Виновата любовь? Аткинс Дэни

Глава 6

Однако в следующие двадцать четыре часа ситуация перестала казаться мне забавной. Когда сон оборачивается кошмаром? Когда что-то знакомое становится вдруг странным и угрожающим, когда начинаешь блуждать там, где всегда легко находил дорогу, или просто ничего не можешь поделать – например, говоришь что-нибудь ясно и четко, а тебя никто не слушает. Вот что такое кошмар. Мой кошмар начался, когда я поняла, что пробуждения не будет, что каким-то невероятным, невозможным образом все это происходит на самом деле.

Понимание пришло не сразу, оно постепенно пробивалось в мое сознание, которое непрестанно грыз червь сомнения. Сон по-прежнему оставался ярким, наполненным множеством деталей. Действие разворачивалось непрерывно и в мельчайших подробностях. Никогда у меня еще не было такого реалистичного сновидения. В нем я ела неаппетитную больничную еду, спала (так вообще бывает?!), даже ходила в туалет. В настоящем сне ничего подобного не происходит.

Сперва, когда остальные ушли и мы с Мэттом остались одни, я еще пребывала в благословенном заблуждении и наблюдала за происходящим словно со стороны, позволив событиям идти своим чередом. Это ведь всего лишь сон, и от того, что я скажу или сделаю, наяву ничего не изменится. Поэтому я не стала протестовать, когда Мэтт придвинулся поближе и его длинные загорелые пальцы сплелись с моими, только слегка вздрогнула, когда он задел ссадины на руке. Хотя испытывать во сне настоящую боль было, конечно, странно. Губы Мэтта накрыли мои и между поцелуями нежно шептали слова беспокойства и любви. Я не сопротивлялась. Когда он наконец оторвался от меня, сердце колотилось у меня в груди, как спятившая канарейка в клетке. Ничего удивительного – меня не целовали так уже очень, очень давно что наяву, что во сне.

Однако почти тут же ласка и забота неожиданно сменились нотацией.

– Рейчел, я только одного не могу понять – о чем ты, черт побери, думала, когда ушла со станции одна, пешком, по пустой дороге? Ты что, не понимала, какому риску себя подвергаешь?

Я заморгала, застигнутая врасплох внезапным переходом.

– Почему ты не позвонила, чтобы я тебя забрал, или не вызвала такси, или не осталась дожидаться машину с другими?

Настойчиво глядя на меня, Мэтт ждал ответа, а я даже не представляла, что ему сказать.

– Прости… – робко пробормотала я. – Я… я ничего не помню, кроме…

Кроме того, что случилось на самом деле: ужин, возвращение в гостиницу и кошмар на кладбище.

– Да? – с надеждой переспросил он.

– Помню только, как очнулась уже здесь.

Во сне или не во сне – мне хватило ума не настаивать на том, что моя версия реальности полностью отличается от версии окружающих.

– Дело, конечно, не в кольце… хотя хорошо, что я его застраховал…

Кольцо?! Его волнует какое-то обручальное кольцо?! Да уж, Мэтт-Из-Сна, оказывается, весьма меркантилен.

– Ты могла серьезно пострадать, не просто получить пару ссадин и разбить голову. Стоит мне подумать о том, что этот подонок мог с тобой сделать…

Очевидно, Мэтт ждал какой-то реакции, так что я медленно кивнула, признавая вину своего предполагаемого альтер эго.

– Когда ты позвонила и позвала на помощь… Никогда в жизни я не чувствовал себя таким беспомощным! Слава Богу, рядом оказался Джимми – как ни странно такое от меня услышать!

Я вяло улыбнулась, но он разбудил мое любопытство.

– А что? Что он сделал?

– Он сразу взял все в свои руки. Ну, их, наверное, учат действовать в таких ситуациях. Мы все рванули тебя искать, но не знали где. Он один не растерялся, не запаниковал. Сообразил, что ты должна быть недалеко от станции, сразу связался со своим участком, и они выслали несколько машин, прежде чем мы успели даже выехать. И один патрульный экипаж нашел тебя у церкви, всего через каких-нибудь десять – пятнадцать минут после твоего звонка. Вызвали «скорую», тебя увезли, а мы еще даже не успели туда добраться. Неплохо иметь копа под рукой в подобных случаях.

Значит, Джимми опять спас меня. Нетрудно понять, почему в своем сне я выбрала его на роль героя – в реальности он пожертвовал ради меня жизнью.

– Потом, правда, вел он себя не сказать чтобы профессионально.

Я насторожилась:

– Почему, что случилось?

– Ну, он здорово сорвался на меня в больнице, когда тебя только привезли и мы еще не знали, что с тобой. Орал, какой я безответственный, как я мог тебя отпустить одну среди ночи. Мне особенно понравились его слова, что я, дескать, тебя не заслуживаю, раз не в состоянии о тебе позаботиться. – Мэтт со страдальческим видом потер подбородок. – Хотел мне в челюсть врезать.

Я выпрямилась на постели.

– Да что ты?!

Приняв изумление за искреннюю тревогу, Мэтт ласково похлопал меня по руке.

– Не беспокойся, Фил успел поймать его кулак, он меня даже не задел. Но все равно полицейский не должен себя так вести, пусть даже не при исполнении. Я мог бы подать официальную жалобу, между прочим… – Заметив мой взгляд, он быстро добавил: – Нет-нет, конечно, я не стану. Я понимаю, он просто переволновался за тебя. Не переживай, ничего нашему комиссару Мегрэ не грозит. Меня его реакция даже не удивляет, если учесть его прежние чувства к тебе.

Вот опять. Даже во сне кто-то продолжает уверять, что Джимми был по уши в меня влюблен.

– Он, наверное, забыл, какая ты самостоятельная и независимая. Вы с ним уже давно не общались, так ведь?

Я хотела сказать: «Для этого нам понадобился бы медиум», но ограничилась обтекаемым:

– Да, правда… мы вроде как потеряли друг друга из виду.

К счастью, в этот момент появилась медсестра с тележкой, уставленной лекарствами. Она тактично напомнила Мэтту, что часы посещений давно закончились. Тот не стал спорить и ушел, на прощание легонько поцеловав меня в лоб и пообещав завтра вернуться.

Лежа на накрахмаленных больничных простынях и дожидаясь, пока подействуют таблетки, я дивилась, какой сложный сценарий развернуло мое подсознание. В нем были задействованы все люди и факты из моего настоящего, но детали и события, причудливым образом искаженные, сформировали совершенно другую, параллельную реальность. Все как в моей жизни и в то же время иначе, гораздо лучше, чем наяву: Джимми жив, папа не болен – и я, видимо, тоже, – мы с Мэттом обручены и собираемся пожениться. Даже жаль просыпаться.

Я и не проснулась. То есть я закрыла глаза и открыла их на следующее утро, но сон по-прежнему продолжался. Вот тогда-то внутренний голос и принялся нашептывать мне, что что-то не так. Приятная эйфория вчерашнего вечера начала рассеиваться, потому что в явь я, кажется, и не собиралась возвращаться. Мне назначили кучу исследований, и, сидя в ожидании второй МРТ, я даже прибегла к старому средству – попробовала ущипнуть себя изо всех сил, с вывертом, как когда-то в детстве. Ничего это не дало, только остался жуткого вида красно-белый след на запястье. Самоистязание пришлось прекратить, когда я уловила сострадательный взгляд медсестры, привезшей меня сюда. Очевидно, слухи обо мне уже распространились по больнице, и разговаривали со мной исключительно мягким, сюсюкающим тоном, как с детьми лет до пяти или умственно отсталыми.

Анализы, томограммы, рентген следовали друг за другом, и мой страх все возрастал. Я ощущала себя узницей несуществующей реальности. Заглянуть в нее ненадолго, может, и интересно, но я отчаянно хотела вернуться «домой», пусть даже здесь все хорошо, а там нет. Одним из худших моментов стало, когда я первый раз увидела свое отражение в небольшом квадратном зеркальце над раковиной. Сестра, прибежавшая на мой крик, совершенно растерялась и не знала, что делать. Да и можно ли ее упрекнуть? Бедная женщина просто лишилась дара речи, когда я, лихорадочно ощупывая пальцами гладкую щеку, повернулась и завопила:

– Мой шрам! Куда он делся?! Что вы с ним сделали?!

Кое-как я дотянула до послеобеденного времени, когда был назначен прием у врача. Глаза медсестры, пришедшей за мной с коляской, с осуждением скользнули по подносу с нетронутым ленчем. Страх и смятение полностью лишили меня аппетита; впрочем, больничная еда и без того его не особо вызывала.

В кабинете, к моей радости, я увидела папу, по-прежнему бодрого и здорового.

– Здравствуйте, Рейчел. Сегодня вам лучше? – заботливо спросил доктор, очевидно, ожидая положительного ответа.

Я медленно покачала головой, не в силах сказать ни слова. Обжигающие слезы потекли по моим щекам. Папа потянулся и взял меня за руку. Доктор тактично сделал вид, что не замечает моего состояния.

– Ну что же, юная леди, у меня хорошие новости. Мы сделали все анализы и исследования, какие только можно, и я счастлив сообщить, что ничего серьезного или необратимого ваше маленькое приключение вам не принесло. – Он повернулся к рентгеновскому снимку черепа, очевидно, моего, на подсвеченном экране. – Никаких повреждений ни в мозгу, ни в костных тканях.

– Слава Богу! – облегченно выдохнул папа.

– Но это все неправда! – закричала я и сама устыдилась истеричности своего голоса.

– Нет, Рейчел, я уверяю вас, все результаты надежны. Некоторые исследования мы даже повторили для верности. Никакой ошибки быть не может.

– Да не результаты, – едва сдерживаясь, бросила я. Нельзя, чтобы меня опять напичкали транквилизатором, пока я не объяснила. – Раз вы говорите, что они верны, наверное, так и есть. С чего вам врать? Все остальное здесь неправда!

– Ну-ну, Рейчел…

Голос у отца был испуганный. Да я и сама себя пугала, но нужно же было до них достучаться. Я прерывисто вдохнула и постаралась говорить спокойнее.

– Пожалуйста, послушайте. Я не понимаю, что здесь происходит, но все это не по-настоящему, по крайней мере для меня. В реальности, в моей настоящей жизни, папа очень-очень болен, и я, кажется, тоже.

– Так, значит, вы считаете, что и у вас рак? – мягким, успокаивающим голосом спросил доктор.

Его тон, однако, только разозлил меня еще больше. Ужасно неприятный тип.

– Нет, не рак. У меня что-то с головой. – Этого почему-то никто опровергать не стал. – После того случая…

– После нападения? – подсказал папа.

– Нет, после случая с машиной в ресторане. Когда пострадали я и Джимми.

Доктор вопросительно взглянул на отца, который потряс головой, будто пытаясь разогнать сгущавшийся туман.

– Вы знаете, о чем говорит ваша дочь?

– Вообще-то да, – неуверенно ответил тот, и я чуть не расплакалась от облегчения. – Действительно, когда Рейчел с друзьями сидели однажды в ресторане, прямо в окно рядом с ними врезалась машина. Это было – когда же? – лет пять назад. Как раз перед ее отъездом в университет.

– И кто-то серьезно пострадал? Рейчел в том числе?

– Кажется, водитель получил тяжелые повреждения, но остальные успели отбежать от окна. Рейчел досталось больше других – она упала и пару минут была без сознания. Ну и Джимми здорово рассек лоб.

– Но никто не погиб? – настаивал доктор.

– Никто, – подтвердил отец.

– Однако Рейчел получила травму головы, так?

– Да. У нее нашли небольшое сотрясение.

– И пять лет спустя в результате нападения снова удар по голове…

Доктор сложил вместе кончики пальцев и некоторое время размышлял над услышанным.

– Тогда, думаю, все проясняется.

Неужели?

Улыбнувшись, доктор наклонился к нам. Мы с отцом непроизвольно подались вперед.

– Рейчел, по-моему, теперь я понимаю, в чем дело. Очевидно, у вас довольно серьезный случай амнезии.

Если он считал, что его диагноз будет встречен аплодисментами, он глубоко ошибался. Амнезия? Не думаю. Точнее, уверена, что нет. Разве это не когда все забываешь? Если так, то при чем тут я? Я-то, наоборот, помню то, чего вроде как не случилось!.. Однако на мои возражения у доктора был готов ответ.

– Существует множество разных видов амнезии. Все гораздо сложнее, не так, как в кино: ударился головой – забыл, кто ты такой.

– Вот оно что… – проговорил папа.

Я резко повернулась к нему. Он что, поверил в эту чушь? Его такое объяснение устраивает?

– И долго может продлиться амнезия, доктор?

– Нет у меня никакой амнезии!

– По-разному – от пары дней до нескольких недель. В некоторых случаях полное выздоровление может занять месяцы.

– У меня нет амнезии.

– Случай Рейчел – когда ей кажется, будто она помнит то, чего на самом деле не было, – достаточно… необычен, скажем так, поэтому трудно что-либо утверждать заранее. Думаю, нужно пригласить для консультации специалиста в данной области.

Ответ на следующий вопрос, заданный отцом, я сама хотела и боялась услышать.

– Может ли амнезия остаться у нее навсегда?

Повисла долгая пауза. Я затаила дыхание.

– Такая возможность есть, – осторожно проговорил наконец доктор, – но пока слишком рано делать какие-то выводы. Специалист сможет объяснить вам все лучше меня.

Поднявшись на ноги, он пожал папе руку. Очевидно, прием был закончен. Напоследок я оглянулась на седовласого доктора, аккуратно подравнивавшего стопку бумаг. Наши глаза встретились.

– У меня нет амнезии, – повторила я упрямо.

* * *

Доктор рекомендовал на следующее утро выписать меня из больницы. Мол, консультация специалиста состоится далеко не сразу, а в родных стенах я быстрее пойду на поправку. Я сильно в этом сомневалась, тем более что в последний раз, когда я видела свой старый дом в Грейт-Бишопсфорде, там определенно жили другие люди. Тем не менее я с радостью покинула больницу – хотя бы для того, чтобы доказать, что я говорю правду, а вовсе не страдаю каким-то интересным с медицинской точки зрения расстройством памяти. Сделать это с больничной койки представлялось затруднительным.

– Как знать, – с надеждой произнес папа, – может, дома все сразу встанет на место.

У меня не хватило духу разрушить его оптимистический настрой.

– Возможно, – осторожно согласилась я. – Хотя, наверное, и в твоей реальности я живу уже отдельно, так ведь? Не стоит ожидать, что я сразу все вспомню в знакомой обстановке.

Отец страдальчески поморщился, будто я намеренно сделала ему больно.

– Рейчел, нет никакой «моей» или «твоей» реальности. Это все из-за травмы. Вот увидишь, как попадем домой.

Я постаралась улыбнуться. Кажется, получилось убедительно.

– Конечно, пап. Наверняка ты прав.

* * *

Мэтт, очевидно, был в курсе, чем кончилась встреча с доктором Таллоком. Появившись в палате с невероятных размеров букетом, за которым его едва было видно, жених наклонился поцеловать меня и раздражающе заворковал:

– Рейчел, любимая, бедненькая моя. Амнезия! Неудивительно, что ты так странно себя вела. Но хоть что-то ты помнишь? Помнишь, кто я?

Меня так и подмывало разыграть его, но в последнюю секунду я передумала. Это было бы слишком жестоко.

– Да, Мэтт, разумеется, я знаю, кто ты. Мы знаем друг друга еще со школы. Я просто… ну, в общем, «забыла», что случилось за последнее время.

Он не глядя сунул цветы сестре, зашедшей измерить мне давление.

– Поставьте в воду, пожалуйста.

Сестре явно не понравилось, что ей командуют, но она все же приняла охапку в руки. Я одними губами прошептала извинение через плечо Мэтта. Этого я о нем не забыла – он привык, что все вокруг пляшут под его дудку, и мог показаться высокомерным и заносчивым, если не знать его близко.

– Что ты имеешь в виду – «за последнее время»? За последние дни?

Я покачала головой.

– Неделю?

Я повторила то же движение.

– Дольше?

Тут жестами было уже не обойтись.

– Да, для меня «пропали» последние пять лет.

Он тяжело опустился на стул.

– Вот черт!

Я ничего не ответила, давая ему осознать масштаб случившегося.

– То есть ты ничего не помнишь о нас с тобой? Уже после школы? Даже то, что мы обручились?

Я прикусила губу. Мне была понятна его реакция, но сама я не могла ее разделить. Я-то как-никак порвала с ним пять лет назад, к тому же я знала и любила восемнадцатилетнего мальчика, а не мужчину, что сидел сейчас передо мной в замешательстве. Однако хоть я и почти не знала этого нового Мэтта, я представляла, какая работа идет сейчас в его голове. Наверное, он и в бизнесе потому достиг таких успехов: если есть проблема, для нее нужно найти решение, только и всего.

– В общем, я думаю, это хорошая идея, чтобы ты какое-то время пожила с отцом. Сейчас о тебе нужно заботиться.

– Мэтт, я не больна.

– Нет-нет, я понимаю, Рейчел, конечно. Просто мне бы не хотелось, чтобы ты оставалась одна в Лондоне. Я завтра уезжаю в Гамбург на важную встречу, ты ведь помнишь.

– Вообще-то нет. Амнезия, знаешь ли.

Наверное, тут я слегка перегнула палку, но сдержаться было невозможно. Мэтт смутился. Где, черт побери, его чувство юмора?

– А, ну да, ну да. Просто, понимаешь, встреча планировалась несколько месяцев… Если бы можно было перенести, я бы обязательно, но сейчас уже слишком поздно…

Я потрепала его по руке.

– Мэтт, успокойся. Со мной все будет в порядке.

Вскоре после этого он ушел, на прощание крепко обняв и поцеловав меня. Ощущение казалось и странно знакомым, и в то же время будто в первый раз. Я пыталась отстраниться, но его теплые губы накрыли мой рот, заглушая протесты, и в конце концов я ответила на поцелуй с не меньшим пылом. Пусть мы на самом деле не жених с невестой, но могу я извлечь хоть что-то приятное из всего этого безумия?

Слегка задохнувшиеся, мы оторвались друг от друга.

– Ну, по крайней мере этого мы с тобой не забыли, верно? – В голосе и взгляде Мэтта читалась прежняя уверенность. – А насчет остального – даже если ты не вспомнишь, я сделаю все для того, чтобы вновь завоевать твою любовь.

Он пообещал звонить мне из Германии и заверил, что его не будет всего чуть больше недели. Меня это полностью устраивало – будет время положить конец кошмару, в котором я очутилась. Пусть другие и приняли теорию о мой амнезии, но я точно знаю, что она не имеет ничего общего с реальностью. Где-то текла моя настоящая жизнь, и чем быстрее я выберусь из больничной палаты и смогу всем это доказать, тем лучше.

Глава 7

На следующее утро сестра принесла мне одежду, в которой меня якобы доставили. Ни одной знакомой вещи, но все сели как влитые. Надевать чужое было не особо приятно, однако не уходить же в больничном халате? Еще сильнее меня удивила дорогущая на вид сумка, которую сестра положила на кровать.

– Чья это?

Сочувственно посмотрев на меня, сестра ответила:

– Ваша.

Причин для сочувствия я, правда, не видела. Настоящая сумка от Гуччи! Пытаясь открыть непривычную защелку, я подумала – не подарок ли от Мэтта, на него это похоже. Перевернув сумку вверх дном, я высыпала содержимое на выцветшее одеяло. Вещи мало что говорили о хозяйке – ключи, кошелек, расческа, косметичка… Заглянув в кошелек, я увидела больше наличных, чем когда-либо носила с собой; в кармашке целая куча кредиток и дисконтных карт, все с моим именем. В реальной жизни у меня была одна-единственная зарплатная карточка.

Но больше всего меня заинтересовал мобильный. Маленький и изящный, он глянцево сверкал под светом ламп, словно драгоценный камень. И стоил, наверное, не меньше. Трясущимися руками я не без труда раскрыла его, несколько секунд, злясь от нетерпения, отыскивала, как вывести список контактов. Когда мне это наконец удалось, меня ждало разочарование – на первый взгляд в глаза ничего не бросилось. Я пролистала список – попадались знакомые имена, но большинство ни о чем мне не говорили. Я хотела уже захлопнуть телефон, когда последнее имя привлекло мое внимание: доктор Уиттекер. Два слова, подсвеченные зеленоватым фоном экрана, просияли для меня огнем маяка сквозь туман. Так звали моего лечащего врача, наблюдавшего меня после аварии. Именно он выписал таблетки, которые я принимала от головы, и к нему я собиралась, вернувшись в Лондон, обратиться вновь по поводу резкого ухудшения. Дрожащим пальцем я ткнула в кнопку вызова. Несколько мгновений до установления соединения показались мне бесконечными. Но едва раздался знакомый позванивающий сигнал в стиле ретро, как дверь в палату открылась и вошла медсестра со вчерашним букетом.

– Простите, милочка, здесь нельзя пользоваться телефоном.

Я отвернулась от нее и заткнула другое ухо пальцем, чтобы не пропустить, что мне ответят на другом конце линии.

– Я вынуждена просить вас прервать звонок. Боюсь, вам придется подождать, пока вы не окажетесь снаружи.

Я одарила ее таким взглядом, что она тут же умолкла.

– Вы дозвонились до приемной доктора Джеймса Уиттекера, – произнес металлический голос в моем ухе. – К сожалению, сейчас никто не может вам ответить. Мы работаем с…

Телефон полетел на матрас. Медсестра с опаской смотрела, как я лихорадочно роюсь в содержимом сумки, отыскивая бумагу и ручку.

– Пожалуйста, сделайте для меня кое-что, – попросила я, отрывая чистую страницу ежедневника и поспешно накарябав несколько строк. – Это имя и телефонный номер лондонского врача, который наблюдает меня по поводу… ну, не важно. Главное, он знает, кто я. Не могли бы вы попросить доктора Таллока связаться с ним? Мой врач подтвердит все относительно моих головных болей и… и прочего.

Я сунула листок сестре. Та, поколебавшись секунду, взяла его и положила в карман.

– Вы не забудете? Пожалуйста, это очень, очень важно.

Недовольное выражение на ее лице сменилось грустным сочувствием.

– Пусть позвонит сразу, как только поговорит с доктором Уиттекером. В любое время – хоть днем, хоть ночью, не важно.

Все с тем же печальным взглядом сестра кивнула, медленно положила цветы от Мэтта на кровать, будто на могилу, и вышла из палаты.

Отцу, приехавшему за мной чуть позже, я не стала ничего говорить о найденном номере. Скоро все и так прояснится, когда в больнице поймут, что я ничего не выдумала. Зачем мне снова выслушивать, что это все моя амнезия?

Я, правда, пока еще не придумала, как мой настоящий диагноз сможет объяснить прочие вопиющие несуразности. Такие мелочи, как воскрешение мертвых, чудесное исцеление, а также, не будем забывать, неожиданное появление жениха. Мысленно я пока отмела эти загадки в сторону, будто кружочки конфетти. Нельзя позволять мыслям разбегаться – сперва доктор Уиттекер, а с остальным разберусь потом.

* * *

Наш старый дом был все тот же. В смысле тот же, что и пять лет назад, – перемены, замеченные мной парой дней ранее, исчезли, как не бывало. Пропали металлическая изгородь и деревянные жалюзи, входная дверь и оконные рамы вернулись к первозданному обшарпанному виду и просили хорошей покраски. Сад тоже вновь пришел в упадок. В общем, все выглядело просто чудесно.

Первый сюрприз обнаружился, едва я вслед за отцом переступила через порог и тут же отпрыгнула обратно, когда что-то черное и длинное метнулось из прихожей в гостиную.

– Что за чертовщина?!

– Успокойся, это всего лишь Кицци. Думаю, мы ее напугали.

Неизвестно, кто кого больше напугал.

– Что еще за Кицци?

– Наша кошка. То есть, наверное, теперь уже моя – ты ведь переехала.

Секунду я переваривала это удивительное известие. В детстве у меня никаких животных не было, не считая пары золотых рыбок, и те недолго протянули. Странно, что теперь папа решил вдруг завести домашнего питомца.

– Ты подарила ее, когда уезжала в университет. Сказала, что с кошкой мне будет не так одиноко.

Очень мило с моей стороны. Я медленно двинулась за папой по коридору, осмысливая новое открытие. Значит, я училась в университете. И на стене гостиной среди старенькой, но такой до слез знакомой обстановки меня ждало зримое подтверждение этого. С большой фотографии в позолоченной рамке на меня гордо смотрело мое собственное отражение – в мантии и академической шапочке, с изысканно надписанным свитком в руках. Как ни глупо, глаза у меня защипало от слез. Я закончила университет. Я училась и получила диплом. Моя мечта сбылась. Первый раз мне вдруг пришло в голову – чего ради я так стремлюсь разрушить реальность, которая во всем куда лучше, чем та, в которой я жила?

– Может, чаю? – предложил папа, уже на полпути к кухне. Его поколение считало, что нет такой проблемы, которую нельзя решить, залив кипятком пакетик с сушеной травой.

Я кивнула и собиралась устроиться в одном из уютных потертых кресел, но вместо этого принялась бродить по комнате, сама не зная, чего хочу: то ли найти доказательства того, что все вокруг фикция, то ли заставить себя поверить в невероятное.

Фотография с вручения диплома была не единственной в комнате – на камине стояло еще несколько. Я подошла взглянуть на них поближе. Две я помнила. Свадебное фото родителей – забавный вид давно вышедших из моды нарядов и причесок отходил на второй план, стоило взглянуть на счастливые, лучащиеся улыбками лица молодоженов. Я очень любила этот снимок. На другом – единственном сохранившемся – были мы, все трое, во время поездки куда-то на побережье. Стоим на пирсе, я держу маму и папу за руки. Картинка вдруг задрожала и начала расплываться перед глазами. Меня наполнило чувство невосполнимой утраты. Я давно не испытывала такой тоски по матери, которую, по сути дела, и не знала.

Оставались еще две фотографии. При взгляде на первую я невольно рассмеялась, и всю мою хандру как рукой сняло. Снимок сделали на каком-то школьном спортивном празднике, когда мне было лет семь. Мы с Джимми держали в руках небольшой серебряный кубок, который завоевали на пару в соревнованиях по бегу с яйцом в ложке. По-моему, с тех пор я никогда и ничего не выигрывала. Хотя, как знать, может, в универе я стала чемпионкой по десятиборью? Меня теперь уже ничего не удивит!.. Детские лица на фото сияли гордостью, верностью нашей дружбе и чистым, неподдельным счастьем. И у меня, и у Джимми рот от уха до уха – плевать, что щербатые улыбки не особо фотогеничны.

Последний снимок я раньше не видела. Взяв его с полки, я отошла к окну, чтобы рассмотреть получше. Сделан он был совсем недавно, судя по тому, что выглядела я почти так же, как в зеркале сегодня утром. Та же прическа, то же лицо безо всякого шрама. Обстановка дорогого отеля или ресторана, на переднем плане заваленный подарками стол, а за ним, посередине, виновники торжества – Мэтт и я. Его правая рука крепко обнимает меня за талию, левая поддерживает мою кисть с выставленным на камеру впечатляющих размеров кольцом. Бриллиант на нем сиял и переливался так, что скромная стеклянная рамка с трудом вмещала весь этот блеск.

Звон чашек на подносе объявил о возвращении папы. Я порывисто обернулась, будто застигнутая за чем-то неприличным, и поскорее вернула фото на место.