Крик домашней птицы (сборник) Осипов Максим
РУКОСУЕВ. Сделаем решение, Ксюша, все оформим как надо, не переживай!
КСЕНИЯ. Смелый ты, Егор Саввич, ох… С ними поосторожней надо: знают, что делают. Вон что со страной сделали!
РУКОСУЕВ. Повторяю: всякий, кто замахивается… (Снова поднимает руку для удара по столу.)
КСЕНИЯ. Ну-ну, успокойся, Егорушка… Горячий какой! (Распускает пучок на голове, у нее красивые длинные волосы.) Вот, поделилась, и легче стало. Бери гитару!
РУКОСУЕВ. Спой эту… «Куда они там все запропастились…»
Ксения кивает, улыбается, поет, подражая певице Пугачевой: «Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали!..» Рукосуев ей аккомпанирует. Пропуская несколько куплетов, Ксения допевает до конца: «Послушайте! Еще меня любите за то, что я умру». Рукосуев трогает струны, грустит.
РУКОСУЕВ. Я, Ксюш, тоже о смерти стал думать… Птички две желтенькие утром сегодня залетели. Плохая примета, к покойнику. Выпустил… Боюсь…
КСЕНИЯ. Желтенькие? Это ничего, к деньгам.
РУКОСУЕВ. Ты верующая, тебе легче… (Ксения гладит его руку.) А меня в церковь… не-е… не тянет. Нас как воспитывали? Что после смерти нет ничего, так ведь? А теперь — первые лица даже… Крестятся. Ну, поклоны не бьют…
КСЕНИЯ. Не хватало еще!
РУКОСУЕВ. Но вот ты, допустим, о чем Бога просишь?
КСЕНИЯ (отодвигается от судьи). Не под коньячок разговоры такие. О чем положено, о том прошу. О чем святые… старцы просили.
РУКОСУЕВ. А, предположим, точно вот было бы, что Бог есть. Чего попросишь?
КСЕНИЯ (размышляет). Верочку не вернешь… Страну тоже… Чтоб мне годиков двадцать-тридцать скинул, наверное. Ладно, давай за все хорошее.
Пьют.
РУКОСУЕВ (достает из портфеля исписанный листок). Стих. О том же самом, о главном, но по-мужски. (Отдает листок Ксении, сам читает наизусть.) «Да, все мы смертны, хоть не по нутру / Мне эта истина, страшней которой нету, / Но в час положенный и я, как все, умру…» Пронзительно. «Жизнь только миг, небытие навеки. / Та-та-та-та-там, что-то там такой, / Живут и исчезают человеки». Как в воду глядел товарищ.
КСЕНИЯ (пробует встать). Заморочил ты мне голову, Егор! Чье? Твое?
РУКОСУЕВ. Не-е, даже ты не угадаешь. Ладно. Андропов это. Юрий Владимирович. Вот так вот. Лучше любых там…
Ксения с Рукосуевым пробуют спеть Андропова на мотив только что звучавшей песни. Получается нескладно: «Но сущее, рожденное во мгле-е, / Иные поколенья на Земле-е…»
КСЕНИЯ (плачет). Да, иные поколения… У тебя, Егор, дети, внуки… А я одна-одинешенька! (Вся в слезах, машет рукой.) Всегда так, если выпить в пост.
Стук в дверь. Не дожидаясь ответа, врывается Жидков.
РУКОСУЕВ. Картина Репина «Не ждали»!
Ксения быстро утирает слезы.
КСЕНИЯ. Та-а-ак! Эт-то еще что?! Не поняла! Жидков!
ЖИДКОВ (видя ее слезы). Уже знаешь?
КСЕНИЯ. Что — знаю?! Кто тебя пустил?! Ну-ка!
ЖИДКОВ. ЧП, Ксюха, ЧП. Труп в больницу привезли. Убийство. Цыцына убили! У тебя, в пельменной!
РУКОСУЕВ (почти радостно). А ты говоришь: птички — к деньгам!
КСЕНИЯ (ошеломленно). Жидков, а ты… не пьяный?
ЖИДКОВ. Да какой пьяный! Теракт, Ксюха! Телевизор смотришь? Теракт!!!
Действие второе
Сцена десятая
Дознание
Отделение милиции. Молодой милиционер Саевец слушает по радио эстрадные песни, скучает. Входит Рухшона с большим пакетом.
РУХШОНА. Я должна сделать заявление. Дайте бумагу и ручку.
САЕВЕЦ (не поворачивая головы). Девушка, здесь не «Канцтовары».
РУХШОНА. Дайте бумагу и ручку.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ. Пошли баб поздравлять.
САЕВЕЦ. Иду. Как же… достали. (Рухшоне.) Что б вам завтра не прийти?!
РУХШОНА. Завтра?
САЕВЕЦ. А завтра не я дежурю. (С усилием вытаскивает исписанный с одной стороны лист, перечеркивает, переворачивает, подвигает к Рухшоне вместе с ручкой.) Излагайте.
РУХШОНА (начинает писать, останавливается). Вы не могли бы выключить радиоприемник?
Саевец впервые смотрит на Рухшону, делает тише.
Совсем выключите, пожалуйста.
САЕВЕЦ (выключает радио, напевает). «И никуда, никуда мне не деться от этого…»
Рухшона отдает заявление. Пока Саевец читает, она достает обернутый в газету нож, кладет его на стол.
Так, мною, такой-то, тогда-то… так-так… в городской пельменной… что-о? Был убит кухонным ножом неизвестный мне мужчина средних лет, который пытался меня изнасиловать. Посидите. (Выбегает, возвращается.) Посидите тут. Не волнуйтесь. Не надо волноваться. (Снова выбегает.)
В отделении переполох: с лестницы сбегают милиционеры, слышно, как отъезжает автомобиль. Саевец возвращается. В дверях становится милиционер Пахомова.
САЕВЕЦ (берет бумагу, приготавливается писать). Будем знакомиться. Саевец, сотрудник районного отдела внутренних дел. Можете пригласить своего адвоката.
РУХШОНА. Адвоката у меня пока нет.
САЕВЕЦ. Это была шутка.
ПАХОМОВА. Надо привыкать.
САЕВЕЦ. Фамилия?
РУХШОНА. Ибрагимова Рухшона, 1971 года рождения.
САЕВЕЦ. Где родились?
РУХШОНА. Ленинабад, ныне Худжанд.
САЕВЕЦ. Образование?
РУХШОНА. Высшее.
САЕВЕЦ (Пахомовой). Твою мать! (Рухшоне.) Что заканчивали?
РУХШОНА. Филологический факультет МГУ.
САЕВЕЦ. Обязан разъяснить вам статью пятьдесят первую Конституции.
РУХШОНА. Она мне известна.
САЕВЕЦ. Привлекались?
РУХШОНА. Нет. Читала.
САЕВЕЦ. Конституцию?! (Приглашающий жест.) Ну…
РУХШОНА (прикрывает глаза). Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом. Второе. Федеральным законом…
САЕВЕЦ. Хватит. Ё-мое, а?.. Память!.. Видели его раньше?
РУХШОНА. Не видела и имени не знаю. Пришел около двух часов назад. Выпил пива.
САЕВЕЦ. Помимо вас двоих еще кто-нибудь присутствовал?
РУХШОНА. Нет. Выпил пива и предложил мне… физическую близость.
Саевец делает нетерпеливое движение рукой.
…Получил отказ.
САЕВЕЦ. Резкий?
РУХШОНА. Резкий.
САЕВЕЦ. А то бывает… такой отказ, когда, вроде, отказ… а потом… Короче… Поняли меня? Женщины любят силу… (Рухшона смотрит на него внимательно.) Некоторые.
РУХШОНА. Я люблю силу. Но тут была не сила.
САЕВЕЦ. Ладно, это лирика… Как говорится, ближе к телу.
РУХШОНА. Мужчина встал и направился ко мне, я перешла на кухню.
САЕВЕЦ. Зачем?
РУХШОНА. Инстинктивно, я полагаю. Это не было продуманным решением.
САЕВЕЦ. Где лежал нож, помните? Сколько нанесли ударов, куда?
РУХШОНА. Где лежал нож, помню, сколько нанесла ударов — нет.
САЕВЕЦ. Где же хорошая память?
РУХШОНА. Хорошая — на другое.
САЕВЕЦ. Хотели его убить?
РУХШОНА. Хотела, чтобы его не стало. Как угодно.
САЕВЕЦ. Так. Потом?
РУХШОНА. Помылась под раковиной, в подсобном помещении, где живу.
САЕВЕЦ. Зря. Мылись — зря.
РУХШОНА. Трудно, знаете, удержаться.
САЕВЕЦ. Что еще в пакете?
РУХШОНА. Одежда, порванная. Книги.
САЕВЕЦ (усмехается). Конституция? Дальше.
РУХШОНА. Погасила свет, заперла дверь. (Отдает ключ.)
САЕВЕЦ. Очень… хладнокровно все сделали. То есть я вам верю…
РУХШОНА. Благодарю вас.
САЕВЕЦ. А почему не работаете по специальности?
РУХШОНА. Не вижу, как это относится к делу.
САЕВЕЦ. Раньше работали?
РУХШОНА. В университете в Худжанде. Русская литература, недолго.
САЕВЕЦ. Да кому она там нужна? Там же эти ж одни…
РУХШОНА. Не нужна. Вы совершенно правы. Она вообще не нужна.
САЕВЕЦ. Всё?
РУХШОНА. Еще в семьях, с детьми. Если считать это работой по специальности.
САЕВЕЦ. Как оказались у нас?
РУХШОНА. Приехала. За детьми присматривать.
САЕВЕЦ. Почему бросили?
РУХШОНА. На то есть свои причины.
САЕВЕЦ (усмехается). Хотели жить, как братья по крови?
РУХШОНА. Именно. Как братья. И сестры.
САЕВЕЦ. Сёстры. Эх, филфак. Ладно, ясно все в принципе. Уродов развелось… (Качает головой.) Мое мнение — зря смертную казнь отменили. У нас девчонку из школы одну тоже… это… в Питере. Так она после… того… (жестом показывает — с ума сошла). Жалко. Красивая была девчонка…
Саевец жестом отпускает Пахомову, сочувственно смотрит на Рухшону.
САЕВЕЦ. Вот так вот. Экономическая миграция.
РУХШОНА. Когда матери нечего есть, это уже не экономическая миграция.
САЕВЕЦ. Такую страну развалили! У меня брат служил в Таджикистане, рассказывал. Я просто в шоке был.
РУХШОНА. В девяносто втором сто тысяч убитыми.
САЕВЕЦ. Отец тоже там?
РУХШОНА. Нет, погиб. Убили на улице. А мать забрал брат. Только что. В Китай.
САЕВЕЦ. Брат еще есть? Чего делает?
РУХШОНА. Брат? Не знаю. Торгует. Резиной.
САЕВЕЦ. У китайцев, в принципе, я считаю, достойная резина.
РУХШОНА. Да, да… (Прикрывает глаза.) Вы этого достойны.
САЕВЕЦ. Я чего хотел спросить: там какие-то «вовчики» были и…
РУХШОНА (усмехается). «Юрчики». До сих пор.
САЕВЕЦ. «Вовчики»? Кто такие?
РУХШОНА. Памирцы, гармцы. Город такой — Гарм.
САЕВЕЦ. Почему «вовчики»?
РУХШОНА. Ваххабиты. По-простому «вовчики».
САЕВЕЦ. А, террористы?..
РУХШОНА. Нет, последователи аль-Ваххаба, тысяча семьсот третий — тысяча семьсот девяносто второй.
САЕВЕЦ. Не слабо. Теперь столько не живут. Экология. А эти, которые — другие?
РУХШОНА. «Юрчики»? Коммунисты. Хотя логичнее именно коммунистам зваться «вовчиками», не так ли? (Саевец не понял шутки.) Но вот — «юрчики». По имени, представьте себе, Юрия Андропова.
САЕВЕЦ. Андропова? Ах, ну да. Черт, охренеть… Юрчики-вовчики. А вы-то, в принципе, за кого?
РУХШОНА. Ни за кого. В принципе. За закон.
САЕВЕЦ. А-а… Конституция?
РУХШОНА. Нет, за другой закон. Не нами писанный.
САЕВЕЦ. Ну… это философский вопрос.
РУХШОНА. А чего мы, собственно, ждем?
САЕВЕЦ. Да ничего, сейчас оформим. Под подписку о невыезде. Не волнуйтесь, главное.
Слышны голоса, хлопанье дверей. Саевец выходит в коридор.
Рухшона озирается, пытаясь понять, в какой стороне Мекка, двигает стул. Затем склоняет голову, закрывает глаза, беззвучно молится. Возвращается Саевец, занимает свое место. В дверях снова становится Пахомова.
САЕВЕЦ. Ибрагимова! Должен до вас довести, что убитый вами гражданин является Павлом Андреевичем Цыцыным, главой местного самоуправления.
РУХШОНА. Это ничего не меняет.
САЕВЕЦ. То есть.
РУХШОНА. То есть он обыкновенный насильник. Кем бы ни был еще при жизни. (Встает.)
САЕВЕЦ. Спокойно, спокойно…
Рухшона садится.
…Мы расследуем убийство законно избранного главы местного самоуправления. Что это значит, не мне вам объяснять, Конституцию вы читали.
РУХШОНА. Происшедшее было не убийством, а обороной.
САЕВЕЦ (усмехаясь, Пахомовой). Ничего оборона. Шесть ножевых: в живот, в лицо, в пах, а у ней ни царапины.
ПАХОМОВА. Весь праздник насмарку из-за одной…
САЕВЕЦ (не дает Пахомовой закончить мысль). Сожалеете о содеянном?
РУХШОНА. Бессмысленный вопрос, у меня не было другого выхода.
Саевец обходит Рухшону кругом, пристально смотрит ей в глаза.
САЕВЕЦ. А полюбовно договориться — не могла?
Рухшона привстает, у нее вырываются горлом те же звуки, что и утром. Саевец отшатывается, переводит взгляд с Рухшоны на нож, оставленный им на столе, потом на Пахомову, та забирает нож.
Все, не надо нервничать. (Садится на место, успокаивается.) Голова от вас кругом идет. Пусть в области разбираются.
Стук в дверь.
ГОЛОС. Давай, закругляйся по Ибрагимовой — и дуй туда!
САЕВЕЦ (пишет, по-детски старательно). На почве внезап-но воз-ник-ших не-при-яз-нен-ных отношений. (Не глядя на Рухшону, подвигает ей протокол.) С моих слов записано верно, мною прочитано, замечаний не имею.
РУХШОНА. Этого я подписывать не буду. (Поднимает взгляд на Саевца.) Орфографию поправить? (После паузы.) Шутка.
Сцена одиннадцатая
Подвиг
В пельменной тихо. Несколько милиционеров курят возле окна. Пахомова, заведующая пельменной, моет испачканный кровью пол. Врываются Ксения с Рукосуевым.
КСЕНИЯ. Ужас, Господи, ужас какой!
РУКОСУЕВ. Вроде, цело все. И народу — никого. Что же это за теракт? Видали мы теракты… по телевизору.
КСЕНИЯ. Погоди! (Саевцу.) Чем они его? (Тот изображает удар ножом). А, ножом… (Понемногу приходит в себя, пытается взять все в свои руки.) Почему сразу не известила, Пахомова?
Пахомова что-то тихо говорит Ксении.
Сноху ходила поздравить? С тобой мы еще разберемся, умница! (Милиционерам.) А накурили-то, накурили! Мужчины, курите на улице!
Милиционеры перемещаются к входной двери.
Саевец, стой. Где? Где все было?
САЕВЕЦ. На кухне, Ксения Николаевна.
КСЕНИЯ. На кухне? Что Паша делал на кухне? (Некоторое время озирается, вдруг спохватывается.) А Роксана где? Где Роксана моя?!
САЕВЕЦ. Кто? Ибрагимова, что ли? В изоляторе, где еще?
КСЕНИЯ. В изоляторе?
САЕВЕЦ. Завтра — в область.
КСЕНИЯ. Что-о-о? Это — она??? Господи! (Принимается было причитать и тут же перестает.) Ясно теперь. Паша за девочкой поухаживал. А она-то! Вот это да-а! Где, где она?
САЕВЕЦ. Я ж говорю, Ибрагимова у нас переночует. Завтра в область.
РУКОСУЕВ. Ксень, а таджики твои сегодня… ударно потрудились. (Потягивается.)
КСЕНИЯ (злобно). Ага, зевни мне еще! (Льстиво.) Егорушка, миленький, какая область, зачем область?
РУКОСУЕВ. Глава местного самоуправления все ж таки. Не кролик. Пресса, то да сё. Охота приключений искать? Мне нет.
КСЕНИЯ. Сто пятая, часть первая, ее ты судить должен.
РУКОСУЕВ. Тут, будем говорить, сто пятая, вторая. (Загибает пальцы.) С особой жестокостью, раз. На почве национальной ненависти — кто его знает? — два. Теперь с этим строго.
КСЕНИЯ. Скажи еще: при выполнении долга!
РУКОСУЕВ. Часть вторая, от восьми до двадцати, в область… Ну, двадцать не двадцать, а на десяточку потянет.
КСЕНИЯ (начинает негромко, потом кричит). Извини меня, Егорушка, но за Пашу, извини меня, да? За Пашу Цыцына, за эту шелупонь — десять лет?! Побойся Бога, Егорушка, побойся Бога! Я тебе завтра сто таких паш найду. Вы с ним друзья были, конечно, но, извини, нервы у меня не железные, а у Паши нашего где совесть была, там, как говорится, хрен вырос! Где этот, дознаватель херов? (Саевцу.) Дай сюда, что ты написал! (Вырывает у него из рук бумаги.) Не мешай, Егор! Что за «ссора на фоне внезапшн…» — тьфу! — «внезапно возникших неприязненных отношений»?! Что ты понять мог, урод?! Она и говорить-то не умеет толком! Пиши давай: «при попытке изнасилования». Где ее подпись? Нету?! Всё, филькина грамота! Засунь себе…
САЕВЕЦ. Извините, Ксения Николаевна, вы, в принципе, уважаемая личность…
Ксения почти теряет сознание, опускается на пол, ее тащат к двери. Пахомова дает ей нюхать нашатырный спирт.
РУКОСУЕВ (в телефон). Плохо человеку! Да нет, да причем тут… Давай сюда свою, блядь, медицину!
САЕВЕЦ. Неприятно, конечно, стресс.
РУКОСУЕВ (милиционерам). Да… Крови, как из… Мужики, вы свинью когда-нибудь резали?.. А это… Чтобы в первый раз и за нож, это редко. По нашей практике… Ну, топором там… а ножом трудно убить человека. Вызывает, конечно, определенное… Красивый бабец?
САЕВЕЦ. Да чего там красивого, Егор Саввич? Чурка и чурка.
РУКОСУЕВ. Паландреич-то, а?.. Думал, Бога за яйца держит, в область брали.
САЕВЕЦ. Ага, ногами вперед.
РУКОСУЕВ. Ну, в общем. Дозалупался Паша. Э-эх… Жене сообщили?
Пельменная пустеет. Следственные действия закончены, пол вымыт. Все ушли, только за одним из столиков задремал судья.
КСЕНИЯ. Я… нормально… Идите все, идите. Егор, ты тоже, не суети. (Некоторое время сидит, собирается с мыслями.) Нет, но Роксана! Это да-а… Сила… Поступок. Ну, как сказать? — взять и решить вопрос. Подвиг! Я всю жизнь что-то… договариваюсь, выгадываю, кручусь, с этими… (С презрением смотрит на спящего судью.) А тут — р-р-раз! (Изображает удар ножом с размаху.) Получил?.. Даже не то что… А просто — раз! (Короткий удар.) И решен вопрос. Одна… Обалдеть… Какая… Какую тайну… Ведь это ж во всем должно быть… Во всем. А взгляд? Ибрагимова… Да-а… Роксана. (Задумчиво.) Роксана, Ксана — тезки почти! Но я… Все какими-то… ти-ти-ти. Шажочки такие. А тут… раз-раз. Тут не то что Александр Македонский… Ну, я не знаю… Разве что действительно — Македонский?
Спохватывается, начинает бегать из пельменной домой и обратно, приносит огромную сумку, сбрасывает в нее еду из холодильника, одежду, белье, ботинки.
Верочкино всё… Сейчас, сейчас… Бежать надо! Яблочек вот покушать, колбаски, йогурты вот, паштетики, рыбка красная… Что она любит? (Вынимая еду из холодильника, нюхает ее, часть забраковывает.) Бедная! Их там не кормят совсем… (Глядя неприязненно на спящего судью.) Эти вон худые какие стали! Разве можно так с людьми? Деточка, сейчас, секундочку, вот, вот это еще. (Останавливается, обводит пельменную невидящим взглядом.) Македонский… Какой еще Македонский? Не нужен нам никакой Македонский!
Сцена двенадцатая
Читать бесплатно другие книги:
