Вилла «Аркадия» Мойес Джоджо

2

Миссис Колкухоун сделала глубокий вдох, разгладила спереди юбку и кивнула пианистке. Ее гнусавое сопрано взмыло вверх, словно юный скворец, совершающий первый робкий полет, и полетело в дальний конец переполненной комнаты, после чего рухнуло вниз, как подстреленный жирный фазан, заставив Сильвию и Фредди, нашедших убежище за кухонной дверью, сползти на пол, зажимая рты и хватаясь друг за дружку, чтобы не дать вырваться наружу безудержному хохоту.

Лотти пыталась удержать улыбку, покусывая губы.

– Я бы не слишком веселилась, – прошептала она не без удовольствия. – Ты записана выступать с ней в дуэте на собрании «Вдов и сирот».

За шесть коротких месяцев, прошедших с момента возникновения «салонов» миссис Холден, они приобрели некую славу (или сомнительную известность – никто точно не знал) в культурных сферах мерхемского общества. Почти все, кто считал себя уважаемым в городе человеком, посещали раз в две недели субботние собрания, заведенные миссис Холден в надежде скрасить, как она выразилась, «легкой ноткой культуры» жизнь приморского городка. Дам приглашали прочесть отрывок из какой-нибудь хорошей книги (выбор этого месяца пал на избранные произведения Джорджа Герберта[3]), или сыграть на пианино, или, если кто-то наберется храбрости, спеть песенку. В конце концов, разве есть у их друзей в этом городе хоть какие-то причины полагать, что они живут в вакууме?

И если в голосе миссис Холден звучал намек на печаль, когда она задавала этот вопрос (что делала часто), в том виновата кузина Анджела, которая жила в Кенсингтоне и однажды со смехом заметила, что культурную жизнь Мерхема в большой степени обогатило бы строительство пирса. От этих слов улыбка миссис Холден, не сходившая с ее лица, заметно дрогнула, и прошло несколько месяцев, прежде чем она сумела заставить себя вновь пригласить Анджелу.

Посещаемость, однако, не гарантировала качества, что доказывали вокальные потуги миссис Колкухоун. Несколько дам быстро заморгали и принялись чаще, чем было необходимо, прикладываться к своим чашкам чая. Когда миссис Колкухоун подобралась к мучительному финалу, многие начали украдкой переглядываться. Очень трудно решить, какую степень честности от тебя ожидают.

– Не стану утверждать, будто лично с ней знакома, но она сама называет себя актрисой, – сообщила миссис Ансти, когда утихли робкие аплодисменты. – Она вчера разговаривала с моим Артуром, когда заглянула купить крем для рук. Очень оказалась… разговорчивой. – В последнее слово она сумела вложить некую долю неодобрения.

Вот за этим и пришли дамы. Посторонняя болтовня закончилась, несколько женщин даже наклонились вперед над своими чашками.

– Она венгерка?

– Неизвестно. – Миссис Ансти явно наслаждалась своей ролью просветителя. – Мой Артур даже отметил, что для женщины, которая так много говорит, она почти ничего о себе не рассказала.

Дамы переглянулись, приподняв брови, словно это обстоятельство само по себе являлось подозрительным.

– Предполагается, что имеется муж. Но я не видела даже его тени, – сказала миссис Чилтон.

– А я часто вижу там какого-то мужчину, – заявила миссис Колкухоун, все еще разгоряченная после своих певческих экзерсисов. Впрочем, она часто пребывала в состоянии разгоряченности: с тех пор как из Кореи вернулся муж, она была сама не своя. – Моя Джуди спросила их горничную, кто это, а та просто ответила: «О, это мистер Джордж» – как будто что-то объяснила.

– Он ходит в льняных костюмах. Причем все время. – По мнению миссис Чилтон, это была настоящая экстравагантность. Миссис Чилтон была вдовой, владелицей «Аплендса» – одного из самых больших пансионов на Променаде. При обычных обстоятельствах ее не допустили бы на это собрание, но, как миссис Холден объяснила Лотти, все знали, что Сара Чилтон выбрала в мужья неровню, а после смерти мужа приложила огромные усилия, чтобы вернуть себе былое положение. К тому же она управляла очень респектабельным заведением.

– Дамы, могу ли я предложить еще чая? – Миссис Холден наклонилась к кухонной двери, стараясь не перегибаться слишком сильно из-за тесного корсета, который она купила на размер меньше, о чем Селия с насмешкой сообщила Лотти. Он оставлял огромные красные рубцы вокруг бедер. – Куда подевалась эта девушка? Все утро бегает неизвестно где.

– Она сказала моей Джуди, что не хотела переезжать. Они, видите ли, жили в Лондоне. Кажется, уехали оттуда в большой спешке.

– Что ж, меня не удивляет, что она из театрального мира. Одевается она очень вызывающе.

– Это еще мягко сказано, – фыркнула миссис Чилтон. – Такое впечатление, что она выбирает вещи из коробки с детскими нарядами.

По комнате пробежал легкий смешок.

– Нет, вы ее видели? Вся в шелках и украшениях – и это в одиннадцать часов утра! На прошлой неделе она зашла в пекарню в мужской шляпе. Фетровой! Миссис Хаттон с Променада настолько опешила, что ушла с полудюжиной кремовых трубочек, которые не заказывала.

– Ладно, дамы, – сказала миссис Холден, не одобрявшая сплетен. Лотти всегда подозревала, что это объяснялось ее небезосновательным опасением самой стать предметом обсуждения. – Кто следующий? Сара, дорогая, вы разве не собирались прочесть нам что-то прелестное из Вордсворта? Или это был снова мистер Герберт? Стихотворение про метлу?

Миссис Ансти осторожно вернула чашку на блюдце.

– Могу сказать только, что, по-моему, она немного странная. Назовите меня старомодной, но я во всем люблю порядок. Один муж. Дети. И никаких поспешных переездов.

Со всех сторон последовали многочисленные кивки.

– Давайте почитаем из Джорджа Герберта. «Я громко стукнул кулаком: но, всё! Испил до дна!»[4] Так, кажется? – Миссис Холден поискала взглядом книгу на низком столике. – Никогда не могу запомнить точные слова. Дейрдре, у вас есть экземпляр?

– Она до сих пор никого не пригласила посмотреть дом. Хотя, насколько я слышала, вместе с ней там поселились самые разные люди.

– Следовало бы ожидать небольшого приема. Даже Макферсоны устроили небольшой прием. Это всего лишь знак вежливости, если на то пошло.

– Может быть, что-то из Байрона? – едва ли не взмолилась миссис Холден. – Как насчет Шелли? Никак не вспомню, кого вы называли. Да где же эта девушка? Вирджиния! Вирджиния!

Лотти бесшумно скользнула за дверь. Она старалась не попадаться миссис Холден на глаза, не раз получая выговоры за свою «пристальность». Недавно миссис Холден сказала, что Лотти как-то странно смотрит на людей и они чувствуют себя неловко. Лотти тогда ответила, что ничего не может поделать: с тем же успехом ее можно обвинить в том, что у нее волосы прямые или руки не той формы. А про себя подумала, что, наверное, только миссис Холден испытывает неудобство. Впрочем, в последнее время миссис Холден, кажется, от всего испытывала неудобство.

Лотти знала, что хозяйка дома пыталась прервать обсуждение актрисы еще и потому, что Аделина Арманд тоже заставляла ее испытывать неудобство. Когда она услышала, что доктор Холден побывал на вилле, чтобы осмотреть нос Френсис, у нее начал подергиваться подбородок – точно так же, как когда доктор говорил, что «сегодня немного опоздает на ужин».

Тем временем в соседней комнате появилась наконец Вирджиния и забрала поднос. Ее приход вынудил всех ненадолго притихнуть. Миссис Холден, выдохнув с облегчением, начала хлопотать, гоняя девушку то к одной, то к другой гостье.

– Завтра состоится собрание Ассоциации владельцев гостиниц, – смахивая с уголков рта несуществующие крошки, объявила миссис Чилтон, когда горничная ушла. – Есть мнение, что нам всем следует поднять цену.

Об Аделине Арманд на время забыли. Хотя дамы, собравшиеся в салоне, не принадлежали к тем семьям, которые зависели от сезонного бизнеса (миссис Чилтон была единственной, кто действительно работал), мало у кого в Мерхеме доходы не возрастали благодаря летним отдыхающим. Почти у всех летом дела шли в гору, а потому мистер Ансти, владелец аптеки, мистер Бертон, хозяин ателье сразу за Променадом, даже мистер Колкухоун, сдававший в аренду туристам свое нижнее поле с передвижными домиками, и многие другие обращали особое внимание на мнения и решения целиком женской всесильной Ассоциации владельцев гостиниц.

– Некоторые подумывают о десяти фунтах в неделю. Столько берут во Фринтоне.

– Десять фунтов! – пронесся по гостиной шепот.

– В таком случае они предпочтут Уолтон, даже не сомневайтесь. – Миссис Колкухоун неожиданно побледнела. – Как-никак в Уолтоне есть развлечения.

– Что ж, должна сказать, Дейрдре, тут я с тобой согласна, – заявила Сара Чилтон. – Лично мне не кажется, что они такое потерпят. К тому же весна нынче ненастная, так что нам лучше не перегибать палку. Но что касается ассоциации, то я оказалась в меньшинстве.

– Но десять фунтов!

– Те, кто сюда приезжает, делают это не ради развлечений. Им нужен более… спокойный отдых.

– И они могут себе его позволить.

– Сейчас никто не может себе его позволить, Элис. Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто готов швырять деньги направо и налево?

– Давайте не будем говорить о деньгах, – попросила миссис Холден, когда Вирджиния вернулась со свежим чаем. – Это как-то… вульгарно. Пусть денежными вопросами занимаются дамы из ассоциации. Я уверена, они лучше знают, как поступить. Скажите-ка нам, Дейрдре, что вы сделали со своими талонными книжками? Сара, для вас, должно быть, большое облегчение, что гостям больше не приходится их привозить. Я хотела выбросить наши в помойное ведро, но дочь заявила, что нам следует поместить их в рамочку. Только представьте! В рамочку!

У Лотти Свифт были темные, почти черные глаза и прямые каштановые волосы, какие обычно встречаются у представителей азиатских субконтинентов. Летом ее кожа сразу покрывалась загаром, а зимой приобретала желтоватый оттенок. Нежелательность такой смуглости, хотя и неяркой, была одной из тех немногих вещей, по поводу которых мама Лотти и Сьюзен Холден, будь они знакомы, пришли бы к согласию. Там, где Селия по доброте душевной видела смуглую Вивьен Ли или Джин Симмонс, мама Лотти всегда видела лишь «мазок дегтярной кисти» или вечное напоминание о португальском матросе, с которым познакомилась, когда праздновала свое восемнадцатилетие возле доков в Тилбери. Знакомство оказалось коротким, но с далеко идущими последствиями.

– В тебе течет отцовская кровь, – с упреком бормотала она, пока Лотти росла. – Уж лучше б ты исчезла вместе с ним. – После этого она обычно яростно притягивала к себе девочку в удушающем объятии и тут же резко отстраняла, словно подобное проявление чувств допускалось только в определенных пределах.

Миссис Холден была не столь безапелляционна и лишь советовала Лотти чуть больше выщипывать брови. А еще она не считала разумным так много времени проводить на солнце: «Помни, какой темной ты становишься от загара. Ты же не хочешь, чтобы люди принимали тебя за… хм, цыганку или еще кого». В ее голосе проскальзывала жалость. Отпустив подобное замечание, миссис Холден замолкала, словно опасалась, что сказала слишком много. Однако Лотти не обижалась. Трудно обижаться на того, кого ты сам жалеешь.

Аделина Арманд придерживалась другого мнения. Она считала, что смуглость Лотти вовсе не свидетельство ее низкого статуса или недостатка породы, а, скорее, доказательство экзотичности, которую Лотти еще предстоит почувствовать, проявление необычной красоты.

– Френсис обязательно должна тебя нарисовать. Френсис, слышишь? Только не в этом ужасном наряде. Саржа и хлопок! Нет, возьмем что-нибудь яркое. Что-нибудь шелковое. Иначе, Лотти, дорогая, ты затмеваешь те вещи, что носишь. Ты… тлеешь. Разве нет?

Ее акцент был настолько сильным, что зачастую Лотти стоило большого труда правильно уловить смысл сказанного и быть уверенной, что ее не оскорбляют.

– Скорее, плесневеешь, – фыркнула Селия, очень недовольная комментариями Аделины.

Она привыкла быть центром внимания, но Аделина насчет ее внешнего вида только и сказала: «Очаровательна, типичная англичанка». Слово «типичная» ужалило особенно больно.

– Она похожа на Фриду Кало.[5] Тебе так не кажется, Френсис? Глаза, например. Ты кому-нибудь позировала?

Лотти непонимающе взглянула на Аделину. «Что делала?» – хотелось спросить ей.

Аделина ждала.

– Нет, – вмешалась Селия. – А вот я позировала. Несколько лет назад мы сделали семейный портрет для нашей гостиной.

– А-а… Семейный портрет. Очень… достойная живопись, не сомневаюсь. Ну а ты что скажешь, Лотти? Твоя семья тоже позировала для портрета?

Лотти взглянула на Селию, представляя, каким мог бы быть этот портрет. Вместо того чтобы принять элегантную позу, сложив руки на коленях, как на портрете Сьюзен Холден, висевшем над каминной полкой в гостиной, мать сидела бы, нахмурившись и недовольно поджав губы: загрубевшие, испещренные пятнами от шитья обуви на фабрике руки, жиденькие крашеные волосенки, зализанные назад после безуспешной попытки накрутить их на бигуди и закрепленные двумя некрасивыми заколками. А рядом стояла бы Лотти с бесстрастным, как всегда, лицом и внимательным взглядом. И там, где позади своей семьи стоял доктор Холден, на их портрете осталась бы большая зияющая дыра.

– Лотти какое-то время не видела свою семью, правда, Лот? – вступилась за нее Селия. – Наверное, ты даже не помнишь, есть ли у вас портрет или нет.

Селия прекрасно знала, что самое большее, на что оказалась способна мать Лотти в плане портрета, – это позировать для общей фотографии работниц на открытии фабрики «Кожаный эмпориум» сразу после войны. Мать Лотти тогда вырезала фотографию, и Лотти хранила ее, даже когда та пожелтела и начала рассыпаться, хотя лицо матери получилось таким маленьким и нечетким, что невозможно было определить, она это или нет.

– По правде говоря, я больше не езжу в Лондон, – медленно произнесла девушка.

Аделина наклонилась к ней:

– В таком случае мы обязательно должны написать твой портрет, чтобы ты подарила его своим родным, когда увидишься с ними. – Она дотронулась до руки Лотти, и та, завороженная сложным макияжем ее глаз, подпрыгнула. Наверное, испугалась, как бы Аделина не поцеловала ей руку.

Только с пятым визитом девушек на виллу «Аркадия» их первоначальная сдержанность по поводу странной и, вероятно, легкомысленной толпы, которая там проживала, постепенно начала исчезать. Ее место заняли любопытство и растущая с каждым днем уверенность, что, несмотря на картину с обнаженной натурщицей и неустроенность быта, все, там происходящее, гораздо интереснее, чем их обычные прогулки в город, возня с детьми или походы в кафе, чтобы побаловать себя мороженым или кофе.

Нет, в этом доме всегда что-то происходило, подобно бесконечному театральному представлению. Вокруг дверных проемов или по всему периметру появлялись странные нарисованные бордюры. К стенам в беспорядке лепились наспех написанные статьи – обычно о художниках или актерах. На стол подавали экзотическую еду, присланную из различных поместий по всей стране. То и дело появлялись и исчезали новые гости, но редко кто из них задерживался достаточно долго, чтобы успеть представиться, – неизменной оставалась только основная группа.

Девушек всегда встречали радушно. Однажды они пришли и увидели, что Аделина наряжает Френсис индийской принцессой, драпирует ее тонкими шелками, расшитыми золотыми нитями, рисует сложные узоры на кистях рук и на лице. Сама она нарядилась принцем. Ее необычный головной убор из затейливо сплетенных тканей, украшенный павлиньими перьями, похоже, был настоящим. Марни, горничная, стояла поодаль и с недовольным видом наблюдала, как Аделина раскрашивает кожу Френсис холодным чаем, а когда ей велели принести муку, чтобы припудрить волосы Аделины, удалилась в глубоком возмущении. Девушки молча наблюдали, как обе женщины принимают разные позы, а худой юноша, который представился довольно помпезно: «Школа Модотти», их фотографирует.

– Нужно куда-нибудь отправиться в таком виде. Например, в Лондон, – веселилась после Аделина, рассматривая свое изображение в зеркале. – Будет очень весело.

– Как розыгрыш «Дредноута».

– Что-что? – Селия забыла о своих манерах, как с ней частенько случалось в «Аркадии».

– Это очень хорошая шутка, которую много лет назад сыграла Вирджиния Вульф, – вмешался Джордж, давно наблюдавший за всем происходящим. Он только и делал, что наблюдал. – Они с друзьями вымазались черной краской и отправились в Уэймут под видом императора Абиссинии и его императорской свиты. В результате флаг-адъютант или еще кто устроил в их честь королевский салют и провел экскурсию по всему кораблю его величества – линкору «Дредноут». Это наделало много шума.

– Зато как было весело! – Аделина захлопала в ладоши. – Да! Можно назваться раджой из Раджастана. И посетить Уолтон-он-те-Нейз. – Она закружилась, смеясь, и полы ее расшитого кафтана развевались в такт. Она могла быть такой: ребячливой и восторженной, словно вовсе не взрослая женщина, отягощенная привычными делами и заботами, а юное создание, как Фредди или Сильвия.

– Полно, Аделина. Давай без театральных эффектов. – Устало взмолилась Френсис. – Вспомни Колторп-стрит.

Вечно она так. Позже Селия призналась, что в половине случаев не понимает почти ни слова из того, что говорится. И виной тому был не только акцент. Обитательницы «Аркадии» не говорили об обычных вещах: о событиях в деревне, ценах или погоде. Во время беседы они могли неожиданно отклониться от темы и заговорить о писателях и людях, о которых ни Лотти, ни она никогда не слышали, и при этом обнимали друг друга так, что миссис Холден сочла бы их поведение скандальным. А еще они спорили. Боже, как они спорили! О Бертране Расселе, сказавшем, что следует запретить бомбу. О поэзии. Обо всем на свете. В первый раз, когда Лотти услышала, как Френсис и Джордж «обсуждают» кого-то по имени Джакометти,[6] разговор шел так страстно и яростно, что она испугалась, как бы Френсис не получила оплеуху. У них в доме, когда мать спорила со своими приятелями на таких высоких нотах, оплеуха была бы неизбежна. В доме Холденов вообще никогда не спорили. Но Френсис, обычно сдержанная, меланхоличная Френсис, решительно отметала каждое критическое слово в адрес Джакометти, произнесенное Джорджем, а под конец заявила, что его проблема в одном: нужно научиться «воспринимать сердцем, а не умом», и вышла из комнаты. Но прошло лишь полчаса, и она вернулась как ни в чем не бывало и спросила, не отвезет ли он ее в город на своей машине.

Казалось, они не подчиняются никаким общепринятым правилам. Однажды Лотти пришла одна, и Аделина провела ее по дому, демонстрируя размеры и неповторимую форму каждой комнаты, не обращая внимания на горы книг и пыльные ковры, до сих пор распиханные по разным углам. Миссис Холден ни за что не позволила бы кому-то осматривать ее дом в таком незаконченном, неприбранном состоянии. Но Аделина, похоже, этого даже не замечала. Когда Лотти несмело указала на отсутствие одной балясины на лестнице, Аделина слегка удивилась и со своим неопределимым акцентом пояснила, что они скажут Марни и та обо всем позаботится. «А как же ваш муж?» – хотелось спросить Лотти, но Аделина уже уплыла в другую комнату.

А еще очень странными казались отношения Аделины с Френсис: женщины походили не столько на сестер (во всяком случае, они не спорили как сестры), сколько на пожилых супругов: договаривали фразы друг друга, смеялись только им известным шуткам, вспоминали забавные случаи о тех местах, где бывали вместе, никогда не рассказывая историю до конца. Аделина говорила много и обо всем, но при этом не рассказывала ничего. Когда Лотти вспоминала свои посещения, а она это делала, поскольку каждое из них было наполнено яркими красками и впечатлениями, требовавшими последующего неторопливого осмысления, она понимала, что знает об актрисе не больше, чем в день их знакомства. Ее муж, имя которого она так до сих пор и не назвала, «работал за границей». «Дорогой Джордж» – «такой блестящий ум» – имел отношение к экономике. («Бьюсь об заклад, такой блестящий поклонник», – сказала Селия, все больше влюблявшаяся в предпочитавшего льняные костюмы молодого человека.) На каких правах Френсис жила в доме, так и не было объяснено, хотя девушки заметили, что, в отличие от Аделины, она не носила обручального кольца. Но Аделина не только не рассказывала сама, но и не расспрашивала Лотти. Узнав лишь мелкие частности, которые ее занимали: рисовали ли портрет Лотти, интересуется ли она теми или иными вещами, Аделина не удосужилась спросить, кто ее родители, какое место она занимает в мире, какова ее история.

Все это казалось Лотти невероятно странным. Она выросла в двух домах, где, несмотря на их огромную разницу, жизненная история человека предопределяла то, что случится с ним в дальнейшем. В Мерхеме ее жизнь в доме Холденов означала, что ей предоставлялись все блага, которые Селия получала по праву: образование, воспитание, одежда и еда. Хотя в глубине души обе стороны сознавали, что эти дары не совсем безусловны, особенно теперь, когда Лотти приближалась к своему совершеннолетию. Миссис Ансти, Чилтоны, Колкухоуны и другие обитатели Мерхема моментально оценивали человека по его происхождению и своим воспоминаниям, давая ему характеристики, просто основываясь на известных им фактах: «Он один из Томпсонов. Они все склонны к лени» или «Конечно, она ушла, иного и быть не могло. Ее тетка сбежала из дома спустя два дня после родов». Их не интересовало, что любит человек, во что он верит. Селию они всегда готовы были прижать к своей общей груди только за то, что она докторская дочка и принадлежит к одному из лучших семейств Мерхема. И ничего страшного, что официально ее признавали «сущим наказанием». Но стоило бы Лотти обратиться к миссис Чилтон с вопросом, который однажды задала Аделина Арманд: «Если бы вам довелось на один день оказаться в чужом теле, кто бы это был?», – миссис Чилтон сразу предложила бы поместить Лотти в хорошее заведение в Брейнтри, где есть доктора, которые умеют обращаться с такими людьми… Вот, например, бедная миссис Макграт проживает там с тех пор, как она спятила, когда у нее появились месячные. Обитательницы «Аркадии» определенно принадлежат к богеме, решила Лотти, недавно открывшая для себя это слово. Богема по-другому себя и не ведет.

– Мне все равно, кто они, – заявила Селия. – Зато они гораздо интереснее, чем старые зануды, что живут здесь.

Не часто Джо Бернард оказывался в центре внимания не одной, а сразу двух самых привлекательных местных девушек. Чем дольше Аделина Арманд жила в Мерхеме, тем больше беспокойства вызывал ее странный образ жизни, поэтому Лотти и Селии приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы скрыть свои визиты, а в субботу, в день приема на свежем воздухе, им ничего не оставалось, кроме как обратиться к Джо. Присутствие матерей почти всех подруг в их доме означало, что они не могли сослаться на визит к ним. К тому же Сильвия, очень недовольная тем, что Селия не выполнила обещания и близко не подпустила ее к своему новому проигрывателю, пригрозила выследить девушек и донести, если они на шаг свернут в сторону от дозволенного маршрута. В общем, Джо, взяв выходной в гараже, согласился приехать за ними на машине и сделать вид, что повезет их на пикник в Барднесс-Пойнт. Особого энтузиазма он не проявил (Джо не любил лгать – он тогда краснел больше обычного), но Лотти применила то, что Селия теперь саркастически называла «тлеющий взгляд», и это решило дело.

За пределами полумрака гостиной миссис Холден стоял прекрасный день, тот майский выходной, который предвещает приход жаркого летнего времени, когда улицы Мерхема наполняются разморенными семействами, а витрины мелких лавочек выплескивают на тротуар яркие пляжные мячи и открытки. Повсюду слышались крики перевозбужденных детей, летали смешанные ароматы карамели и масла для загара. Пронизывающий ветер, измучивший восточное побережье, в последние несколько дней затих, температура и настроение поднялись, поэтому казалось, пусть и преждевременно, что наступило лето. Лотти высунулась из окошка и подставила лицо солнцу. Даже спустя столько лет она не переставала испытывать радостное волнение от того, что живет у моря.

– Чем ты займешься, Джо, пока мы будем там? – Селия на заднем сиденье красила губы.

Джо проехал железнодорожный переезд, разделявший городок на две части. Хотя вилла «Аркадия» находилась (если брать по прямой) на расстоянии меньше мили от Вудбридж-авеню, чтобы добраться туда по дороге, нужно было заехать в город, миновать муниципальный парк и вернуться на извилистую прибрежную дорогу.

– Съезжу в Барднесс-Пойнт.

– Что, один? – Селия защелкнула пудреницу. На ней были белые перчатки и ярко-красное платье с широкой юбкой, до предела ушитой в талии. Она не нуждалась в корсетном поясе, хотя мать не оставляла попыток напялить его на дочь, утверждая, что он «мобилизует».

– Это на тот случай, если твоя мать спросит меня насчет погоды, когда я вас привезу домой. Мне нужно знать, как там на самом деле, чтобы я мог прямо ответить, не сбиваясь.

Лотти внезапно почувствовала укор совести за то, что они используют Джо подобным образом.

– Тебе вовсе не нужно это делать, Джо, – сказала она. – Просто подвези нас к дому. У нее не будет возможности спросить тебя о чем-нибудь.

Джо стиснул зубы и включил поворотник, чтобы выехать на шоссе.

– Да, но, если я так поступлю, моя мать захочет узнать, почему я не передал от нее привет, и сразу разволнуется.

– Правильно мыслишь, Джо, – кивнула Селия. – Мамочка наверняка захочет передать привет твоей матери.

Лотти была вполне уверена, что ничего подобного миссис Холден и в голову не придет.

– Так что там в этом доме будет? Когда вас забрать?

– Если это прием в саду, то, полагаю, они подадут чай. Как ты думаешь, Лот?

Лотти с трудом представляла, чтобы на вилле «Аркадия» подавали бисквиты и лепешки. Но она не знала, какие еще бывают приемы в саду.

– Наверное… Да, – ответила она.

– Так что, в половине шестого? В шесть?

– Пусть будет половина шестого, – ответила Селия, помахав кому-то в окошко, но потом вспомнила, что это машина Джо, и поспешно откинулась на сиденье. – Тогда мы успеем вернуться домой, прежде чем мамочка заведет шарманку.

– Мы очень благодарны тебе, Джо.

Когда они прибыли на место, на подъездной аллее стояло всего две машины, ничего из себя не представляющие, как заметил Джо. В ответ на его реплику Селия, уже раззадоренная из-за перевозбуждения, заметила:

– Тогда хорошо, что тебя не пригласили.

Джо не стал огрызаться в ответ: он никогда этого не делал. Но и не улыбнулся, даже когда Лотти, выходя из машины, пожала ему руку, как бы извиняясь. И уехал, не помахав.

– Ненавижу, когда мужчина дуется, – весело прощебетала Селия, нажимая на кнопку звонка. – Надеюсь, там не будет кокосовых кексов. Терпеть не могу кокос.

Лотти слегка подташнивало. В отличие от Селии, она не стремилась вращаться в обществе, – в основном, потому, что до сих пор испытывала неловкость, объясняя свои жизненные обстоятельства тем, кто ее не знал. Людям всегда было мало, если она просто говорила, что живет у Холденов. Они хотели знать, почему, как долго и скучает ли она по матери. На последнем приеме в саду у миссис Холден (в пользу бедных детей Африки) она совершила ошибку, признавшись, что больше года не виделась с матерью, а в результате оказалась объектом жалости, что было ей неприятно.

– Все снаружи, – открыв дверь, сообщила еще более мрачная (если вообще такое возможно), чем обычно, Марни. – Перчатки не понадобятся, – буркнула она, проводив девушек по коридору и показав рукой на черный ход.

– Тогда оставить или снять? – прошептала Селия.

Лотти прислушивалась к голосам снаружи и не ответила.

То, что это не привычный прием в саду, стало ясно в первую же секунду. Ни тебе шатра (миссис Холден неизменно расставляла шатер на случай дождя), ни раскладных столов. Как же они подадут еду? – рассеянно подумала Лотти и тут же мысленно выругала себя за то, что рассуждает, как Джо.

Они прошли внутренний двор, и Марни указала на ступеньки, которые вели на маленький отрезок частного пляжа. Именно там расположились гости. Они сидели или полулежали на разноцветных одеялах, вытянув босые ноги, и о чем-то беседовали.

Аделина Арманд, в бледно-розовом летнем платье из крепдешина, в белой мягкой шляпе с широкими полями, восседала на светло-зеленой шали с атласным отливом. Менее экстравагантной Лотти ее до сих пор не видела. Хозяйку окружали трое мужчин, включая Джорджа, который под сенью большого зонта срезал листья с какого-то необычного растения (артишока, как позже объяснила Аделина) и по одному передавал ей. На Френсис был купальник, открывавший на удивление худое загорелое тело. Она чувствовала себя явно комфортнее без одежды и сейчас, расправив плечи, от души смеялась над шуткой собеседника. По крайней мере четыре бутылки красного вина стояли открытыми. Никого из гостей Лотти не узнала. Она замерла, понимая, что в своем наряде и белых перчатках выглядит глупо. Селия уже пыталась снять перчатки, спрятав руки за спиной.

Джордж оторвался от своего занятия и увидел девушек.

– Добро пожаловать на наш маленький djeuner sur l’herbe![7] – воскликнул он. – Идите сюда, присаживайтесь.

Селия, успевшая скинуть туфли, шла по песку, слегка покачивая бедрами, туда, где сидел Джордж. Лотти однажды застала ее дома за отработкой этой походки, когда Селия думала, что никто не видит.

– Проголодались? – поинтересовалась Френсис, которая выглядела непривычно веселой. – У нас сегодня форель и восхитительный травяной салат. Или, если хотите, холодная утка. Кажется, там еще осталось немного.

– Мы сыты, спасибо, – ответила Селия, опускаясь на песок.

Лотти присела за ее спиной, жалея, что мало кто из гостей остался стоять и нельзя среди них затеряться.

– Как насчет фруктов? Нам прислали роскошную клубнику. Кстати, Марни уже подала ее?

– Им нужно не поесть, а выпить, – заявил Джордж и тут же принялся хлопотать, наливая красное вино в два больших бокала. – Вот, – сказал он, поднимая один из них к свету. – Это для Красной Шапочки.

Селия бросила взгляд на свою юбку, а затем снова на Джорджа, довольная его вниманием.

– Выпьем за нежный цветок юности.

– О, Джордж. – Какая-то блондинка в огромных солнцезащитных очках перегнулась и фамильярно похлопала его по руке. Этот жест разозлил Селию.

– Пусть насладятся ею, пока она есть. – Блеск глаз и манера растягивать слова свидетельствовали о том, что он пил с самого утра. – Бог знает, сколько они будут так выглядеть, но, скорее всего, недолго.

Лотти уставилась на него в недоумении.

– Френсис знает. Пройдет лет пять, и они превратятся в тяжеловесных матрон, поборниц моральных устоев Мерхема, а за их юбки будет цепляться парочка отпрысков.

– Ничего подобного я не знаю. – Френсис с улыбкой скрестила длинные ноги на одеяле.

Что-то в тоне Джорджа заставило Лотти почувствовать неловкость, в то время как Селия взяла бокал и, словно принимая вызов, одним глотком осушила его наполовину.

– Только не я, – заявила она, усмехаясь. – Через пять лет вы меня здесь не найдете.

– Non? А где же ты будешь? – Шляпа не позволяла разглядеть лицо Аделины. Виднелся лишь аккуратный маленький ротик, сложенный в вежливую, пытливую улыбку.

– Не знаю. В Лондоне, наверное. В Кембридже. Возможно, даже в Париже.

– Только не в том случае, если твоя мама настоит на своем. – Что-то в нарочитой расслабленности Селии возмутило Лотти. – Она хочет, чтобы ты осталась здесь.

– Ничего. В конце концов она смирится.

– Это ты так думаешь.

– В чем дело? – спросил Джордж, склоняя красивую голову к Селии. – Родительница беспокоится за твое моральное благополучие?

Селия и Джордж обменялись такими взглядами, что у Лотти сжалось в груди.

– Ну-у… – лукаво протянула Селия. В ее глазах внезапно вспыхнул многообещающий огонек. – Как-никак вокруг бродит множество серых волков.

В конце концов Лотти пристроилась на шали Аделины и с трудом поборола желание смахнуть песок со складок. Она мучилась сознанием, что чересчур нарядна и провинциальна, с трудом следила за разговорами вокруг и чувствовала себя не в своей тарелке. Аделина, которая обычно старалась сделать так, чтобы девушка не испытывала неловкости, увлеклась беседой с каким-то мужчиной, которого Лотти раньше не видела. Она потягивала вино, стараясь не морщить нос, и время от времени брала вишни из вазы.

– Сказочный дом, Аделина, дорогая. Скорее модерн, чем деко. Как тебе кажется?

– Конечно, Рассел – идиот. А если он думает, что Иден обратит хотя бы малейшее внимание на него и всю эту ученую братию, то он безмозглый идиот.

– Я тебе говорил, что Арчи наконец представляет свою работу на Летней выставке? Картину повесили так, что она смотрится как почтовая марка, но нужно довольствоваться тем, что имеешь…

День тянулся долго. Кокосовых кексов не подавали. Лотти накинула на плечи кардиган, чтобы не загореть, и наблюдала, как медленно отступает море, расширяя береговую полосу и превращая затейливый замок из песка, который, должно быть, соорудили рано утром, в бесформенный холмик. За ее спиной как безумная хихикала Селия – видимо, порядком выпила. Девушкам позволялось пить вино только на Рождество, и от наперстка хереса, который они попробовали перед обедом в прошлом году, Селия раскраснелась и возбужденно разговаривала тонким голосом. Лотти выпила полбокала, а остальное украдкой вылила в песок. Н даже от этих нескольких глотков в голове стоял туман, мысли путались.

Когда Марни убрала последние тарелки, Лотти немного передвинулась, чтобы видеть Селию. Та как раз рассказывала Джорджу о своей «последней поездке в Париж». Тот факт, что она никогда не бывала в Париже, не повлиял на красочное описание, но Лотти, заметив, что между Селией и блондинкой накаляется атмосфера соперничества, подумала, что было бы непорядочно разоблачить ее сейчас. Блондинка продолжала улыбаться из-под солнцезащитных очков, но улыбка все больше походила на оскал, и Селия, почуяв победу, совсем отпустила тормоза.

– Разумеется, в следующий раз я обязательно пообедаю в «Ла Куполе». Вам случалось бывать в «Ла Куполе»? Мне говорили, что там подают восхитительных лобстеров.

Она вытянула ноги перед собой, позволив юбке задраться выше колен.

– Мне ужасно жарко, Джордж, – внезапно объявила блондинка. – Пойдем в дом.

«Ну, Селия, – подумала Лотти, – тебе попалась достойная соперница».

Селия взглянула на Джорджа, который курил сигару, откинув голову и подставив лицо солнцу. На ее лице промелькнуло грозовое выражение.

– Да, пожалуй, довольно тепло, – откликнулся Джордж и принялся стряхивать песок с рукавов.

Тогда и Френсис встала:

– Я тоже перегрелась. Думаю, самое время искупаться. Ты пойдешь, Аделина? Кто-нибудь еще?

Аделина отказалась:

– Меня совсем разморило, дорогая. Я лучше посмотрю.

Но Джордж, тряхнув головой, как большой мохнатый пес, начал расстегивать рубашку и даже как будто оживился.

– Именно это нам сейчас нужно, – сказал он, гася сигару. – Хорошенько освежиться, окунувшись. Ирен?

Блондинка сморщила носик:

– Я ничего с собой не взяла.

– Тебе не нужен купальник, женщина. Довольно и комбинации.

– Нет, Джордж, право. Я посмотрю отсюда.

Остальные мужчины тоже раздевались, до трусов или брюк. Лотти, опасавшаяся, как бы не задремать, встрепенулась и наблюдала за всеобщим раздеванием с легкой тревогой.

– Пошли, девчонки. Лотти! Уверен, ты умеешь плавать.

– Она даже не заходит в воду.

Теперь Лотти убедилась, что Селия пьяна. Иначе она ни за что бы не отозвалась так беспечно о неумении Лотти плавать (повод глубоко устыдиться для жителя морского побережья). Она бросила на подругу бешеный взгляд, но Селия не обратила на него никакого внимания. Она была занята своей молнией.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь плавать. – Селия широко улыбнулась. – И не смотри на меня так, Лотс. Я в комбинашке. По сути, то же самое, что купальник.

В следующую секунду она с визгом и криками побежала к воде вслед за Джорджем и горсткой других купальщиков. Френсис медленно пошла по воде и, только когда волны начали достигать ее талии, нырнула, словно дельфин, сверкнув мокрым блестящим купальником, похожим на шкурку тюленя.

Селия зашла в море по колено и остановилась в нерешительности. Тогда Джордж схватил ее за руку и со смехом крутанул так, что она плюхнулась в воду. Остальные с веселым смехом прыгали по волнам, толкали и обрызгивали друг друга – мужчины с обнаженными торсами и женщины в белье из тонкого многослойного кружева. Ни на одной из них, заметила Лотти, не было корсета.

Однако, когда Селия повернулась к ней, чтобы помахать, Лотти пожалела, что миссис Холден так и не удалось заставить дочь носить корсет: комбинация и белье насквозь промокли и уже мало что скрывали. Вниз, под воду, – пыталась она жестом показать подруге, но безуспешно: Селия хохотала, откинув голову, и ничего не замечала.

– Не волнуйся, дорогая, – тихо прозвучал голос Аделины, неслышно подошедшей сзади. – Никто не обратит внимания. Во Франции мы привыкли оставаться обнаженными выше талии.

Лотти, стараясь не задумываться о том, что еще происходит во время таких поездок во Францию, слабо улыбнулась в ответ и потянулась к бутылке с вином. Ей вдруг срочно понадобилось подкрепиться.

– Просто миссис Холден, думаю, была бы ужасно недовольна, – пояснила она.

– Тогда держи, – Аделина протянула ей нечто вроде большой шали с ярким узором, – отнеси ей. Скажешь, что это саронг и его носят самые известные люди. Сошлись на меня.

Лотти готова была расцеловать ее. Она взяла кусок ткани и зашлепала по пляжу, на ходу обвязывая кардиган вокруг талии. Дело шло к вечеру: риск загореть был минимальным.

– Держи! – крикнула она. Отступающие волны ласкали ее голые ступни. – Селия, примерь это!

Селия не слышала. Или не хотела слышать. Как раз в этот момент Джордж, схватив ее поперек туловища, поднял в воздух и снова уронил в волны, и она визжала от восторга.

– Селия!

Безнадежно. Лотти ощутила себя чьей-то престарелой дотошной тетушкой.

В конце концов ее увидел Джордж и пошел навстречу, разрезая волны. Волосы облепили его голову, а закатанные брюки – ноги.

Лотти старалась не опускать взгляд ниже его пояса.

– Вы не могли бы передать это Селии? Аделина сказала, что это саронг или что-то в этом роде.

– Саронг? Надо же! – Джордж взял шаль и оглянулся на Селию, которая запрыгивала спиной на волну. – Считаешь, ей нужно прикрыться?

Лотти взглянула на него с непроницаемым выражением лица:

– Думаю, она не сознает, что практически раздета.

– Ох, Лотти, Лотти, маленькая серьезная поборница морали… Посмотри на себя. Ты измучена жарой, а беспокоишься о подруге. – Джордж покосился на шаль, и губы его растянулись в улыбке. – У меня есть лучшее решение. Думаю, это тебе нужно охладиться. – Он быстрым движением обхватил ее за талию и перекинул через мокрое плечо.

Джордж вприпрыжку побежал на глубину, и Лотти подбрасывало при каждом его шаге. Она в панике пыталась завести руку за спину, чтобы проверить, не задралась ли юбка, и вдруг полетела вниз. Огромная волна соленой воды с силой ударила ей в лицо, и она с трудом нащупала дно. Где-то там, над головой, звучал сдавленный смех, но уже через секунду, кашляя и отфыркиваясь, она вынырнула.

Лотти поднялась во весь рост и немного постояла, ничего не видя. Глаза щипало, в горле першило от соли. Сплюнув пару раз, она слепо двинулась к берегу и там согнулась пополам, задыхаясь. Платье облепило ноги, его верх из светлого хлопка стал почти прозрачным, ясно очертив бюстгальтер, многослойные нижние юбки склеились в одну. Лотти поднесла руку к волосам и обнаружила, что черепаховый гребень, под который они были собраны, исчез.

Джордж стоял подбоченившись и ухмылялся. Селия за его спиной изумленно смотрела на подругу.

– Ах ты, грязная свинья! – непроизвольно вырвалось у Лотти. – Ты грязная, грязная свинья! Это было отвратительно!

Джордж на секунду опешил. На одеялах за ее спиной стихли все разговоры.

– О, для вас всех это чертовски смешно! – вопила Лотти, чувствуя застрявший в горле огромный ком и понимая, что вот-вот брызнут слезы. – У вас денег куры не клюют, вы все одеты в эти чертовы льняные костюмы, и вам плевать, если они испортятся! Только посмотрите на мое летнее платье! Оно ведь у меня лучшее! Миссис Холден теперь меня убьет! И чертов гребень потерялся!.. – Слезы все-таки хлынули – горючие слезы досады и унижения.

– Полегче, Лотс. – Селия сникла.

Лотти понимала, что ставит ее в неловкое положение, но ей было все равно.

– Ладно тебе, Лотти. Это была всего лишь шутка. – Джордж шагнул к ней с виноватым и в то же время раздраженным видом.

– В таком случае, очень глупая шутка. – Аделина подошла к Лотти, собираясь набросить ей на плечи свою шаль. В глазах Аделины стоял легкий укор. Когда шаль оказалась у Лотти на плечах, она уловила пряный жасминовый аромат. – Джордж, ты должен извиниться. Лотти – наша гостья, и ты не имел никакого права так шутить. Лотти, мне очень жаль. Я уверена, мы уговорим Марни постирать твое прелестное платье и сделать так, что оно будет как новое.