Кто проспал начало войны? Козинкин Олег
…Не прошло и суток после обсуждения на Военном совете новых мер по повышению боевой готовности войск, как поступила телеграмма из Москвы. Генеральный штаб запрашивал: на каком основании части укрепрайонов получили приказ занять предполье? Такие действия могут спровоцировать немцев на вооруженное столкновение. Предписывалось это распоряжение немедленно отменить…»
Интересно ведет себя командующий. С одной стороны, он самовольно дает команды занять «предполье» и чуть не войну готов начать хоть завтра, а с другой — только по настоянию начальника штаба округа соглашается вернуть с полигонов артиллеристов и саперов в места дислокации?
«…В Москве, безусловно, обстановку по ту сторону границы знали лучше нас, и наше высшее военное командование приняло меры. 15 июня мы получили приказ начать с 17 июня выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. У нас уже все было подготовлено к этому. Читатель помнит, что мы еще в начале мая по распоряжению Москвы провели значительную работу: заготовили директивы корпусам, провели рекогносцировку маршрутов движения и районое сосредоточения. Теперь оставалось лишь дать команду исполнителям. Мы не замедлили это сделать.
На подготовку к форсированному марш-маневру корпусам давалось от двух до трех суток. Часть дивизий должна была выступить вечером 17 июня, остальные — на сутки позднее. Они забирали с собой все необходимое для боевых действий. В целях скрытности двигаться войска должны только ночью. Всего им понадобится от восьми до двенадцати ночных переходов. (Насколько войска брали «с собой все необходимое для боевых действий», поговорим подробно позднее.)
План был разработан детально. 31-й стрелковый корпус из района Коростеля к утру 28 июня должен был подойти к границе вблизи Ковеля. Штабу корпуса до 22 июня надлежало оставаться на месте; Зб-й стрелковый корпус должен был занять приграничный район Дубно, Козин, Кременец к утру 27 июня; 37-му стрелковому корпусу уже к утру 25 июня нужно было сосредоточиться в районе Перемышляны, Брезжаны, Дунаюв; 55-му стрелковому корпусу (без одной дивизии, остававшейся на месте) предписывалось выйти к границе 26 июня, 49-му — к 30 июня.
Чтобы гитлеровцы не заметили наших перемещений, районы сосредоточения корпусов были выбраны не у самой границы, а в нескольких суточных переходах восточнее…»
Именно об этих пяти стрелковых корпусах второго эшелона (резерва округа) общей численностью около 200 тысяч штыков, которые 16–18 июня начали выдвигаться к границе, и пишет А. Исаев в книге «Дубно. 1941. Величайшее танковое сражение Второй мировой». Управления 36, 37 и 49 стрелковых корпусов (т. е. командирский состав, частично рядовой и сержантский состав, а также сверхсрочники этих корпусов) участвовали во всех недавних войнах — Польском походе, Бессарабской и Финской кампаниях. Т. е. это были самые боеспособные и подготовленные части округа, имеющие боевой опыт! Следом за стрелковыми корпусами должны были двинуться еще 4 механизированных корпуса второго эшелона, около 140 тысяч бойцов (всего в КОВО было 8 мехкорпусов). Также Исаев указывает, что тогда же движение к границе начали еще три отдельные стрелковые дивизии этого округа, общей численностью свыше 40 тысяч штыков. А далее Исаев выдает замечательную характеристику того, что же происходило в последние дни перед 22 июня в КОВО: «Фактически выполнялись мероприятия, заложенные в план Прикрытия…»
«..Для контроля за организацией марша Военный совет потребовал послать в каждую дивизию представителей оперативного отдела штаба армии. Но их просто не хватило бы, поэтому пришлось привлечь офицеров и из других отделов.
…Все это вынудило напомнить генералу Пуркаеву мою давнишнюю просьбу об увеличении состава оперативного отдела. Присутствовавший во время разговора генерал Антонов покачал головой:
— Эх, Иван Христофорович, где там увеличивать. Говорят, Генеральному штабу приказано в двухнедельный срок наметить новое сокращение штатов центрального и окружных аппаратов на двадцать процентов… Так что и ты прикинь, с кем тебе расставаться.
— Где этот приказ? — раздраженно спросил Пуркаев.
— Сегодня или завтра мы его получим, — спокойно ответил наш специалист «по организации мобилизации».
— Вот когда получим, тогда и будем думать. — Помолчав, Пуркаев добавил: — А оперативный отдел я не позволю сокращать. Ищите за счет других отделов.
— Есть, Максим Алексеевич, — охотно согласился Антонов. Оставалось радоваться, что хоть сокращать начальник штаба запретил… (Приказ этот мы так и не успели выполнить: началась война. И мне впоследствии стало казаться, что просто не могло быть такого приказа за неделю до начала боев. Работая над этой книгой, я решил проверить, не подвела ли меня память. Оказалось, что такой приказ все-таки был.)…»
Интересно собирались устраивать «сокращение штатов центрального и окружных аппаратов на двадцать процентов» в Генеральном штабе за неделю до начала войны! Жаль, маршал не написал, кто в Наркомате обороны до такого додумался. Жаль, что не оставил воспоминаний генерал армии А.И. Антонов, который в июне 1941 года был начальником «Оргмобуправления» («…специалист «по организации и мобилизации»…») КОВО, а закончил войну начальником Генерального штаба. Антонов считался выдвиженцем и даже «любимчиком» Сталина, и он как раз и мог бы пролить свет на те дни и прояснить — какую долю ответственности несут должностные лица, по крайней мере, на уровне командующих округами. Однако в те годы, когда создавалась «версия от Жукова», Антонов и другие, через кого согласно их должностным обязанностям проходили все приказы и директивы из Генштаба в округа в последнюю мирную неделю, предпочли отмолчаться.
Таким образом, подытоживая воспоминания офицеров разного уровня в разных округах (особенно слова начальника оперативного отдела округа!), писавших свои воспоминания в разные годы и при разных правителях, выясняется, что в Прибалтике и на Украине воинские части начиная с 15 июня получали приказы из Генштаба на выдвижение к границе, на рубежи обороны. Стрелковые корпуса в КОВО и танковые дивизии в ПрибОВО поднимались по тревоге, при этом они были все укомплектованы до практически полных штатов личным составом из числа резервистов, призванных на «учебные сборы» еще в мае, были отмобилизованы и вооружены для ведения боевых действий. То есть все боевые части в Прибалтике и на Украине, получившие такие приказы (о чем прямо говорит Баграмян), по факту действительно были приведены в состояние «полной боевой готовности» приказами из Москвы! И, как пишет А. Исаев, в том же КОВО «фактически выполнялись мероприятия, заложенные в план Прикрытия…». Не по «собственной инициативе», не «вопреки тирану Сталину», а именно по приказу из Москвы. (При этом многие стрелковые части уже имели самое новое вооружение — самозарядные и автоматические винтовки СВТ-38, СВТ-40, АВС-36, АВТ-40. Около миллиона этих винтовок было в РККА на 22 июня.)
Итак, мы видим следующую картину. В штабы западных округов 15 июня из Москвы приходили телеграммы о выдвижении поднятых по тревоге частей в «районы сосредоточения» на «учения» (что по факту уже означает приведение частей этих округов в «полную боевую готовность», т. к. без приведения в боевую готовность невозможно отправить воинскую часть даже на учения). Командование этих округов отдавало приказы по округу частям второго эшелона, уже почти месяц укомплектованным личным составом и техникой для ведения войны на выдвижение этих частей на заранее определенные рубежи обороны к границе. Некоторые части, напротив, отводились от границы на заранее подготовленные рубежи (были ведь и части первого эшелона, находящиеся непосредственно у самой границы).
Однако при этом в целях маскировки разным частям предписывалось начинать выдвижение в разные дни — 17 и 18 июня 1941 года, и только командующие армиями должны были знать точное содержание телеграмм-приказов, директив из Москвы. Остальным офицерам сообщалось, что части убывают «на учения».
Также разным частям ставилось разное расчетное время прибытия на рубежи обороны.
Например, «..31-й стрелковый корпус из района Коростеня к утру 28 июня должен был подойти к границе вблизи Ковеля. Штабу корпуса до 22 июня надлежало оставаться на месте…» (в Коростене). Коростень находится в 300 км от границы и в 250 км от Ковеля по прямой (по дорогам от Коростеня до Ковеля около 300 км). Корпус должен был выйти из Коростеня 17–18 июня и прибыть в Ковель к 28 июня. 10 дней отводилось стрелковому корпусу на то, чтобы пройти 300 км. 30 км в сутки, «…от восьми до двенадцати ночных переходов…».
Если перебрасывать войска пешком, как это частенько бывало в ходе войны, то как раз 10 дней и надо на такой переход. Но в предвоенной армии должны были быть машины для перевозки личного состава, и даже в ночное время вполне можно проехать гораздо больше 30 км! Но самое главное то, что Ковель находится всего в 60 км от границы и связан с пограничными пунктами шоссе и железной дорогой. Интересно, сколько времени отводило командование КОВО приграничным частям первого эшелона на оборону Ковеля, если определяло время прибытия частям второго эшелона аж почти через неделю после нападения? Возможно, генералы считали, что за эти дни противник еще не продвинется так далеко в глубь страны. Возможно, еще сомневались в Кремле, что нападение произойдет именно 22 июня. А возможно, что даты прибытия в том же КОВО были назначены умышленно. При таком разбросе времени стрелковые корпуса после 22 июня не имели времени элементарно занять оборону и окопаться, не говоря уже о разведке местности и т. п. мероприятиях, вследствие чего вступали в бой с марша и были разгромлены по частям.
Впрочем, сроки маршей при необходимости можно было сократить, и в действительности эти сроки были изменены 18 июня приказами из ГШ (подробнее об этих приказах, подписанных Ватутиным, в главе о «протоколах Павлова»).
Вместе с приказами из Москвы на выдвижение частей второго эшелона «в районы сосредоточения» на «учения», а потом и на приведение оставшихся частей в «полную боевую готовность» командованию западных округов уже 15 июня 1941 года сообщалась вероятная дата нападения — 22 июня. Но командование КОВО ставит задачу частям округа прибыть в места сосредоточения к концу месяца. Сначала Кирпонос готов начать войну уже 10 июня и дает команды занять «предполье», за что получает нагоняй из Москвы, но, получив точные указания из Москвы на выдвижение 15 июня, дает команду частям преодолеть расстояние в 300 км аж за 10 суток! Жаль не пишет Баграмян, кто установил сроки выхода к границе для этих стрелковых корпусов — Москва или сам командующий Киевского Особого округа генерал-полковник М.П. Кирпонос, при котором и служил начальником оперативного отдела округа полковник И. X. Баграмян?
Почему я уверен, что командование западных округов, возможно, уже 15 июня (и точно — 18 июня) знало вероятную дату нападения? Об этом говорится в вопросе, поставленном перед генералами (и в их числе — генерал Пуркаев, начальник штаба КОВО на 22 июня) уже после войны: «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий?» Дело в том, что выход на границу осуществлялся в соответствии с Директивами НКО и ГШ от 13–18 июня, и 18 июня было дано прямое указание доложить о выполнении к 24:00 21 июня (об этом в последующих главах).
Может быть, рядовым командирам, как тому же замполиту танкового батальона ПрибОВО, и говорили 15 июня, что они убывают «на учения», но командующие округов, а от них и командующие армиями должны четко представлять себе, для чего их части убывают к границе. Знали о дате нападения командующие округов, и уж тем более знали о ней начальник Генерального штаба и нарком обороны. Наверняка они были извещены лично Сталиным, который и дал команду с 15 июня двинуть к границе войска второго эшелона — после того, как в газетах 14 июня было опубликовано то самое «Сообщение ТАСС», которое якобы дезориентировало командиров РККА и на которое Гитлер не дал никакого ответа.
Именно после молчания Гитлера в ответ на «Сообщение ТАСС» от 13–14 июня и дает Сталин команду двигать войска к границе с 15 июня!
И Г.К. Жуков в своих мемуарах подтверждает, что Тимошенко имел со Сталиным разговор 14 июня по телефону. Командование округов 15 июня получили телеграммы-директивы о начале выдвижения отдельных частей второго эшелона «на учения». А уже точное время было указано всем трем округам одновременно телеграммой Генштаба от 18 июня, о которой на суде по делу Павлова сказал начальник связи ЗапОВО генерал Григорьев.
После этого в Прибалтике и на Украине командованием были отданы сначала необходимые приказы частям второго эшелона начиная с 15 июня выдвигаться к рубежам обороны к границе, в «районы сосредоточения» (еще раз напомню, что невозможно провести «учения», не приводя части как минимум в «повышенную БГ»). А затем, после 18 июня, стали приводиться в боевую готовность и остальные войска этих двух округов. И тем более должны были быть подняты по тревоге и убыть на рубежи обороны оставшиеся части второго эшелона — 4 механизированных корпуса КОВО, что должны были убыть вместе со стрелковыми корпусами согласно майской Директиве. И все оставшиеся части в том числе. Правда, стрелковым частям второго эшелона в КОВО давалось «от восьми до двенадцати ночных переходов», и некоторые из них должны были прибыть в районы сосредоточения и обороны аж через 8 дней после 22 июня. Но получается, что некоторые механизированные корпуса вообще остались в местах довоенной дислокации?
Однако получив 18 июня распоряжения о приведении в «боевую готовность» всех частей своих округов и точную дату нападения — 22 июня, у командования западных округов было время дать команды на ускорение маршей для своевременного прибытия стрелковых частей второго эшелона в районы сосредоточения и для занятия рубежей обороны в 30–50 км от границы, как было предусмотрено Директивой Наркомата обороны от начала мая 1941 года. Ведь еще в начале мая округа получили «…оперативную директиву Народного комиссара обороны, которая определила задачи войск округа на случай внезапного нападения гитлеровцев на нашу страну…», в которой действия округов расписывались достаточно подробно. Согласно этой майской Директиве в округах к концу мая должны были отработать новые «Планы прикрытия» и ждать отдельного приказа на введение в действие этих Планов. В частях второго эшелона, что начали выдвигаться к границе после 15 июня, находились представители оперативного отдела штаба округа, подчиненные полковника Баграмяна.
Маршал И.Х. Баграмян и сообщает, что было в той майской Директиве наркома С.К. Тимошенко:
«В первом эшелоне, как и предусматривалось планом, готовились к развертыванию стрелковые корпуса, а во втором — механизированные (по одному на каждую из четырех армий). Стрелковые соединения (первый эшелон) должны были во что бы то ни стало остановить агрессора на линии приграничных укреплений, а прорвавшиеся его силы уничтожить решительными массированными ударами механизированных корпусов (второго эшелона и резерва) и авиации. В дополнение к плану прикрытия директива наркома требовала от командования округа спешно подготовить в 30–35 километрах от границы тыловой оборонительный рубеж, на который вывести пять стрелковых и четыре механизированных корпуса, составлявшие второй эшелон войск округа. Все эти перемещения войск должны были начаться по особому приказу наркома…»
«Особый приказ наркома» на «перемещения войск» поступил в западные округа 15 июня 1941 года (это было воскресенье). Однако в те дни еще оставалась надежда сдвинуть дату нападения на более поздний срок или даже «отменить» ее. Именно с этой целью нарком иностранных дел СССР В.М. Молотов пытался добиться личной встречи с Гитлером. Параллельно по линии разведки проводились последние проверки сроков нападения. После облета границы 18 июня стало ясно, что немецкие войска готовы к удару, нападения следует ждать со дня на день, и 22 июня стало реальной датой. Именно после этого вечером 18 июня и дается шифровка-телеграмма Генштаба в западные округа о приведении в полную боевую готовность всех частей этих округов и сообщается предельно вероятная дата нападения — 22 июня 1941 года. Дату нападения в телеграмме сообщили тем, что установили срок исполнения указаний — в телеграмме ГШ от 18 июня срок исполнения стоял к полуночи 21 июня (об этом чуть позже).
После получения этой шифровки 19–20 июня у командования западных округов еще оставалось время на то, чтобы ускорить марши стрелковых частей второго эшелона, поднять оставшиеся части второго эшелона (мехкорпуса) и части резервов и ускорить и их выдвижение на рубежи, им предназначенные. Однако в реальности этого не произошло (точнее это было сделано частично только в Прибалтике и еще одном округе, но об этом подробнее — чуть позже). Видимо, военное руководство округов было уверено, что только в Польше и во Франции вермахт использовал тактику стремительных прорывов, блицкриг, а в России немцы будут тратить недели, чтобы пройти 30–60 км от границы, пока механизированные части не прибудут к месту боев… (И по замыслу нашего командования стрелковые части первого эшелона, стоящие непосредственно на границе, и должны были обеспечить частям второго эшелона возможность выйти на свои рубежи…) Впрочем, похоже, что так «думали» за вермахт только Кирпонос и Павлов, командующие КОВО и ЗапОВО. Тот же Рокоссовский в своих воспоминаниях пишет:
«..Даже по тем скудным материалам, которые мне удавалось получить из различных источников, можно было сделать некоторые выводы из действий немецких войск в Польше и во Франции. Немцы заимствовали некоторые положения теории глубокого боя. В наступательных операциях ведущую роль они отводили танковым, моторизованным соединениям и бомбардировочной авиации; сосредоточивали все силы в один кулак, чтобы разгромить противника в короткие сроки; наносили удары мощными клиньями, ведя наступление высокими темпами по сходящимся направлениям. Особое значение они придавали внезапности…»
Рокоссовский пишет также, что еще во время его службы в Приморье и Забайкалье в 1921–1935 годах, в приграничных округах «…имелся четко разработанный план прикрытия и развертывания главных сил; он менялся в соответствии с переменами в общей обстановке на данном театре. В Киевском Особом военном округе этого, на мой взгляд, недоставало…»
А это уже из тех воспоминаний К.К. Рокоссовского, что были вырезаны при первом издании его книги «Солдатский долг» в 1969 году:
«…Служба в Красной Армии, в войсках, располагавшихся в приграничных районах, многому меня научила. Во всяком случае, имел полное представление обо всех мероприятиях, проводимых в войсках, в задачу которых входило обеспечение (прикрытие) развертывания главных сил на случай войны. Боевая готовность этих войск всегда определялась не днями, а часами…
…Довольно внимательно изучая характер действий немецких войск в операциях в Польше и во Франции, я не мог разобраться, каков план действий наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев…»
Обратите внимание, как интеллигентно Константин Константинович указывает, что, по его мнению, в Киевском Особом военном округе отсутствует План прикрытия госграницы! Или же этот план есть, но он о нем почему-то ничего не знает…
Но тогда получается, что командир 9-го механизированного корпуса резерва КОВО генерал-майор К.К. Рокоссовский вообще не ставился командованием Киевского округа в известность о начавшемся выдвижении частей первого и второго эшелонов, и даже о том, что его корпус должен начать некие приготовления или выдвижение в район сосредоточения корпуса после 18 июня?!
Не упоминает Рокоссовский и о майской Директиве Генерального штаба, о которой Баграмян пишет как о том самом варианте «Плана прикрытия». Но генерал-майор, командир мехкорпуса приграничного округа, просто обязан был знать содержание майской Директивы Генштаба, что расписывает действия округа в случае нападения. По крайней мере — «в части, его касающейся».
Получается, что командование Киевского округа не довело до сведения Рокоссовского, — командира 9-го механизированного корпуса, начальника Новоград-Волынского гарнизона, — ни майскую Директиву Москвы, ни окружной «План прикрытия», отработанный на ее основе, ни приказ из Москвы от 15 июня?! Как командира части резерва, под командованием которого находится две танковые и одна механизированная дивизии, его обязаны были поставить в известность 15 июня, когда началось выдвижение к границе стрелковых частей второго эшелона! Это же не простые маневры, проводимые по воле командующего округом, это была команда из Москвы, и дело шло к войне! Но этого вообще нет в воспоминаниях маршала…
Читая дальше воспоминания Баграмяна и дойдя до событий 18 июня, когда в округа пошли телеграммы о приведении частей этих округов в боевую готовность, видно, что Баграмян либо об этой телеграмме тоже «ничего не знает», либо лукавит. Ведь его «воспоминания» писались уже после издания «официально утвержденной» версии начала войны от Г.К. Жукова, по которым войска западных округов приводились в полную боевую готовность только в ночь на 22 июня, а до того никаких команд из Генштаба и Наркомата обороны не поступало. Однако об одной телеграмме из Генштаба Баграмян сообщает:
«..В то же утро (19 июня) из Москвы поступила телеграмма Г.К. Жукова о том, что Народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь. Предписывалось сохранить это «в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа».
…По нашим расчетам, все фронтовое управление перевезти автотранспортом было не только трудно, но и слишком заметно. Поэтому было решено использовать и железную дорогу. Командующий округам приказал железнодорожный эшелон отправить из Киева вечером 20 июня, а основную штабную автоколонну — в первой половине следующего дня.
— А как насчет войск? — спросил я у начальника штаба.
— Пока поступило распоряжение лишь относительно окружного аппарата управления. А вам нужно, не теряя времени, подготовить всю документацию по оперативному плану округа, в том числе и по Плану Прикрытия госграницы, и не позднее двадцать первого июня поездом отправить ее с надлежащей охраной в Генеральный штаб. После этого вместе со своим отделом выедете вслед за нами на автомашинах, чтобы не позднее семи часов утра двадцать второго июня быть на месте в Тарнополе.
Я, естественно, выразил удивление, что командование выезжает на командный пункт без оперативного отдела: ведь случись что, оно не сможет управлять войсками, не имея под рукой ни офицеров-операторов, ни специалистов скрытой связи. Но предложение оставить со мной двух-трех командиров, а остальных во главе с моим заместителем отправить одновременно с Военным советом не было одобрено Пуркаевым. В этом нет необходимости, пояснил он: к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе. а до этого вряд ли он потребуется.
…Вечером 20 июня мы проводили отправлявшихся поездом, а в середине следующего дня — уезжавших на автомашинах.
…В субботу (21 июня) мы закончили отправку всех срочных документов в Москву. К подъезду штаба округа подкатило несколько автобусов и грузовых машин.
..Я ехал на легковой машине в голове колонны. Бегло просмотрел газеты, в которые так и не удалось заглянуть днем. На страницах не было ничего тревожного.
И все же на душе было беспокойно. Видимо, потому, что я и мои помощники знали значительно больше, чем сообщалось в газетах.
…Непредвиденные задержки срывали график марша. Назревала угроза, что к 7 часам утра (22 июня) я не сумею привести свою автоколонну в Тарнополь. Привитое в армии стремление к точному выполнению приказа не позволяло мириться с этим. К тому же всю ночь мучила мысль, что на рассвете может разразиться война. Приказываю ускорить движение. Рассвет застал нас неподалеку от Бродов — небольшого, утопающего в зелени украинского местечка. Здесь мы сделали очередную десятиминутную остановку.
…Возвратившись в голову колонны, я собирался уже подать сигнал «Вперед», как вдруг в воздухе над Бродами послышался гул. Все подняли головы, вглядываясь в небо. Мы знали, что здесь у нас аэродром, на котором базируются истребители и штурмовики. Что-то рано наши летчики начали свой трудовой день…
…Но послышались гулкие взрывы…» Началась война.
Вряд ли И.Х. Баграмян обладал даром «предвидения»; скорее всего, он тоже точно знал, что 22 июня начнется война (Кирпонос вообще прямо заявил: «…к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе, а до этого вряд ли он потребуется»). Ну, а дальше он сообщает о состоянии дел с мехкорпусами второго эшелона: «…большинство соединений прикрытия (части первого эшелона) было рассредоточено в значительном удалении от государственного рубежа, а корпуса второго эшелона находились от него в 250–300 километрах. Удастся ли задержать врага (частями прикрытия)? Иначе отмобилизование корпусов второго эшелона будет сорвано, и им придется вступить в сражение в их нынешнем состоянии — с большим некомплектом в живой силе и технике…».
Как же можно было удержать немцев стрелковыми корпусами первого эшелона, что в этот день тоже все еще были на марше и так и не вышли в свои районы обороны? А «корпуса второго эшелона» КОВО, находившиеся от границы «в 250–300 километрах» (те самые пять стрелковых корпусов общей численностью около 200 тысяч штыков и четыре механизированных корпуса общей численностью около 150 тысяч бойцов), к воскресенью 22 июня действительно были рассредоточены на «значительном удалении от государственного рубежа» — были также все еще на марше.
(Примечание. Баграмян также сообщает, что документацию по «Плану прикрытия госграницы» в КОВО подготовили для отправки на утверждение в Генштаб только… к 19–20 июня! Хотя срок исполнения «Плана прикрытия» для КОВО был установлен — к 25 мая 1941 года! И об этом подробнее в следующей главе…)
Пограничники, конечно, проявляли чудеса героизма, но немцы просто обходили заставы и шли дальше, и реально небольшая горстка пограничников и немногочисленные приграничные части никак не могли задержать вермахт на границе на несколько дней. Стрелковые корпуса вступали в бой с немцами на марше, разрозненно, частями, не подготовив оборонительных позиций, пехота против танковых клиньев вермахта. Воинские части первого эшелона немцы просто намотали на гусеницы.
Перечитайте воспоминания командира механизированного корпуса в КОВО генерал-майора К.К. Рокоссовского. Как он встретил войну, как уже после 22 июня ломал замки на складах, чтобы получить оружие и боеприпасы (поскольку руководство баз и складов также не было поставлено в известность своим командованием о возможном нападении, и в воскресенье 22 июня люди отсутствовали на рабочих местах), как реквизировал грузовики… При этом автомобили для своего мехкорпуса Рокоссовский реквизировал в соседнем городке, в 60 км от места дислокации штаба корпуса.
«..Каждый знал свое место и точно выполнял свое дело.
Затруднения были только с материальным обеспечением. Ничтожное число автомашин. Недостаток горючего. Ограниченное количество боеприпасов. Ждать, пока сверху укажут, что и где получить, было некогда. Неподалеку находились центральные склады с боеприпасами и гарнизонный парк автомобилей. Приказал склады вскрыть. Сопротивление интендантов пришлось преодолевать соответствующим внушением и расписками. Кажется, никогда не писал столько расписок, как в тот день…» (К.К. Рокоссовский, «Солдатский долг». М., 1968–1989 гг. http://www.litru.ru/?book= 391&page=20).
Показательно также, как Рокоссовский характеризует командование округа, как Кирпонос вводит дивизии округа в бой по частям, без надлежащей подготовки, пытается ударить растопыренной ладонью наших частей по кулаку немцев.
Но Рокоссовский хотя бы отказался перед 22 июня отправить на полигоны «для стрельб» приданную ему артиллерию, которую начальник штаба Пуркаев еще 10 июня просил отозвать с полигонов и вернуть в части. О которой и писал Г.К. Жуков — мол, командующие по собственной инициативе отправили артиллерию своих округов на полигоны и не вернули ее в части в преддверии войны. И именно еще и 15 июня генерал Павлов, в своем округе дает команду отправить всю корпусную артиллерию на полигоны «пострелять»: часть — к самой границе (сейчас это территория Польши), часть — на другой полигон, также на территории Западной Белоруссии. Зенитную артиллерию при этом, правда, собрали на полигон недалеко от Минска. В итоге артиллерия с приграничного полигона так там и осталась, доставшись немцам, на другом «внезапно» «сломались» все трактора, а в частях и на аэродромах не оказалось средств ПВО, когда начались налеты немецких истребителей и бомбардировщиков.
Рокоссовский также сообщает, что еще в мае «Из штаба округа, например, последовало распоряжение, целесообразность которого трудно было объяснить в той тревожной обстановке. Войскам было приказано выслать артиллерию на полигоны, находившиеся в приграничной зоне. Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию. Доказали, что можем отработать все упражнения у себя на месте. И это выручило нас в будущем. Договорились с И.И. Федюнинским о взаимодействии наших соединений, еще раз прикинули, что предпринять, дабы не быть захваченными врасплох, когда придется идти в бой. Делалось все, что было в пределах наших сип и прав..л.
Создается такое впечатление, что генерал Рокоссовский действительно действовал «по собственной инициативе». Сам по себе. Сам решал, где будет отрабатывать упражнения его артиллерия, как он будет взаимодействовать с «соседями». Не армия, а колхоз какой-то. Но именно рокоссовские и федюнинские стали героями войны и Победы, а не кирпоносы и Павловы…
Рокоссовского, согласно его воспоминаниям, толком не поставили в известность даже о том, что штаб округа убывает в Тарнополь 20 июня: «…Стало известно о том, что штаб КОВО начал передислокацию из Киева в Тарнополь. Чем это было вызвано, никто нас не информировал. Вообще, должен еще раз повторить, царило какое-то затишье и никакой информации не поступало сверху…»
«Сверху» для комкора Рокоссовского означало — из штаба округа, которому и подчинялся его корпус. При этом 9-й МК Рокоссовского личным составом был укомплектован до полного штата, но техникой, теми же устаревшими танками — только на 30 %. А ведь Рокоссовский служил в должности командира мехкорпуса полгода, а в КОВО — с осени 1940 года. Его мехкорпус начал свое формирование еще в декабре 1940 года, еще два — 4-й и 8-й мехкорпуса — были сформированы еще в июле 1940 года. Однако в отличие от остальных четырехмехкорпусовКОВО — 15-го, 16-го, 19-гои 22-го, которые начали формироваться в марте 1941 года, — корпус Рокоссовского был укомплектован танками всего на 30 %. Меньше танков было только в 24-м МК, также сформированном в марте 1941 года. Но по итогам танковых сражений под Дубно Рокоссовский уже в середине июля был назначен с мехкорпуса на 19-ю армию Конева.
Похоже, что в КОВО происходило то же, что и в Белоруссии. Получается, что Кирпонос, как и Павлов, пытался в своем округе игнорировать распоряжения Москвы от 15–18 июня о приведении частей в повышенную и полную боевую готовность. Получается, что оба они не ставили в известность своих подчиненных — генералов, командиров дивизий и корпусов «второго эшелона» и резерва — о приказах и телеграммах из Москвы в последние дни перед нападением.
Из воспоминаний Баграмяна:
«..Получив приказ отбросить вторгшегося противника за линию государственной границы, дивизии первого эшелона наших войск прикрытия под непрекращающейся бомбежкой устремились на запад. Первый удар немецкой авиации, хотя и оказался для войск неожиданным, отнюдь не вызвал паники. В трудной обстановке, когда все, что могло гореть, было объято пламенем, когда на глазах рушились казармы, жилые дома, склады, прерывалась связь, командиры прилагали максимум усилий, чтобы сохранить руководство войсками. Они твердо следовали тем боевым предписаниям, которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов.
Первыми выступили навстречу противнику передовые части 45, 62, 87 и 124-й стрелковых дивизий
5-й армии, 41, 97, 159-й стрелковых и 3-й кавалерийской дивизий 6-й армии, а также 72-й и 99-й стрелковых дивизий 26-й армии. (72-й горно-стрелковой дивизией 2б-й армии КОВО командовал генерал-майор П.И. Абрамидзе, о котором будет сказано чуть позже.)
Для того, чтобы эти части заняли приграничные укрепления, им требовалось не менее 8–10 часов (2–3 часа на подъем по тревоге и сбор, 5–6 часов на марш и организацию обороны). А на приведение в полную боевую готовность и развертывание всех сил армий прикрытия государственной границы планом предусматривалось двое суток!..»
Эти «двое суток» — это как раз время, необходимое, чтобы, получив 18-го числа распоряжение о приведении в «боевую готовность» всех частей округа, выполнить его к дате нападения — 22 июня. Ведь 20 июня Штаб округа все же получил от наркома обороны приказ создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь. Обратите внимание на слова Баграмяна о том, что командиры узнавали о своей задаче только из вскрытых «красных пакетов» — «которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов». (О том, что командир должен знать о своих действиях согласно «Планов прикрытия» в «части его касающейся» и что на самом деле было указано войскам КОВО, рассмотрим позже.)
Но если в КОВО худо-бедно выполнялись какие-то мероприятия по повышению боевой готовности, то в ЗапОВО приказы из ГШ от 15 и 18 июня командующим округа Д.Г. Павловым были проигнорированы, если не сказать — саботированы. А ведь это около 450 км практически открытого фронта вдоль советской границы… И именно на этом участке по «совершенно случайному» и «непредвиденному» стечению обстоятельств вермахт и нанес главный удар, после которого и остальные округа-фронты стали сыпаться как домино…
Вот что писал по этому вопросу полковник А. Саввин в газете МО РФ «Красная звезда» в № 220 от 03–12.08 г. Выжернения мои. (http://www.redstar.ru/2008 /12/ 03_12/6_01.html):
«…Под давлением ухудшавшейся обстановки на западной границе Сталин 18 июня отдал распоряжение Наркомату обороны о дополнительных предупредительных мерах. Некоторые исследователи утверждают, что с разрешения Кремля начальник Генерального штаба направил командованию пяти западных военных округов и трех флотов (Балтийского, Северного, Черноморского) телеграмму или директиву, касающуюся приведения войск и сил в боевую готовность. Текстом этого документа исследователи не располагают. Но имеются косвенные свидетельства, что какой-то документ в войска и на флоты ушел. Дабы не быть голословными, приведем конкретные факты.
…В протоколе закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 года есть такой эпизод. Член суда А.М. Орлов оглашает показания подсудимого — бывшего начальника связи штаба Западного фронта генерал-майора А.Т. Григорьева на следствии: «…и после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность». Григорьев подтверждает: «Все это верно»…
…Сохранился еще один документ, свидетельствующий о направлении 18 июня 1941 года в адрес командования западных военных округов телеграммы начальника Генштаба. Это исследование, осуществленное в конце 1940-х — первой половине 1950-х годов военно-научным управлением Генерального штаба под руководством генерал-полковника А.П. Покровского. Тогда, еще при жизни Сталина, был обобщен опыт сосредоточения и развертывания войск западных военных округов по плану прикрытия государственной границы накануне Великой Отечественной войны. С этой целью было задано пять вопросов участникам тех трагических событий, занимавшим перед войной командные должности в войсках западных округов (фрагментарно ответы на некоторые вопросы были опубликованы в «Военно-историческом журнале» в 1989 г.).
Вопросы были сформулированы так:
1. Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны государственной границы; когда и что было сделано командованием и штабами по обеспечению выполнения этого плана?
2. С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий?
3. Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками?
4. Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах?
5. Насколько штабы были подготовлены к управлению войсками и в какой степени это отразилось на ходе ведения операций первых дней войны?
Редакция «Военно-исторического журнала» сумела опубликовать ответы на первые два вопроса, но когда подошла очередь отвечать на третий вопрос: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность?», - кто-то «наверху» распорядился прекратить публикацию. Но уже из ответов на первые два вопроса вытекает, что телеграмма (или директива) начальника Генштаба, видимо, была». (Особенно показательны ответы генералов на вопрос № 2 — «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий? — К.О.)
Генерал-полковник танковых войск П.П. Полубояров (бывший начальник автобронетанковых войск Прибалтийского ОВО) вспоминал после войны:
«16 июня в 23 часа командование 12-го механизированного корпуса получило директиву о приведении соединения в боевую готовность. Командиру корпуса генерал-майору Н.М. Шестопалову сообщили об этом в 23 часа 17 июня по его прибытии из 202-й моторизованной дивизии, где он проводил проверку мобилизационной готовности. 18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано. 16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й механизированный корпус (командир генерал-майор танковых войск А.В. Куркин), который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе». (В состав 12 мех-корпуса входила 202-я моторизованная, а также 23-я и 28-я танковые дивизии полковника ИД. Черняховского, в которой служил замполитом танкового батальона капитан Челомбитько В.Е. — КО) Генерал-майор ИИ. Фадеев (бывший командир 10-й стрелковой дивизии 8-й армии ПрибОВО):
«19 июня 1941 года было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И.Ф. Николаева о приведении дивизии в боевую готовность. Все части были немедленно выведены в район обороны, заняли дзоты и огневые позиции артиллерии».
Генерал-майор П.И. Абрамидзе (бывший командир 72-й горнострелковой дивизии 26-й армии Киевского ОВО):
«20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций… Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня 1941 года»…
Имеются и другие архивные документы, свидетельствующие о том, что 16–20 июня 1941 года войска на западе СССР приводились в боевую готовность. В Сборнике боевых документов Великой Отечественной войны (выпуск 33), вышедшем в Воениздате в 1957 году, опубликовано донесение штаба 12 механизированного корпуса ПрибОВО о боевых действиях корпуса в период с 22 июня по 1 августа 1941 года. В нем говорится:
«18.06.41 г. На основании директивы Военного совета Прибалтийского Особого военного округа по корпусу был отдан приказ за№ 0033 о приведении в боевую готовность частей корпуса, выступлении в новый район и сосредоточении…»
Вышеизложенное позволяет утверждать, что нападение Германии на Советский Союз не было внезапным для командования соединений и объединений западных военных округов…». (А. Саввин.)
Тем более нападение не было «внезапным» для командующих этих самых западных округов и тем более для начальника Генерального штаба Красной армии генерала армии Г.К. Жукова и Наркома Обороны СССР маршала С.К. Тимошенко, отдававших те самые приказы на выдвижение частей западных округов ближе к границе с 15 июня и тем более отдававших распоряжения о приведении в полную боевую готовность частей этих округов 18–19 июня 1941 года.
Посмотрите еще раз, что пишет маршал Баграмян об этих днях — ведь и его ответы на те самые 5 вопросов были записаны после войны. Его воспоминания, опубликованные в начале 1970-х гг., четко и однозначно отвечают на вопрос № 2: «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий?». И «выход на государственную границу» «войска прикрытия» госграницы начали согласно директивам Тимошенко и Жукова от 15 июня!
Однако дальше у Баграмяна никаких указаний на то, что 18–19 июня были еще какие-то распоряжения о приведении КОВО в полную боевую готовность. Впрочем, перечитайте еще раз ответ на те же послевоенные вопросы генерал-майора П.И. Абрамидзе, бывшего командира 72-й горнострелковой дивизии 26-й армии Киевского ОВО, в котором начальником оперативного отдела округа служил полковник И.Х. Баграмян: «20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций… Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение детести к 24 часам 21 июня 1941 года»…
Дивизия Абрамидзе стала «горнострелковой» только в мае 1941 года, но она участвовала в Польской, Финской и Бессарабской кампаниях, и она подчинялась Киеву, а не Москве, как армии Конева и Лукина. Однако эта дивизия, находящаяся у самой границы, 20 июня получила прямую «шифровку Генштаба» о приведении в боевую готовность всех своих частей! И генерал Абрамидзе мог получить эту «шифровку Генштаба» только из штаба Киевского округа, от генерала Кирпоноса, его начальника штаба и своего непосредственного начальника — командующего 2б-й армии КОВО. Дивизия Абрамидзе эту задачу выполнила и заняла свое место на «рубеже подготовленных позиций» первого эшелона к полуночи
21 июня. За сутки. И в реальности Генштаб действительно «может и напрямую дать команду любой воинской части, и в копии это распоряжение пойдет обязательно всем вышестоящим начальникам в округе» (точно об этом можно будет узнать, только если МО РФ опубликует ту шифровку). Но если комдив мог напрямую получить приказ из ГШ, то получается, что, возможно, в Кремле не доверяли командованию округов? Но эта «шифровка ГШ» от 18 июня в любом случае прошла в дивизии через штабы западных округов.
Баграмян называет части, первыми вступившие в бой: «Первыми выступили навстречу противнику передовые части 45, 62, 87 и 124-й стрелковых дивизий 5-й армии, 41, 97, 159-й стрелковых и 3-й кавалерийской дивизий 6-й армии, а также 72-й и 99-й стрелковых дивизий 26-й армии…»
Все дивизии 5-й и б-й армий входили в состав КОВО, участвовали во всех предвоенных компаниях, т. е. считались имевшими боевой опыт. Приказы они получали только из штаба округа, а не напрямую из Москвы, как могли бы получать их, к примеру, дивизии 19-й армии Конева, или 1б-й армии Лукина, прибывавшие в КОВО в эти же дни. Почему же командир 72-й дивизии Абрамидзе получал 20 июня шифровку Генштаба, и ему была поставлена задача донести об ее исполнении к полуночи 21 июня 1941 года, а начальник оперативного отдела (!) штаба Киевского округа о ней «не знает» и в своих воспоминаниях не упоминает? Возможно, потому, что в это время оперативный отдел Киевского округа грузился на машины и на телеграфе с телефоном просто «не оказалось никого», кто мог бы принять шифровку из Генштаба о приведении частей округа в боевую готовность. Возможно, потому, что «узел связи» также убыл вместе со штабом округа в Тарнополь. Или узел связи штаба округа все-таки получил «шифровку ГШ», но Баграмяну «не сообщили» о ней…
Баграмян пишет, что утром 19 июня «… из Москвы поступила телеграмма Г.К. Жукова о том, что народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь.
Предписывалось сохранить это «в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа?…». А дальше он сразу переключается на рассказ о том, как они грузили машины у штаба округа
20 июня и как в субботу 21 июня отправляли срочные документы округа в Москву (отправляли «План прикрытия» с датой «разработать к 25 мая» только 21 июня на утверждение?). Т. е. оперативный отдел до последнего, до вечера субботы 21 июня, находился в штабе округа, в Киеве, но не мог принимать «шифровки Генерального штаба»? А может, слегка лукавит И.Х. Баграмян?
Впрочем, на подобном «лукавстве» Баграмяна уже подлавливал Ю. Мухин в книге «Если бы не генералы», рассказывая о том, как штаб Кирпоноса, в котором находился и Баграмян, умудрялся уже осенью 1941 года, при выходе из «Киевского котла», преодолевать по 10 км за несколько суток. Да и писал И.Х. Баграмян свои «воспоминания» о начале войны в 1971 году, сразу после того, как в 1969 году вышли «Воспоминания» Г.К. Жукова, свалившего всю вину за «неприведение в боевую готовность» частей западных округов на Сталина. Так что еще удивительно, как книгу Баграмяна вообще пропустили в печать…
А может, Сталин все же дал команду своим подчиненным, и шифровки о приведении войск в полную боевую готовность пошли в западные округа именно 18–19 августа? Может, «Директива № 1 от 21 июня 1941 года», все же вовсе не приводила части западных округов в боевую готовность, как вслед за Г.К. Жуковым «вспоминали» и баграмяны? Тем более что Баграмян вообще уделяет этой директиве не слишком много внимания, да и называет ее всего лишь телеграммой-предупреждением с указанием конкретных мероприятий, которой предупреждали о вероятной дате нападения Германии. Вот только принимали эту телеграмму почему-то аж 2 часа.
«…В О часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тарнополе начет прием телеграммы из Москвы. Она адресовалась командующим войсками всех западных округов. Нарком и начальник Генерального штаба предупреждали, что «в течение 22–23-06.41 г. возможно внезапное нападение немцев», и требовали, не поддаваясь ни на какие провокационные действия, привести войска «в полную боевую готовность, встретить внезапный удар немцев и их союзников». Далее в телеграмме указывались конкретные мероприятия, которые следовало осуществить:
«а) в течение ночи на 22.06.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.06.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность; войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава; подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожалению, весьма пространной директивы. До начала фашистского нападения оставалось менее полутора часов.
Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из Генерального штаба короткий обусловленный сигнал, приняв который командование округа могло бы приказать войскам столь же коротко: ввести в действие «КОВО-41» (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15–20 минут.
По-видимому, в Москве на это не решились. Ведь сигнал о вводе в действие плана прикрытия означал бы не только подъем всех войск по боевой тревоге и вывод их на намеченные рубежи, но и проведение мобилизации на всей территории округа…»
Насколько же лукав здесь Иван Христофорович! Оказывается, им пришлось бы объявлять «боевую тревогу» в округе в ночь на 22 июня, а делать этого было ну никак «нельзя»… А ведь кое-где боевую тревогу объявляли именно в это время.
А вся хитрость в том, что эта «Директива» не играла (и не должна была играть!) особой роли в повышении «боевой готовности» частей западных округов. Хоть и пишет Баграмян вслед за Жуковым, что «…нарком и начальник Генерального штаба…требовали, не поддаваясь ни на какие провокационные действия, привести войска «в полную боевую готовность, встретить внезапный удар немцев и их союзников»…», тут он тоже явно лукавит. «Телеграмма» «всего лишь» напоминала о том, что война начнется действительно 22–23 июня.
Директивой № 1 от 21 июня 1941 года «нарком и начальник Генерального штаба предупреждали, что «в течение 22–23-06.41 г. возможно внезапное нападение немцев»…», и требовали поднимать по тревоге уже находящиеся в повышенной боевой готовности «все части». Не более, но и не менее того. После получения данного приказа Наркомата обороны (а именно так и называется формально данная «директива») командующие округов должны были дать командующим своих армий только короткий приказ-команду, аналогичный приказу, который дал на флот адмирал Кузнецов. После чего генералам на местах оставалось только за считанные часы перевести свои войска из «повышенной боевой готовности» в «полную», как это произошло на флоте. Именно для этого и выводились войска поэтапно в лагеря всю последнюю неделю перед 22 июня — чтобы, получив короткий приказ, подняться и двинуться навстречу врагу. Вот потому и писал об этом адмирал Н.Г. Кузнецов:
«..И.В. Сталин представлял боевую готовность наших вооруженных сип более высокой, чем она была на самом деле… он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут… дать надежный отпор врагу…»
У Баграмяна дальше идет нескладная фраза: «…и требовали…привести войска «в полную боевую готовность, встретить внезапный удар немцев и их союзников»…». А нескладной эта фраза получается потому, что стоит не в приказной части Директивы № 1, а в преамбуле. Этой фразой ничего не «требовали», а именно предписывали и предупреждали. В «каноническом» изложении Жукова данное предупреждение звучит так: «Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников».
Баграмян, кстати, и саму фразу переделал. Он выкинул из нее важное слово «быть»: «привести войска «в полную боевую готовность, встретить внезапный удар немцев и их союзников»…». И получается, что либо в разные округа приходили разные Директивы № 1 (что невозможно), либо маршал лукавит, подгоняя свои мемуары под требования «партии и правительства», помогая создавать новую версию «истории» Великой Отечественной войны.
Но дальше Баграмян вполне справедливо пишет, что до зафиксированного факта нападения Германии на СССР отправлять в округа распоряжения о введении в действие «Планов прикрытия» («КОВО-41» для Киевского округа), как и заранее объявлять мобилизацию в масштабе всего СССР, было нельзя. Прямой «… сигнал о вводе в действие плана прикрытия означал бы не только подъем всех войск по боевой тревоге и вывод их на намеченные рубежи, но и проведение мобилизации на всей территории округа». А это, в свою очередь, дало бы Гитлеру возможность обвинить СССР и Сталина в приготовлениях к нападению на Германию и всю Европу, на что Сталин как раз пойти не мог. Сталин не мог наступать на те же грабли, что и Николай II в августе 1914 года, когда объявленная в Российской империи «мобилизация» привела к войне с Германией.
Чуть дальше будет рассмотрено едва ли не по часам то, что происходило 21 июня — как повышали боевую готовность, каким образом должны были в ночь на 22 июня поднимать войска для отражения агрессии. Если коротко — на суше это должно было произойти так же, как и на флоте. Но этого не произошло.
Воспоминания замполита танкового батальона в Прибалтике и начальника оперотдела штаба округа на Украине совершенно совпадают в части, касающейся событий 15 июня 1941 года, когда пошли команды из Москвы на выдвижение к границе частей и подразделений этих округов «для учений». Но ни один из них не упоминает о том, что 18 июня пошли «шифровки Генерального штаба» из Москвы на приведение частей этих округов в полную боевую готовность, о которых пишет командир 72-й горнострелковой дивизии 26-й армии генерал-майор П.И. Абрамидзе. Однако замполита танкового батальона никто и никогда о таких «шифровках» в известность не ставил и не поставит. А вот начальник оперативного отдела штаба округа о такой телеграмме-шифровке от 18 или 19 июня, которая ставила задачу приграничным дивизиям КОВО занимать установленные им «рубежи подготовленных позиций> и определяла, что «все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня 1941 года…», обязан был знать согласно своих должностных обязанностей.
Впрочем, очень может быть, что еще выйдет новая, «дополненная» версия книги маршала Баграмяна, включающая все то, что в первом издании, скорее всего, просто вырезалось цензурой. Но и сейчас того, что изложили в своих воспоминаниях маршал И.Х. Баграмян, маршал К.К. Рокоссовский и генерал П.И. Абрамидзе, вполне достаточно, чтобы понять картину происходившего в КОВО. А на основе этой картины можно увидеть, как должны были развиваться события в западных округах — и как они развивались на самом деле (приложите сюда воспоминания офицера танковой дивизии ИД. Черняховского в ПриОВО). А картина получается такая…
Согласно Директиве от начала мая 1941 года, в западных округах должны были отработать новый «План прикрытия границы». Этот «План Прикрытия», или «план обороны государственной границы», в обязательном порядке должен быть доведен до всех командиров в округах «в части их касающейся», и эти командиры также занимаются разработкой частей «плана прикрытия», касающихся их дивизий и корпусов. Но ответы на послевоенный вопрос № 1 — «Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны государственной границы; когда и что было сделано командованием и штабами по обеспечению выполнения этого плана?» — показывает, что до многих командиров дивизий и корпусов «план прикрытия» так и не был доведен. Яркий пример — ситуация с 9-м мехкорпусом генерала Рокоссовского.
Согласно этого «плана», после получения отдельной команды из Москвы примерно в 10–15 км от границы выставляются стрелковые части первого эшелона из приграничных дивизий. За их спинами, в 30–35 км от границы, выстраивается оборона второго эшелона из стрелковых и механизированных корпусов, исходно дислоцированных в глубине округа. А затем в западных округах прибывшие из внутренних округов армии (только в Киевский округ прибыли две армии) выстраивают третий эшелон обороны. Второй эшелон начал движение в сторону границы после 15 июня, после получения из Москвы того самого особого распоряжения («Все эти перемещения войск должны были начаться по особому приказу наркома…*). Первый эшелон из стрелковых дивизий прикрытия границы, находящийся в боевой готовности «повышенной» (как минимум), начинает выдвижение к границе (на «учения»), или от границы, на свои рубежи после 18 июня. После телеграммы ГШ, о которой сообщает генерал Абрамидзе. Второй эшелон, состоящий из стрелковых и механизированных корпусов округа, в это время уже находится в «повышенной» боевой готовности и движется в свои районы сосредоточения к границе. А резерв должен был получить команду быть готовым подниматься по тревоге и выступить по первой же команде командования округом. И для этого резервные части также должны были быть приведены в «повышенную БГ» до нападения.
О событиях, связанных с датой 15–18 июня и идет разговор в вопросе № 2, заданном после войны генералам: «С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную границу и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий?» Из ответов следует, что в «распоряжении войскам прикрытия» на «выход на государственную границу» оговаривалось и количество частей первого и второго эшелонов. Оговаривалось и то, как и какие части выдвигаются на рубежи обороны, а какие до особого приказа остаются на месте. Ответы на этот вопрос частично были опубликованы в «Военно-историческом журнале» в 1989 году. И именно об этом выходе войск прикрытия на госграницу писал Жуков — мол, нарком Тимошенко «рекомендовал» командующим западными округами провести «тактические учения» в округах в сторону границы.
Дополнительную команду на выдвижение и на приведение в боевую готовность по «особому приказу наркома», оставшиеся части и мехкорпуса должны были получить 18–19 июня. И в эти же дни части второго эшелона, в которых для координации находились офицеры штаба округа, должны были получить команду на ускорение движения к границе, чтобы выйти в места сосредоточения к 22 июня. Также приказом от 18 июня приграничным частям первого эшелона, которые не задействовались приказами от 15 июня, было предписано отходить от границы и занимать свои рубежи обороны к 24:00 21 июня.
После 18 июня оставалось достаточно времени для того, чтобы даже находящиеся в своих казармах мех-корпуса были приведены в полную боевую готовность и успели выйти к местам своего сосредоточения. Ведь как пишет полковник Баграмян, «…«я приведение в полную боевую готовность и развертывание всех сил армий прикрытия государственной границы планом предусматривалось двое суток!».
О том, как доводили до войск ту самую «Директиву № 1» в ночь на 22 июня — вопрос № 3: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками?» Но ответы на него мы обсудим в следующих главах.
После войны был задан вопрос и о том, что сделали Павлов и Кирпонос с артиллерией, которую Рокоссовский и ему подобные все же смогли «отстоять» и оставить в своих корпусах. Это — вопрос № 4: «Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах?»
Ну, а как было на самом деле и рассказали маршал Баграмян еще в 1967 году («Военно-исторический журнал», № 1, «Записки начальника оперативного отдела»), а затем в 1971 году и маршал Рокоссовский в 1968 году. Рассказали генерал-майор Абрамидзе и многие другие выжившие генералы западных округов, которые после войны давали ответы-«показания» о том, как начиналась война… Выводы же, как говорится, можете сделать сами. Что это было со стороны командования Киевского округа — разгильдяйство, халатность, умышленное невыполнение своих должностных обязанностей (что в военное время расценивается как предательство), и за что же на самом деле расстреляли командование всего соседнего ЗапОВО, Белорусского округа? Историкам еще долго в этом разбираться, но приказы из Москвы эти генералы точно выполняли «странно».
Самое забавное в истории с «учениями», начатыми 15 июня в западных округах — то, что о них упоминает в 1969 году и сам маршал Жуков в своих бессмертных, много раз переизданных «Воспоминаниях и размышлениях». В которых маршал вот уже 40 лет пытается уверить всех, что только в ночь на 22 июня в части западных округов и пошли распоряжения о приведении этих частей в боевую готовность. После того как в 1967 году Баграмян подробно расписал эти события, Жукову пришлось вставлять в свои «Размышления» целые куски из воспоминаний Баграмяна и пытаться их как-то объяснять. И при этом Жуков умудрился промолчать о том, что все это делалось согласно Директив НКО и ГШ.
Г.К. Жуков пишет: «Нарком обороны С.К. Тимошенко рекомендовал командующим войсками округов проводить тактические учения соединений в сторону государственной границы, с тем, чтобы подтянуть войска поближе к районам развертывания по планам прикрытия, (т. е. в районы обороны на случай нападения Германии. — К.О.) Эта рекомендация наркома обороны проводилась в жизнь округами….» (с. 242 — М., 1969 г.).
Как гибко, не указав дату события, сказал правду «великий маршал Победы». Скрыть факт выдвижения частей округов к границе было никак нельзя, и Г.К. Жуков нашел достаточно обтекаемые слова: нарком обороны С.М. Тимошенко, оказывается, «рекомендовал» командующим западными округами Кирпоносу, Павлову и Кузнецову провести «тактические учения соединений округов» в сторону границы. Нарком обороны в угрожаемый период не приказал, а именно «рекомендовал»: «А не устроить ли вам, дорогие товарищи генералы, в своих округах небольшие тактические учения в сторону границы? На всякий случай» А еще командующие округов («невинные жертвы сталинизма») решили, самостоятельно «приняли решение», пострелять на полигонах за неделю до 22 июня…
Проведенная в мае-июне «скрытая мобилизация» и «тактические учения соединений» и есть по факту приведение войск в «повышенную» и фактически «полную боевую готовность». И даже Г.К. Жуков не может скрыть этого, хотя всячески пытается напустить тумана, и при этом пытается утверждать, что команду на приведение частей западных округов в боевую готовность им с Тимошенко разрешили дать только в ночь на 22 июня!
Трудно, наверное, представить себе, что наши генералы могли осознанно и умышленно организовать такое в июне 1941 года? А разве эти генералы чем-то отличаются от генералов, которые «отрекали» царя Николая в феврале 1917 года? Разные бывают генералы, откуда-то же берутся и власовы… Видимо, не просто так Тимошенко, нарком обороны в июне 1941, не оставил никаких мемуаров.
Но если кто-то думает, что Павловы (и власовы, коих расстреляли около сотни за время войны и после нее за предательство) были примитивно и пошло «завербованы» иностранными спецслужбами, то жестоко ошибается, пытаясь, таким образом, бросить тень на «светлый образ» «реабилитированных жертв сталинских репрессий». Наши генералы, кирпоносы и Павловы (да и Власов, конечно же), были люди исключительного благородства и мечтали только об одном — свергнуть тирана-деспота Сталина и срочно замириться с Германией, в которой немецкие, такие же благородные Гальдеры свергнут Гитлера. «Ослабляя мобилизационную готовность войск» Павловы не предательством занимались! Вовсе нет! Они хотели таким образом остановить Мировую войну и спасти миллионы советских граждан от гибели неминуемой! Пора им памятники ставить как «героям». А уж если принять за «истину» фантазии Резуна-Суворова о том, что Сталин собирался нападать на Германию и Европу первым (да, Гитлер его опередил), то действия Павловых вообще становятся геройскими. Ведь они, таким образом, спасали «Цивилизованный мир» от «сталинской агрессии», срывая выполнение Директив НКО и ГШ о повышении боевой готовности и о начале выдвижения частей из глубины округов к границе от 15 июня.
Первым и достаточно откровенно о предательстве командования западных округов и о том, как начиналась война (на примере Киевского Особого военного округа), написал маршал КК. Рокоссовский в 1968 году. Но он умер, не дождавшись выхода своей книги «Солдатский долг». Его книгу тщательно отредактировали, но писавший следом за ним свои «Воспоминания и размышления» в 1969 году маршал Г.К. Жуков уже не мог не указать некоторые вещи, о которых сказал Рокоссовский или которые знали многие ветераны. Такие, как организованные приказами из Москвы «учения в сторону границы» за несколько дней до 22 июня, что по факту говорит о том, что части приводились в боевую готовность и убывали в районы сосредоточения для отпора врагу. Не мог Жуков не сказать и о том, куда подевалась артиллерия и зенитные средства западных округов, которых просто не оказалось в боевых порядках. Ну а маршал Баграмян в своей книге «Так начиналась война» в 1971 году описал эти дни уже достаточно подробно, как очевидец, находившийся в те дни в штабе Киевского округа. Ведь через него и проходили все приказы и директивы из Москвы. А историкам и исследователям остается только самая малость — внимательно перечитывать мемуары и восстанавливать мозаику тех дней…
Правда, некоторые исследователи пытаются убеждать окружающих, что Баграмян написал вовсе не о приведении в боевую готовность частей КОВО в преддверии войны, а о неких «плановых учениях», предусмотренных и утвержденных Москвой еще зимой-весной 1941 года, на «летний период обучения». Но, во-первых, Баграмян достаточно ясно пишет, что эти «учения» и выдвижения были совершенно «внеплановыми» и полностью соответствовали положениям «Плана Прикрытия» КОВО, отработанного на случай нападения Германии. А не планам для обычных плановых учений войск в мирное время. Во-вторых, при существующих тогда всего двух степенях боевой готовности — постоянной и полной, переход от постоянной в полную именно так и осуществлялся, через учения с выдвижением подразделений к месту «учений». Достаточно только посмотреть, как проходил тогда переход от «постоянной боевой готовности» к «полной», какими мероприятиями осуществлялось «повышение боевой готовности», и сравнить с тем, что делалось на самом деле в округах и на основании каких приказов. Так что, получив 15 июня распоряжения из Москвы, в КОВО занимались именно повышением боевой готовности, а не отработкой мифических «плановых учений»!
(Примечание. На самом деле Баграмян и здесь лукавил. Выдвижение войск в КОВО шло не в соответствии с Планами Прикрытия округа, а несколько по-другому, но об этом и о том, почему Баграмян пишет такую полуправду, подробнее в последней главе…)
К воспоминаниям трех упомянутых маршалов можно прибавить воспоминания маршала А.М. Василевского, зам. начальника Оперативного управления ГШ на 22 июня 1941 года. Бывшего штабс-капитана царской армии (закончил Первую мировую командиром батальона), писавшего в своей книге «Дело всей жизни» в 1974 году прямо и без уверток (http://militera.lib.ru/memo / russian/vasilevsky/1 Q.html — издание 1978 года, дополненное):
«…Наркомат обороны и Генеральный штаб не только вносили коррективы в разработанные оперативный и мобилизационный планы для отражения неизбежного нападения на нашу страну, но по указаниям ЦК партии и правительства проводили в жизнь целый ряд очень важных мероприятий из этих планов, направленных на усиление обороноспособности наших западных границ. Так, с середины мая 1941 года по директивам Генерального штаба началось выдвижение ряда армий — всего до 28 дивизий — из внутренних округов в приграничные, положив тем самым начало к выполнению плана сосредоточения и развертывания советских войск на западных границах. В мае — начале июня 1941 года на учебные сборы было призвано из запаса окало 800 тыс. человек, и все они были направлены на пополнение войск приграничных западных военных округов и их укрепленных районов.
В мае — июне 1941 года по железной дороге на рубеж рек Западная Двина и Днепр были переброшены 19-я, 21-я и 22-я армии из Северо-Кавказского, Приволжского и Уральского военных округов, 25-й стрелковый корпус из Харьковского военного округа, а также 16-я армия из Забайкальского военного округа на Украину, в состав Киевского Особого военного округа. 27 мая Генштаб дал западным приграничным округам указания о строительстве в срочном порядке полевых фронтовых командных пунктов, а 19 июня — вывести на них фронтовые управления Прибалтийского, Западного и Киевского особых военных округов. Управление Одесского округа по ходатайству окружного командования добилось такого разрешения ранее. 12–15 июня этим округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к государственной границе».
Также можно привести слова Василевского, сказанные им в беседе с членами коллектива редакции шеститомника «Истории Великой Отечественной войны» (Институт марксизма-ленинизма) 10 декабря 1964 года (запись беседы хранится в РГАСПИ). Сказал он примерно следующее:
«…последняя неделя перед войной, когда всем буквально, нам маленьким людям — я был зам. начальника оперативного управления, всем было ясно, что вот-вот начнется война. Мы знали, что с субботы на воскресенье ночью начнутся эти события, все знали, кроме Сталина. А Сталин не хотел этого знать. Вот эта вся ошибка привела к тяжелейшим последствиям!».
«Всем было ясно», но ничего не предпринимали?! Василевский сказал, что о дате нападения точно знали за несколько дней и ждали этого нападения, в 1964 году, через пару месяцев после того, как Хрущева сняли, а Жукова уже 7 лет как. Можно было бы ожидать от маршала некоей объективности и честности. Но его слова при этом на грани легкого маразма — все, кому не лень, в ГШ и наркомате знают точную дату нападения, но глава правительства СССР при этом ничего не знает, а точнее «знать не хочет». А через год, 6 декабря 1965 года, Василевский высказался уже совсем в духе «решения XX съезда»:
«…о том, почему наши Вооруженные Силы не были приведены своевременно в полную боевую готовность и не оказались там, где им надлежало быть даже по этому далеко не совершенному плану.
Основными причинами этого, как нам известно, были: настойчивое отрицание И.В. Сталиным возможности войны с фашистской Германией в ближайшее время, переоценка им значения советско-германского договора, чрезмерная уверенность его в том, что политическими и дипломатическими мерами ему удастся оттянуть начало войны Германии против нас, и его боязнь, что приведение наших войск в боевую готовность, отмобилизование и выдвижение их к нашим западным границам может послужить Германии поводом для объявления войны наш.
(Архив Политбюро ЦК КПСС, ф. 73, oп. 2, д. 3, л. 30–44. Машинописный экз. Источник: журнал «Новая и новейшая история», http://www.rkka.ru/memory/begtn/ main.htm)
А вот когда Василевский в 1974 году писал книгу воспоминаний, он уже старался и Жукова не «опровергать» и все же написать, как было на самом деле. Но Сталин при этом все равно остается виноват во всем. Впрочем, чего ожидать от маршала, готовившего вместе с Жуковым «план от 15 мая», план превентивного нападения на Германию. Потом по этому «плану» началась война для СССР, и это стало одной из причин разгрома и катастрофы для Красной армии.
Можно также привести воспоминания многих других генералов и маршалов. Можно добавить к ним истории простых солдат, служивших в эти дни на границе в любом западном округе и выживших в первые дни войны. Но цитаты — не самоцель данного исследования, и надеюсь, что приведенных выше «показаний» известных и достойных маршалов вполне достаточно.
Таких историй, в которых рассказывается о выдвижении в сторону границы, о «странном» поведении командиров, в большом количестве собрал в своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» Д.Н. Егоров, и при желании с ними можно ознакомиться в его книге, которая выложена в Интернете.
Халилов Нури Куртсеидович: «…17 июня пришел приказ выступить из района Слонима к государственной границе…. Еще по дороге стали замечать, что везде лежат снаряды, бомбы, винтовки и автоматы, кучами сложены, в лесу снова видели. Наверное, я думаю, наши готовились обороняться. Перед началом войны, где-то за полтора дня, нас построили, и перед нашей дивизией выступил генерал армии Павлов, ростом невысокий, полненький такой, но грозный, он сказал: «…вашу мать! Вы думаете, что будет война? Никакой, войны не будет! Я проверяю свои танки, пехоту, авиацию, а теперь до вас добрался! Не прекратите разговорчики, прогоню по такой жаре до Минска и обратно!» и еще матом выругался.
21 июня вечерам в летнем клубе… показали кинокартину «Цена жизни»… Ночью к нам в палатку заходит дежурный по части и говорит: «Вставайте! Все портреты уничтожайтеh Как я теперь знаю, было 2–3 часа до войны…. под силой оружия дежурный заставил убрать портреты и закрыть их листьями, чтобы маскировку сделать. После этого, наконец, легли спать, но в 3–45, У меня часы были на руке, я время заметил, инструктор по пропаганде палка майор Врадий пришел к нам в палатку, разбудил нас и говорит: «Нури, началась война!»
… Утром 22 июня… все командиры и комиссары куда-то сбежали, никого не осталось в расположении [???]… Нас же сразу после начала войны оттянули глубже в лес, солдатам некуда деваться, приказов нет, душа горит, что делать…К 17 часам появился полковой комиссар Ракитин и с ним еще какой-то командир. Они вывели нас вдоль дороги, построили у обочины, целая дивизия, там и артиллерия полковая, минометы. Выдали сухарей и по 100 гр. колбасы каждому, также выдали новую форму…»
И таких историй Д.Н. Егоров собрал в большом количестве…
А теперь перейдем к анализу и рассмотрению тех самых «Директив от 13–15 июня», по Василевскому — «приказов от 12–15 июня», что и приводили части западных округов в повышенную боевую готовность. И поговорим о них в следующей главе более подробно…
ДАТА 22 ИЮНЯ В ДОКУМЕНТАХ
Рассмотрим, какие Директивы шли в западные округа в последнюю неделю перед 22 июня и в какой мере они подтверждают или опровергают мемуары маршалов. Но сначала посмотрим, могли ли наши генералы сознательно игнорировать прямые приказы НКО и ГШ о приведении частей западных округов в повышенную боевую готовность и выдвижении их к границе в районы сосредоточения. Аргумент у сомневающихся примерно такой: не могли наши генералы в преддверии войны на истребление пойти на предательство, у них не было шансов уцелеть в случае поражения СССР. Другая часть «аргументов» — то, что «без воли тирана ничего в стране не могло происходить», т. е. Павлов и ему подобные действовали по личному указанию Сталина, а некие «отклонения» от «генеральной линии партии» если и были, то либо благодаря «личной смелости» генералов, не боявшихся поднимать части и целые флоты по тревоге в порядке «личной инициативы», либо по личному же «разгильдяйству» отдельных командиров. И, следовательно, это «личное разгильдяйство» и стало причиной разгрома наших войск, например, в Белоруссии.
Для примера — на одном из сайтов в очередной раз сцепились «сталинист» и «разоблачитель сталинизма».
«Сталинист»: «…практически ВСЕ аэродромы и моторизованные базы советских войск были дезавуированы и уничтожены уже в первые часы войны непрерывным «огненным штурмом» люфтваффе! Большая часть наших самолетов даже не взлетела! После чего уничтожение советской кадровой армии воистину стало неизбежным, «делом техники»».
«Разоблачитель»: «Так по чьему указанию на всех фронтах были так расположены аэродромы и самолеты на них. Уж не генерал ли Павлов распорядился? Нет, все не так. Это уровень не генерала, а высшего руководства страны…
«…отдавались приказания отвести танки в парк, сдать снаряды на склад…тяжелую артиллерию оставили без тягачей, в некоторых местах сливали горючее из баков танков и самолетов (!).»
— Кто именно отдавал данные указания?..»
Следующий «аргумент» «разоблачителей», мол, тет никаких документов, подтверждающих факт приведения в боевую готовность частей западных округов, о которой все уши прожужжали мухины-мартиросяны», и, значит, никакого «приведения в боевую готовность» вовсе не было. Одни только «фантазии и голословные утверждения»…
Итак, придется рассмотреть, как наши генералы выполняли свои обязанности и приказы Москвы на выдвижение войск к границе после 15 июня. Что делалось по приказу из Москвы, а что — «по собственной инициативе» (кто давал прямые приказы на разоружение частей даже 21 июня, рассмотрим в последней главе). Были или не были на самом деле Директивы о «повышении боевой готовности» перед нападением Германии 22 июня и что вообще представляют собой директивы предвоенных дней? Для этого придется привести Директивы НКО и ГШ тех дней. А позже и протоколы допросов командующего ЗапОВО Павлова и его замов, расстрелянных по «злой воле тирана Сталина», пытавшегося таким образом «свалить вину на несчастных генералов, которые боялись его до смерти и все делали только и исключительно по команде деспота».
Директивы о начале выдвижения к государственной границе придется приводить подробно еще и потому, что неугомонные резуны-солонины, «разоблачители сталинизма», именно на эти Директивы и намекают, говоря о том, что Сталин «собирался первым напасть на Германию. Таким образом, мы попытаемся сами также увидеть, есть ли в Директивах НКО и ГШ от мая-июня 1941 г. какие бы то ни было подтверждения «агрессивных намерений» Сталина и СССР. Хотя нас эти Директивы интересуют только с точки зрения подготовки Красной армии к началу войны и к будущему нападению Гитлера 22 июня: что требовали выполнить эти директивы, что было или что не было сделано командованием западных округов согласно этих Директив.
Наиболее подробно о событиях последних дней перед 22 июня в КОВО рассказали в своих мемуарах еще маршал И.Х. Баграмян, маршал Рокоссовский и другие генералы и маршалы, в том числе тот же Г.К. Жуков. Надо только внимательно читать эти воспоминания и знать, на что стоит обращать внимание. В предыдущей главе эти «мемуары» рассматривались и разбирались достаточно подробно, теперь посмотрим, подтверждают ли слова маршалов известные на сегодня и опубликованные документы тех дней июня 1941 года.
Посмотрим на документы, что опубликованы в достаточно известном сборнике документов от 1998 г., составленном под руководством Яковлева А.Н. и опубликованном международным фондом «Демократия». Сборник называется «Россия XX век. Документы. 1941 год. Книга вторая.». Составляли сборник 20 человек: Л.Е. Решин, ЛАБезыменский, В.К. Виноградов и пр. Научный редактор В.П. Наумов. В редакционный совет входили достаточно известные «борцы с тоталитаризмом», «разоблачители сталинизма» и советской власти: А.Н. Яковлев (председатель), Е.Т. Гайдар, С.В. Мироненко, Р.Г. Пихоя, Е.М. Примаков, А.Н. Сахаров, Г.Н. Севостьянов, СА. Филатов, АО. Чубарьян, В.Б. Юмашев. В подготовке сборника принимали участие: Архив внешней политики РФ, Архив Президента РФ, Архив Службы внешней разведки РФ, Российский государственный военный архив, Российский государственный архив экономики, Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории, Центр хранения современной документации, Центральный архив МО РФ, Центральный архив ФСБ РФ. («Россия. XX век. Документы. 1941 в 2-х книгах. Книга вторая». Под ред. акад. А.Н. Яковлева. В 2 кн. Кн. 2. Сост. Л.Е. Решин и др.; Под ред. В.П. Наумова; Вступ. ст. акад. А.Н. Яковлева. — М.: Международный фонд «Демократия», 1998. Подписано в печать 12.05.98 г. Тираж 3000 экз.)
Пришлось подробно привести все данные этого сборника, чтобы показать всю «солидность» данного издания и весомые фамилии его составителей (тот же Гайдар не только «экономист», но еще и «историк»). Сборник есть и в Интернете: http://militera.lib.ru/docs/0/ 1941–2.html# Тос2 421 490 (В «простонародье» интернетовском его называют «Малиновкой».)
Посмотрим, какие документы из этого сборника могут подтвердить или опровергнуть слова И.Х. Баграмяна, сказанные им в 1971 году, о последних предвоенных Директивах из Наркомата обороны и Генштаба. Были или не были в западных округах разработанные «планы обороны» и «планы прикрытия» и как они выполнялись? Ведь некоторые «историки» заявляют, что никаких «планов обороны» и «планов прикрытия» вообще не было в Красной армии… Начнем прямо по мемуарам маршала Баграмяна, с «майской директивы» Генерального штаба, которая подробно расписывала командованию западных округов действия войск на случай нападения Германии и предписывала к конкретной дате разработать «планы прикрытия». Директивы придется приводить достаточно подробно, не выдергивая фразы из контекста.
Баграмян: «..В начале мая мы получили оперативную директиву народного комиссара обороны, которая определила задачи войск округа на случай внезапного нападения гитлеровцев на нашу страну…»
Дальше Баграмян пишет, что «…отражение возможной агрессии предусматривалось планом прикрытия государственной границы. Однако к тому времени этот план не был еще утвержден Москвой. Видимо, поэтому народный комиссар решил специальной директивой повысить боевую готовность западных приграничных округов. Задачи ставились конкретные: своевременно выявить сосредоточение войск наших вероятных противников, группировку их сил; не допустить вторжения войск агрессора на территорию СССР; быть готовыми упорной обороной надежно при крыть мобилизацию, сосредоточение и развертывание войск округа…».
Т. е. округа к маю 1941 года должны были иметь некие свои «Планы Прикрытия», но планы эти еще не были подписаны и утверждены в Москве. А так как международная обстановка в эти дни стала резко меняться (пали Югославия и Греция), Москва и дала команду округам в спешном порядке, к концу мая 1941 г., разработать новые «Планы Прикрытия» и обороны.
В упомянутом выше сборнике приводится Директива НКО и ГШ на разработку «Плана Прикрытия», а точнее «плана развертывания» для ЗапОВО, от апреля 1941 года. И надо сказать, что он сильно отличается от того, что отработал Генштаб для округов в мае.
*№ 425
б/н [апрель 1941 г.]
Совершенно секретно
Особой важности.
В одном экземпляре
Карта 1:1 000 000.
Приказываю приступить к разработке плана оперативного развертывания армий Западного Особого военного округа, руководствуясь следующими указаниями.
1. Пакты о ненападении между СССР и Германией, между СССР и Италией в настоящее время, можно полагать, обеспечивают мирное положение на наших западных границах. СССР не думает нападать на Германию и Италию. Эти государства, видимо, тоже не думают напасть на СССР в ближайшее время.
Однако учитывая:
а) происходящие события в Европе — оккупацию немцами Болгарии, объявление ими войны Югославии и Греции;
б) подозрительное поведение немцев в Финляндии и Румынии;
в) сосредоточение Германией к границам СССР значительных сил;
г) заключение Германо-Итало-Японского военного союза, острие которого, при наличии перечисленных выше обстоятельств, может быть направлено против СССР, необходимо при выработке плана обороны СССР иметь в виду не только таких противников, как Финляндия, Румыния, Англия, но и таких возможных противников, как Германия, Италия и Япония.
Вооруженное нападение Германии на СССР может вовлечь в военный конфликт с нами Финляндию, Румынию, Венгрию и других союзников Германии. Поэтому оборона западных границ СССР приобретает исключительное значение.
2. В случае войны с нами Германия из имеющихся у нее 225 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий сможет направить против наших границ до 200 дивизий, из них до 165 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных.
Развертывание главных сил немецкой армии наиболее вероятно на юго-востоке, с тем, чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину.
Этот удар, по-видимому, будет сопровождаться вспомогательным ударом из Восточной Пруссии на Двинск и Ригу или концентрическими ударами со стороны Сувалки и Бреста наВолковыск, Барановичи.
В этом случае против войск Северо-Западного и Западного наших фронтов надо ожидать развертывание немцами до 40 пехотных дивизий, 3–4 танковых и 2–4 моторизованных дивизий.
Не исключена возможность, что немцы сосредоточат свои главные силы в Восточной Пруссии и на Варшавском направлении с тем, чтобы через Литовскую ССР нанести и развить удар на Ригу или на Ковно, Двинск. Одновременно необходимо ожидать вспомогательных, сильных ударов со стороныЛомжа и Бреста, с последующим стремлением развить их в направлении Барановичи, Минск.
При этом варианте действий Германии надо ожидать, что немцы против наших Северо-Западного и Западного фронтов развернут до 130 дивизий и большую часть своей авиации.
I. Основными задачами для войск Западного фронта ставлю:
1. В период отмобилизования и сосредоточения войск — упорной обороной, опираясь на укрепленные районы, прочно прикрывать наши границы и не допустить вторжения противника на нашу территорию….