А вот и Полетта Константин Барбара
– Потом – это после чего?
– После того, как сделал.
– Да о чем ты говоришь, Людо?
– Иди сам посмотри.
– Ладно. Надеюсь, ты ничего не натворил.
Ролан влезает в халат и шлепанцы и тяжело спускается по лестнице. На полдороге принюхивается и поворачивается к Людо.
– Во всяком случае, эта твоя штука вкусно пахнет.
Людо выдавливает улыбку, он немного нервничает.
На кухне Ролан приподнимает полотенце и обнаруживает большой каравай хлеба, подрумяненный и хрустящий.
– Это ты испек?
– Да.
– Сам?
– Ну да.
– Поверить не могу…
– Хочешь попробовать?
– Ну еще бы!
Он отрезает два ломтя. Они вгрызаются одновременно.
– Скажи на милость, и хрустит, и мягкий, мякиш эластичный, достаточно воздушный, очень ароматный… Где ты мог этому научиться?
– У маминого приятеля, он булочник.
– А.
Ролан проглатывает пилюлю, делает вид, что подбирает крошку, упавшую на пол. Потом выпрямляется с легкой гримасой, рука прижата к левой стороне груди, лицо красное, и прочищает горло.
– Ладно, и все же у меня есть одно маленькое замечание. Если уж быть до конца честным, в нем не хватает соли. Видишь ли, Людо, это досадно, потому что хлеб таких ошибок не прощает.
Людо бегом поднимается к себе в комнату, бросается на кровать, накрывает голову подушкой, чтобы заглушить крик… жирный дурак! Немного успокоившись, он чувствует, что позади него кто-то есть, вытаскивает голову из-под подушки и резко оборачивается, готовый к отпору. Над ним склонился Ролан с растерянным видом, взлохмаченными волосами, вспухшими глазами и слабой глуповатой улыбкой. Он бормочет: Прости, Людо, твой хлеб замечательный. А я – просто жирный дурак, и к тому же я ревную. Это ужасно…
Помогая отцу подготовить кухню к обеденному наплыву, Людо объясняет ему, как он готовил. Прежде всего – закваска. Ничего сложного. Только вода и мука, оставляешь у печки, и когда появляются пузырьки, добавляешь понемногу муки и воды каждый день, чтобы оно росло. Его тесту уже две недели, он принес кусочек из дому, чтобы приготовить этот хлеб. И пока они с Мирей вчера занимались счетами, он пошел на кухню и все смешал: 80 граммов закваски, 400 граммов муки, 350 миллилитров теплой воды и полторы кофейные ложечки соли, как следует замесил и тихонько отнес тесто к себе в комнату, оставив его на всю ночь подниматься у батареи отопления. В семь часов он спустился, стараясь не шуметь, сбил тесто и дал ему подняться во второй раз, пока сам делал домашние задания. В девять часов он поставил его в печь. Вот, пап. Я хотел сделать тебе сюрприз.
Это вконец растрогало Ролана. И чтобы продемонстрировать свое восхищение, он съел полкаравая с сыром и вином. У него не пацан, а чудо.
63
Долгая ночь (Первая часть)
Шамала кругами ходит по кухне. Обычно это ее любимое место, здесь она спит, здесь тепло, здесь она получает свою порцию поглаживаний, а утром – еду. Но на данный момент еда ее не интересует, она совсем не голодна, и на поглаживания ей плевать. Она ищет спокойный уголок, где улечься, и все. А здесь слишком людно. Все время кто-то входит и выходит. И роются везде, и копошатся. Только ночью все спокойно. Да и то как сказать. Ведь есть еще Берта. И ее сны о бешеных погонях за странными животными. Она повизгивает от страха или скулит от возбуждения – в зависимости от того, кто ей попадется. Это действует на нервы. Особенно на нервы Мо-же. Но он-то вообще особый случай. Совсем недавно чуть глаза ей не выцарапал, прыгнув на голову и выпустив когти, так она вывела его из себя. Нервы у него всегда на взводе, реакции непредсказуемые, и к тому же он ревнив как тигр, этот котяра. Значит, кухня отпадает. Она отправляется на поиски, выходит в коридор, сворачивает направо, вот приоткрытая дверь, она заходит в комнату двух маленьких старых дам. Здесь мирно и тепло. Она падает на большой мешок с мотками разноцветной шерсти и на секунду проникается уверенностью, что нашла ровно то, что нужно. Но тут же спохватывается: что-то… она чувствует что-то… Вот. На кровати слева мелькнула тень, сопровождаемая очень легким порывом воздуха. Холодного. Может быть, это отлетела душа Гортензии. Шамала разворачивается и трусит прочь из комнаты.
В конце концов она решает устроиться за дровяной печкой у Кима и Мюриэль. Эта кухня куда спокойнее. Мо-же никогда не придет в голову искать ее здесь, да и Берта не сунется со своими дурацкими снами. Она ложится на бок, сердце начинает биться быстрее, она снова встает, крутится, не в силах найти удобную позу, живот ее твердеет, он как камень, зрачки расширены. Впервые в жизни ей так больно. Она в тревоге. Крошечные зверушки, которые до сих пор копошились у нее внутри, почти не двигаются, словно зажатые в тиски, и упираются ей в ребра. Боль не дает ей дышать. Она начинает урчать, чтобы усмирить страх.
В три часа Мюриэль встала пописать. Как и всегда ночью, она не стала спускать воду. Вообще-то, сверху ничего не должно быть слышно, но кто знает, лучше так. И потом, по ее мнению, нужно больше думать о воде. Перестать ее все время растрачивать. Не давать ей течь понапрасну. Пока чистишь зубы, моешь руки или посуду. Это же просто ужас. Блин, сколько ж мы проматываем, одуреть можно! Мюриэль задумалась об окружающей среде, это ново. Она согласна с Кимом, хватит быть недоумками и позволять вертеть собой, как баранами. Ничего нельзя принимать на веру. Стать творцом своей жизни, принять ответственность за себя, отвечать за собственные отходы, да! Ладно. Но она еще не готова перейти на биотуалеты! Ее из себя выводит одна мысль, что придется писать и какать в какой-то поглотитель, как домашние кошки! Хотя Ким изо всех сил старается ее переубедить. И ее, и других обитателей фермы. Пока никто особенно не возгорелся, кроме Марселины, но та и так была в курсе. Он хочет, чтобы они встретились с другими людьми, которые уже выбрали эту систему, и могли задать вопросы напрямую, устроить что-то вроде форума. Самые большие сомнения у них возникают по поводу запаха. А еще возня с гигиеническими ведрами – это совершенно неудобно, отвратительно и архаично, верно ведь? И, честно-то говоря, разве компост на основе человеческих отходов действительно подходит для удобрения? А как насчет патогенных микробов? Уничтожаются ли они в процессе компостирования? Он выведет их на блог, где они смогут посоветоваться со специалистами. Будет забавно посмотреть, как старики чатятся в Нете.
Выйдя из ванной, Мюриэль заколебалась: ей не очень хотелось сразу возвращаться в постель, и она пошла посмотреть, нет ли чего интересного в холодильнике. Он пуст. Что-то привлекает ее внимание на столе. Надо же, иллюстрированный журнал и плитка шоколада! Откуда это все взялось? Она недолго задается вопросами, усаживается на скамью, отламывает дольку и смакует ее, перелистывая страницы журнала. В какой-то момент слышит шум. Кто-то наверху ходит. Шаги направляются к лестнице. Мюриэль поднимает глаза, ждет вновь прибывшего… голые ступни, потом ноги, длинная белая майка и… голова девушки. Какая-то новенькая, раньше она никогда ее не видела.
– Привет.
– Привет.
И снова утыкается носом в журнал.
– Туалет – вон та дверь.
– Спасибо.
– Ночью я стараюсь не сливать воду, так что смотри сама…
– А, так здесь не биотуалеты?
– Ну, мы еще не решили.
Девушка состроила гримаску. Вернувшись, она пристроилась поближе к печке, чтобы согреть ноги.
– Я Сюзанна. А ты?
– Мюриэль.
И тут в тишине раздалось хриплое мяуканье. Их пробрало до костей. Переглянувшись, они встали посмотреть, что там за печкой.
– Господи, да что ты тут делаешь, Шамала, миленькая моя?
64
Долгая ночь (Вторая часть)
Мюриэль и Сюзанна сидят по обе стороны от Шамалы. Остаток ночи они провели, поглаживая ее, держа за лапку, ласково шепча в самое ушко: Не бойся, лапонька моя, самая красивая… все будет хорошо… это тяжело, но у тебя все получится… а сейчас давай, тужься… ну, еще… хорошо, ты уже почти… вот… какой у тебя красивый ребеночек, браво, киска моя… ой, а вот и другой…
Ранним утром она родила последнего. Оставался всего час до того, как Мюриэль пришлось бы вставать, чтобы идти на курсы, так что ложиться уже не имело смысла, поэтому они с Сюзанной приготовили кофе с бутербродами и принялись болтать. Начали с учебы: графика у Сюзанны, школа медсестер у Мюриэль… Ха, вот смешно, а у меня тетя акушерка… Не шутишь? А я последнюю стажировку проходила в роддоме… надо же, ты наверняка ее видела. Она такая плотненькая, кругленькая – ну как ты вроде, – в очках, и у нее жуткая дислексия!.. Нет, не припомню… Я тебя с ней познакомлю, она классная, вот увидишь… Как кстати, у меня куча вопросов по стажировке… А потом они заговорили на другие темы. С мальчиками покончили быстро: Сюзанна возвела глаза к потолку и надула губы, а Мюриэль надула губы, уставясь в пол. Все было ясно, добавить нечего, и они перешли на другие темы. Музыка, кино, путешествия, которые они мечтают однажды совершить, и, наконец, просто мечты. Они подружились до такой степени, что могли болтать обо всем без обиняков. И Сюзанна заговорила о проблеме лишнего веса. Мюриэль не стала обижаться. Наоборот, она не против об этом поговорить. Признала, что уже несколько месяцев – и, как нарочно, это совпало с зимой, вроде подкожного слоя жира, чтоб уберечься от холода, – ей беспрерывно хочется есть. Но с этим покончено, она решила сесть на диету и делать упражнения для живота. Иначе летом придется поставить крест на купальниках! И хоть она все это и говорит, на самом-то деле ей отчасти плевать. Во-первых, она точно не поедет на каникулах к морю, потому как сидит без гроша. Во-вторых, она не фанат бассейна. Она Телец. А как известно, Тельцы терпеть не могут воду! Вот тут Сюзанна не могла согласиться. Она как раз недавно где-то прочитала, что Тельцы, несмотря на расхожее мнение…
Когда будильник прозвенел, Ким был удивлен. Сначала тем, что оказался в постели один, а потом – видом двух девиц, которые болтали внизу как закадычные подружки, и, наконец, обнаружив, что Шамала родила четырех малышей.
Только вернувшись в тот день вечером с занятий, они с Мюриэль узнали про Гортензию. Это их здорово потрясло. Особенно Мюриэль. Она взяла себя в руки и зашла в комнату, чтобы в последний раз побыть с телом Гортензии, – она чувствовала, что для Симоны это важно. Будь ее воля, она бы и близко не сунулась: мертвые на нее здорово действовали. Но оставалась она там недолго, голова закружилась, и она чуть не грохнулась без сознания. Ги и Фердинанд помогли ей дойти до дивана, чтобы она немного полежала. Когда она поднялась, ей стало получше, и все же она решила отправиться прямиком в кровать, без всякого ужина. Что-то ее замутило.
65
Как и следовало ожидать…
…Совсем скоро после смерти Гортензии Симона начала терять интерес ко всему, что ее окружало. Но Ги был начеку. Он сразу приметил некоторые мелочи, которые не могли обмануть. Каждый день она ложилась спать чуть раньше, чем накануне, вставала чуть позже, не обращала внимания на прическу, очень редко присоединялась к другим на скамейке вечером после ужина. Зато просиживала там одна целыми часами днем, не двигаясь, ничего не делая, просто глядя в небо на бегущие облака. А как только кто-нибудь подходил, тут же вставала и убегала, ссылаясь на какое-то неотложное дело. Что еще серьезней, она совершенно потеряла аппетит. И это было совершенно на нее не похоже, в нормальном своем состоянии она была лакомкой. Только вот теперь, очевидно, ничто не было для нее нормальным. Ее половинка, ее невестка Люмьер угасла, и она больше не знала, что делать и за что цепляться, а главное – осталось ли еще желание. Когда ей задавали вопрос, она прерывалась на середине фразы, пожимала плечами и бормотала: Да и какая разница, на самом-то деле. Ги прошел через это совсем недавно и знал все наизусть. Он стал искать способ помешать ее уходу. Непростая задача: Симона была еще упрямей, чем он сам. И намного старше. Придется попотеть…
66
Ферма Ивона
Фердинанд стучит в дверь Мирей. Он привез двух Лю домой после выходных. Но открывает не она, а Ален, сын Ивона. Дети бросаются ему на шею. Фердинанд удивлен, увидев его здесь, треплет за щеку, говорит, что тот здорово вырос по сравнению с последним разом, хлопает по спине. Молодой человек смущенно предлагает ему зайти. Они с папой как раз выпивают по аперитиву, присоединяйтесь. Очень кстати, Фердинанд как раз собирался к нему заглянуть и кое о чем спросить. Вот они заодно и поговорят. Но он и начать не успевает, как Ивон с ходу принимается выкладывать ему свой собственный план. Берет его в свидетели, говоря о сыне. Паренек решил выбрать другую дорогу, не отцовскую. Что ж, такова жизнь. Ладно, он стал булочником. В конце концов, логика в этом есть: отец растит зерно, сын делает из него хлеб. Вот только в одиночку он уже не тянет. Бедренные кости ни к черту, придется и ему в скором времени ложиться под нож. Фердинанд, как специалист, успокаивает: ничего страшного в этой операции нет. Он лично со своим протезом заскакал, как кролик, уже через несколько недель. Будешь как новенький, мужик. Ладно, Ивон говорит, что, пока он может влезать на трактор, дело терпит. Но все равно он решил: пора на покой. Ну, не сразу, не сразу. Через годик-два. А пока он хочет взять подручного себе в помощь. Если заодно это поможет пацану сесть в седло, тем лучше. К тому же, если все пойдет как надо, он мог бы передать ему ферму и земли, когда удалится от дел, и все будут довольны. Фердинанд ошеломлен. Заговаривает о Киме, очень милом пареньке, и таком трудолюбивом. Ивон перебивает его. Знаком он с ним, и как раз о нем и думает, само собой. Но тот же хочет заниматься всякими биоштучками! Ну да, и совершенно прав, за ними будущее. Удивление Фердинанда растет. Ивон признается, что не чувствует в себе куража заняться чем-то совершенно новым, но это еще не причина вставлять палки в колеса юнцам! Фердинанд начинает подумывать, уж не шутит ли он, папаша Ивон. А выпил вроде не больше обычного. И вполне серьезен. Сын кивает, подтверждая. Мирей, сидя рядом с ним, тоже. А он-то, который собирался попросить – в качестве одолжения, что ли, – отдать одно из полей в аренду, чтобы Ким мог его засеять, он просто обалдел. То, что папаша Ивон собирался предложить малышу, было круче некуда… Ну дела.
67
Субботний вечер, полная луна
Сидя бок о бок на скамейке, Фердинанд и Марселина считают звезды. Вернее, пытаются. Ну разумеется, это же невозможно, их слишком много! Воздух довольно прохладный, и Марселина придвигается поближе. Он закрывает глаза, охваченный восторгом и в то же время робостью. Четверть часа спустя она склоняет голову к его плечу, легонько опирается на него. Такое в первый раз. Он вздрагивает. Она тоже. Они больше не шевелятся, едва дыша. Но на этом все и кончается. Потому что Ким в одних трусах рывком распахивает дверь – они оба подскакивают – и бежит к ним, совершенно потеряв голову.
– Мюриэль заперлась в ванной, я думаю, ей плохо, вот уже час, как она плачет!
Они кидаются за ним.
Марселина говорит через дверь:
– Что случилось, Мюриэль? Тебе плохо?
– Мне больно…
– Открой дверь.
– Я не могу…
– Постарайся, пожалуйста.
– Я не могу шевельнуться, очень спина болит…
Просунув лезвие ножа в дверную раму, Ким умудряется приподнять крючок и толкает дверь. Мюриэль лежит в душевой кабине. Марселина приседает рядом, обнимает ее, укачивает, спрашивает, где больно. Дрожащая Мюриэль хватает ее руку и кладет себе на живот. Он твердый как камень. Марселина на мгновение отшатывается. Мюриэль впадает в панику.
– Я умру, да?
– Нет, конечно же нет. Но я не понимаю… Почему ты раньше не сказала?
– Сказала что, Марселина? Сказала что?
Новая судорога вырывает у нее долгий стон, он поднимается, поднимается, усиливается, превращаясь в крик. Марселина крепко сжимает ее в объятиях. Не бойся, лапонька моя, самая красивая… все будет хорошо… сейчас вызовем акушерку или врача, они помогут… Мюриэль в оторопи оборачивается к ней. Ее взгляд отражает полное недоумение. И Марселина понимает, что та сама только в эту секунду осознала, что именно с ней происходит. Она гладит ее лицо… Бедная моя малышка… Идет за Фердинандом и Кимом, те помогают дотащить Мюриэль до спальни, она устраивает ее на постели, подкладывает под спину подушки, выходит, велит мужчинам найти кого-нибудь, врача или повитуху, скорее! У тех такой вид, словно они не понимают, о чем она говорит. Марселина умоляет их поторопиться, это очень срочно. Встревоженные Ким и Фердинанд отправляются в другое крыло дома к телефону. На полдороге Ким вспоминает, что… тетка Сюзанны акушерка! Он бегом бросается в свою комнату за мобильником. Сейчас час ночи.
Марселина гладит голову Мюриэль, тихонько говорит ей на ушко: Все хорошо, девочка моя… не бойся… Ким уже позвонил, акушерка сейчас будет… Но к этому времени Мюриэль мучается уже несколько часов, это слишком долго, ей хочется, чтобы все прекратилось немедленно. Сейчас же. Она так накричалась, что не в силах вымолвить ни слова, может только мотать головой из стороны в сторону – единственное, что ей еще удается выразить. Нет. Нет. Нет.
А время идет. Схватки следуют одна за другой. И неустанно опустошают ее. Вот еще одна, более мучительная, чем другие. Она вырывает ей внутренности. Показывается головка ребенка. Марселина знает, что больше ждать нельзя. Мюриэль, малышка моя… поможем ему выйти… слушай меня… я скажу тебе, когда тужиться, ладно?.. вот хорошо, вдохни… а теперь давай тужься… да… да… да… хорошо… еще разок… тужься… еще… еще… еще… уже почти получилось… еще, сильнее… вот, головка вышла… самое трудное ты уже сделала… последний раз… ну вот, он здесь, у тебя получилось… добро пожаловать, ангелок… Мюриэль, это девочка… Марселина взволнована, она укрывает младенца простыней, чтобы он не замерз, наклоняется, чтобы положить его в руки Мюриэль, но та отворачивается. Она не хочет ни смотреть, ни трогать. Марселина готова заплакать, но сдерживается.
Два часа ночи. Ги и Ким дежурят по обе стороны дороги, перед самой развилкой. У каждого в руке карманный фонарик. Приближается машина акушерки, они начинают размахивать руками, указывая, куда свернуть, чтобы подъехать к дому. Во дворе наступает черед Фердинанда, он открывает дверь, ведет ее в дом. Она весела, движения ее быстрые и точные. Марселина испытывает облегчение. Мари объясняет, что приехала так быстро, как только смогла, но, когда прозвучал звонок, она была еще в родовой. Младенцы часто появляются на свет ночью в полнолуние. И еще в конце недели, да, вот так! Она осматривает ребенка, перерезает пуповину и перевязывает ее, занимается Мюриэль, проверяет, все ли вышло, расспрашивает, как все происходило, поздравляет всех с отличной работой. Но понимает, что не все так гладко: Мюриэль не смотрит на младенца, даже когда он начинает плакать. Тогда Марселина подходит, гладит руку Мюриэль, склоняется к ее уху и шепотом спрашивает, хочет ли та сама рассказать, как все случилось, или предпочитает, чтобы сначала рассказала она. Мюриэль предпочитает второе. Обе женщины выходят из комнаты, унося ребенка. Мюриэль отворачивает голову к стене и тихо плачет.
68
Воскресенье
В шесть часов, хоть и давно разбуженная поднявшимся переполохом, Симона решила наконец пойти посмотреть, что творится на кухне. И увидела: Марселина готовит бутылочку с соской, а Ги с ребенком на руках большими шагами меряет кухню, пытаясь унять его плач. И тут у нее сердце перевернулось. С решительным видом она двинулась вперед, сурово нахмурив брови: Ты уверен, что так и надо обращаться с детьми? Ты же трясешь его, как сливу, этого малыша, неудивительно, что он надрывается! Ги это не понравилось. Но он тут же спохватился: прежняя Симона вернулась! Уверенно усевшись в кресло, она с командным видом протянула руки, он послушно передал ей новорожденную, и, словно по волшебству, плач утих. Раздраженный, он вышел, сославшись на срочную работу. Разумеется, узнав, что это ребенок Мюриэль, Симона разгневалась. Сами посудите, это же просто ни в какие ворота не лезет – ни о чем ей не сказать раньше! Нет, но поставьте себя на мое место, на кого я теперь похожа… И Марселина ей объяснила. Она быстро все поняла. Потому что они с Гортензией однажды посмотрели по телевизору фильм на эту тему. Их это тогда поразило. До такой степени, что она даже вспомнила выражение, которое использовалось, чтобы обозначить проблему. Значит, она тоже «отрицала беременность», бедная крошка? Марселина кивнула. Ладно. А что теперь будет? Этого Марселина не знала. Но на данный момент младенец был голоден, и ей надо было еще кучу дел переделать. Поэтому, хорошенько устроив Симону в кресле, она протянула ей бутылочку и оставила разбираться самой. Та покормила ребенка, запеленутого в майку из чистого хлопка – Ким считал это крайне важным – и многоцветный шарф, неоконченное произведение Гортензии, в качестве одеяльца, прижала к себе, чтобы он срыгнул. Впервые в жизни Симона держала в руках такого крошечного младенца. И могла разглядывать его так близко. И говорить с ним без посторонних… Какая же ты красавица, пичужка моя… и стройненькая тоже… да-да, очень стройненькая, сама стройность, цыпленочек мой… а посмотрите на эти крохотные ручки… какие они изящные, эти маленькие ручки… и длинные пальцы – просто пианистка… а маленькие ножки, и как такое возможно, чтобы ножки были такие маленькие, такие чудесные, такие миленькие, скажи на милость, ну как такое возможно, моя маленькая принцесса… Весила она меньше трех кило, эта маленькая принцесса. Не слишком крупная. И однако часа не прошло, как руки у Симоны совсем затекли. Но она ничего не сказала, терпела, не двигаясь и не зовя на помощь. Слишком боялась разбудить маленького ангелочка. Или, возможно, разрушить волшебство…
Ким проверил по Интернету, дежурная аптека открывалась в восемь утра. Без четверти восемь Марселина взяла машину Фердинанда. Маленький чемоданчик с образцами, который оставила им ночью Мари, очень их выручил, но надолго его не хватит. Следовало найти: заменитель материнского молока для новорожденных, соски для бутылочек, подгузники самого маленького размера, гигиенические салфетки, физиологический раствор…
В мастерской Ги принялся за работу: он решил сделать переносную колыбельку. Такую, чтобы ее легко было перемещать по дому и чтобы она не могла опрокинуться. Это необходимое условие. Итак, откопав в амбаре старую коляску и разобрав ее на части, он решил оставить только раму и колеса, а сверху приспособить… ивовую корзину для белья из прачечной. Фердинанду идея пришлась не по вкусу. Корзина ему нужна, он в ней как раз собирался нести выстиранное белье! Да, но колыбелька важнее! Ладно-ладно. И Фердинанд решил складывать белье в ящик – невелика разница, в конце-то концов. Его задачей на это утро было найти, во что одеть ребенка. Еще раньше он поднялся на чердак за картонкой с младенческой одеждой, которая принадлежала Людовику и Люсьену. Картонка на память. На потом. На когда они станут большими. Это Мирей убрала все наверх, когда они переезжали. Он отнес картонку вниз, загрузил крошечные вещички в стиральную машину и, когда она завершила работу, разложил все у печки: маленькие пижамки, тоненькие-претоненькие распашонки, совершенно очаровательный чепчик, носочки, как на куклу…
Скоро они смогут одеть ребенка и уложить его в колыбель. Если Ги все-таки придумает, как лучше закрепить корзинку на шасси. Пока что, на взгляд Фердинанда, это выглядело не вполне устойчиво, скорее хлипко. Он предложил свою помощь, но Ги велел ему выметаться! Фердинанд ушел, бормоча себе под нос, что некоторые вспыхивают, ну что твоя солома! Все действительно были слегка на нервах. Естественно, ведь они не выспались. Или, может, полнолуние выбивало из колеи…
В другом крыле.
Ким часов в девять приготовил завтрак для Мюриэль. Есть она не захотела, зато захотела встать. Тогда он предложил помочь ей дойти до ванной, но она оттолкнула его довольно резко, предпочитая держаться за стены и цепляться за мебель. Обескураженный, он вышел прогуляться. Проверил, как поживают его куры, поприветствовал Корнелиуса, который как раз покидал свое стойло, и решил поработать на огороде. Ему решительно было необходимо отвлечься.
Вернувшись из аптеки, Марселина зашла навестить Мюриэль. Та сидела у печки с Шамалой на коленях и играла с котятами. Марселине это показалось трогательным. Она присела рядом, и они поговорили о том о сем. Но Мюриэль ни разу не спросила о ребенке. Марселина сказала себе, что нужно проявить терпение. Акушерка должна была заехать днем, вот они все вместе и потолкуют. Все устроится.
Ближе к полудню появился Ги, толкая перед собой передвижную колыбель. Разумеется, Ким, Симона, Фердинанд и Марселина зааплодировали. Колыбель и впрямь получилась особенная. Но легко управляемая, мягкая и в то же время устойчивая. Браво. Ему это было приятно.
В результате, хорошенько поразмыслив, они решили разместить ребенка в маленькой гостиной, примыкающей к комнате Симоны. Она туда больше совсем не заходила после ухода Гортензии. И спальня Марселины была как раз напротив. Не говоря уже о том – вишенка на торте, – что эта комната была ближе всех к другому крылу! Достаточно растащить мебель, загромождавшую коридор, который вел к двери, и Мюриэль сможет приходить к своей малышке когда захочет.
Они расчистили коридор перед дверью.
Но Мюриэль не пришла.
69
Ночной страж
Ги составил новое расписание, в данном случае «Организмалыш», и по собственной инициативе вписал себя на ночное дежурство. Нормально, он же самый бессонный из всех. Но мысль была правильная. Марселина совершенно вымоталась, Симона тоже, а поскольку им с Фердинандом удалось соснуть днем, то они, естественно, заступили на смену. И обе женщины отправились спать сразу после ужина. В первой половине вечера они работали в тандеме. Младенец проснулся около половины десятого. Они галопом прискакали в комнату. Склонившись над колыбелькой, провели краткое совещание. Ты ее возьмешь? Нет, давай ты. А ты не думаешь, что… Да нет же, при чем здесь это. В результате на руки ее взял Фердинанд. И прогуливался туда-сюда по кухне, пока бутылочка не была готова. Ги в точности следовал всем указаниям, выданным Марселиной, и все прошло отлично, он ничего не разбил и не перевернул, температура была идеальной, и ребенок плакал недолго. А вот несколькими минутами позже дело приняло более пикантный оборот. Когда после долгой и болезненной борьбы маленький животик младенца издал звук, совершенно непропорциональный его размерам, вроде сточного желоба, когда по нему прорывается вода, а распространившийся запах едва не заставил их отшатнуться. Великий переполох. Им надо будет поменять… подгузник. Ни Ги, ни Фердинанд никогда ничего подобного не делали. Ги – потому что у него не было детей, а Фердинанд, хоть и имел двух сыновей, никогда не оказывался в ситуации, обязывающей его этим заняться, потому что жена все брала на себя. Но тут они были одни. Пришлось как-то выкручиваться. У них это заняло четверть часа. Наконец малышка заснула, и они смогли вздохнуть.
Рухнув на диван в гостиной, они не стали включать телевизор – ради уверенности, что услышат любой шум из комнаты младенца. А света полной луны было достаточно, чтобы они не стали включать и электричество тоже. После долгого молчания начали перешептываться.
– Ты как, нормально?
– Вроде да. А ты?
– Нормально.
– Мммм.
– Я тут подумал… ты не жалеешь?
– Ни капельки.
– Уверен?
– Совершенно.
– Народу-то теперь сколько, а…
– Да уж.
– Кто б мог подумать…
– Это точно.
– Оживленно тут.
– Н-да, оживленно. И знаешь, это хорошо, вроде как обновление!
– Пфф… не смеши меня…
– Тсс! Разбудишь малышку.
– Ладно-ладно, молчу.
– Эй, Фердинанд!
– Чего?
– Нет, ничего.
– Слышь, смешно, иногда думаешь, что все позади, а тут бум…
– Да, с ума сойти.
– Ты мне будешь говорить…
– Мммм.
Около полуночи они подскочили, как пружины, при первом мяуканье. На этот раз они чувствовали себя уверенней. Бутылочка – в два счета, смена подгузника – минут десять, не больше. Настоящие профессионалы. После этого Фердинанд ушел к себе наверх поспать. Ги прошиб легкий пот, когда он впервые остался один на один со всем хозяйством. Но это быстро прошло. Он поздравил себя с тем, что сделал колыбель передвижной, значит он сможет взять ребенка с собой на кухню, одной рукой готовить бутылочку, а другой укачивать малышку. А потом наступил волшебный момент. Когда он уселся в кресло и осознал, что впервые в жизни дает бутылочку младенцу одного дня от роду. Что он может разглядывать его, тихонько с ним разговаривать и никого другого рядом нет. Только он и ребенок… Вечер добрый, юная девица… представляешь, сейчас твой первый день рождения… ровно один день… надо же, как ты славно слушаешь… ну конечно, тебе и звуки эти внове, и все интересно… знаешь, ты такая миленькая… ну да… а посмотрите на эти крохотные ручки… какие они изящные, эти маленькие ручки… и длинные пальцы – просто пианистка… а маленькие ножки, и как такое возможно, чтобы ножки были такие маленькие, такие чудесные, такие миленькие, скажи на милость, ну как такое возможно, моя принцесса…
70
Утро понедельника и т. д
Утро понедельника.
Еще немного сонный, Ким спустился приготовить себе кофе и принять душ. Но кофе уже готов, а душ занят. Ему оставалось всего двадцать минут до ухода, это впритык. Чтобы выиграть время, он вернулся к себе за портфелем и одеждой, потом снова спустился. Вода в душе больше не лилась, и он представил, как Мюриэль прохлаждается, сушит волосы, разглядывая себя в зеркале или накладывая крем на лицо. Набравшись терпения, он налил себе кофе и выпил его, стоя у печки. Через десять минут Мюриэль вышла из своей комнаты, одетая, причесанная и накрашенная. Ким остолбенел.
– Ты что делаешь?
– Это скорей я должна тебя спросить. Ты на часы смотрел? И что, душ еще не принял?
– Я думал, что…
– Пошевеливайся. Ты опоздаешь.
Оседлав велосипед, Ким заколебался. На большой кухне горел свет. Мюриэль выехала со двора, и он решился. Прислонил велосипед к стене и зашел предупредить, что они поехали на занятия. Для пущей уверенности, что его поняли, добавил: Мы поехали, я и Мюриэль! И захлопнул за собой дверь. Марселина и Симона так и застыли с открытыми ртами.
Понедельник после полудня.
Поработав пару часов на огороде, Марселина вернулась. Она тревожилась, что так надолго оставила Симону одну заниматься ребенком. Но все было в порядке. Она оказалась очень организованной, наша Симона, можно подумать, что всю жизнь только этим и занималась. Бутылочки, пеленки, ласки, уход – она прекрасно со всем управлялась. А еще, пока ребенок спал, она больше не смотрела телевизор, и нельзя сказать, что ей этого не хватало! У нее была работа. Вязать пинетки, шапочки, кофточки всех цветов. Отлично. Успокоившись на ее счет, Марселина отправилась к себе в комнату. Подумать над сложившейся ситуацией и, разумеется, попереживать. А потом, как-то само собой, просто потому, что давно должна была это сделать, но все не хватало времени, она достала виолончель из футляра. Проветрить. Та в этом нуждалась. И еще настроить. Чем она и занялась. Естественно, у нее появилось желание размять пальцы. Она взяла пару нот и, конечно же, сыграла небольшой отрывок. Когда она остановилась, удивленная и немного взволнованная, Симона просунула голову в приоткрытую дверь. Она пришла сообщить новость: малышка любит музыку! Она все плакала и плакала, извиваясь, как червячок, – наверное, у нее были колики, у бедной крохи, – и ап! с первых же нот она перестала плакать! Как по волшебству! Теперь вы знаете, что вам следует делать, Марселина, добавила она шутливо.
Вернувшись с занятий, Мюриэль зашла поговорить с ними. Она все как следует обдумала: если они хотят оставить ребенка – пусть, она не против. Но сама она его не хочет. И точка. Сказано было прямо и вызвало легкое замешательство. Они всем составом обсудили днем ситуацию, чтобы понять, как действовать, какую тактику избрать, и единственное, в чем они сошлись: нужно дать ей время. Для того ли, чтобы она привыкла к самой мысли, или чтобы передумала, или чтобы проявились чувства к ребенку, – там посмотрим. Поэтому они ответили, что согласны. Однако она все равно должна зарегистрировать его рождение в мэрии, и дело не терпит. Ладно, завтра утром до занятий, пусть привезут ребенка на машине, раз его требуется предъявить. Но ведь для этого нужно придумать ему имя. Ладно, они подумают и предложат ей на выбор. Нет, лучше пусть решают сами. Они не отступали, важно, чтобы именно она… Но тут Симона, которой осточертело все время подбирать слова вроде «ребенок», «кроха», «младенец», «малышка» или «пичужка», перебежала им дорогу.
– А если назвать ее Полетта?
Уклончивые взгляды…
– Ведь красиво, а? Что такое, вам не нравится?
Все внезапно углубились в изучение линий и загогулин на клеенке…
– А ты что скажешь, Мюриэль?
Мюриэль пожала плечами и вышла.
В мэрии, когда секретарша спросила, какое имя вписать, Мюриэль сказала: Полетта. А второе имя Люси. Как ее мать.
Это имя из латыни и означает «свет». Люмьер.
Благодарности
Спасибо Флоранс Султан за поддержку, терпение и ее чудесный глуховатый голос.
А еще Аделине Вано, Кристель Пестана, Патриции Руссель, Виржинии Эба и Элен Клокнер, разумеется.
Сайт solidarvioc.com (солидарстар. com) существует (речь идет о сайте, созданном Ги, Фердинандом, Марселиной, Симоной и Гортензией в конце романа). Спасибо Этьену Кретлеру за его работу веб-мастера и Камилле Константин (Мухе Це-Це) за графику и поддержку сайта.
На этот сайт можно зайти, оставить сообщение, комментарий или критику (эй, только не горячитесь…), и он посвящен солидарности поколений. Между молодыми и стариками, что и обозначает его название.