За шаг до пропасти Михановский Владимир

14

Подготовка к дальнему космическому полету, это знал каждый эл, даже только что вылупившийся из кокона, дело сложное и долгое.

Общие указания по подготовке делал коллективный мозг, к которому время от времени подключались элы. Он снова и снова придирчиво рассматривал картины, родившиеся в мозгу пришельца, которые удалось уловить Ган-гару.

– Я сегодня провел последний сеанс биосвязи с пришельцем, – сказал однажды коллективному мозгу Гангар.

– Корабль пришельцев сумел набрать приличную скорость, хотя он и не пользуется перепадами силовых полей…Они слишком удалились. Для связи я послал самый мощный импульс, который только возможен.

– А он не убьет пришельца? – поинтересовался общий мозг.

– Теперь это не имеет значения, – просигналил Гангар. – Пришелец нам больше не понадобится.

…На экране появилась картина планеты с птичьего полета. Зеленая кипень безбрежного лесного массива то приближалась, показываемая крупным планом, то снова отдалялась так, что сверху еле можно было разобрать вздутые голубые вены рек, пересекающих тайгу.

– Вероятно, снято с борта летательного аппарата, – прокомментировал Гангар для остальных. – Но аппарат плохой, никуда не годится. Видите, как он кувыркается. Словно эл, который впервые окунулся в силовое поле. Удивительная планета, – продолжал Гангар. – Какая мощная атмосфера – это видно по облакам, какая богатая и разнообразная растительность! Она во много раз краше той, которая была когда-то на Тусклой планете.

Гангар включает увеличение.

Перед коллективным мозгом через весь экран тянется кряжистый ствол векового кедрача, увенчанный пышной кроной. Неужели весь этот зеленый массив, который проплыл перед элами, состоит из таких невообразимо огромных растений?! Какова же должна быть почва Земли?

«Тайга», – отдается в мозгу каждого эла слово, прочитанное в мыслях Леона и преобразованное в радиосигналы. Видимо, так называют аборигены растительную массу своей планеты.

…Берег огромного потока, чем-то напоминающего ручей на Тусклой планете. Только этот поток в тысячи раз шире и глубже. С одного берега еле виден другой.

Серебристая текучая жидкость знакома элам – это вода. То самое вещество, которое некогда применил Гангарон для своих знаменитых опытов по разрушению горных пород. Но могут ли догадываться об этих свойствах воды примитивные аборигены?

Крутой склон сбегает к воде. Близ прибрежной полосы – несколько одинаковых сооружений. Они просты по виду, стенки их колеблются под порывами ветра.

…Палаточный городок геологов. Брезентовые палатки, отяжелевшие от короткого и бурного ночного дождя. Набухший полог, который хлопает на ветру, словно крыло подбитой птицы.

Рассвет. Первый лучи брызжут из-за горизонта – стрелы выпущены из тетивы.

– У них светило не изумрудное, а алое, – отмечает в своей бездонной памяти коллективный мозг. В полете и по прибытии на Землю все может пригодиться – в таких вещах не бывает мелочей.

Полог одной из палаток внезапно распахивается. Из образовавшегося отверстия показывается один двуногий, за ним другой, третий… Они похожи на пришельцев, которых элы наблюдали на астероиде, но оболочка у них совсем другая. Видимо, они умеют сменять ее.

Радостно гогоча, аборигены собираются на росистой лужайке и начинают делать нелепые движения, размахивая передними и нижними конечностями.

Дешифратор тщетно старается переложить на радиосигналы звуки, которые издают существа.

– Звуки, которыми они обмениваются, лишены всякого смысла, – с презрением говорит Гангар, глянув на табло дешифратора.

– Еще одно доказательство того, что цивилизация на Земле если и есть, то находится в зачаточном состоянии, – делает очередной вывод коллективный мозг.

После короткой, но энергичной зарядки геологи по косогору гурьбой бегут к реке. Вздымая тучи брызг, они с криками бросаются в ледяную воду. Кто-то сильными саженками плывет на середину реки, кто-то плещется у берега, не рискуя вступать в единоборство с сильным течением.

В медотсеке Леона удалось привести в сознание. Не открывая глаз, он промычал от несусветной боли. Два бешено вращающихся сверла ввинчивались в виски.

Вокруг Леона хлопотали озабоченные медики в белых халатах.

– Что с ним? – тихонько спросила Анга у спешащего мимо врача.

Тот развел руками.

– Боюсь, неизвестная болезнь, – нехотя бросил он на ходу. – Анализатор стал в тупик.

– Ритмы… – еле слышно прошептал Леон.

– Что, милый? – наклонилась над ним Анга.

– Ритмичные сигналы… Они сведут меня с ума… – продолжал Леон, не узнавая ее. Он метался на неудобном ложе манипулятора, опутанный трубками с биорастворами.

– О чем это он? Какие ритмичные сигналы? – недоуменно спросил врач.

– Кажется, я догадываюсь, что ему нужно, – сказала Анга.

Порывшись в сумочке, она достала маленький потрепанный томик, бережно обернутый в пластик. Когда-то Леон подарил ей свою самую дорогую книгу, которую они подростками вместе любили читать вслух.

Анга наугад раскрыла книгу и начала читать, стараясь, чтобы голос звучал внятно и отчетливо:

– «Мелколесье осеннего Севера. Уводящая вдаль колея. Запах пьяный увядшего клевера и тоски подколодной змея. Я сорву стебелек подорожника, в белый храм у дороги войду. Отведи ты, господь, от безбожника надвигающуюся беду». – Голос Анги перехватило. Она умолкла, закрыла книгу и сунула ее обратно в сумку.

– Первый раз слышу, чтобы стихами лечили, – заметила молоденькая медсестра, нарушив паузу, воцарившуюся в отсеке.

– Идея давняя. О лечении гармонией говорил еще, кажется, Велимир Хлебников, – ответил врач.

О чудо! Леон стал дышать ровнее и перестал метаться, хотя и раскрыл глаза.

Анга впервые подумала, как много может стоять за несколькими строчками стихов.

Между тем после короткого просветления Леграну опять стало хуже. Чужая безжалостная воля словно выковыривала из его мозга иглой интересующую ее информацию.

И в памяти, заглушая стихи, на минуту утишившие боль, снова вспыхнули картины из сферофильма о земных геологах – молодых весельчаках и романтиках.

Вытянувшись узкой цепочкой, люди идут сквозь лес. У каждого за плечами – объемистый рюкзак. Идти тяжело: почва топкая, заросли становятся все гуще. Но юным выпускникам Геологической академии трудности нипочем; они хотят это доказать всем, и в первую очередь – себе.

Дело, которое они затеяли, любопытно. В век, как пишут социологи, «полной кибернетизации жизни на Земле» они решили подчеркнуть, что человек не утратил таких качеств, как выдержка, настойчивость, отвага.

Первый сезон самостоятельного поиска молодые геологи единогласно решили провести в заповедной тайге Восточной Сибири. Искать полезные ископаемые, пользуясь только теми подручными средствами – молотком, лопатой, кайлом – который были у геологов пару столетий назад. И никакой автоматики!

И вот группа ребят и девушек продирается сквозь цепкий подлесок с рюкзаками за плечами, и нет рядом с ними ни шагающих кибертележек, ни мудреных манипуляторов с приборами для экспресс-анализа породы… Даже навьюченные лошади не шагают рядом с ними.

Только где-то вверху кружит орнитоптер, производя телесъемки.

Над ребятами тучей колышется комарье, почва становится все болотистее. Постепенно смолкают шутки и смех. Метр за метром тянутся зловонные хляби, поросшие жирной ряской.

Далекий, бесконечно чужой мозг с бесстрастной холодностью анализировал картины земной жизни.

– Теперь ясно, что пришельцы, которые к нам прилетали, захватили чужой корабль, – заметил Гангар, выражая общее мнение. – У себя на планете они живут как дикари, находясь на низшей ступени развития. Они не имеют понятия ни о каких технических приспособлениях!

– А как же аппарат, который над ними летает? – возразил кто-то из элов.

– Это птица, – сказал Гангар. – Видите, как она машет крыльями?

– Такая огромная?

– На этой планете все огромное.

Оставшись один, Гангар долго еще пытался осмыслить увиденное. Он поджидал Ку, беспокоился о ней и никак не мог уснуть, отключиться.

Незаметно мысли Гангара обратились к его предку, ставшему легендой. Да, по биоритмам Гангарона живет ныне все племя элов. Но ведь кроме того, передатчик под панцирем Гангарона, полупрозрачным от старости, излучает в пространство и другого рода сигналы – складывающиеся в ритмичные фразы. Что за тайна хранится в них? Эта тайна постоянно тревожила Гангара. Часто летал он на Священный астероид, останавливался перед памятником Гангарону и подолгу слушал второй ряд сигналов. Почему они ни для кого из элов ничего не значат? Что означают упоминаемые в них бесконечные витки спиралей, горы, распираемые лавой идей, сверхновые звезды – бессонные маяки Вселенной?..

Усилив ритмичные сигналы, Гангар вместе с общим фоном испускания послал их в сторону корабля пришельцев. Его догадка подтвердилась: именно на эти сигналы среагировал пришелец по имени Леон. Юный землянин – единственный среди пришельцев – оказался в биорезонансе с сигналами Гангарона, и мысли пришельца удалось прочесть.

Быть может, эти ритмы означают некие закономерности Вселенной, общие законы, которые пока непостижимы и для элов, и для землян?

По легкому колебанию почвы и еле заметному дрожанию силового поля Гагар понял, что кто-то к нему приближается. Эл насторожился.

– Это я, – еле слышно прошелестел сигнал, который он узнал бы из тысячи.

– Ку!

– Все в порядке, Гангар, – сказала Ку устало. – Наш кокон отложен.

Радость переполнила Гангара. Итак, род Гангаронов не пресечется. В положенный срок из кокона – первого их совместного кокона! – выйдет новый эл, и цепочка поколений продолжится, уходя в бесконечность.

На какое-то мгновение Гангару даже почудилось, что он в силах постичь ритмичные радиосигналы, над которыми столько лет безуспешно бились элы.

– Что было тут без меня? – спросила Ку.

Гангар вкратце рассказал о последнем сеансе биосвязи с Леоном, улетающим прочь на корабле.

– Больше связаться с пришельцем не удастся. Слишком быстро они разогнались, клянусь нашим коконом!

Ку помолчала.

– Ты уверен, что на Земле у них низший уровень развития? – спросила она.

– В этом уверились все, кто был подключен к коллективному мозгу. Посуди сама. У себя на планете они не имеют машин, никаких технических приспособлений. Не умеют перемещаться вдоль силовых линий, не умеют обращаться друг к другу с помощью радиосигналов. Сами по себе они так неуклюжи, так неповоротливы! А между тем владеют столь богатой, чудесной планетой, которая бы нам, элам, так пригодилась. Они передвигаются с убийственной медлительностью, переставляя задние конечности и без толку размахивая передними.

– И жилища их видел?

– Они хуже и примитивней, чем пещеры, в которых жили элы тысячу лет назад, – махнул щупальцем Гангар. – Хилые времянки, сделанные из непрочного материала, натянутого на деревянные колья. Их жилища настолько плохи, что колышутся под напором ветра. И поведение этих нелепых великанов безумно.

– Не делай поспешных выводов.

– Посуди сама. Пробудившись после ночного отдыха, они тут же начинают растрачивать накопленную энергию на движения, лишенные всякого смысла.

– Может, мы просто не сумели разгадать пока их смысл? – предположила Ку.

Гангар сделал паузу.

– Допустим, – согласился он. – Но как ты тогда объяснишь главное? Они на своей планете не сумели убрать тяжесть, раскрутить ее и потому угнетены гравитацией. Они ползают по Земле, как некогда черепахи по Тусклой планете! И после этого ты будешь говорить о высоком уровне их цивилизации?

Долго говорили Гангар и Ку. Уже успела вспыхнуть и отгореть зеленым магнием заря. Начинался новый день. Гангар заторопился.

– Ты куда? – спросила Ку.

– Буду отрабатывать с элами строй в полете. Боюсь, они разучились держать его, поскольку давно не летали на дальние расстояния. Нужно, чтобы в полете, который длится годы, элы не сталкивались и не разлетались далеко друг от друга.

– Земля далеко?

– Очень далеко, судя по копии звездной карты, которую нам удалось раздобыть. Но дальние расстояния нас, элов, не пугают. В космосе достаточно свободной энергии, которую мы умеем пить на ходу. И мы не нуждаемся в запасах вещества, которое необходимо пришельцам, чтобы разгонять в пространстве эти нелепые сооружения.

Гангар был уже на пороге, когда Ку остановила его новым вопросом:

– Послушай, почему нам удалось установить биоконтакт только с одним из пришельцев?

– Я сам об этом все время размышляю, – буркнул Гангар. – Трудно сказать. Быть может, потому, что Леон – мутант среди пришельцев.

– Мутант?

– Ну да. Ведь он, единственный среди пришельцев, тоже испускал эти треклятые ритмичные сигналы, в которых я не вижу никакого смысла.

– Великий Гангарон испускал их.

– Значит, и Гангарон среди нас такой же мутант – выродок, как Леон среди пришельцев.

– Не оскорбляй память предка.

– Я не оскорбляю. Просто думаю, что тайна ритмичных радиосигналов мне не под силу, и это мучает меня. И я никому не признаюсь в этом, кроме тебя, – заключил Гангар.

– Что ж, всякая тайна требует уважения, – напомнила Ку любимую поговорку великого Гангарона.

15

Положение Леона быстро становилось угрожающим, хотя приступы галлюцинаций прекратились. Он так и не приходил в сознание.

Исследование мозговых клеток Леграна показало, что они находятся на высшей стадии нервного возбуждения, источник которого, однако, установить не удалось.

Консилиум, составленный из всех медицинских светил, имеющихся на борту «Валентины», пришел к выводу, что Леграну необходим электрошок. Средство рискованное, но другого выхода не было.

Запрокинутого навзничь Леона на несколько исчезающе коротких мгновений поместили в вихревое поле, которое ядерщики – его сотрудники – специально просчитали для больного.

Крайняя мера принесла эффект.

Уже через несколько минут Леон пришел в себя, а еще через день смог ходить. Правда, исхудал страшно. Но, как заметил старший медик, были бы кости, а мясо нарастет.

Скоро Леон уже мог принимать посетителей, хотя ввиду непроходящей слабости врачи снова уложили его в постель.

Первой пришла Анга.

Молодые люди долго сидели молча, не зная, о чем говорить.

– Я принесла тебе яблок, – первой нарушила томительную паузу Анга.

– Спасибо.

– А вот виноград из оранжереи.

– Давно я не был в оранжерее. Целую вечность, – безучастным тоном произнес Леон.

– Чуточку меньше, – улыбнулась Анга, и тут же поспешила перевести разговор на другую тему. Напоминать Леону о последнем его посещении оранжереи ей не очень-то хотелось.

Они говорили о разных вещах, и Ангу начало смутно беспокоить какое-то безразличие, которое скользило в каждой фразе Леона.

Капитан пришел с огромным букетом роз, раздобытых все в той же оранжерее.

– Спасибо, Виктор Петрович, – выдавил Леон и, не глядя, положил цветы на тумбочку.

Рябов побыл несколько минут и ушел, сославшись на неотложные дела. В душе он решил, что может помешать молодым людям и лучше оставить их вдвоем.

Вдвоем побыть, однако, не удалось. Едва ушел капитан, появился штурман. Он приволок в сетке огромную дыню, распространявшую чудесный аромат.

– Недурная штучка, а? – повертел он сеткой перед Леоном. – Я, между прочим, выбрал ее по форме астероида, по которому мы так славно прогулялись. Узнаешь?

Леон покачал головой.

– Ладно, выздоравливай, – пробасил Иван и столь же быстро, как Рябов, ретировался.

Улучив момент, когда они остались одни, Анга тихо спросила:

– Скучаешь?

– Нет, просто прихожу в себя.

– Я блокнот тебе принесла.

– Зачем?

– Как зачем? – немного смешалась Анга. – Стихи сочинять. – Она оглянулась и добавила: – Не волнуйся, нас никто не слышит.

– Я никогда не писал стихов, – еле заметно пожал плечами Леон. – И не собираюсь их писать.

Он угрюмо поправил край одеяла, которым был укрыт. Тогда Анга наклонилась над ним и прочла строки о пророке с седой бородой, слепом вдохновенном пророке с картины, который ведет толпу, а толпа сама влечет его, словно щепку ярость вешних вод.

– Хорошие стихи, – прошептал Леон.

– Это твои стихи.

– Мои? Я их в первый раз слышу.

Анга сдержала готовый вырваться крик. Пораженная внезапной догадкой, она спросила:

– А ты помнишь, как мы втроем высадились на астероиде?

– На астероиде? – Леон наморщил лоб. – Не понимаю, о чем ты, Анга.

– Ну, а свои… видения, свои, как ты говоришь, галлюцинации… – уже не сдерживаясь, крикнула она. – Их ты тоже забыл?

К ним быстро подошел врач.

– Анга, голубушка, полегче… Я предупреждал – больному вредно любое волнение.

– Доктор, – разрыдалась Анга, – он все позабыл. Он потерял память!

– Ну уж и все. При электрошоке бывает временная потеря памяти. Точнее – отдельных ее участков, которые как бы отключаются.

– Но они восстановятся?

– Будем надеяться.

Леон безучастно слушал беседу, словно разговор его не касался.

Медики, к сожалению, ошиблись.

Участки памяти Леона со временем восстановились, но не все. Все, что так или иначе было связано с биоконтактом и ритмичными сигналами Гангарона, с злами и астероидом, напрочь улетучилось из его мозга.

Велико было отчаяние Ангалоры. Конечно, она жалела Леона, которого ко всему покинул и поэтический дар. Рассказы Леона о таинственных видениях, посещавших его, нигде не были зафиксированы. Их никто в мире не мог подтвердить, и, потому что Леон утратил отдельные участки памяти, никто теперь не мог пролить хоть какой-то свет на ее таинственную находку – полупрозрачный известковый обломок.

За кормой «Валентины», непрерывно наращивающей скорости, осталось созвездие Центавра, самое близкое к Солнечной системе.

Победно вздымая фотонные паруса, корабль неудержимо стремился домой, на Землю.

Экипаж готовился к высадке на родную планету, как некогда, Бог знает сколько веков назад, моряки после долгих лет плавания по бурным морям и океанам готовились к высадке на берег.

Каждый готовился по-своему, каждый строил собственные планы. Уже ясно стало, что первоначальный план, выдвинутый Виктором Петровичем – всем сообща поехать отдыхать куда-нибудь на пустынный островок в Тихом океане, – лопнет, как мыльный пузырь. Слишком много человек на борту, слишком много желаний, надежд, долгих ожиданий…

Так или иначе, на борту царило радостное волнение.

Солнце, родное Солнце теперь не покидало экран внешнего обзора.

Среди всех, пожалуй, только Легран оставался безучастным к предстоящему окончанию полета.

Вскоре радисты поймали сигналы корабля патрульной службы. Капитан договорился о сроках и месте проведения карантина.

– Все идет как положено. Порядок, – сказал он удовлетворенно.

Сердце Анги сжимала тоска, ее томили предчувствия. Но поделиться было не с кем.

Вскоре они пересекли границы Солнечной системы.

16

Допотопный фуникулер трудился в поте лица, но очередь желающих прокатиться вверх не таяла: ее питали подкатывающие один за другим рейсовые аэробусы. Они сворачивали с головного шоссе, которое связывало оживленную сеть долин с подошвой исполинской горы, название которой с прометеевых времен вошло в легенды, связанные с Кавказом.

Прозрачные, как слеза, капли подлетали к финишу и лихо осаживали, со свистом выдыхали сжатый воздух и опускались членистоногими лапами-амортизаторами на каменистый пятачок. Это была площадка, специально расчищенная среди скал для аэробусов. Тут же округлые двери истончались и таяли в весеннем воздухе, туристы выскакивали и спешили на фуникулер.

Он вышел из аэробуса последним, к тому же замешкался, разглядывая какой-то невзрачный цветок, пробившийся между камней площадки, и потому отстал от случайных попутчиков, которые его, конечно, узнали и с почтением обращались к нему в пути.

Впрочем, он отстал не случайно. Если говорить откровенно, ему хотелось побыть одному. Поездка на Юпитер оказалась трудной и нервной, и ему пока так и не удалось добиться чего хотелось.

Несмотря на раннюю весну, солнце припекало совсем по-летнему, и только резкий бодрящий ветерок, время от времени налетавший, напоминал как о недавней зиме, так и о близком присутствии знаменитой вершины, вечно одетой в папаху литых облаков.

«А хорошо, что в заповедных зонах нет установок искусственного климата», – подумал он и плотнее запахнул куртку.

Пока он мешкал, площадка обезлюдела.

Уверенно шагая по каменным плитам, он двинулся к фуникулеру. Многие оглядывались, но он привык к знакам внимания и никак на них не реагировал.

Очередь к фуникулеру протянулась метров на полтораста. Она двигалась не очень быстро, зато весело, с шутками и смехом.

Он наблюдал за девушкой, которая читала небольшую книжку, обернутую в пластик. Приподнявшись на цыпочках – девушка была высокой, – он заглянул через ее плечо и наугад прочел про себя: «Мелколесье осеннего Севера, уводящая вдаль колея…»

– Вы любите стихи? – спросил он. Она опустила книгу и полуобернулась.

– Стихи? Нет, не люблю. Но у меня очень много в жизни с ними связано. Можно сказать, стихи переплелись с моей судьбой.

– И потому вы их читаете?

– Эта книга – подарок одного моего приятеля, поэта.

– Как его фамилия?

– Она вам ничего не скажет. К сожалению, он перестал писать стихи… Совсем. После одного случая.

– Какого же?

Но девушка, кажется, уже пожалела о своей разговорчивости.

– Долгая история. Вам неинтересно, – сухо произнесла она и, поправив светозащитные очки, снова уткнулась в книгу.

Незаметно подошла их очередь. Он боялся, что им придется сесть в разные кабины, но этого не случилось.

Дюжина пассажиров вошла в капсулу, дверь задвинулась, и прозрачный пол под ногами дрогнул.

Воздух здесь, на высоте, был резче. Он врывался в приспущенное окошко и колобродил по кабине.

Девушка по пояс высунулась наружу, заблестевшими глазами жадно глядя на проплывающие внизу серебристые верхушки елей. «Можно подумать, что она в первый раз видит серебристые ели Кавказа», – подумал он, стоя рядом.

В этот момент девушка отчаянно вскрикнула: сильный порыв ветра вырвал из ее рук книгу. Мгновенно оценив ситуацию, он оттолкнул девушку и в каком-то немыслимом прыжке, едва не вывалившись, успел поймать улетающую книгу за обложку.

– Спасибо, – впервые улыбнулась девушка, – вы не представляете, как эта книга мне дорога.