Форпост. Найди и убей Валерьев Андрей
Что зимой, что сейчас, в начале марта, берег был всё таким же – серым, унылым и пустым. Неприветливым, одним словом. Оставив «Беду» в уже знакомом лимане и чмокнув на прощание в щёчку Таню, Иван, вместе с Игорёхой, высадился на влажный глинистый берег.
– Какой хороший цемент! Не отстирывается совсем! – Боец, навьюченный рюкзаком с припасами, шёл позади и постоянно чертыхался. Глина здесь оказалась жииииирная. На ботинках у Вани чугунными гирями висело по многокилограммовому комку грязи. И очистить её не было никакой возможности. Через два шага всё налипало по-новой. Кроме того, размокшая после дождей глинистая корка оказалась чертовски скользкой и в результате оба ходока были с ног до головы покрыты мокрой грязью.
Ваня сунул руку за пазуху. Пистолет был тёплый и сухой. Он приятно грел ладонь и придавал чувство уверенности. В этот поход Маляренко шёл с двумя пистолетами и со всеми имевшимися патронами.
«Кто его знает, что там этот Лукин наворотил. Сначала осторожненько издалека посмотрю. Осторожненько. Осторожненько, я сказал! Твою дивизию!» Иван в очередной раз поскользнулся и плюхнулся в жидкую грязь. Тридцать километров до посёлка мужчины шли полтора дня. «И почему мы не высадились прямо там?»
– Слышь, братан! – Аудрюс вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Позади него с флягой в руках стоял высоченный араб и скалил зубы.
– Братан! Move!
«Вот бля! Выучили русский язык, называется! Как тебя там… Али? Мохаммед? Ибн-ибн? Хоттабыч, одним словом!»
Когда-то давным-давно, в детстве, маленький мальчик Одря очень любил эту книгу.
Очередь к роднику двигалась очень медленно, но никто не жаловался и не старался влезть без очереди. Прошлый месяц выработал у оставшихся в живых великолепные манеры и безукоризненную вежливость.
Когда Лукин пристрелил Доброго и его замов из подаренного пришельцами пистолета, а потом, подхватив заряженную «Сайгу» пахана, расстрелял ещё пятерых самых оголтелых бандитов, в посёлке началась анархия. Сначала все дружно гоняли уцелевших «шестёрок» и «коренных», потом, когда их разорвали на куски, начались межобщинные столкновения. Все «воевали» со всеми. Арабы, индусы, китайцы, англосаксы. И все, все вместе, против «русских». После правления Доброго отношение к тем, кто говорил на этом языке было самым, что ни на есть поганым. Причём в разряд «русских» попали не только пассажиры и экипаж сорокового ЯКа, но и полтора десятка пассажиров из Канады и США. Евреи, украинцы, сербы. Даже вот его, литовца, в эту партию записали. А он и не возражал. Аудрюс усмехнулся.
«А чего, не самые худшие люди, по крайней мере, крыс среди них нет, и друг друга поддерживают. И не делятся, татарин ты или еврей. Тьфу ты!»
Старпом припомнил, как позавчера из арабской общины пинками гнали индуса-мусульманина. Старика изгнали за то, что он не араб. А индусы не приняли его за то, что он не сикх. Чёрный, со сморщенным, словно старый изюм, лицом мужичок, завёрнутый в лохмотья, долго скулил под дверью арабского дома, пока одна из русских женщин не сжалилась и не привела его к нашему костру. По ночам под открытым небом было очень холодно. «Скорей бы лето!»
Глиняный карьер не работал. Лагерь штрафников тоже отсутствовал. Иван перевёл монокуляр на скопище глинобитных домиков вокруг лежащего на боку корабля. Сквозь камышовые крыши кое-где тянулись сизые дымки, а вдоль главной «улицы» тянулась длинная очередь людей с бидончиками. «Ба! Знакомые всё лица!» Потрепанную фуражку старпома невозможно было не узнать.
– Мужики, присмотрите там, – Лукин мотнул головой и от костра, горевшего в центре недостроенного сарая, в разные стороны разошлось с десяток человек, – Вот такие дела, Иван Андреевич. Людей я сберёг, хотя тяжко пришлось. Что и говорить. Женщин пришлось с боем у этих козлов отбивать. Да и с жильём у нас не очень. Все самые лучшие дома и родник теперь васпы держат.
– Кто?
– Американцы, да канадцы. Белые. Их примерно половина от общего числа людей.
– Ясно. Что там стряслось после Доброго. Лукин помрачнел.
– Резня. Все против всех. За воду. За еду. За баб. Почти сотня человек легла. Было видно, что парню нелегко и он корит себя за то, что произошло.
– Наших отстоял. Все патроны расстрелял, но отстоял. Потом как-то все буйные легли, а остальные – успокоились. Договорились, в итоге.
Иван посмотрел на измученных русских людей разных национальностей и разного вероисповедания и его желание вывезти отсюда ВСЕХ сильно уменьшилось.
Три девочки-подростка с очень серьёзными и взрослыми глазами. Женщины, раньше времени превратившиеся в старух. Тощие, почерневшие на солнце мужики. Два совсем маленьких ребёнка непонятного пола.
– Сколько вас? Докладывай. Лукин словно этого и ждал.
– Пассажиры и экипаж самолёта – всего в живых осталось двадцать человек. Тринадцать человек «приблудных», в том числе я и Аудрюс. Мужчин, включая детей, двенадцать, женщин – двадцать одна. Пожилых, – Игорь помолчал, – «спасибо» Доброму, нет вообще. Самому старшему из наших, Аудрюсу, сорок два. Вот такие дела.
Маляренко поскрипел зубами – тридцать семь человек разом не перевезти, а если увезти половину, то что будет с оставшимися – один Бог ведает!
– Болезные есть? Заразные? Все повернулись к какой-то женщине. Та отрицательно покачала головой.
– Только простуды. И травмы. Пока. Что будет дальше – я не знаю. Здесь нет никаких условий, вы понимаете?
– Врач? – Иван с интересом рассматривал незнакомку.
– Главврач! – Лукин важно поднял указательный палец. Все вокруг тихо рассмеялись. Люди оживали на глазах. У них в гостях сидел билет в лучшую жизнь, в будущее. «Воды, в принципе, хватит»
Обжегшись несколько раз на нехватке питья, Иван теперь выходил в море только с очень большим запасом воды.
«Еды немного, но ничего, потерпим, не впервой. В крайнем случае, добежим до автобуса, там оставлю мужиков, а сам рвану дальше»
Из дальнейших разговоров выяснилось, что благодаря учинённой резне, количество женщин в посёлке стало немного превышать количество мужчин. Это была полезная информация. Воды тут было мало. А одиноких мужчин в Бахчисарае и округе – много. По подсчётам Звонарёвских опричников – никак не меньше трёх десятков. «Нормалёк! Баб куплю. За картошку. Но позже. Хе-хе-хе. Летом!»
Уходили под утро. Провожать Ивана и Игоря ушёл только Аудрюс. Лукин тоже было дёрнулся пойти с ними, но Маляренко отрицательно покачал головой и недоумевающий прапорщик остался возле своих людей.
– Значит так. Ты с нами сейчас не пойдёшь. Останешься здесь. Сможешь к кому-нибудь прибиться?
Мужчины стояли на берегу моря, Игорь гулял поблизости, не желая встревать в разговор босса. «Меньше знаешь… и так далее!» Старпом немного помедлил, размышляя, но потом кивнул головой.
– Смогу.
– Втихаря составишь списки. Вот тебе блокнотик и карандаш. Первый список – одинокие женщины детородного возраста. Маляренко помялся, почему-то говорить такое ему было неудобно.
– В первую очередь – белые женщины. Потом остальные. Посмотри, может быть, кто-то из замужних недоволен своей парой, кого-то можно сманить. Таких нужно десятка два. Аудрюс снова кивнул.
– Потом присмотрись к парам. Устойчивым. Их профессии, навыки и так далее. Выбирать можешь любых. Единственный критерий – задавай себе вопрос «хотел бы я жить с этими людьми по соседству». Тебе ясно? И НИКОМУ об этом не говори. Понял?
Старпома проняло. Этот человек доверял ему. Доверял его чутью. Полностью и без оговорок. Литовец в третий раз кивнул. Ваня хлопнул моряка по плечу и, не прощаясь, потопал по пляжу.
– А, совсем забыл! Литовец тоже обернулся.
– Немцы в селе есть? Есть? А партизаны? – Ваня хохотнул. – Отдельным списком их запишешь. «Чёрт, чуть про Танюхину просьбу не забыл!»
Через двое суток, на рассвете, собрав все имеющиеся запасы пищи и заранее наполнив все фляги водой, тридцать один человек тихо ушёл из посёлка к морю. Впереди их ждала новая жизнь.
В опустевшем недостроенном сарае остались лишь избитый Аудрюс и убитый индус-мусульманин.
Глава 7. В которой Иван понял, что он устал.
Этот переход Ваня запомнил даже лучше, чем свой первый выход в открытое море. Даже лучше, чем голодная и «сухая» перевозка детей с северного берега. К счастью, волнение на море немного стихло, и битком набитый пассажирами кораблик уверенно взрезая форштевнем волну, взял курс на Севастополь.
Люди сидели ровными рядами, плечом к плечу, упираясь спинами в колени тех, кто сидел позади, оставив узкий проход по центру палубы для «стюардессы». На самом кончике носа был оставлен малюсенький, полтора на полтора метра, пятачок, куда все ходили по очереди размяться и поприседать. Зарядку сделать. Да и в туалет сходить заодно. Многочасовое сидение было настоящей пыткой.
Все одиннадцать дней, что длился этот переход, Иван ощущал себя придурком и авантюристом. Глядя из рубки на своих пассажиров, он крыл себя последними словами. Руки тряслись, в животе разливался предательский холод, а в голову постоянно лезли кадры из кинофильма «Титаник».
«Малейшая волна и всё. Я уж про шторма молчу! Идиот! Надо было десяток баб сначала забрать. И детей. А потом, в два рейса – остальных! Когда ж ты головой то начнёшь думать, Иван Андреевич? А не ж…й»
Тане тоже было не до личных переживаний. Она варила. Нет. Не так. Она варила-варила-варила-варила. Маленький котелок на чугунной печке в машинном отделении булькал не переставая. Иногда вымотавшуюся девушку подменяла одна из пассажирок, но и это не спасало. Места на «кухне» хватало только для одного повара. Вдвоём готовить не получалось. «Надо бы завязывать такие „подвиги“, мать их, совершать!» Маляренко призадумался.
А ЗАЧЕМ, собственно? Зачем он везёт этих людей к себе? Чего ему ещё не хватает? Эта, так некстати пришедшая мысль, ошарашила. Иван посмотрел на спящую на полу рубки Таню.
«Вот. Может быть ещё одна женщина у меня будет. Дом. Дети. Друзья. Всё ведь есть! Чего ж тебе на месте то не сидится?»
Маляренко так устал, и морально, и физически, что хотелось заорать, вылезти из осточертевшей рубки на палубу, пинками всех повыбрасывать за борт и уснуть. И чтоб – лето. И ничего не надо делать и чтоб Таня была голая, а на носу, на своём привычном месте было кресло, а не, млять-млять-млять, толчок для этих…!
Из трюма донёсся плач и стоны, кого-то из укрытой там ребятни снова начало рвать.
Главврач Евгения Валерьевна отменила собою же объявленный карантин ровно через десять дней. Хотя в планах было провести в шалашах на берегу моря у Юркиного ручья минимум две недели. Но, толи действительно со здоровьем новичков было всё в порядке, толи Главврач боялась гнева Марии Сергеевны, которую не пускали к мужу, толи просто в шалашах было холодно. В общем – карантин сняли. За это время людей как следует подкормили, а кого нужно – подлечили. Юрка мотался на берег каждый день, привозя полные корзины продуктов и безропотно скармливая переселенцам плоды своих трудов.
– Иван Андреевич, – Кузнецов сидел в пяти метрах, за карантинной чертой, нарисованной прямо на земле, – у меня там, конечно, припасы ещё имеются, но не прокормлю я их всех. Пусть больше рыбу едят и мидии собирают. Мужик поморщился и перешёл с шёпота на отчаянное сипение.
– Настя пилит. Работники мои ворчат. Высаживать то чего будем? А потом?
Эти только и знают, что жрут да… спят. Понимаю – им не сладко пришлось и надо в себя прийти, но почему ж мне-то должно быть плохо? «Кулак-мироед! Единоличник! Сквалыга! Но… прав, стервец, прав!»
Ваня выслушал жалобы приятеля, почесал репу и велел больше сюда с продуктами не приходить. Юрка обрадовано подскочил, поздоровался с подошедшей Таней и рванул до дому – до хаты.
– Милый, мы можем ходить домой. – В глаголах немка всё ещё путалась. – Карантин капут!
Какое счастье снова оказаться дома! В тепле и уюте! Сходить в баню. Покушать из нормальных тарелок. Серебряной ложкой. За полированным деревянным столом. И прижать к себе жену. И покачать ребёнка. И спать на белых простынях в мягкой кровати. Маляренко «проникся». «Почему ж я этого раньше не замечал и не ценил?» Иван упал на кровать, вытянул ноги и моментально уснул.
Обе хозяйки в это время сидели в Таниной комнатке по соседству и шушукались о вещах, понятных только им.
– А он… – Таня покраснела и шёпотом продолжила Маше на ушко.
– Да? А ты?
– А я…
Карантин стал самым прекрасным временем в жизни Тани. Все тревоги, невзгоды и неурядицы исчезли и растворились в небытие. Остался лишь ОН.
Таня заурчала от удовольствия, словно кошка, и довольно потянулась. Десять дней и ночей в шалаше на берегу моря пролетели как одно мгновение и она так и не успела отдохнуть от изнуряющего похода. Teufel! Это было прекрасно! Ja!
Маша прислушалась к себе. Снова начиналось головокружение и тошнота. Подавив усилием воли проклятые симптомы, женщина беззаботно улыбнулась и, ласково поцеловав Таню, подтолкнула её в сторону своей спальни.
– Ступай. Поспи. Тебе точно нужно отдохнуть.
Вечер десятого дня стал для Игоря Лукина настоящим холодным душем. Местные, во главе с Боссом, просто разошлись по домам, оставив его и его людей в шалашах на берегу моря. Прапорщик велел всем оставаться на месте и пошёл поговорить с фермером, который ежедневно снабжал их пищей. Но тот, приоткрыв калитку в заборе, просто послал его куда подальше. В смысле – к шефу. Мол, с ним эти вопросы и обсуждай, а сюда больше ходить не надо. Прямо в живот Лукину смотрел здоровенный заряженный арбалет, и предводитель переселенцев решил судьбу не искушать.
Придя, на ночь глядя, в порт, Лукин был остановлен часовым, который направил на него пистолет и посоветовал до утра тут не появляться. На шум из крайнего дома вышел огромный мужчина в камуфляже и с самодельными капитанскими погонами, смерил немаленького Игоря взглядом сверху вниз и тоже посоветовал идти обратно.
– И ещё. Не дай Бог, я узнаю, что кто-то из твоих по огородам Юрия Владимировича пробежался… Капитан что-то тихо сказал часовому и ушёл в дом. Лукин скрипнул зубами и тоже пошёл. «Домой».
Целую неделю всем западным Крымом рулила Маша. «Сам» залёг в спальне и ни в какую оттуда выходить не желал. Больше того, Иван Андреевич никого не желал видеть. Исключением была только маленькая Анечка, в спаленку к которой отец иногда заходил. Ваню подкосили апатия и пофигизм.
– Ещё вопросы?
Маша, стоявшая на крыльце, гордо подняла подборок и, царственно выпрямив спину, «даванула» просителей большой упругой красотой.
Лукин непроизвольно уставился на грудь хозяйки, поперхнулся и помотал головой.
– Капитан, проводите гостей и поднимитесь ко мне. Будет совещание. Соберите всех. Голос Марии Сергеевны был холоден, словно лёд. По итогам совещания началась кутерьма.
Сначала к жившим на одной рыбе новичкам сходил Олег со своими орлятами и вежливо попросил освободить жилплощадь. Мол, места тут изобильные, благодатные, а уже, даже по ночам, тепло и вообще – делать вам тут нечего. Спасли, привезли, подкормили – скажите спасибо и алга! Дальше сами.
Женщины заплакали, а мужики… кто скрипел зубами, а кто растеряно разглядывал абсолютно пустые степные просторы. Где тут можно было начать новую жизнь, было непонятно.
– Вот степь, воооон там есть лесок и родник, можете жить там. Вон туда два, дня ходу через перевал – долина и большое поселение. Можете идти туда. За перевоз и еду с вас платы велено не брать. Всё. Свободны!
Главврач гневно высказалась об ответственности за доверившихся им людей, а капитан в ответ посоветовал ей и всем остальным завтра утром отсюда исчезнуть. Многообещающе посмотрел на Лукина и ушёл в усадьбу.
Следом за «кнутом» пришли «пряники» – Юра, Толик и Семёныч и принялись окучивать семейных. Таковых среди прибывших было аж семь пар, две из которых были с детьми. «Семейные» с облегчением выдохнули, а одинокие женщины растеряно облепили такого же одинокого и растерянного Игоря.
Если бы не объявление о том, что завтра утром с оставшимися приедет поговорить хозяйка, «пряники» бы не сработали. Семейные мужики набычились и бросать своих не желали. Женщины – так вообще вцепились друг в друга и залились слезами. Тогда завхоз почесал репу, сплюнул и в сердцах выдал:
– Нянчиться с вами времени нет. Не хотите – не надо. Никто вам руки не выкручивает. Ещё раз сплюнул и ушёл.
Четыре семьи ушли за ним в Севастополь, а к фермеру подошли остальные. Юрка и всех остальных забрал бы тоже – рабочие руки на огромных полях были нужны, как воздух, но хозяйка строго-настрого запретила ему уводить к себе оставшихся женщин. Игорь стоял, как громом поражённый. «Три деревни, два села, восемь девок, один я»
Вообще-то женщин и девушек вокруг него было четырнадцать. Весь праведный гнев и боевой задор бывшего прапорщика моментально испарился. Что делать дальше с этими несчастными женщинами он не знал.
Делать было нечего – еда закончилась. Лукин разделся и полез в холодную воду за мидиями, а Евгения Валерьевна командным голосом раздавала указания остальным. «Утро вечера мудренее. Авось!»
Глава 8. В которой происходит беда, скотство, а Иван впервые в жизни пытается получить ответ.
Из страусиного (это когда засовываешь голову под подушку и не о чём не думаешь!) состояния Ваню вывели две плохие, очень плохие новости.
Маша, наконец, рассказала ему о старой травме головы, о кисте и снова начавшихся головных болях. Маляренко поседел, а Таня, впервые на памяти всех присутствующих, устроила истерику. Маша нарочито бодро улыбнулась и выдала сакраментальное:
– Не дождётесь!
Впрочем, никого эта бодрость не обманула. Ваня взял дочку на руки, ушёл на веранду и долго её баюкал, временами прикладываясь к бутылке. Потом пришла мать и унесла ребёнка в дом.
Запой продолжался три дня, до того момента, когда в порт пришёл гонец и принёс известие о смерти Деда.
Эта новость доходила до сознания Ивана тяжело. Долго. Сквозь алкогольный туман и качающуюся Вселенную.
Маляренко поднялся на ноги. Пол веранды ходил ходуном и норовил ударить его по лицу.
– Не дождётесь! На последних граммах сознания Ваня вылил остатки пойла на землю.
– Олег, пошли кого из пацанов за Толиком. Мне нужна лучшая его бричка. Еду я, мои… Иван послал все свои заморочки к чёрту. … женщины. Ты и Семёныч. Немедленно!
Капитан вытянулся по струнке и откозырял. Душа, несмотря на грустную весть, пела. «Он снова с нами!» Бахчисарай Ивана снова поразил. «Всего-то год меня здесь не было! Или чуть больше»
Почти три десятка капитальных каменных домов стояли вдоль широкой мощёной улицы. И это не выглядело деревней. Это был… город. Городок. С красивыми палисадниками, клумбами и… Ваня о…ел, с маленьким фонтанчиком на центральной, возле «кремля», площади!
«Ну ребятки! Я даже не знаю что сказать! Я-то думал, что моя усадьба хороша, но это…!» До Ивана дошла разница.
В Севастополе жил он, человек авантюрный, склонный к путешествиям и приключениям, а здесь жили простые, работящие люди. «Завидовать – дурно! Завидовать – дурно!»
Маляренко включился. Вся хандра слетела, как прошлогодняя листва. Снова запахло разнотравьем, зашумел ветер и запели птицы. Снова, как когда то давно, после первого затяга кальяна, «навелась резкость». Жизнь заблистала.
Это было не пробуждение. Это была просто злоба, звенящая, будоражащая злоба на весь, такой несправедливый, мир.
На похороны они, конечно, не успели. Ни к кому не заезжая, Иван сразу проехал на маленькое кладбище и долго рассказывал Деду о своих делах, прося прощения за всё то, что он сделал и то, что он НЕ сделал. Потом Маляренко налил стакан дедовского первача и пустил его по кругу. Выпили все. Даже Таня.
– Показывай!
Хозяин был явно не в настроении. Это чувствовали все. Особенно стоявший за его спиной Олег. Он уже вынул мачете и только ждал намёка шефа.
Серый струсил. Он прекрасно понял, что Иван перешёл в такую весовую категорию, где друзей уже нет, а есть только или враги или подчинённые.
– Что?
– Опричников МОИХ показывай.
Иван глухо рычал, глядя пьяными глазами куда-то вдаль. Звонарёв понял, что зарвался. Он не мог, не имел права, будучи ЧЕЛОВЕКОМ Ивана, тянуть людей под себя.
Из дома вышли улыбающиеся женщины. Маша, Таня и его Ксюша. С надеждой проводив их глазами, Серый шустро рванул на лесопилку.
Троих мужиков, работавших у Звонарёва, Иван забрал, сказав, что вернёт их через месяц. Геннадьич понял, что вернутся к нему другие люди. Люди Хозяина. Как, например, Андрюха, о котором в посёлке ходили жуткие слухи. А ещё Сергей Звонарёв понял, что его сын и крестник Ивана, Серёжка Звонарёв-младший всегда будет на своём месте. ПОД Хозяином. В душе что-то защемило.
– А на этот месяц я тебе своих ребят в помощь пришлю, уяснил? Строитель закивал. «Ещё немного и „смотрящим“ будет Андрюха. Ё!» Внезапно у Сергея сильно заболел живот. Работников Звонарёва Иван забрал, конечно, не просто так. Во-первых, надо было познакомиться.
Во-вторых, Олегу было дано задание хоть чему-нибудь их научить. Конечно, парни они и так были неслабые и кулаками помахать умели – другие тут не выживали, но всё-таки… Это был резерв, а резерв должен быть обучен. Ну, и, в-третьих, женщины. «Мои люди имеют право на выбор. Надеюсь, они это оценят»
Парни это оценили. Через две недели, после долгого собеседования с капитаном, все трое присягнули на верность Хозяину. В Бахчисарай каждый вернулся с молодой и красивой женой. Те самые девочки с серьёзными глазами получили шанс на счастливую жизнь.
К концу апреля Иван «распродал» всех оставшихся свободных женщин. Распродал цинично, жёстко, не спрашивая их мнения. Он просто вызвал к себе Бориса и, матом прервав его доклад о знаниях и умениях всех жителей западного Крыма, просто потребовал отметить из тридцати двух одиноких мужчин Бахчисарайского округа одиннадцать самых достойных. Молодых и работящих. И не конченых уродов.
– Понял, бля?
Бывший директор школы испуганно вжал голову и, немного подумав, отметил галочками нужных людей.
– Отдашь этот список Стасу. Скажешь ему: я велел ему этих людей собрать и привести ко мне, понял? Пшёл! Борис Михайлович кивнул и пулей унёсся вдаль.
– Слушать меня, твари!
Олег, в окружении своих бойцов стоял перед кучкой оборванцев, созванных по воле шефа.
– Сейчас. Каждый. Из вас. Получит. В пожизненное пользование. По бабе. Мужики сначала замерли, а потом радостно заорали.
– Молчать! Через некоторое время я лично, в сопровождении Андрюхи, проверю всех и спрошу у ваших женщин, как вы с ними обходитесь. И не дай Бог мне узнать, что-нибудь плохое. Хозяин велел убить каждого. Сразу. На месте. И сделает это кемеровчанин. Дошло? Ясно? Не слышу!
Бирюки, вытягивая шеи в надежде рассмотреть вожделенных женщин, нестройно пробормотали «ясно».
– Теперь вы. Все. Должны. Ближайшие три месяца будете со своими женщинами жить здесь. Будете строить дома. А потом – уйдёте. Стройся! На пра-ву! Шагом арш!
Маша угасала. Не помогало ничего. Все три медика, имевшихся в распоряжении Ивана, лишь разводили руками и отводили глаза. Даже Док, которому в плане медицины Иван доверял абсолютно.
– Либо выживет, либо нет. Как там эта штука надавит на мозг – никто не знает.
Док поцеловал руку Марии и, впервые отказавшись от традиционного стопарика, вышел.
Никаких молитв Ваня не знал. И молиться он не умел. Даже как перекреститься – не знал. Впервые в жизни, почувствовав себя беспомощным, Маляренко захотел прислониться к чьему-нибудь плечу. Укрыться от невзгод и бед. И попросить Его о прощении. За все годы неверия. За гордыню и за злые слова.
Сегодня ночью Манюне было особенно плохо. Иван, плача, как мог помогал ей, утешая и целуя её, но она его не слышала. За стеной, обняв Анютку, рыдала Таня.
Утром Маше стало немного лучше и она уснула. Поглядев в окно на серое утро, Иван оделся и вышел из дома. Кто-то его окликнул, он не ответил. «Часовой, наверное»
Иван шёл навстречу солнцу, не чуя под собою ног. Море и посёлок остались далеко позади. Наконец, силы оставили его и он повалился на землю. «Господи, помоги!» Перед глазами колыхалась зелёная травинка. По ней полз жучок. «Прошу тебя, пожалуйста, я сделаю всё…» Жучок посмотрел Ване в глаза и кивнул. Всё вокруг заволокла тьма и мужчина потерял сознание.
– Знаешь, сучччок, а я тебе завидую!
– Это опять ты? Я не с тобой хотел поговорить.
– Да знаю я. Я ЕГО не встречал. Врать не буду. Знаешь, спасибо тебе за племяшку. Я, честно говоря, доволен. Родная кровь всё-таки.
– Скажи, Маша будет жить?
– Не знаю, брат. Никто не знает. Верь. Надейся. Если веришь – молись.
– …
– Открою тебе маленькую тайну. Я думаю, она выживет. БУМ!
– Ну всё. Тебе пора. Просыпайся. До встречи, брат. БУМ! БУМ!
– До встречи, брат! БУМ! БУМ! БУМ!
Иван захрипел и пришёл в себя. Вокруг стояли люди. Много людей. Он лежал на своём топчане, на своей веранде, а в лицо ему с тревогой заглядывала заплаканная Таня и, со слабой улыбкой на бледном лице, утомлённая Маша. Кризис миновал.
Такое когда-то произошло с Таней. Никто не верил, а она выжила. Тоже самое сейчас происходило с Машей. Неделя шла за неделей, а ухудшения больше не было. Женщина понемногу приходила в себя, на её щеках снова появился румянец и снова серебряным колокольчиком зазвучал её смех. Усадьба облегчённо выдохнула. Иван ходил с глупой улыбкой на лице, Танюша щебетала и порхала вокруг подруги, а дети, все как один, принялись делать маме Маше подарки. Конечно, самым преданным поклонником Марии Сергеевны оказался Бим. Тот вообще и дневал и ночевал у её ног.
Док тоже улыбался, разводил руками и от стопарика теперь не отказывался. Как говорила об этом народная молва, это был верный признак – больной идёт на поправку.
После того, как изрядно вымотанные учёбой «резервисты» вернулись в посёлок с жёнами, а ещё куча народу по призыву Хозяина ушла в порт, оставшиеся не у дел мужики заволновались. Видимо опять проболтался Док – новость, что и эти одиннадцать счастливчиков получили себе женщин, и при этом здоровых, не старых и не уродливых, облетела окрестности посёлка со скоростью молнии.
Настроение у Ванюши было, чёрт возьми, отличное! Всё утро он осуществлял свою мечту. Катал на «Беде» по затону своих женщин. Это было как в кино из прошлой жизни. Жаркое солнце, синее море, яхта и две длинноногие грудастые блондинки ню. Ну ладно, грудастая блондинка была только одна, Таня была шатенкой и… неважно. «Эх! Всё дела, дела…»
Иван вышел к двум десяткам просителей явившихся к нему по понятному делу и толкнул речь. Короткую, но ёмкую. Речь сводилась к одной мысли: утром деньги – вечером стулья. Сначала от вас ударный труд на моё благо, потом от меня вам – женщины. Гарантия – моё слово.
В ответной речи выборного главы «женихов» были упомянуты такие слова как «зуб», «глаз» и «чтоб я сдох!» Стороны ударили по рукам и стройка закипела.
Глава 9. В которой Иван решает вопросы геополитики, знакомится с соседями и начинает величайшую финансовую аферу.
«Непонятно одно, как эти ребята, имея тринадцать триллионов долларов долга, сами себе присваивают кредитный рейтинг ААА» Из выступления одного глупого телеведущего.
К началу лета Маша почти совсем оправилась от рецидива старой травмы, а Таня по секрету сообщила всей своей немаленькой семье, что она беременна. После этого босс решил, что «гулять, так гулять» и благословил всех своих бойцов на женитьбу. Но только, как и полагается, по осени. «Это ж сколько мне надо домов до зимы поднять? Мамма мия!»
Получалось, минимум, десять! План, конечно, был жёсткий, но вполне реальный. Размышления о том, как бы ещё больше подстегнуть сверхударную стройку и заманить сюда ещё и женатых строителей, привели к решению, которое впоследствии, всего через год, назовут самым великим делом Хозяина. Правда, этого Ваня пока не знал.
– Девочки, я вот подумал. А если этих ребят за деньги нанять? Таня недоумённо подняла брови.
– Золото? Маша фыркнула.
– Скажешь тоже! Серебро?
– Ээээ… Я, вообще то, думал о медных копейках.
Копеек Ваня наштамповал много. Лужин-старший из собранной Олегом меди наковал кучу тонких пластинок из которых пресс-формы вырубали готовые монетки. Небольшие, но очень аккуратные, с очень чётким тиснением Ваниного профиля.
– Золото и серебро – это как-то жирно будет. Копейка в день за работу. Нормально.
Женщины переглянулись, а Ваня почувствовал себя старым евреем из шести семей.
«А что, это вариант! Я же не бумажные доллары печатать буду, а твёрдую монету штамповать!»
– Помаленьку, потихоньку. Не сразу, ласково, с уговорами, введём валюту. За фальшивку – смерть. За чужие монеты – смерть. А через десять лет никто и представить себе не сможет, что может быть по-другому. Ну как? Таня была очень серьёзна и о чём-то напряжённо размышляла.
– Ja! – В минуты волнения она всегда начинала говорить по-немецки. – Это самый лучший вариант. Торговать тем, чего нет. Но тебе, мой милый потребуются авианосцы. Иван припомнил, как вчера к нему в резервисты просились два «бирюка».
– Будут вам авианосцы.
Всю весну Игорь провёл на стройке – таскал камень, месил глину и стругал брёвна. А стройки тут были капитальные, нечета тем глинобитным домикам, что они сооружали там, на севере.
Здесь, в пустой и голой степи царил камень. Хозяин не жалел никаких сил и средств на его перевозку с гор. Лукин, ради интереса, пробежался во второй посёлок и после долго пытался понять – где же ему нравится больше? Предпочтений не было.
Да и, честно говоря, у него вообще ничего за душой не было. Ни кола, ни двора. Нравилась ему одна девушка из канадских, но её спрятала от «этого русского» община, а среди своих женщин ни одна на душу не легла. «Вот такие дела! Как там моя Джесс?»
Парень встряхнулся и приладил на известковый раствор очередной блок песчаника. Дом для тёзки-дружинника вырастал на глазах.
Если бы Лукину кто-нибудь сказал, что всё это время его ни на секунду не выпускали из виду, докладывая о каждом его шаге лично Ивану, то он сильно бы удивился. Никто и никогда не говорил ему что делать и куда идти. Парень был предоставлен самому себе и был абсолютно свободен – Ваню велел не скрывать ничего. Любопытный прапорщик облазил все окрестности, перезнакомился с местными жителями и вник в хозяйственное и политическое устройство крымчан. Ему даже дали внимательно изучить атласы и карты. Никто не скрывал ничего.
– Игорь, надо бы сходить, Аудрюса проведать.
Маляренко пристально посмотрел на собеседника. На самом деле идти никуда не хотелось. Хотелось сидеть дома, заниматься хозяйством и баловать своих женщин. И возиться с дочкой. И с Бимом бы надо бы прогуляться. На охоту. И вообще – устроить сафари подальше в степь. И…
«Так. Стоп! Ещё немного и ты опять куда-нибудь не по теме свалишь. Дурная голова ногам покоя не даёт!»
– Да и лето завтра. Ты обещал к своим дорогу показать. Помнишь? – Голос Маляренко был полон мёда.
Лукин незаметно поёжился. Босс, несмотря ни на что, ему НЕ НРАВИЛСЯ. Вести его к СВОИМ, он не хотел. Пусть Спиридонов и остальные и не были ему закадычными друзьями, но он как-то привык их считать своими. А Замок – своим настоящим домом, из которого он просто на время уехал.
– Помню. – Лукин, на всякий случай припомнил всё, что он помнил насчёт имевшегося у ребят огнестрела и повеселел. – Покажу.
Познакомиться с большой общиной русских людей Ваня был, в общем, не против, но гораздо важнее был поход на север. К кораблю. От того, как литовец выполнил своё задание, и выполнил ли его вообще, зависело очень многое. Два десятка добровольных строителей не простили бы ему такого «кидалова».
Снова проблемы, снова заботы. Казалось – только всё разгрёб и на тебе! Нанась! Опять двадцать пять за рыбу деньги!
Ваня тяжело вздохнул и пригорюнился. Роль феодала оказалось очень нелёгким делом. «Кстати о деньгах, что у нас там?»
– Маша? Ты можешь подойти?
Главный бухгалтер и казначей Мария Сергеевна была немного озадачена. Идея мужа, казавшаяся… утопически-благодушным мечтанием, неожиданно для всех оказалась очень востребованной! Люди с удовольствием продавали им за самодельные монетки излишки продуктов питания для кормёжки новосёлов и строителей, а женатые мужики, поторговавшись для виду, запросто согласились поработать за полторы копейки в день плюс кормёжка. Более того, на общем собрании в Бахчисарае все дружно поддержали предупреждение Вани насчёт фальшивых монет. Денег людям, как оказалось, очень не хватало. Всех достало считать в тушках кур или в вязанках дров. За месяц госзакупок «в народ» ушло восемь сотен копеек. За которые её семья получила вполне реальные две тонны картофеля и полсотни корзин прочих овощей. Это не говоря уже о больших заказах на мебель и строительные работы. Случались, правда, и инциденты. В Бахчисарае произошло несколько драк, когда контрагенты не сошлись в цене, но никто, никто не ставил под сомнение саму МОНЕТУ. Со временем примерные цены на основные товары устаканились и дело пошло.
Признаться, Иван и сам не ожидал такого эффекта от введения денег. Расчёт был на постепенный ввод в оборот медной мелочи, потом мелкого серебра, а уж потом-потом… А тут вчера ему доложили, что Олег, недолго думая, подрядил бригаду шабашников и тебе за три серебряных монетки (а это, как-никак, триста медяков) согласились построить ему ещё один дом по соседству со старым! Семь домов вдоль набережной росли как грибы, не по дням, а по часам.
«Такими темпами мы их не то, что до зимы, а к осени „под ключ“ закончим» Сразу вылазила проблема мебели и прочего домашнего барахла. «Ё! Пусть у них самих голова об этом болит!»
Два десятка «женихов» строительством не занимались. Они возили и возили стройматериалы из развалин старого города, натаскав за это время каменных блоков минимум в два раза больше, чем требовалось. Энтузиазм мужчин был понятен – Хозяин пообещал им будущее. Иван с удовольствием посмотрел на подошедшую супругу. «Ах, какая женщина!»
– Завтра уйду на север. Ты справишься без меня? Этих архаровцев в узде держать… Мария улыбнулась.
– Мне помогут. Но… Вызови сюда Андрея. Ладно?
Весь последний месяц Аудрюс упорно запрещал себе вспоминать об обещании Ивана забрать его на юг. Старпом уже не верил в то, что за ним придут и постарался выкинуть все мысли об этом из головы. «Буду устраиваться здесь»
«Здесь» было хреново. После падения режима Доброго, вся налаженная система распределения работ, пайков и норма выдачи воды рухнула. И даже при том, что население, после резни и бегства русских стало меньше двухсот человек, еды и воды на душу населения выходило МЕНЬШЕ, чем это было при бандитах.
Половина огородов с этим говённым «силосом» без полива и ухода просто высохла. Витаминов не хватало, люди жили только за счёт рыбалки и сбора моллюсков. Охота, в этих бедных, засушливых местах была очень скудной. Американцы и арабы устроили две экспедиции по берегу в разных направлениях. Янки вернулись через две недели, едва волоча от усталости ноги. Арабы продержались в пустыне дольше. Ополовиненная экспедиция вернулась только через месяц и сообщила что на восток, вдоль берега вообще ничего нет. Только песок, глина и пыль. «А хорошо, что я блокнотик тот прикопал» Литовец проверил удочки и пошагал в сторону моря.
Глава 10. В которой освещаются некоторые особенности бизнеса с иностранцами.
«Безумству храбрых поём мы славу!»
– А скажи мне, мил-человек…
Когда эти слова, произнесённые за его спиной на русском языке, дошли до сознания рыбака, он решил, что просто перегрелся на солнышке.
– … рыбка ловится? Или так, в своё удовольствие посидеть решил?
Старпом обернулся. В пяти шагах позади него, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, стоял Иван. Из глаз Аудрюса сами собой градом хлынули слёзы.
– Переводи ему. – Маляренко оглядел делегацию, прибывшую к нему на переговоры на пляж. Два американца, араб, индус и мелкое чмо непонятного происхождения. – Сюда – ни шагу. Этот пляж мой. Сунетесь – убьём!
Франц и Игорь, сидя на палубе «Беды», продемонстрировали свои автоматы. Янки с уважением кивнули, а мелкое чмо требовательно протянуло руку и что-то заверещало. «Тьфу ты! Король, блин, Джулиан»
Араб неторопясь развернулся и отвесил карлику тяжеленного пинка, тот заткнулся и порысил обратно в посёлок.
– Он говорит, они согласны. Корзина картофеля за женщину из списка сейчас и обещание вывезти их отсюда позже – это справедливо.
Араб говорил тихо и очень вежливо, а вот американцам такой договор совершенно не понравился. И если бы не автоматы (в которых, кстати, не было ни одного патрона) и Ванин пистолет (одна полная обойма), то, судя по их лицам, уже сейчас бы вовсю шёл штурм лодки. «А вот хрен вам!»
– Сейчас мы уйдём в море. Далеко. Утром вернёмся сюда. На пляже должен быть Аудрюс и с ним двадцать женщин. Ну, или те, кого он сможет нынче вечером уговорить. «Хотя бы десяток, для начала»
В то, что вот так, очертя голову, женщины рванут в неизвестность, Иван не верил.
– Давай, парень, я на тебя надеюсь.