Новые фарисеи Каришнев-Лубоцкий Михаил
АВДЕЕНКО. Месяцев шесть тому назад?
ЛЁКА. Да, время летит! Это вы верно заметили, товарищ капитан.
АВДЕЕНКО. Так и жизнь пролетит. Не боитесь?
ВЕНИК. Да я, вот вам крест… Честное слово, устраиваюсь!
АВДЕЕНКО. Значит, вчера вы дома сидели? Ну, тогда у меня к вам вопросов больше нет. Пока – нет.
ЛЁКА. Можно идти?
АВДЕЕНКО. Идите.
ВЕНИК. До свиданьица!
(ЛЁКА и ВЕНИК уходят. АВДЕЕНКО, посидев на скамейке еще немного, тоже встает. Его окликает АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ.)
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ (задыхаясь от бега и волнения). Товарищ капитан!.. Секундочку!..
АВДЕЕНКО (нехотя.) В чем дело?
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. Тут были два шалопая… Вы их случайно не видели?
АВДЕЕНКО.Я тут многих шалопаев видел. Кого именно?
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. Сынка Леденцовых с дружком. Не видели?
АВДЕЕНКО. Ну, видел? И что дальше?
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. А то! Издеваются над уважаемыми лицами. Вот сейчас… Взяли и наговорили одной старой женщине, что будто бы я – украл ее козу! (АВДЕЕНКО невольно рассмеялся.) Смеетесь? А зря! При всем честном народе эта старушка ругала меня как хотела добрых пятнадцать минут. Кошку какую-то приплела, фикус… Козу ее я прогнал, это верно. Учтите: прогнал, а не украл! А кошку с фикусом впридачу и в глаза не видел. Мы с кошками не боремся.
АВДЕЕНКО. Кто это – «мы»?
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. Общественность. Мы только с отдельными собаками, да вот с козами в общественном месте, боремся, чтоб не ходили, где люди ходят.
АВДЕЕНКО. Поручил вам кто-нибудь бороться или сами, так сказать, по зову сердца?
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. Да кто поручит! Ведь всем наплевать на порядок в коммунальной жизни! Самим приходится рукава засучать. У нас на этом фронте, товарищ капитан, большие упущения!
АВДЕЕНКО. Упущения есть, это верно. Только негоже по собственному усмотрению животных гонять. Им и так не сладко.
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. Пожалели? А людей жалеть не надо? А когда она под окнами лает или воет до посинения, это хорошо? А когда в саду этом сидишь вот так на лавочке, и вдруг в мечтания твои – козья морда?! Это хорошо? А все почему? Порядка нет! Испортились людишки! (АВДЕЕНКО хочет что-то сказать, но Амплей Захарович не дает ему и рта открыть.) Недавно вот стали марки распространять из общества охраны животных… Ну, никто не берет! Зато когда собаку постановили из семнадцатой квартиры выселить, все, как один, подписались в ее защиту! А собака пакостная. Чуть кто нетрезвый идет – вмиг лаять начинает, бросается на бедолагу. Кузнечиков из двадцатой после работы уже домой идти боится. В подъезде соседнем сидит, ждет, когда жена встречать выйдет. На Рождество чуть было до смерти не замерз, ожидаючи. Такие дела!
АВДЕЕНКО. Так не с собакой, а с Кузнечиковым бороться надо! Чтоб не пил, семье и собаке нервы не портил.
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. С ним бороться – у общественности уже ни сил, ни желания бороться нету.
АВДЕЕНКО. А с собаками есть?
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ (еле сдерживая злобу). Жалеете? Ух, погубит нас эта жалость!..
АВДЕЕНКО. И когда вы только утихните, «помощнички»?
АМПЛЕЙ ЗАХАРОВИЧ. Ладно, товарищ капитан… До свиданья, товарищ капитан… (Уходит.)
АВДЕЕНКО (вслед). До свидания! Когда жалобу на меня строчить будете, пишите фамилию правильно: Авдеенко, а не «Авдеенка»!
(За спиной Авдеенко появляется ПУХОВА.)
ПУХОВА (с сожалением). Ушли хлопцы… А жаль…
АВДЕЕНКО (обернувшись на голос). И вы их ищете?
ПУХОВА. Да не ищу. А спасибо сказать хотела. Хорошие хлопцы, козу найти помогли. (Вспомнив недавние события.) Ох и старик!.. «Не крал я козу!.. Увести хотел!..» (После паузы.) Чуть не увел, еле догнала.
АВДЕЕНКО. Отобрали козу?
ПУХОВА. А как же? И старичка этого пристыдила, чтоб в другой раз неповадно было. А вот хлопцев не поблагодарила, ушли…
АВДЕЕНКО. Я их знаю, передам вашу благодарность.
ПУХОВА. Передай, милый, передай! (Вспомнив.) Да! У меня ведь в милицию заявление есть написанное. Не примешь ли сам? Там передашь кому следует. А то мне козу домой гнать надо.
АВДЕЕНКО. Что ж, передам.
ПУХОВА (вручая заявление.) Вот.
АВДЕЕНКО (читает). «В районную милицию города. От гражданки Пуховой В. И.» (Спрашивает) А в милицию какого района? И какого города?
ПУХОВА. Нашего города! И района нашего! Не в чужой же район я писать буду, не сдурела пока!
АВДЕЕНКО (раздумав с ней спорить, продолжил читать заявление). «Вчера, будучи пришедши из церкви, не досчиталась фикуса и кошки, которая потом нашлась, а фикуса так и не доискамшись. Других ценностей, кроме фикуса и кошки, не пропало. Прошу милицию срочно найти фикус, так как за ним надо ходить как за малым дитем. И найти жуликов, чтобы покарать их суровым законом, чтобы не лазили в окна к одиноким старушкам в их отсутствие и не пугали кошек до потери сознания. В чем подписуюсь В. И. Пухова.»
ПУХОВА. Скажи там от себя: дело срочное, цветок может пропасть. А я ведь столько годков его растила!
АВДЕЕНКО. Скажу. (После паузы.) А вы где живете?
ПУХОВА. Тут недалеко.
АВДЕЕНКО. Так пойдемте, посмотрим, коли дело срочное?
ПУХОВА. Да что там смотреть – пропал фикус!
АВДЕЕНКО. Зато следы, должно быть, остались… Идем?
ПУХОВА (засияв от радости.) Айда! Следы есть! Весь подоконник в следах!
(АВДЕЕНКО и ПУХОВА торопливо уходят. Затемнение.)
Картина четвертая
(Вечер. Квартира Леденцовых. ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА наводит порядок в гостиной. КАТЕНЁВ сидит в углу в кресле, прижимая к груди свою именную саблю. Оба сердиты – они поссорились. Приходит ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ и сразу замечает напряженную обстановку.)
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ (жене). В чем дело?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Спроси у него! Ответила ему на вопрос, объяснила как сейчас умные люди живут, а он хвать за шашку…
КАТЕНЁВ. Саблю!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. … и давай орать: «К стенке гадов! Под трибунал отдам! Не дам на буржуйские рельсы становиться!» Это он-то не даст!.. (Катеневу). Уже встали, у вас не спросили!
КАТЕНЁВ. И не дам! Не таким укорот делали!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. А никто ни на какие рельсы не становится. Просто жизнь свои поправки вносит – только и всего!
КАТЕНЁВ. А что ж она болтала, что всяк свое норовит сцапать? Что все от общего пирога кусок пожирней спешат отхватить?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Про пирог я не говорила!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Видите, она не говорила… (Жене). А что ты говорила?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Я говорила о дружбе, о взаимовыручке, о тенденции в нашем обществе укрепления дружеских отношений между людьми разных профессий, но общих интересов…
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ (перебивает). Подожди, я что-то не все понимаю… Про какую-такую тенденцию ты ему рассказывала?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (сердясь на непонятливость мужа). Господи! Ну, про блат я ему говорила! Надо же его к современной жизни приучать! А он хвать за шашку…
КАТЕНЁВ. За саблю!!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. …за кинжал свой именной и на меня! Чуть не зарезал джигит несчастный! Ты где-то там себе ходишь, а я тут одна должна все терпеть! Ты хоть про дочку свою любимую знаешь?
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Что именно?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. На, почитай! (Протягивает мужу Ликино письмо.) Впрочем, я сама прочту. Ты только послушай, что она пишет!.. (Читает.) «Здравствуй! Как ты живешь?» (Комментирует). Боже мой, боже мой!.. Он наверняка ее бросил, а она интересуется как он живет!.. Какая простота! (Читает). «Я живу хорошо». (Комментирует). Куда уж лучше! (Читает). «Решила написать тебе, ты сам знаешь почему». (Комментирует). Она все-таки ему пишет! Этому негодяю!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Да почему негодяю? С чего ты взяла?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. А ты не понял? Слушай дальше. (Читает). «Я ждала тебя вчера, а ты не пришел». (Комментирует). Ты понимаешь? Он решил больше с ней не встречаться! А она его все-таки ждет! Она надеется!
КАТЕНЁВ. Положи письмо! Не твое!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Моей дочери, значит, мое!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Хорошо, я с ней осторожно побеседую. Дай письмо. (Берет у жены письмо и кладет его в карман пиджака.) А вы успокойтесь и помиритесь. (Уходит из гостиной.)
(ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА еще старательнее принимается за уборку гостиной. КАТЕНЁВ включает радиоприемник и слушает последние известия. Вскоре в гостиной появляется ЛИКА.)
ЛИКА (увидев Катенёва с саблей в обнимку). ЧеКа на страже? Всем добрый вечер!
КАТЕНЁВ (смущенно). Это я так… Здравствуй, Лика. (Вешает саблю на гвоздь под портретом. Берет в руки газету и, сев в кресло, углубляется в чтение.)
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Где ходила?
ЛИКА. Была в библиотеке.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Какая у тебя любовь вспыхнула… к литературе!
ЛИКА. Да, вспыхнула!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ (вернувшись в гостиную.) Лика, я хотел с тобой поговорить… Впрочем, потом.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Да, уж лучше без свидетелей!
ЛИКА. Ты что ему рассказала?!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (передразнивая). «Ему»! А когда-то ты говорила «папе»! (После паузы). Ничего я ему не говорила.
ЛИКА. Нет, говорила! Я чувствую, что говорила!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Ну-ну, успокойся… Ничего не говорила, еще не успела. Вот погляди лучше, что я купила! (Достает из сумочки серьги и кольцо.) Это – мне, а это, если будешь умница, тебе!
(В этот момент КАТЕНЁВ отрывается от газеты, он крайне потрясен прочитанным.)
КАТЕНЁВ (со слезами в голосе). Что же это делается, а? В Африке этой… негры… Мало того, что они и так черные, так они еще и не доедают! Ребенки через одного с голоду мрут, а до старости, почитай, никто и не доживает! (Замечает на столе серьги и кольцо.) Это – что?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (смущаясь от радости). Купила вот… себе и дочке.
КАТЕНЁВ. Золото?!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Да, лучшей пробы!
КАТЕНЁВ (вскакивает, хватает свою фуражку). Пойду с агитацией! В помощь голодающим! (Берет украшения и бросает их в фуражку). От нас – первая доля! (Обводит всех радостным взором.)
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (сначала потеряв дар речи). Пять лет… не доедала… Во всем себе отказывала… (Приобретает дар речи и орет). А он – в Африку?! Самого – в Африку!!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Оленька, успокойся…
КАТЕНЁВ. Золота жалко! А детишек, которые помирают, не жалко?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Жалко! А себя – жальче!
КАТЕНЁВ. Мы же большевики!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Я давно партбилет сдала! На всех нас не хватит!
КАТЕНЁВ. Должно хватить… Нельзя нам по-другому… (Кладет фуражку на стол.)
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (плача, забирает украшения). Олег, умоляю! Сделай что-нибудь… Огради… Спаси… Так ведь жить невозможно!
КАТЕНЁВ. Это в самую точку! Так жить нельзя. И не дам!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (мужу). Ты слышал?! Он грозит! Сделай что-нибудь! Ты – ответственный работник, у тебя одна рука в гордуме, другая в министерстве, третья в администрации города… Умоляю, сделай хоть что-нибудь!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Успокойся… Ничего страшного не произошло, уверяю тебя.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Не произошло? А ты не понял еще, что мы теперь от души ни единого словечка дома сказать не сможем?! Столько лет на работе терпела, потом полегчало, а теперь в собственной квартире партконтроль появился!
ЛИКА. А ты говорила, что я глупости сочиняю! Вот, сама призналась!
(Появляется ЛЁКА. Он сильно пьян. На голове у него нелепая кепочка Веника, в руках сумочка Мурки.).
ЛЁКА. Вы еще не встали ложиться? (Поправляется). Вы еще не стали ложиться баиньки? Пора всем баиньки! (Заметив Катенёва, смотрит с недоумением на него и на портрет.) Черт, все-таки, кажется, лишнего хватил… А думал – как всегда…
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Господи! Лёка! В каком ты виде!
ЛЁКА. Маман… Маман… Не надо…
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (мужу). Его лечить нужно! Немедленно!
ЛЁКА. Нет-нет, только не сейчас… Утром…
КАТЕНЁВ. И это – мой правнук!
ЛЁКА (поражен, показывает на Катенёва пальцем). Разговаривает!.. Оно ожило!..
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Это твой прадедушка, Лёка! Он жив, понимаешь, жив! (Добавляет тихо.) На нашу голову…
ЛЁКА. А кто же тогда погиб? Трагедии не было?!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Никто не погиб! Контузия у него была уникальная, проспал все эти годы.
КАТЕНЁВ. Я в коме был! В забытьи!
ЛЁКА. Ах, контузия… А я думал, что двоится… Что – лишнего…(Подходит, покачиваясь, к Катенёву и протягивает ему руку). Лёка! (КАТЕНЁВ смотрит на него сурово и руки не подает.) Лёка. Лексей Олегович! Рад познакомиться! (После паузы, обиженно). Вы че? Я же руку сую!
КАТЕНЁВ. Пропойца! Родителей позоришь!
ЛЁКА. Вы че? Я их гордость! Пока еще…
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Мальчик выпил с товарищами, но он не пропойца!
ЛЁКА. Да, я выпил с товарищами. И еще выпью. Но только завтра, сегодня меня что-то мутит…
КАТЕНЁВ. Слизняк! И выпить толком не умеешь!
ЛЁКА. Я?! Давай соревноваться! Вылез из портрета и еще обзываться надумал… Я тебя живо в рамку вставлю!
(ЛЁКА замахивается сумочкой, но ударить Катенёва не успевает. КАТЕНЁВ опережает его и толчком руки опрокидывает Лёку на тахту.)
КАТЕНЁВ. Проспись, смена!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Он его ударил! Он его ударил!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Ничего, он не сильно.
ЛЁКА (барахтаясь на тахте). Попробовал бы он сильно… Я бы ему показал… Дориан Грей… Вылез… (Засыпает).
КАТЕНЁВ. Ладно, всем – спокойной ночи!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Куда вы?!
КАТЕНЁВ. В саду буду спать. А здесь – не могу. И портрет снимите, не помер еще. (Уходит.)
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. Ушел…
ЛИКА. Вы довели!
ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ. На улице спать будет… Если знакомые увидят, знаешь какие сплетни по городу пойдут?!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Мне ли не знать! Терпи, Олег. И думай, думай!..
(Затемнение.)
Действие второе
Картина первая
(Утро. В квартие Леденцовых двое: ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА и ЛЁКА. Оба страдают от головной боли.)
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (постанывая). Голова раскалывается!..
ЛЁКА (тоже постанывая). И не говори!..
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Выпить что-нибудь, что ли?
ЛЁКА. Не мешало бы!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Посмотри там в холодильнике…
ЛЁКА. Смотрел уже, ничего нет.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Как нет? Анальгин должен быть!
ЛЁКА. Кто ж его пьёт?!
(Раздается звонок в прихожей. ЛЁКА идет открывать, проводит в гостиную Катенёва.)
КАТЕНЁВ (хмуро). Доброе утро…
ЛЁКА. Доброе утро, Григорий Калиныч. Я вчера…
КАТЕНЁВ (перебивает). Ладно, что было – то прошло.
ЛЁКА. Маман, за встречу не мешало бы?..
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Вечером люди придут – тогда.
ЛЁКА (с ужасом). Вечером?! (С улыбкой). А мы не люди?!
КАТЕНЁВ. Я не буду.
ЛЁКА (не обращая внимания на его слова). Маман, закон нарушаешь!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (нехотя протягивая сыну деньги). Только одну! Лёгкого!
ЛЁКА. Я сейчас! Я мигом! (Убегает.)
КАТЕНЁВ. Балуешь ты его. Вот он и пьёт. На нём бы пахать.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Вам волю дай – всех запряжёте! Лёка – человек из породы людей интеллектуального труда!
КАТЕНЁВ. Ну, давай спаивай! (Начинает складывать свои вещи в солдатский мешок.)
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Вы куда это собрались?
КАТЕНЁВ. По радио передавали, набирают охрану для чугунки. Забыл где. Ничего, в губкоме скажут.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Господи! Час от часу не легче!
КАТЕНЁВ (завязав горловину мешка). Ну, я готов!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Олег придет, он вам объяснит… А я устала… Вот как устала! (Проводит ребром ладони по горлу.)
КАТЕНЁВ. А я – нет! Мне упущенное наверстать страсть как охота! (Доверительно). Как ты думаешь: возьмут меня там?
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА (ехидно). А что ж не взять, конечно, возьмут. Да и мы с Олегом попросим: я – Олега, а он – начальство тамошнее.
КАТЕНЁВ. Попроси!
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Придется, видно. Чего не сделаешь для близкого родственника! Только, Григорий Калиныч, это и есть – пользоваться блатом!
КАТЕНЁВ. Ничего, иногда можно в особых случаях.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Он и предназначен для особых случаев. Я вас только об одном попрошу, Григорий Калиныч. Сегодня никуда не уезжайте. Сегодня мы гостей пригласили – ради вас. Потом мы вас сами куда-нибудь пристроим. Хорошо?
КАТЕНЁВ. Эх!.. Мне день каждый терять – нож острый! Ладно, сегодня не пойду.
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. Вот и отлично! Я сейчас в магазины схожу, а вы дома побудьте, радио послушайте, книжки почитайте.
КАТЕНЁВ. Я по-новому не шустро читаю…
ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА. А куда торопиться? (Достает с полки книгу.) Вот «Чапаев» Фурманова. Словно для вас берегли, в макулатуру не сдали… Если по телефону позвонят, снимите трубку и спросите, что нужно передать. Ничего крутить и вертеть не нужно. Ну, я пошла. (Уходит.)
(КАТЕНЁВ подходит к телефону и робко снимает трубку. Услышав сплошной гудок, кладет трубку на место. Затем он включает радио и с интересом слушает новости. Раздается звонок в прихожей, затем второй, третий… Наконец КАТЕНЁВ обращает внимание на звонки и, выключив радио, спешит открыть дверь. В гостиную вскоре входят КАТЕНЁВ и ПАВЕЛ ГЛУХОВ с бутылкой коньяка и коробкой торта в руках.)
ПАВЕЛ. А Олег с Ольгой где?
КАТЕНЁВ. Пока их нет, но хозяйка скоро вернется. Да ты проходи!
ПАВЕЛ (ставит коньяк и торт на стол.) Жалко, думал застать. Давно не был! Родню забываем, а это грех. (Осматривает комнату.) Обои новые, вазон…
КАТЕНЁВ. Что?
ПАВЕЛ. Ваза новая в серванте. У Ольги страсть к вазам. Коллекцию копит. Нумизмат! (Подходит к тому месту, где висел портрет Катенёва.) А картину сняла…
КАТЕНЁВ. Сняла.
ПАВЕЛ. Дед ее был нарисован. Я ему – внучатый племянник! Дед хороший был, а портрет – не очень. Не Шишкин рисовал!
КАТЕНЁВ. Потому и сняла…
ПАВЕЛ. Ага! Ольга в струю хочет попасть, чтоб все – по моде. Моя тоже, туда же. Только куда нам с Ольгой тягаться: у нас в усадьбе ничего такого нет.
КАТЕНЁВ (с подозрением). Где?
ПАВЕЛ. В усадьбе нашей. А до города далеко, не наездишься. Ты чё побелел?
КАТЕНЁВ. Ничего, так…
ПАВЕЛ. Ты сядь, не молодой уже. (КАТЕНЕВ садится.) Где я тебя видел? Никак не вспомню…
КАТЕНЁВ. В бане…
ПАВЕЛ (хохочет). Точно! Там все похожие! Нет, все-таки, где я тебя видел? (Всматривается в Катенева, тот отворачивается.) Вспомнил! Ты на картину похож! Точно!
КАТЕНЁВ. Может, на памятник?
ПАВЕЛ. Нет, точно! Вот здесь которая висела. Ты ее видел?
КАТЕНЁВ. Нет, я только приехал.
ПАВЕЛ. Жалко! Зря ее Ольга сняла. Посмотрел бы – вылитый ты! Во ведь бывает, да?
КАТЕНЁВ. Что ты всё про меня, да про портрет! Сам-то кто? Хозяевам что передать, когда вернутся?
ПАВЕЛ. Я-то? Глухов, Павел. Брат Ольгин двоюродный. Приехал вот, а их нет. Я – зоотехник, в Фиговке живу. Я в городе налетом бываю.
КАТЕНЁВ. А говорил – усадьба… Значит, трудишься?
Читать бесплатно другие книги:
