Раб лампы Андреева Наталья

Я включила.

Свет загорелся — обычный электрический свет, довольно мягкий, в меру тусклый (опять в сети пониженное напряжение дают, энергетики хреновы!). Но что стряслось с жильцом? Он закрыл обеими руками лицо и, упав на колени, с глухим сдавленным стоном полез под кровать. Я схватила его за ногу и принялась вытягивать оттуда. Злой кураж охватил меня, он влился в мою кровь, как при бешеной погоне или азарте, охватывающем человека в казино, когда он крупно выигрывает! Аладьин мычал и слабо отбивался, но я все-таки не позволила ему забраться под кровать. Он вдруг молча перевернулся и сел на пол. Лицо его, казавшееся спокойным и даже безжизненным, было страшно бледным. Глаза почти закрыты. Из-под прижмуренного века виднелась мутная полоска глазного яблока. Волосы, грязные и сальные, растрепались. Но я-то знала, что под этими грязными и сальными волосами, в этом черт знает какими бесами одержимом черепе, живет загадка многих убийств. Живет тайна, которая многим стоила жизни и в том числе может стоить жизни мне самой!

— Ну, — процедила я сквозь зубы, — скажешь? Говорю тебе: Бармин и Мельников, Маркарян и еще два парня, которые хотели на тебя напасть.

Он заговорил:

— Тех… они напали на меня. Я упал. Я шел… в подъезд, потому что испугался фонаря. В подъезде я сидел у стены, а они вышли, а потом… потом стало больно, и меня привели сюда.

— Кто? — заорала я. — Кто тебя привел? Кто снимает тебе эту квартиру? Кто ты такой? Отчего по твоему слову умирают люди, которым бы еще жить да жить?

Я вела себя абсолютно неверно. Нужно было успокоиться, задавать вопросы строго по одному, потому что он был полностью открыт мне. Не нужно было вываливать на него все то, что скопилось у меня внутри. Но мое агрессивное, взвинченное состояние требовало выхода. Примерно то же самое было, когда еще в «Сигме» нас проинъектировали сильным стимулятором на базе амфетаминов. Помню, как мой старый друг и напарник Костя Курилов исследовал все уголки казармы, где мы временно дислоцировались, а потом, не зная, куда себя девать, стал отжиматься на кулаках, а сверху, на спине Кости, лицом в потолок, сосредоточенно лежала я и выполняла какое-то китайское хитрое упражнение — синхронно с тем, как Курилов отжимался, поднимая и свой, и мой вес.

Аладьин не двигался. Я трясла его и сыпала вопросами, стараясь разбудить дремавшие в нем информационные потоки. Ведь я хотела узнать от него так много! И если он знает, он все-все мне скажет! Все! Ну вот. Кажется, задвигался. Он разлепил сырые, серые, словно плохо пропеченные губы и сказал:

— Калейдоскоп. Это такая детская игра, когда из осколков разноцветного стекла собирается картинка. Я тебя узнал. Ты вышла из той квартиры, из квартиры того, толстого, носатого. Его должны убить, да? Он умер. Или он не умер?

Он открыл сначала один, потом второй глаз. Аладьин говорил про Маркаряна. При этом он сказал это с таким видом, как будто недоумевал: «Как это — его не убили?» С таким выражением раздосадованный отец говорит дочери: «Как, ты не купила кефир? Это безобразие!»

Я сказала:

— Вот теперь ты начал говорить ближе к теме. Я вот хочу у тебя спросить…

— Тс-с-с!!! — перебил он меня, приложив к губам длинный тощий палец с обгрызенным ногтем. В его приоткрытых тусклых глазах промелькнуло лукавое выражение. — Тс-с, тихо. Я все равно прогуляться хотел. Так что нет времени. У тебя нет времени, да! Тебе должны позвонить! Вот сейчас. Дз-з-з!!

Я машинально потянулась рукой к сумочке, в которой лежал мобильный телефон, и тотчас же услышала божественную мелодию из балета Чайковского. Ту самую, на которую Боря Моисеев и Коля Трубач, кривляясь, пропели: «Проста-а-а-а Щелкунчик! Щел-кун-чик!» Нет, побледнела я не оттого, что мне не нравилась эта мелодия.

Просто именно она была установлена на все входящие на моем мобильном телефоне.

Кто-то мне звонил.

* * *

Честно скажу: у меня вдруг онемели руки.

Что-то холодное прокатилось по моей спине, выбивая из позвоночника ледяные искры. Конечно, я далеко не робкого десятка, в ином случае я просто не работала бы по своей профессии, а до того меня не взяли бы сначала в секретный режимный институт, а потом — в спецгруппу «Сигма». Честно говоря, я боялась даже посмотреть на дисплей, где высветился бы номер звонившего. Наверно, я нисколько не удивилась бы, если бы увидела номер: 666-13-13, Преисподняя, абонент Сатана.

Сидя на полу, Аладьин улыбался мне во весь свой кривоватый рот, показывая новые белые зубы. Мне вдруг стало так жутко, что я выбежала из комнаты в прихожую, а оттуда машинально вывалилась на лестничную клетку. Только тут я глянула на трезвонивший телефон и увидела, что это… Вова Крамер.

Он звонит в самое неподходящее время!

Я нажала кнопку и приложила телефон к уху:

— Да, Вова!

— Привет, Женя. Ты где?

— Да так, — сказала я сквозь зубы, — практически… нигде. А ты что звонишь, по делу или просто так?

— По делу.

— Да?

— Да. А дело такое: давай напьемся, а? А то последнее время я просто как на иголках. Ты же ведь слышала, что на мою квартиру… то есть не квартиру, а халупу по месту прописки… напали. Меня чуть не убили.

— Правда, что ли? — осведомилась я. — Кто?

— Не, о таких делах — не по телефону. Давай встретимся.

Я оглянулась в сторону захлопнутой двери квартиры, из которой я только что вышла, и почувствовала невероятное желание бежать от нее, бежать как можно дальше. В голове вдруг всплыла одна из фраз этого жуткого типа, этого Аладьина: «Я все равно прогуляться хотел…» Тем более, он сейчас под препаратом. Выследить? А будет ли толк? Вова звонит, а в его присутствии моя нервная система всегда расслаблялась. Правда, в последнее время Вова сам стал попадать в неприятности и заодно меня вовлекать… Так или иначе, решение созрело.

— Вот что, — сказала я. — Буду стоять на Московской, у кафе «Брудершафт». Знаешь такое?

— Да. Я там неделю назад справлял день рождения своего друга. Там пиво хорошее подают и бифштекс.

— Я буду поблизости, в машине.

— В своей машине? — лукаво спросил Вова Крамер. — Или в чужой?

Но мне было не до его двусмысленных шуток.

— В своей, — отозвалась я. — Красный «Фольксваген Пассат».

— У тебя же был «Фольксваген-Жук», и ты его очень хвалила, хоть и старенькая модель. Значит, сменила машину?

— Да, новую купила, — на автопилоте ответила я. — А «Жук» у меня и сейчас есть. На нем тетушка иногда ездит за город.

— Ездит? Сама? Да, она у тебя современная женщина. Ладно, договорились. Я минут через тридцать буду.

— Ты далеко?

— Не очень.

Я сложила телефон и нервно сунула его в сумочку. «Я все равно прогуляться хотел…» Эта аладьинская фраза криво и размашисто выцарапалась в моем мозгу, как ржавым гвоздем накорябанная на заборе. Куда он пойдет? Он до сих пор не сказал еще ни одного лживого слова: сбылось все! Даже то, что касалось моего телефона и входящего звонка, который на него и поступил.

Я не очень верю в экстрасенсорику, хотя в моей практике случались прецеденты, которые с некоторой натяжкой можно было отнести именно к этой сфере человеческого бытия. Нет, в экстрасенсорику я все-таки верю! А не верю я предсказаниям о будущем. Даже о ближайшем. Вроде того, что в следующие пять секунд на мой мобильный поступит входящий вызов.

…Когда я выходила из подъезда Аладьина, я была очень близка к тому, чтобы уверовать в предвидение будущего. Только что пообщалась с одним таким Нострадамусом…

* * *

Я недаром назначила Крамеру встречу возле бара «Брудершафт». Бар был в самом деле весьма приличный, однако же кое-что другое послужило решающим фактором для этого выбора: со стоянки прекрасно просматривалась арка аладьинского дома. Если Аладьин и правда пойдет погулять, то он выйдет только из нее. Если, конечно, не будет крутиться во дворе. Впрочем, если он будет топтаться там, он мне будет неинтересен. Он собрался куда-то. Куда же он пойдет?

Да еще в таком состоянии — под моим препаратом!

Без сомнения, на него как-то действует свет. Не зря он никогда не включает верхнего освещения. На улицу выходит, но в пасмурные дни. И эта фраза: «Испугался фонаря». Включенный электрический свет подействовал на него даже больше, чем мой препарат! Черт знает что! Одно неоспоримо, — я тряхнула головой, — одно не вызывает никакого сомнения: исполнитель — не он, и не мог человек, который на самом деле является неадекватным ли, блаженным ли, слабоумным, проделать все те сложнейшие операции по устранению лиц, перечисленных в моем списке.

Я вытащила список из кармана. Смутные, не до конца оформившиеся мысли вызревали в моем мозгу. Но будет ли логический конец этому процессу? Хотелось бы получить наконец ключик — невесомый такой, внешне малосущественный ключик, который отомкнул бы ситуацию, словно большой, добротный и неподатливый сейф.

В салон моей машины заглянули. Я даже вздрогнула, так углубилась в свои мысли. Впрочем, это, разумеется, был Крамер. Взял моду пугать меня!

Он прищурил глаза и некоторое время разглядывал мой грим. Я пришла ему на выручку:

— Я это, я! Садись. Машину узнал, а владелицу — не очень?

— Я думаю, — неспешно начал Вова с грузинским акцентом, неспешно усаживаясь в машину, — что такая маскировка свыдетельствует о ващей прынадлежности к левотроцкистскому блоку. Ми вас расстреляем. Как ви думаете, таварыщ Берия?

Я махнула рукой:

— Кроме товарища Берии, имеется еще сто претендентов на то, чтобы нас грохнуть. Ну, рассказывай, что там с тобой произошло?

— А что? — буркнул Вова. — Да ничего особенного! Пришел домой после того, как выпустили после допроса. Тебя-то вызывали?

— Да, я переслала показания, — неохотно отозвалась я. — У меня в этом ведомстве много знакомых. Лично светиться не стала. Так что у тебя произошло?

— Из квартиры меня выкинули, — сказал Вова. — Ее же для меня фирма снимала. И всех девчонок, которые со мной были, уволили. Разогнали всех.

— Как у Ани плечо? — спросила я.

— Нормально… Никак не можешь простить нам побега из твоей конспиративной квартиры? А плечо у нее ничего. До полного выздоровления далеко, но правой рукой шевелить уже может.

— Правое плечо… правая рука, — пробормотала я и вдруг увидела выходящего из арки человека. Человека в сером плаще, того самого, которого я ждала. Это был Аладьин.

— Вот что, Вова, — поспешно произнесла я. — Меня интересует один человек. Вон он идет. Я его выследить хочу. Боюсь, что он большой интерес для меня может представлять.

Крамер глянул в указанном мною направлении.

— А, этот? — осведомился он. — Который садится в троллейбус?

— Этот самый. Я еду за ним, а ты рассказывай по пути о своих злоключениях.

— Э, а «Брудершафт»? — разочарованно протянул он. — Я это… выпить хотел пивка, только… деньги вот…

— И ты хотел выпить за мой счет, — резюмировала я. — Это ясно. Ну не пойду же я туда в таком виде? Мне сейчас лет пятьдесят в таком прикиде можно дать. Подумают: мать с сыном. Или, того хлеще, старая кляча молоденького спаивает. Ладно, — махнула я рукой, — если все нормально закончится, будет тебе пиво. И даже водка. Только не сию минуту.

— Ну так поехали за троллейбусом, — буркнул он.

Аладьин вышел у автовокзала. Там он некоторое время потоптался у кассы, потом купил билет и сел на лавочку. Подошел автобус номер 256. На нем честь честью красовалась табличка: ТАРАСОВ — КРАМИНСК.

Краминск — городок в сорока-пятидесяти километрах от Тарасова. Ну что ж, последую за Аладьиным до конечного пункта. «Решил совершить прогулку…» Хорошенькая «прогулка»! Но ведь и тут — не обманул.

Глава 19 ГОРОДОК КРАМИНСК

— Наверное, показалось, — настороженно сказал Крамер, когда мы въехали на окраину небольшого городка, название которого отложилось в памяти каким-то раздавленным кляксовым пятном. — Может, никакого «хвоста» и не было?

Полдороги Вове казалось, будто нас кто-то «ведет». Хотя я, со своей профессиональной наблюдательностью и чутьем на подобные «хвосты», ничего не заметила.

— Теперь уже не суть важно, — сказала я. — Я за рулем больше трех часов, и что-то есть захотелось. Только кажется мне, что с этим Аладьиным мы еще досыта наедимся и завтраков, и обедов, и ужинов — по самое «не хочу»!

Вова взглянул на часы и сказал:

— Да уж, пора пожрать. Восьмой час. Пригородные автобусы вряд ли пойдут обратно так поздно. И куда этот твой Аладьин поперся на ночь глядя? Ты говорила, что он прогуляться хотел? Нехилая прогулочка!

— Это верно.

На улице было сумрачно. Густые, словно прокуренные сизые тучи висели низко, словно угрожали упасть с неба на тротуары. Черные полосы, делавшие небо похожим на шкуру леопарда, протянулись через серые покрывала осенних туч, моросил противный дождь, не сильный и не мелкий, напоминавший щупальца грязных медуз, шарящие по стеклу. Я включила «дворники», но все равно лобовое стекло залепляло мутной изморосью. Вести машину по сырой трассе было трудно и неприятно, неприятно тем более что нельзя было поддерживать высокую скорость на всех участках пути. Да и автобус, в котором сидел Аладьин, едва ли смог бы соревноваться в скорости с моей машиной. А я не любила тащиться, как говорится, почти пешим ходом: хорошая машина — она на то и существует, чтобы питать кровь адреналином скорости.

Но приходилось терпеть.

Автобус проехал мимо стелы с надписью «Краминск», похожей на огромный кариесный зуб, свернул направо и двинулся к конечной остановке примерно в двухстах метрах от стелы.

— Может, он в какую закусочную или гостиницу зайдет, — непонятно почему предположил Крамер, имея в виду, конечно, нашего странного фигуранта. Бедный Вова, кажется, тоже страшно оголодал. Он собирался еще в «Брудершафте» перекусить, да вот не сложилось.

Мы проехали вслед за автобусом по грязной улице, изобилующей колдобинами. Никаких закусочных я на ней не увидела, равно как не оказалось тут ни одного человека. Зато скелетом вымершего динозавра застыл металлический остов какой-то искореженной ржавой громадины: то ли краном был при жизни, то ли еще чем-то механизированным…

Единственным живым существом, которое я заметила, пока выворачивала на эту улицу (помимо тех, кто сидел в медленно тащившемся автобусе), был большой поджарый пес с облезлыми боками. Он копался в опрокинувшемся мусорном контейнере. Лежавшего возле той же мусорки мужика в рваной телогрейке и тапочках на босу ногу, густо выводящего носовые трели, я не сочла разумной живностью.

— Н-да… — разочарованно пробормотал Крамер. — Кажется, закусочную тут надо еще поискать… А этот Аладьин уж…

— Что за городишко! — вздохнула я, провожая взглядом и бомжа, и собачку, и ржавый скелет крана, и резко увеличила скорость. Фиксировать наличие живых существ на улице населенного пункта было делом довольно-таки затруднительным. Когда я, включив вторую передачу, пристроилась вслед за автобусом, на дорогу выкарабкалась какая-то ретивая старушка-аборигенка. Она приволакивала ногу и тащила внушительную тележку с каким-то скарбом. Машины она, по всей видимости, не видела, и мне стоило большого труда затормозить и не вылететь при этом с дороги, впечатавшись в деревянный заборчик или тем паче в стену дома.

Мою машину развернуло задом наперед и юзом протащило до еще одного мусорного контейнера, который тут же и опрокинулся. Крамера отбросило на спинку сиденья, он охнул, а старушка облаяла меня трехэтажным матом — о, наш провинциальный фольклор! — и скрылась за углом дома. Автобус в этот момент причалил к конечной остановке.

— Выходят, — буркнул Вова.

— Да вижу я!

Крамер отмахнулся от меня, и в этот момент из проулка прямо на нас выскочил черный джип. Он свернул прямо перед нами и, старательно объезжая все колдобины, медленно поехал по дороге. Эта, с позволения сказать, дорога была так узка, что я не могла обогнать невесть откуда появившегося монстра. Крамер затеребил мой локоть и стал бормотать что-то о том, что номера, кажется, те же, что у «хвоста» на трассе. Черный джип резко увеличил скорость, я, обрадовавшись, что можно ехать побыстрее, синхронно перешла на следующую передачу… но тут вдруг авто впереди резко затормозило, полетели ошметки грязи, я вдавила до упора педаль тормоза, но это уже не помогло. Моя машина проползла по грязи и послушно ткнулась в задний бампер джипа.

Судя по побелевшему вытянувшемуся лицу Крамера, звук удара прозвучал в его ушах погребальным звоном.

Кажется, все ясно…

Это случилось в пятидесяти метрах от злополучного автобуса, в котором сидел Аладьин.

— Твари, — выговорила я в сердцах, — подставились под меня! Точно, подставились. Быть может, это те самые, которые отделали под орех Карасева и этого, второго… Феоктистова. А может, и…

И я выразительно глянула на Крамера. «Может, и те самые, что посетили тебя, Вова, в твоей коммуналке», — вот что я хотела сказать, да не успела.

— Странно только: раз они пасут и охраняют этого Аладьина, почему он поехал на автобусе, а не в джипе, — проговорил Вова.

Впрочем, тут нам стало не до рассуждений.

Из джипа, отчаянно матерясь, вышел здоровенный толстый парень и в остервенении хлопнул дверью так, что едва не вылетело стекло. Я осталась сидеть на месте, Крамер, кажется, вцепился в собственные коленки, как утопающий за соломинку, и тихо осквернял пространство салона ругательствами. Парень из джипа бросил на меня злобный взгляд.

— Ты что же это, сука! — заорал он и со стремительностью, которую сложно было заподозрить в этом грузном, неуклюжем теле, подскочил к моей машине. — Ты куда прешь, шалава драная!

И, не утруждая себя дальнейшими разглагольствованиями, он рванул на себя дверцу моей машины так, что та с жалобным стоном сорвалась с петель и осталась в его руках. Крамер икнул, а мне подумалось, что, кажется, это вполне могут быть ребята из той же епархии, что накануне разгромили его дом. Кажется, он кого-то из них узнал.

Из джипа не спеша извлекли свои телеса еще три типчика: двое малопривлекательной внешности молодых людей с обритыми питекантропскими черепами, с телосложением по образцу «косая сажень в плечах», и невысокий белокурый хлопец со смазливым нахальным лицом и такой ядовитой улыбкой на красивых губах, что предыдущая парочка показалась мне вполне добродушной и безобидной.

Толстяк, оторвавший дверь моей машины, швырнул ее о грязный асфальт с такой силой, что стекло веерными брызгами разлетелось по всей улице, а в моих ушах поплыл жалобный звон.

Я нарочито медленно вышла из машины (сумочка с пистолетом — на плече) и произнесла, стараясь говорить сдержанно и миролюбиво:

— Куда же вы лезли? Смотреть надо, куда едете. Что ж ты не смотрел в зеркало, когда я на обгон пошла?

При этом я посматривала в сторону автобуса, где должен был сидеть Аладьин. Из него уже вышли несколько старушек и один пьяный мужичок в грязных донельзя сапогах.

Все вышедшие из автобуса смотрели в нашу сторону.

— Так что, ребята, давайте разойдемся миром, — предложила я.

— А она еще и речи говорить умеет, — произнес белокурый со все той же препоганенькой улыбочкой. — Мамаша (я была во всей той же «пятидесятилетней» амуниции), ты же попала, как Вильгельм Телль в яблочко на голове своего сынули! На такие бабки влетела, что и Бен Ладен не позавидует, будь он неладен. Кстати, с тобой вот хороший человек едет. Ты даже не знаешь, какой он хороший!

Я улыбнулась, хотя поводов для улыбок у меня было гораздо меньше, чем, скажем, у того же белобрысого. По крайней мере, так полагал он сам.

— Вот что, — проговорила я, — давайте-ка вызовем сюда молодых людей из ГИБДД и тогда и разберемся, кто куда попал и кто кому не позавидует.

Крамер, наверно, подумав, что негоже женщине объясняться, в то время как мужчина сидит в машине, высунулся из окна и сказал судорожно:

— Мужики, давайте спокойнее. Нужно сюда автоинспекцию, а если угодно, вот удостоверение у нее есть, и…

— Тогда уж сразу затребуем санкции международного Гаагского суда, — проговорил белобрысый и, достав из кармана небольшой синий футляр, нацепил извлеченные оттуда очки на переносицу и воззрился на меня с оскорбительным, откровенно издевательским интересом.

— Я вижу, что вы получили образование сверх положенных по профилю вашей деятельности пяти классов в десятилетке плюс пяти лет по ходке, — не удержавшись от сарказма, проговорила я.

— Так эта шалава еще и крысится, — проговорил один из бритого дуэта. В его голосе звучало удивление: вероятно, он, профессиональный выколачиватель денег из своих меньших (по размеру) братьев и сестер, не понимал, как одна женщина может возражать сразу четырем мужчинам. — Ладно, ты, баба, поезжай, а этого хлопца нам оставь. Понятно тебе, мамаша? Тебя мы не знаем и знать не желаем, а вот этот цыпик…

— В общем, так, — проговорил белобрысый, который, очевидно, был у них за главного. — По-хорошему не понимают. Я думаю, вам придется проехать с нами.

— Это куда еще? — тихо осведомилась я.

— Для решения проблемы долга. И оплаты моральных затрат, — сладко продолжал очкастый.

— А выломанная дверца будет включена в сумму долга? — неожиданно вмешался Крамер, не торопясь вылезать из машины.

Белобрысый равнодушно пожал плечами и произнес:

— В машину этого козла. А баба сама нарвалась. Ее тоже забираем, мало ли что…

И пошел к джипу, даже не дожидаясь начала исполнения своего приказа.

Толстый рванулся ко мне, и если бы я не выскользнула из зоны досягаемости его внушительного брюха, по-видимому, являющегося главной ударной силой этого молодого человека, то мне пришлось бы плохо: меня просто размазало бы по стойке кузова собственной машины. Но я успела — успела броситься влево и в полете врезать толстому под ребра, как «ножницами» бьют по мячу в падении футболисты. Взвилась моя старомодная плиссированная юбка. Толстый парень выпучил глаза, а вслед за ним — и все остальные. Наверно, никто не ожидал такой прыти от старой клуши! Хорошо еще, что я в полную старуху не загримировалась. Бабку-воительницу.

Участь футбольного мяча, по всей видимости, не вдохновила толстого, потому что он икнул, перегнулся вперед и впечатался лбом в ту самую стойку, тесного контакта с которой я только что избежала. Ударившись, он осовело попятился, поскользнулся в грязи и упал — да надо же, так неудачно, что его приложило — вновь головой, но уже затылком! — о бампер собственного джипа. Удар был такой силы, что отскочили и повисли номера, болтаясь на одном уцелевшем креплении.

Кстати, номера-то оказались навесными, фальшивыми. Под ними были другие — чистенькие, не забрызганные грязью. Московские!

Я успела бросить только один взгляд на эту картину. Двое бритых оказались не такими уж медлительными и громоздкими, как можно было предположить. Один мгновенно встал в боевую стойку каратиста и попытался достать меня ударом правой ноги. Второй оказался еще оперативнее: он выхватил из-под куртки пистолет и, направив на меня, заорал:

— Лежать, сука, замочу!

Но выстрелил не в меня, а в Крамера, который сидел в машине. Хотя Вову, кажется, белобрысый потребовал взять живым. Пуля рассадила лобовое стекло и наверняка угробила бы Вову, если бы он сохранял прежнее положение. Но, на его счастье, он слишком впечатлился моим мастерским ударом, отчего и высунул в окно физиономию с всклокоченными волосами и выпученными глазами. Пуля всего лишь продырявила подголовник кресла.

После этого и худший идиот, чем мой Вова Крамер, понял бы, что из машины пора вываливаться — с прямой целью сохранить в целости и сохранности голову, задницу и прочие органы. Он открыл единственную уцелевшую переднюю дверцу — и плюхнулся в грязь, разбрызгивая жирные ошметки. Дальше наблюдать бултыхание г-на Крамера в грязи и водяных брызгах я не могла. Потому что один из амбалов накатил на меня, как на шарнирах, на коротких мускулистых ногах и выбросил вперед мощный, размером с недозрелый арбузик, кулак. Если бы он попал мне в лицо, то мне, несчастной хрупкой девушке, потребовались бы в лучшем случае услуги стоматолога и пластического хирурга, а в худшем я просто поступила бы на попечение патологоанатома. Но, к счастью, я не была ни несчастной, ни такой уж хрупкой. И потому я успела уклониться от наглого выпада. Дикая ярость вскипела во мне. Тем более — пока я тут барахтаюсь, может ускользнуть Аладьин, на которого я потратила столько времени.

А тут эти уроды мешают!

Ничтоже сумняшеся я ударила моего соперника в солнечное сплетение. Он молча отскочил и, приложив ладонь к животу, согнулся «крючком». Второй здоровяк, стрелявший в Вову, увидев, как я приложила его напарника, не стал мудрствовать, а просто прицелился в меня. Я упала и бросилась ему в ноги. Ничего иного мне не оставалось. Мой хитрый маневр сбил его с копыт. Я изогнулась и пнула его ногой в кисть, выбив пистолет.

Он рыкающе взвыл и схватился за покалеченную кисть. Подоспевший Крамер с силой ударил его ботинком под коленную чашечку. Парень рухнул, как будто его приложили остро отточенной косой.

Были в моем горизонтальном положении два минуса. Во-первых, я вся перемазалась в грязи. Во-вторых, я не успела уклониться от тычка толстяка, который очухался от удара о стойку и с багровым, оплывающим кровью шрамом на лбу ринулся в атаку. Здоровенная ладонь с короткими пухлыми пальцами, как резак гильотины, рухнула мне на шею жестким, как полено, ребром. Ощущение было примерно таким же, как если бы на меня из окна сбросили массивный цветочный горшок, скажем, с карликовой пальмой.

Я рухнула на асфальт и в ту же секунду почувствовала непереносимую, раздирающую боль в левом боку — вероятно, мне хорошо всадили под ребра. Несдобровать бы мне совсем, но тут на меня полилось что-то теплое, липкое, я машинально дернулась в сторону, и на асфальт, где я только что лежала, рухнула массивная туша толстяка. И вдруг промозглый воздух был словно рассечен пронзительным воплем. Глухой всхлип липкой осенней грязи резко оборвал его.

Превозмогая боль, я поднялась и стряхнула с одежды грязевые лепешки. Осталось на мне раза в три больше мусора. Я увидела Вову Крамера: держа в руке монтировку, он как раз замахивался на одного из амбалов. А перед этим он, похоже, проломил череп толстяку. Тот, на кого замахивался Крамер, вдруг взвизгнул тонко, по-бабьи, но этот звук был заглушен внезапным ревом движка джипа, вееры грязи полетели из-под колес, взвился мутный сноп брызг, и джип унесло. Уехали!

В грязи остался валяться только толстяк, которому Крамер действительно проломил череп злосчастным ударом монтировки. Туша его неподвижно валялась на бордюре, и из-под нее выбегал тоненький темный ручеек, растекаясь на несколько струек. На обочине дороги перекатывался с боку на бок один из амбалов с поврежденной Крамером ногой. Он стонал и корчился на асфальте, схватившись обеими руками за колено. Несчастного, кажется, посчитали лишним в салоне джипа. Этот белобрысый посчитал. Да, он у них главный.

Крамер встал на четвереньки и начал как-то по-собачьи отряхивать грязь с плаща.

— Ну и ну… — выдохнула я. — А ты еще говорил… что тебе показалось насчет «хвоста»!

Крамер, все еще сидя на асфальте, взглянул на картину недавнего побоища и, разведя руками, выговорил лишь:

— Ну, блин!..

— Как сказал слон, наступив на Колобка, — зло откомментировала я.

— Эти уроды были в моем доме, они хотели меня сцапать или просто грохнуть, — сказал он. — По крайней мере, вот этот, белобрысый, там был! Честное слово, мне надоели эти батальные сцены! Ну сколько можно! Хотели, называется, попить пивка в хорошем кафе, в «Брудершафте»!

Я оглянулась в сторону автобуса и увидела удаляющуюся от него фигурку в сером плаще. Аладьин, конечно же, это он! Я кивнула Вове:

— Последи за ним! Потом звякнешь мне на мобильный.

— Раскололи твой мобильный, — сказал тот без особого оживления. — Черт с ним. Постараемся быть побыстрее! Но только прежде я пару вопросов задам ребятишкам…

Задавать эти вопросы толстяку с пробитой головой, лежащему носом в луже, было бы явно бессмысленно. Потому я и Крамер направились к парню с поврежденной ногой.

Я, наклонившись над ним, приставила пистолет к его голове и сказала:

— Ну, кто вас послал? Кто?

— Да пошла ты! — прохрипел он, не проявляя ни малейшей фантазии в своем коротком ответе.

— Вы из Москвы, — сказала я. — У вас московские номера под фальшивыми тарасовскими. Кто вас сюда прислал?

Белобрысый продолжал отрицать все на свете.

— Вот что… ты, — с трудом проговорил парень, — я вам все равно… так что не… а ты, сука!.. — рявкнул он на меня так, как будто не лежал в грязи с перебитой ногой, а стоял надо мной с пистолетом и выбивал из меня нужные сведения. — Ты, тварь, вообще радуйся… ты полезла не в свое дело! А я, — неожиданно спокойно прибавил он, — а я все равно ничего не знаю, так что можешь не корчить из себя следака.

Крамер вдруг коротко размахнулся и пнул его ногой с такой силой, что парень дернулся и потерял сознание.

— Зачем? — воскликнула я. — Он… сказал бы…

— Что я, с ним сюсюкаться буду, они меня чуть не убили… — ответил он с яростью. — К тому же, ты сама говорила, что у нас нет времени. Посмотри, где он, Аладьин этот. Кажется, пошел туда.

И он ткнул пальцем в серую пелену усиливающегося дождя.

— Ты прав, — решительно сказала я. — Нечего терять время. Поехали!

И я направилась к машине. Видок у нее был еще тот: дверь со стороны водителя оторвана, лобовое стекло прошито пулей, капот забрызган грязью — не определить, какого, собственно, цвета моя многострадальная машинка.

Старушки и пьяный дедок промокли под дождем, но от интересного зрелища оторваться не смогли. Теперь же медленно потянулись в разные стороны. Тема для разговоров на ближайший год теперь у них появилась. И превосходнейшая! Крамер подобрал валяющуюся в грязи дверцу и сунул ее в багажник.

— Агхиневегно, — визгливо добавил он, выбрасывая вперед руку с указующим пальцем, — не по-магсистски! Опогтунисты! Это меньшевистские штучки!

— Ты, Вова, неисправим, — устало сказала я.

Глава 20 ПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР НА НАДГРОБНОЙ ПЛИТЕ

Аладьин шел по дороге. Его серый плащ развевался на ветру. Я задумчиво произнесла:

— Кажется, понятно, куда он направляется.

— И куда? — осведомился Вова.

— На кладбище!

— Как бы нам с тобой туда не загреметь не вовремя, — буркнул он, — а то в последнее время все словно сговорились отправить нас в этом направлении. Вот и сегодня…

— Ты, кстати, так и не сказал, что они к тебе так привязались? Да еще с московскими номерами. Ты же в свое время жил в Москве?..

Он заметно скривился:

— Да ты в свое время тоже жила в Москве, если уж на то пошло, Женя. И вообще…

— Ладно, — сказала я. — Потом поговорим.

А Аладьин все шел вперед. Он брел, опустив голову, и глядел себе под ноги.

Я оказалась права относительно его маршрута.

Маленькое местное кладбище располагалось на холме, рядом с котловиной, которую последние дожди превратили в настоящее болото. Несколько участков, размещенных на просевшем пласте почвы, ушли под воду. И то, что предстало передо мной в рассеянном вечернем свете сквозь клочковатые тучи, уцелевшие после недавнего дождя, оказалось неожиданно жутким. Черная громада кладбищенского холма, изогнутый металлический хребет ограды, черная щетина леса неподалеку — все это казалось неописуемо далеким от малейшего очага цивилизации.

— Мрачновато тут, — сказал Вова Крамер. — А наш подопечный-то куда делся? Включи фары!

Дальний свет фар отразился от спокойной глади воды, над которой там и сям торчали покосившиеся разлапистые деревца, черные кресты и ограды — и выхватил из клубящегося полумрака несколько могил, силуэты деревьев и метнувшуюся вдоль ограды темную фигурку. Свет вспугнул ее, словно зайца. Фигурка качнулась и побежала в глубь кладбища.

— Ну вот, спугнули! — недовольно сказала я.

— Таинственный тип, — отозвался Крамер. — Только мне кажется, зря мы сюда приперлись. Только проблемы себе заработали! С этими уродами! Единственное, конечно, что мы можем узнать… чью могилу он посетит? Потому что…

— Мне тоже кажется, — перебила я, — что Аладьин — это кличка, псевдоним. Наверно, ходил с этой лампой, а самая известная по сказкам лампа — лампа Аладдина. А кто-нибудь не понял, решил, что Аладьин — просто фамилия такая.

Крамер неуверенно кивнул.

Я вышла из машины.

— Пойдем. Глянем, где он там. Только, толку от этого будет…

Под ногами была чахлая, словно изжеванная желтая травка. Торчали лопухи. Покосившийся, ушедший в воду край маленького кладбища выглядел жутко: торчащие из воды, словно призрачные тени из слепого матового зеркала, кресты, памятники, голые осклизлые кусты и оградки. А над всем этим в напоенном стылым безмолвием воздухе висела впаянная в черный холм тень старой часовенки, вокруг которой было сосредоточено наибольшее количество могил.

Кажется, именно в том направлении ушел таинственный человек, которого мы так тщательно (и, похоже, безуспешно) преследовали.

— Да, тут невесело, — сказал Вова, оглядываясь по сторонам. — Лично мне даже больше нравилось в бункере у этого… у Маркаряна. Хотя кисло и там, и там. Хрен редьки не слаще, что называется.

— Вова, не зуди под ухо, — раздраженно сказала я. Под ногами чавкала вода, а я была так изваляна в грязи, что любая свинья на моем фоне показалась бы английской леди. — И так тошно, а тут еще ты со своим хреном!

Фраза прозвучала двусмысленно, Вова фыркнул. На этом обсуждение прекратили, и дальше наша прогулка по кладбищу проходила в молчании. На одну секунду мне пришла в голову идиотская мысль, что Аладьин на самом деле — покойник и пришел по месту прописки, на здешнее кладбище. Отсюда и все мистические штучки в этом деле!

Нет надобности говорить, что я ненадолго застряла на такой точке зрения.

Мы прошли еще немного и почти наткнулись на Аладьина. Быть может, мы и не заметили бы его, приняв его фигуру за валун или за неуклюжий памятник, так он сливался с грязью… но Вова Крамер вынул из кармана электрический фонарик. Луч этого-то фонарика и выхватил из темноты коленопреклоненного Аладьина.

Он был внутри небольшой, слегка покосившейся оградки. Стоял прямо на надгробной плите, спиной к памятнику. Он опустил голову низко-низко, с длинных черных волос стекала вода, попадая ему за воротник, но он, казалось, не замечал этого.

Лампа — поцарапанная, в нескольких местах закопченная керосиновая лампа — стояла рядом с ним на надгробной плите. Я некоторое время разглядывала его, он поднял голову и, не выказав никакого удивления, сказал:

— А, это вы. Ну зачем светить мне в глаза? Я не хочу светить в глаза, и вы не светите. Вас не хотят убивать, — вдруг взглянул он на меня, — но, наверное, придется, потому что вы разрушаете все.

Я застыла в неподвижности от этих диких слов. Язык мой сперва закостенел, а потом вдруг сам по себе брякнул:

— Может быть, Аладьин, вы мне и скажете, как именно я умру, а?

— Солнце светит, — бормотал он, — вода течет, снег идет… Все, все за меня. Что? — вскинулся он, и его длинный безволосый, почти женский подбородок попал в полосу света Вовиного фонарика. — А, это? Я не хочу ничего знать. Мне просто говорят, а я не могу уклониться. Хотите… вы умрете сегодня ночью? — спросил он. — Впрочем, вместо вас может умереть кто-нибудь другой, если у него желтые носки. Да, может быть, и так.

— Что-о? — воскликнула я. — Как? Откуда ты узнал про желтые носки? Что значит — желтые носки?!

— А что ты так всполошилась, — произнес Вова, — какие еще желтые носки?

— Дело в том, — волнуясь, произнесла я; Вова меня внимательно слушал, в то время как Аладьин сидел с совершенно отсутствующим лицом, — дело в том, что, когда мы удрали из загородного дома Маркаряна и ночевали на моей, так сказать, конспиративной квартире, я дала Маркаряну…

— Чев-во? — возопил Вова.

— …я дала Маркаряну желтые вязаные носки, — продолжала я, не замечая еще одной сомнительной двусмысленности Крамера, — потому что у него, у Гамлета, мерзли ноги. А ты слышал, что только что сказал вот он… Аладьин.

— Слышал… А что он сказал?

— Он сказал, что я, если захочу, могу умереть сегодня ночью. Но вместо меня может умереть кто-нибудь другой, если у него есть желтые носки! Понимаешь? У него, — я кивнула на Аладьина, все так же безучастно сидящего на могильной плите, — не бывает обмолвок, случайных фраз и слов, которые говорятся просто так. И все — ВСЕ — сбывается! Это тебе могли бы подтвердить хотя бы Бармин и Мельников. Если Аладьин упомянул про желтые носки, то он упомянул про ТЕ САМЫЕ желтые носки. Мелочь, но на таких вот жутких мелочах строится все!

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

В нашем издании вы найдете огромное количество рецептов салатов, которые помогут сбросить лишний вес...
История правителей почти всегда находится за завесой тайны, что рождает множество мифов, преувеличен...
Бушует магическое пламя. Плавится сталь клинков. Души выгорают в ярости битвы! Величественно гремят ...
Монография включает 2 главы: а) педагогические условия саморазвития студентов в поликультурной образ...
Эта книга откроет дверь во вторую молодость. Ее написала удивительная женщина, доктор философии и из...
В этой книге Дедушка Мороз собрал четыре русские народные сказки в пересказе выдающегося фольклорист...