Обман Инкорпорэйтед (сборник) Дик Филип

– Только в женских портмоне есть отделения для мелочи, – Бекхайм выложил маленькую стопку погнутых белых карточек. – Клиентам раздавать? «Стюарт Хедли – продавец телевизоров, «Продажа и обслуживание современных телевизоров. 851, Бэнкрофт-Авеню, Сидер-Гроувс, Калифорния», – Бекхайм рассмотрел заляпанную, мятую карточку, на которой было напечатано топорное изображение кричащего осла. Внизу карточки стояла подпись: «Приходи оттянуться, осел. Перепихон гарантирован». – Что это? – спросил Бекхайм.

Хедли обиженно пробормотал:

– Просто шутка. Шалость: это ничего не значит.

Бекхайм отложил карточку и порылся глубже. Он вытащил смятую пачку сложенных полосок бумаги, на которых простым карандашом были написаны имена, адреса и номера телефонов.

– Клиенты, – предположил Бекхайм. – Перспективы продаж.

– Да, – подтвердил Хедли. – И близкие друзья.

– Ключи, – Бекхайм выложил ключ от машины и два ключа от дверей. – Один от вашей квартиры, другой – от магазина?

– Верно, – сказал Хедли. – И еще ключ от магазинного грузовика: иногда мне доводится пригонять его из гаража.

– А это что? – Бекхайм выложил тусклый плоский диск из какого-то непонятного металла. По центру было пробито квадратное отверстие.

– Мой амулет, – смущенно ответил Хедли. – Китайская монета – я нашел ее на пляже еще в детстве.

Бекхайм неспешно отгибал целлофановые пленочки, один за другим изучая документы Хедли.

– Карточка соцобеспечения. Водительские права. Призывное свидетельство… Вас комиссовали?

– Проблемы с печенью, – пояснил Хедли.

– Членский билет «Оленьего клуба»[83], – Бекхайм перешел к следующему набору покрытых пятнами пота карточек, запихнутых в потрепанные, пожелтевшие квадратные отделения. – Фотокопия вашего свидетельства о рождении. Вы родились в Нью-Йорке?

– Совершенно верно. Я вырос в Вашингтоне, округ Колумбия.

– Читательский билет, – Бекхайм достал пару карточек, лежавших в самом низу. – Направление на госпитализацию от «Синего креста». Отрывные талоны за рисунки для Королевского конкурса «Бензиновый счастливчик»… – Он оставил без внимания фотографии Питера и Эллен. Из-под последней целлофановой пленочки Бекхайм вытащил снимок, засунутый подальше от посторонних глаз. – Кто эта женщина? Это же не ваша жена?

– Нет, – неохотно признался Хедли. – Это девушка, с которой я встречался когда-то давно.

Бекхайм чинно рассмотрел фотографию: стеснительная, улыбающаяся итальяночка с густыми темными волосами и пухлыми губами, одетая в хлопчатобумажное летнее платье, которое подчеркивало ее чрезмерно выпирающие груди. – Вы до сих пор носите с собой этот снимок? – спросил Бекхайм.

– Забыл выбросить, – словно оправдываясь, ответил Хедли. – Все равно эта девушка живет сейчас где-то в Орегоне.

Добравшись до самого дна бумажника, Бекхайм положил все его содержимое обратно, закрыл и вернул его Хедли.

– И все это, – сказал старик, – может быть стерто в порошок, уничтожено в мгновение ока. А что потом?

– Не знаю, – промолвил Хедли.

Лицо Бекхайма потемнело от злости.

– Нет, знаете! Почему вы упорно твердите, что не знаете? Чего вы не знаете? Вы думаете, что вас можно уничтожить так же, как эти документы? Вы думаете, огонь способен истребить все, из чего вы состоите? Разве не существует чего-то несгораемого – того, что не в силах пожрать огонь?

– Думаю, да. Не знаю, – Хедли сконфуженно покачал головой. – Не знаю, что и думать.

Бекхайм сурово спросил:

– Так, значит, вы собираетесь просто стоять и ждать? Ничего не делая?

– Наверное… да.

Старик криво усмехнулся и растопырил большие серые пальцы.

– Что ж, друг мой, в таком случае никто не сможет ничего для вас сделать. Вам действительно нужна помощь?

– Да, – быстро сказал Хедли.

Бекхайм вздохнул и снова взял свою тяжелую золотую авторучку. Он повернулся на стуле обратно к столу и, придвинув к себе стопку писем, принялся изучать самое верхнее.

– Если бы у меня было хоть немного больше времени, – сказал он. – Так много людей, и так мало времени… Время истекает, его все меньше с каждым днем. Я вижу по газетам, что, возможно, со дня на день мы вступим в войну с Китаем. Четыреста пятьдесят миллионов человек… Разумеется, атомные бомбы сократят это число. Но столько людей… а потом и остальная Азия. Одна страна за другой – бесчисленные миллионы. И наконец, весь мир. Факел. Меч.

Хедли промолчал.

– Выдвиньте ящик рядом с вами, – сказал Бекхайм, не поднимая головы. – Самый верхний.

Хедли неуклюже выдвинул тяжелый деревянный ящик стола, битком набитый чернильницами, скрепками и карандашами, грудами перевязанных резинками карточек, буклетами, брошюрами и блокнотами.

– Что вам достать? – неуверенно спросил он.

Продолжая писать, Бекхайм ответил:

– У вас интересные руки… Вы знаете об этом?

– Думаю, да, – сказал Хедли.

– Дайте мне одну из тех синих карточек. В передней части ящика, возле пузырька с клеем.

Хедли схватил пачку: одна карточка высунулась, и он неловким жестом ее вынул.

– Эту?

Бекхайм задвинул ящик и потянулся за карточкой. Своей тяжелой золотой авторучкой он написал на пустом месте в центре карточки имя: «Стюарт Уилсон Хедли» – уверенная чернильная надпись в середине замысловатого типографского оттиска. Аккуратно, с неторопливым достоинством, Бекхайм выбрал промокашку и промокнул чернила, после чего вернул карточку Хедли.

Перевернув ее в руках, Хедли обнаружил, что это членская карточка Общества Стражей Иисусовых.

– Положите ее в бумажник, – сказал Бекхайм. – К другим своим карточкам. К остальному Стюарту Хедли.

Он так и сделал онемевшими пальцами. Минуту постоял у стола, но Бекхайм уже возвратился к работе. Вскоре Хедли сдался и рассеянно направился к выходу из кабинета.

– Доллар пятьдесят, – бросил Бекхайм через плечо.

Хедли вернулся.

– Что вы сказали?

– Доллар пятьдесят. За ваше членство.

Густо покраснев, Хедли выудил бумажный доллар и два четвертака. Он стиснул их в руке, а затем судорожно уронил на стол. Бекхайм положил авторучку и взял деньги: расправил бумажку, достал из центрального выдвижного ящика гроссбух и сделать запись в графе «Проч. поступления». Положив долларовую купюру и два серебряных четвертака в квадратную металлическую коробку с деньгами и чеками, Бекхайм возобновил работу.

Когда Хедли снова вошел в гостиную, Марша собирала чашки и блюдца. Она быстро, опасливо ему улыбнулась.

– Еще кофе? Хотите чего-нибудь поесть?

– Нет, – отрывисто сказал Хедли.

Марша поспешно отнесла посуду на кухню. Когда женщина вернулась, она уже застегивала на себе короткую замшевую куртку: пока Хедли разговаривал с Бекхаймом, Марша успела переодеться.

– Пора ехать, – объяснила она. – Я отвезу вас обратно… – И, показав на массивную сгорбленную спину Теодора Бекхайма: – Ему нужно работать.

– Я вижу, – низким, потрясенным голосом произнес Хедли.

Марша открыла дверь в прихожую: в гостиную проник мерзкий смрад забившейся канализации, металлический рев радиоприемников и человеческие голоса.

Прежде чем за ними закрылась дверь, Хедли в последний раз увидел Бекхайма. Чернокожий великан не поднял головы, а продолжал молча, сосредоточенно работать, облокотившись на стол и с серьезным видом просматривая груды писем.

Перед тем как выбраться из Сан-Франциско, Марша заехала на автостоянку огромного, освещенного неоновыми огнями супермаркета и поставила «студебекер» на ручной тормоз.

– Подождите здесь, – велела она Хедли, выскочив из машины. – Я сейчас вернусь.

Она юркнула в супермаркет через черный ход – стройная и похожая на мальчика в слаксах и кожаной куртке. Хедли сидел и угрюмо ждал, наблюдая, как другие покупатели входят и выходят, садятся в машины и разъезжаются по темным улочкам.

В это трудно было поверить. Он встретился с Бекхаймом, поговорил с ним, а потом его, Хедли, выставили за дверь. Все закончилось и уже тонуло в прошлом, точно предмет, медленно погружающийся в серо-свинцовую воду.

Хедли почувствовал себя обманутым. Он недовольно закурил, а потом в ярости потушил сигарету. Чего же он ожидал? Возможно, чуда. Чего-то большего, чем эта краткая беседа с последующим выпроваживанием. Но Хедли не разочаровался, а наоборот… испытывал благоговение. Впрочем, он чувствовал себя жестоко обманутым. Сгорбленный потемневший старик с ороговевшей кожей и грузной фигурой, от которого разило затхлым запахом пота и чулана, обладал властью: он выглядел так, словно уже прошел сквозь пекло Армагеддона и вышел из него невредимым. Бекхайм обладал властью, но… утаил ее. В этом и заключался обман: Бекхайм мог спасти его, помочь, но не сделал этого.

Размышляя, Хедли смотрел, как острый, будто нож, силуэт Марши вышел из супермаркета и поспешил через темную автостоянку. Хедли распахнул дверцу машины, и запыхавшаяся Марша плюхнулась на водительское сиденье. Раздувшийся кулек, упавший Хедли на колени, влажно звякнул, когда он его обхватил.

– Что это? – спросил Стюарт, заглядывая внутрь: там лежала литровая бутылка смешанного шотландского виски «Джон Джеймисон».

– Это нам, – пояснила Марша, заводя машину. – Вам не дали выпить. Боже, теперь я и сама могу накатить.

Она пересекла текучую ленту огней, в которую превратилась Маркет-стрит, и выскочила на Тендерлойн. Крошечные лавчонки теснились неровными рядами, растянувшимися по бокам узких улочек: между дешевыми барами и кафе бесцельно курсировали толпы людей. Марша свернула на другую дорогу и помчалась мимо заброшенных фабрик и промышленных складов; пару минут спустя машина въехала на широкополосную автостраду.

– Нам лучше ехать этим путем, – пояснила Марша, пока «студебекер» набирал скорость. Мимо мелькали натриевые лампы, а за разделительной полосой ползли нескончаемые включенные фары.

– Я сверну у Сан-Матео.

Некоторое время они ехали молча. Наконец Хедли спросил:

– Откуда он родом?

– Бекхайм? Он родился в Алабаме – я же вам говорила.

– Я не предполагал, что он такой старый.

– Не такой уж он и старый. Просто уставший… Он столько всего сделал, – Марша с любопытством повернулась к нему. – Что вы о нем думаете?

– Трудно сказать, – Хедли почувствовал, что ее волнует его реакция и она не обретет уверенность, пока не узнает о его ощущениях: казалось, Марша тоже еще до конца не определилась.

– Вы… разочарованы? – спросила она.

– Нет. Разумеется, нет… – Хедли запнулся в нерешительности. – Просто меня возмутили все эти вопросы. Какое ему дело до всего, о чем он спрашивал? До Эллен и Пита. Перерыл весь мой бумажник.

Хедли сердито посмотрел в окно на темную сельскую местность за автострадой. Кое-где светились неоновые вывески. Ночное небо было темно-фиолетовым. Порывисто мерцали немногочисленные звезды, а сзади уже ложился туман. Хедли опустил стекло, и его тотчас овеял теплый ночной ветер. Свежий ветерок приносил запахи прокалившихся на солнце полей и покосившихся деревянных заборов.

Интересно, увидится ли он с Бекхаймом когда-нибудь еще? Слова негра перемешались в мозгу и стерлись из памяти, когда Хедли попытался их вспомнить. Что же Бекхайм на самом деле сказал? Что он имел в виду? Хедли потрогал свой бумажник: там лежала членская карточка, но что это означало?

Карточка лежала у груди, словно семя, посеянное рядом с его плотью. Согретое его телом, возможно, оно пустит корни и прорастет. Возможно, карточка была живой. Бекхайм зарыл ее в тело Хедли, а Хедли принял ее – к худу или к добру, что бы это ни значило. Вот и все, к чему привела их встреча: тонкая синяя картонная карточка. Членство в Обществе, купленное за один доллар пятьдесят центов – такое же, как у тысяч других: рабочих и негров, низших слоев городского и пригородного населения. Как и у всякой непутевой, недовольной шушеры и всевозможных психов. Уэйкфилд наверняка носил точно такую же карточку. Да и Марша, сидевшая рядом с Хедли за рулем: наверное, твердая картонка лежала у нее где-то в сумочке. Только она уже перестала быть твердой: ее выдали так давно, что теперь она размякла и запачкалась.

Женщина сидела, вцепившись правой рукой в руль, а левую положив на бортик открытого окна. Она откинулась на сиденье и задрала подбородок: ветер ерошил рыжеватые волосы и развевал полы замшевой куртки. Неожиданно Марша повернулась и улыбнулась Хедли, обнажив белые, ровные зубы в слабом свете натриевых ламп.

– Как хорошо, – сказала она. – Ветер, и движение. Она так плавно идет… Будто летишь по воздуху, – Марша нажала педаль акселератора, и машина буквально поплыла над кочками и ухабами. Шума двигателя совсем не было слышно – лишь рев ветра, который врывался в кабину, обдувая мужчину и женщину. Вскоре натриевые лампы закончились, и на автостраде стало темно. Машин теперь поубавилось. Марша подалась вперед и выключила приборную доску. Светящиеся цифры, буквы и круговые шкалы угасли: кабина прогрузилась в полную темноту. Лишь охваченный передними фарами полукруг оранжево брезжил в летней ночи.

Чувствуя, как постепенно нарастает скорость машины, Хедли закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Он чуял под собой грозный гул движения и, даже ничего не видя, понимал, что машина несется слишком быстро. Но никаких других автомобилей на дороге не было: во всем мире не осталось больше ничего, кроме маленького «студебекера» и стройной фигуры, сидевшей рядом. Хедли устал. Его вымотала беседа с Бекхаймом. Оглядываясь назад, он осознавал напряженность, возникшую между ними: они обменялись лишь парой фраз, но то было суровое испытание, полное открытий и обретений.

Хедли рассеянно подумал: ко всем ли Бекхайм проявлял такое же любопытство, как к нему? Он прощупывал и подначивал каждого, кто попадал в его поле зрения? Мысли Хедли спутались. Наверное, он вызвал у Бекхайма особый интерес… Вручение карточки, возможно, имело очень большое значение. То был знак. Хедли мог спросить Маршу, насколько это распространено. Бекхайм выделил его… Хедли зевнул и расслабился. Он избранный. В туманной путанице мыслей ненадолго всплыл образ Бекхайма – большого и грузного, в очках с черной роговой оправой, с закатанными рукавами. В теплом ночном воздухе Хедли учуял присутствие чернокожего, словно стелившаяся по полям и дорогам летняя дымка была испариной, выступавшей на древнем черном теле.

Открыв глаза, Стюарт увидел протяженную горную гряду справа от автострады. Машина устремлялась ей навстречу. В складках холмов померещились черты Бекхайма: его нос и лоб, тонкие губы. Часть гряды напоминала его тяжелую челюсть и подбородок. Бекхайм окружал со всех сторон – приятная, утешительная мысль. Хедли мог протянуть руку в открытое окно, в ночную темень, и дотронуться до Бекхайма. Поднять ее вверх и прикоснуться к темной, ороговевшей щеке. Провести пальцами по бугристым скулам, по высоким холмам стариковских бровей.

Машина с резким толчком затормозила. Хедли непроизвольно выпрямился на сиденье, «студебекер» остановился, и Марша выключила зажигание. Стюарт заснул: длинная горная гряда закончилась, и они успели съехать с автострады. Вокруг царила мертвая тишина. Ветер утих. Ни шевеления, ни звука – лишь вдалеке еле слышно стрекотали сверчки, да изредка негромко шелестели ближайшие заросли.

– Где мы? – пробормотал Хедли, встряхнувшись и собираясь с мыслями. – Который час?

– Около полуночи, – Марша чиркнула в темноте спичкой, которая на миг вспыхнула, после чего загорелся неяркий красный огонек сигареты.

– Где мы? – повторил вопрос Хедли. Он не видел ничего за окнами машины – лишь очертания кустов да усыпанную камнями дорогу. Справа маячило что-то расплывчатое и непрозрачное – возможно, здание. Видимо, они находились за городом, на открытой местности. Ему совсем не понравилась эта обстановка.

– Мы почти приехали, – успокоила его Марша. – Осталось около мили. Вы заснули.

Хедли достал из кармана смятую пачку сигарет и перегнулся к Марше за огоньком.

– Знаю. Меня измотала эта история с Бекхаймом.

В темноте горели две сигареты. Хедли глубоко затянулся, положив руку на спинку ее сиденья, впитывая исходившие от Марши свет и тепло. Едкий запах дыма смешивался с ароматом ее волос и кожи: он представил ее рядом – невидимую, но живую, и когда Марша подалась вперед, они соприкоснулись лбами.

– Спасибо, – сказал Хедли, отодвигаясь. Его грудную клетку сжало каким-то тугим обручем: Стюарт задышал осторожно и медленно, стараясь успокоиться.

Через минуту Марша сказала:

– Достаньте бокал – в бардачке есть один.

Она вынула из сумочки ключ и передала его Хедли. Пока он открывал бардачок и рылся там, Марша откупорила бутылку.

– Увидели?

Хедли нашел и вытащил бокал. Марша наполнила его, и они начали пить, передавая бокал друг другу и открыв дверцы, чтобы впустить в салон ночной воздух. Теперь Хедли мог различить фигуру женщины. В слабом звездном свете черты лица Марши казались резкими и мелкими, просвечивающими, точно старинный пергамен. Ее теплое тело словно кальцинировалось: она стало твердым, как полированный камень, лицо слабо светилось, глаза и рот обесцветились. Приоткрыв в полуулыбке губы и задрав подбородок, Марша смотрела куда-то вдаль – сдержанная, мечтательная фигура в кожаной куртке и слаксах. Вскоре она сбросила туфли: в тусклом свете ее голые стопы казались бледными, как у призрака.

Когда-то давно Хедли сидел точно так же рядом с женщиной в темноте и тишине машины. Он сосредоточился и вспомнил. Это была не женщина, а девушка. Они с Эллен сидели ночью в горах, в своем старом «фордике». Мечтали и шептались, делились планами и сумасбродными надеждами. Казалось, это было так давно, хотя прошло всего несколько лет. Все очень похоже: стрекот сверчков в кустах, фиолетовое летнее небо, запах пересохшей шерстяной обивки. Но тогда еще были пиво и чипсы, ну и сестры Эндрюс[84] по радио. Подростковые джинсы и футболки… пухлое, сочное тело его невесты – настоящая плоть, а не полированная кость. Женщина, сидевшая рядом теперь, была холодной, твердой и зрелой. Выдержанный скелет, обтесанный и облагороженный жизненным опытом.

Невозможно представить, что Марша была когда-то девушкой – такой же молодой, как его жена, взбалмошной, глупенькой и несшей немыслимый вздор. Что она хихикала, шепталась, устраивала мудреные эротические догонялки, дразнилась и дурачилась до зари. Замысловатый любовный ритуал… Марша была холодной и суровой, излучала неизменную категоричность. Возможно, она пребывала вне времени, не подчинялась законам развития и разложения.

– Все маетесь, – тихо сказала Марша. – Так ведь, Стюарт Хедли? Вы маетесь, думаете и страдаете всю свою жизнь, – она потянулась и коснулась его руки. – Вы все время так… мучаетесь. Вы знаете, что у вас морщины – лоб, как у старика?

Он усмехнулся.

– Вы же сами предрекаете конец света и заставляете меня страдать. Когда я прихожу в субботу в магазин, там уже стоит старуха с кипой брошюрок «Готовьтесь к Судному дню!»

Марша задумалась.

– Нет… все наоборот. Перепуганная старуха – это вы сами, Стюарт Хедли. Все перепуганные старухи рано или поздно выходят на улицу со своими брошюрками. Они стоят где-то поблизости, потому что люди и так уже боятся.

– Я просто пошутил, – сказал Хедли. Из-за близости женского тела ему не хотелось говорить на отвлеченные темы, и он думал о том, что находилось прямо под рукой: о непосредственной реальности автомобиля.

– Вам не нравится, когда вас называют старухой?

– Конечно, – Хедли пожал плечами. – Но это не суть.

– Я не хотела вас обидеть. Тед вас обидел?

– Нет, – Хедли поспешил закрыть тему. Он еще немного отпил виски, которое, стекая по пищеводу, показалось густым и живым. Словно пушистое, жидкое существо без явственных очертаний… Живая вода. Хедли слегка поперхнулся: он не привык к неразбавленному виски. К тому же оно было тепловатым.

Он сонно зевнул.

– Я устал. Но не так, как раньше. Я расслабился… Эта штука раскрепощает.

– Не забывайте, что вам завтра на работу, – голос Марши звучал на расстоянии, далекий и тихий. – Уже поздно.

– Может, я и не пойду на работу, – самоуверенно сказал Хедли.

– А что взамен?

Он еще не придумал. Есть так много всего… Мир расширился до бесконечности. Но на ум так и не пришло ничего конкретного – лишь смутное чувство бесполезности, с которым ассоциировался завтрашний рабочий день.

– Что угодно, – лениво ответил Хедли. – Буду собирать яблоки в долине. Грести гравий в дорожной бригаде. Пойду моряком. Водителем грузовика. Лесным пожарным.

– Вы маленький романтик, – мягко сказала Марша.

– Возможно, – он тупо уставился перед собой в темноту, голове помутнела от усталости и паров «Джона Джеймисона». Расслабляющее тепло позволило свободно опуститься на дно: теперь уже непросто было найти свое место во времени и пространстве. Хедли отрешенно задумался, где он находится… и в каком времени? Кто он из длинной цепочки Стюартов Хедли? Ребенок, мальчик, подросток, продавец, пожилой отец… В мозгу толпились дремотные мечты. Выплывая из уголков и закутков памяти, сгустки амбиций и страхов медленно перемещались туда-сюда – водоворот течений, которые всегда были его неотъемлемой частью.

– Прочь, – буркнул он. – Это я не вам, – пояснил он Марше, – а тараканам в голове.

Она улыбнулась.

– Тараканам? Какой вы странный, Стюарт Хедли.

От досады он нахмурился.

– Почему вы постоянно называете меня Стюартом Хедли? Или Стюарт, или Хедли, но только не вместе.

– Почему?

Он сосредоточился, но, так ничего и не придумал, в раздражении отмел этот вопрос.

– Скажите ради бога, что вы за человек? Я ни капельки вас не понимаю… семейка поганок, пробивающихся из-под земли. Охотитесь за нами – чего вы пытаетесь добиться? – Хедли сердито отодвинулся от нее. – Что я должен сделать – встать на четвереньки и помолиться? – Его удивило собственное чувство обиды, которое закипело внутри, развязав ему язык. – Я же сам приехал – чего ему от меня еще нужно? Он говорит, мол, мне решать. Да если б я знал, что мне делать, неужели я бы приехал?

Слушая с внимательным, трезвым видом, Марша сказала:

– Я даже не подозревала, что вы так разозлились.

– Ну разумеется, я разозлился! Я проделал весь этот путь впустую… – Хедли стал говорить неразборчиво из-за разочарования и замешательства. – По-моему, это нечестно. Он ничего не сделал: просто сидел и работал.

– А чего вы от него ждали?

– Не знаю.

– Чудесного исцеления? – мягко продолжила Марша. – Он не святой – не умеет воскрешать мертвых и умножать хлеба.

– Он мог хотя бы выслушать меня!

Она подозрительно спросила:

– А что вы собирались сказать?

Хедли безмолвно покачал головой.

– Он должен был знать. Я думал, он поймет. Я нуждался в его помощи – но не получил ничего, кроме синей карточки. Которая обошлась мне в полтора доллара.

– Возможно, – сказала Марша, – уже слишком поздно. Впрочем, не знаю. Наверное, он понимает вас лучше, чем я… Я спрошу его.

– Да как бы он понял? Он же глянул в мою сторону от силы пару раз!

Ровные белые зубы Марши внезапно обнажились от смеха.

– Он присматривался к вам, Стюарт Хедли.

Хедли охватил сильный страх.

– А, вы хотите сказать, что я не удовлетворил требованиям? – Его голос дрогнул. – Меня не стоит спасать? Я не вхожу в группу избранных, вот в чем дело?

– Стюарт Хедли…

– Перестаньте называть меня так!

Ноздри женщины раздулись.

– Никто не решает, кого можно спасти. Никто не выбирает – это вам не призывная комиссия, отбирающая годных людей. Вы спасены по той же причине, по которой мяч катится вниз с горы, – в силу законов природы.

Хедли угрюмо крякнул и угомонился.

– Чушь все это. Предопределение… помню я эти штучки. Спасенные и проклятые, – он холодно повысил голос. – Нахер, я не собираюсь сидеть сиднем. Это нечестно. Я должен что-то делать: я думал, он скажет мне, что нужно делать… – Внезапно Хедли замолк.

– Вам придется решать за себя самому, – сказала Марша. – Он же вам сказал, помните? Решать только вам.

– Проехали, – Хедли глотнул еще «Джона Джеймисона» и почувствовал тошноту: желудок скрутило, а к горлу подступил сырой металлический комок, которым он чуть не подавился. Стюарт неповоротливо отвернулся и выплеснул содержимое бокала на темный асфальт.

– Что вы делаете? – резко спросила Марша.

– Ссу.

Она рассмеялась.

– Вам хватит. Отдайте мне бутылку, – она взяла литровку и закрутила на ней крышку: резкий металлический щелчок. Марша засунула бутылку и бокал в бардачок и заперла его.

– Возможно, я что-нибудь сделаю, – заявил Хедли через некоторое время.

– Например?

– Пока не знаю. Лучше не будем об этом.

Ночной ветер начал остывать: Хедли протянул руку и закрыл дверцу.

– Хотите уйти? – Марша подняла свое тонкое запястье и посмотрела на циферблат. – Уже поздно, я отвезу вас домой.

– Подождите, – Хедли судорожно схватил ее за руку, когда она потянулась, чтобы вставить ключ зажигания в замок. – Еще рано.

С минуту Марша не опускала руку, затем улыбнулась и спрятала ключ.

– Человек дела самоутверждается?

– Не хочу пока возвращаться. И еще мне не нравится, когда женщина за рулем, – затем Хедли добавил: – Остаток пути поведу я.

– Вы умеете?

– Конечно. Я же все время вожу сраный магазинный грузовик.

Марша безразлично пожала плечами.

– Как хотите. Но мы не можем здесь больше стоять… Холодает, а мне еще ехать обратно в С.-Ф.

Неожиданно Хедли распахнул дверцу и, шатаясь, вылез из машины. Он захлопнул за собой дверь и сделал пару неуверенных, нетвердых шагов в темноте.

– Вы куда? – взвизгнула Марша.

– Домой. Езжайте обратно – я пойду пешком, – он споткнулся о приподнятую обочину дороги, но сумел восстановить равновесие и стал методично пробираться вдоль края щебенки.

– Господи Боже, – возбужденно крикнула Марша и, выскочив из машины, помчалась вслед за ним. – Вы даже не знаете, куда идти: вы не понимаете, что творите! – Вне себя от злости, она схватила его и яростно затрясла. – Возвращайтесь в машину и ведите себя по-взрослому!

– Отпустите меня, – окосевший и озлобленный Хедли оторвал ее холодные ладошки от своего пальто и отпихнул ее в сторону. – Я знаю, где мой дом, и найду дорогу обратно. Мы еще и не такие прогулки совершали.

– Чертов придурок, – Марша поспешала за ним: ее голос то ли смеялся, то ли дрожал от холода и нарастающей истерики. – Вы отключитесь, и вас переедет машина.

– Только не меня, – сказал Хедли. Поковыляв дальше, он задумался и промямлил: – А почему бы и нет? Пора с этим кончать. Времени осталось мало. Так сказал Бекхайм – слушайте Учителя, – он сошел с дороги в сухие заросли на краю обочины. – Ладно, пойду так. К херам эту дорогу.

Забежав перед ним, Марша в бешенстве преградила ему путь.

– Прекратите! – задыхаясь, выкрикнула она и, впившись руками ему в плечи, подтолкнула обратно к машине. – Садитесь, и я отвезу вас домой. Господи, тут же рядом жилые дома – вас могут услышать.

Хедли схватил Маршу за руки и прижался к ней. Он нащупал пальцами тугие связки, волокна и мышцы ее тела: никакой избыточной плоти – лишь приспособления, необходимые для работы всего организма. Замшевая куртка намокла от ночного тумана, а в волосах искрились и сверкали отблески света. Хедли взял Маршу под мышки, и она ослабила хватку: стиснув локти женщины, он поднял ее над землей, так что Марша поморщилась от боли.

– Прекратите, – прошептала она, отворачивая голову. Внезапно Марша испугалась его: она почуяла в нем глубокую ожесточенность и ненависть. Он больше не был человеком, а стал безличной, непостижимой силой. – Пожалуйста, – прошептала Марша.

Хедли ступил на автостраду подле нее. В ночной тишине слышалось ее резкое и частое дыхание – совсем рядом. До Стюарта дошло, что он по-прежнему держит ее. Она ничего не могла сделать: молча стояла, кусая губы, надеясь, что он смягчится и отпустит.

В его действиях не было ничего сексуального. Он не испытывал ни желания, ни страсти – лишь холодную боль и растущую злобу. Плоть Марши внушала ему отвращение: от ее близости по телу бежали мурашки. Сухое, еле теплое, змеиное тело… В душе Хедли поднялись брезгливость и омерзение, усиливающаяся жажда мести.

– Черт возьми, – проворчал он, – это нечестно.

Все его разочарование и застарелая неудовлетворенность поднялись на поверхность. Его опять обманули, и в этом виновата она.

– Это неправильно! – заорал Хедли и, пытаясь заглушить собственную боль, начал стискивать ее все крепче и крепче.

– Прекратите, – сказала Марша дрожащим голосом и в панике она попыталась вырваться. – Я закричу… боже ж ты мой!

Она высвободила одну маленькую руку и замахнулась на него: в холодном звездном свете блеснули острые ногти. Хедли отразил удар и, полуобернувшись, рывком схватил ее, после чего не то понес, не то поволок обратно к машине и свалил грудой на сиденье.

– Никакой травы, – заплетающимся языком сказал он. – Только не в мусоре и в траве.

Марша перестала драться.

– Сдаюсь, – скрипучим голосом сказала она. – Вы меня отпустите? Ладно, я все сделаю. Ну, отстаньте же от меня!

Неожиданно Хедли отпустил ее, она выпрямилась, закинула волосы назад и обшарила сиденье. Теперь он хотя бы перешел на понятный ей уровень: его напор приобрел наконец узнаваемую направленность. Так ей, по крайней мере, казалось. Марша решила, что он почувствовал сексуальное желание – физическое влечение, вызванное ее присутствием, ночной темнотой и алкоголем, но она ошибалась.

– Кажется, я уронила там свою сумочку, – неуверенно сказала Марша, немного оправившись.

– Вот она, – Хедли нашел сумочку на полу машины и грубо всучил ей.

– Спасибо, – она порылась там дрожащими руками. – Слава богу, ключи на месте, – посидела минуту, откинувшись на руль и пытаясь отдышаться. – Послушайте, вы сознаете, что вы делаете? Или вы просто напились? – Марша тянула время.

– Сознаю, – и это была правда. Хедли ошибся в ней… Переоценил каждую линию ее тощего, надменного тела. И его беспощадная неприязнь усилилась.

– Вы и впрямь хотите? Вы с ума сошли, – ее усталый голос смягчился. Страх прошел: Марша снова почувствовала в нем личность, а не одержимого. Что бы это ни было, наваждение закончилось. Он снова стал обычным человеком.

– Уже поздно, и я вымоталась, – сказала Марша. – Только не здесь – вы совсем с катушек слетели. Тоже мне, нашли подходящее место. К тому же вся эта потасовка, – ее голос жалобно дрогнул. – Я сама виновата. Это заклятое место, Стюарт Хедли. Ничего не получится… Все это неправильно.