Неукротимая Анжелика Голон Анн

Слуга первым пришел в себя. Он поставил подсвечники на каминную полку, поклонился своему господину и на всякий случай Анжелике, а затем выскользнул из комнаты, тихонько прикрыв за собою дверь.

— Господин де Вивонн, мне так досадно, — с виноватой улыбкой произнесла Анжелика.

Услышав ее голос, он понял, кажется, наконец, что перед ним не призрак, а живое существо.

— Так, значит, это правда… то, что твердил тот остолоп… Вы в Марселе… Вы у меня в доме… Но я и думать об этом не мог. Почему же вы не представились?..

— Я не хотела, чтобы меня узнали. Несколько раз меня чуть не арестовали.

Молодой человек провел рукой по лбу. Он подошел к шкафчику из черного дерева, распахнул дверцы и вынул графин с вином и стакан.

— Итак, по следам мадам дю Плесси-Белльер гонится вся полиция французского королевства!.. Вы кого-то убили?

— Нет! Хуже!.. Я отказалась лечь в постель короля.

Брови придворного поползли вверх от удивления.

— Почему же?

— Из дружеских чувств к вашей милой сестре, мадам де Монтеспан.

Де Вивонн с графином в руке смотрел на нее, застыв от неожиданности. Потом он захохотал. Налив себе вина, он уселся рядом с Анжеликой.

— Вы, кажется, смеетесь надо мной?

— Чуть-чуть… Но меньше, чем вы полагаете.

Она все смотрела на него с застенчивой полуулыбкой. Ее еще тяжелые от сна веки медленно поднимались над зелеными глазами, а она вдруг зажмуривалась, и тени длинных ресниц падали на атласные щеки.

— Я так устала… Я целые часы бродила по этому городу и заблудилась… А здесь я нашла себе приют. Простите меня. Должна признаться, я поступила неделикатно. Я искупалась в вашем бассейне и взяла этот пеньюар у вас в гардеробе. — Она прижала руку к пеньюару, надетому на голое тело. Под его пышной белизной просвечивали розоватые линии ее талии и бедер. Де Вивонн посмотрел на пеньюар, отвернулся и опрокинул себе в рот сразу весь стакан, а затем пробурчал:

— Чертовски скверная история! Король вас ищет, и меня обвинят в пособничестве вам.

— Господин де Вивонн, такой глупости я от вас не ожидала, — возмущенно возразила Анжелика. — Я была уверена, что вы больше заботитесь о судьбе своей сестры… ведь и ваша отчасти зависит от этого… Вы что, действительно хотите, чтобы я оказалась в объятиях короля, а ваша сестра в немилости?

— Нет, конечно, нет, — бормотал бедняга де Вивонн, вдруг оказавшийся в положении, характерном для драм Корнеля. — Только не могу же я вызвать неудовольствие короля… Хорошо вам отказывать ему в своих чувствах… Но зачем вы приехали в Марсель?.. И почему ко мне?

Она легонько прикоснулась пальцами к его руке.

— Потому что я хочу отправиться в Кандию.

— Что?!

Он подскочил, словно его укусило какое-то насекомое.

— Ведь вы отплываете завтра? Возьмите меня с собой.

— Из огня да в полымя! Вы с ума, видно, сошли. В Кандию! Этого только недоставало!.. Да вы хоть знаете, где она находится?

— А вы знаете? Вам известно хотя бы, что мне принадлежит должность консула в Кандии? У меня там очень важные дела, и я нашла удобным именно сейчас поехать туда и заняться ими, тем более что за время моей поездки и чувства короля успеют охладеть. Разве это не прекрасная мысль?

— Да это же невозможно!.. Кандия!..

Он поднял глаза к небу, отказываясь определить меру ее безрассудства.

— Да, да, я знаю: гарем Великого турка, берберы, пираты и все такое… Но ведь я буду плыть в сопровождении эскадры королевского флота. Что мне сделается? Именно с вами я ничего не боюсь.

— Мадам, я всегда бесконечно уважал вас… — торжественно начал де Вивонн.

— Не слишком ли? — шепнула она с кокетливой улыбкой.

Эта реплика сбила молодого адмирала, и он нескоро сумел возобновить начатое рассуждение.

— Неважно… Гм!.. Как бы то ни было, я всегда считал вас толковой женщиной, с головой на плечах, а теперь я вижу, что у вас соображения не больше, чем у юных дурочек, которые говорят прежде, чем действовать, а действуют, не подумав предварительно.

— Вроде той хорошенькой брюнетки, которая только что убежала от нас. Я бы хотела объясниться с вашей прелестной любовницей. Она так рассердилась, что может всюду разболтать, что я здесь.

— Она не знает, как вас зовут.

— Она может описать меня, и те, кому этого не следовало бы знать, догадаются, что это я. Увезите меня в Кандию.

У герцога де Вивонна опять пересохло в горле. От взгляда Анжелики у него закружилась голова. И перед глазами встал туман. Он подошел к шкафчику налить себе второй стакан.

— Нет, ни в коем случае. Я человек разумный, расчетливый… Если я приму участие в вашем бегстве — а рано или поздно это станет известно, — я навлеку на себя гнев короля.

— А благодарность вашей сестры?

— Я безусловно окажусь в немилости.

— Вы недооцениваете возможности Атенаис, мой милый. Правда, вы ее знаете лучше, чем я. Она останется одна с королем, у которого к ней… большая склонность. Она уже умела увлечь его тысячью приемов, которые все еще воздействуют на него. Неужели вы думаете, что у нее не хватит сил и ловкости, чтобы воспользоваться возникающим преимуществом и решительно восстановить то, что я за последнее время, может быть, несколько нарушила, должна признаться?

Де Вивонн сидел, хмуря брови и пытаясь размышлять.

— Тьфу!..

Видно, перед ним пронеслось видение ослепительной Монтеспан и послышался отзвук ее насмешливого смеха и неповторимого голоса, потому что он успокоился.

— Ну, на нее рассчитывать можно. — Он несколько раз кивнул и повернулся к собеседнице, исподволь разглядывая ее.

— Но вы, мадам, вы…

Она видела, как с каждым беспокойным взглядом он все больше сознает, что перед ним, в его доме, находится та женщина, которая была одним из лучших украшений Версаля, которую так желал король. Словно не веря своим глазам, он разглядывал ее прелести, да, так оно и есть. Кожа ее была поразительного оттенка, такой золотистый тон у блондинок обычно не встречается. А глаза у нее, действительно, зеленые, их ясная зелень подчеркивается чернотой зрачков. Когда он встречал ее в Версале в роскошных придворных нарядах, она казалась ему великолепным кумиром, статуей несравненной красоты, при виде которой Монтеспан бледнела от ярости.

А сейчас в этом пеньюаре с мягкими складками она была совсем живой, до отчаяния живой, и женщиной, а не богиней. В первый раз в жизни он позволил себе подумать о короле в фамильярном тоне: «Бедняга! Если она и правда отказала ему…»

Молчание между ними росло, исполнялось тяжести. Анжелику это забавляло: приятно подержать одного из гордых Мортемаров в тревоге ожидания. Этим мало кто мог похвастаться. Пылкость нрава всех членов этого рода была хорошо известна. Их приходилось ненавидеть… или обожать. Таковы были они все, и даже самая старшая из них, аббатиса де Фонтевро, прекрасная, как мадонна, в своих монашеских накидках и черных вуалях, которой очарован был король, которой восторгался весь двор, ничуть не утратила пылкости души, хотя и прочла по латыни сочинения всех отцов церкви и властно правила своим монастырем, увлекая покорных монахинь на путь достижения высших добродетелей. Де Вивонн походил на своих сестер, в нем было много их лучших качеств, как и худших недостатков. Он был капризен и непостоянен, то позволял себе грубости, то бывал изысканно учтив, то совершал глупости, то блистал талантом… Ему была свойственна некоторая притягательность, как и его сестре: Атенаис успела вызвать у Анжелики что-то вроде симпатии. И герцогу де Вивонну Анжелика оказывала слегка насмешливое предпочтение; среди прочих придворных, по-собачьи преданных Его величеству, он казался чуть достойнее.

Она взглянула на него с той таинственной улыбкой, которая совершенно сбивала его с толку, и подумала, что в общем ей нравятся эти Мортемары, такие загребущие, сумасшедшие и красивые. Она медленно подняла руку и подперла запрокинутую голову, бросив на молодого человека насмешливый взгляд.

— И что же я?

— Вы, мадам, непонятная женщина! Вы же только что признались, что стремились вытеснить мою сестру… А теперь вы решили удалиться, совсем уходите от борьбы и даже отдаете победу моей сестре… К чему вы стремитесь? Какие преимущества надеетесь получить, разыгрывая эту комедию?

— Никаких. Скорее, неприятности.

— Так почему?..

— Разве я не имею право на каприз, как всякая женщина?

— Разумеется. Но надо с оглядкой выбирать свои жертвы. Ваша игра с королем может завести вас далеко.

Анжелика сделала гримаску.

— Ну, что вы хотите? Разве я виновата, что мне не нравятся такие мужчины, слишком суровые, легко раздражающиеся, не умеющие смеяться, которым недостает тонкости в интимных отношениях?

— О ком вы говорите?

— О короле.

— Как же вы позволяете себе судить о нем так… — Де Вивонн был искренне возмущен.

— Милый мой, когда речь идет об альковных делах, позвольте мне рассуждать как женщине, а не как подданной.

— Все прочие дамы, к счастью, не рассуждают, как вы.

— Если им так угодно, пусть себе подчиняются и скучают. Я все могу простить, кроме этого. Звания, милости почести — все это кажется мне слишком незначительной платой за такое рабство и принуждение. Охотно предоставляю то и другое Атенаис.

— Вы… Вы ужасны!

— Ну, что вы хотите от меня? Я так устроена, что предпочитаю веселых, энергичных, порывистых молодых людей… вроде вас, например. Таких галантных господ, которые находят время для женщин. Я держусь подальше от тех, кому вечно некогда, кто слепо стремится к своей цели. Мне нравятся те, кто умеет срывать цветы на ходу.

Герцог де Вивонн оторвал от нее взгляд и хмуро проворчал:

— Понимаю, в чем дело. У вас есть любовник, который ожидает вас в Кандии, какой-нибудь офицерик с красивыми усиками, который только и знает, что ласкать девиц.

— Как же вы ошибаетесь. Я никогда еще не была в Кандии, и никто меня там не ждет.

— Так почему же вы решили отправиться на этот пиратский остров?

— Я уже сказала вам. У меня там дела. И кроме того я решила, что это замечательный способ заставить короля позабыть обо мне.

— Он вас не забудет! Вы не из тех женщин, которых легко забывают. — Голос де Вивонна прерывался, горло его сжималось.

— Говорю вам, он меня забудет. С глаз долой, из сердца вон. Разве все вы, мужчины, не так устроены? Он с удовольствием вернется к своей Монтеспан, надежному и неистощимому источнику наслаждений, и порадуется, что остался с ней навсегда, что все налажено. Он человек не сложный и не сентиментальный.

Де Вивонн не мог удержаться от возражения:

— Как вы, женщины, зло говорите друг о друге.

— Поверьте мне, король будет вам только благодарен, если узнает когда-нибудь о вашем участии, за то, что вы помогли ему избавиться от безысходного увлечения. Он избавляется от необходимости вести себя, как тиран, и бросить меня в темницу. А когда я вернусь, время пройдет. Он сам посмеется над тем, как гневался. Ну, а Атенаис сумеет подчеркнуть значение услуги, вами оказанной, то, что вы помогли скрыться нежелательной особе.

— А если король не забудет вас?

— Ну, что ж. Успеем еще подумать об этом. Может быть, я поразмыслю и признаю свою ошибку. Может быть, постоянство короля тронет меня. Я упаду в его объятия, стану его фавориткой и… вас я, конечно, не забуду. Понимаете ли, господин придворный, что, оказав мне помощь, вы обеспечиваете себе будущее, можете выиграть и там, и здесь.

Последнюю фразу она произнесла с чуть презрительной интонацией. Задетый за живое адмирал покраснел до корней волос и бросил надменно:

— Вы считаете меня приспешником, лакеем?

— Никогда так не думала.

— Не в этом дело, — продолжал он сурово. — Вы слишком легко забыли, сударыня, что я начальник эскадры, что королевский флот отплывает завтра с военной миссией и, следовательно, нас ждут опасности. Я должен охранять именем короля Франции порядок в этом средиземноморском кавардаке. И у меня есть строжайшие инструкции: не брать никаких пассажиров, ну, а о пассажирках вообще нечего говорить.

— Господин де Вивонн…

— Нет! — рявкнул адмирал. — Постарайтесь понять: в море я командую и знаю, что полагается делать. Переход через Средиземное море — это не прогулка. Я сознаю важность того, что мне поручено, и убежден, что сам король на моем месте говорил бы и поступал так же, как я.

— Вы убеждены?.. А я полагаю, напротив, что король не отказался бы от того, что я вам предлагаю.

Она говорила серьезно. Де Вивонн снова вспыхнул, потом побледнел, опять покраснел, кровь стучала у него в висках. С мучительным недоумением он смотрел на Анжелику, и в эту бесконечную минуту вся его жизнь, как ему казалось, сосредоточилась на едва заметном колыхании ее груди в кружевном декольте пеньюара.

Это было настолько невероятно! Мадам дю Плесси слыла надменной, не поддающейся никаким мольбам, да и сама признавала себя капризной. Его душа придворного никак не могла поверить, что ему предлагалось то, в чем отказывали королю.

Губы у него опять пересохли, он проглотил еще стакан вина и бережно закрыл шкафчик.

— Давайте объяснимся…

— Но… Мне казалось, и так все ясно между нами, — Анжелика с легкой усмешкой посмотрела ему прямо в глаза.

Очарованный, он упал на колени подле дивана. Его руки охватили ее стройную талию. Он склонил голову — в порыве преклонения и страсти одновременно — и припал губами к атласной коже, там, где раздваивались груди вдыхая волшебный аромат, таившийся там в тени, аромат Анжелики.

Она не отпрянула, лишь шевельнулась чуть заметно и прикрыла своими чудесными веками то, что вспыхнуло в ее взгляде.

Потом он ощутил, как она выгнулась, отдаваясь его ласкам. Его охватило безумие, отчаянное стремление овладеть этим душистым, упругим, крепким и в то же время хрупким, как фарфор, телом. Его губы жадно покрывали поцелуями ее кожу; привстав, он дотянулся до прелестной округлости плеча, потом до неожиданно теплой ямочки у шеи и чуть не потерял сознание от восторга.

Рука Анжелики потянулась к нему, прижала к себе его голову, а пальцы ее легли на его щеку, так что он должен был направить на нее взгляд.

Ее изумрудные глаза чуть потемнели, стали цвета морской воды, они прямо упирались в неподатливые синие мортемаровские глаза, на этот раз потерпевшие поражение. Де Вивонн едва успел подумать, что в жизни не встречал подобной женщины, не испытывал такого пронзительного наслаждения.

— Вы возьмете меня на Кандию? — спросила она.

— Я думаю… Я думаю, что не могу не взять, — хрипло проговорил адмирал.