Обман Инкорпорэйтед (сборник) Дик Филип

– Почему они уехали? – с легким любопытством спросил Хедли.

– Они вернутся позже, – Эллен проворно взяла его за руку. – Хочешь войти? Готов?

– Конечно, – Хедли уже забыл о Гоулдах и угловатой походкой двинулся к дому.

Старинное деревянное строение некогда было приличным, внушительным особняком: когда эта часть города была еще новой, оно возвышалось над всем кварталом. Нарядные башенки указывали на то, что самый радужный период жизни дома пришелся на начало столетия. Потемневшие дранки покрывали бока, словно жесткие каштановые волосы: заляпанные и поломанные дощечки тянулись неровными рядами до самой крыши. Дом был трехэтажным. Просторный участок окружала ржавая железная изгородь: в одном углу припадала к земле раскидистая грязная пальма, рядом с которой когда-то стоял гараж. На окнах верхних этажей висели рваные шторы. Пропитанная битумом кровля тускло отливала рыжиной. Вдоль потрескавшейся серой бетонной дорожки росли увядшие герани. Массивная передняя веранда состояла из расколовшихся, прогнувшихся досок, и на ее выцветшей синеве проступали плетеный стул и растение в горшке, а в углу валялась груда заплесневелых газет.

– Немного подкрасить, и был бы как новенький, – оптимистично сказала Эллен, которая помогла мужу подняться по трем бетонным ступеням к тяжелым воротам и остановилась, пережидая, пока Хедли смиренно возился с засовом. – Конечно, староват.

– Где наша половина? – он придержал для нее ворота, после чего закрыл их у себя за спиной. Хедли шатко и неуверенно направился к веранде, но Эллен остановила его и осторожно повела вокруг дома.

– Нам заходить не сюда: у нас собственный вход, – попутно она бодро объяснила: – Владелица дома, миссис Невин, живет на верхнем этаже. Он забит от отказа мебелью: я заглянула туда в тот день, когда откликнулась на объявление. Второй этаж, по словам хозяйки, занимает «молодая шантрапа» из Лос-Анджелеса: он сочиняет рекламу, а она приглашает знакомых мужчин, когда его нет дома. На первом этаже живут очень тихие люди: они изредка устраивают вечеринки, но допоздна никогда не засиживаются, не считая того случая, когда миссис Невин пришлось спуститься и вежливо попросить их не шуметь.

– А мы где? – спросил Хедли.

– В самом низу – в подвале, – Эллен нагнулась и повернула ручку низкой двери. – Заперто, – она достала ключ и отперла замок. – В общем, мы будем жить здесь. Мы войдем сюда, как мистер и миссис Крот. Не возражаешь?

Хедли не возражал. Они шагнули в темное, сырое помещение. Эллен отдернула покрытую толстым слоем пыли занавеску, и хлынул солнечный свет. Потолок вздувался от печных труб – огромных металлических туннелей, оплетенных паутиной и покрытых копотью. Вдоль стены проходили водопроводные и газовые трубы; комната была длинной, мрачной и тихой, с низким потолком. Никакой мебели. Две стены без окон, а напротив третьей росла раскидистая старая пальма. В дальнем конце комнаты дверь вела во вторую. Хедли отдал Пита жене и прошел туда.

За длинной низкой гостиной располагалась крошечная тесная кухонька: втиснутый в угол домашний ледник уравновешивали раковина и испорченная черная газовая плита.

– Без буфета? – весело спросил Хедли.

– В соседней комнате, – ответила Эллен, войдя следом.

От кухни ответвлялась вереница крохотных клетушек – лабиринт проходов, заканчивавшийся обеденным уголком, двумя спальнями, туалетом, душевой кабиной и, наконец, прачечной. Еще одна подвальная комната оставалась невостребованной: пол там был усеян мокрой грязью. Заляпанные, пожелтевшие стены из гипсокартона. В квартире царил запаха сырости и плесени. Где-то в стене скреблась мышь, и, помимо этого, не слышалось никаких звуков. Пальма защищала от уличного шума. Потолок толстый, непроницаемый. Полная изоляция.

– Мне напоминает каземат, – с тоской сказала Эллен.

– Все хорошо, – перебил Хедли, – давай не будем про казематы.

Эллен виновато покраснела.

– Прости. То есть ты и правда так не думаешь? Не такая уж она и голая: мы можем все привести в порядок.

– Думаю, сможем, – сказал Хедли и, засунув руки в карманы, побродил, осматривая каждую комнату. В чулане случайно наткнулся на себя самого: из осколков разбитого зеркала, сложенных в коробку из-под обуви, глянуло его собственное отражение – раздробленное и искривленное. Это стало тяжелым ударом: Хедли закрыл дверь и прошагал из комнаты в кладовку.

– Я знаю одно, – с сухой иронией сказал он Эллен. – Я больше не стану привлекательным молодым человеком за прилавком. С этим покончено раз и навсегда.

– Правда? – непонимающе переспросила Эллен. – Это хорошо, я рада.

Хедли показал на свою пустую левую глазницу.

– Я имею в виду вот это, – он коснулся забинтованной изуродованной челюсти. – Ну, и остальное.

Эллен захлопотала у раковины.

– Придется все это привести в порядок. Боже, как здесь грязно, – она сорвала пару газет, прикнопленных к стене. – Надо будет отдраить – всю квартиру.

– Займемся делом, – подхватил Хедли.

– Нет! – Эллен быстро обернула встревоженное, умоляющее лицо. – Тебе нельзя ничего делать: ты должен отдохнуть еще хотя бы два месяца. Твое ребро… – Она опустила руки ему на плечи и серьезно посмотрела в лицо. – Пожалуйста.

Хедли подошел к двери и нагнулся, чтобы закрепить ее в открытом положении. Он придвинул ногой прямоугольный обломок бетона и немного постоял в проеме спиной к жене. Сидевший в углу комнаты Пит заревел: его лицо вдруг раздулось, потемнело, и он бешено замахал ручонками.

– Что случилось? – спросил Хедли, повернувшись к ребенку.

– Руку прищемил, – Эллен оттащила что-то от младенца. – Какая-то штуковина. Наверное, дверная петля от буфета.

Она сбросила куртку и швырнула ее на подоконник. Заранее приготовившись к работе, Эллен надела старые выцветшие джинсы и забрызганную краской холщовую рубашку. Теперь она живо скинула туфли и принялась собирать орудия, привезенные на этой неделе.

– Поехали, – объявила она, принесла в кухню цинковое ведро и всыпала туда мыльного порошка, а пока мыло с шипением растворялось в горячей воде, нарвала тряпок из выброшенной хлопчатобумажной простыни и обвязала голову пестрым платком. – Ты присядь, – предложила она Хедли, – или выйди на улицу. Я начну со стен.

Эллен намылила тяжелую жесткую щетку и поискала, куда бы встать.

– Не дотянусь до потолка, – жалобно сказала она. – Ты не мог бы… что-нибудь придумать?

Хедли принес ей из ветхого гаража деревянный ящик, куда можно было встать. Эллен с благодарностью влезла на него и принялась чистить потолок: грязная вода стекала по ее голым рукам в закатанные рукава и капала на лицо. Эллен радостно улыбалась ему сверху вниз с широко открытыми, полными надежды глазами.

– От меня есть хоть какая-то польза? – спросила она.

– Ты отлично справляешься, – ответил Хедли. – Но, по-моему, уже пора передохнуть и выпить пива.

– Нам придется раздобыть лед, – напомнила Эллен. – Для ледника… И по-моему, сперва его нужно помыть, – она сморщила нос. – Он дурно пахнет.

Хедли осторожно уселся на пороге, раздвинув колени и сцепив руки. Лицо опалило теплое осеннее солнце: он сощурился и отвернул голову. Слабый ветерок пошевелил пальму, и она резко, тяжеловесно зашелестела, словно очень старая птица порывисто задвигалась во сне.

Солнечный свет поднял Хедли настроение. Он любил солнце: тело расслабилось, и тупая ноющая боль в суставах немного утихла. Все части тела ныли так или иначе: постоянная боль стала фоном, дальней спутницей, постепенно уменьшаясь на уровне подсознания. Темная пустота с одной стороны головного мозга… это было хуже всего. Хедли умело сфокусировал взгляд на кошке, пробиравшейся между машинами на противоположной стороне улицы. Несмотря ни на что, видел он довольно хорошо и мог свободно передвигаться. Ну, а ребро в конце концов заживет.

Большая часть организма заживет. Если долго сидеть на солнце, наверное, даже глаз вырастет на прежнем месте – поначалу совсем крошечный, но затем он будет становиться все больше и больше, пока не достигнет полного размера. Впрочем, это маловероятно. Чем дольше Хедли думал об этом, тем сильнее сомневался, что подобное может произойти. Мысль быстро скукожилась, и он с сожалением ее отпустил. Произошедшие события оставили в нем неизгладимый след: к худу ли, к добру ли, но он уже не был прежним Стюартом Хедли.

В сущности, он не был никаким Стюартом Хедли во многих смыслах. Когда-то он задавался вопросом, кто такой и что собой представляет Стюарт Хедли? Но теперь это было уже не важно, поскольку он имел к Стюарту Хедли лишь отдаленное, косвенное отношение. Имя ничуть не волновало: оно было лишь отголоском, не будившим почти никаких эмоций, невзирая на то, что значилось во всех документах из его бумажника. На это имя следовало откликаться, и терпел он его постольку, поскольку.

Хедли сонно достал сигареты и спички, закурил и осторожно вытянул ноги. За железным забором шли ребятишки, толкая велосипед. Они взглянули на Хедли, и голоса их пресеклись, едва они разглядели его изувеченное лицо. Он промолчал, и вскоре они пошли дальше, но разговаривали уже не так громко, как раньше.

Теперь так будет всегда. Хедли помечен, и это всем видно. Ни одна старушка больше не сдаст ему в ремонт свой приемник. Больше никаких шуточек с темноволосой девушкой из киоска с газированной водой в «Вулворте». Однако осознание этого не вызывало у Хедли чувства обиды: теплое солнце расслабило его и умиротворило.

– Можно и мне сигарету? – спросила запыхавшаяся Эллен, спрыгнув с ящика и откинув волосы с глаз. Она подошла к нему и присела на корточки: грязная вода залила ей лицо и руки. Когда Хедли протянул сигарету, Эллен подалась вперед и поцеловала его в затылок.

– Скоро я смогу тебе помочь, – сказал он. – Тогда и вселимся.

– Мы вселимся послезавтра, – прагматично возразила Эллен. – Я просто приберусь, чтобы можно было жить, а потом ты приведешь все в порядок.

– Сколько вещей ты хочешь перевезти от своих родителей?

– Только наши кровати. Ну, и одежду. Посуду… Личные вещи, – она выпрямилась. – Ведь ты не против остановиться там на пару дней?

– Нет, – ответил Хедли: теперь уже он мог вынести что угодно.

– Мы могли бы остановиться у Гоулдов.

– Это не важно. Ты сохранила мебель для гостиной? За нее ведь было заплачено.

– Да, – сказала Эллен. – Мебель для гостиной и кровати, и ту большую лампу, коврики и серебро. Вся мелочь сохранилась. Все, кроме холодильника, плиты и телевизора. Я разрешила их забрать… Не имело смысла их выкупать.

– Ты хочешь сказать, у нас не было выбора.

– Тебе они… нужны?

– Нет, – ответил Хедли. – Мы можем пользоваться ледником.

За пять недель, проведенных в тюремной камере окружной больницы, он научился обходиться без многих вещей.

Эллен вернулась к ведру и тряпкам.

– Зато у нас остался электрический тостер, электрическая кофеварка и блендер «уэринг». Все кухонные приспособления… – Ее голос одиноко затих. – Я не смогла с ними расстаться… в любом случае, мы бы выручили всего пару долларов за штуку.

– Отлично, – добродушно сказал Хедли.

– Хотя, наверное, деньги нам бы пригодились.

– Все будет хорошо, – произнес Хедли. Он выдохнул клуб дыма между геранями и иберийкой и праздно задумался, по силам ли одному мужчине спилить взрослую пальму?

Весь следующий месяц Хедли отдыхал и поправлялся, бесцельно слоняясь по подвальной квартире. Тело медленно заживало, и к нему постепенно возвращались силы. Он очень тяжело болел. Потребовалось много времени, чтобы вернуть утраченное, но восстановилось далеко не все. В конце концов, Хедли махнул рукой, понял, что ждать больше нечего и что на всю жизнь останется лишь то, чем он располагал теперь.

Прежде чем покрасить квартиру, Хедли почистил стены стальной щеткой, соскоблил с дерева старую краску и протравил его морилкой. Под дешевой белой эмалью обнажилось красивое ореховое дерево: медленно и неохотно проступили изначальная текстура и цвет. Хедли терпеливо трудился… Работы было много.

Пока он скреб, тер и чистил, Эллен бегала на службу: Хедли постепенно выздоравливал, а она работала машинисткой-стенографисткой в торговой конторе в центре. Пит и квартира оставались на Хедли. Впервые в жизни он мог долгими свободными утрами размышлять и копаться в себе. В будни не слышалось никаких звуков, не считая мыльных опер, раздававшихся из удаленных приемников, да визга тормозов, когда по улицам мчались грузовики с молоком и хлебом.

Когда зажило ребро, Хедли смог приступить к покраске. Каждую субботу он проводил в малярных магазинах, перебирая цвета и оттенки, краски с высоким блеском, эмалевые, на масляной и водной основе, новые на латексной основе, для кисти и валика, распылители, скипидар, наждачную бумагу – все, что имело отношение к малярному делу. Спокойно и взвешенно выбрав покупку, Хедли принес домой картонную коробку с основными цветами – исходный материал, на котором все строилось.

Аккуратно, шаг за шагом, он продвигался вперед. Процесс был медленный и мучительный: целый день стоя на табурете, Хедли шлифовал, чистил и замазывал щели, убирал многолетнюю пыль и въевшуюся грязь, добирался до подлинного материала, скрытого под несвежими, искусственными слоями. Когда он вскрывал твердые нижние пласты, показывались простые, невзыскательные тона. Хедли обрабатывал каждый квадратный фут, полностью сосредоточившись на ручном труде и целиком отдаваясь работе.

После уборки и покраски настал черед устанавливать новое оборудование. Хедли заказал в оптовой фирме простые потолочные люминесцентные трубки, а затем целый день собирал агрегаты, присоединял стартеры, срывал старую прогнившую проводку и прокладывал прочный алюминиевый кабель в гибкой оболочке. Ночью в квартире запахло краской и газом – от кухонной плиты. В открытые окна доносился аромат осенних листьев, превших в полях и садах. Эллен сидела на кровати и штопала траченное молью покрывало, а Хедли терпеливо чинил смывной механизм в туалете.

Ему хотелось провести улучшенную систему отопления, но это могло и подождать: до зимы еще далеко. Хедли двигался вперед осторожно, шаг за шагом, учился всему заново, начиная с азов. Он пробирался ощупью, как и полагается слабому человеку, выздоравливающему после страшной болезни. Хорошо понимая, какое тяжелое заболевание перенес, он старался не форсировать события.

Хедли сидел на корточках в саду, одетый в старые, рваные, заляпанные штаны, теннисные туфли и спортивный свитер, с загоревшей шеей и вспотевшими руками, сколачивая формы для новых бетонных ступенек. В этом деле он абсолютно не разбирался: ничего не получалось, и Хедли отложил работу в сторону. Не мог же он рассчитывать на то, что справится сразу… Хедли возвратился в квартиру и стал по-новому изучать водопроводную систему.

Как-то после полудня, когда Хедли возился с вытяжной трубой кухонной плиты, к ним заглянули Олсен и Джо Тампини.

– Выглядит неплохо, – робко заметил Тампини, обходя квартиру. При виде магазинного грузовика, припаркованного на улице, Хедли испытал странное чувство, но не обратил на это внимания и налил обоим по пиву.

– Говенный райончик, – буркнул Олсен, взяв пиво. – Спасибо, – он смущенно плюхнулся на диван и нервно согнулся. – Давно не виделись, – наконец произнес Олсен. – Как оно ничего?

– Нормально, – ответил Хедли.

– Ну, ты себя изувечил, – сказал Олсен, мельком на него взглянув. – Это мне пришлось новую дверь ставить.

Хедли кивнул, не отвечая.

– Ты перепугал старика Фергессон на всю оставшуюся жизнь, – продолжил Олсен, вытерев пивную пену с поросшей щетиной верхней губы. – Он чуть в штаны не наделал… С тех пор старик здорово изменился. Ты встряхнул его не на шутку.

Тампини подтвердил.

– Он типа угомонился. Перестал все время на всех кричать.

– Рад слышать, – неопределенно сказал Хедли: он не возражал против разговоров о магазине, но трудно было на них сосредоточиться. – Как торговля?

– Херово, – искренне ответил Олсен. – Фергессон уволил Джека Уайта: взял другого – жопорукого хмыря из «Майберга».

– Я работаю на первом этаже, – сказал Тампини. – Сегодня продал комбинированный «зенит» – его-то мы и доставляли.

– Отлично, – улыбнулся Хедли. – Как твоя девушка?

– Мы поженились, – насилу ответил Тампини, переборов застенчивость: его грудь под рубашкой «эрроу» раздувалась от гордости. – Заезжай как-нибудь к нам на ужин: Вирджиния шикарно готовит.

– Заеду, – пообещал Хедли.

Оба гостя помедлили.

– Приятно тебя видеть, Недотепа, – внезапно сказал Олсен. – Контора уже не та, – он не смотрел Хедли в лицо. – Жалко, что ты ушел, но я рад, что ты послал этого толстожопого Фергессона. Сделай когда-нибудь то же самое за меня.

Хедли промолчал.

– Я всегда считал, что тебе не место в этом вшивом гадючнике, – продолжил Олсен. – Не будь я таким бздуном, давно бы послал его куда подальше и свалил оттуда к чертовой бабушке. Но, видать, не уйду. Видно, я чересчур ссыкливый.

– Никогда так не думал, – возразил Хедли.

– Ладно, – сказал Олсен, рыгнув, – может, оно того и не стоит, – он показал на лицо Хедли. – Без этого буркала видок у тебя страхолюдный. Почему ты не вставишь себе стеклянный? Я знаю одного чувака, кореш мой, так он потерял глаз на войне и вставил стеклянный… Как ни крути, а я рад, что ты это сделал. Если брать в общем, выглядишь ты нормально. Кажется, у тебя все путем.

Хедли задумчиво ответил:

– Все в порядке. Устал немного.

Оба гостя встали.

– Ну, нам пора, – серьезно сказал Тампини. – Как-нибудь еще заскочим.

– Можно мне заехать подкрепиться? – бесцеремонно спросил Олсен. – Я бы не отказался от нормальной жратвы – для разнообразия. А то в этих рыгаловках только желудок гробишь.

– Конечно, – усмехнулся Хедли. – В любое время. Я тебе позвоню, – когда они вышли за дверь, он спросил: – Как думаешь, Фергессону все равно, что вы приезжаете к нам?

– Да пошел он на хер, – рявкнул Олсен, который спускался по бетонным ступенькам, сгорбив спину и повернув голову, точно гигантский краб.

– По-моему, он переживает, – покраснев, сказал Тампини. – То есть мне кажется, он чувствует свою вину. Он знает… – Тампини сконфуженно осекся. – Это, конечно, не мое дело. Но, по-моему, он чувствует свою ответственность.

Хедли кивнул.

– Ему трудно найти людей, которые могут руководить обоими магазинами, – торопливо добавил Тампини. – По-моему…

– Хор-рош! – заорал Олсен из грузовика. – Шевели задницей – нам еще доставлять эту кучу дерьма, а потом возвращаться в магазин.

Грузовик с шумом укатил, а Хедли вошел обратно в квартиру, чтобы вернуться к работе. Он ненадолго задумался о Фергессоне и магазине. Затем воспоминания померкли, и он обрадовался, что так быстро от них избавился. Они больше не плясали вокруг, и Хедли снова сосредоточился на ржавой плите.

Само предложение передала ему Элис. Когда Хедли с женой клали на кухне квадратную битумную плитку, Эллен сказала:

– Мне нужно кое-что рассказать. Не знаю, что ты ответишь: возможно, мне даже не следовало заводить об этом речь.

Хедли поставил клеянку и уселся за кухонный стол. Было уже поздно – почти полночь, и в широко распахнутые окна лился густой ночной воздух. Вся улица была погружена в темноту и неподвижность. Вокруг лампочки под потолком гудели и били крыльями пузатые насекомые.

– По-моему, я знаю, о чем идет речь, – сказал Хедли. – Тампини кое о чем заикнулся перед уходом.

Продолжая класть плитку, Эллен промолвила:

– Сегодня в контору приходила Элис Фергессон: она узнала, где я работаю, у моей матери. Она просидела у меня часа два, – Эллен с тревогой взглянула на мужа. – Ты не против, что я говорю об этом?

– Не против.

– Ей хотелось узнать, как мы поживаем. Спрашивала про Пита. Ну и про тебя, конечно. Помнишь, как она проведывала тебя в больнице?

– Смутно, – ответил Хедли: весь период пребывания в полицейской больнице, беседы с судьей, деятельность адвокатов, юридические переговоры смазались и затуманились в памяти. – Как она?

– Нормально. Она… – Эллен запнулась. – В общем, она говорит, что Фергессон сказал, если ты хочешь, то можешь вернуться на работу.

– Я знаю, – после паузы ответил Хедли. – Догадался.

– Она не знала, как ты от реагируешь… И я тоже, ведь я никогда об этом не думала. Я просто… считала этот вопрос закрытым. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – подтвердил Хедли, – понимаю.

– Это застало меня буквально врасплох… Я сказала, что передам тебе, – Эллен схватила пару плиток и лихорадочно, усердно принялась за работу. – Словом, она так сказала. Элис говорила не так уж много… Разумеется, она приходила только за этим и не вдавалась в детали… Думаю, все будет так же, как было.

– Я знал, что этот вопрос снова всплывет, – сказал Хедли. – Она ждет ответа?

– Я должна ей позвонить.

– Скажи, чтобы она поблагодарила Фергессона и сказала ему, что я не вернусь.

Эллен шумно выдохнула.

– Слава богу.

– Это означает, что тебе придется работать. Пока я не подыщу себе что-нибудь.

– Тебе все равно нельзя еще работать! – возразила Эллен.

– Я вполне здоров, – твердо ответил Хедли, – и могу начать что-нибудь искать.

Через минуту Эллен сказала тоненьким голоском:

– Чем ты собираешься заниматься, дорогой? – и несмело добавила: – Я думала… Знаю, тебе, наверное хочется заняться чем-нибудь новым. Чем-то другим.

– Посмотрим, – сказал Хедли. – Я очень много об этом размышлял и почти решился, но… не хочу торопить события, – он встал и пристроился рядом с женой, чтобы продолжить работу. – Не хочу действовать опрометчиво.

Работа, на которую он устроился, особо не вдохновляла. На местном трубном заводе Хедли ежедневно усаживался на скамье в вытянутом складском помещении и выдавал рабочим инструменты с полуночи до девяти утра. За это хорошо платили, он вступил в профсоюз и бесплатно разъезжал на автобусе в парусиновых штанах и спортивном свитере, с обеденным судком под мышкой. Через пару месяцев, вскоре после Рождества, Хедли уволился и после долгих раздумий устроился на работу в муниципалитет, где заведовал оборудованием в семи или восьми миниатюрных городских парках.

В перерыве между этими двумя работами он немножко изучил тяжелое машинное оборудование, научился управлять основными механическими орудиями и ремонтировать их, хранить инструменты в чистоте, смазывать и класть их на место. Хедли обучился наладке инструментов. Ранней весной он уволился из муниципалитета и пошел работать на местный каток, где обслуживал морозильное оборудование, содержал его в исправности и в рабочем состоянии.

Хедли было интересно работать с машинами. Для дома он купил старый холодильник «уэстингхаус» с ременным приводом и начал с ним возиться. Некоторое время Хедли носился с идеей пройти курс по искусственному охлаждению, но затем передумал – то ли потому, что мог бы узнать больше на практике, то ли потому, что подобного курса, видимо, не существовало в природе.

Как Хедли и ожидал, ремонту холодильников нельзя было научиться по книге, путем размышлений или даже, как выяснилось, из разговоров. Он просиживал целыми днями, обложившись деталями холодильника, рассматривая и изучая их, соединяя и разъединяя. Хедли узнал много нового о холодильниках.

У него не выходила из головы работа в муниципалитете, с которой он уволился. В мае-месяце, непрестанно думая о ней, Хедли сорвал пол в квартире и установил водяное отопление. Насос и трубы горячего водоснабжения он собрал собственными руками – ну, и, конечно, руками Олсена. Тот заехал, чтобы проверить.

– Для чувака с одним буркалом ты неплохо справляешься, – заметил Олсен и мрачно добавил: – Но тебе бы точно был полный капец, если б ты потерял и второй.

Вдвоем они заменили полы и тщательно осмотрели термостат насоса. Насос запыхтел и загремел, нагнетая горячую воду в кольцеобразные трубы под полом: с грехом пополам, но он все же заработал.

– Рано или поздно ты спалишь дотла всю халабуду, – сказал Олсен в тот же вечер за ужином, сидя напротив Эллен и Стюарта и смущенно черпая ложкой тушеную ягнятину с сухарями. – Эти старые «ловушки» мгновенно вспыхивают, стоит какому-нибудь козлу их поджечь.

Хедли с женой улыбнулись друг другу. Эллен потянулась и потрогала мужа за руку.

– Как думаешь, – спросил Олсен, – захочешь когда-нибудь вернуться в магазин? Фергессон спит и видит, что ты вернулся, – затем он добавил: – Старый пердун собирается продавать универмаг О’Нила. Он не может управлять обоими: слишком старый и задроченный.

– Грустно слышать, – сказал Хедли, внезапно заволновавшись.

– Правда? – заорал Олсен, заплевав едой весь стол. – Так почему ж ты не возвращаешься?

– Я не хочу возвращаться, – медленно сказал Хедли. – Нет, я не вернусь. Просто я очень расстроился из-за магазина О’Нила… – Он немного посидел, хмуро уставившись в тарелку, но промолчал: его лицо стало морщинистым и серьезным.

– Чем ты думаешь заниматься? – спросил Олсен, хлебая кофе и вытирая подбородок. – Ты же не собираешься оставаться на этом катке?

– Нет, – подтвердил Хедли.

– И не вернешься в «Современные»? Ты серьезно?

– Я много думаю, – ответил Хедли. – Та работа в парке… Мне нравилось работать на свежем воздухе.

– Ну, и кем ты собрался стать, – в ярости закричал Олсен, – ломовой лошадью?

После ужина они расселись в гостиной. Пит крепко спал в своей спаленке, а в неиспользуемой комнате порывисто пыхтел насос горячей воды.

– Я вот о чем думаю, – начал Хедли. – В наши дни многие люди делают сами то, за что раньше платили. Красят собственные дома, настилают полы, устанавливают всю сантехнику, кладут электропроводку. Кто в наше время приглашает человека, чтобы он отшлифовал полы… если можно приобрести шлифовальный станок?

– Люди всегда этим занимались, – не согласился Олсен. – На верстаке у себя в гараже ребятня всегда выпиливала из фанеры скворечники.

– Я не это имею в виду, – сказал Хедли, – не всю эту «Популярную механику». Субботние увлечения, всякие домашние цацки. Я говорю об основных услугах по строительству и уходу… как, например, бетонирование. Еще два года назад никто не стал бы сам заниматься бетонированием… а сейчас это сплошь и рядом.

– Для этого нужна еще бетономешалка, – быстро уточнила Элен.

Плотно сцепив руки, Хедли продолжил:

– Бльшая часть этих работ требует оборудования. Для выполнения пятидесятидолларовой работы понадобятся механические инструменты стоимостью две тысячи долларов. Будь у людей доступ к инструментам, они могли бы делать практически все на свете… ремонтировать собственные машины, покрывать битумом кровли, заниматься бетонированием, шлифовать полы – да они могли бы строить себе дома и производить все, что находится внутри! По сути – шить для себя одежду.

– Этим могли бы заняться женщины, – сказала Эллен. – А еще изготавливать миски для еды. Для этого нужны лишь вращающийся круг и куча глины.

– Хорошо, – подхватил Хедли. – Скажем, ты хочешь слепить миску из глины. Тебе нужен гончарный круг – где ты собираешься его взять?

– Не знаю, – ответила Эллен. – Я никогда не пыталась.

– Их нигде нет, – сообщил ей Хедли. – Всеми орудиями владеют подрядчики, а пользуются ими их собственные бригады. Попробуй взять напрокат бетономешалку, циклевочную машину, сверхмощный краскопульт, и над тобой просто рассмеются. И смеяться есть над чем: если они дадут тебе попользоваться этим вещами, их бизнес прогорит. Ведь если у человека есть инструменты, его возможности безграничны.

– Видно, ты и собственный телек сам ремонтировать будешь, – злобно сказал Олсен.

– Если он у меня когда-нибудь появится, – мягко ответил Хедли, – что сомнительно. Я сам его соберу. Все, что для этого нужно: двухдолларовый паяльник и плоскогубцы.

Олсен впал в угрюмое молчание.

– И что тогда станет со мной?

Хедли наклонился к нему.

– Вот чем мне хочется заняться. Я хочу создать такое место, где люди смогут брать все эти инструменты напрокат. На трубном заводе я сидел и целый день выдавал инструменты рабочим… Когда я работал на муниципальной службе, я управлял механическими газонокосилками и измельчителями компоста, электрическими машинками для стрижки живых изгородей и пульверизаторами – всей этой чертовой техникой. На катке у меня целое здание забито насосами, змеевиками и лебедками, которые необходимо обслуживать.

– Ну и что? – сказал Олсен.

– По-моему, я знаю, что делаю. Мне нужно местечко недалеко от центра – какой-нибудь магазин, возможно, со стоянкой, где люди могли бы парковаться и грузить вещи на автоприцепы. Я буду давать напрокат любые инструменты: людям вовсе не придется их покупать. Буквально всё – начиная с отверток и заканчивая пневмодрелями. Взрыватели, скреперы, механические токарные станки, шлифовальные – полный комплект. Какую бы работу тебе ни захотелось выполнить, у меня всегда найдутся необходимые инструменты. Аренда на час, на день – любой каприз.

– Тебе придется изучить кучу инструментов, – скептически заметил Олсен. – Придется их все обслуживать. А это такой геморрой и головная боль…

– Мне кажется, я справлюсь, – сказал Хедли и поднял голову. – Ты так не думаешь?

– Нет, у тебя мало опыта, – сказал Олсен напрямик. – Ты разоришься. И тебе понадобится куча бабла, чтобы приобрести всю эту автоматику: она ж до хрена стоит.

– А как тебе сама идея?

– Крутая, – ответил Олсен. – Хотя, в конце концов, я и останусь без работы. Как только эта херня закрутится, никто больше не будет нанимать мастеров по ремонту телевизоров.

– Почему бы тебе со мной не скооперироваться? – спросил Хедли. – У тебя же был опыт… Ты разбираешься в своем деле. Пока я просиживал штаны в колледже, ты всю войну управлял револьверным станком.

Олсен страдальчески скривился.

– Черт возьми, как бы мне хотелось! Звучит так заманчиво, – он с несчастным видом взглянул на Эллен. – Если б я только мог – но я не могу.

– Почему? – спросил Хедли. – Тебе не нужно вкладывать никаких денег. Я могу отправить письмо на Восточное побережье, и мать пришлет.

– Тогда что с меня?

– Только опыт и здравый смысл.

Олсен задумался.

– Нет, – категорично ответил он.

– Почему нет? Чем ты рискуешь?

– Я бродяга, – простодушно сказал Олсен. – Я слишком долго просидел в «Современных»… Я должен двигаться дальше, валить из этого города. И ты это знаешь. Я не могу усидеть на одном месте… Я бы ненадолго вошел с тобой в долю, а потом бы смылся. Это нехорошо: я бы бросил тебя на произвол судьбы.

– Ты думаешь, тебя это не удовлетворит?

– Я непоседа, всегда таким был и всегда буду, – Олсен встал и невесело зашагал взад-вперед по комнате – огромный сгорбленный человек с сизой щетиной на подбородке и спутанной, словно трава, копной волос. – Мне чертовски жаль, но на меня нельзя положиться. Я просто не могу сидеть и не рыпаться.

– Я бы тоже не смог, – задумчиво сказал Хедли.

– Это другое. Ты искал чего-то, тебе хотелось чего-нибудь поприличней. Мелкая должность продавца была не для тебя… Ты башковитый. Не то что я. У меня винтики не работают. Будь у меня хотя бы половина твоего ума, – Олсен пожал плечами. – Но у меня ее нет.

Эллен вскочила и поспешила на кухню за кофе.

На старой «шевроле», которую помог отремонтировать Джо Тампини, Хедли и Эллен выехали за город. Эллен сидела за рулем, а Хедли смотрел в окно на выжженные бурые поля и горы. Был конец июля: погода жаркая и безветренная. Изредкапо дороге проезжали машины. Над береговым хребтом висела ровная, неподвижная голубая дымка. В полях коровы дремали под купами вековечных дубов.

– Здесь так спокойно, – заметила Эллен.

Дорога взбиралась по длинной холмистой гряде, за которой простиралась долина – шахматная доска с коричневыми и сизыми клетками ферм, пастбищ, фруктовых садов. Впереди у дороги примостился провинциальный городок. Большую его часть составляли массивные ветхие сараи. Справа возвышался магазин зерна и фуража. С левой стороны выступали полуразвалившаяся гостиница, парикмахерская, продовольственный магазин. В самом конце располагался современный торговый центр: супермаркет, аптека-закусочная, киоск с газированной водой, а дальше – автозаправка «шелл» и трухлявый гараж. Холмы над магазином были испещрены серыми и белыми домами.

Эллен припарковалась, вышла вместе с Хедли и Питом, и они отправились на прогулку. Под ногами захрустел гравий узкой дороги, жаркое солнце обжигало просторы бурых полей.

– Жарковато, – сказала Эллен.

– Мы далеко от города, – Хедли различил вывеску на старинном желтом паровозном депо: на запасном пути неподвижно стояли товарные вагоны.

СТАНЦИЯ «ВУДВЭЛЛИ»

– Так и называется, – сказала Эллен, сверившись с картой. – Станция «Вудвэлли», высота над уровнем моря – двенадцать футов. Ближайший крупный город – Петалума.

Никакого шевеления. Тихий, неподвижный городок крепко спал в полуденный летний зной. Справа от гравийной дороги стояло бело-зеленое бунгало: его бока заросли кустами, а на заднем дворе торчали искривленные абрикосовые деревья. Необъятная старуха, сидевшая в кресле-качалке на передней веранде, спокойно посмотрела им вслед.

– Будто домой вернулась, – призналась Эллен. – Всюду на верандах сидят старушки.

– Вот такое не везде увидишь, – Хедли показал на задний двор, где к фруктовым деревьям был привязан козел. Он поднял голову и воинственно таращился на них, пока они не проходили мимо, а затем подозрительно вернулся к еде.

– Живи мы здесь, можно было бы завести козла, – Хедли ненадолго поставил Пита на землю, чтобы прикурить сигарету. Пит, одетый в красно-белый летний костюмчик, поковылял обратно к забору, за которым стоял козел. – Питу бы понравилось. Он мог бы каждый день гонять козла в лес и нагружать его хворостом.

– Вот так бы мы и жили? – улыбнулась Эллен. – Беда в том дело, что здесь не так уж много катков…

Через минуту Хедли сказал:

– Здесь вообще ничего нет. Никаких магазинов – только бакалейные лавки да сельхозтовары.