Кровь. Закат Салаватов Эльдар

Сахно перестал дышать.

Кровник поднял палец вверх и погрозил небу:

– Вертушки!

У Луцика задрожали ноздри. Он зажмурился.

– Точно! – прошептал, распахнув глаза после продолжительной паузы. – Две!

Рокот. Едва различимый. Где-то на грани слышимости.

– Нас ищут! – это Сахно. Блестит расширившимися зрачками.

– Вряд ли, – Кровник покачал головой, – Хотя…

Рокот стал чуть громче. Потом начал удаляться.

– Так… – сказал Кровник. – Как я и думал, они не тупые. Они знают, что кроме как к железной дороге нам идти некуда. Они будут нас там ждать. Я бы на их месте нас там ждал…

Кровник смотрит на Луцика, на Сахно, на кейс в своей руке.

– Еще час идем вместе, потом выпускаем вперед дозорного, – говорит Кровник, – Бегом, марш!

Несколько секунд их темные фигуры мелькают среди стволов.

Потом исчезают и они.

Когда Косте было четырнадцать – вышел фильм «Вий». Знакомый пацан ездил с родителями в Москву и видел его там в кинотеатре. Он рассказывал такие ужасы, что у всех волосы шевелились. Как-то весной «Вий» на неделю привезли и в их город. Осип и Костя, сбежав с физкультуры, поехали на троллейбусе в центр города, к новому кинотеатру «Мир». Они упросили какого-то алкаша купить им два билета на вечерний сеанс.

Родители не пустили Костю в кино посреди недели. Они пообещали сводить его на «Вий» в субботу. Костя неохотно согласился.

Осип прибежал к нему за сорок минут до сеанса, уже в сумерках. Позвонил в дверь.

– Давай билет! – громким шепотом потребовал он, стоя на пороге.

Костя достал с полки «Шерлока Холмса». Билет лежал между сотой и сто первой страницами.

Осип пошел в кино с каким-то знакомым. Костя лежал, смотрел в потолок и завидовал. В час ночи он уснул и продолжал завидовать Осипу даже во сне.

Утром Саня не пришел в школу. На большой перемене Костя услышал, что Осип в больнице. Он побежал на угол и позвонил другу домой.

– Он болеет, – сказала бабушка Осипа и положила трубку: она не очень любила Костю.

Перед последним уроком он узнал и вовсе шокирующую новость: ночью в парке убили десятиклассницу Людочку Кривицкую.

– Что??? – Костя Кровник остолбенел.

Людочка Кривицкая была самой красивой девушкой школы. Она была юна и прекрасна и, кажется, всю жизнь занималась художественной гимнастикой. Окруженная стайкой таких же красавиц-подружек, она посещала все танцплощадки города, но никто не приглашал ее танцевать. Самоубийц не было. Старшему брату Людочки Кривицкой было тогда двадцать пять. Он ходил в клешах, с рыжими патлами до плеч и выкидухой в кармане. Никто никогда не видел, чтобы он улыбался.

Все звали его Серега Крива. При знакомстве он запросто мог дать человеку в бубен. Это означало, что новый знакомый Криве не понравился. А еще у него было около тридцати-сорока друзей, выглядевших и ведущих себя так же, как и он сам.

Людочка не походила на родственника ни внешне, ни внутренне: она была прекрасна, как ангел. В отличие от брата, она много и с удовольствием смеялась. Костя влюбился в нее еще в первом классе, на самой первой линейке по поводу самого первого звонка. Он – всегда тайком – смотрел на нее, испытывая странную радостную печаль.

Людочка убита. Не только Костя – вся школа в шоке.

Несколько зареванных девичьих лиц, испуганные преподаватели, десятки порхающих между рядами записочек и нервный вибрирующий шепот на задних партах – в этот день последний урок у первой смены прошел очень скомкано.

Звонок – и все ринулись во двор. Врать и слушать восторженное вранье.

Говорят, ее зарезали. Еще ее изнасиловали.

Не зарезали и не изнасиловали. Ее задушили специальной удавкой.

Нет, говорят, ее задушили леской, а потом собаки ее покусали.

Покусали??? Как покусали???

Зубами покусали! Ее потом собакам кинули!

Да не кинули! Они ее уже мертвую нашли и грызть стали!..

Костя, ошалев от полученной информации, пошел домой. Перепрыгивая через три ступеньки, он взлетел на свой этаж и, не разуваясь, схватил телефон. Трубку взяла мама Осипа. Она сказала, что ее сын отравился и сейчас лежит в больнице, в изоляторе. Что всю ночь ему было плохо, что скорая поставила ему капельницу и увезла в инфекцию.

Костя бегал к городской больнице и лазил на цветущие яблони, заглядывая в окна второго этажа, но Саню так и не увидел.

На обратном пути, за домом, Костя встретил Миху Слона и Зуба. Они, разломав старый аккумулятор, выковыривали пластины свинца, плавили его в консервной банке и отливали кастеты, сделав формы прямо в мокром песке. Они лениво поведали, что к Осиповым приходила милиция. А еще час назад заявился Крива со своими друзьями и тоже спрашивал про Саню. Костя, холодея, узнал, что Крива, расспрашивал и про друзей Осипа. Озираясь, он добрел до своего подъезда, а потом до глубокой ночи осторожно выглядывал во двор.

Утром он взял мамино зеркальце и, взобравшись на гаражи, стал пускать солнечных зайчиков в окна Саниной квартиры. Он увидел, как дрогнула занавеска. Потом он увидел Осипа. Тот приложил невидимую телефонную трубку к уху и несколько раз крутанул пальцем невидимый диск. Костя спрыгнул с гаража и побежал к себе домой. Он влетел в пустую квартиру, захлопнул за собой дверь и тут же зазвонил телефон на тумбочке.

– Алле?.. – насторожено сказал он в трубку.

Звонил Осип. Говорил, что родители ушли на работу, а бабушка на рынок. Звал к себе. Костя побежал – ходить в такой ситуации казалось ему нелепым. Осип открыл после условного стука, быстро захлопнул за ним дверь, защелкнул ее на два засова и цепочку.

Он был в пижаме, и от него пахло лекарствами. Осип испуганно улыбался.

– Ну, ты как? – спросил Костя.

– Нормально, – сказал Осип и вздрогнул: во входную дверь постучали.

Осип и Костя, выпучив глаза, смотрели друг на друга.

«Кто это???» – одними губами спросил Саня.

«А я знаю???» – ответил ему друг.

Стук повторился. На этот раз чуть громче. Осип на цыпочках прокрался к дверному глазку, но так и не решился в него посмотреть.

«Спроси кто!» – беззвучно артикулируя и размахивая руками, попросил Осип.

Костя отрицательно замотал головой: нет!

В дверь постучали третий раз.

Осип молитвенно сложил руки.

Костя скривился, как от зубной боли, и схватился за свои волосы.

– Кто там? – вдруг громко спросил он, взяв какую-то неестественно высокую ноту.

– Сашу можно… Осипова?.. – незнакомый голос из-за двери.

Осип замахал руками и головой.

– А кто его спрашивает? – так же громко и так же неестественно высоко спросил Костя.

– Сергей.

– Какой Сергей?

– Кривицкий.

Осип побледнел. Он даже присел от ужаса. Он смотрел на Костю.

– А его нет… – неуверенно сказал Костя.

– Конечно, нет, – сказал Крива, – Пусть к двери подойдет. Поговорим.

Осип смотрел на Кровника.

– Я тут… – наконец сказал он в замочную скважину.

Костя услышал, как кто-то на лестничной площадке чиркнул спичкой. Через несколько секунд запахло куревом: Крива курил папиросу, там – за дверью.

– Ну? – сказал Крива, – Расскажи мне, что ты мусорам рассказывал… Что ты там видел…

Костя молчал, удивленно глядя на Осипа.

Осип тоже молчал, нахмурившись.

Оба они услышали, как Крива выдохнул дым и снова затянулся своей папиросой.

– Ты меня слышал? – зло сказал Крива. – Или уши прочистить?

Осип захлопал ресницами, переступил с ноги на ногу и засопел.

– Что рассказывать? – спросил он.

– Все рассказывай! Я за Людку порежу ломтями! Я тебе отвечаю – я любого порешу, ты понял меня? Она вчера в кино пошла. Говори, кого с ней видел? С кем она ушла? Говори! Ниче тебе не будет, отвечаю!

– Ладно… – сказал Осип.

Осип соврал отцу, что идет в кино с выдуманным другом Глебом и его выдуманными родителями.

На самом деле он пошел на «Вия» один. Он надеялся продать лишний билет и съесть мороженого в буфете. Это ему удалось. Билет он продал какому-то мужику, который без проблем провел его на этот вечерний сеанс. «Вий» оказался страшнючим кином про летающий гроб с покойницей и вурдалаков, бегающих по стенам. Осип, открыв рот, честно боялся до финальных титров. Пару раз ему было по-настоящему страшно.

– Чуть не усрался! – сказал он.

Позади Сани, на последнем ряду, в самом углу сидела парочка. Парень в темном пальто и девчонка в чем-то светлом. Они шептались и хихикали. Осип обернулся на них пару раз и вдруг понял что девушка – это Людочка Кривицкая.

– Как выглядел этот покойник? – глухо спросил Крива из-за двери, – Как он выглядел, этот ходячий труп? Этот не жилец на этом свете, когда я его встречу, я отвечаю – как он выглядел??!

Осип не рассмотрел его как следует. Он заметил, что этот парень положил ей руку на грудь, а она руку эту не убрала. Осип сказал, что они стали целоваться.

Крива заскрипел зубами за дверью.

– Как не рассмотрел??? – спросил он, – Какого цвета волосы? Лет ему сколько? Видел ты его раньше? Усы есть? Похож он на кого-нибудь?

Осип сказал что волосы у того были темные. Усов и бороды не заметил. Лет ему примерно как Криве. Раньше Саня его никогда не видел. Ни на кого вроде тот мужик похож не был.

– Хотя…

Осип невидяще смотрел в зеркало у вешалки.

– Че? – Спросил Крива в замочную скважину.

– Ну ты подумаешь, что я… – Осип выглядел смущенным. – Это…

– Блядь, говори уже!

– Мне показалось что он очень похож на этого…

Осип взялся за голову.

– Который в этом… как его…

Осип бешеным взглядом уставился на Костю сжимая свою черепушку.

– В «Разводе по-итальянски» снимался!!! – вдруг радостно воскликнул Осип взмахнув руками. – Этот!.. марче… марсе…

– Марчелло Мастроянни? – спросил Крива.

– Да! – так же радостно воскликнул Осип. – Да! Вылитый!

С площадки не доносилось ни звука.

Костя, скривившись, постучал себя пальцем по лбу.

– Я ж кино смотрел… – пробормотал Осип. – А не на него…

– Дальше. – сказала замочная скважина.

Когда включили свет, и все встали со своих мест, Саня вышел из кинотеатра и пошел за ними.

– Че ты за ними поперся? – спросил Крива. – А?

Осип покраснел.

– Я это… – сказал он и покраснел еще больше, – я думал, что они это…

– Понятно, – сухо сказал Крива. – Что дальше?

Людочка и мужчина свернули в парк и стали прогуливаться по ночным аллеям.

Осип, не дыша, следовал за ними по параллельной асфальтовой дорожке, усаженной акациями. Он шел и думал, что ему повезло. Что сейчас он увидит нечто затмевающее всех бегающих без купальников девок. Он увидит, как будут дрючить первую красавицу школы.

– Он что-нибудь говорил про себя? – спросила замочная скважина голосом Кривы. – Где работает? Где живет? Местный? В командировку приехал? Имя? Как она его называла?

– Никак не называла. Она просто говорила ему «ты».

Осип очень хотел в туалет и даже хотел слегка отстать, но так и не решился: в такой-то тишине его журчание будет слышно за километр. Поэтому он терпел и слушал неспешную беседу, доносившуюся до него из-за деревьев. Он слышал сонное ворчание ворон где-то рядом.

– Ты такой… Необычный молодой человек…

– Не такой уж и молодой…

– Ой, надо же!.. Он кокетничает!.. Ты кокетничаешь?

– Нет.

– Ты, наверное, милиционер, да? Или бандит?

– Не милиционер. И не бандит.

– Какие мы секретные!.. – сказала Людочка и вдруг хихикнула. – Ой! Я же поняла! Ты – шпион! Да?!

– А что, так заметно?

– Блииин! Я так и знала! – воскликнула Людочка, – Как интереснааа!.. А ты чей шпион? Наш?

Осип видел, как он покачал отрицательно головой. Лидочка зажала рот ладошкой:

– Немецкий???

– Нет.

– Ух ты!.. А чей? Английский?

– По правилам, – голос его Осип описал как тихий, но громкий, – если я скажу тебе об этом хоть слово, я…

Он сказал что-то ей на ушко.

– Хо-хо! – притворно испугалась Лидочка. – Как страшнооо!.. Так чей шпион ты?

Она взяла его под руку но, не пройдя и трех шагов, они остановились.

Осип вдруг понял, что они прошли почти весь парк насквозь и находятся рядом с городским бомбоубежищем. Совсем недалеко от входа. «Сейчас он ей впердолит!» – взволновано подумал Осип.

– Я разведчик, – сказал кавалер Людочки.

– Американский?

– Нет.

– О! Поняла! Японский!

– Нет. Я не принадлежу к разведке ни одной из перечисленных тобой стран.

– Да? А из какой тогда ты?

– Не из какой.

– В смысле?

– Ни из какой. Такой страны нет.

Осип говорит, что Людочка на пару секунд замолчала.

– Фу, дурак! – воскликнула она и хлопнула его по рукаву. – Пойдем?

– Нет, – сказал он.

Осип говорит, что это было похоже на взрыв – огромная стая ворон, устроившаяся на ночлег, сорвалась с деревьев, вереща во всю силу своих голосовых связок. Вороны вопили как полоумные, с перепугу сталкиваясь в воздухе и гадя на лету. Осип слышал, как сотни их крыльев режут воздух, и как где-то рядом шмякается на асфальт их помет, падая с высоты. Но не это испугало его.

А он испугался.

Так – что по ляжкам потекло горячее.

Людочка кричала. Кричала там – в этой темноте. И Осипу казалось, что ее крик мечется среди деревьев, искажаясь. Словно кто-то воет, передразнивая ее. А потом – почти сразу – она начала хрипеть. И Осип услышал странные звуки.

– Что за звуки? – спросил голос из замочной скважины.

– Звуки… – повторил Осип. – Странные звуки…

– Как что? – Косте казалось, что слова даются Криве с трудом. – Звуки похожие на что?

Осип пожал плечами.

– Ни на что не похожие… – сказал он, наконец. – Я таких звуков в жизни до того не слышал… Я и милиционерам об этом же рассказал…

– Что ты там еще им рассказал? – спросила замочная скважина.

Осип хотел убежать, но не мог пошевелиться и просто стоял, держась за дерево, а потом увидел какое-то движение.

Движение у входа в бомбоубежище.

Ему показалось, что кто-то приоткрыл огромную толстую дверь, ведущую под землю, и бесшумно юркнул туда – в черный зев.

– Все? – спросил Крива.

– Все… – ответил Осип.

– Нет… – помедлив, сказал Крива. – Не все.

Осип молчал.

– В обморок ты че упал? – спросил Крива, – А? Валялся там обосанный весь… в вороньем говне… Сторожа тебя нашли?

Осип молчал.

– А? – спросил Крива.

Осип выглядел так, словно сейчас еще раз бухнется в обморок.

Осип сказал что тот – ТОТ в темноте – прежде чем нырнуть в черный провал бомбоубежища, вдруг замер на пороге.

– Он обернулся, – сказал Саня. – Он обернулся и посмотрел на меня.

Милиция прочесала главное городское бомбоубежище два раза. Обнаружила еще один выход, намертво заваренный изнутри и склад покрытых плесенью противогазов. Больше ничего.

На похороны Людочки собралось полгорода. Костя тоже там был. Ему было неприятно: все шептались и с интересом заглядывали в гроб, пытаясь рассмотреть ее шею – говорили, неведомый убийца хотел оторвать ей голову. Говорили, что этот нехристь издевался над бедняжкой и пытался перепилить ей шею тупой ножовкой – такие жуткие рваные раны! Много чего говорили. Даже что убийца был людоедом и откусил от нее кусок. Под душераздирающую музыку и вой женщин Людочку Кривицкую положили в машину и увезли на кладбище.

На следующий день в школе начались экзамены.

«Стоп!» – Кровник жестом приказывает Сахно остановиться.

Стоят. Слушают. В который уже раз за последние несколько часов? Туман, еще полчаса назад доходивший им до колен, сейчас повсюду. Накрыл их с головой. Глушит все, как вата. Полчаса назад они отправили в эту предрассветную молочную мглу Луцика. Он примерно в трехстах метрах впереди. Он дозорный. Если что – он должен вступить в бой, должен поднять шум, давая знать о засаде.

Если что?

Кровник кусает нижнюю губу. Трогает Сахно за рукав, показывает ему – «обходим!».

Они начинают забирать правее. Идут быстро. Крутят своими стрижеными головами по сторонам. Туман начинает редеть, превращается в полупрозрачную дымку и неожиданно заканчивается.

Они выходят из него, как из облака. Как из белой клубящейся стены.

Отходят недалеко и замедляют шаг. Останавливаются совсем.

Пахнет близкой рекой.

Кровник смотрит на мальчишку.

Маленькая ладошка, вцепившаяся в его руку, холодна как лед. Ребенок смотрит на него снизу вверх. Зрачки – как две крупных вишни. Кровник понимает, что у мальца от страха дрожат коленки.

Кровник с трудом забирает у него свою руку.

«ТИХО!!!» – показывает он.

Сахно медленно ставит кейс на землю.

Они упираются плечами в приклады и поднимают стволы.

Стоят и смотрят туда, откуда пришли.

Слышат шелест в тумане: кто-то быстро-быстро бежит по мху, растущему между деревьев.

Они слышат сопение: кто-то нюхает холодный воздух негромко, фыркая.

Кровососы. Тут. Стоят прямо в тумане. Метрах в тридцати отсюда.

Легкий холодок в животе. От этого холодка начинает неметь солнечное сплетение и корень языка. И сердце – оно начинает пропускать удары.

Сахно плавно ведет стволом влево. Еще левее. Еще.

Он прикасается щекой к ложу и вкладывает правую глазницу в оптический прицел. Левее. Еще левее.

Они словно проявляются на фотобумаге – три темные фигуры, шагнувшие из тумана.

В ту же секунду он и Сахно начинают стрелять.

Он бежит.

Бежит изо всех сил.

Бежит, чувствуя их дыхание за спиной.

Чувствуя как душа уходит в пятки.

Держа в одной руке кейс, а в другой сжимая ладонь мальчишки.

Вниз, по склону холма, который хлещет голыми ветками кустов по бедрам и животу.

Споткнутся – и полетят вниз головой, кубарем, кувырком – сдирая лица, ломая руки и ноги.

Споткнутся – и им конец.

Они бегут.

Бегут, не чуя земли под ногами. Не имея возможности лавировать – просто несутся вниз, к земному ядру, под воздействием силы притяжения. Попадись им сейчас на пути дерево – расшибутся насмерть.