Елизаветинская Англия. Гид путешественника во времени Мортимер Ян

Девка, докси (doxy) – термин, которым обозначают женщину, спящую с одним или несколькими ворами, находящимися в подчинении у честного человека. В «Предостережении для простых людей» говорится, что «их портит [лишает девичьей чести] честный человек, и только потом их начинают называть «девками», но не раньше».

Женщина (mort) – бездомная. Если она замужем, то ее называют autem mort («замужняя»), если нет – walking mort («бродячая»), Если она прибивается к группе воров и ее «портит» честный человек, то она становится девкой.

Девица (dell) – невинная, незамужняя девушка или молодая женщина, которой пришлось заняться бродяжничеством. По словам Еармана, «они уходят из дома юными: либо потому, что их родители умерли и за ними некому присмотреть, либо убегают, не желая служить излишне строгой хозяйке… Или же она рождается бездомной, тогда ее называют дикой девицей. Их портят очень молодыми. Когда они спят с честным человеком, они становятся девками, а не девицами».

Разбойник (rogue) не обладает такой же властью или физической силой, как честный человек, но «зарабатывает» на жизнь он точно так же – живет на большой дороге, ворует на ярмарках и вламывается в богатые дома.

Дикий разбойник (wild rogue) – это вор, который не подчиняется честному человеку. Некоторые из них просят милостыню, притворяясь, что ищут давно потерянного родственника или друга. Другие запугивают жертв палками. Если вы подадите такому вору хоть пенни, это послужит для него сигналом, что в вашем кошельке есть чем поживиться. По словам Гармана, дикий разбойник часто обеспечивает нескольких женщин, сопровождающих его.

Воришка (prigman) – человек, ворующий белье, которое сушится в полях или на изгородях, или цыплят, которых продает в ближайшей пивной.

Пресноводный моряк (whip-jack, freshwater mariner) – попрошайка, притворяющийся безработным моряком: иногда он даже может показать фальшивую лицензию. Его главное «ремесло» – грабить палатки и лотки на ярмарках.

Брат (frater) просит милостыню у женщин, которые идут на рынок или с рынка, или ворует у них.

Странная птица (queer bird) – человек, недавно вышедший из тюрьмы; он якобы ищет работу, но, пока ему это не удалось, ворует.

Бродяга (palliard, clapperdudgeon) – вор или попрошайка, на котором почти нет одежды, за исключением дырявого плаща; он при любой возможности выставляет себя нищим.

Калека (washman) – бродяга, который лежит на большой дороге, изображая травму или болезнь; когда какой-нибудь добрый самаритянин помогает ему, он пытается его ограбить.

Ирландский коробейник (Irish toyle) – бродячий торговец, который заламывает за свои некачественные товары огромную цену.

Печатник (jarkman) – подделыцик печатей (jark на жаргоне означает «печать»). Он умеет читать и писать и подделывает документы: например, разрешения на попрошайничество, на передвижение между портами и работу поверенным в суде.

Ребенок (kinchin со) – сбежавший из семьи мальчик-бродяга, который рано или поздно присоединится к разбойничьей шайке. Сбежавшую девочку называют kinchin mort.

Учтивец (courtesy man) – миловидный, хорошо одетый мужчина, который притворяется вашим другом, когда вы приезжаете в незнакомый город. Он принимает от вас напитки и подарки, но, когда вы отвернетесь, стащит у вас кошелек и любые другие ценности. Часто они орудуют в лучших гостиницах.

Гарцующий (prigger, prancer) – конокрад. Он ворует лошадей с пастбища или из гостиниц. Часто конокрады притворяются местными жителями, когда путешественники останавливаются в деревнях. Если кто-то предлагает подержать вашу лошадь, пока вы выпьете кружечку пива, ни в коем случае не соглашайтесь – иначе лошади больше не увидите.

Крюкохват (hooker, angler) ходит по городу днем и приглядывается, что можно стащить через открытое окно – например, льняную или шерстяную одежду. Затем, ночью, он возвращается с длинной палкой с крюком на конце и, открыв защелку на ставнях ножом, подцепляет на крюк одежду. Затем он отдает одежду своей девке, которая продает ее в пивной.

Мнимый больной (counterfeit crank) – человек, который притворяется страдающим падучей болезнью (эпилепсией) или же ходит повсюду грязным и голым в надежде, что люди пожалеют его и дадут милостыню. Иногда они даже кладут в рот мыло, чтобы пошла пена, и тогда выглядят еще более жутко.

Молчальник (dmmerer) притворяется немым и просит милостыню.

Охотница за блеском (demander for glimmer) – привлекательная и живая молодая девушка, часто – девка честного человека, которая подходит к жертвам в пивной. Она привлекает их своими чарами, а потом просит что-нибудь золотое или серебряное, намекая, что если мужчина даст ей что-нибудь ценное, то сможет переспать с ней в тайном месте за городом. Сама девушка на «свидание» может прийти, а может и не прийти, но вот неудачливый любовник лишится и ценностей, и кошелька, когда в условленном месте встретит честного человека.

Как вы видите, в криминальном братстве женщины – сексуальные спутницы мужчин, наблюдательницы и соблазнительницы; если им повезет, то за ними даже хорошо ухаживают. Проституция идет об руку с преступностью, как в самом прямолинейном виде – продаже секса за деньги, – так и во многих других, разнообразнейших формах: например, соблазненного мужчину можно шантажировать или ограбить, пока он без штанов. Тем не менее многие женщины могут избежать правосудия. Из текстов законов не очень ясно, несет ли замужняя женщина личную ответственность за свои действия. По этой причине многие девки выходят замуж за разбойника или честного человека: если их ловят вместе с мужем за воровство и при этом известно, что муж – преступник, то его вешают, а вот ее – нет, потому что она говорит, что просто подчинялась ему. Некоторые судьи снисходительнее относятся к женщинам, потому что они менее искусны в своих преступлениях: они реже воруют, а если их ловят, то украденные вещи обычно оказываются не очень ценными. Таким образом, 85 процентов всех осужденных за воровство – мужчины. Насильственные преступления еще больше ассоциируются с полом: почти во всех случаях физического насилия и убийства, доходящих до суда, фигурируют драки мужчин. Женщина, как считается, неспособна избить мужчину, поэтому за драку и подобные преступления ее привлекают к суду только в том случае, если она убивает мужчину, с которым дралась, или избивает другую женщину.

Есть лишь одно исключение: в бунтах женщины участвуют наравне с мужчинами. Все потому, что это одна из немногих форм протеста, доступных женщинам – а когда вы действуете в группе, вам грозит меньшая опасность, чем в одиночку. В августе 1577 года в Брентвуде, графство Эссекс, начались беспорядки: 30 женщин взяли правосудие в свои руки. Они схватили Ричарда Брука, учителя Брентвудской средней школы, и хорошенько его избили за какую-то провинность – скорее всего, он нехорошо поступил с одной из них. Женщины сопротивлялись аресту; к моменту прибытия шерифа и мировых судей они забаррикадировались в церкви, вооруженные вилами, алебардами, древком копья, двумя раскаленными шампурами, двумя чайниками кипящей воды, тремя луками, девятью стрелами, топором, молотком и большим камнем. Когда мировые судьи попытались арестовать их, некоторые мужчины отказались помогать, так что многим женщинам удалось сбежать. Подозреваю, мужчины отлично понимали, что для них лучше.

Светские суды

В елизаветинской Англии, как и сейчас, много разных судов. В Вестминстере располагаются четыре королевских суда: Казначейский суд, разбирающий дела о деньгах, которые должны монарху; Суд королевской скамьи, выносящий решения, связанные с прочими интересами монарха; Суд по общим делам, разбирающий судебные тяжбы между подданными; и Канцлерский суд, имеющий дело с наследством, долгами, брачными договорами и собственностью. Не стоит забывать и о парламенте, где разбираются некоторые дела, связанные с предательством, и Звездной палате. Местные суды по всей стране рассматривают огромное количество уголовных и гражданских дел. Самые тяжкие преступления, или фелонии, рассматривают королевские судьи на выездных сессиях, которые периодически проводятся в разных графствах. На сессиях, проводимых с участием мировых судей каждый квартал, – квартальных заседаниях – разбирают следующий «уровень» преступной деятельности, в основном проступки (мисдиминоры): уголовные преступления, которые не караются смертью. Кроме того, мировые судьи следят за соблюдением правил, собирают налоги на ремонт дорог и помощь бедным и выдают разрешения (например, на попрошайничество, торговлю пищевыми продуктами и т. д.). Суды графств, где председательствуют шерифы, разбирают мелкие тяжбы, а также следят за проведением выборов в парламент. Окружные суды (hundred courts) существуют в двух формах: обычные суды, которые разбирают споры между двумя или большим числом поместий, в частности о затоплениях, сточных водах, загрязнениях, сломанных мостах и перегороженных дорогах; а также сессии верховных констеблей, или «мелкие заседания», где имеют дело с наказанием бродяг, работой подмастерьев, выплатой дополнительных жалований, занятием нечестивыми играми и подстрекательством. Мэры инкорпорированных городов, кроме того, устраивают свои суды, где разбираются любые дела – от продажи некачественных товаров до воровства. Наконец, в стране есть тысячи поместных судов, исполняющих две функции. «Баронский суд» поместья присматривает за землей и ее использованием арендаторами и ведет судебную ведомость, где говорится, кто и какой участок земли арендует. «Литский суд» (court leet) занимается избранием официальных лиц поместья, спорами между арендаторами, а также мисдиминорами (но не фелониями), ими совершенными. В некоторых поместьях суды объединены, а председательствует в них бейлиф; но в целом можно сказать, что эта система переживает явный спад: многие литские суды вообще не проводятся, а баронские собираются очень редко, потому что все больше земли либо огораживается, либо сдается внаем.

Наказания

Если вас обвинили в фелонии, мисдиминоре или причинении вреда, то стоит знать, какого наказания ожидать. В нижеследующем перечне вы найдете практически все наказания, к которым вас могут приговорить в этих судах, и соответствующие им преступления.

Повешенье. Если вы спрячетесь в темном углу конюшни Фрэнсиса Ханта в Колчестере в сочельник 1575 года, то увидите, как туда войдет слуга, поставит ведро позади кобылы мистера Ханта, снимет штаны и изнасилует животное. К сожалению для слуги, за этим его застал сам мистер Хант. Он сообщает обо всем мировым судьям, и на следующем заседании суда слугу приговаривают к повешенью. Вам может показаться странным, что за секс с лошадью по закону наказывают смертной казнью, а вот женщину, которая продала 11-летнюю дочь незнакомцам для сексуальныхутех, просто провозят на телеге по городу, – но такова уж жизнь во времена Елизаветы. Смертной казнью наказываются тяжкие преступления, а лошадь, будучи собственностью мужчины, лучше защищена законом от сексуального насилия, чем девочка из бедной семьи.

Повешенье – это самое распространенное наказание за непредумышленное убийство, детоубийство, предумышленное убийство, изнасилование, поджог, причинение смерти колдовством, большую кражу (хищение имущества на сумму больше 12 пенсов), разбой на дороге, скотоложство и содомию. Если вас обвиняют в одном из этих преступлений, констебль окружного или поместного суда отправит вас в тюрьму графства, где вы будете сидеть в ожидании ближайшей выездной сессии. На нее для отправления правосудия приедут королевские судьи из Суда королевской скамьи или Суда по общим делам. В стране есть всего шесть выездных маршрутов, а каждый судья обязан объехать все графства по своему маршруту, так что вам, возможно, придется просидеть в тюрьме несколько месяцев, прежде чем вас наконец вызовут в суд.

Заседания в Лондоне проходят ежеквартально; как замечает Томас Платтер, «очень редкий день правосудия в Лондоне обходится без того, чтобы 20–30 человек, и мужчин, и женщин, не приговорили к виселице». Это не преувеличение. На судебной сессии, проведенной в Ньюгейтской тюрьме 21 февраля 1561 года, 17 мужчин и двух женщин признали виновными в особо тяжких преступлениях и отправили на виселицу в Тайберн. На следующем заседании, через три дня, к повешенью приговорили еще 18 мужчин и трех женщин. После этой казни Компании цирюльников разрешили забрать один из трупов для анатомических экспериментов. Многие известные преступники считают казнь последним шансом показать себя и даже раздают подарки толпе, собравшейся посмотреть на их смерть. В 1583 году знаменитый пират надел на казнь бриджи из алой тафты; он сорвал их с себя и раздал обрывки друзьям, когда шел на смерть. Большинство людей везут на виселицу в телеге. Когда телега приезжает к месту казни, их заставляют встать. На голову осужденному надевают кожаный капюшон, а на шею – петлю. Петли свисают с треугольной рамы, которую поддерживают три крепкие колонны. Затем телега отъезжает, а осужденные остаются висеть, медленно задыхаясь под собственным весом. Они пытаются вдохнуть, и их тела начинают дергаться, словно пританцовывая; после этого к ним подходят друзья и резко тянут тело вниз, ломая шею и ускоряя смерть. Если тяжкое насильственное преступление, например убийство, совершено со злым умыслом, то виселицу ставят как можно ближе к месту преступления, даже если для этого приходится зайти на территорию церкви. Несколько раз за время правления Елизаветы виселицу ставят прямо у западных дверей Собора Святого Павла, чтобы казнить людей, обвиненных в убийстве на церковном дворе. Для пиратов выделено особое место казни: малая вода в Уоппинге. Со всех кораблей, входящих в порт Лондона, видны тела моряков, чьи ноги плещутся в воде: трупы оставляют висеть, пока их не покроют три прилива. Еенри Мейкин пишет о таком повешении 25 апреля 1562 года: пятерых матросов казнили за грабеж на море. Одному из них уже надели на шею петлю, когда пришло помилование от тайного совета. Похоже, не только Эпплтри удалось избежать смерти в последний момент.

Как вы видите, не всех приговоренных к смерти на самом деле вешают. Некоторым удается спастись благодаря знакомству с влиятельными людьми. Другие ссылаются на неподсудность духовенства. Это древний закон, в котором говорится, что если человек может на память прочитать стих из Библии, то его должен судить священник, так что для наказания его выдают местному епископу; в подобных случаях обвиняемого не вешают, а клеймят раскаленным железом на левой руке (если его ловят во второй раз, то все же вешают). Ко многим тяжким преступлениям, в частности изнасилованию, поджогу, разбою и насильственному вторжению, оговорка о неподсудности духовенства неприменима: соответствующие законы приняли в разное время несколько королей; тем не менее с помощью древнего закона часто уходят от петли преступники, виновные в воровстве или непредумышленном убийстве, несмотря на все растущую грамотность. Бен Джонсон читает «шейный стих» (51-й псалом), чтобы избежать казни за убийство коллеги-актера на дуэли в 1598 году. Женщины, естественно, не могут ссылаться на неподсудность духовенства, потому что им не разрешается быть священниками; но у них есть «оговорка живота». Беременных женщин по закону нельзя казнить – сначала они должны родить. Так что многие женщины в тюрьме, ожидая суда, пытаются завести ребенка в надежде затем ускользнуть от судебной системы.

Из-за всех этих лазеек лишь 24 процента приговоренных выездным судом к смертной казни за тяжкие преступления попадают на виселицу: 35 процентов милуют, 27 процентов ссылаются на неподсудность духовенства, 6 процентов – на беременность, 5 процентов отделываются публичной поркой, 1 процент приговаривают к конкретному тюремному сроку, а оставшиеся 2 процента либо платят штраф, либо умирают еще в тюрьме в ожидании приговора[106]. Не нужно быть большим циником, чтобы понять, что неподсудность духовенства – это хороший стимул научиться читать. Из тех, кого все же вешают, 75 процентов осуждены за воровство еды, лошадей, денег или скота, 18 процентов – за колдовство, а 6 процентов – за убийство. Оставшиеся – это насильники, скотоложцы, содомиты, поджигатели и грабители-взломщики.

Повешенье, потрошение и четвертование. Человека, обвиненного в предательстве, «тащат» на виселицу в телеге или санях, вешают, затем еще живым снимают с виселицы и потрошат, бросая кишки и гениталии в заранее подготовленный костер; после этого его разрубают на четыре части. Если это случится с вами, то мясник, нанятый для этой цели, сначала разрубит вас в районе поясницы, разделив тело напополам. Затем вашу голову отделят от тела, а грудную клетку вскроют посередине, так что из половины груди и руки получатся две «четверти». После этого надвое разрубят тазовую кость, получив две остальные «четверти», с ногами. Все эти «четверти» после казни выставляют на всеобщее обозрение в городе, где вас хорошо знали. А голова ваша, скорее всего, попадет на штырь на Лондонском мосту.

Это смерть предателя, которой в эпоху Елизаветы умерли, в частности, многие сторонники католицизма, в том числе доктор Джон Стори, которого «провезли из Тауэра в Тайберн, там повесили, выпотрошили и четвертовали, его голову поместили на Лондонский мост, а четверти – на городские ворота». «Провоз» (drawing) до виселицы на телеге – это ритуальное унижение, являющееся важной частью жестокой церемонии[107].

Роберт Мантелл, он же Блойс, был именно так казнен в 1581 году за то, что выдавал себя за чудесно спасшегося Эдуарда VI. Через шесть лет кузнеца, жившего в Хетфилд-Певереле, приговорили к смерти за государственную измену – просто за предположение, что Эдуард VI может быть еще жив. Энтони Бабингтона, Чидиока Тичборна и еще 12 заговорщиков обрекли на ту же ужасную судьбу в 1586 году. На казнь собралось много зрителей, но потрошение первых семерых казненных оказалось настолько ужасным зрелищем, что толпа даже начала им сочувствовать. Королева приказала, чтобы оставшихся семерых сначала повесили, а выпотрошили уже мертвыми.

Отрубание головы. Аристократов за государственную измену не вешают, а обезглавливают. Герцога Норфолка казнили так на Тауэрском холме (к северу от Тауэра) в 1572 году. В том же году в Йорке обезглавили графа Нортумберленда, а граф Эссекс лишился головы за государственную измену на Тауэрском лугу в 1601 году. Самая знаменитая казнь, впрочем, – обезглавливание Марии Стюарт в Фотерингее в 1587 году за участие в заговоре Бабингтона.

Вышеупомянутые аристократы – не единственные, кого при Елизавете приговорили к отрубанию головы. В городе Галифакс осужденных за воровство казнят на «галифаксском эшафоте» (древнем предшественнике гильотины). Там люди не дожидаются выездных сессий суда. По словам Вильяма Гаррисона, если вы украдете в Галифаксе что-то на сумму больше 131/2 пенса, то вас казнят в следующий же базарный день (вторник, четверг или субботу):

Машина, посредством которой осуществляется казнь, – это квадратный деревянный блок длиной 41/2 фута, который движется вверх-вниз по желобу… между двумя бревнами высотой пять ярдов, установленными вертикально. На нижнем конце подвижного блока – топор, закрепленный прямо в дереве; блок этот поднимают до самого верха рамы и закрепляют деревянным клином… к середине клина привязана веревка, другой конец которой уходит прямо в толпу, так что когда осужденный произносил последнее слово и клал голову на плаху, все присутствующие брались за веревку (или тянулись как можно ближе к ней – этот жест символизировал, что они хотят увидеть свершение правосудия) и вытягивали клин, после чего блок с топором падал вниз с такой силой, что даже если шея преступника была толстой, как у быка, ее разрубало надвое, и голова далеко отлетала от тела.

За правление Елизаветы таким способом были обезглавлены 23 мужчины и две женщины.

Сожжение на костре. Вы уже встречались со случаями сожжения людей заживо за ересь, например анабаптистов в Олдгейте в 1575 году. Кроме этого, на костре сжигают женщин за государственную измену – именно такой была судьба Марии Клир в 1576 году. Так же женщин наказывают и за малую измену: в 1590 году молодую женщину сожгли на Сент-Джордж-Филд близ Лондона за то, что она отравила хозяйку[108].

Peine forte et dure. Когда люди в суде молчат и не объявляют себя ни виновными, ни невиновными, их приговаривают к peine forte et dure («наказанию сильному и тяжелому»). Жертву раздавливают до смерти под широкой доской, на которую по очереди кладут семь-восемь камней весом в английский центнер. Чтобы усилить страдания, под спину приговоренному кладут острый камень. Поразительно, но некоторые смельчаки идут на такую смерть добровольно. Например, женщина, которая хочет сохранить имущество для своих детей (если ее признают виновной, имущество конфискуют)[109]. Маргарет Клитроу раздавили насмерть в 1586 году; она отказалась выступать в суде, чтобы спасти своих детей и собратьев-католиков от пыток, которым их подвергли бы, чтобы добиться свидетельства против нее.

Тюремное заключение. Обычно людей сажают в тюрьму только для того, чтобы ограничить их передвижение в ожидании суда; как мы уже видели, на выездных судебных сессиях лишь 1 процент подсудимых приговаривают к тюремному сроку. Тем не менее тайный совет использует тюремное заключение в качестве средства запугивания. В королевской прокламации 1562 года говорится, что никому нельзя говорить о снижении стоимости денег под угрозой трехмесячного заключения и последующего выставления к позорному столбу. Попытки убийства с помощью колдовства и употребление мяса в пост тоже караются тюремным сроком.

Чаще всего в тюрьму сажают должников. Если человека обвиняют в том, что он не смог выплатить кредитору требуемую сумму денег, его арестовывают констебли или дозорные и сажают в тюрьму, где он будет находиться до тех пор, пока не выплатит долг. В Лондоне долговая тюрьма – Флит. Условия там ужасающие – 50 человек сидят в комнате с полом из голых досок, без всякой мебели и одеял, причем многие из них страдают от различных болезней. Должник сам оплачивает аренду помещения (если не хочет сидеть вместе с остальными преступниками) и еду. Он может в любое время принимать посетителей и даже покидать тюрьму, если его сопровождает стражник и если он платит тюремщику за эту привилегию. Правда, все это лишь увеличивает его долги. Многие заключенные в конце концов вынуждены переселиться из отдельной комнаты в мрачный тюремный подвал.

Еоспиталь Брайдуэлл в Лондоне – место, куда людей (в основном женщин) сажают за нравственные преступления, в частности бродяжничество, проституцию и домашний беспорядок. Кроме того, там действует собственный суд, где главный судья и настоятели самостоятельно, без всякого обращения к вышестоящим властям, вершат дела. Постели грязные, еда «хуже, чем у собак», а рядом проходит сточная канава с реки Флит. Именно туда в 1603 году отправили несчастную Франсез Палмер. Она дважды забеременела от слуг, с которыми работала, недавно родила прямо на улице рядом с пивной – и оба ее ребенка умерли. Ее арестовали за блуд и бродяжничество и отправили в Брайдуэлл, где приговорили к «наказанию» – словно ей мало того, что уже случилось.

Порка. Распространенное наказание, к которому обычно приговаривают за бродяжничество, воровство, обман и подстрекательство. Бродяг и диких разбойников, ищущих еду и деньги, часто порют и выгоняют из города, прежде чем они успевают найти хоть что-нибудь. Мелких воришек, которые крадут товары на сумму меньше шиллинга (мелкая кража), часто приговаривают именно к порке. Так наказали двух мужчин, воровавших свинец с лондонских водопроводных труб, из-за чего 30 ноября 1560 года прервалось водоснабжение Лондона. В 1561 году человека с побоями гонят по улицам Вестминстера, затем в Лондон и через Лондонский мост в Саутуорк за подделку документов, якобы написанных главным королевским конюшим. В подобных случаях приговор звучит «высечь на заду телеги». Преступника привязывают к телеге, раздевают до пояса, а затем бьют по спине кожаными кнутами, «пока кровь не потечет сильно». Так же мировые судьи наказывают пары, у которых рождается незаконный ребенок: мужчину и женщину связывают вместе, раздевают до пояса и стегают кнутами, дважды проводя вокруг прихода.

За некоторые преступления приговаривают к порке у столба. В 1561 году водоноса привязывают к позорному столбу в Куинхите за то, что он непочтительно высказался о мировых судьях. Столбы для порки стоят и во многих сельских поместьях – многие из них укомплектованы железными застежками для рук и ног. Там их используют, например, для наказания за воровство бревен или дров с территории поместья; такое преступление называется «разрушение изгороди» (,hedgebreaking). Женщин и детей тоже порют – и на улицах, и у столба. Женщину, ругавшую госпиталь Брайдуэлл и его настоятелей, «хорошо высекли» за злословие. Жену одного маляра выпороли так тщательно, что в раны от кнута можно было легко положить палец. Юный Финдерн Кейтсби украл женскую нижнюю рубашку, плащ, простыню и отрез льняной ткани общей стоимостью 31 шиллинг 4 пенса; за такое обычно посылают на виселицу, но, поскольку ему еще не исполнилось 14, наказание заменили поркой. Порют даже душевнобольных. В апреле 1561 года человек, выписанный из Бедлама, объявил себя возрожденным Христом. Познакомившись с недавно вышедшим из тюрьмы Маршалси преступником по имени Питер, безумец решил, что это святой Петр, что лишь укрепило его уверенность в том, что он Христос. Обоих с побоями прогнали по улицам.

Позорный столб. В современном мире позорный столб считают чем-то забавным. Но, как вы вскоре убедитесь, это совсем не легкое наказание. Спросите, например, зачинщика драки в Соборе Святого Павла в 1561 году. Прямо на церковном дворе для него установили специальный позорный столб и, по традиции, его уши прибили к деревянной раме. Ему пришлось вытерпеть все оскорбления толпы, а потом, когда его отпустили, уши отрезали совсем.

За какие преступления можно попасть к позорному столбу? Если вкратце – за любые, которые наказываются унижением. Одного жителя Эссекса, заявившего, что королева родила двух детей от Роберта Дадли, в 1580 году посадили в тюрьму на пять месяцев, затем выставили к позорному столбу, после чего вернули в тюрьму еще на три года. Еще двух жителей Эссекса, распускавших похожие слухи в 1590 году (что королева Елизавета родила четверых детей от лорда Дадли, одного из которых он убил, бросив в огонь прямо в комнате, где он родился), тоже ставят к позорному столбу, а к головам прикрепляют плакаты, на которых написано, в чем их обвиняют. Торговля гнилым беконом или тухлой рыбой тоже может привести к позорному столбу – а вонючую еду привяжут прямо у вас перед лицом. Окружной суд должен содержать позорный столб; некоторые литские суды в поместье тоже приговаривают людей к позорному столбу на один-два часа; во многих провинциальных городах и приходах столбы стоят либо у церквей, либо на рынках.

Другие преступления, за которые могут приговорить к позорному столбу, – клевета (особенно в адрес должностного лица), подделка документов, чародейство и распространение ложных слухов и новостей. Женщину, объявившую о смерти королевы Марии 12 ноября 1558 года – за пять дней до того, как она на самом деле умерла, – поставили к позорному столбу за подстрекательство. Если это кажется вам излишне суровым, вот другой пример: в апреле 1563 года женщину приговорили к позорному столбу за то, что она поела мяса в Великий пост. Чем серьезнее преступление, тем более жестоко обращаются с преступником у позорного столба. В июле 1563 года школьного учителя по имени Пенред поставили к позорному столбу за то, что он так сильно высек кожаным ремнем ученика, что сорвал у него со спины всю кожу Посмотрите, что произойдет, когда Пенреда накажут в Чипсайде. Мальчика тоже привели к позорному столбу и сняли с него плащ, чтобы показать раны, причиненные учителем. После того как на несчастного посмотрела огромная толпа и сам мэр, Пенреда высекли у позорного столба, пока не полилась кровь, а со спины не оторвалась вся кожа.

По иронии судьбы, именно благодаря суровости наказания позорный столб используется в качестве инструмента милосердия. Распространителей слухов о детях Елизаветы от Дадли в нормальных обстоятельствах скорее всего казнили бы через повешенье, потрошение и четвертование; но если эти слова считать не подстрекательством, а «всего лишь» клеветой, то и позорного столба вполне достаточно. В мае 1560 года служанку поставили к позорному столбу за попытку отравления хозяина. Если бы он умер, то за малую измену ее бы сожгли на костре. Если честно, ей вообще повезло, что до сих пор жива: ее дважды выставляли к позорному столбу, оба раза отрубая по одному уху, а на лбу у нее стоит клеймо.

Отрубание рук. Жестокость елизаветинского правосудия заходит даже дальше потрошения, сожжения на костре, клеймения и отрезания ушей. В 1559 году за почти удавшуюся попытку отравления – жертв спасла лишь находчивость женщины, давшей им выпить оливкового масла, – виновников (мужчину и женщину) дважды выставляют к позорному столбу и отрезают им обе руки и оба уха. По словам Вильяма Еаррисона, за преступный умысел перед повешеньем отрубают руки; кроме того, добавляет он, лишиться руки можно, затеяв драку в зале суда. Мы уже встречались с Джоном Стаббсом и его издателем, которым отрубили руки за трактат, который не понравился королеве. По закону вам все еще могут отрубить руку у Штандарта в Чипсайде, если вы ударите олдермена Лондона, но станут ли применять такое наказание – еще вопрос. Впрочем, учитывая, как в Англии любят отрубать руки, лучше не рисковать.

Колодки. Это рамка, состоящая из двух соединенных между собой досок, как на позорном столбе, но сделанная таким образом, чтобы держать сразу двух-трех людей за ноги. Колодки встречаются и в городах, и в деревнях: в городах в них часто заковывают тех, кто не слушается чиновника или дозорного; в загородных поместьях колодками (вкупе со штрафами) наказывают тех, кто позволил своим животным зайти на чужой участок и испортить посадки, тех, кто не чинит дорогу, а также за нравственные преступления. Но их применение не ограничивается только этими проступками: в 1561 году в Лондон пришел странник, и кто-то услышал, как он называет себя «царем царей и господом господствующих», после чего его посадили в колодки; в 1563 году нескольких женщин, которые съели мясо в рыбный день, тоже посадили в колодки и оставили там на всю ночь. Бродяг и разбойников регулярно сажают в колодки, после чего с побоями прогоняют из поместья. «Разрушение изгороди» часто карается штрафом в 12 пенсов и четырьмя часами в колодках. Если вы видите закованных рядом мужчину и женщину, то скорее всего, у них родился внебрачный ребенок и их приговорили к 12 часам в колодках.

Позорный стул. Во многих загородных поместьях и небольших городах действуют собственные традиционные наказания и подзаконные акты. Одно из самых распространенных таких наказаний в Англии – позорный стул. Это стул на длинном шесте, на который сажают женщину, одетую в одну сорочку. Потом ее либо поднимают высоко в воздух на всеобщее обозрение, либо окунают в пруд. По закону так наказывают «назойливую и злую женщину, которая дерется и пререкается с соседями и тем самым нарушает покой и порождает, поддерживает и способствует росту общественного беспорядка». За первый проступок обычно просто предупреждают и объявляют строгий выговор в церкви. Однако «рецидивисток» наказывают позорным стулом на каждом заседании литского суда – до тех пор, пока в конце концов не выставляют к позорному столбу. Что интересно, большинство женщин, которых приговаривают к позорному стулу, – замужние: как вы понимаете, у одиноких женщин меньше причин быть сварливыми. Мужчин, которые «нарушают общественный покой драками и пререканиями», обычно штрафуют либо сажают в колодки.

Позорная телега. Альтернатива позорному стулу – позорная телега с деревянными колесами, на которую сажают преступника и провозят его по всей деревне или городу. В 1571 году жену викария Эппинга в литском суде обвиняют в «излишней болтовне с соседями» и сажают в позорную телегу. Такому же наказанию подвергаются лондонцы, обвиненные в аморальном поведении. В декабре 1559 года жену ювелира Генри Глина провозят в телеге по всему городу за то, что она торговала сексуальными услугами собственной дочери. В следующем месяце по городу подобным образом провозят пекаря, уличенного в нескольких случаях прелюбодеяния. В июне 1560 года в телеге везут сразу двух мужчин и трех женщин:

Одного мужчину – за то, что он был сводником, приводившим женщин к незнакомцам; одна женщина содержала пивную «Колокол» на Грейсчерч-стрит, другая – пивную «Бычья голова» у Лондонского камня, обе были сводницами и шлюхами. Последние мужчина и женщина были братом и сестрой, которых застали вместе обнаженными.

Через несколько дней телега снова выезжает на дорогу – на ней сидит вдова мастера Уорнера, покойного сержанта Адмиралтейства, которого обвинили в порочной связи с ее дочерью и служанкой: они обе не замужем и беременны. А 16 июня 1563 года доктора Кристофера Лэнгтона, получившего образование в Итоне и Кембридже, члена Врачебного колледжа, провезли по Лондону, одетого в лучшую одежду – камчатный халат с бархатной подкладкой и бархатную куртку и плащ. Генри Мейкин отмечает, что к его плащу пришит синий капюшон и он «едет через Чипсайд в базарный день, а затем и через весь Лондон, ибо его застали с двумя юными девами одновременно».

Штрафы. После всех перечисленных расчленений, убийств и ритуальных унижений будет как-то прозаично сказать, что самая распространенная форма наказания во времена Елизаветы – штраф. Поместные, окружные и квартальные суды в первую очередь налагают штрафы – наказывают людей за проступки или за неисполнение долга. Штрафом карается игра в запрещенные игры, браконьерство, причинение легких телесных повреждений, выпас слишком большого количества скота на общем пастбище, угон чужого скота, засорение сточных канав и т. д. Штрафы за мелкую кражу и воровство обычно малы – 4 пенса за кражу подковы, 12 пенсов за незаконно выловленную рыбу, – но даже такие маленькие суммы выплатить очень тяжело, если вы бедны. Большие штрафы в 5 фунтов и более налагаются на чиновников, которые не исполняют свой долг или не подчиняются указаниям королевского двора. Кроме того, поместные суды пользуются большими штрафами в качестве угрозы: если кто-то не хочет расчищать засоренный ручей, то под угрозой штрафа в 2 фунта он побежит это делать со всех ног.

Как избежать правосудия, или Процесс расследования преступлений

Вам наверняка интересно, как ловят преступников в XV веке – когда нет еще ни криминалистов, ни полиции в ее современном понимании. Ответ прост: о преступлениях сообщают местные жители. Старая система «Держи! Лови!» до сих пор действует: всех жителей деревни или города разделяют на «десятки» (группы из десяти человек), которые обязаны сообщать о проступках друг друга. При обнаружении преступления поднимается тревога, и вся десятка обязана преследовать преступника и сообщить о происшествии окружному констеблю. В зависимости от тяжести проступка окружной суд передает дело либо мировым судьям на квартальную сессию, либо королевским судьям на выездную сессию.

Если констеблю сообщат о преступлении, он, скорее всего, допросит свидетелей. Если найдут труп, то вызовут коронера. В 1577 году Алису Нит арестовали по подозрению в убийстве золовки: ей перерезали горло прямо в постели. Констебль допрашивает всех свидетелей и потенциальных подозреваемых – всех, кто недавно побывал в коттедже. Один свидетель сообщает, что муж Алисы воскликнул «Боже, спаси мою жену!»; это якобы означает, что он считает, что жена убила его сестру. Другие говорят, что Алиса ненавидела свою золовку, потому что считала, что покойная убила двоих ее детей. Все свидетели смогли доказать, что в ночь убийства были в другом месте. А затем показания дает дочь Алисы, Абигейл. Она говорит, что в ту ночь спала в одной комнате с убитой тетей, но настаивает, что ее убила не мать. Однако после тщательного допроса она изменяет показания: признается, что не спала и видела, как мать перерезала тете горло. А затем добавляет, что мать попросила ее никому не говорить о том, что произошло. Алису Нит сажают в тюрьму, а на следующем заседании суда приговаривают к повешенью.

Дело Алисы Нит развивалось довольно прямолинейно: как мы видим, систематический опрос свидетелей дает неплохие результаты. Тем не менее многие другие дела раскрыть намного сложнее. О преступлениях часто никто не сообщает. В небольших поселениях, где все знают, кто совершил преступление, не всегда хотят выдавать виновника властям. Если о преступлении все же сообщают и начинается расследование, местные жители иногда просто ничего не говорят. Констебль, мировой судья или коронер могут пригрозить большим штрафом (5 фунтов и выше), если они не ответят. В таких случаях показания часто выдумывают: например, преступника называют Ричард Немо (Ричард Никто). Во многих районах Эссекса местные жители приписывают преступления «Джону из Лава», «Джону из Стайла» или «Джону из Ноука». Если девушку-служанку избивают до смерти, то преступление часто приписывают несуществующему человеку – на том основании, что хозяин имеет право бить подчиненных. Как-то утром один земледелец, рассердившись, что его служанка слишком долго кормит свиней, ударил ее по лицу, и у нее из носа хлынула кровь. Через шесть недель она умерла. Когда дело дошло до суда, его не признали виновным в убийстве; вместо него обвинили «Джона из Стайла».

Чувство «природной справедливости», порождающее столь снисходительные приговоры, распространяется и на другие преступления. Беременная служанка в доме йомена тайно рожает ребенка, а затем прячет его среди хозяйских свиней. Когда йомен находит мертвого младенца, то доносит на служанку констеблю. На суде присяжные выносят вердикт, что ребенок был уже мертв, когда его принесли в свинарник. Другой случай – женщина утопила ребенка в лошадином пруду и бросила труп на дно, прижав камнями. Здесь тоже сработала презумпция невиновности: присяжные решили, что ребенок родился мертвым. Так же снисходительно присяжные относятся и к человеку, укравшему гуся, чтобы накормить семью, – они могут, например, умышленно занизить стоимость птицы, чтобы вора просто оштрафовали за мелкую кражу, а не повесили.

Церковное право

Пожалуй, самая большая разница между правом елизаветинских времен и современным – религиозная составляющая. Некоторые нравственные правила, относящиеся ко всему обществу, уже описаны: в частности, сводников и пары, уличенные в инцесте, возят по улицам на позорной телеге. Тем не менее эти примеры и близко не дают истинного представления о том, сколько дел рассматривается в церковных судах. Взрослое население Эссекса, 35 тысяч, к концу правления Елизаветы выросло до 40 тысяч. Не менее 15 тысяч человек – более трети – привлекали к суду за сексуальные преступления. Причем это – не какая-то отличительная черта Эссекса. В Йоркской епархии доля взрослых, уличенных в сексуальных преступлениях, еще выше. Похоже, люди много занимаются сексом, причем зачастую незаконным. Чаще всего о сексуальных преступлениях доносят ревнивые мужья и жены, или же они открываются из-за беременности служанок, девушек, незамужних женщин и вдов. Даже по подозрению в сексуальном преступлении вас могут вызвать в суд, чтобы вы доказали свою невиновность. Вы, возможно, не очень серьезно отнесетесь к церковному праву по сравнению с общим – как и многие англичане того времени, – но сама его вездесущность напоминает нам, что Англия – очень религиозная страна.

Если обнаружится, что вы живете аморально или нарушаете любой церковный закон, то ктиторы вашего прихода доложат о вас в местный архидьяконский суд. После этого вас обяжут явиться перед судебным приставом в определенный день. Если вы невиновны, то обязаны найти некоторое число «компургаторов» – честных и благоразумных прихожан, – которые пойдут с вами в суд и поклянутся в вашей невиновности. Точное количество компургаторов определяет суд; обычно их нужно пять или шесть, но для более серьезных преступлений могут попросить привести даже восемь или девять. Мужчины должны приводить мужчин, женщины – женщин («компургатрис»). Если архидьяконский суд находится в 20–30 милях от вашего прихода, то вам придется потратить немало денег – в частности, вашим сопровождающим нужно где-то ночевать. Таким образом, если вы бедны, то, вполне возможно, вообще не сможете привести компургаторов. Более того, если хотя бы один компургатор не явится или откажется клясться на Библии, прежде чем давать показания, то вас объявят виновным и наложат епитимью.

Самая распространенная епитимья, накладываемая архи-дьяконским судом, – в воскресенье встать у двери вашей приходской церкви, одетым в белую одежду и держа в руках белый жезл, и сознаться в своем грехе собратьям-прихожанам. Кроме того, вам придется стоять перед всем приходом во время службы, пока священник читает подходящую к случаю проповедь. Возможно, вам придется исполнять епитимью даже два или три воскресенья подряд. Другое наказание – стоять (прямо или на коленях) босиком и с непокрытой головой на рынке в бумажной шляпе, на которой написано «блудник», «богохульник» или «прелюбодей». Замужних женщин могут заставить распустить волосы, подчеркивая их развратность. Если человек совершит грех, затронувший сразу два прихода, то епитимью ему придется исполнять в обоих местах. Подобное публичное унижение считается одновременно средством устрашения и наказания. Правда, эта система не беспристрастна. Если семейную пару обвинят в адюльтере и женщина найдет себе достаточно компургатрис, а мужчине компургаторов найти не удастся, ему все равно придется исполнить епитимью. Что еще парадоксальнее – его любовница может спокойно сидеть среди прихожан, потому что ее уже признали невиновной, пока муж признаётся, как согрешил с ней.

Если у вас нет денег, чтобы ехать в суд с компургаторами, вы можете окончательно поставить крест на своей репутации и согласиться, чтобы вас отлучили от церкви: в одном Эссексе за время правления Елизаветы так поступили 4 тысячи человек. Существует два типа отлучения от церкви. Малая анафема – это просто запрет на участие в церковных службах и в таинствах брака и причастия. Большая анафема, однако, – куда более серьезная вещь: она означает, что вам нельзя появляться в домах христиан, а вашим соотечественникам-христианам нельзя вам помогать; вы не можете иметь представителя и представлять себя самостоятельно ни в каком суде: ни в светском, ни в церковном; наконец, вас запрещено хоронить на освященной земле. Если вы ведете себя особенно оскорбительно, то архидьяконский суд может обратиться к епископу за петицией королеве о вашем аресте. Впрочем, это редкое явление. Большинство людей сдается после того, как их наказывают малой анафемой. Тех же, кого и это не останавливает, остальные прихожане считают безнадежными – по сути, они добровольно исключают себя из общества.

Нравственные преступления

За какие же преступления вы можете предстать перед архи-дьяконским судом? Распространенная причина – несоблюдение церковных ритуалов. Собственно, это второй по распространенности проступок среди всех светских и церковных преступлений и проступков (на первом месте – сексуальные преступления). Посещение церкви обязательно для каждого англичанина старше 14 лет: вы должны ходить туда каждое воскресенье, в 19 дней поминовения святых, а также в праздники Обрезания Господня (1 января), Богоявления (6 января), Благовещения Пресвятой Девы Марии (25 марта), Рождества, в понедельник и вторник на Страстную неделю, а также в понедельник и вторник в неделю Троицы. За неявку положен штраф: если не придете один раз, должны будете уплатить шиллинг, за регулярное непосещение – больше. Детей нужно не меньше двух раз в месяц отправлять в церковь на катехизис. Также среди нравственных преступлений – отказ крестить ребенка и открытие лавки в воскресенье.

В Стратфорде-на-Эйвоне в октябре 1592 года не менее 37 ремесленников обвинили в том, что они открыли лавки в святые дни. Когда женщину из Стратфорда в суде обвинили в драчливости, жестокости и непосещении церкви, она воскликнула: «Божьи раны! Чума Божья на всех вас и ветры из зада каждому!» Подобное «продуманное» богословское выступление может привести к еще большим проблемам: за божбу на нее вполне могут донести еще и ктиторы. Даже если вы заснете во время проповеди, вас накажут. Учитывая, что проповеди иной раз длятся часа по три, понятно, почему некоторым присутствующим становится скучно. В 1593 году Дороти Ричмонд из Грейт-Голланда, графство Эссекс, вызывают в архидья-конский суд за то, что она «нарушила спокойствие» во время проповеди. Она «ткнула иголкой в ягодицу Эдди Эльфаундера».

Диффамация – это церковный эквивалент «светской» клеветы. Большинство непочтительных речей считаются клеветой (или пасквилем, если изложены письменно), но если в них подвергается сомнению нравственность жертвы, то это уже диффамация, и с ней разбирается архидьяконский суд. Если кто-то назовет вас «шлюхой и отъявленной шлюхой», то вы можете донести на него ктиторам, и клеветнику придется ответить за это перед архидьяконским судом. Так что архидьяконский суд – довольно-таки веселое место: там постоянно звучат крепкие словечки, некрасивые истории и обличительные речи. В 1586 году Джон Ворм подает иск на Елену Рэнд за диффамацию. Свидетельница дала показания, что, когда они с Еленой Рэнд и своими мужьями гуляли по лужайке во время сенокоса, Елена заявила, что

Джон Ворм вел себя с ней непристойно, уложил ее в постель в ее собственном доме, и, прежде чем ей удалось отбиться от него, она предложила ему свое тело на следующий день. Получив с нею удовольствие, Ворм сказал ей, что смог бы сделать такое же влагалище из планки и двух кроличьих шкурок, как у его жены.

Проблема с такими делами – в том, что невиновность доказать очень трудно, и Елена Рэнд испытала это на себе. Хуже того: если вы не сможете доказать свои обвинения, то в диффамации обвинят вас самих. В июле 1583 года женщина из Хартфордшира по имени Елена Бартон заподозрила, что муж изменяет ей с Изабель Тодд. Однажды она проследила за мужем до дома Изабель. Она незаметно пробралась в дом и ворвалась в спальню, где увидела, как полураздетый муж прижимает Изабель к стойке кровати. После перебранки Елену выгнали из комнаты. Затем люди собрались вокруг Елены и сказали ей: «Только плохая птица разоряет собственное гнездо». Хуже того – любовница мужа, Изабель, затем еще и подала на Елену в суд за диффамацию и выиграла дело.

Еще лицом к лицу с архидьяконом вы можете оказаться из-за пьянства. Естественно, если в пьяном виде вы устроите дебош или подеретесь, то окажетесь в светском суде – но даже если вас просто увидят пьяным, то вполне могут вызвать в суд церковный. Вас могут наказать, если вы пьяными легли спать в поле, если настолько напились, что даже не смогли встать, или даже если обмочились пьяными в собственной постели (впрочем, обычно такое случается в чужой постели). Обычно виновный должен исполнить епитимью в церкви: перед ним поставят несколько пивных кружек объемом в пинту, он опустится на колени и признается в своих прегрешениях. В 1584 году в доносе на пономаря одного из приходов Колчестера говорится, что он «матерщинник, богохульник, клеветник и подозревается в пьянстве». Тот, кто донес на него ктиторам, явно не хотел упускать ни одной мелочи.

Вот мы и добрались до секса – самого распространенного (с большим отрывом) нравственного преступления. Как и диффамацию, сексуальное преступление доказать довольно сложно, потому что доказательства в суде брать неоткуда – за исключением случаев, когда женщина забеременеет, кто-то из партнеров во всем признается сам или подхватит венерическое заболевание. Но даже сама по себе беременность ничего не говорит о том, кто именно в ней виноват. Так что большую часть «доказательств» обычно составляют слухи, чувство вины и народное возмущение. Естественно, верность жены мужу настолько важна, что люди обращают внимание на малейшее бесчестье, даже на ложные слухи; с другой стороны, и мужчины, и женщины часто покрывают сексуальные прегрешения супругов. Мужчинам, в частности, совсем не хочется, чтобы вся округа знала, что им наставили рога. Репутация настолько важна, что многие люди будут яростно отрицать любые обвинения в свою сторону – не важно, реальные или нет.

Что неудивительно, чаще всего и мужчин, и женщин вызывают в суд за супружескую неверность. Или, если точнее, за подозрения в супружеской неверности. В 1591 году кто-то увидел, как женщина в сумерках впустила к себе домой троих мужчин. Когда представители власти пришли в дом, чтобы проверить информацию, они обнаружили, что все трое мужчин спят в разных кроватях, а женщина сидит у огня, одетая в одну сорочку. Ее обвиняют в распутстве и назначают ей епитимью. В 1579 году одной вдове удается уговорить Еенри Пакера провести ночь у нее дома. Он уходит спать в другую комнату, но ночью слышит, как она вздыхает, и идет к ней. Она говорит, что у нее замерзли ноги, и просит их согреть; он выполняет просьбу. Когда обнаруживается, что вдова беременна, соседи точно уверены, кто в этом виноват. И Еенри Пакера, и саму вдову вызывают в суд. Вдова приводит с собой достаточное количество компургатрис. Еенри Пакеру, однако, поддержки найти не удается, и вместо этого он во всем признаётся, так что епитимью приходится отбывать ему одному. Очень иронично – учитывая, что сейчас мы считаем, что в мире тогда безраздельно властвовали мужчины.

Послушав церковные судебные процессы, вы рано или поздно решите, что Церковь больше интересуют сами преступления, которые она рассматривает, а не их жертвы. Если говорить о сексуальных преступлениях – то так оно и есть. Например, и мужчин, и женщин могут наказать в церковном суде просто за то, что они приютили у себя незамужнюю женщину с ребенком. В современном мире это сочли бы за проявление милосердия. В 1564 году мужчину, приютившего беременную девушку «Христа ради», приговорили к публичной епитимье на рыночной площади и пожертвованию 2 шиллингов в пользу бедных – несмотря на то что его никак нельзя было обвинить в ее беременности. В 1566 году Агнессу Рук, вдову из Вест-Хэма, вызвали в архидьяконский суд по обвинению в укрывательстве чужой беременной служанки. Ее отпустили только после того, как архидьякону сообщили, что девушка попыталась утопиться, а добрая вдова спасла ее и приютила у себя.

Бывает и хуже. Если служанку изнасиловали, она забеременела, но не смогла убедить светский суд принять меры против насильника, то церковный суд заставит ее страдать за «преступление». Незадолго до Рождества 1590 года Джоанна Сомерс пасла в поле хозяйский скот, и тут к ней подошел некто Райс Эванс. Он схватил ее и жестоко изнасиловал, сказав «можешь кричать сколько хочешь – все равно никто не услышит». После этого Джоанну отвели в архидьяконский суд за прелюбодеяние. Похожий случай случился с Джейн Райт в 1579 году. Она была служанкой в семье Джона Лоуренса из Колн-Энгейна и его жены Джоанны. Однажды ночью хозяин, лежавший в кровати, попросил ее потереть ему спину. Она отказалась, но мистрис Джоанна призвала ее все же выполнить просьбу. Ее заставили лечь в постель в одежде и тереть ему спину, пока она не устала и не замерзла; после этого Джон и Джоанна потребовали, чтобы она забралась под одеяло и продолжила тереть дальше. Позже Джейн призналась, что

…он и его жена соблазнили ее той ночью и еще несколько раз лечь с ними в постель обнаженной, после чего он имел с нею плотскую связь, а его жена, лежала рядом и уверяла ее, что с ней не случится ничего дурного и что они уже так делали с другими служанками до нее.

Джейн забеременела, и на нее донесли архидьякону. Она созналась во всем, и ее заставили встать на крыльце церкви в белой одежде «и признаться в своем прегрешении после проповеди, моля Бога и прихожан простить ее». Вам наверняка захочется посмотреть на Джона и Джоанну Лоуренс в тот момент, когда бедная Джейн исповедуется.

Часто говорят, что общество нужно оценивать по тому, как оно относится к самым беззащитным своим членам. С этой точки зрения можно сказать, что елизаветинская Англия – век не только золотой, но еще и ужасающе несправедливый. Большую часть этих несправедливостей нельзя оправдать политическими нуждами: они не связаны ни со Звездной палатой, ни с необходимостью организовать эффективное функционирование общества. К безопасности страны они тоже не имеют отношения. Это просто результат того, что люди, не способные бороться с собственными естественными склонностями, предпочитают обвинять в своих слабостях и желаниях тех, кто стоит ниже них по социальной лестнице; они слишком горды, чтобы признать, что грехи, которые они публично очерняют и за которые наказывают других, на самом деле – их собственные.

XII Развлечения

Если бы какой-либо аспект человеческой жизни вообще не менялся на протяжении столетий, то это, скорее всего, были бы удовольствия. В конце концов, все мы люди, так что способы, которыми мы достигаем удовлетворения, кардинально меняться не должны. Или, выражаясь по-другому, если в одном веке нам что-то нравится, то есть большая вероятность того, что и в другом веке нам тоже будет это нравиться. В целом это верно: людям XVI века нравится ходить в театр, играть в шахматы, слушать музыку, заниматься любовью, пить вино и пиво, читать книги и любоваться достопримечательностями. Но они получают удовольствие и от таких вещей, которые нас пугают. Если вы услышите крики и увидите возбужденные лица зрителей на травле быка или улюлюканье зевак, когда внутренности изменника вырезают и сжигают на костре прямо у него на глазах, то наверняка задумаетесь, как вообще современники Шекспира могли понять гуманизм его произведений.

Туризм и осмотр достопримечательностей

Если вы посетите елизаветинскую Англию, то наверняка захотите осмотреть ее достопримечательности – как и в современном нам мире. Одно из излюбленных мест туристов – знаменитый корабль Дрейка «Золотая лань», стоящий на приколе в Гринвиче. Вы не только можете подняться на борт, но и арендовать его для банкета. К сожалению, корабль потихоньку разбирают, потому что большинство посетителей забирают с собой по маленькому кусочку в качестве сувенира. Если вы хотите увидеть «Золотую лань» во всем великолепии, поторопитесь: к 1618 году от нее останется один киль.

Самые привлекательные туристические объекты – это, скорее всего, королевские дворцы: не только Уайтхолл, Хэмптон-Корт и Несравненный дворец (Суррей), но и более далекие – дворец Вудсток (Оксфордшир) и Виндзорский замок (Беркшир). Естественно, посетить их могут не все. Вам нужно будет достать рекомендательные письма у друзей, обладающих нужными связями, а потом нанять лошадей или кареты, чтобы добраться до места. В Хэмптон-Корте вам покажут королевские апартаменты (в том числе опочивальни короля и королевы) с гобеленами, коврами, картинами, часами, музыкальными инструментами и королевской мебелью, а также библиотеку, часовню и сады. В Уайтхолле вы увидите коллекцию голландских картин, собранную королевой, ее гардероб и драгоценности и «индейскую постель» с «индейскими» же пологом и столиком.

По Тауэру вас будет водить гид, который расскажет вам о большой пушке и доспехах Еенриха VIII, выставленных там в качестве экспонатов. Как ни странно, вас сводят даже в подземелье, где покажут орудия пыток, применяемые против католиков. Но не верьте всему, что говорит вам гид, – особенно тому, что Белую башню построил Юлий Цезарь и обедал там в зале на первом этаже. Если вы пройдете полную экскурсию, то увидите королевские апартаменты, Монетный двор, Трейторс-гейт, топор для казней и королевский зоосад (со львами, названными в честь королей и королев династии Тюдоров, «последним волком в Англии», тигром и дикобразом). Имейте в виду, что за посещение каждой комнаты вам нужно будет дать чаевые. Томас Платтер и два его спутника, сходившие на экскурсию в 1599 году, восемь раз выдавали чаевые по 3 шиллинга. Общая цена оказалась равна 20-недельной зарплате рабочего, так что, как вы понимаете, далеко не все лондонцы ходят на экскурсию по Тауэру.

Кроме того, в Лондоне вы можете посетить дома, которые в последующих веках получат название «кунсткамер». В доме мистера Коупа, например, можно найти такую экзотику, как африканский талисман из человеческих зубов, рог и хвост носорога, хвост единорога, «чертов палец, выбитый из мачты, в которую в шторм попала молния», забальзамированного младенца, «круглый рог, выросший на лбу англичанки», жезлы и погремушки шута Генриха VIII, фарфор из Китая, увеличительное зеркало и индейское каноэ с веслами, свисающее с потолка посреди комнаты. Как позже напишет Шекспир в «Буре», «в Англии… те, кому жалко подать грош безногому калеке, охотно выложат в десять раз больше, чтобы поглазеть на мертвого индейца». Те, у кого нет денег на входной билет в такой дом, могут увидеть диковинки и прямо на улицах. В 1581 году по городу ходят голландский гигант ростом больше 7 футов 6 дюймов и трехфутовый карлик, который легко проходит между ног гиганта. В одном из домов на Лондонском мосту в 1599 году выставляют взрослого живого верблюда. Клавдий Холлибенд даже встретил уличного артиста (makesport), который зарабатывал на жизнь шпагоглотанием.

Впрочем, самые популярные достопримечательности города – это публичные церемонии и процессии. В первую очередь – любые, в которых участвует королева, например празднества в Лондоне 14 января 1559 года, в канун ее коронации, когда она проехала через весь город в Вестминстер, а лондонцы устраивали спектакли, делали «живые картины» и пели гимны. День восхождения на трон тоже стал большим праздником: в городе звонили колокола, а на улицах разжигали костры и расставляли столы для пиров. Через несколько лет появилась новая традиция: в годовщину коронации придворные устраивали рыцарский турнир на площадке в Уайтхолле. Тысячи людей собирались посмотреть на сражение сэра Филипа Сиднея и сэра Генри Ли или на графа Эссекса, который в 1596 году победил всех, кто бросил ему вызов, и сломал 90 копий за 108 проведенных боев. Рыцарство, конечно, уже отжило свое, церемониальные турниры были не такими жестокими, как в прежние времена, но тем не менее зрелище осталось великолепным. Иногда, когда королева отправляется в путешествие, в ее честь устраивают фейерверки – как, например, в Кенилворте в 1575 году. В сельской местности самый популярный праздник – Майский: люди идут в поля и резвятся там всю ночь, а на следующий день возвращаются с майским деревом. К сожалению, пуритане пытаются жечь майские деревья, называя их «вонючими идолами». Они уже так поступили с огромным майским деревом, которое обычно ставили на Корнхилле в Лондоне.

Пивные и таверны

Елизаветинские англичане обожают пиво и вино, так что пивные, таверны и «рюмочные» очень популярны. Именно там люди потакают чуть ли не любым своим прихотям: в таверне вам предложат еду и питье, музыку, разговоры, флирт – а в некоторых местах и куда больше простого флирта. Большинство таверн располагаются в домах с большими холлами, на которых висят соответствующие вывески. Теоретически все они должны получать разрешение от городских властей, но на практике так происходит далеко не всегда. В Лондоне к 1599 году в респектабельных заведениях стали ставить перегородки между столами, так что посетители получили возможность вести приватные беседы, попивая подслащенное вино и слушая игру скрипачей.

Многих мужчин таверны привлекают еще и иными услугами: за 6 пенсов можно переспать с местной шлюхой. Как вы узнали в предыдущей главе, по большей части проституция – это мелкомасштабное «предприятие»; сексуальные услуги обычно оказывает либо хозяйка пивной, либо одна из ее дочерей. Например, Джоанна Евин из Клейверинга (Эссекс) – деревенская проститутка; она работает дома у матери и спит с теми, кого мать к ней пустит. Но даже у таких мелких предприятий случаются проблемы. Незадолго до Рождества 1567 года жена Еенри Коу решила, что не может больше терпеть походов мужа по проституткам, и отправилась в пивную в Челмсфорде, которую держала вдова Бауден. Было темно, около шести часов. Когда Еенри услышал крики жены, ворвавшейся в пивную, он торопливо натянул чулки и сбежал через черный ход. Так и не найдя мужа, добрая жена Коу схватила вдову Бауден и ее дочь (местную шлюху) за волосы и стала их избивать. Дочь сумела вырваться, выбежала на улицу и подняла тревогу. В конце концов констебли задержали и Еенри Коу, прятавшегося в саду. Удовольствия в некоторых тавернах могут обойтись куда дороже 6 пенсов, даже если вы не заразитесь сифилисом. Жена Генри наверняка страшнее любой епитимьи, к которой его может приговорить церковный суд.

Еще в таверну люди ходят покурить. Джон Хокинс в 1565 году увидел, как курят табак во Флориде, и, скорее всего, завез эту привычку в Англию в следующем году, когда вернулся. Курение сразу же стало популярным; люди считали его экзотичным и интересным. Оно привлекательно сразу для всех чувств: характерный запах, чувство от вдыхания дыма в легкие, а в рассматривании того, как он рассеивается при свете свечей или выходит изо рта колечками, есть что-то неземное. Некоторые считают, что «из-за него изо рта воняет, как от лисьей мочи», но они в меньшинстве. Вильям Гаррисон пишет в своей «Большой хронологии» за 1573 год, что

…сейчас употребление индейской травы под названием «тобако» с помощью инструмента, похожего формой на маленький ковш, посредством которого дым поступает через рот в голову и легкие, в Англии резко выросло – оно помогает против насморка и прочих заболеваний, порождаемых легкими и внутренними органами, причем не без успеха.

Если вы заядлый курильщик, отправляйтесь в Англию после 1573 года. Впрочем, эта привычка недешева: четверть унции табака в таверне стоит 10 пенсов. Соответственно, у трубок очень маленькие чаши, и курильщики зачастую делятся ими друг с другом. Стоит отметить, что новую привычку еще не назвали словом «курение»: тогда говорили, что вы «пьете» дым. Женщины тоже «пьют» дым, иногда запивая его подслащенным испанским вином.

Не все разделяют уверенность Гаррисона в том, что табак полезен для здоровья. Врач под псевдонимом «Филарет» в 1602 году опубликовал буклет под названием «Работа для трубочистов, или Предупреждение для любителей табака». Как и будущий король Англии Яков I, который в 1604 году тоже издал трактат против курения под названием «Обличение табака», Филарет пытается отучить людей от пагубной привычки. Он говорит, что табак слишком сух, чтобы принести пользу здоровью – особенно он вреден для людей с холерической личностью. Табак вызывает привыкание и приводит к бесплодию, несварению желудка и простудам. Более того, он и эстетически непривлекателен:

Если кто-либо настолько ослеплен табаком, что не желает признавать, что испарения, попадающие в мозг, – темного цвета и избыточно сухие, пусть он просто посмотрит на клубы дыма, выходящие из носа любителей табака, или на налет дыма, оставшийся на табачной трубке после вдыхания, и тут же поймет, насколько был неправ.

Томас Платтер, похоже, общался либо с Филаретом, либо еще с кем-то, кто уподоблял курильщиков трубочистам. В 1599 году он пишет, что англичане

…носят инструмент [трубку] с собой и зажигают ее при любом удобном случае – в театре, в таверне, еще где-нибудь… от этого они становятся шумными и веселыми и довольно вялыми, словно пьяные, хотя эффект вскоре проходит. И они пользуются ей так часто из-за удовольствия, которое она доставляет, что проповедники призывают их прекратить себя уничтожать. А еще мне рассказали, что после смерти у одного человека в венах обнаружили сажу, как в печной трубе.

Игры

Если вы будете сопровождать корнуолльского джентльмена Вильяма Карнсью в 70-х годах XVI века, то увидите, что когда он не проверяет, как идут дела в поместье, не работает мировым судьей и не читает книги, то проводит время за играми в шары, бросание колец и карты с друзьями. Вы, наверное, подумаете, что это вполне невинное времяпрепровождение. Однако играть в эти игры почти всем запрещено законом. Еще в Средние века короли запрещали людям играть в «нечестивые игры», чтобы заставить их больше упражняться в стрельбе из лука. В 1542 году Генрих VIII выпустил закон, который запрещал всем ремесленникам, земледельцам, батракам, морякам, рыбакам, водоносам, слугам и подмастерьям играть в нарды, карты, кости, футбол, шары, теннис, бросание колец, кегли и «толкни монету». Карнсью разрешается играть в эти игры только потому, что он дворянин и имеет годовой доход больше 100 фунтов. Всем остальным разрешается играть только на Рождество и только дома. Наказание за каждое нарушение – большой штраф в 1 фунт.

По этой причине играть где и когда попало точно не стоит. В Лондоне и на полях в сельской местности оборудованы дорожки для игры в шары, но за нелицензированную дорожку владелец может получить штраф в 2 фунта за каждый день ее работы, а любой, кто там играл, будет оштрафован на 6 шиллингов 8 пенсов. Дрейк играет в шары на Плимутском мысе, когда поступает весть о приближении Непобедимой армады; именно тогда он произносит знаменитые слова о том, что у него «есть еще достаточно времени, чтобы выиграть, а потом уже победить испанцев». Если с ним играли еще и матросы, то они вполне могли пропустить великую битву – потому что с формальной точки зрения их нужно было снять с корабля и отправить к мировым судьям на ближайшее квартальное заседание. На деле же штрафы оказываются меньше, чем предписывает закон: иногда мировые судьи штрафуют нарушителей всего на 40 пенсов, надеясь, что в действительности они выплатят более солидную сумму. Тем не менее штрафа в десятидневную зарплату достаточно, чтобы отпугнуть большинство рабочих. Те же штрафы полагаются и людям, держащим нелицензированные теннисные корты, но вы не увидите арестов за игру в теннис, тогда как игроков в шары арестовывают сотнями. Игра, конечно, популярна – только в 1559–1560 годах теннисных мячей завезли в Англию на сумму 1699 фунтов, – но те, кто играет в теннис без разрешения, обычно не строят для этого кортов, а играют прямо на улице. Теннисные корты – это привилегия аристократов, которые играют в приватной обстановке, да и ограничениям и штрафам не подвержены.

В шахматы и нарды в основном играют джентльмены и на ставку, но вот в карты играют везде – от пивных до дворцов. Самые популярные игры – тройка (Gleek), примеро (Primero), прима-виста (Prima-vista), сорок пять (Maw), сотня (Cent или Saint), похожая на современный пикет, тридцать одно (One-and-Thirty), нью-кат (New Cut) и козыри (Trumps), похожие на современный вист. Королева очень любит играть в карты и ставит большие суммы. Играя в сорок пять с лордом Нортом в августе 1577 года, она выигрывает у него 33 фунта, а потом, играя в примеро на удвоенной ставке, выигрывает еще 33 фунта. «Толкни монету» (тогда по-английски игра называлась shovegroat, позже – shove-halfpenny) и кости тоже очень популярны среди всех слоев общества; опять-таки, важнее не игра как таковая, а ставки. Но остерегайтесь шулеров. Если верить книге Гильберта Уокера «Как распознать мошенника при игре в кости» (1552), в лондонских тюрьмах делают 14 различных видов шулерских костей, например «мешочек пятерок и двоек» или «мешочек фуллэмов», так что вам, например, может достаться набор костей, где будет всегда выпадать только чет, только нечет или одни шестерки. «Фуллэмы» (fullams) делают тяжелее с одной стороны, добавляя ртуть или свинец, а к одной грани «бристлов» (bristles) прикрепляют небольшие щетинки, чтобы кость ни за что на нее не упала.

Впрочем, одну азартную игру государство всемерно поддерживает: лотерею. Впервые ее объявили в 1567 году, распродав 4000 билетов по 10 шиллингов. Первый приз – 5000 фунтов: 3000 наличными, 700 – серебром и серебряной посудой, остальное – гобеленами и льном. Второй приз – 3500 фунтов (2000 наличными, 600 – серебром, остальное – гобеленами и льном). Есть еще 11 призов, всё менее ценных – до 140 фунтов; 12 призов в 100 фунтов, 24 приза в 50 фунтов и так далее, вплоть до 10 тысяч призов в 15 шиллингов. Билет нужно купить до 1 мая 1568 года; тиражи проходят с 11 января по 6 мая 1569 года у западного входа Собора Святого Павла. Лотерея не пользовалась большим успехом: билеты были слишком дорогими. Менее амбициозная трехдневная лотерея в 1586 году прошла успешнее, но вам вряд ли захочется в ней участвовать: разыгрывают там лишь различные части доспехов.

Спорт на открытом воздухе

По Закону о лучниках 1542 года каждый мужчина старше 17 и моложе 60, не увечный и не покалеченный, а также все аристократы, духовные лица и судьи обязаны хранить дома лук и четыре стрелы или заплатить штраф 6 шиллингов 8 пенсов. Каждый отец мальчика в возрасте 7-16 лет также обязан купить лук с двумя стрелами сыну, чтобы научить его стрелять. Луки из ильма, ясеня и ореха должны стоить не более 12 пенсов; даже самые лучшие тисовые луки нужно продавать не дороже 3 шиллингов 4 пенсов. Экспорт луков и стрел запрещается, а иностранцам в Англии нельзя практиковаться в стрельбе. Мужчинам старше 24 лет запрещается тренироваться на мишени, расположенной менее чем в 220 ярдах (восьмая часть мили). Каждый мужчина обязан стрелять по мишеням каждое воскресенье и в праздники, а приходы платят штрафы, если не поддерживают мишени в надлежащем виде. Англичане приводят победы при Креси, Пуатье, Азенкуре и Флоддене в качестве доказательства того, что умение стрелять из лука необходимо для поддержания английской гордости. Можете не сомневаться: стрельба из лука в Англии – не только метод ведения войны, но и национальный спорт.

Тем не менее стрельба из лука постепенно теряет популярность. Сельские жители предпочитают стрелять кроликов и пернатую дичь из арбалетов. Ополчение все чаще пользуется огнестрельным оружием, тем более что оно дешевеет (в 60-х годах XVI века средняя цена составляла 8 шиллингов 3 пенса). В 1577 году Вильям Гаррисон высказывает мнение, что «наши умения в стрельбе практически погибли». Тренировки в стрельбе из лука опасны: многие лучники и зеваки погибают у мишеней, так зачем же тренироваться в эпоху пистолетов? Несмотря на попытки королевы укрепить отцовский Закон о лучниках (она переиздавала его в 1566 и 1571 годах), дни большого лука были уже сочтены. Во многих поселениях за мишенями не ухаживают. В Перли в 1591 году арендаторы поместной земли признались, что уже десять месяцев не стреляли из лука. К концу правления Елизаветы закон соблюдает все меньше и меньше народу. Джон Стоу пишет: «Что мне говорить о старинных ежедневных упражнениях с луком, если жители этого города практически о них забыли?» Лондонцы гораздо чаще ходят на дорожки для игры в шары, чем к мишеням.

Любимый вид «спорта» аристократов и джентльменов – охота, в основном на оленей, зайцев и пернатую дичь. Чтобы поднять дичь, на нее спускают спаниелей, а затем погоню продолжают гончие. «Спаниели и ищейки с висячими ушами находят дичь по запаху от следов, – пишет Вильям Горман и добавляет: – Борзая собака обгоняет зайца и хватает его зубами».

Многие считают, что охотиться на зайцев с борзыми слишком легко. Самая желанная цель – самец благородного оленя: четырехлетний (stag), пятилетний (great stag) и особенно шестилетний или старше (hart). Владелец парка может сделать либо отличный подарок друзьям и родственникам, либо приготовить из оленя пирожки, которые поставят на стол гостям – это знак высокого положения. Если мимо вас жарким летним днем пронесется большая охота, то вы услышите лай собак и рев охотничьих рогов и, может быть, увидите оленя, бегущего через лес в поисках безопасного места. Свора собак погонит его к воде. Когда олень прыгнет в воду и поплывет (его рога напомнят вам паруса большого галеона), собаки погонятся за ним – и вдоль берега, и прямо в воде. А потом вы услышите топот галопирующих лошадей. Появятся всадники, ловко маневрирующие между деревьями. За ними, одетые в кожаные куртки, прибегут пешие охотники. Всех захватил азарт погони – и ожидание пира после удачной охоты. Роберт Лейнем писал в 1575 году: «Это времяпрепровождение, доставляющее наивысшее удовольствие всем чувствам сразу».

Одно из достоинств охоты в елизаветинской Англии – это едва ли не единственная серьезная физическая нагрузка, доступная и мужчинам, и женщинам. Королева очень любит охотиться, как и многие английские аристократки, с удовольствием демонстрирующие, как хорошо они держатся в седле. Для тех, кто не в такой хорошей форме, есть соколиная охота, тоже до сих пор популярная и доступная для обоих полов. Сокола или ястреба обычно выпускают на кроликов или пернатую дичь. Ястреб-тетеревятник обойдется вам от 10 шиллингов до 1 фунта (очень хорошая птица – еще дороже), но не забывайте, что куда больше денег вы потратите на корм и уход: в трактатах того времени говорится, что этих птиц нужно купать каждые три дня.

Рыбалкой также занимаются и мужчины, и женщины, причем не только ради добычи еды, но и ради самого процесса. Но на нее обязательно нужно получить разрешение: если вы будете рыбачить на реке без согласия землевладельца, то на квартальном суде вас осудят за браконьерство. Умелые рыбаки пользуются и удочкой с разнообразными наживками, и сетью. В книгах вроде «Искусство рыбалки» (1577) или «Охота и рыбалка» (1596) Вильяма Гриндалла вы научитесь основам. В разговорнике того времени приводится такой диалог.

Первая леди: Какой замечательный пруд!.. Какая в нем рыба?

Вторая леди [владелица пруда/: Сказать по правде, мадам, мы держали здесь много разной рыбы: линей, лещей, плотву и карпов; но мне кажется, что пираты-щуки практически всех их извели. Лодка на другой стороне, но если вам угодно задать этим джентльменам работу, то мы можем порыбачить с сетью.

Первая леди: Предпочитаю ловить рыбу удочкой.

Первый джентльмен: Вот, мадам, полностью готовая удочка с хорошим крючком. Я пойду принесу наживку. Умоляю вас, позвольте мне насадить ее. Теперь забрасывайте удочку. Мне кажется, что рыбы не смогут сопротивляться лучше, чем многие храбрецы, попавшиеся на вашу сладкую и заманчивую приманку грациозности и редкого сочетания добродетелей. О, вам улыбнулась удача! Тяните, мадам, у вас клюет – но осторожно, чтобы леса не порвалась, рыба большая.

На это второй джентльмен, такой же подлиза, как и первый, отвечает: «О рыба, тебя постигла счастливая судьба быть пойманной столь достойным рыбаком. Лучшего конца нельзя было и ожидать».

Как уже отмечалось в четвертой главе, джентльмен может заниматься и другими играми и видами спорта, в частности плаванием, борьбой, легкой атлетикой, верховой ездой и фехтованием. Важнее всего из этого списка последнее. Даже если вы носите меч исключительно в качестве статусного символа, вы должны уметь им пользоваться – на случай, если кто-то вызовет вас на дуэль. Так что вам стоит записаться в одну из лондонских фехтовальных школ: на Или-плейс в Холборне, в Грейфрайарс близ Ньюгейта, в Брайдуэлле, в Артиллерийских садах к северу от города, в Лиденхолле или в Смитфилде. Еще фехтовальные школы есть в больших гостиницах, где ставят спектакли, – например, в «Дикой красотке» на Ладгейтском холме, в «Быке» на Бишопсгейт-стрит и в театре «Занавес» чуть к северу от города. Там сертифицированные члены Компании мастеров оборонительной науки научат вас пользоваться рапирой, палицей и палашом. Ученики продвигаются вверх по шкале обучения от «школяра» (новичка) до «свободного школяра» (после семи лет подготовки), а потом, проучившись еще семь лет, могут стать «провостами». В начале правления Елизаветы в школах учат обращаться только с рапирой и маленьким круглым щитом, но в 60-х годах, после приезда итальянских и испанских мастеров, технический арсенал заметно расширился. Одна боевая школа основывается на методе, разработанном в Италии Джакомо ди Грасси. Его последователи, учат с помощью личного примера и принципов, цитируя максимы вроде «Тот, кто ближе всех к противнику, ударит его раньше всех», «Сила на внешней стороне круга выше, чем на внутренней» и «Самый простой способ убить противника – тот, при котором меч проходит наименьшую дистанцию». В 1594 году выходит английский перевод книги ди Ерасси «Настоящее искусство самообороны», так что вы можете попробовать поучиться по ней самостоятельно. Разделы учебника посвящены тому, как драться одной рапирой или мечом, рапирой в одной руке и кинжалом в другой, рапирой и плащом, мечом и маленьким щитом, двумя рапирами, двуручным мечом и длинным оружием. Кроме того, в учебнике говорится, как противостоять противникам, у которых в руках все эти сочетания оружия – так что он действительно полезен. Если, конечно, противник его тоже не прочитал.

Популярные виды спорта

Борьба – один из самых популярных в Англии видов спорта. На земле рисуется круг, борцы раздеваются до бриджей и пытаются бросить друг друга на землю и там удержать – как, собственно, и в современной борьбе. В Лондоне соревнования проходят в августе на полях Финсбери, их организуют лорд-мэр и олдермены. В провинциальных городах соревнования по борьбе часто устраивают в базарный день или на ярмарках: традиционный приз победителю – баран. Джентльмены тоже занимаются борьбой, но, естественно, только с другими джентльменами и не на глазах у всех. Ни один вид спорта не нарушает классовых барьеров.

Елизаветинский футбол больше напоминает современное регби. Правилами не запрещается ни хватать мяч в руки и бежать с ним, ни сбивать соперника подножкой. Кроме того, ничем (кроме местных обычаев) не ограничивается ни количество игроков, ни размер поля. Вас могут пригласить в игру, устроенную прямо на улицах Лондона; в сельской местности полем служит все пространство между двумя деревнями. Одна из немногих новинок, отличающих елизаветинский футбол от средневекового, – в него теперь играют надутым резиновым мячом, а не свиным пузырем, наполненным горохом; Вильям Горман пишет об игре в футбол «мячом, полным воздуха», а Шекспир в «Комедии ошибок» говорит, что футбольный мяч обшивают кожей.

Впрочем, будьте осторожны: елизаветинский футбол – игра намного более грубая, чем ее более поздние воплощения. Сэр Томас Элиот пренебрежительно пишет о футболе как о «животной ярости и жесточайшем насилии, которое приносит боль; и, соответственно, в раненых остается затаенная злоба и ненависть…». Филип Стаббс соглашается с ним, заявляя, что футбол

…лучше назвать дружелюбной дракой, чем игрой или развлечением; кровавым убийственным обычаем, а не товарищеским спортом или приятным времяпрепровождением. Ибо каждый игрок ждет соперника, чтобы свалить его, так, чтобы он ударился носом (особенно о твердые камни), в канаву или яму, в долине или на холме или в любом месте, где придется… Из-за этого игроки иногда ломают шеи, иногда – спины, иногда – ноги, иногда – руки… иногда у них из носа хлещет кровь, иногда вылетают глаза… И неудивительно, ибо они иногда нападают и вдвоем на одного, бьют его локтем в сердце, или сжатыми кулаками – под ребра, или коленями в бедра, или бросают так, чтобы он приземлился на шею… И эта убийственная игра стала развлечением в воскресный день?

Хотя на футболе люди гибнут реже, чем от упражнений по стрельбе, Стаббс не слишком преувеличивает. Двадцатичетырехлетний Генри Ингольд погиб, столкнувшись с соперником во время двухчасового матча между восемью игроками из Уайт-Рутинга и тремя из Хетфилда, мартовским днем 1567 года. В 1582 году в матче Госфилда против Бокинга погиб вратарь: Ричард Или столкнулся с Джоном Паем, защищавшим ворота Госфилда. В матче в Вест-Хэме в апреле того же года игрок умер, когда соперник свалил его на землю. К подобным происшествиям относятся как к преступлениям: если во время матча кто-то погиб, то всех участников отправляют к коронеру, судят за непредумышленное убийство и штрафуют за участие в незаконной игре. Суд обычно не приговаривает виновного в гибели игрока к повешенью: это неспортивно. Тем не менее иногда коронеру отдают вердикт с убийством, виновным в котором признан «Джон из Стайла», а не конкретный игрок.

Что неудивительно, джентльмены в футбол не играют. Это развлечение только для рабочих. Шекспир в «Короле Лире» употребляет выражение «презренный футболист» (base football-player). Но не все относятся к игре так же негативно, как Элиот и Стаббс. В книге «Позиции» (1581) педагог-теоретик Ричард Малкастер пишет, что футбол «не достиг бы таких вершин, как сейчас… если бы не приносил большой пользы для здоровья и силы». Он продолжает: в футбол нужно играть с «мастером-тренером, небольшим числом игроков, разделенных на команды, и они не должны испытывать силы друг друга в жестких столкновениях». Если в «командах» равное число игроков, «мастер-тренер» – судья, мяч надут и обшит кожей, а по обеим сторонам поля стоят ворота, то получается, что Малкастер, по сути, описал игру, очень похожую на современный футбол.

Хёрлинг сегодня ассоциируется практически только с Ирландией, но в XVI веке он был очень популярен в Корнуолле. Есть два варианта игры: «хёрлинг с воротами» (в который играют в восточном Корнуолле) и «хёрлинг на местности» (популярный на западе графства). Ключевая разница между хёрлингом и футболом состоит в том, что мяч бросают, а не пинают ногой. Кроме того, в хёрлинге с воротами уже сложились правила. В каждой команде 15, 20 или 30 игроков, «раздетых до нижней одежды»; они играют на поле длиной 160 или 200 ярдов, на обоих концах поля стоят ворота. Все игроки разбиваются на пары и хватаются друг за друга. Когда судья подбрасывает мяч в воздух, все игроки подпрыгивают, чтобы схватить его и донести до противоположных ворот. «Но это не легче подвигов Ееркулеса, – пишет Ричард Карью, – ибо в нескольких дюймах от каждого игрока стоит соперник, который пытается всячески его задержать. Соперник бьет его в грудь сжатым кулаком, чтобы остановить, – правилами такие удары разрешены…» Заметьте, что бить можно только в грудь, не ниже пояса. Если игрока поймают, то он должен передать мяч, бросив его кому-нибудь из товарищей по команде. Бросать мяч вперед товарищу, который находится ближе к воротам, нельзя (прообраз современного правила офсайда). Возможно, вам будет интересно узнать, что в хёрлинг с воротами часто играют на свадьбах.

В хёрлинге на местности, распространенном в западном Корнуолле, правил почти нет. Игры обычно устраивают по праздникам джентльмены, составляющие команды из арендаторов своих земель; ворота ставятся у домов этих джентльменов. Так что «игроки пересекают холмы, долины, изгороди, канавы, пробираются через кусты, в том числе колючие, трясину, лужи и реки; иногда вы даже увидите 20–30 человек, которые сгрудились в воде и пытаются отобрать друг у друга мяч». Джентльмены обычно сами не играют, но предоставляют серебряный мячик для игры и смотрят, как их работники пытаются донести его до нужного места. Джентльмен, чья команда донесет мяч до его дома, оставляет мяч себе в качестве трофея и выставляет победителям все пиво, что есть в доме.

Вам наверняка интересно, играют ли в еще одну знаменитую английскую командную игру – крикет. Если вы пойдете, например, в Гильдфордскую среднюю школу в Суррее, то увидите, как мальчикииграютвигру с битой, которую даже называют «крекет», но пока что большого распространения она не получила. Что же касается гольфа – эта игра пришла в Англию при следующем правителе. В гольф играют в Шотландии – шотландские короли запрещали его как «нечестивую игру» в 1457, 1471 и 1491 годах в пользу стрельбы из лука, – ноне в Англии. Мария Стюарт в юности играла в гольф, но по пересечении южной границы страны ей пришлось отказаться от этого развлечения.

Травля животных

Привычка к травле животных – одно из самых разительных отличий между XVI веком и нашим временем. Елизаветинские англичане невероятно жестоки к животным. Причем на мучения зверей с удовольствием смотрят практически все, вне зависимости от классовой принадлежности – за исключением разве что пуритан. Почему? Можно, например, указать на глубоко укоренившуюся психологическую связь крови и еды: кровь животных символизирует милость Бога, даровавшего нам пищу. Или же можно предположить, что это проявление уважения к благородному животному, обреченному на смерть – как на современной испанской корриде. Правда, вряд ли именно этим можно объяснить интерес к петушиным боям: людей привлекает явно не «благородство» петухов, а огромные ставки. Жизнь и смерть, деньги и шансы – вот что захватывает внимание публики.

Петушиные бои проходят каждое воскресенье, кроме того, специальные праздничные бои проводятся в Жирный вторник. Люди тратят немалые средства – 5 фунтов, а то и больше, – чтобы купить бойцового петуха и подготовить его. Генрих VIII построил площадку для петушиных боев рядом с Уайтхоллом, на улице Бердкейдж-уок, но во времена Елизаветы самые популярные площадки располагались на Джуин-стрит, Шу-лейн и у храма Святого Эгидия в полях; при следующем короле последняя из них превратится в театр «Друри-лейн». Томас Платтер пишет о площадке на Шу-лейн в 1599 году:

В центре площадки стоит круглый стол, покрытый соломой и окруженный бортиками; там петухов дразнят и заставляют налететь друг на друга, а те, кто делает ставки на победу одного из петухов, сидят вокруг площадки. Зрители, которые просто пришли посмотреть, купив билет за один пенни, сидят выше, с удовольствием наблюдая яростный бой петухов, забивающих друг друга до смерти клювами и шпорами.

Развлечения длятся до четырех-пяти часов; солома от непрерывных боев окрашивается кровью. На Шу-лейн птицам перед боем дают крепкие напитки вроде бренди, чтобы они стали еще свирепее. На каждый бой принимают сотни фунтов ставок. В 1578 году лорд Норт проиграл 13 фунтов на петушиных боях.

Более экзотическое развлечение – травля медведей. В Лондоне ее проводят практически каждый день, в том числе каждое воскресенье, в Парижском саду в Саутуорке. В 1570 году построили второй «театр»: в одном (восточном) стали травить медведей, в другом (западном) – быков. Чтобы посмотреть на травлю медведя, вам придется отдать 1 пенс за место на трибунах и 2 пенса, чтобы пройти на галерею. Медведя приводят на поводке или цепи и привязывают к шесту в середине арены. Затем на него спускают огромных английских мастифов:

Эти мастифы демонстрируют все свое великолепие и выдержку, потому что, несмотря на все полученные от медведя удары, они не сдаются: их приходится оттаскивать силой и совать в пасти длинные палки, к концам которых приделаны широкие куски железа. Зубы медведя не острые – их специально сломали, чтобы он не мог ранить собак. Когда первая партия мастифов устает, выводят следующую. Когда устает первый медведь, приводят нового – и свежих собак для травли: сначала одну, потом все больше и больше, и так до тех пор, пока они не завалят медведя.

Томасу Платтеру зрелище понравилось, хотя запах 120 мастифов и 13 медведей в клетках показался ему отвратительным. Медведи стоят дорого, так что обычно собакам не позволяют их убивать; собаки же нередко гибнут – медведи вспарывают им брюхо когтями или хватают и заламывают. Некоторые медведи даже становятся знаменитыми. Самого известного из них, по кличке «Секерсон», даже упоминает Шекспир в «Виндзорских насмешницах»: «Я раз двадцать видел, как Секерсона спускали с цепи, и даже дергал его за цепь». Тем не менее вас вполне может напугать вид разъяренного медведя с идущей из пасти пеной и шкурой, красной от собственной крови и крови убитых им собак. Роберт Лейнем так пишет о травле медведей:

Если пес схватит медведя за горло, то медведь оцарапает ему когтями голову… так что после всех захватов и рывков, царапин и укусов, голых когтей и зубов с обеих сторон потери крови и раны были настолько сильны, что не восстановиться и за месяц зализывания… То был спорт, очень приятный для этих зверей: достаточно посмотреть на медведя, хищно глядящего своими розовыми глазами на врага, на ловкость и храбрость собаки, на мощь и опыт медведя, отбивающего нападение. Если его укусят в одно место, то он схватит собаку за другое и освободится; если его схватили, то, кусаясь, царапаясь, рыча и мечась, он освободится от захвата; а вырвавшись, он с облегчением два-три раза подернет ушами, пока по его морде течет слюна и кровь[110]

Слепых медведей бьют кнутами на потеху зрителям; разъяренные звери бросаются и хватают кнуты и бьют любого, кто подойдет слишком близко. Некоторые из них, впрочем, догадываются, как ослабить путы, и бегут в толпу зрителей; Секерсон – далеко не единственный, кому удалось таким образом сбежать. В октябре 1565 года у заброшенной церкви Остин-Фрайарс в Оксфорде сбежавший медведь набросился на двадцатичетырехлетнего мужчину и убил его. В Бирлинге, графство Кент, в августе 1563 года медведь лорда Бергейвенни убил у него дома вдову, «искусав и разорвав ей голову, тело и ноги». В 1570 году близ Херефорда медведь вырвался, пробрался в дом и убил спящую женщину[111].

Травлю медведей любят по всей стране и богачи, и бедняки, и мужчины, и женщины, и старики, и дети. В шекспировской «Двенадцатой ночи» сэр Эндрю Эгьючик раскаивается в том, что слишком много времени уделял фехтованию, танцам и травле медведей. В апреле 1559 года королева развлекала французского посла травлей медведей – и его настолько захватило зрелище, что на следующий день он отправился в Парижский сад, чтобы снова им насладиться. Королева приглашала на травлю медведей многих высокопоставленных гостей: похоже, это было одним из ее любимых развлечений. Роберт Дадли устроил для королевы травлю медведей в Кенилворте в 1575 году, а в 1599-м она даже лично посетила Парижский сад, чтобы посмотреть на кровопролитие. (Вы, наверное, удивитесь, узнав, что королева ни разу не была в театре «Глобус», расположенном в том же Саутуорке, но зато ходила на травлю медведей.) Только пуритане отказываются считать травлю развлечением, подходящим для всей семьи, хотя в основном они не столько жалеют животных, сколько недовольны тем, что эти зрелища проходят по воскресеньям. Единственный, кто выступает именно против жестокости, – Филип Стаббс; он спрашивает: «Какое христианское сердце может получать удовольствие, видя, как один несчастный зверь рвет, терзает и убивает другого, причем лишь ради глупого развлечения?»

Не меньше внимания привлекает и травля быка. Нескольких мастифов выпускают на арену, и они нападают и кусают привязанное животное. Бык отбивается рогами, подбрасывая собак в воздух. Люди длинными палками ловят собак на лету, чтобы те продолжали бой. В конце концов на быка спускают большую стаю, но схватка идет до тех пор, пока оставшиеся собаки не убивают быка либо настолько тяжело его ранят, что его можно только отправить на убой. Вас наверняка удивит, что законом запрещается не травить быков. В каждом городе есть собственный «бычий круг», где проводится травля. Любой, кто забивает быка, не выставив его предварительно на травлю, будет наказан: по закону штраф за продажу мяса животного, убитого без травли, составляет 3 шиллинга 4 пенса за каждого быка.

Самый неприглядный спектакль подобного рода в Англии часто устраивают под конец дня травли быков. Обезьяну сажают в седло старой лошади и выводят на арену. Затем туда отправляют полдюжины молодых псов. По словам Алессандро Маньо, «очень интересно смотреть, как лошадь убегает, лягаясь и кусаясь, а обезьяна крепко держится за седло и визжит – ей тоже достается от собачьих зубов; после такой травли лошади часто умирают, и их убирают слуги…».

Музыка и танцы

Хотя никому еще не удалось доказать, что «музыка – пища любви», Шекспир, несомненно, думает именно так. Более 170 фраз в его пьесах посвящены музыке или музыкантам, ариям или мадригалам, причем почти всегда – в положительном контексте. Многие песни приводятся в пьесах слово в слово. Шекспир не одинок в своей любви к музыке: от большинства англичан времен Елизаветы требовали, чтобы они играли на каком-нибудь музыкальном инструменте или, по крайней мере, могли петь. В лавках цирюльников часто стоят цитры или лютни, и клиентам разрешается играть на них в ожидании своей очереди. В подавляющем большинстве таверн играет музыка, хотя самым распространенным инструментом среди рабочих-выпивох остается волынка. В 1587 году Стивен Госсон пишет, что «в Лондоне столько нищих волынщиков и скрипачей, что стоит кому-нибудь войти в таверну, как его тут же окружают два-три музыканта, чтобы станцевать для него прежде, чем он уйдет».

В верхах общества тоже любят музыку. Еще со Средних веков аристократы держали при себе музыкантов, которые развлекали их во время обедов и выступали на пирах. Впереди всех, естественно, королевская семья: у Генриха VIII работало 58 музыкантов, Елизавета содержала около 30. Сами аристократы тоже не чураются исполнительства: всех членов семьи Уиллоуби, живущих в Воллатоне, учат играть на верджинеле. Богатые леди из разговорников Клавдия Холлибенда говорят: «Наш учитель танцев приходит в девять, учитель пения и человек, обучающий нас игре на верджинеле, – в десять, а учитель игры на лютне и виоле – в четыре». Королева тоже играет на верджинеле, лютне и орфарионе (большой цитре). Единственная разница между аристократами и простолюдинами, любящими музыку, – в том, что аристократы никогда не играют публично, только в приватной обстановке. Елизавета говорила, что любит играть на верджинеле, потому что он ее успокаивает.

Если вы хотите поиграть вместе с елизаветинскими музыкантами, возможностей для этого вам выпадет немало. Правда, это будет не так легко, как вы думаете. Музыка записывается не так, как сейчас. Хотя ноты изображаются практически так же, тактовых черт нет. Из-за этого играть вместе, попадая друг в друга, очень сложно – особенно из-за того, что партитур в нынешнем понимании тоже нет. Ноты раздают музыкантам, которые видят только собственную партию. Возьмите, например, сборник Энтони Холборна «Паваны, гальярды, аллеманды и другие короткие мелодии, серьезные и веселые, в пяти частях» (1599), и увидите, что все сопрановые партии напечатаны в одной части, все альтовые – в другой, «квинтовые», теноровые и басовые партии – тоже по отдельности. Таким образом, вы не видите, что в данный момент играют другие музыканты. Пюпитры очень редки; чаще ноты просто кладут на стол.

Инструменты тоже отличаются от своих современных собратьев. Лютня не похожа на гитару. Головка грифа располагается под прямым углом к нему, сделанные из кишок струны натягиваются парами, или «хорами»; на лютне может быть от шести до десяти хоров, причем струны нижних хоров настраиваются в октаву с верхними. Стандартная настройка – по квартам, с большой терцией на втором хоре, но вариантов существует множество. На цитре играть легче: у нее всего четыре хора, плоская задняя стенка и гриф, расположенный под углом. Большие басовые цитры называют «бандорами», а средние – «орфарионами». На инструменты семейства виол, как маленькие, похожие по размеру и форме на скрипку, так и большие, размером с виолончель, натягивают шесть струн, сделанных из кишок. Что же касается духовых инструментов – у труб нет клапанов. Флейты делают из дерева. Клавишные инструменты – орган, средневековая колесная лира и клавесин с его разновидностями: спинетом и верджинелом. Клавесин – это струнный инструмент, в котором плектры подцепляют струны при нажатии клавиш. Струны спинета расположены под углом в 45 градусов к клавиатуре, а не перпендикулярно (как в настоящем клавесине). Третий член клавесинного семейства, верджинел – маленький прямоугольный инструмент, струны которого идут параллельно клавиатуре. Благодаря этому он маленький, легкий и, соответственно, удобен в транспортировке (большинство моделей делается без ножек), из-за чего пользуется огромной популярностью. Поскольку клавиатура верджинела не слишком отличается от современного фортепиано, на нем вам будет играть легче всего.

Еще одна причина, по которой вы вряд ли захотите стать в елизаветинской Англии музыкантом, – низкий статус большинства исполнителей. Вы, наверное, подумали, что раз музыкой интересуются буквально все, музыканты пользуются большим уважением. Однако музыкальные способности так широко распространены, что многие люди не ценят умения играть. Бедняк с музыкальным инструментом – в первую очередь бедняк; его умение исполнять музыку никак не влияет на его статус. В 1573 году в одном Эссексе не менее 56 музыкантов арестовали за бродяжничество. Женщины не могут зарабатывать музыкой деньги, потому что на оплачиваемые должности их не берут, да и у мужчин возможностей подняться в обществе или заработать деньги музыкой очень мало. Пуритане враждебно относятся к пению и игре на органе в церкви, так что во многих приходах музыка не звучит вообще. В результате музыканты и композиторы полностью зависимы от двора, соборов и покровительства аристократов и городских властей. Официальные группы музыкантов называют waits; они состоят из четырех-пяти человек, и их нанимают многие крупные города. Публичные выступления организуют по воскресеньям (в Лондоне – на Королевской бирже), а также на официальных приемах и прочих подобных мероприятиях. Но на работе городского музыканта не разбогатеть. Членам Кембриджской группы в 1567 году платят всего по 2 фунта в год; вам придется подрабатывать, играя на свадьбах и народных празднествах, или, если вы виртуоз, – выступая в частном порядке в домах аристократов.

В 1575 году английская музыка не слишком известна за пределами Англии, но все меняется: в последнюю четверть века английская музыка привлекла пристальнейшее внимание критиков. Религиозная музыка восстановила свои позиции после провала во время Реформации, когда хоры в аббатствах и монастырях неожиданно остались без работы. Хотя во многих церквях поют только гимны и псалмы (это дозволяется Религиозным соглашением 1559 года), в соборах поддерживаются традиции религиозной музыки и полифонии. Как и в частных часовнях аристократов – в том числе, что немаловажно, в королевском дворце и в католических домах. Мужчины начинают мальчиками-хористами, потом становятся хормейстерами или органистами (или одновременно и теми и другими), а потом учатся писать собственную музыку для органа или хора. Ведущие композиторы той поры – Томас Таллис, Вильям Берд и доктор Джон Буль – работают в королевской часовне, несмотря на то что все трое – католики. Они по-прежнему сочиняют мотеты и мессы, несмотря на то что их нельзя исполнять публично. По иронии судьбы, величайшее музыкальное произведение эпохи, один из самых знаменитых примеров полифонии – мотет Таллиса «Spem in alium», – исполняют исключительно за закрытыми дверями. Чтобы услышать его в полном блеске – в исполнении восьми пятиголосных хоров, – вам придется поехать в Несравненный дворец, где его периодически исполняют для католика графа Арундела; в его библиотеке хранится и нотная запись.

Пение псалмов, с другой стороны, ничем не ограничено. «Полная книга псалмов» Томаса Стернгольда и Джона Хопкинса, напечатанная Джоном Деем в 1562 году, оказалась настолько популярной, что ее переиздавали еще 250 лет. Композиторы Джон Фармер, Джайлз Фарнаби, Томас Рейвенскрофт, Томас Морлей и Вильям Берд сочиняют гимны, кантики, григорианские хоралы и новую музыку на уже существующие слова. Некоторые их произведения вам знакомы: например, псалом 100 – «All people that on Earth do dwell» – и сейчас поется на ту же самую мелодию, хотя четырехголосная версия Джона Даунленда, возможно, немного собьет вас с толку.

В 1575 году королева выдает монопольное право на издание нотных материалов (на 21 год) Томасу Таллису и Вильяму Берду. Их первая совместная публикация «священных песен» закончилась катастрофой; они потеряли столько денег, что при жизни Таллиса больше ничего издано не было. Но после его смерти в 1585 году Берд все же начал реализовывать потенциал монополии. Он нашел нового печатника и в последние восемь лет действия патента издал 20 сборников музыки, в том числе четыре – собственных песен. Вскоре все, кто мог себе это позволить, начали издавать собственные песни. Причем большинство из них даже отдаленно нельзя было назвать «священными». Светская музыка – еще одна причина, по которой правление Елизаветы считается «золотым веком».

В начале эпохи большая часть светской музыки, сочиняемой для двора, предназначалась для танцев – например, медленных и величавых паван или веселых, энергичных гальярд. Кроме них существуют десятки популярных песен и баллад, многие из которых собрал и опубликовал в четырех книгах уже при следующем короле Томас Рейвенскрофт; возможно, вам даже знакомы песенки «Три слепые мышки» или «Три ворона». Но все изменилось в 1588 году, когда вышла книга итальянских мадригалов с английскими словами под названием Musica Transalpina. Многие английские композиторы, в том числе и те, кто учился музыке в церковном хоре, вдохновившись, стали сочинять мадригалы, в которых было от трех до шести голосов. Даже придворного композитора-католика Вильяма Берда затронула новая мода: в 1590 году он тоже сочинил пару мадригалов. В 1601 году Томас Морлей выпустил антологию из 25 мадригалов, написанных 23 ведущими композиторами того времени в честь королевы; она называлась «Триумфы Орианы». Два самых знаменитых представителя жанра мадригала – Джон Уилбай и Томас Уилкс. По характеру они – полная противоположность друг другу: Уилбай – осторожный, аккуратный человек, его музыка очень элегантна, он никогда не оскорблял свою покровительницу (леди Китсон) и спокойно дожил свой век на пенсии. Уилкса можно скорее назвать «рок-н-ролльщиком» времен Елизаветы: он не менее знаменит пьянством, богохульствами и ужасным поведением, чем великолепной музыкой. Однажды во время повечерия в Чичестерском соборе (где он работал) он помочился с органной галереи на стоявшего внизу декана.

После мадригалов в моду вошли «арии» (airs). Увлечение одноголосными песнями в сопровождении лютни началось с Джона Доуленда, великолепного лютниста, чья «Первая книга песен или арий» вышла в 1597 году. Она оказала не меньшее влияние, чем Musica Transalpina: композиторы начали соревноваться друг с другом в сочинении арий. Томас Морлей, вполне в духе современной «битвы групп», в том же году выпустил собственный сборник – «Канцонетты, или Маленькие короткие арии». На следующий год Майкл Кавендиш издал «Арии с табулатурами для лютни», а Джайлз Фарнаби – «Канцонетты на четыре голоса». В 1598 году Томас Морлей получил монополию на издание музыкальной литературы, ранее принадлежавшую Вильяму Берду, и с энтузиазмом взялся выпускать работы коллег. К концу правления Елизаветы он выпустил девять сборников – собственного авторства, а также Джона Дэниэла, Роберта Джонса и главного мастера арий, Джона Доуленда. Кроме того, он издал первый сборник арий знаменитого врача, поэта и композитора Томаса Кэмпиона.

Не менее быстро растет и спрос на инструментальную музыку, особенно на сольные пьесы для верджинела и лютни и произведения для «консорций» (групп) из виол, флейт и лютен. Если вы хотите послушать такую музыку, то обязательно сходите на концерт, где играют лютневую музыку Джона Доуленда, музыку для верджинелов Джайлза Фарнаби, Вильяма Берда и Джона Буля или придворную танцевальную музыку для виольных консорций Буля, Берда, Доуленда и Энтони Холборна. Это блестящая плеяда – после них в Лондоне несколько веков не будет такого количества талантливых музыкантов. Кроме того, это настоящее музыкальное сообщество. Музыканты конкурируют между собой, но друг о друге отзываются очень тепло, исполняют музыку коллег по цеху и даже сочиняют друг другу новые вещи. В 90-х годах XVI века Томас Морлей, Вильям Берд, Джон Буль, Джайлз Фарнаби и Джон Уилбай живут в приходе Святой Елены у Бишопсгейта – как и Вильям Шекспир. Томас Морлей пишет музыку на две песни из пьес Шекспира и издает их: «Где ты, милая, блуждаешь?» (из «Двенадцатой ночи») и «Жил на свете любовник с подругой своей» (из «Как вам это понравится»). Неудивительно, что Шекспир так хорошо относится к музыке.

Танцы

Музыка и танцы в елизаветинской Англии неразделимы. Вы уже прочитали, что когда войдете в таверну, к вам, скорее всего, подойдут волынщик и скрипач и пригласят на танец. Танцуют все, кто еще в состоянии, а не только молодежь. Вы наверняка увидите разнообразные народные танцы – «танец сатира», «танец солдата», «сенной танец», «матросский танец», «детский танец», «девичий танец», «танец стариков», «бессвязный танец» и «танец босиком»; все они упоминаются у Вильяма Гормана. Они рассчитаны на как можно большее число народу, чтобы любая женщина могла потанцевать с любым мужчиной (скорее всего – с любимым), не беспокоясь ни о безопасности, ни о моральной стороне дела. Туано Арбо, издавший учебник танцев в 1589 году, упоминает и другие народные танцы, в частности танец прачек и шотландский танец, называя их «раскачиваниями» (branles) или «толкотней» (brawls). Они очень похожи на средневековые хороводы, где люди держатся за руки и делают простые шаги. Некоторые танцы имеют собственные отличительные черты: например, в «танце со свечами» люди, меняясь парами, зажигают свечи.

Один из самых распространенных танцев – мореска. Произошедшая от мавританских танцев XV века, мореска – скорее спектакль; в нем участвуют не все собравшиеся, а только группа профессиональных танцоров с перьями в шляпах, бубенчиками на обуви и шарфами, завязанными на запястье. В 1577 году лорд Норт заплатил 2 шиллинга 6 пенсов группе танцоров морески, чтобы она развлекала его семью под аккомпанемент флейты и барабана на Троицу – именно тогда, по традиции, в Англии танцуют мореску. Впрочем, ее можно увидеть и в другое время года. В марте 1559 года Генри Мейкин пишет, что королеву после артиллерийских стрельб и травли двух медведей на Майл-Энде развлекала труппа танцоров морески.

Большая часть музыки, которую пишут придворные композиторы, – танцевальная. Танцы можно в общем и целом разделить на две группы: basse dance («низкий танец»), где обе ноги остаются на земле, и haute dance («высокий танец»), где ноги поднимают. Исходный «низкий танец» до сих пор танцуют старики и старухи, но, если верить Арбо, при дворе он потерял популярность еще 40 лет назад. Сейчас в моде новые формы «низкого танца»: павана, медленный, величавый танец-шествие, и чуть более быстрая аллеманда. Джентльмен, желающий пригласить даму на танец, должен снять шляпу левой рукой и протянуть правую руку партнерше. В большинстве придворных танцев подразумевается, что мужчины и женщины танцуют парами. Некоторые медленные танцы позволяют мужчине танцевать сразу с двумя женщинами – в этом случае он должен вести каждую из партнерш по очереди правой рукой. После танца джентльмен должен поблагодарить партнершу (или всех партнерш), поклониться ей и проводить туда, где она стояла или сидела до танца. Женщинам приглашать мужчин на танец тоже не запрещается. А отказ от приглашения считается дурным тоно.

Гальярда и куранта, принадлежащие к «высоким танцам», веселее медленных танцев-процессий. Пара несколько раз в быстром темпе пересекает зал, а затем разделяется, чтобы оба партнера смогли показать свое умение – подскоки, полушаги, быстрые шаги, развороты, шаги в сторону и прыжки. Мужчины иногда высоко задирают ноги и прыгают с разворотом на 180 или даже 360 градусов. Женщины, обремененные юбками, высоко прыгать не могут, а задирать ноги им и вовсе не подобает; тем не менее они не должны отставать от мужчин. Импровизировать, естественно, не получится: вам придется пойти к одному из многочисленных итальянских учителей танцев, обосновавшихся в Лондоне. Либо же (но только после 1574 года) вы можете пойти в какую-нибудь из лондонских танцевальных школ, которые снова открылись (королева Мария закрыла их в 1553 году). Королева танцует гальярды, чтобы держать себя в форме, – иногда по шесть-семь за утро. Впрочем, вы вряд ли увидите ее танцующей вариант гальярды под названием la volta: в этом быстром танце джентльмен поднимает леди, положив левую руку на ее дальнее бедро, а правую – на нижнюю часть корсета, между ног. Неудивительно, что Филип Стаббс, навострив критическое перо, обрушивается на «ужасный грех пагубных танцев в Англии…

Каких непристойностей, каких поцелуев и лобызаний, каких грязных захватов и ощупываний мы еще не видели на этих танцах?». Стаббс предпочитает, чтобы женщины танцевали только с женщинами, а мужчины – с мужчинами, «потому что в ином случае это порождает похоть, а достаточно одной искры похоти, чтобы… из нее возгорелось пламя блуда и прелюбодеяния». Несмотря на все эти выпады, даже он признаёт, что танцы «в Англии… считаются добродетелью и украшением мужчины и единственным способом достичь продвижения в обществе, как говорит опыт*.

Маска (masque) объединяет в себе музыку и танцы. Если вас пригласили на маску, вы должны надеть подходящий костюм, например иностранное платье или что-нибудь фантастическое. На масках часто изображают мавров и негров, а также древнеримских богов, средневековых рыцарей и королев со служанками. Люди в костюмах ходят при свете факелов, маски закрывают их лица. Иногда маска проходит по сценарию, и на некоторые роли приглашают актеров: не беспокойтесь, вас не заставят импровизировать. Маски всегда имеют церемониальное и символическое значение; никаких драматичных моментов не предусмотрено, равно как и какой-либо серьезной актерской игры. После того как все роли отыграны, начинаются танцы, а после них – банкет. В конце все гости снимают маски, открывая свое истинное лицо тем, с кем танцевали, говорили и ели. В елизаветинской Англии мало в чем можно быть уверенными, но в одном я готов ручаться: вашим партнером на маске точно не окажется Филип Стаббс.

Литература

Взрывной рост книгоиздательства в эпоху Елизаветы привел к тому, что вы сможете найти книги практически на любую тему. А почитать англичане любят. В 1576 году Вильям Карнсью пишет, что прочитал историю турок, рассказ о мучениках-протестантах Ридлее и Латимере, разнообразные проповеди, «Мартиролог Фокса», «Рассуждение об открытии нового прохода в Катай» Еэмфри Еильберта, рассказ о Базельском совете католической церкви, письма Кальвина и «Три книги о жизни» итальянского гуманиста Марсилио Фичино.

Еще образованные люди любят читать античную классику, в частности Гомера и Вергилия (и в подлиннике, и в переводе); напечатано и немало популярных средневековых книг, в частности перевод «Хроник Фруассара» лорда Бернерса и «Кентерберийские рассказы» Чосера. Однако в современной литературе господствуют два основных направления: поэзия и драматургия.

Поэзия

Почти все умные и образованные люди пишут стихи – короткие экспромты на особый случай или милые рифмы для развлечения возлюбленных. В результате за время правления Елизаветы издается более 440 книг со стихами, в том числе переизданий. Но намного больше стихов распространяется в рукописном виде. В основном это произведения джентльменов, которым не хочется публиковать свои личные слова. В некоторых случаях об издании и говорить не приходится – например, трогательной поэмы Чидиока Тичборна, написанной «накануне казни» в 1586 году. В последнем куплете говорится:

  • Искал я смерть – в себе ее нашел,
  • Я жизнь искал, но жизнь – всего лишь тень, Ища могилу, землю обошел,
  • И вот умру сегодня, в этот день.
  • В часах почти закончился песок;
  • Я жив, но умираю, видит Бог.

Даже королева иногда занимается стихотворством; она, например, написала печальные стихи после того, как герцог Анжуйский, ее последний поклонник, покинул Англию, что лишило ее последнего шанса выйти замуж за кого-то, кто подходит ей и по положению в обществе, и по уму, и по характеру. Они называются «Об отъезде монсеньора».

  • Грущу, но быть не смею недовольной;
  • Люблю, но ненавидящей кажусь;
  • Быть может, так и есть, но лишь невольно;
  • Молчу – лишь про себя я что-нибудь скажу.
  • Я есть – и нет меня, горю – и замерзаю,
  • И как уйти мне от себя – не знаю.
  • Моя любовь – она как тень от солнца:
  • За мной идет, но от меня бежит;
  • Все действия за мною повторяет…
  • Мне даже жаль терять его любовь.
  • Как от себя его мне удалить?
  • Придется ведь все чувства подавить.
  • Страсть нежная овладевает мной,
  • Ведь я мягка, как подогретый солнцем снег. Жестока ты, Любовь, но вместе с тем добра; Позволь же мне упасть – или подняться,
  • Жить, чтобы счастьем душу свою греть,
  • Иль позабыть любовь и умереть.

Раз стихов публикуется так много, а пишется – и того больше, как выбрать лучшие? Пожалуй, лучше всего обратиться к Джону Тейлору, лодочнику и поэту, оставшемуся в истории как «Водный поэт». В стихотворении 1620 года «Ода конопляного зернышка» он перечисляет умерших английских поэтов, чью славу считает заслуженной и непреходящей (перевод подстрочный):

  • Бумага продлила жизнь многим поэтам,
  • Иначе их строчки умерли бы вместе с ними.
  • Старик Чосер, Гоуэр, сэр Томас Мор,
  • Сэр Филип Сидней, носивший лавровый венок, Спенсер и Шекспир в искусстве преуспели,
  • Сэр Эдвард Дайер, Грин, Нэш, Дэниэл.
  • Сильвестр, Бомонт, сэр Джон Харингтон, Возможно, их работа и забудется,
  • Но бумага их обессмертила,
  • Они живут и точно не умрут.

Он перечислил всего трех авторов, живших до Елизаветы: двух великих средневековых поэтов Джона Еоуэра (ум. 1408) и Джеффри Чосера (ум. 1400), чьи произведения пользовались популярностью и в елизаветинские времена, и сэра Томаса Мора (ум. 1540), канцлера Еенриха VIII, сочинившего «Утопию» и известного различными религиозными и историческими работами, но не поэзией. Впрочем, очень немногие станут отрицать, что следующие трое действительно «преуспели»: сэр Филип Сидней, Эдмунд Спенсер и Вильям Шекспир. За исключением скандального поэта и драматурга Кристофера Марло, ни один стихотворец за целое столетие до 1620 года не смог приблизиться к этим троим с точки зрения поэтического умения, оригинальности и успешности. Тем не менее все трое – очень разного происхождения и преследовали разные цели.

Филип Сидней – аристократ, внук герцога Нортумберленда, получивший образование в Оксфорде. Место при дворе он получил, в сущности, по праву рождения. Путешествие по континентальной Европе – через Германию и Австрию в Италию, Польшу и Венгрию – вполне обычное дело для человека его положения. Сидней – живое воплощение просвещенного и образованного придворного. Но еще он очень горд и хорошо умеет защищаться. В августе 1579 года на теннисном корте во дворце Уайтхолл он вызвал графа Оксфорда на дуэль, когда они разошлись во мнениях по поводу возможного брака королевы с герцогом Анжуйским. Королеве лично пришлось вмешаться, чтобы предотвратить кровопролитие. Затем Сидней совершил большую ошибку, изложив королеве свои аргументы против брака в письменном виде; та осталась недовольной, и он поспешно покинул двор. Впрочем, опала не продлилась долго: вскоре его вернули обратно ко двору, а в 1582 году возвели в рыцарское достоинство. Через четыре года он погиб в бою при осаде Зютфена, получив пулю в бедро. Он не дожил до 32 лет, но за свою короткую жизнь произвел революцию в английской литературе: написал длинный пасторальный роман в стихах «Аркадия» (изд. 1590), придал новую форму петрарковскому сонету в «Астрофиле и Стелле» (1591) и написал апологию поэзии, защищая ее от критиков, – «Защита поэзии» (1595). Чтобы познакомить вас с его поэтическим даром, приведем отрывок из «Аркадии»:

  • Сердцами мы с любимым обменялись:
  • Он взял мое, а я взамен – его.
  • Его – при мне, мое он не теряет,
  • Той сделки нету лучше ничего.
  • То сердце, что во мне, – объединяет,
  • И любит он его, как бывшее свое.
  • В нем сердце наши мысли направляет,
  • Я дорожу им, ведь оно мое.
  • Он рану в сердце получил, меня увидев,
  • А я – узнав, что мною ранен он;
  • Ведь в нашей боли не было обмана:
  • Мы это поняли, сердца друг друга взяв.
  • Да, наша боль для нас блаженством стала – Сердцами мы с любимым обменялись.

Эдмунд Спенсер – сын лондонского купца. Получив образование в Кембридже, где он тоже переводил сонеты Петрарки, Спенсер познакомился и подружился с Сиднеем в доме графа Лестера. В знак дружбы Спенсер посвятил Сиднею свою первую книгу «Пастуший календарь» (1579). Вскоре после этого он уехал в Ирландию, где написал эпическую поэму «Королева фей» – серию историй, написанных в нарочито архаичном стиле и прославляющих Елизавету и династию Тюдоров. Первые три книги поэмы (он собирался написать 24) были изданы в 1590 году при покровительстве сэра Уолтера Рэли. Спенсер поехал в Лондон, чтобы подарить их королеве в надежде, что она даст ему место при дворе; к сожалению, Елизавета этого не сделала. Разочарованный, он вернулся в Ирландию, где написал еще три книги «Королевы фей» и сборник сонетов «Amoretti» (1594), посвященный невесте, за которым последовала поэма в честь свадьбы – «Эпиталамий» (1596). В 1598 году 2000 разгневанных ирландских повстанцев подожгли его замок Килколман, и ему пришлось бежать вместе с семьей через тайный подземный ход. Вернувшись в Англию, в следующем году он умер в возрасте 47 лет. Вот 75-й сонет из Amoretti:

  • Ее решил я имя написать
  • на отмели – но смыла все волна.
  • Я имя написал ее опять —
  • и эта надпись тоже сметена.
  • «Безумец, – говорила мне она, —
  • ты хочешь обессмертить прах земной,
  • но так и я сама уйти должна —
  • меня с лица Земли сметет волной».
  • «О нет, – сказал я, – тлен и прах любой
  • исчезнет пусть, но ты в моих стихах
  • останешься бессмертной и живой,
  • и имя напишу я в небесах.
  • И если смерть все в мире покорит,
  • любовь опять нас к жизни возвратит».

По сравнению с Сиднеем и Спенсером происхождение Шекспира довольно скромное. Родился он в 1564 году, университетского образования не получил, а в 1582 году женился на Энн Хатауэй: ему было 18, ей 26. Еще до того, как ему исполнился 21 год, у них родилось трое детей; тогда он еще жил в отцовском доме на Хенли-стрит. Но через шесть лет он переехал в Лондон и начал писать и ставить на сцене исторические пьесы. Несмотря на то что первую славу он получил в качестве драматурга, первое его опубликованное произведение – поэма «Венера и Адонис», которая вышла в 1593 году, когда все театры закрыли из-за чумы. Вы можете купить экземпляр у торговцев у Собора Святого Павла за 1 шиллинг – так, судя по всему, поступали многие, потому что поэму раз за разом переиздавали. На следующий год вышла еще одна длинная поэма, «Похищение Лукреции». В 1595 году, когда театры снова открылись, он стал работать на труппу «Слуги лорда-камергера» и полностью посвятил себя сцене. Но в свободное время Шекспир пишет и великолепные сонеты – к моменту издания в 1609 году их набралось 154. Вам, несомненно, знакомы многие из них, например «Сравню ли с летним днем твои черты?» (сонет 18) или «Мешать соединенью двух сердец / Я не намерен…» (сонет 116). Но вот сонет 78 известен хуже; это одно из стихотворений, где он говорит о личном – в данном случае о невежестве (отсутствии университетского образования):

  • Тебя я музой называл своею
  • Так часто, что теперь наперебой
  • Поэты, переняв мою затею,
  • Свои стихи украсили тобой.
  • Глаза, что петь немого научили,
  • Заставили невежество летать, —
  • Искусству тонкому придали крылья,
  • Изяществу – величия печать.
  • И все же горд своим я приношеньем,
  • Хоть мне такие крылья не даны.
  • Стихам других ты служишь украшеньем,
  • Мои стихи тобою рождены.
  • Поэзия – в тебе. Простые чувства
  • Ты возвышать умеешь до искусства.

Еще семь поэтов, перечисленных Тейлором, тоже довольно талантливы, но пользовались своим даром куда реже, чем Сидней, Спенсер и Шекспир. Сэр Эдвард Дайер – придворный, знающий толк в изысканных фразах, который стал бы куда более знаменит, если бы чаще приставлял перо к бумаге. Он известен как автор знаменитого стихотворения «Мой разум для меня подобен царству» и еще более трогательного «И у деревьев низких есть вершины». Роберт Ерин – вольнодумец, пьяница и волокита, который написал немало поэм и пьес, но был очень завистлив и самодоволен – и считал Шекспира конкурентом. Впрочем, прежде чем они столкнулись лбами, Ерин умер, переборщив с красным вином и соленой сельдью, в 1592 году – ему было всего 34 года. Томас Нэш, сын священника из Суффолка, тоже навлек на себя гнев Ерина, но пережил его и написал немало пьес, сатирических работ и стихов, а также попробовал себя в эротическом жанре, написав «Выбор возлюбленных»; он тоже умер в 34 года. Сэмюэл Дэниэл был не так подвержен вредным привычкам; сын учителя музыки, он писал пьесы, сценарии масок и стихи, в том числе серию сонетов, посвященных «Делии» (за которые получил наибольшую известность), роман в стихах «Жалоба Розамунды» и историю средневековой Европы в стихах. Скончался он в 39 лет. Фрэнсис Бомонт более всего известен пьесами, написанными в соавторстве с Джоном Флетчером, но кроме того он был дружен с Беном Джонсоном и часто ходил в таверну «Русалка» в Чипсайде. Сэра Джона Харрингтона мы уже упоминали как большого мыслителя, изобретателя унитаза и одного из 102 крестных королевы. Он мастер великолепных эпиграмм, но иногда слишком перегибает палку. Переведя в довольно непристойном ключе некоторые части «Неистового Орландо» Ариосто, он навлек на себя гнев крестной, которая приказала ему удалиться от двора и не возвращаться, пока он не переведет все произведение целиком, причем в более приемлемом виде. И он выполнил блестящий перевод. Джошуа Сильвестр – единственный (не считая Шекспира) поэт XVI века из «списка Тейлора», у которого нет университетского образования, и единственный, чья библиография ограничивается переводами (с французского), но и он – великолепный словесник, чья слава держалась десятилетиями.

Впрочем, нужно помнить, что в стихотворении Тейлора перечислены только поэты, умершие до 1620 года. Кроме них стихи пишут разносторонне одаренные люди вроде Томаса Кэмпиона, врача и композитора, умершего в 1620 году, и сэра Уолтера Рэли, путешественника, придворного и историка, казненного в 1618 году. Затем – поэты, которые, как и Шекспир, пишут еще и пьесы, например Бен Джонсон и молодой Джон Вебстер, но их карьера еще только начинается; плодовитые стихотворцы вроде великолепного Майкла Дрейтона, прославившегося «Поли-Ольбионом» и историческими поэмами «Азенкур» и «Мортимериадос», и Джона Чапмена, чьи переводы Гомера завоевали сердца множества читателей. Несмотря на то что Джон Донн при Елизавете ничего не опубликовал, его первые стихотворные опыты пришлись именно на ее эпоху. Кроме того, вы встретитесь с первыми поэтессами, в частности Эмилией Ланьер (с ней мы познакомились во второй главе) и замечательной сестрой сэра Филипа Сиднея, Марией, графиней Пемброк. Мария переписала «Аркадию» для издания, кроме того, она – председательница общества писателей в Вильтонхаусе. Наконец, в Англии есть десятки «малых» поэтов, например Джордж Гаскойн, в чьем сборнике «Сотни разнообразных цветов» (1573) содержится шедевр «Изменила я, и что?».

  • «Изменила я, и что —
  • Будешь злиться на меня?
  • В море всяк найдет улов,
  • Что же ты еще хотел?»
  • Так любовница моя
  • Заявила как-то мне,
  • И задумался я крепко —
  • Так хорош был тот вопрос.
  • Так ответил я тогда:
  • «Хочет каждый рыболов,
  • Чтобы больше с ним у моря Рыбу не ловил никто.
  • Этого хотел и я,
  • Но ведь не бывает так.
  • Пусть рыбачат там другие,
  • А я лучше обойдусь.
  • Удовольствуюсь я той,
  • Что придет мне в сеть сама,
  • А безжалостное время Рыболовам отомстит.
  • Выбросит их на песок,
  • Чтоб лежали на виду,
  • Чтоб над ними все смеялись,
  • Как сейчас ты надо мной».

Театр

В современном мире к театру времен Елизаветы относятся с пиететом. На самом же деле в то время его потрясла радикальная революция. В начале той эпохи в театрах в основном идут «чудеса» – постановки сцен из Библии, которые считаются одновременно мирскими и религиозными ритуалами. Они выходят из употребления, когда тайный совет объявляет, что они слишком близки к католицизму и их нужно запретить. В Норке «чудеса» перестали ставить в 1569 году. Жители Честера пошли против воли тайного совета и продолжили постановки своей пьесы о Всемирном потопе и в 70-х годах. Мистерии в Ковентри прекратились только в 1579 году, так что если хотите посмотреть на «чудеса» во второй половине елизаветинского правления, вам стоит съездить туда. В Корнуолле «чудеса» ставили еще несколько лет, но на таком любительском уровне, что никто не считал их серьезной угрозой. Главным действующим лицом их был суфлер, который по очереди подходит к каждому актеру и шепотом диктует, что говорить дальше – строчка за строчкой.

Мистериям люди все чаще предпочитают светские пьесы на исторические и моральные темы. Они исполняются по всей стране театральными труппами, названными в честь лордов: например, «Слуги лорда Суссекса», «Слуги лорда Стрейнджа», «Слуги лорда-адмирала» или «Слуги лорда Лестера». Такое название труппы себе берут из-за законодательства: актеров, не принадлежащих ни к какой труппе, могут арестовать за бродяжничество; но, согласно акту 1572 года, те из них, кому выдали разрешение лорды, бродягами не считаются. Стоит также отметить, что все актеры – мужчины: женщины при Елизавете на сцене не выступают. Женские роли играют мальчики, переодетые в женское платье. В Лондоне спектакли обычно проходят днем, во дворах больших гостиниц с галереями, это, например, «Кабанья голова» на Уайтчепел-Хай-стрит, «Колокол» и «Скрещенные ключи» (обе – на Ерейсчерч-стрит), «Дикая красотка» (Ладгейтский холм) и «Бык» (Бишопсгейт-стрит). На гастроли театральные труппы едут в усеченном составе – иногда не больше шести-семи актеров, играющих сразу по несколько ролей. Они выступают в провинциальных гостиницах, где берут деньги за просмотр, или устраивают частные спектакли в дворянских домах. Впрочем, с ростом популярности «нового» театрального искусства центром притяжения для актеров, авторов и зрителей становятся лондонские театры.

Елизаветинский театр, каким его знаем мы, развивался медленно. В 1562 году «Еорбодука», первую пьесу на английском языке, в которой использовали нерифмованный пятистопный ямб, поставили для королевы в Иннер-Темпле в Лондоне. Ее сочинили два джентльмена: Томас Саквилль (будущий граф Дорсет) и Томас Нортон, и она произвела на публику большое впечатление. История о королевстве, за которое соперничают два наследника, оказалась весьма актуальной для того времени. За «Еорбодуком» последовали и другие пьесы, как на античные сюжеты, так и посвященные древней и средневековой Британии; их писали, среди прочих, Джон Хейвуд, Джон Пикеринг и Льюис Вейджер. Доказательством их успеха стало открытие в 1567 году первого специализированного театра «Красный лев» – его построил Джон Брейн в Уайтчепеле. К сожалению, он был слишком далеко от города, так что больших аудиторий не собирал. Выступления в городских гостиницах, впрочем, переживают расцвет – к вящему неудовольствию тех, кто считает их рассадниками грубости и беспорядков. В 1574 году городские власти получили право ограничивать работу театров, из-за чего актерам пришлось искать новые места в пригородах. Этим сполна воспользовались Джон Брейн и его шурин Джеймс Бэбидж, которые в 1576 году построили новый театр под незамысловатым названием «Театр» в Шордиче, всего в полумиле к северу от Бишопсгейта. На следующий год всего в 200 ярдах от него построили еще один театр, «Занавес». Несмотря на жесткое противостояние с пуританскими проповедниками и моралистами, оба театра добились большого успеха. Новые пьесы пишут каждый год – появилась «новая волна» драматургов: Джон Лайли, Томас Престон и Томас Хьюз. Королева поддерживает драматургию, лично посещая спектакли в гостинице Грея, Гринвичском дворце и Уайтхолле. В 1583 году она даже создает собственную театральную труппу «Слуги королевы», собравшую многих ведущих актеров. Пуритане в ярости; на следующий год городские власти попытались полностью запретить спектакли – и в городе, и за его пределами. Но раз уж драматургия получила одобрение королевы, у них не было никаких шансов.

В 1587 году Томас Кид ставит «Испанскую трагедию», а вскоре после этого Кристофер Марло пишет первую часть «Тамерлана Великого». Кид, сын лондонского писца, родился в 1558 году. Марло – сын сапожника из Кентербери, родился в 1564 году (в один год с Шекспиром); благодаря выдающемуся интеллектуальному дарованию он смог поступить в Кембридж и окончить его. Они используют новые стихо-творные формы и ритмы и пишут смелые и глубокие монологи. Новая концепция «трагедии мести» только помогает им изображать мощные эмоции, выражаемые сильными персонажами. На сцене внезапно становится возможным проявлять намного больше страсти. Повествовательной объективности старых исторических пьес приходят на смену субъективные переживания, которые одновременно возбуждают и поражают публику. Театров открывается все больше. В Саутуорке, недалеко от арены для травли медведей и быков, Филип Хенслоу в 1587 году построил «Розу». Через восемь лет Фрэнсис Лэнгли воздвиг неподалеку «Лебедя», а в 1596-м Ричард Бэбидж построил крытый театр «Блэкфрайарс», который, правда, открылся лишь в 1599-м. И, что важнее всего, Шекспир, Ричард и Катберт Бэбиджи и их партнеры разобрали старый «Театр» и увезли доски и бревна на новое место в Саутуорке, где в 1599 году возник «Глобус». «Фортуна», построенная Эдвардом Аллейном на северной окраине города в 1600 году, стала последней в ряду елизаветинских театров. Учитывая гостиничные дворы и прочие места, где до сих пор устраивают спектакли, в Лондоне их теперь 12.

Этот интереснейший и быстро растущий культурный плавильный тигель, который развивался параллельно с музыкой и поэзией 90-х годов, стал отличной средой для появления новых пьес. В течение последних 15 лет правления Елизаветы Шекспир пишет не менее 25 пьес, в том числе «Ромео и Джульетту», «Сон в летнюю ночь», большой исторический цикл, состоящий из «Ричарда II», «Еенриха IV» (в двух частях) и «Еенриха V»; «Венецианского купца», «Как вам это понравится» и «Еамлета». Марло дописывает вторую часть «Тамерлана» и добавляет к этому «Мальтийского еврея», «Доктора Фауста», «Эдуарда II» и «Парижскую резню». Джордж Пил в этот период написал все свои пьесы (самая известная из них – «Эдуард I»), Роберт Ерин – все свои (в том числе комедию «Монах Бэкон и монах Бэнгэй»), а Джон Марстон – первые пять произведений. Томас Нэш сочиняет свой шедевр «Последняя воля и завещание лета». Томас Деккер пишет (в том числе в соавторстве с Майклом Дрейтоном, Еенри Четтлом, Джоном Марстоном или Робертом Вильсоном) свои первые 20 пьес. Тогда же в английскую литературу врывается и Бен Джонсон.

Джонсон вместе с Марло и Шекспиром входит в «большую тройку» драматургов эпохи. Как и Шекспир, Джонсон не поступил в университет: окончив школу в Вестминстере, он стал каменщиком, потом – солдатом. К концу правления Елизаветы он успел немало: женился, завел двух детей и потерял одного, попытался (неудачно) стать актером, после этого стал драматургом, был арестован за непристойную пьесу и освобожден, убил коллегу-актера на дуэли, снова попал под суд за убийство, но избежал казни благодаря неподсудности духовенства. Пьеса, за которую его арестовали («Собачий остров», написанная вместе с Томасом Нэшем), оказалась настолько клеветнической и оскорбительной, что тайный совет приказал не только снять ее с репертуара, но и закрыть все театры в Лондоне. На следующий год, когда большинство театров снова открылись, он пишет невероятно успешную пьесу «Всяк в своем нраве». За ней следует продолжение – «Всяк вне своего нрава», а потом еще три пьесы: «Пиры Синтии», «Рифмоплет» и «Падение Сеяна». Как и многие елизаветинские драматурги, Джонсон плодотворно работает: к 29 годам он написал не менее шести пьес, что вполне сравнимо с Марло (тоже не менее шести) и Шекспиром (не менее семи).

Благодаря такому количеству драматургов выбор пьес очень обширен. В каждом театре за год ставят 20–30 спектаклей, меняя программу каждый день. В 1594–1595 годах «Слуги лорда-адмирала» исполняют 38 пьес, в том числе 21 новую. Каждый третий лондонец хотя бы раз в месяц ходит в театр. Все это создает настоящий вихрь творческой энергии, театральной подачи и личного соперничества. Но если вы поездите по Англии, то увидите, что театральная жизнь все больше сосредотачивается на Лондоне. В 50-х и 60-х годах несколько трупп постоянно гастролировали по стране, а вот к 1590 году ведущие актеры стараются не покидать Лондон. Население столицы растет, что обеспечивает им большие аудитории, особенно когда труппы обживаются в театрах: «Слуги лорда-адмирала» – в «Розе», а «Слуги лорда-камергера» – в «Глобусе». Только когда лондонские театры закрывают из-за чумы – в 1581/82, 1592/93 и 1603/04 годах, – столичные труппы снова отправляются на гастроли, от Бата до Ноттингема. По иронии судьбы власти Стратфорда запрещают странствующим актерам выступать в городе в 1602 году: когда Шекспир был молод, гастролеры часто заглядывали в Стратфорд.

Как решить, в какой театр пойти? Как и сейчас, вы, скорее всего, захотите увидеть лучших и самых прославленных актеров. Многие лондонцы собираются, чтобы посмотреть на клоунов. Ричард Тарльтон из «Слуг королевы», выступающий в «Занавесе», привлекает больше всего народу; он доводит людей до слез, просто выглядывая из-за занавеса и корча рожи. Уилл Кемп, сначала работавший со «Слугами лорда Лестера», переходит к «Слугам лорда-камергера» в амплуа клоуна, и ему дают комические роли в шекспировских пьесах – например, Клюквы или Фальстафа. Некоторые джентльмены и леди, которые считают театр грубым искусством (стоит подчеркнуть, что в глазах многих из них театры – это дикие места, полные разбойников, воров и проституток), ходят только на выступления трупп, составленных из мальчиков-хористов королевской часовни и Собора Святого Павла. Их общественное положение выше, а спектакли проходят под крышей, так что зрители не рискуют промокнуть. Да и репертуар у них неплох: им регулярно пишет Бен Джонсон. Впрочем, в первую очередь ваше внимание привлекут именно актеры двух ведущих компаний. В «Слугах лорда-камергера» выделяется Ричард Бэбидж, играющий главные роли во многих шекспировских пьесах. У «Слуг лорда-адмирала» есть Эдвард Аллейн, мощный и рослый актер, буквально выкрикивающий реплики. Имея таких актеров, драматург может писать пьесы с учетом их характерных особенностей. Если вы хотите увидеть по-настоящему звездный состав, сходите в «Занавес» в 1598 году на постановку пьесы Бена Джонсона «Всяк в своем нраве». Вильям Шекспир играет Всезнайку, в других ролях заняты ведущие актеры труппы лорда-камергера: Ричард Бэбидж, Августин Филипс, Джон Хемингс, Еенри Конделл и Уилл Кемп.

Предположим, что вы собрались в один из театров на дневное выступление. Если вы хотите попасть в «Лебедя», «Розу» или «Елобус», то перейдите Лондонский мост или пересеките Темзу на ялике и направляйтесь в сторону Парижского сада. В ту же сторону будет идти толпа самых разных людей: группы рабочих, владельцы лавок, джентльмены, жены домовладельцев в сопровождении слуг или мужей, иностранные туристы, мальчики и девочки. Когда вы подойдете к театру, вам покажется, что здания круглые, но на самом деле они многоугольные: «Елобус» построен в виде двадцатиугольника, «Роза» – в виде четырнадцатиугольника. Какой бы вы театр ни избрали, вам придется отстоять очередь вместе с еще 2000 человек. Вы увидите мужчин в шляпах и с курительными трубками, женщин в сложных головных уборах; все болтают друг с другом, одновременно высматривая знакомых. Вход в театр стоит пенни; заплатив, вы попадаете во двор перед сценой, над которым нет крыши (для этого и нужна шляпа). Вокруг двора – три галереи, где можно разместиться сидя или стоя. Вход на стоячее место в галерее стоит еще пенни, а третий придется отдать, если захотите подняться на верхний ярус. Есть лишние деньги? Можете даже заказать себе ложу за 6 пенсов. Это лучшая возможность и увидеть сцену, и самим быть замеченными толпой.

После фанфар большинство зрителей замолкает в ожидании начала спектакля. Если вы сидите в галерее, то хорошо видите сцену в дальнем конце круглого двора. Ведущие актеры будут выходить на эту платформу и произносить монологи, обращаясь прямо к зрителям. Как и клоун вроде Уилла Кемпа, когда решит поимпровизировать и «скорчить гадкую мину». Две большие и красиво раскрашенные колонны поддерживают крышу, расположенную над задней частью сцены. За колоннами раздевалка (tiring house), где актеры переодеваются в сценические костюмы. Над раздевалкой галерея – она полезна, например, для сцены на балконе в «Ромео и Джульетте», но иногда места в ней продают зрителям, которые хотят, чтобы их увидели. Стоит отметить, насколько мало реквизита используется в постановках: хотя во «Сне в летнюю ночь» не обойтись без ослиной головы, а для «Тита Андроника» требуется большой пирог, большинство пьес Шекспира ставится вообще без реквизита. Костюмы, впрочем, великолепны; многие лорды и купцы дарят старую одежду слугам, но поскольку носить ее слугам запрещается законом, они часто продают ее в театры. В результате актеры обычно одеты лучше, чем публика. Во время пьесы временами слышны тихие разговоры: сквозь толпу пробираются женщины, торгующие яблоками, орехами и бутылками с пивом. Зрители постоянно осматриваются вокруг, опасаясь воров и карманников или выискивая кого-нибудь, с кем можно завести тайную интрижку. В отличие от современных театров, люди часто разговаривают друг с другом прямо во время спектакля. Некоторые монологи, впрочем, привлекают к себе всеобщее внимание, и воцаряется тишина. В других местах неожиданный хлопок пушечного выстрела или удар грома могут напугать вас, заставив подпрыгнуть. Громовые раскаты имитируют, катая ядра по крыше галереи.

Сидя на спектакле по Шекспиру, Джонсону или Марло, вы постепенно перестанете замечать зрителей вокруг. Вас поразит дикция. Некоторые слова или фразы вам покажутся несмешными, но публика от них расхохочется. Вы будете то вспоминать, то забывать значение шекспировских слов, видя и слыша актерскую игру и реакцию аудитории. Это по-своему странно – хорошо знать что-то, что не принадлежит вашему времени. В театре вы услышите настоящий голос, а не его очень отдаленное эхо. Не каждый актер играет идеально – сам Шекспир сказал об этом в «Гамлете», – но вы услышите голоса людей, для которых Шекспир писал свои самые знаменитые монологи. Современные драматические актеры умеют передавать либо ритм, либо смысл шекспировских слов, но даже величайшим из них не всегда удается передавать сразу и то и другое. Если они будут следовать ритму повествования, то могут смутить аудиторию, не очень знакомую со смыслом слов; если же будут делать паузы, чтобы подчеркнуть смысл, то собьются с ритма. Здесь же, на елизаветинской сцене, вы увидите гармонию исполнения и понимания, с которой уже никто и никогда не сравнится.

После долгого развития в елизаветинскую эпоху появилась культура драмы, которая по-прежнему остается актуальной и в современном мире. В отличие от предшественников, драматурги, творившие в поздний период правления Елизаветы, не стесняются рассматривать внутренний мир человека. В то же время они осознают, что мир изменился и стал совсем не таким, как в Средние века. Марло, Шекспир и Джонсон отлично понимали, что их искусство – новаторское. Устаревшая традиция «чудес» и унижение, связанное с сочинением пьес исключительно для богатых заказчиков, – не для них. Здесь, на «побережье» дивного нового мира в Бэнксайде, зарождается великая культурная волна, поднимая пену саркастического атеизма Марло и поэтических и философских размышлений Шекспира среди потока мадригалов и арий, научных и географических открытий, исторического чувства и идей Возрождения. В эпоху великих открытий эти писатели выражают мнение образованных горожан, которые совсем недавно и не подозревали, что это такое – иметь голос. А Шекспиру в наибольшей степени среди всех удалось выдержать испытание временем, поднеся к человечеству зеркало и показав людям, каковы они на самом деле – а не каковы они, по их же собственному мнению, в глазах Бога. Это действительно уникально, и именно поэтому шум в театре стихает, и зрители вникают в каждое слово великих монологов и речей, становясь тем самым чуть больше похожими на нас.

Заключение

В разговорнике Питера Эронделла «Французский сад» молодая девушка слушает пение птицы, сидящей в клетке. «Я молю Бога, чтобы он подарил мне такую», – восклицает она. Ее учитель отвечает: «Что, мистрис? Неужели вы столь жестоки, что готовы лишить птицу свободы? О, милая свобода! Бог всегда сможет выпустить меня в поля: мне они понравятся больше, чем неволя даже в самой лучшей комнате с панелями или гобеленами». Поразительно симпатичный и современный взгляд – он так сильно отличается от мировоззрения хозяев бойцовых петухов, которые истекают кровью ради ставок, и медведей, облизывающих когти в клетках Саутуорка. Такой резкий контраст говорит о том, что в обществе серьезные разногласия, оно страдает от непоследовательности, полно одновременно жестокости и сочувствия. Но, пытаясь все это осмыслить, вы поймете, что не просто не можете как-то увязать между собой все эти противоречия – вам и не нужно этого делать. Именно приняв все нестыковки и несообразности общества, вы начнете его понимать.

Впрочем, понять общество, существовавшее в прошлом, непросто: многое вам покажется знакомым, а многое – не очень. Вы, возможно, узнаете приветствия, выкрики и оскорбления людей на улице. Наверное, поймете чувства, слезы и улыбки. Насладитесь смехом и музыкой в таверне, увидите смерть при тусклом свете свечей, почувствуете себя частью давно ушедшей страны. Но затем придет весть о католическом священнике, которого поймали и теперь выставят к позорному столбу, после чего повесят, и вы услышите гнев в голосах и увидите ненависть на лицах, освещенных горящими факелами. Или же увидите мальчишку в тряпье, лежащего на обочине, полуслепого и умирающего от голода. Вот сломанная дверь, держащаяся на единственной петле: внутри, в грязной комнате, живет целая дюжина людей, а запахи мгновенно вызовут у вас тошноту. Такая Англия покажется вам совершенно незнакомой. Иногда прошлое будет вдохновлять вас, иногда – доведет до слез.

Поэтому было бы большой глупостью назвать эпоху Елизаветы «золотым веком» и на этом остановиться. Да, во многих отношениях это действительно «золотой век»: например, с точки зрения драматургии, музыки, архитектуры, аристократической моды и мореходства; но в то же время это и «золотой век» (если можно так выразиться) религиозной ненависти, политической паники, суеверий, расизма, сексизма и классовых предрассудков. Вы увидите и темные, и светлые оттенки. Причем негативные черты – это не просто издержки современного восприятия: люди действительно страдают из-за них. Современные читатели, привыкшие ко многим общепринятым формам равенства, разочаруются, столкнувшись с трудностями и неравенством, господствовавшими в XVI веке; но не нужно закрывать на них глаза. Да и наши привилегии тоже не стоит принимать как должное. Те, кто считает, что женщины и мужчины с рождения обладают равными правами, посмотрят на XVI век с ужасом. Все, кому помогло более справедливое распределение благ и возможностей в современном мире, поймут, как сложно выжить и добиться успеха, когда подавляющему большинству людей эти блага и возможности недоступны.

Тем не менее наши предки и жили, и добивались успеха. Мы – потомки тех, кто выжил. Елизаветинские англичане – это не какой-то далекий, чуждый народ, а наши семьи (можно даже сказать «это мы»), и они показали нам, что способен пережить человек. Им пришлось иметь дело с чумой, низкой продолжительностью жизни, детской смертностью, жестокостью общества, суевериями, суровыми зимами и туго натянутой веревкой закона: человечество невероятно стойко. Более того, нашим предкам удалось не просто справиться с проблемами: они строили, собирали и создавали. Они страдают от голода, но тем не менее совершают кругосветное плавание и добираются до Арктики, смеются и поют, сажают фигурные сады и делают фигурки из сахара для банкетов. Они смотрят на звезды и устанавливают Земле новый курс вокруг Солнца. Они боятся, но в то же время возбуждены и влюблены.

Больше всего поражает то, что многих перемен в обществе люди добиваются в одиночку. В современном мире даже политик, избранный подавляющим большинством голосов, чаще всего не может серьезно изменить страну. Да, именно лидер держит руки на руле, но радикально сменить курс почти невозможно. Государственные служащие противятся ему. Демократический процесс ограничивает его возможности, а политическая партия, к которой он принадлежит, контролирует его. В XVI же веке отдельным людям удавалось изменить общество самостоятельно. Прежде всего, конечно, мы говорим о королеве. Переход к протестантству – инициатива Елизаветы, а новая английская религия, по сути, разработана ею лично. Она не только поворачивает руль, но и крепко его держит и отталкивает любую руку, которую пытаются положить ей на плечо. Кроме того, Елизавета достойна похвалы за то, что постоянно была на виду – даже после того, как папа отлучил ее от церкви и ее жизнь оказалась в опасности. Она запросто могла просто спрятаться за дворцовыми стенами, но тогда у нас не было бы Глорианы, царственного символа суверенитета и национальной гордости Англии. Народ – не весь, конечно, но большинство – обожает ее и считает настоящей богоизбранной правительницей. Она решает не выходить замуж, и, хотя с политической точки зрения решение было абсолютно правильным, ей пришлось принести большую личную жертву: в поздние годы она страдала от грусти и одиночества. На ее плечи возложено столько обязанностей, что ее невозможно представить во дворце в одиночестве, примеряющей очередной парик, не вспомнив слова Шекспира из «Генриха V»: «О, скольких благ, доступных каждому, лишен король! А много ль радостей ему доступно – таких, каких бы каждый не имел, коль царственную пышность исключить?»

Другие, менее выдающиеся личности тоже оказали немалое влияние на жизнь народа. Нельзя не упомянуть сэра Вильяма Сесила, лорда Бёрли, который возглавляет правительство и при этом находит время на развитие множества отраслей культуры: живописи, архитектуры, садоводства, математики, астрономии. А также героев и первопроходцев – Гренвилля, Кавендиша и, прежде всего, Дрейка. Были и первопроходцы иного сорта: Эмилия Ланьер выступала против женоненавистничества в обществе, Джон Леланд разжег огонь исторических исследований, а разум доктора Джона Ди был открыт и прошлому, и будущему. Нельзя не восхититься людьми, которым удалось подняться над трудностями и страхами того времени и посвятить себя познанию Вселенной или поискам новых земель, несмотря на огромный риск. Или не снять шляпу перед теми, кто поставил перед собой задачу улучшить общество и создал Закон о бедняках, который спас сотни тысяч жизней в следующих столетиях.

Наконец, нужно сказать и о гении, который со знанием дела говорил обо всех сторонах жизни: богатстве и бедности, юности и старости, любви и трауре. Шекспир озвучил многие наши чувства. Возможно, ни один англичанин не был столь влиятелен. Его влияние, впрочем, не военное и не государственное; никаких научных открытий он тоже не совершил. Просто его произведения – это, пожалуй, величайший из всех шагов, когда-либо сделанных к пониманию человеческой природы. Мы до сих пор идем по пути, проложенному им. Благодаря его пьесам мы понимаем, что наши предки не хуже нас; в них есть и утонченность, и изысканность, и изобретательность, и остроумие, и очарование. Шекспир показал нам, что творческий интеллект елизаветинского времени равен современному. Его стремление достичь таких высот легче понять, если знать, с какими предрассудками ему, сыну провинциального перчаточника, пришлось столкнуться. Благодаря силе воли и уму Шекспир завоевал себе место в обществе; он обращает не слишком много внимания на предрассудки аристократов и джентльменов, желая стать одним из них и в то же время прекрасно осознавая, что он не один из них – у него нет ни университетского образования, ни семейных связей, которыми можно воспользоваться. Но в конце концов его социальное преображение оказалось не менее поразительным, чем у Фрэнсиса Дрейка, а удар по современным ему предрассудкам он нанес едва ли не такой же сильный, как Эмилия Ланьер. Мы опять-таки видим, что понять общество можно только через его контрасты и противоречия. В случае с елизаветинской Англией нужно обязательно знать об исключениях из правил, общественных иерархиях и предрассудках.

История на самом деле посвящена не прошлому; ее главная задача – понять, как менялось человечество со временем. Простая, линейная история изменений и выживания содержит в себе тысячи контрастов, а внутри каждого из этих контрастов – целый набор переживаний, многие из которых вполне понятны и нам. Подобное многомерное восприятие человеческой расы намного глубже, чем картинка, которую мы представляем, читая современные газеты: если составлять впечатление обо всем человечестве, глядя в зеркало единственного момента, то оно выйдет довольно поверхностным. Только благодаря истории мы можем увидеть себя такими, какие мы есть. Недостаточно изучать прошлое только ради изучения фактов; прошлое нужно оценивать относительно себя. Иначе изучение прошлого превратится просто в учебное упражнение. Поймите меня правильно: подобные упражнения важны – без них мы заблудились бы в дымке неизвестности, уязвимые для дилетантов, которые «хотят как лучше», и субъективных трактовок исторических фактов; но упорядочение фактов – лишь первый шаг к пониманию того, как менялось человечество. Если мы хотим по-настоящему следовать древнему дельфийскому призыву – «Человек, познай себя», – то нужно посмотреть на себя на протяжении всей истории.

И последнее. О Шекспире часто говорят, что «он не принадлежит одной эпохе, он на все времена» – первым так сказал Бен Джонсон. Но Шекспир все же принадлежит эпохе – елизаветинской Англии. Она создала его. Она дала ему сцену, язык и аудиторию. Если Шекспир – «на все времена», то и вся елизаветинская Англия – тоже.

Страницы: «« 123456

Читать бесплатно другие книги:

Рассказ был опубликован в журнале «Если», 2001, № 9....
Большой любитель «пазлов» покупает у странного продавца странный «пазл», состоящий из 10 000 кусочко...
Под воздействием божественной кисти Создателя один за другим формировались ее органы чувств: слух, о...
Андрей – химик, «пусть и не до конца защитивший диссертацию». Отчасти из желания пополнить семейный ...
«Уродцы шли по незаасфальтированной дороге, чуть колыхаясь в лучах заходящего солнца. Ничто в природ...
«А в это время где-то на краю Вселенной  умирал мальчик....