскания ни унтер, ни корнет в этом ничего не понимали, тем более не понимали, почему он оказался на передовой, а потому просто делали вид, что внимательно слушают. Но со временем беседа пошла намного непринужденнее и все они, общаясь исключительно дружески, весело гомонили в землянке. Николай с интересом слушал рассказ о прорыве драгунов, Андрей не без интереса слушал о тонкостях финансовой сферы и поинтересовался к кому можно обратиться в том случае, если поместье понадобится превратить в золото и куда это золото девать. Унтер же долго беседовал с Николаем о свадьбе, которую коллежский советник запланировал на декабрь. Наконец, темы для бесед кончились и все сидели молча, молчание это, однако, никого не смущало.

– Андре, то письмо, которое передал вам ротмистр, оно у вас? – спросил Николай, глядя в потолок и попыхивая трубкой.

– Да, конечно, почему вы спрашиваете?

– А если я напишу, возьметесь ли вы его хранить и доставить по адресу в случае моей гибели? – Он продолжал смотреть в потолок. Корнет посерьезнел и пристально вгляделся в лицо собутыльника.

– Помилуйте, а вам-то к чему, ведь вы уедете отсюда в течении нескольких часов. Ваш долг не обязывает вас воевать, вы должны нести пользу родине другим образом. – унтер, видимо, был пьян. Ничего подобного он никогда не говорил. Николай удивленно уставился на Алешку.

– Пишите и делайте это прямо сейчас. Другого шанса вам не представится. – Серьезным голосом сказал корнет, встал, распахнул дверь, впуская свежий воздух, и закурил.

Коллежский советник так и поступил. Принялся писать, лицо его посерело, забытая трубка дымилась на столе. Унтер же привалился к стенке и уснул. Ровно в тот миг, когда была поставлена последняя точка в письме, грянул взрыв. Николай вскочил на ноги, не зная, что предпринять. С Алеши вмиг слетели сон и опьяненье. Он подскочил к выходу, буквально врезавшись в корнета. Тот же выбросил недокуренную папиросу, быстро, но без суеты прошел к одежде, висевшей на стене, стал одеваться. Николай, следуя его примеру, занялся тем же, но дело это у него не заладилось, руки тряслись.

– Старший унтер-офицер!

– Я, господин корнет! – Алеша вытянулся по стойке смирно.

– Лови, не потеряй. – Андрей, ухмыльнувшись, кинул ему через помещение саблю с красным темляком.

– Не могу, я же не кавалер ордена-то! – унтер переминался с ноги на ногу с жалобным выражением лица и неловко вертел в руках пойманную саблю.