Крик домашней птицы (сборник) Осипов Максим

Сцена третья

Вы и убили

Порфирий и Антипов сидят за столом. Остальные в клетке.

ПОРФИРИЙ. Третий час мы с вами, голубчик, беседуем, обедать скоро уже принесут… Чем нас, интересно, сегодня покормят?

АНТИПОВ. Кто же Сеню убил, по-вашему?

ПОРФИРИЙ. Вы и убили.

АНТИПОВ. Я?! (Заливается слезами.) Из-за чего?!

ПОРФИРИЙ. Не из-за чего, а из-за кого.

АНТИПОВ. Катька — сволочь.

ПОРФИРИЙ. Из-за нескольких сантиметров роста предпочла вам…

АНТИПОВ. Нет, я — не мог.

ПОРФИРИЙ. Не могли? На чем же основывается ваша уверенность, позвольте спросить?

АНТИПОВ. Я ни разу в жизни человека по лицу не ударил.

ПОРФИРИЙ. Могу вас поздравить — у покойного нет на лице побоев.

АНТИПОВ (все плачет). Нет, я не мог. А разница в росте меня не интересовала…

ПОРФИРИЙ. Конечно, двадцать каких-нибудь сантиметров…

АНТИПОВ. Не двадцать. А восемнадцать. (Обеими руками утирает слезы.)

ПОРФИРИЙ. Что вы, честное слово, сырость тут развели? (Роется в ящике стола.) Вот, примите, пожалуйста, шоколадку. (Разворачивает конфету и протягивает ее собеседнику.) Как далеко распространяются ваши воспоминания вчерашнего вечера?

АНТИПОВ. Катька в Париж уехала. Я расстроился… Всё.

ПОРФИРИЙ. Кто же, вы полагаете, мог застрелить Амстердама?

АНТИПОВ (успокаиваясь). Кто угодно, только не я. Хоть Лифчик. Фамилию поменял? Поменял. Характер такой, пронырливый. Значит, и убить мог.

ПОРФИРИЙ. Смена фамилии, полученной от рождения, — поступок, согласен, неблаговидный. В результате этой истории одним Лифшицем стало меньше… Но, согласитесь, существует разница… (Задумывается, потом смотрит на часы.) Чего-то Никитушка не идет, не несет нам ням-ням… Ну, шлепайте к себе, голубчик. Не в службу, а в дружбу — позовите его сиятельство, князя.

Антипов уходит, приходит Архипов. Он настроен насмешливо-высокомерно.

АРХИПОВ. Вызывали? (Разглядывает форму Порфирия.) Смотри-ка, какой молодой, а уже юрист третьего класса!

ПОРФИРИЙ. В ведомстве, по которому я служу, рост происходит весьма постепенно. Жизнь — она длинная… У нас нет такого, чтобы, как говорится, из грязи — да в князи.

АРХИПОВ (зло). К делу. Кто Сеньку убил?

ПОРФИРИЙ. Как то есть — кто? Вы и убили!

АРХИПОВ. Кто — я?! Чтобы я из этой фитюльки стрелял? Про фирму «Архипов и сыновья» слышал? У нас и автоматическое оружие, и гранатометы, и противотанковые винтовки… Чтоб я сам марался?! Охране мигнул, вас всех бы закрыли!.. Эх, кабы не пост!..

ПОРФИРИЙ (с печалью). Вы и убили.

АРХИПОВ. Зачем мне в Сеньку стрелять? Мне же Сенька как брат!

ПОРФИРИЙ. Сколько можно судить… покойный ведь был безнравственный человек?

АРХИПОВ. А… (машет рукой) все из-за баб. Все зло на земле из-за баб.

ПОРФИРИЙ. Раз уж вы сами затронули деликатную тему, то не потрудитесь ли рассказать об однокласснице вашей Екатерине?

АРХИПОВ. Катя… (Задумывается. Потом говорит с неожиданной страстью.) Джинсы носит. Зад у нее, знаете, такой плотный, нервный, как у «феррари». Нет, «мазерати». Понятие имеете?

ПОРФИРИЙ. Да как вам сказать… В нашей местности шире представлены автомобили отечественного производства. Гужевой транспорт…

Каждый задумывается о своем.

Кто же такое злодеяние мог совершить?..

АРХИПОВ. Из мужиков никто.

ПОРФИРИЙ. Кто-то ж, однако, убил его, а?

АРХИПОВ. Может, эти…

ПОРФИРИЙ. Кто?

АРХИПОВ. Третьи лица?

ПОРФИРИЙ. У вас там присутствовали третьи лица?

АРХИПОВ. Нет, третьи лица — у вас. Мальчишка, допустим, соседский зашел, там… через окно…

ПОРФИРИЙ. У нас не ходят через окно…

АРХИПОВ. …Видит — дядьки устали, спят, взял игрушку побаловаться… И…

ПОРФИРИЙ. Соседский мальчик… Уж не намекаете ли вы на нашего молодого специалиста Никиту, а? Третьи лица… (Кажется, впервые выходит из себя.) А ведь это низость, князь! Низость и глупость. Никита… Почти ребенок! Зайти, выстрелить пьяному в ухо — ну, это ладно, но дальше — послушайте! — дальше! — чудную вещь — духовой пистолет — не в карман себе спрятать, заметьте, и не за пазуху! И не себе под подушку! — а какому-то Лифчику! Гадость какая! Ступайте, князь!

Архипов готовится уйти, но вдруг обращается к Порфирию с жалкой речью.

АРХИПОВ. Слышишь, мужик, если обидел чем, ты прости. Может, меня, это, а?.. (Жестом показывает, что его надо выпустить из-под стражи.) Пацана без матери воспитываю… Эх! Дождешься от вас…

На месте Архипова оказывается Андронников.

ПОРФИРИЙ. Наконец-то, наконец. Рад. Очень ждал нашей встречи.

АНДРОННИКОВ. Чему это вы так рады?

ПОРФИРИЙ. Первый ученик, гордость школы, медалист! Победитель олимпиад!

АНДРОННИКОВ. Что было, то было.

ПОРФИРИЙ. Одному удивляюсь, как это вы, с вашим умом и талантом…

АНДРОННИКОВ. С душой и талантом.

ПОРФИРИЙ. Да, да, с душой и талантом… Простите, давно не перечитывал… Ах, голубчик, вы меня сбили. Как догадал вас Бог…

АНДРОННИКОВ. Черт.

ПОРФИРИЙ. Не поминайте имя врага рода человеческого…

АНДРОННИКОВ. Это не я.

ПОРФИРИЙ. Не вы?

АНДРОННИКОВ. Пушкин.

ПОРФИРИЙ. Словом, как оказались вы в дурной компании? Расскажите мне про друзей.

АНДРОННИКОВ. Какие они мне друзья? Напоили и пистолет подбросили!

ПОРФИРИЙ. Подбросили? Да вы сами его под подушку сунули. Не валяться же такой симпатичной вещице где ни попадя. (Достает пакет с пистолетом, рассматривает его.) Красивая вещь!

АНДРОННИКОВ. Отпечатки пальцев проверьте.

ПОРФИРИЙ. А чего проверять? Все стреляли, все трогали. Красивая вещь, я и сам бы потрогал.

АНДРОННИКОВ. А вы проверьте, проверьте. Вдруг я не трогал?

ПОРФИРИЙ. Мы проверим, проверим. Так вы расскажете о… скажем так, о товарищах?

АНДРОННИКОВ. Чего рассказывать? Гриша — пьяница и неудачник. Губошлеп — сентиментальный дурак. Князь — вы сами видели.

ПОРФИРИЙ. А что наш aut bene, aut nihil?

АНДРОННИКОВ. Творческая личность. Проще сказать — потаскун. Плюс тяга к алкоголю и к легким наркотикам. Любимая еда — пряники с гашишем. Где Амстердам, там гашиш. Слышали молодежное: «Скажи наркотикам иногда»? Это его, Сенино.

ПОРФИРИЙ (кивает). Личная неприязнь.

АНДРОННИКОВ. Какая еще неприязнь? Медицинский факт.

ПОРФИРИЙ. Что ж делаете вы с вашим умом… ах, опять, простите, в столь малопочтенном обществе?

АНДРОННИКОВ. Нравы изучаю. Дух времени. Цайтгайст.

ПОРФИРИЙ. А какого вы, разрешите справиться, мнения об Екатерине Андреевне?

АНДРОННИКОВ. Катя… Доктор Шпиллер. Знаете, где работает? В подростковом кабинете. Нашла себя. Помогает мальчикам проблему решать.

ПОРФИРИЙ. Да, мальчики часто хворают… (Вздыхает.)

АНДРОННИКОВ. Не пробле-мы, а пробле-му. Нашим всем помогла.

ПОРФИРИЙ. Антипову?

АНДРОННИКОВ. Разумеется.

ПОРФИРИЙ. Архипову?

АНДРОННИКОВ. О, само собой.

ПОРФИРИЙ. Вам?

АНДРОННИКОВ. Мерси. Не интересуюсь.

ПОРФИРИЙ. Так и… хвораете?

АНДРОННИКОВ. Лучше так, чем как Амстердам. (Изображает выстрел себе в ухо.)

ПОРФИРИЙ. Он, по-вашему, ушел из жизни самостоятельно?

АНДРОННИКОВ. Именно. Закономерный финал. Суицид.

ПОРФИРИЙ. А пистолет?

АНДРОННИКОВ. Пистолет под подушку мог спрятать другой.

ПОРФИРИЙ. И вы?

АНДРОННИКОВ. Я — нет. Зачем же мне его самому к себе под подушку прятать?

ПОРФИРИЙ. Да, apropos, почему вы спали в кровати?

АНДРОННИКОВ. Я всегда сплю в кровати.

ПОРФИРИЙ. Привычка, стало быть… Знаете что? (Весело.) Давайте будем оставаться в рамках реальности… И здравого смысла, а? (Мрачно.) Мы с вами не дети. Амстердама убили.

АНДРОННИКОВ (стараясь быть спокойным). И кто, по-вашему, это сделал?

ПОРФИРИЙ. Вы знаете ответ, господин Лифшиц. Простите, Андронников. Идите, вас обо всем известят.

Андронников отправляется в клетку. Порфирий принимается за чтение. Вбегает Никита, весь в саже. Порфирий сидит спиной к нему. Говорит, не поворачивая головы.

Ты, Никитушка?.. Чего топочешь? Подследственные отдыхают… Не покемоны они, нет… Другое слово… Нашел вот, послушай. (Читает.) «А фендриков, ежели где соберутся, разгонять фухтелями…»

НИКИТА. Где ж мы возьмем фухтелей?

ПОРФИРИЙ (жестом просит не перебивать). «…Разгонять фухтелями, понеже что фендрик фендрику скажет умного?» Указы Петра Великого. Фендрики… (Нюхает воздух.) Пахнет гарью.

Наконец оборачивается, оглядывает Никиту, всплескивает руками.

Никитка, паршивец, курил!

Никита склоняет голову, признавая факт курения.

Курил, стервец, а на столе зеленая гадость — и занялась!

Никита согласно кивает.

Потушили?

Никита отрицательно мотает головой.

Одни головешки, а?

Никита снова кивает.

Ресницы подпалил, негодник… (Декламирует.) Мальчик трубочку курил, / огонечек уронил…

НИКИТА. В доме сделался пожар, / этот мальчик убежал.

Порфирий замечает в руках Никиты толстую тетрадь в замшевом переплете.

ПОРФИРИЙ. Все, что осталось? Как же ты, а? Без обеда… Никитка, Никитка, не твой сегодня день. Айай-ай. Вот он, человеческий фактор…

Сцена четвертая

Горение вещей

Следующее утро. Там же. Порфирий и Гриша.

ПОРФИРИЙ. Не буду от вас скрывать, Григорий Глебович. Положение у следствия пиковое. Следствие зашло в тупик.

ГРИША. Знаете, что однажды сказал мне один большо-о-ой человек? Никогда не входите в положение начальства.

ПОРФИРИЙ. Помилуйте, Григорий Глебович, какое я вам начальство? Я завишу от вас не меньше, чем вы от меня. Да, между прочим, помните ли, что изволили сгоряча проронить про дом свой?

ГРИША (кивает). Ага. Чтоб сгорел.

ПОРФИРИЙ. Именно, именно. Чтоб он сгорел! И желание ваше осуществилось, и даже скорее, чем вы рассчитывали. Дом сгорел.

ГРИША (сокрушенно). Ну вот. Убийство, теперь пожар.

ПОРФИРИЙ. Пожар есть горение вещей, горению не подлежащих. Вот вам, Григорий Глебович, «Пожарный кодекс», коли не верите. (Предлагает Грише книгу, тот жестом отказывается.) Горение вещей, горению не подлежащих. Станем ли утверждать, что дом ваш, оскверненный убийством товарища, не подлежал горению?

ГРИША (машет рукой). В общем… Туда и дорога.

ПОРФИРИЙ. Англичане именуют подобные события актом вмешательства высших сил. Уцелела только вот эта тетрадочка.

ГРИША (с неожиданной страстностью). О, давайте, давайте!

Порфирий передает Грише тетрадь, из нее выпадает записка. Порфирий ее подбирает.

ПОРФИРИЙ. Григорий Глебович, вы позволите? Простите меня сердечно, я до всякого чтения охоч.

Гриша безучастно пожимает плечами. Порфирий читает.

«Отдать дяде Косте восемнадцать рублей и пипку». Вы, стало быть, Григорий Глебович, находитесь в стесненных обстоятельствах. Другие долговые обязательства у вас имеются?

Гриша отрицательно мотает головой.

ПОРФИРИЙ. Вот что, мы эти восемнадцать рублей отправим с Никитой… А с вами позже сочтемся, когда снова будете при деньгах. Ну, а без пипки дяде Косте предстоит обойтись… Пипка в огне погибла. Форс-мажорные обстоятельства. Дядя Костя должен понять. За деньги благодарить не стоит. Мы ведь — не так ли? — товарищи.

Встает, ходит.

Григорий Глебович, позвольте задать вам вопрос, от решения которого очень многое может зависеть в ходе дальнейшего разбирательства. Как бы вы трех ваших товарищей аттестовали, если б понадобилось, одним каким-нибудь (щелкает пальцами) словом?

ГРИША. Они неплохие ребята, я к ним привык.

ПОРФИРИЙ. Ну, а одним словцом?

ГРИША (задумывается). Неотомисты.

ПОРФИРИЙ. Вот это новость! Губошлеп, Лифчик и Князь — последователи Фомы Аквинского. Скажите пожалуйста!

ГРИША. Какого такого Фомы? (Впервые улыбается.) Неотомисты — потому что всё не о том.

ПОРФИРИЙ (смеется). Неотомисты, ах, замечательно! Неотомисты… (Задумывается.) Лучше, чем фендрики, определенно лучше, да только тоже… мало чего дает.

Пауза.

ГРИША. А если не выйдет узнать виноватого?

ПОРФИРИЙ. Ох, Григорий Глебович, что начнется… «И Вавилон, краса царств, будет ниспровержен, как Содом и Гоморра».

ГРИША. Гоморра-то чем виновата?

ПОРФИРИЙ. Содом и Гоморра, Григорий Глебович, всегда вместе.

ГРИША. Гоморра, значит, как Нагасаки… (После паузы.) Вы откуда так хорошо знаете… первоисточники?

ПОРФИРИЙ. Изучать, как вы остроумно изволили выразиться, первоисточники — наша обязанность.

ГРИША. Вы и водки не пьете, я слышал.

ПОРФИРИЙ. Водки не пьем, не курим и говорим только правду.

ГРИША. Правду? И кто позволил вам говорить только правду?

ПОРФИРИЙ. А кто позволил вам водку пить?

ГРИША. Неудобно, наверное, человеку с такими… идеями на вашей работе.

ПОРФИРИЙ. Сыновнее послушание, Григорий Глебович. Пятая заповедь: почитай родителей. Они меня нарекли Порфирием. Чем еще прикажете заниматься с эдаким именем?..

Пауза.

Мне неудобно быть с вами неоткровенным. Тетрадочку вашу я… полистал.

ГРИША (оживляется). Я так и думал. И что?

ПОРФИРИЙ. Есть очень привлекательные места, позвольте выразиться, мемуарно-поэтического характера. (Листает тетрадь.) Хоть это: Река времен в своем стремленье / Уносит мелких карасей / И даже рыбу покрупнее, / К примеру, крупных лососей. // А я хочу, как рак, забиться / В глубокий ил. И видеть сны, / И, как подснежник, пробудиться / При светлом празднике весны.[1]

ГРИША (помрачнев). Всякое бывает… Отдайте.

ПОРФИРИЙ. Извольте.

ГРИША (прижав тетрадку к себе и успокоившись). В общем, это все, конечно, для девятого тома… Туда, где мелочи.

ПОРФИРИЙ. Зачем же, Григорий Глебович, девятый том сочинять прежде первых восьми?

ГРИША. Видите, мне хотелось, чтоб, с одной стороны — повеселее, а с другой — тоже, как вам, чтоб правда.

ПОРФИРИЙ (качает головой). С одной стороны, с другой стороны… Не все медаль, что о двух сторонах, Григорий Глебович.

Пауза.

Надо признать, что дневник ваш, несмотря на некоторую его веселость, — очень грустное чтение… Не лишенное, разумеется, известного обаяния. Что же вам делать, а? Дом ваш восстановлению не подлежит… Вы приняли известие о гибели имущества своего с большой сдержанностью. Было ли оно застраховано?

ГРИША (усмехается). Как вы думаете? Конечно, нет. Теперь я — беспаспортный бродяга.

ПОРФИРИЙ. К чему эти чувствительные определения, Григорий Глебович? Во-первых, паспорт ваш находится у нас (потрясает Гришиным паспортом), а во-вторых, вы можете претендовать на государственную квартиру — как погорелец и как молодая семья!

ГРИША. Я одинок.

ПОРФИРИЙ. Ох, ужас какой! (Смеется.) Вы это так сказали! А по документикам выходит — не совсем одиноки! Извольте полюбоваться — штамп о регистрации вашего брака с Екатериной Андреевной Амстердам, урожденной Шпиллер.

ГРИША. Я и забыл про нее.

ПОРФИРИЙ. Странно, Григорий Глебович, странно… Простите, что не в свое дело мешаюсь, но на правах старого товарища вашего замечу: вы представляетесь исключительной парой. У вас гуманитарное образование, у супруги вашей — биологическое…

ГРИША. Да… Естественнонаучное…

Появляется Никита.

НИКИТА. Вас ожидает гражданка Шпиллер.

Сцена пятая

Гражданка Шпиллер

Гриша вдруг приходит в страшное волнение.

ГРИША. Порфирий, я за себя не ручаюсь! В клетку меня, в клетку! И запереть!

ПОРФИРИЙ. Не беспокойтесь, Григорий Глебович. Сделаем.

Порфирий хлопочет. Ему надо успеть запереть Гришу, выпроводить остальных подследственных, не допустить их встречи с Катей. Он выпускает Антипова, Архипова и Андронникова из клетки, запирает в ней Гришу.

А эти… пусть погуляют. Подследственным требуется свежий воздух. Обеспечь конвоирование, Никита! Господа, вам полагается прогулка!

В дверях подследственные все-таки сталкиваются с Катей. Антипов и Архипов смотрят на нее с вожделением, Андронников — с ненавистью.

АРХИПОВ. Уу… Кусок жопы! (Щелкает зубами.) Кабы не пост…

АНТИПОВ. Не стареет, сволочь! (Заливается слезами.)

АНДРОННИКОВ (зло). Есть еще пудра в пудренице.

КАТЯ (Антипову с Архиповым). Мальчишки, привет! (Андронникову). Здорово, дядя! Все болеешь? (Хохочет, показывая крупные белые зубы.)

ПОРФИРИЙ (Кате). Так, доктор, мы сейчас с вами поговорим… Вы б Никитку пока нашего глянули, а? Беспокоит меня его состояние.

КАТЯ. Что — проблема? (Хохоча, отводит Никиту в сторону, помогает расстегнуть пуговицы, ощупывает.) Голова болит? Сердце болит? Легкие болят? Печень болит? Почки болят?

Порфирий набрасывает на клетку с Гришей огромную простыню.

ГРИША. Что б ни случилось, Порфирий, не выпускать. Даже если сам попрошу!

ПОРФИРИЙ. Тише, тише, Григорий Глебович…

Катя, закончив консультацию, возвращается.

КАТЯ. Никита ваш — вылитый Купидон. Абсолютно совершенно.

ПОРФИРИЙ. Екатерина Андреевна, очень признателен за консультацию. Даже не знаю, как вас благодарить…