Тайна олимпионика Михановский Владимир
– Да хоть в эту ночь.
– А цепь?
– Ее можно разбить.
– Я слеп.
– Неужели у тебя нет друзей?
– Они боятся навлечь на себя гнев властей, – с горечью произнес Ликомед.
– А я не боюсь! Я разобью твои цепи, и мы убежим! – вырвалось у Тилона.
– Гм, убежим… – Ликомед, казалось, раздумывал над словами юноши. – Но если нас поймают – тебя ждет моя участь. А у тебя вся жизнь впереди.
– Решайся, Ликомед! Я стану твоими глазами, я буду повсюду с тобой. Мы пойдем в горы, в леса, соберем недовольных и отомстим ирену… отомстим твоим обидчикам, – поправился Тилон. А потом… потом отправимся на поиски твоей жены и дочери! Ну, разбивать цепь?
Ликомед махнул рукой:
– Разбивай!
Тилон с усилием поднял большой камень и принялся бить им по цели.
Ликомед не мог помогать ему – мешала короткая цепь.
– Потише, потише бей, Тилон, – приговаривал он шепотом. – Не ровен час, сторож услышит.
Но сторож, ничего не слыша, спал в своей убогой конуре, упившись без меры аттическим вином.
Разбитая цепь упала на землю.
Ликомед расправил плечи, пошевелил затекшими руками.
– Уже светает? – спросил он. – Я потерял счет времени…
– Нет, до утра далеко.
– Это хорошо. А теперь веди меня к побережью. Там среди скал лучше всего спрятаться на первых порах.
Тилон замешкался.
– Я не знаю дороги туда, – сказал он после паузы.
– Вот как? Не знаешь, где побережье? – удивился Ликомед.
– Не знаю.
– Тогда сделаем так. Мы пойдем, ты будешь описывать мне места, а я буду говорить, куда сворачивать. Что поделаешь, не привык я еще жить слепцом, как Гомер, – добавил Ликомед с виноватой улыбкой.
Мальчик взял его за руку, и они двинулись в путь.
Через два часа торопливой и мучительной ходьбы – Ликомед часто спотыкался, а однажды упал, разбив в кровь лицо, – они были уже на побережье. Когда Ликомед обессилел, Тилон подхватил его на плечи и понес.
…Многое пришлось испытать Тилону. Он стал правой рукой Ликомеда, который возглавил крестьянский бунт.
Поначалу их было немного – жалкая кучка обездоленных, доведенных до отчаяния голодом и нуждой. После к ним стали примыкать целые селения крестьян, задавленных непосильной кабалой.
Ликомед разбивал их на отряды, внушал необходимость воинской дисциплины. Неутомимый и вездесущий Тилон преподавал им приемы кулачного боя, учил бегать, прыгать в длину, стрелять в цель из лука. Вот когда проявилась выучка, полученная в агеле за семь лет!
– Откуда только у парня такая сноровка и знания? – покачивали головами крестьяне, собираясь по вечерам в кружок у костра.
Ликомед помалкивал, лишь улыбался в бороду.
Помалкивал и Тилон.
Пламя войны разгоралось.
Отряды восставших освобождали тех, кто попал в долговую кабалу, уничтожали долговые знаки – каменные столбы, казнили наиболее свирепых заимодавцев.
Тилон возмужал, окреп, загорел на вольном воздухе. Он и тут находил время заниматься прыжками в длину, и каждый его прыжок вызывал восхищение крестьян в отряде. Сам юноша, однако чувствовал, что дальность прыжка, несмотря на все старания, почти перестала расти. Он осознавал, что достиг некоего предела, за который перешагнуть уже не удавалось. Если бы узнать секрет дальнего прыжка, о котором говорил когда-то встреченный пастух! Но где он теперь, Пелоп? Да и его слова о секрете прыжка – не выдумка ли?
Между тем с некоторых пор дела восставших пошли похуже. Испуганные размахом восстания правители начали стягивать к побережью и прилегающим лесам большие силы.
Все туже сжималась петля вокруг горной гряды, где в густых чащах располагалась основная база восставших крестьян.
Уже несколько лет полыхал огонь крестьянского бунта, и правители ничего не могли с ним поделать.
…На рассвете в лагерь прискакал гонец. Конь под ним пал, последний отрезок пути он преодолел пешком.
Гонец несколько минут молчал. Он сидел на корточках, с почерневшим, как бы обуглившимся лицом, в окружении встревоженных повстанцев.
– Подписан договор со Спартой, – сказал он наконец.
Люди на все лады загомонили, обсуждая новость.
– Экехейрия? Олимпийский мир? – уточнил Ликомед.
– Едва ли это олимпийский мир, – вступил в разговор Тилон. – Ведь до очередных олимпийских игр еще почти три года.
Тилон тщательно хранил в памяти все, что касалось Олимпиад.
– Согласно договору войска Спарты будут теперь брошены против нас, – медленно, почти по складам произнес гонец, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом.
Люди переглянулись.
Каждый знал, что воины Спарты отличаются жестокостью и беспощадностью.
– Не падайте духом, друзья, – произнес Ликомед, чутко уловив общее настроение. – Войско спартанцев состоит в большинстве из таких же, как мы, крестьян.
– И что? – спросил кто-то.
– Попробуем обратить их в нашу сторону!
Гонец сказал:
– Но это не все.
– Говори до конца! – велел Ликомед и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
– Против нас, говорят, будет брошена самая свирепая агела из юных спартанских воинов. Ходят слухи, что это сущие дьяволы, которые никому не дают пощады.
Кровь бросилась в лицо Тилона. Хорошо, что в этот момент никто не смотрел на него.
БОЙ НА ВЕРШИНЕ
…Наступил день жестокого сражения, которое длилось не переставая уже четвертые сутки.
Основная масса восставших была рассеяна отрядами спартанских лучников. Горные ущелья и вековые леса оглашались стуком мечей, яростными воплями сражающихся, стонами раненых.
Небольшой отряд, в котором находились Ликомед и Тилон, оказался отрезанным от остальных. Отбиваясь от наседающего врага, отряд продвигался вверх по узкому горному ущелью, изрезанному оврагами.
Ликомед шел впереди, тяжело опираясь на плечо Тилона.
– Ты – мой посох, – говорил Ликомед, когда останавливался, чтобы вытереть пот с лица.
– Я – глаза твои, – отвечал Тилон.
Во вчерашнем сражении Ликомед был ранен в бедро боевой стрелой, и повязка сковывала его движения.
К вечеру отряду удалось оторваться от преследователей. Ликомед несколько раз обеспокоенно крутил головой и повторял как бы про себя:
– Слишком легко они дали нам оторваться, спартанцы… Не нравится мне все это… Мы должны изменить наш путь!
– Это невозможно, Ликомед, – отвечал каждый раз Тилон, оглядываясь.
– А что вокруг?
– Все те же неприступные горы. Они нависают над нами, закрывая небо. Дорога одна – только по дну ущелья.
– Что ж, тогда поспешим, – говорил Ликомед, и маленькая колонна ускоряла шаг.
Путь их извивался подобно змее. На дне ущелья было сыро, меж камней бормотал невидимый ручеек. Пахло гнилой древесиной, прелыми листьями.
С каждым шагом Ликомед прихрамывал все заметнее, и Тилон видел, что лицо вождя морщится от боли. Но когда кто-то предложил сделать короткий привал, Ликомед только покачал головой.
Дорога стала круче, теперь вверх приходилось карабкаться. Тилона давно уже мучила жажда, и юноша на ходу срывал и жевал листья дикого орешника, чтобы хоть как-то утолить ее.
Камни срывались из-под ног бойцов и с грохотом катились вниз. Чтобы сделать шаг вперед, людям приходилось хвататься за ветки и стволы.
– Почему они перестали преследовать нас? Странно, очень странно, – говорил Ликомед. Тилон молчал – он не знал, что ответить.
Они шли всю ночь, а на исходе ее вышли к вершине горы. Вершина представляла собой небольшое плато, окаймленное острыми зубцами скал. Отсюда было видно далеко окрест.
Начинающийся день уже разливал на востоке свое сияние, а туман, подсвеченный розоватым цветом, уплывал вниз, клубясь ленивыми валами.
Площадку, на которую вскарабкался маленький отряд, со всех сторон окружала пропасть.
– Глянь-ка хорошенько, Тилон, у тебя глаза молодые, – попросил Ликомед, обойдя на ощупь площадку. – Есть ли отсюда дорога вниз?
Тилон до рези в глазах вглядывался в каждую складку местности, расстилавшейся перед ним.
– Есть только тот путь, по которому мы пришли сюда, – сказал он. – Другого пути нет.
– Они перехитрили нас. Мы в ловушке, – произнес Ликомед. – Нам остается продать свои жизни подороже.
Увы, худшие опасения Ликомеда вскоре подтвердились. В глубине ущелья, приведшего их на плато, крестьяне заметили блеск копий, мечей и щитов, а вскоре снизу донеслись отрывистые звуки спартанской речи.
– Эй, вы там, которые наверху! – донесся из ущелья гортанный крик. – Вы в мышеловке. Бежать вам некуда. Предлагаем сдаться на милость победителя.
Голос показался Тилону знакомым.
Лица восставших посуровели, взгляды обратились на Ликомеда.
– Мы не сдадимся, – коротко отрезал он. – Будем драться до последнего. И пусть наша борьба послужит примером для грядущих поколений…
Тилон подошел к краю площадки и, с усилием сдвинув с места, столкнул вниз огромный, поросший мхом валун. Взметая прах, набирая скорость, камень с грохотом покатился вниз. Снизу послышались проклятия, затем все смолкло. Из ущелья вылетело копье. Коротко блеснув в лучах утреннего солнца, оно вонзилось в землю рядом с Тилоном.
Юноша столкнул вниз еще один камень, и целый рой стрел и копий вылетел из ущелья. Кто-то из восставших, раненый стрелой, протяжно застонал.
…В полдень сражение иссякло. Все попытки спартанцев занять горную площадку были отбиты.
Своих раненых восставшие поместили под наскоро сооруженный навес, спасавший от палящих лучей солнца.
– Выдайте главаря! – кричали снизу спартанцы. – Мы знаем: он с вами. Выдайте его, иначе мы уничтожим всех!
Ликомед появлялся на самых опасных участках битвы, угадывая их чутьем. Но боги щадили слепого смельчака – на нем не было и царапины, хотя вокруг вились вражеские стрелы и копья.
Постепенно спартанцы, царапаясь по скалам, окружили площадку, и теперь она напоминала остров, охваченный со всех сторон бушующими волнами.
Метательные снаряды врага выскакивали снизу и, описав дугу, обрушивались на восставших. Те отбивали их щитами, обрушивая на противника град камней.
Но силы были слишком неравны, к тому же защитник и плато швыряли камни наугад, не видя противника, который в отличие от них имел превосходную возможность маски– роваться.
Вскоре к мятежникам подобрался еще один коварный противник – жажда.
– У нас кончилась еда, Ликомед, – сказал Тилон вождю восставших на исходе вторых суток их пребывания на скалистой площадке.
– Не беда, – невесело усмехнулся Ликомед. – Боюсь, мы уже не успеем проголодаться…
Теперь ранены были почти все, кто сгрудился на площадке: кто в руку, кто в ногу, кто в живот.
В душе Тилона бушевали сложные чувства. Внимая возгласам атакакующих, он слышал голос почти забытой родины. Нет, не забытой! Юноша знал, что до смерти сохранит в памяти ее образ. Гм, до смерти!.. Похоже, ждать недолго. И уже никогда не повидает он мир, далекие земли, не осуществит мечту свой жизни – не станет лауреатом Олимпиады…
Тилон вздрогнул, очнувшись от минутного забытья. Среди торжествующих и яростных криков тех, кто осаждал площадку, ему явственно почудился голос ирена. О, он узнал бы его из тысячи – злобный, чуть хрипловатый, будто напоенный ядом змеи.
– Эй, Тилон, и ты здесь? Вот так встреча, хвала Зевсу! – услышал он снизу, из ущелья. Сомнений нет – это ирен.
– Мало того, что ты попрал законы Спарты, – продолжал кричать ирен, – ты сражаешься против нас!
– А где твой ореховый посох? – спокойно спросил Тилон. – Не забудь на него опереться!..
Ирен потряс копьем.
– Значит, ты и здесь вздумал воду мутить? – прокричал он в приступе ярости. Что ж, тем теплее будет наша встреча. Теперь ты от меня не уйдешь! Мы воздадим тебе пол заслугам, не сомневайся!
– А я и не сомневаюсь, – ответил Тилон, подойдя к самому краю площадки.
Пользуясь каждым выступом, каждым кустом, к ним все ближе подбирались спартанцы. Потерпев неудачу в открытом штурме, они избрали коварную тактику. Оставаясь сами невидимыми, они принялись осыпать площадку метательными снарядами.
Спартанцы решили деморализовать восставших, подавить их дух, уничтожить – не в рукопашном бою, а на расстоянии. В то же время спартанцы шаг за шагом продвигались вперед.
Вскоре верхушки их копий начали посверкивать на уровне площадки.
Тактика спартанцев оправдала себя. Уклоняясь от длижнего боя, они вывели из строя почти весь отряд.
Ликомед прижал к себе Тилона, стоя посреди распростертых тел.
– Кто может двигаться – ко мне! – призвал Ликомед.
Но никто не подошел к нему, никто из восставших не был в состоянии сделать ни шага.
– Я знаю, Тилон, ты из Спарты, – тихо проговорил Ликомед. – Я догадался об этом еще в ту ночь, когда ты подошел ко мне на площади, где я стоял в цепях… Ликомед перевел дух и продолжал: казнь, которая угрожает тебе, вдвойне ужасна.
Первый из спартанцев, преодолев заградительный вал из каменьев и наспех срубленных веток, сооруженный защитниками, уже вылез на плато.
– Тебя-то я и ищу! – воскликнул он, увидев Тилона.
Это был ирен.
Тилон сразу узнал его. Узнал, несмотря на то, что ирен сильно постарел за годы, прошедшие после бегства Тилона. Юноша мельком успел заметить, что кожа на лице ирена пожелтела и ссохлась, словно пергамент.
Спартанцы, вслед за иреном взобравшиеся на площадку, устремились к горстке раненых, лежавших под навесом.
– За мной! Добьем сначала этих! – крикнул ирен и бросился впереди всех к раненым.
Тилон заступил ему путь, и мечи их скрестились. В первые мгновения взгляд Тилона невольно блуждал, разглядывая спартанцев. Однако знакомых лиц, кроме ирена, он не обнаружил.
Какой-то долговязый спартанец, размахивая копьем, бросился на помощь ирену.
– Прочь! – оттолкнув его свободной рукой, крикнул ирен. – Сам с ним справлюсь. У меня с ним старые счеты, с проклятым прыгуном!
По стуку мечей, который то отдалялся, то приближался к нему, слепой Ликомед следил за ходом поединка. Яростная схватка привлекла внимание всех. Спартанцы окружили их плотным кольцом, криками подбадривая своего сотоварища.
– Я заколю тебя как паршивую крысу! – орал ирен, все ближе прижимая Тилона к краю площадки.
Да, ирен знал свое дело! Его меч, со свистом рассекая воздух, плясал словно молния, выжидая мгновение, когда усталый щит Тилона уже не успеет отразить его быстрый выпад.
Раненые крестьяне, затаив дыхание, также наблюдали за стычкой. Близился финал трагедии, которая в течение нескольких лет потрясала одно из греческих государств…
Какое-то время Тилону удавалось увертываться от разящих ударов за счет своих великолепных прыжков.
– Ну и скачет парень! – не удержался от восхищения один из спартанцев, указывая копьем на Тилона.
Недаром, однако, ирен был бессменным чемпионом учебной агелы по фехтованию. Исход поединка, пожалуй ни у кого не вызывал сомнения.
Весь сжавшись в тугой комок мускулов, старый Ликомед, на время позабытый спарт– анцами, вслушивался в ход единоборства. Казалось, несмотря на слепоту, он видит все: он читал это сражение, как открытую книгу, по восклицаниям сражающихся, топоту их ног, торжествующим крикам ирена, по предостерегающим и подбадривающим возгласам спартанцев.
Двое воинов, державших Ликомеда за плечи, увлеченные ходом поединка, отпустили руки. Куда лон теперь денется, старый слепец?.. Неуловимый Ликомед, в течение ст оль долгого времени наводивший ужас на всех землевладельцев государства, притеснявших крестьян, теперь был безвреден. Не то что дни – часы и минуты его жизни были сочтены.
Ловким маневром ирен вышиб из рук Тилона щит. Тот со звоном упал на камни и, коротко прокатившись, ухнул в пропасть. Положение Тилона стало безнадежным. К тому же он больше не мог отступить ни на шаг: позади него площадка обрывалась в пропасть…
– Молись Зевсу, отступник! – воскликнул ирен и занес над Тилоном меч.
В этот самый момент Ликомед оттолкнул стоящих рядом охранников и бросился вперед, на голос ирена. Слепец бежал с такой скоростью, что ирен не успел уклониться.
Ликомед обхватил ирена обеими руками и, увлекая за собой врага, вместе с ним рухнул в пропасть.
На какое-то мгновение спартанцы замерли, ошеломленные неожиданным финалом и гибелью своего начальника. Превозмогая боль от раны, которую ему успел нанести ирен, Тилон опустился на камни. Ценой своей гибели Ликомед спас его. Точнее, отсрочил смерть.
Гибель вождя, который за годы скитаний успел стать ему самым близким, потрясла юношу.
Мир опустел…
И ему уже было безразлично, когда двое спартанских воинов по приказу заместителя ирена пинками подняли его с земли и заставили его спускаться с плато и двигаться вниз по ущелью. Оба спартанца отлично поняли со слов ирена, которые тот выкрикивал во время яростной стычки с Тилоном, что за человека они ведут и чего он заслуживает по законам Спарты.
Вот и долина…
Еще пару дней назад Тилон знал ее цветущей, теперь она была истоптана ногами безжалостных спартанских наемников. Путь по жаре, под пинками воинов казался бесконечным.
С чувством облегчения Тилон увидел впереди наскоро сметанную ограду, за которой – он догадался – располагался военный лагерь спартанцев.
Пленника провели мимо палатки, где, судя по всему, – и по усиленной страже, и по колышущемуся на ветру флагу – располагался самый главный начальник армии вторжения.
ПЛЕН
Двое спартанских воинов подвели Тилона к сараю, похожему на скотный, и втолкнули его с такой силой, что пленник, не удержавшись, упал на колени. Здесь было сыро и полутемно, пахло соломой и овечьим пометом.
Пока Тилон оглядывался, дверь за ним со стуком захлопнулась. Глухо звякнул засов.
– Здесь твой пост. Береги пленного как зеницу ока. Там, в сарае, опасный преступник, враг Спарты.
Как догадался Тилон, это сказал один из воинов подошедшему часовому.
– Не убежит у меня, – произнес часовой. При звуках его голоса сердце Тилона заколотилось. Ему почудилось… Нет, не м ожжет быть! Хотя, впрочем, что же тут невозможного?..
Переживания последних дней и часов вконец обессилили Тилона, хотя он и выделялся среди восставших силой и выносливостью. Он уже не слышал, о чем говорили с часовым воины, доставившие его сюда.
Тилон свалился на охапку сена и забылся тяжелым сном. Когда он проснулся, стояла глубокая ночь.
Прильнув к узенькой щели в двери, он сумел увидеть лишь две-три звезды да узкий серп луны, повисшей аккурат над палаткой главнокомандующего. Часового рассмотреть не удалось, как Тилон ни старался. Видимо, тот пребывал в неподвижности, вне поля зрения пленника.
Он прислушался: лагерь спартанцев спал.
Что ж, придется рискнуть.
Тилон осторожно, одним пальцем постучал в дверную филенку.
– Что тебе? – послышался недовольный голос часового.
Сомнений нет – это он!
– Филлион… – хрипло прошептал Тилон, припав к щели.
– Ты знаешь, как меня зовут? – удивился часовой. – Кто ты такой, пленник?
– Я Тилон.
– Тилон?..
Лязгнул засов, и дверь отворилась. На пороге сарая выросла коренастая фигура в коротком воинском плаще и боевых доспехах, облитая лунным светом.
Несколько секунд они стояли без движения и жадно разглядывали друг друга.
Вид у Тилона и впрямь был плачевный. Однако Филлион, как истый спартанец, привык сдерживать свои чувства.
Они тут же, у порога, обнялись, и Тилон, не сдержавшись, застонал: Филлион задел рану, которую ему нанес ирен.
Филлион тревожно спросил:
– Что с тобой?
– Пустяки, – махнул рукой Тилон. – Теперь это уже не имеет значения. Лучше расскажи о себе. Как ты жил эти годы? Чего достиг? Чем занимался? Правда, о последнем можно догадаться, – щелкнул он по щиту, издавшему в ответ мелодичный звон.
– Ты прав, догадаться нетрудно, – согласился Филлион, окидывая привычным взглядом свои доспехи, потускневшие и побитые в многочисленных стычках. – А много рассказывать – времени нет.
– Давай вкратце.
– Ну, если вкратце… После твоего бегства ареопаг нас всех подверг наказанию. Что еще? Мне несколько раз довелось участвовать в криптиях – честное слово, никак нельзя было уклониться. Воин, сам знаешь, не принадлежит себе. Особенно свирепствовал ирен – он самолично погубил множество илотов.
– Негодяй… – процедил Тилон.
– Могу тебя порадовать. Перед тем, как заступить на дежурство, мне сообщили, что он погиб в бою с повстанцами. Говорят, он вступил в бой с каким-то бесноватым, а потом, представляешь, слепой Ликомед, вождь восставших…
– Этим бесноватым был я, – перебил Тилон.
– Ты?.. А мне рассказывали, что это был великан двухметрового роста, вот с такими кулачищами…
– У страха глаза велики.
– Но если это был ты, тебе наверняка не миновать казни.
– Знаю, – спокойно произнес Тилон. – И знал, на что шел, когда сражался рядом с повстанцами.
Филлион прошептал:
– Я отпущу тебя.
– А ты?..
– Ты должен бежать отсюда… Как когда-то из агелы.
– Не болтай глупости, – отрезал Тилон. – Я знаю, сарай находится посреди спартанского лагеря. Видел, когда меня вели сюда.
– И что?
– Лагерь огорожен. Отсюда и мышь не выскользнет, не то что человек.
Филлион помолчал.
– Да, выбраться из лагеря непросто, – вздохнул он. Ты прав, Тилон.
Произнеся эту фразу, Филлион резко повернулся и вышел, быстро, но без шума прикрыв дверь.
«Ну, вот и все, – подумал Тилон, устало опускаясь на связку соломы. – Филлион поступил правильно, я его не осуждаю. Разрешив мне бежать, он и меня не спасет, и себя обречет на смерть».
Тилон сидел, погруженный в невеселые размышления, когда снаружи послышались шаги – кто-то подошел к сараю.
– Как проходит дежурство, Филлион? – спросил чей-то властный голос, видимо, дежурного офицера. – Пленник на месте.
– Где же ему быть?
– Завтра перед экзекуцией его хочет допросить сам командующий. Уж не знаю, чем он так крепко насолил спартанцам… Ладно, дежурь, – спохватился офицер, поняв, что сболтнул лишнее.
– Слушаю.
– Постой, постой! На тебе два плаща? Это еще зачем?
– Ночь холодная… Замерз… – пробормотал Филлион.