Пиранья. Война олигархов Бушков Александр

Глава четвертая

ЧЕЧЕНСКИЙ СЛЕД

Серый «рено» выехал из-за угла аккурат в тот момент, когда они с Тимошем подошли к указанному месту. Приглашающе распахнулась задняя дверца. На передних сиденьях обнаружились два типуса самой грозной наружности. Крепко сбитые, бородатые, молчаливые, с колючими взглядами. Машина рванула с места, едва Тимош закрыл за собой дверцу. Мазур приготовился к долгой поездке.

Он полагал, что они направятся куда-нибудь в пригород, в один из тех загадочных домов, за белыми заборами которых и происходит насквозь загадочная восточная жизнь. Однако все вышло не так. Ехали минут десять от силы, более того – Мазур нисколько не сомневался, что пять из этих десяти они просто кружили по прилегающим кварталам.

Наконец машина остановилась перед заведением под вывеской «Дом Абасси». Разумеется, Мазур за пять часов пребывания на персидской земле не научился читать на фарси – вывеска была на двух языках, и на английском тоже. Иностранцы, как уже было сказано, здесь не такая уж редкость, даже несмотря на все международные санкции против Ирана и на тот образ страны сплошь злобных фанатиков, какой американцы проталкивают через все свои СМИ. (Нет, ежели кому-то вдруг вздумается напялить на себя маечку с надписью USA или джинсы с американским флагом на ягодице и в таком виде прогуливаться по любому иранскому городу, ему, пожалуй, не поздоровится. Могут и побить, не говоря уж про то, что всенепременно изорвут маечку в клочья, а мерзопакостный флажок со штанов вырвут, что называется, с корнем…)

– Выходите, – не оглядываясь, бросил по-английски один из их бородатых сопровождающих.

Мазур с Тимошем выбрались из машины, проследовали за бородачом к двери этого самого «Дома Абасси», на которой болталась двуязычная табличка, сообщавшая что заведение закрыто. Табличка, однако, не остановила бородача, он вошел в заведение, махнул рукой недавним пассажирам – мол, валяйте, входите тоже, чего стоите как неродные.

Мазур с Тимошем вошли. За ними, не полагаясь на одну табличку, дверь заперли на ключ. Внутри их встретил полумрак и сильный кофейный аромат. Гости остановились, озираясь.

Заведение являло собой гибрид кофейни, магазина и мастерской. В левой его части, отгороженной завесой из ковров, некоторые из которых были откинуты, Мазур разглядел около десятка столов и некое приспособление, смахивающее на древний печатный станок. На столах лежала бумага – стопками и отдельными листами, стояли стаканы с кистями, какие-то банки и ящички. И было пусто, никого.

Одесную, то бишь справа, на возвышении располагались невысокие столики темного металла с утопавшими в коврах ажурными ножками. Возле них стояли столь же ажурные и совсем низенькие скамеечки, на которых лежали бордовые подушки с золотистыми кистями. На одной из таких подушек восседал очередной бородач, заметно старше провожатых, в круглой черной шапочке. К этому человеку направился бородач из машины, а следом за ним двинулись Мазур и Тимош.

Значит, шпионские игры кончились, никуда их больше не повезут. Потому как человек в шапке был тот самый – в досье, которое листал Мазур, имелись и фотографии. Невысокий, широкий в кости, с бычьей шеей. Выглядит лет на десять старше Мазура, хотя они без какого-то года ровесники. На левой руке не хватает двух пальцев – это сейчас хорошо заметно, руки он держит на виду. А еще, как помнил Мазур из скурпулезнейшим образом проштудированного досье, у него от локтя к плечу тянется двойной шрам. И еще он довольно заметно хромает – когда-то был ранен в правую ногу.

Имя – Лом-Али Зелимханов. Воевал и в первую чеченскую, и во вторую. В полевые командиры даже не выбивался, попал сразу. Еще бы: с его-то опытом кадровой службы в Советской Армии… и не где-нибудь служил при Советах, а в десантных войсках. И дослужился, между прочим, до майора… Из лесов Зелимханов вышел с приходом к власти в Чечне старшего Кадырова и сразу махнул за границу, с тех пор там и сидит безвылазно.

Мазур знал, что он лично убивал русских солдат, не говоря уж про то, что посылал своих боевиков закладывать фугасы и всяческими другими способами подрывать и уничтожать наших солдат.

Враг.

Перед ним сидел, перебирая четки, самый настоящий враг, сполна заслуживший высшую меру наказания, и у Мазура не дрогнула бы рука свернуть ему шею… Тем более – вот она эта шея, только дотянись. Но нельзя, мешают, понимаешь, интересы дела…

Они пересеклись взглядами. Похоже, чеченец догадался о мыслях русского гостя. То-то усмехнулся в бороду.

– Это мой сын, – он показал на присевшего рядом бородача из машины. – Его зовут Рамзан… как того самого. Он не говорит по-русски. Зачем ему русский? Он будет жить здесь, здесь будет бизнес делать. Пока в Ичкерии Кадыров, ему туда путь закрыт…

Ну да это нам известно. В досье было сказано, что род Зелимхановых с родом Кадыровых кровники. Правда, повод, по которому насмерть перессорились эти чеченские Монтекки и Капуллети, составители досье не указали. Вряд ли забыли – скорее, не смогли найти. Кстати, из-за своей вражды с Кадыровым Зелимханов пользуется большим авторитетом у непримиримых… Если сын, по словам отца, по-русски не разумеет совершенно, то сам Зелимханов на «великом и могучем» говорил великолепно, разве что с небольшим акцентом. Ничего удивительного – в советской армии русскому языку обучали качественно. Как нигде еще. Методом полного погружения. Уроков не забудешь до могилы.

– Мои имя вы знаете, свои можете не называть, – сказал бывший полевой командир, вертя в покалеченной руке четки. – Мне они ни к чему, только голову засорять. Ну что мне с того, что ты, скажем, Иван, а ты – Петр. Меня попросили проконсультировать. Я проконсультирую и забуду вас навсегда.

«Ага, попросили, – мысленно усмехнулся Мазур. – Любят восточные люди красивые словеса разводить. Сказал бы честно – купили. Стал бы ты встречаться, если в просьба не была подкреплена баблом».

– Знаете, что это за место? – Зелимханов взмахнул четками.

Мазур провел взглядом по стенам, на которых висело множество небольшого размера цветных картин в тонких деревянных рамах. Под каждой картиной имелась бирка с ценой, при желании любую можно было купить.

– Мастерская какая-то, – осторожно предположил Стробач.

– Не какая-то, а «Дом Абасси»! Названа в честь основавшего ее мастера. Это было еще в шестнадцатом веке. Тогда зародилась исфаханская школа миниатюры. Между прочим, знаменитая на весь мир. И четыре века без перерыва, чтобы не происходило с этой страной, здесь, в этом доме, пахло краской, и учителя отвешивали ученикам подзатыльники, передавая им секреты мастерства. Посмотри на картины на стенах. Исфаханскую миниатюру легко отличить от любой другой – по легкому мазку, по скупой подцветке, такой, словно экономятся краски… Что, русский, удивлен? – Зелимханов смотрел на Мазура. – А ты думал, я только убивать умею? Вы, русские, любите изображать чеченов зверями. Причем зверями тупыми и злобными…

Мазур промолчал. В конце концов, он явился сюда не для того, чтобы втягиваться в споры о разногласиях в представлениях и о школах живописи.

– Я скажу, почему выбрал именно это место для встречи. Из-за своего деда. Ты, конечно, читал мое досье, русский. Как же иначе. Там было что-нибудь о моем деде?

Зелимханов смотрел только на Мазура, словно Тимоша тут и не было. И обращался именно к нему. Видимо, бывший полевой командир определил для себя, кто в их паре главный, и иметь дело с подчиненным, пусть даже формально подчиненным, не желал. Такая вот разновидность гордыни.

– Да, там было о твоем деде, – нейтральным голосом сообщил Мазур. – И весьма много.

– Это хорошо, что ты знаешь о нем.

Зелимханов, кажется, и в самом деле был польщен тем, что о его предках не забывали даже его враги.

– Мой дед заслужил, чтобы вы, русские, его помнили, раз провозгласили себя преемниками империи…

В дальнем конце мастерской открылась низкая дверь, и в помещение бесшумной тенью скользнул человек в белых брюках и рубашке, с подносом в руках.

– Я распорядился сварить нам кофе по-исфахански. – Зелимханов повел головой в сторону человека с подносом. – Мустафа варит хороший кофе. Потом расскажешь своим внукам, русский, что пил настоящий исфаханский кофе. А вот выпивки, извини, не предлагаю. Ничего не поделаешь, исламская страна, придется потерпеть.

Мустафа переставил четыре чашки и четыре стакана с водой и льдом с подноса на стол. Крохотные кофейные чашки казались взятыми из набора детской посуды.

– Мой дед ходил сюда, он интересовался исфаханской миниатюрой и покупал здесь некоторые работы. Он пил здесь кофе и здесь же назначал свои встречи.

Зелимханов неторопливо помешивал кофе тонкой серебряной ложкой, которая в его пальцах казалась и вовсе простой булавкой.

– На этих коврах его и убили. Убийца зашел со спины, всадил нож под лопатку и выскочил на улицу через эту дверь. Вокруг не сразу поняли, что случилось. Убийцу не поймали, его и рассмотреть толком никто не сумел… Ну и как кофе?

Кофе был и впрямь своеобычен на вкус: крепкий, густой, очень сладкий, приготовленный из чуть пережаренных зерен с добавлением каких-то пряностей, в подборе которых, думается, и крылся секрет знаменитого исфаханского напитка.

– Оригинально, – кратко ответил Мазур. – Правда, я предпочитаю обыкновенный, без добавок и без сахара.

– Дело вкуса, – усмехнулся Зелимханов. – Как говорили в одном американском фильме, одни любят убивать после обеда, а другие перед завтраком…

Из-за стены, что отделяла улицу, пробилось кипучее многоголосье ссоры. То ли не могли разъехаться машины, то ли опрокинули чей-то лоток.

– Смотришь на меня волком, русский, – чеченец осклабился. – Убить хочешь, правильно?

– Да какая разница, чего я хочу, – пожал плечами Мазур. – Мы тут встретились по другому поводу, вовсе не из-за моих желаний.

– Знаю, зачем мы тут. Только раз уж встретились, можно и поговорить, когда еще придется?

Зелимханов поставил на стол допитую чашку кофе и принялся перебирать четки здоровой рукой.

– Да, я убивал ваших солдат, и ты это знаешь. Ты тоже многих спровадил из этого мира, будешь отрицать?

– Не буду.

– Ты воин, и я воин. И убивали мы тоже воинов. Так угодно было Аллаху, чтобы мы оказались друг против друга. Не нам обсуждать замыслы Всевышнего. Когда Аллаху было угодно, чтобы мы воевали за одну страну, так и было. И может, наши дети, вот он, Рамзан, например, станут воевать под одним флагом, одному Аллаху то ведомо…

Мазуру было что возразить. И про то, что лично он убивал только воинов, и про Аллаха. Скажем, напомнить собеседнику, в каких городах с его помощью были организованы теракты, сколько и кого при этом убило… Но ни к чему были эти слова, чего добьешься, кому чего докажешь? Мазур предпочел промолчать.

– Ладно, давай о деле, – произнес Зелимханов, видя, что Мазур не особенно расположен поддерживать светские беседы. – Мне сказали, что именно тебя интересует. Ты хочешь знать, что за люди напали на яхту, и кто их послал…

– Именно так, – кивком подтвердил Мазур.

Негромко щелкали четки в пальцах чечена.

– Я навел справки и выяснил кое-что, – сказал Зелимханов после долгой паузы. – На яхту напали Тракторист и его люди. Не знаешь Тракториста?

– Впервые слышу, – честно сказал Мазур.

– Его имя – Заурбек Хадашев. Он и вправду до войны работал трактористом. А дальше как обычно. Ушел в горы, воевал, воевал хорошо, стал полевым командиром. Между прочим, был вместе с Шамилем в Буденновске. Потом держал часть Урус-Мортанского района. Во вторую войну снова ушел в горы. Когда его сильно ранило, то сперва его переправили в Грузию, там он какое-то время лечился, а потом уже отправили в Турцию. В Турции пробыл где-то около года. В конце две тысячи третьего оказался в Латвии, там под чужим именем стал главой одного из центров помощи чеченским беженцам. Собрал своих людей, тех, с кем воевал. Просидел в Латвии около двух лет, и меня это удивляет. Я думал, его экстрадируют раньше, потому что для такого места нужны какие-никакие навыки дипломатии, это тебе не леса. А что с Тракториста возьмешь! Тракторист и есть тракторист. В общем, прибалты терпели его долго, потом все же центр прикрыли и Тракториста выдавили из страны вместе со всеми его людьми. И вот тут начинается самое интересное. Тракторист пропал.

– В каком смысле – «пропал»? – вырвалось у Стробача.

– В прямом смысле. Исчез, растворился в воздухе. И, что характерно, со всеми своими людьми. Ни следочка, ни малейшего.

– Как я понимаю, подобное для чеченцев трудно представимо, – задумчиво проговорил Мазур. – Родственные связи, землячества… если поблизости появляется свой – об этом сразу узнают. У многих жены и дети в Чечне или в других странах, они отправляют им деньги, а переводы – это след. Да и деньги, в конце концов, надо зарабатывать, и это тоже след…

– Вот именно, деньги, – кивнул Зелимханов. – Деньги люди Тракториста последний раз отправляли год назад, довольно большие суммы, как будто обеспечивая семьи на год вперед. Когда Тракториста вышибали из Латвии, ему очень нужны были деньги. И самому нужны были, и чтобы людей удержать. Я знаю, он искал заказы…

– И видимо, нашел, – сказал Мазур.

Зелимханов пожал плечами.

– Видимо, так. Год про него ничего не было слышно. А вновь услышали только в связи с этой яхтой.

– А на яхте точно был он, не может быть ошибки? – спросил Стробач.

Чеченец не удостоил его даже взглядом.

– А где он мог… обитать весь этот год? – задал Мазур другой вопрос.

– Соображаешь, – ощерился бывший полевой командир, показав зубы, слишком ровные, чтобы быть настоящими. – Ты – умный, русский, ты задал правильный вопрос. Углядел в кустах хвост, за который можно ухватиться. Если б не понял, подсказывать я бы тебе не стал. Но раз понял – подскажу. На территории вашей России он бы столько не высидел. А в горах он мог бы прятаться и год. Но там его не было, иначе я в об этом знал…

– Если бы он скрывался в Турции, в Иорданиии, в Афганистане или еще где-то, где обычно скрываются твои земляки, ты бы тоже об этом знал, правильно?

– Правильно. Тем более он был не один. Конечно, существует вероятность – правда, очень маленькая – того, что ему бы удалось зарыться глубоко и надежно, как змее в песок… Наверное, даже есть вероятность того, что он был здесь и кушал в соседнем кафе. Но это все несерьезно.

– Логово на год должно было быть основательно обставлено, – размышлял вслух Стробач. – А большое количество мужчин само по себе привлекает внимание…

Мазур мог бы добавить: «Особенно когда большинство из них – весьма специфической наружности».

– Особенно если они целый год проводят вместе. Или… они разбежались, а через год собрались снова.

– Не знаю, русский, – пожал плечами Зелимханов. – О чем знаю – сказал. Ни о Трактористе, ни в его людях целый год не было слышно.

– И где же, по твоему мнению, он мог обитать все это время? – спросил Мазур.

– Думаешь, знаю? Если бы знал, продал бы за отдельную плату. А ты бы купил. Вернее, твои хозяева.

– И заказчика продал бы за отдельную плату?

– Смотря кем бы он оказался, – спокойно ответил чечен. – Вашего продал бы, своего нет.

– А почему Тракториста продаешь?

– Потому что Тракторист мертв. И его убил ты. Удивлен, что я уже знаю? Не удивляйся, русский. Я тебе продаю воздух, которым он дышал, и следы, которые он оставил на земле. И продаю именно тебе, потому что именно ты лишил его этого воздуха.

Мазур мысленно потряс головой. Нет, не понять ему никогда логики восточных людей… И осторожно спросил:

– Но вдруг, благодаря твоей информации, я выйду на кого-то другого из ваших, на вполне такого живого выйду…

– А ты не боишься русский, – Зелимханов, оставив четки в покое, подался вперед, – задавать мне такие вопросы?

– Я уже старый и битый, и чувствую черту, за которую не стоит переступать, – чуть улыбнулся Мазур.

Зелимханов снова осклабился.

– Умный ты, русский. А значит, опасный. Не завидую твоим врагам.

– Вот кстати, насчет врагов. На яхте были не только чеченцы, но и албанцы, и курды. У него что, международная бригада была?

– Да… – Зелимханов кивнул так резко, что зазвенели кубики льда у него в стакане. – Тракторист был пуганый, с кем попало бы не повелся. Ладно, одним соображением поделюсь. Возможно, искать подходы к заказчику следует в Латвии, где последние годы торчал Тракторист. При тех возможностях, какими располагают твои хозяева, легко и быстро можно пробить эту Латвию. И это все, что я знаю, русский. Я не обещал твоим… вижу, тебе не понравилось слово «хозяева». Хорошо. Твоим командирам я не обещал, что раскрою преступление, не вставая с этой подушки. А для консультации сказано вполне достаточно.

В общем-то, он был прав. Гости не стали спорить. Для консультации достаточно. У Мазура забрезжили кое-какие догадки, во всяком случае он почуял след, понял, где надо искать и как надо искать. Мазур даже почувствовал легкое нетерпение, тот самый пресловутый охотничий зуд. Правда, делиться своими догадками с чеченом он не намеревался, хотя Мазуру, может быть, было и небезынтересно, что тот скажет. Однако вдруг этот старый волчара надумает начать свою игру с тем, чтобы кому-нибудь продать подороже самого Мазура и его компанию вкупе с Тимошем? Словом, пора раскланиваться…

– Подожди, русский, – остановил Мазура Зелимханов, видя, что тот собрался уходить.

Чеченец повернулся к сыну, который весь разговор просидел молча, не меняя позы, и отрывисто сказал что-то на своем языке.

Сын поднялся, подошел к увешанной картинами стене, снял одну из них, по нему видно – первую попавшуюся, на которую при этом даже не взглянул, подал отцу.

– Это тебе от меня, русский, – сказал Зелимханов, передавая подарок Мазуру.

«Зачем? Почему? Что им движет? Или он сошел с ума? – думал Мазур, с угрюмым видом принимая картину. – Враг, человек который ненавидит меня, делает подарки, зная, что я его ненавижу и с радостью бы придушил. И я принимаю подарок, вместо того, чтобы свернуть ему шею…»

Глава пятая

КТО ХУЖЕ НЕЗВАННОГО ГОСТЯ

На вахте их удостоверения произвели должное впечатление. Милиционер, несший нелегкую службу на входе в госучреждение, полюбовавшись снаружи на золотое тиснение корочек и на подписи с печатями в раскрытом виде, вмиг преисполнился значимостью момента. Посерьезнел лицом, расправил плечи и только в последний момент унял порыв взять под козырек.

Не каждый день в мэрию их заштатного городка заглядывали столь серьезные люди! Это где-нибудь в Киеве к появлению столь ответственных и суровых товарищей отнеслись бы с меньшим трепетом, там видали гостей и поважнее. Но здесь, в провинциальном приморском городишке, явление двух высоких чинов из самого Киева, – это, знаете ли, событие. Да к тому же столичные гости принадлежат к учреждению, которое пустяками не занимается по определению. Тут уж у любого рядового служаки сам собой включается рефлекс принятия стойки «смирно».

Надо признать, документы Мазуру и Стробачу справили наинадежнейшие. И справили быстро – аккурат к их возвращению из Ирана. Это была даже не липа. Какая же липа, если изготовлено все в государственной типографии, а подписи и печати самые что ни на есть настоящие? Ну разве что кому-то в голову придет связаться с отделом кадров учреждения, ведавшего госбезопасностью жовто-блакитного государства и поинтересоваться, а не состоят ли в ваших тесных рядах гарны хлопцы Мазур да Стробач, оба-двое как на подбор полковники, – то могло бы и всплыть, что таковые в рядах не состоят и, что характерно, никогда не состояли. Да вот только где это видано, чтобы подобные учреждения отвечали на звонки простых граждан из мэрий? И не просто отвечали, а подробно расписывали, кто и где служит, в каком звании и чем занимается?..

Рука милиционера потянулась к телефону.

– Не надо никому докладывать! – командным тоном остановил его Мазур. И добавил отеческими интонациями: – Не надо тебе лезть в эти игры, сынок.

Молодой охранник не стал выспрашивать, что за игры имеет в виду пан незваный гость. Серьезные игры, с политическим уклоном, какие же еще – раз целых двое полковников заявились, а не простые мордовороты из «масок-шоу». С тех пор, как по стране прокатился оранжевый вал, сии игры очень полюбили паны начальнички от самого большого до самого маленького, полюбили от Львовщины и до Крымщины. Правила такой игры просты до невозможности: одни пытаются оттяпать кусок, и желательно пожирнее, обвиняя противную сторону в политической неблагонадежности и заодно во всех прочих смертных грехах, другие, как могут, защищают то, что нажито непосильным трудом. В общем, передел собственности и власти. И конца-края этим играм не видно.

«Крупняк уже переделили, теперь добрались и до нашего захолустья», – где-то примерно так должен был подумать охранник, провожая взглядом две фигуры в строгих серых костюмах…

В этот самый что ни на есть разгар трудового дня мэрия отнюдь не гудела, как потревоженный улей, и его вид не смог бы умилить случайно заглянувшего сюда рядового избирателя – вот, мол, как радеют за нас слуги народа, трудятся, не покладая рук, в поте и мыле, на народное наше благо… Почти пустые коридоры, если кто и попадается навстречу, то передвигается не быстрым деловым шагом, а нога за ногу.

Даже коридорная пыль в солнечных лучах оседает как-то вяло и сонно, проникаясь общей учрежденческой спячкой. Правда, некое оживление наблюдалось в приемной мэра. На ярко-красных креслах, положив на колени портфели и папки, дожидались своей очереди посетители. Некий здоровяк в рубашке-гавайке, словно перенесенный сюда из российских девяностых, эдакий вымерший типаж – средней паршивости бандюган (разве что толстой золотой цепи на шее не хватает), заигрывал, крутя на пальце ключи от машины, с довольно миленькой секретаршей.

Появившиеся в приемной двое новых посетителей в серых костюмах уверенно, будто так и надо, прошли мимо секретарского стола, не интересуясь – занят сам, не занят, принимает ли сегодня и кто последний, – с ходу направились к кабинету. Стробач взялся за дверную ручку.

– Эгей, вы куды?! – вдруг опомнившись, взвилась секретарша.

Ее не удостоили ответом. Стробач потянул на себя дверь. Видимо, желая показать себя во всей красе перед гарной дивчиной, тип в гавайке, что-то пробубнив, вроде «да я зараз цих козлив!», ломанулся к наглецам и даже уцепил Мазура за рукав. Это он сделал зря, в чем незамедлительно и убедился, когда Мазур, перехватив его за запястье, легонько так сжал двумя пальцами определенную точку. Тип в гавайке заплясал на месте, тряся рукой, поскуливая и отчего-то вдруг позабыв о гарной дивчине.

В кабинете за Т-образным столом сидели трое. Один, как и положено главному начальнику, во главе стола, двое по бокам. На столе были разложены какие-то схемы и чертежи, перед посетителями лежали раскрытые папки с множеством бумаг внутри. У всей троицы был настолько плутоватый вид, что Мазур готов был поставить сто против одного: до их прихода эти граждане обсуждали не что иное, как животрепещущую проблему распилов и откатов (или как они там зовутся на местном чиновничьем жаргоне). Не иначе, строительство сверхскоростной трассы или позарез нужного народу стадиона для спидвея.

– Шо це такэ! Що вам потрибно, геть! – хорошо поставленным начальственным голосом пророкотал мэр.

Его рык способен был, пожалуй, до прожилок пронять, напугать мелкую сошку вроде начальников ЖЭКов. Те и инфаркт могли бы схватить.

Однако нынешние посетители к ЖЭКам никакого отношения не имели. Они проходили совсем по другому ведомству. И повели себя эти посетители, с точки зрения пана мэра, совершенно возмутительно.

Один из них (Стробач) поставил на край стола кейс, раскрыл его и принялся что-то там внутри включать и переключать. Второй же (Мазур) направился к мэрскому столу.

– Вы что себе позволяете! – перешел на русский мэр, и на этот раз начальственный окрик прозвучал уже чуть менее грозно. В голосе явственно проступило осторожное сомнение.

А граждане за столом переглянулись, как по команде, захлопнули папки и принялись сворачивать рулоны с планами и чертежами. Они определенно уловили в происходящем нехорошую странность и, понятное дело, не горели желанием оказаться в эпицентре любых неприятностей.

Второй посетитель, Мазур, положил на стол перед мэром «свое» удостоверение, поверх него бросил сложенные пополам два листа бумаги и навис над мэром, опершись кулаками о стол.

– Ознакомьтесь с документами, пан Стороженко, и уверяю вас, вопрос «що вам потрибно» отпадет сам собой.

Мазур произнес фразу так, как и требовалось произносить в подобных случаях: чуть небрежно, чуть брезгливо и с полным чувством превосходства.

На «корочки» мэр едва взглянул, видимо, нисколько не подвергая сомнению их подлинность, а вот в темные строчки на бумажном листе всматривался долго и вдумчиво. Хотя ничего для себя нового на той бумаге увидеть не мог – это была ксерокопия одного документа за подписью как раз его самого, господина Стороженко. И вторая бумага тоже была ксерокопией и там тоже имелась подпись все того же господина Стороженко.

Мэр не побледнел, на стуле не покачнулся, но, как бы написали в старинном романе, на его лице проступила нешуточная борьба чувств.

«Прав был Малышевский, клиент не станет бить в колокола и рваться кому-то звонить, кому-то жаловаться, а будет вести себя, как мышь под метлой, потому как знает кошка, чье мясо съела», – размышлял Мазур, наблюдая за игрой складок на мэрском лбу.

Видимо, под черепной коробкой чиновника в этот момент совершалась титаническая работа мысли, которой могли позавидовать даже самые прибабахистые компьютеры.

– Петро Викторовичу, – раздался от двери тонкий девичий голосок. – Воны сами вдерлыся…

– Все в порядке, Олина! – не поднимая головы, произнес мэр. – Йды працюй…

Граждане за столом, уже собравшие все бумаги, вовсю ерзали на стульях, словно сиденья под ними с каждой секундой все больше превращались в сковородки. И наконец не выдержали.

– Мы зайдем попозже, Петр Викторович, – сказал один из них, видимо, кто поглавнее.

– Хорошо, – кивнул мэр. И дабы соблюсти солидность, с важным видом прибавил: – Я обдумаю ваше предложение и свяжусь с вами для ответа.

«Вот так, – удовлетворенно констатировал Мазур. – Как мы и предполагали, гражданин начальник не стал ломать Зевса-громовержца, кричать про провокацию, созывать общественность и требовать ордеров. А это говорит о чем? А о том, граждане присяжные заседатели, что мэр ждал чего-то подобного. И еще, возможно, наш визит – не самое худшее из того, чего он боялся».

Товарищи с планами и чертежами испарились из кабинета с быстротой застигнутых рассветом привидений. Едва за ними захлопнулась дверь, мэр сложил листок:

– Я не понимаю, паны, что вам от меня нужно…

– Поймете, скоро все поймете, – пообещал ему Мазур. Выпрямился, оглянулся на Стробача. – Ну что там?

– Как семечек в огурке, – хмыкнул Стробач.

– Так я и думал, – кивнул Мазур. И вновь склонился над мэром: – Что ж вы, уважаемый, хату не чистите, насекомых тут развели в преогромных количествах…

– Каких насекомых?.. – пробормотал местный начальник, переводя недоумевающий взгляд с Мазура на Стробача.

– Клопов и жуков, – охотно сообщил Мазур. Показал пальцем себе за спину. – Хитрая аппаратура в чемоданчике моего коллеги показывает наличие средств электронного шпионажа. Иными словами, слушают вас со всем старанием. А то еще и подглядывают, что тоже не исключено… Отсюда вопрос: разговор будем продолжать в этих декорациях или декорации все же поменяем? Мы, конечно, можем врубить глушилку. Только учтите, сюда, – Мазур ткнул пальцем в бумагу, – нам так и так съездить придется.

Сообщение о том, что его прослушивают, мэр опять же воспринял спокойно, всего лишь покивал задумчиво и печально. Не вскочил в потрясении с криком: «Да не может быть!», не выпалил запальчиво вполне естественное: «Кто посмел!» Похоже, возможность прослушки вполне укладывалась в картину его ожиданий.

– Хорошо, прокатимся, так и быть, – мэр поднялся из-за стола, натянуто улыбнулся. – В конце концов, надо и на свежем воздухе бывать, не так ли?

Видимо, пану мэру не хотелось рисковать, полагаясь на исправную работу глушилки. А то еще заверят, что включили, но не включат. А то вдруг аппаратура неисправная или старая, не все глушит, не спасает от самых последних разработок в области шпионажа…

Надо отдать мэру должное: выйдя из кабинета, он стряхнул с себя всяческую растерянность и подавленность, на глазах вновь превратился в уверенного в себе хозяина здешних мест. Бросил вальяжно, проходя мимо секретарского стола:

– Олина, позвони Федору, пусть подгонит машину к крыльцу.

Тип в гавайке, который все еще поглаживал потревоженную руку, ожег Мазура взглядом из серии «Мы еще встретимся!»

– Мы на машине, – сказал Мазур, когда они вышли в коридор.

– Я привык на своей, – буркнул мэр. – Доверяю, знаете ли, только своему шоферу.

– Свидетеля прихватываете?

– И свидетель лишний не помешает, – не стал отпираться пан Стороженко.

– Неужели вы боитесь представителей органов? – с легким смешком поинтересовался Стробач.

– Злоупотреблений всюду хватает, – поведал мэр.

– Ну да, в этом вопросе вам можно доверять, – сказал Стробач.

Никто не стал препятствовать желанию мэра пропутешествовать на собственной машине, оказавшейся, кстати, довольно новенькой «мицубиси». Законное желание, если разобраться. Ведь он не под судом и следствием. Только в салон «мицубиси» вместе с мэром забрался и Стробач – на тот случай, если вдруг чиновничьи нервишки пустятся в пляс и господин Строженко истерическим голосом скомандует шоферу: «Гони что есть духу!» Пусть мэр и не выглядит человеком нервным, способным вдруг потерять самообладание, но кто его знает, кто и в каком омуте водится. А к чему нам эти автогонки в американском стиле по улицам тихого полусонного города?

Машина господина мэра тронулась первой, за ней Мазур на «ауди», а сзади пристроился джип охраны. Городишко был небольшой, проскочили его в две секунды, и вот уже потянулись бело-голубые хаты городской окраины, утопающие в яблоневых садах; за заборами желтели лохматые головы подсолнухов. Вскоре и дома остались позади, потянулась степь, на взгляд Мазура, в этом месте удивительно скучная и отчего-то казавшаяся грязной.

Глава шестая

В ЛОГОВЕ ЗВЕРЯ

Когда машина Мазура и Стробача приблизилась к морю, вдоль дороги снова замелькали одноэтажные строения. Вот проехали мимо ворот с укрепленной поверх надписью из гнутых металлических прутьев – «Жемчужина».

Судя по названию, какая-то здравница. А судя по облупившейся краске ворот и запущенности подъезда к оным, здравница переживала сейчас отнюдь не эпоху расцвета. Оно и не удивительно. Россияне сюда нынче не едут, предпочитая Крым (а чаще предпочитая украинскому побережью Черного моря собственное или турецкое побережье того же моря. Или вовсе другие моря, вроде Красного или Средиземного). Своих же отдыхающих на все здравницы не хватает. Да и свои предпочитают отпуска проводить не на отшибе заштатного города, а в более цивилизованных местах…

Так, опять пустынное место, продуваемый всеми ветрами холм с россыпью камней на вершине. Ага, а вот начался бетонный забор, который, по прикидкам Мазура, будет тянуться до самого моря. Бетон весь в выбоинах, плиты покосились, походы заросли сорной травой, однако, ежели приглядеться, можно заметить следы недавней реставрации.

Стыки плит забора кое-где заделаны свежим цементом, наверняка с внутренней стороны и подпорки поставлены. А поверх ограды так и вовсе пущена колючка самого что ни на есть свежего вида. Всерьез забор, конечно, не ремонтировали, просто подправили, где уж совсем была беда вроде дыр, через которые кто хошь лазай. Словом, сделали ровно столько, чтобы хватило на короткое время…

Три машины свернули к КПП. Знакомые всем армейским людям от Камчатки до Мурманска зеленые ворота с почему-то оставшимися красными звездами и притулившаяся рядом с ними квадратная будка дежурного по КПП. Из «мицубиси» выбрались Стробач с мэром, из фиолетовой «ауди» Мазур. Из джипа никто не вылез, подышать и поразмять конечности команды не было, народ дисциплинированный. А из обшарпанной будки КПП выскочил, на ходу застегивая на поясе ремень с кобурой, небольшой, плотный, похожий на гриб-боровик дедок в спортивных штанах и брезентовой куртке. Даже если в кобуре был не огурец, а револьвер, такому бы дедку более пристало огороды охранять, а не военные объекты. А с другой стороны глядючи… Ну какой же это нынче военный объект?

– Здорово, Михалыч! – преувеличенно бодро приветствовал здешнего стража ворот мэр. – Как дела?

– Здравия желаю, Петр Викторович, – столь же бодро откликнулся дедок, явно отставник. – Как обычно дела. Да и какие у нас могут быть дела? Это у вас в городе дела…

– Мы тут с товарищами прогуляемся по территории, не возражаешь?

– Тю, да какое там возражаешь! Да хоть жить тут оставайтесь, а я вас посторожу! – и веселый дедок засеменил к двери будки КПП.

Вместе с мэром на территорию прошли лишь Стробач и Мазур. Охране из джипа, равно как шоферу Стороженко и веселому дедку с кобурой соваться на территорию было незачем.

Это была одна из заброшенных воинских частей, каких немало находится не только в Украине, но и на территории бывшего СССР. Раньше здесь, как было известно Мазуру, обитали пограничники, теперь – никто. Как говорят правители земель незалежных, им не нужно держать на морских и сухопутных границах столько солдат, сколько держала империя, ведь они живут со всеми соседями в мире, никому не угрожают. Правда, они почему-то скромно умалчивают о такой малости, как деньги, о том, что просто не по карману незалежному государству столь дорогое удовольствие, как нормальные вооруженные силы. Вот и гниет и ржавеет все то, что строилось на деньги Империи. Правда, отчего-то власти не спешат распродавать никак не использующиеся приморские земли на аукционах – под отели и прочие пансионаты. Да и понятно оно, отчего не спешат. Часть политической украинской элиты все еще располагает лечь под Запад, надеется на вступление в НАТО – вот, дескать, паны-американы, уже и места под ваши базы готовы…

Все вокруг было узнаваемо до умиления, воинские части отстраивались приблизительно по одной схеме, военная архитектура не блистала разнообразием. Вот это длинное одноэтажное строение – стопроцентно солдатская казарма, двухэтажное кирпичное здание с высоким крыльцом – штаб и секретная часть. В следующем, похожем на первое, словно клон, наверняка располагались клуб, библиотека, все как положено. Это – санчасть, это – столовая, здесь был склад, тут – стадион с баскетбольной площадкой, там – полоса препятствий.

А вот в том насыпном холме наверняка имеется бетонный бункер: убежище и запасной командный пункт. Вон там, вдали, конечно, стрельбище. Ага, а те каменные ступени – спуск к морю.

Надо сказать, все сохранилось в более-менее приличном состоянии, по крайней мере, рамы не выломаны, здания на кирпичи не разобраны, выбитых окон не так много… Даже избалованных натовских вояк можно хоть завтра сюда запустить – и большого нытья с их стороны не будет. Только вряд ли за сохранность имущества стоит горячо благодарить охраняющих объект дедков, скорее благодарить стоит месторасположение объекта – вдали от крупных населенных пунктов, растаскивать добро по домам уж дюже неудобно.

– Куда мы идем? – вдруг остановился мэр.

– А вот сюда, Петр Викторович, сюда. – Мазур показал на типичную армейскую курилку: квадрат лавочек вокруг ржавого закоптелого бака под четырехскатным навесом из крашеных железных листов.

– По-моему, вполне подходящее место для душевного разговора. Или имеете возражения?