Ключ к сердцу императрицы Арсеньева Елена

Тайничок обнаружился случайно: в комнате Лидии стоял сундук, окованный железом, которому она обрадовалась, словно доброму знакомому. Совершенно такой же сундук когда-то стоял в деревенском доме ее бабушки, и Лидия отлично знала, что если сильно нажать на один из металлических гвоздиков, украшающих крышку, гвоздик чуть приподнимется и его можно будет вытащить. Это был даже не гвоздик, а как бы костылик, фиксирующий сдвижную крышку. Если ее вытащить, открывалось очень немалое пространство. Все эти операции Лидия проделала совершенно машинально, просто потому, что вспомнила детство, проведенное около этого сундука, и была немало изумлена, когда второе дно крышки открылось. Внутри оказалось пусто, похоже, никто в доме не знал о секрете, и Лидия была теперь вполне спокойна за судьбу своих вещей, которые, очень может статься, ей еще придется на себя надеть. Кстати, пряча юбку, она обнаружила, что в кармане нет ключа — того самого ключа, который был ей дан когда-то (или все же еще когда-нибудь будет дан?!) А.В. Рощиным-вторым. Значит, там, в московском проулке, ей не померещилось, как что-то ударилось о землю, когда она переодевалась…

Странным образом эта потеря нимало не заботила Лидию. Она вообще не думала о будущем — жила только настоящим, только той любовью, которая и мучила ее, и делала счастливой. Никогда с ней не случалось такой внезапной, такой всепоглощающей вспышки страсти. И то влечение, которое она некогда ощутила (или еще ощутит?!) к своему клиенту г-ну Рощину, было (будет?!), конечно, как бы увертюрой к этой любви. Оба эти Рощины, к слову сказать, оказались очень похожи: черноволосые, с точеными чертами, с синими глазами, но если потомок вызывал лишь незначительное волнение, то предок… о, господи! — он совершенно свел Лидию с ума.

Это была воистину любовь с первого взгляда, с первого прикосновения, она чувствовала себя юной девушкой, впервые отдавшей свое сердце мужчине, и была счастлива и несчастлива одновременно… Собственно говоря, живя в этом доме, можно было влюбиться только так!

Это был очень странный дом, совершенно не похожий на те классически-романтические «дворянские гнезда» с непременными колоннами, которые Лидия видела в кино и образ которых сделался стереотипным. Помещичий дом представлял собой длинное двухэтажное здание с двускатной крышей, высоким резным крыльцом, да вдобавок опоясанное затейливой галерейкою по второму этажу. Стены его были увиты хмелем, который еще не высох и вызывающе зеленел на фоне потемневших от времени бревен, из которых был сложен дом. Окна с резными наличниками и ставнями смотрели с одной стороны на сизую от осенней прохлады речку с песчаным берегом под высоким травянистым обрывом, а с другой — на запущенный сад.

Почти от самого заднего крыльца начинались беспорядочные заросли смородины, крыжовника, малины (причем на малиновых кустах вдруг ни с того ни с сего возникали по несколько запоздалых, невероятно сладких ягод), а за ними шли такие же беспорядочные посадки груш и яблонь, за которыми не ухаживали столь давно, что они уже начали дичать. И все же сад был так огромен, что среди дичков осталось множество прекрасных деревьев, которые плодоносили столь щедро, словно обладали некоей волшебной силою, которую им просто некуда было девать. На поварне под присмотром Фоминичны знай варили китайку в меду, закатывая ее в маленькие липовые бочонки и заливая медом — готовили на зиму. Некоторые, самые крепкие, бледно-розовые яблоки неведомого Лидии сорта оборачивали каждое в папиросную бумагу и укладывали в особо отведенной для них комнате, откуда начал просачиваться сводящий с ума, утонченно-сладковатый, чуточку медовый аромат, который вызывал в памяти Лидии «Антоновские яблоки» Бунина. Ужасно захотелось этот рассказ перечитать, но это было совершенно невозможно, потому что до рождения Ивана Алексеевича оставалось около шестидесяти лет…

Лидию, закоренелую горожанку, почти ничто не шокировало в этой старой и не слишком-то уютной усадьбе, никакие мелочи быта и неудобства не раздражали. Может быть, именно потому, что слишком живы были в памяти те дивные сказания русской литературы, которые повествовали о мелкопоместном быте, — рассказы того же Бунина, к примеру. А может быть, какая-то собственная родовая память оживала — пусть и не знала Лидия ровно ничего о своих предках, но ведь кто-то из них жил, очень может быть, вот в такой же усадьбе: не слишком богато и разнообразно обставленной, но уютной даже и в самой неуютности своей и невероятно чистой, прибранной. Что и говорить, Фоминична, которая была не только Ирининой нянькою, но и домоправительницей, умела держать немногочисленную прислугу в ежовых рукавицах! При этой ее воинствующей чистоплотности невероятно удивительно и противно было встретить иной раз в доме черных тараканов.

Что характерно, появление этой пакости изумляло даже прислугу. Все диву давались, думали, из городского дома с господскими вещами привезли. Однако Ирина клялась и божилась, что в Москве у них никаких тараканов не было. Фоминична подтверждала. Однако она очень обрадовалась их появлению в доме и громогласно объявила, что черные тараканы приходят к свадьбе.

Ирина покраснела, Алексей сделал отсутствующее лицо, Лидия почувствовала себя несчастной, но промолчала. А что ей оставалось делать? Что она могла сделать?!

Вообще, тема свадьбы иной раз зависала слишком назойливо. Понятно было желание Фоминичны непременно выдать воспитанницу за того, кого та безумно любит, но деликатности у няньки было даже меньше, чем у слона.

Она непрестанно устраивала гадания — вечерами и в дурную погоду все начинали отчаянно скучать и рады были любому развлечению. То и дело топили олово, изводя для этого одну за другой чайные ложки, выливали расплавленный металл в холодную воду и разглядывали, что получалось. Из кабинета покойного хозяина Гаврилы Иваныча таскали листы тонкой бумаги, складывали их гармошкой и поджигали над подносом, на котором обычно пекли в поварне пироги. Бумага чернела, корчилась, словно ее мучили, принимая невероятные очертания. Ни в оловянных кукишах, ни в истончившейся черной бумаге Лидия ровно никаких символов не находила, однако Фоминична упорно видела то кивер, то церковь, что, по ее толкованию, означало непременную свадьбу с военным. Она так упорствовала, что однажды Лидия подумала: она не удивилась бы, если бы малое количество тараканов Фоминична нарочно, украдкой привезла из города, дабы насекомые напророчили свадьбу Ирины с Алексеем.

Ирина делала вид, что Фоминичнины предсказания ее смешат, но Лидия замечала, что ей неловко. Как-то раз она чуть ли не со слезами призналась Лидии, что старания нянькины ее ужасно тяготят и смущают:

— На балах, бывало, тетушки и маменьки беззастенчиво подходили к кавалерам, особенно к заезжим военным, улыбались и просили: «Батюшка, ты уж с моей-то потанцуй!» А потом бежали к дочкам или племянницам и в их карточки записывали имя господина, которого уговорили. А теперь Фоминична себя так же ведет, как они. Моя матушка умерла, когда я была еще во младенчестве, моя тетушка, которая меня в свет вывозила, прежде всего о своих двух дочках, моих кузинах заботилась, я на балах все больше стеночки подпирала, меня приглашали только тогда, когда совсем уж не с кем было танцевать, и лишь Алексей… его не надо было уговаривать… я тогда думала, что он… а теперь он стал такой… по-моему, он равнодушен ко мне… и я не знаю, как оно все будет…

Ирина путалась в недомолвках и жалобно умолкала. Она искательно взглядывала на Лидию, явно желая, чтобы подруга с жаром начала доказывать: Алексей-де к ней вовсе не равнодушен, — однако Лидия помалкивала. А между тем кто-кто, а она-то наверняка могла сказать, что гадания Фоминичны вполне правдивы, что рано или поздно, а вернее, в 1814 году они непременно сбудутся, и Ирина сменит фамилию Симеонова на Рощина. А потом Алексей будет убит… Тоска при этой мысли брала такая, что о своем собственном будущем Лидия задумывалась мало.

Да в самом деле, ну какая разница, что с ней станется? Может быть, воротится обратно, в свое время, причем так же внезапно, как появилась здесь. Может быть, назад не вернется и уйдет в монастырь в тот же день, как исполнится предначертанье времен и Алексей поведет Ирину под венец. Может быть, умрет — ведь в эти странные времена медицина была на уровне чуть выше пещерного, люди умирали от самых безобидных причин, возможно, и ее час скоро пробьет.

Лидия не заботилась о будущем. Она все чаще думала о прошлом и ругательски ругала себя за то, что поддалась на уговоры Ирины. Не нужно было ехать сюда, в Затеряево! Не нужно было устраивать для себя такую пытку!

Ирина хоть и некрасива, но такая милая! Она станет очень хорошей и верной женой Алексею. Она будет закрывать глаза на все его проказы. А проказы будут… Или он просто не успеет напроказить? А что, если он уже проказит с кем-нибудь из хорошеньких крепостных? Ирина, конечно, воспринимает это спокойно. Для сего времени такие дела в порядке вещей! Но даже если бы, скажем, вдруг да и сбылись тайные и грешные мечты Лидии, если бы Алексей внезапно взял да и пришел к ней, и это стало бы известно Ирине, она, наверное, сделала бы вид, что ничего не происходит…

Лидия вздрогнула — заорали петухи. Птичник стоял рядом с тем крылом дома, где была ее светелка. Крик доносился громко и отчетливо.

Она высунула голову из-под подушки и прислушалась.

Очень странно… Пора бы призраку Гаврилы Ивановича угомониться! А он ходит и ходит. Только теперь не по чердаку шляется, а спустился оттуда и скрипит половицами в коридоре… около самой двери Лидии!

Она села в постели, прижав руки к груди и чувствуя, как колотится сердце, словно держала его в ладонях. Несмотря на то что она была женщиной XXI века, в душе ее всегда жил страх перед неведомым, который еще и укрепился в этом странном мире, где знай плевали через левое плечо да еще и оглядывались опасливо, не стоит ли там бес, где не садились за стол, не перекрестясь, где в каждом, самом незначительном и неприметном явлении видели вещий знак Судьбы и самонадеянно не сомневались в том, что и Богу, и его вечному противнику до каждого человека есть дело.

Говоря попросту, ей было сейчас ужасно страшно. А услышав, что кто-то потряхивает дверь, словно проверяя, закрыта ли она на крючок, Лидия и вовсе в оторопь впала.

Этот дурацкий крючок! Она все время забывала его накидывать! В самом деле, зачем? В доме только свои, да и Ирина порой забегала поболтать, входила тогда без стука. Может быть, и сейчас она пришла?

Нет, Ирина прибегала легкой, но уверенной поступью. Этот же человек — или призрак?! — крался осторожно, замирая при каждом скрипе половицы.

И вот дверь начала приотворяться. Лидия неслышно метнулась с кровати, едва успев взбить одеяло в некий ком, напоминающий очертания ее тела. Замерла за комодом.

В комнате было темно — осенние ночи стояли мрачные, туманные — видно было только, как что-то смутно белеет в темноте. Господи, матушка Пресвятая Богородица… да ведь это саван!

Лидию затрясло так, что показалось, будто комод, к которому она прижалась — тяжелый, дубовый комод, — заходил ходуном. Она отодвинулась, пытаясь унять дрожь, стараясь не дышать, хотя умом понимала, что, если в комнате призрак, для него все ее попытки укрыться смешны и нелепы. Он должен проницать тьму своим горящим мертвенным взором, он все видит насквозь! Вот сейчас он поведет головой, и на Лидию упадет взор его мертвых глаз!

Ее собственные глаза хоть и не были всевидящими, но все же успели привыкнуть к темноте, а потому она смогла различить, как призрак ведет головой из стороны в сторону. Однако создавалось впечатление, что он по-прежнему не видит Лидию! Во всяком случае, он недовольно фыркнул и пошел не к комоду, около которого она скорчилась в три погибели, а к кровати. Наклонился, ощупал скомканное одеяло. Отпрянул, расправил его, потряс, словно надеялся, что оттуда выпадет хозяйка постели. И приглушенным шепотом воскликнул:

— Лидия! Где вы?!

Глава 8. Первая ссора

Голос Алексея!

Он здесь? Зачем? Что-то случилось в доме?

Лидия выскочила из-за комода:

— Господи, Алексей? Вы?

— Ну да, — отозвался он странным голосом. — А вы что, кого-нибудь другого ждали?

— Глупости какие, — мигом ощетинилась Лидия, едва удерживая на кончике языка наиглупейшее в мире признание, что ждала она именно его, то есть не то чтобы ждала, но от души надеялась, что он вдруг возьмет да появится. — Просто по чердаку, как обычно, бродил призрак дядюшки Гаврилы Иваныча, а потом даром что петухи пропели, шаги к моей двери переместились, ну я и перепугалась до смертушки…

Алексей чуть слышно хихикнул:

— Вы меня за призрака, что ли, приняли?

Лидия пожала плечами, как-то очень остро осознавая, что стоит перед ним в одной льняной рубашке. Рубашка, конечно, была вполне благопристойна, на груди присобрана, на завязочку завязана, с длинными рукавчиками и вообще почти до пят, но все же под ней-то ничего!

— Во всяком случае я очень рада, что это вы, а не призрак, — сказала она со всей мыслимой холодностью и обхватила себя руками, как бы озябнув, а на самом деле только для того, чтобы скрыть, как соски напряглись.

О господи, стыдобушка…

Зачем он пришел? Зачем он пришел к ней среди ночи?!

Да нет, не может быть, чтобы…

— А вам что же не спится? — спросила Лидия самым дружеским на свете и самым равнодушным голосом. — А то, не дай бог, что-то случилось?

— Случилось, — не вполне внятно проговорил Алексей. — Дурно мне сделалось. Так дурно, что едва мог терпеть.

— А Кеша где же? — испуганно уставилась на него Лидия.

— Не знаю, — досадливо дернул плечом Алексей. — Пошел куда-то. Ну вот я тоже пошел… помощи искать…

Голос у него был странный, дрожал, словно вибрировал. Похоже было, что дрожит туго-туго натянутая струна.

— Но комната Ирины ближе к вам, чем моя, — пробормотала Лидия, чувствуя, что озноб ее отпустил и тело начинается наливаться жаром. — Отчего же вы к ней не пришли?

— Да как же я мог к ней прийти? — чуть ли не испугался Алексей. — Я ж ее скомпрометирую навеки!

— Ну и что? — фыркнула Лидия. — Скомпрометируете да и женитесь.

— Но я же не хо!.. — Алексей осекся.

Лидия смотрела на него сквозь разделявшую их тьму так пристально, что начало резать глаза.

— А меня, значит, скомпрометировать не страшно? — прошептала она, почти не понимая, что шепчет.

— Нет, — выдохнул в ответ Алексей, делая шаг ближе. Его руки коснулись ее плеч и медленно повлекли к себе, ближе и ближе, пока тела их не сомкнулись и она не почувствовала его напряженную, изнемогающую плоть.

— Ты видишь теперь, что ни Кеша и ни Ирина в боли моей помочь не могут, — бормотал он ей в ухо, и руки его блуждали по ее телу — бессмысленно, торопливо, словно Алексей искал дорогу, да только сам не знал, куда собирался идти. — Ты меня с ума свела своими поцелуями, ты меня разума лишила, ты мою душу отняла. Невесть откуда взялась, невесть куда кануть можешь, ну так я не хочу, чтоб ты исчезла, хочу, чтоб ты со мной была — не на жизнь, так на час, не на век, так на мгновенье!

Едва ли он сознавал, что говорит, а Лидия едва ли осмысливала его слова. Красноречивей всех слов на свете были его руки, и жгли они жарче огня. Он развязал тесемки, стягивавшие ворот ее рубахи, — прохладный, льняной, целомудренный кокон, в который Лидия была заключена, упал к ее ногам, и она ощутила, что ничто на свете уже не разделяет их тел, которые так и рвались друг к другу, друг в друга.

— …Да ты мечта моя вековечная, — тихо бормотал Алексей некоторое время спустя, а Лидия чуть слышно смеялась и поеживалась, потому что его теплые губы щекотали ее шею. Вообще, после этой безумной любви у нее было такое ощущение, что кожа обрела необычайную чувствительность. И каждое прикосновение причиняло не то боль и муку, не то восторг и наслаждение, она никак не могла понять, что именно. Вроде бы смешки с губ слетали, а на глаза слезы наворачивались.

— Мечта моя вековечная, мечта сбывшаяся! Каждый мужчина мечтает о нежной подруге, вот и я мечтал, что такую женщину, как ты, рано или поздно встречу. Чтоб и красавица, и умна, как бесовка, и тайна бы в ней была… не так, что — капор ей распахнул и вот она вся, словно каша, упревшая в горшке, бери ложку да лопай, — а тайна в каждом слове, в каждом движении, чтобы на нее средь бела дня глядеть — и при этом о ночи мечтать неотступно… Я уж думал, не сыщу такой среди наших барынь да барышень русских. Скучна и уныла наша супружеская добродетель, направленная лишь на воспроизведение себе подобных! Помню, в Петербурге водили меня дружки-приятели к одной такой женщине… стоило прикоснуться к ней, и ты мечтал вернуться вновь и вновь, словно отравой опоенный, словно завороженный. Она говорила мне, что сила женщины, тайна ее власти над мужчиной не в скромности, а в смелости и откровенности, с какими она себя ему отдает. Но даже и с ней я не испытал того, что испытал сейчас с тобой.

Лидия вздохнула, не зная, то ли обижаться на это сравнение с какой-то шлюхой, то ли воспринять это как комплимент. Облизнула губы, еще хранившие аромат и вкус того, что было самой тайной, самой глубинной сутью Алексеева естества… Она диву давалась невинности и неиспорченности этого вполне взрослого и немало испытавшего мужчины. Он даже целоваться не умел так, как целовалась Лидия. В его поцелуе участвовали только губы, поэтому от движений языка Лидии он мгновенно сходил с ума. Да разве только эти тайны соития были ему неведомы?! Чудилось, в ее объятия попал мальчик неразумный… количественно постельный опыт Алексея был наверняка побольше и пообширней, чем опыт Лидии, но она умела куда больше, чем он, хотя тех мужчин, которых она успела в жизни узнать, легко можно было перечесть по пальцам одной руки… еще и остались бы свободные пальцы. Алексей, само собой, и слыхом не слыхал о чудачествах «Камасутры», да и не в теоретических изысканиях дело — он понятия не имел о том, как можно отпустить на волю плоть и душу, он просто и не подозревал, что плоть и душу свои, когда двое сжимают друг друга в объятиях, нужно отпустить и отдать другому… другой…

— Любишь ли ты меня? — приподнявшись на локте, спросил Алексей с требовательными нотками в голосе.

— Неужто ты сам не видел этого, неужто сам не чувствовал? — проговорила Лидия с легким недоумением. — Да разве может женщина так искренне подарить себя нелюбимому?

— Однако же та фривольная особа из Санкт-Петербурга, о коей я упоминал, с равным же пылом отдавалась всякому, кто ей платил, — пробормотал Алексей, и ревность исказила его голос. — Пыл ее не ведал угомону, даже если мужчина был ей безразличен, а то и противен. Что, если и твой пыл…

— Да ты с ума сошел?! — Лидия резко села, вырвавшись из кольца его рук. — Ты за кого меня принимаешь? За шлюху? Но разве ты заплатил за мои ласки? Я отдавала тебе все, что у меня есть, потому что горела в твоих руках и мечтала раствориться в тебе! Ну не смешно ли, что тем, чем я тебя прельстила — своей смелостью и изощренностью, — я тебя и отталкиваю! Ты стыдишься того, чем восхищаешься? Когда ты был голоден, тебе нужна была острая еда с пряностями, а теперь ты ждешь от меня той же пресной пищи, которую мог получить в обыденности?

— Но ведь не ты сама знала это от рождения, — так же резко проговорил Алексей. — Кто-то научил тебя! Кто? Мужчина… мужчины! Ты не невинная девица. Сколько любовников у тебя было? Я готов убить каждого, кто прикасался к тебе!

Лидия не была избалована мужской ревностью. Прямо скажем, она ее почти не знала. И странная вещь произошла с ней сейчас: вместо того, чтобы оскорбиться, она почувствовала себя… польщенной. Ну да, Алексей молол обидную чушь, но из-за того, что не мог делить Лидию с кем бы то ни было, даже в прошлом! Конечно, конечно, нет ничего более разрушительного и даже глупого, чем ревность к прошлому, однако же… это оказалось так приятно! Честное слово, Алексей и впрямь был бы готов убить всякого, кто оказался бы сейчас между ними, кто решился бы им помешать!

Она снова прилегла рядом с ним и прошептала тихо, ласково, словно говорила с ребенком:

— Ведь я не знала, что когда-нибудь встречу тебя. Только случайность помогла мне обрести это счастье. Поверь, что, если бы я могла предвидеть нашу встречу, я никому и никогда не позволила бы прикоснуться к себе!

«И выступила бы сейчас в роли перепуганной дебютантки, какой я была, когда отважилась на первый в жизни секс с тем мальчишкой с нашего курса… как же его звали… да уж и не припомнить теперь!» — подумала Лидия, однако немедленно прогнала эту ненужную, принадлежавшую прошлому… или все же будущему… мысль. Да какая разница, в прошлом она или в будущем, какая разница, что было, что будет, чем дело кончится и чем сердце успокоится, если Алексей снова тянется к ней руками, губами и плотью, если она опять мечтает лишь об одном — принадлежать ему и владеть им!

Они вновь слились в объятиях, задыхаясь в унисон, как вдруг… как вдруг Лидия отчетливо услышала громкий скрип. Но это не был скрип ее деревянной кровати. Звук исходил от двери.

Кто-то стоял под дверью. Кто-то следил за ними…

Алексей тоже услышал это и замер. Отпрянул от Лидии…

— Что за чертовщина! — прошелестели его губы. — Что это значит?!

Да нет, чертовщиной тут, пожалуй, не пахло. Вряд ли призрак Гаврилы Ивановича оказался столь патологически любопытен… Это не бес, не привидение, это человек! Постоял, прислушиваясь, — и осторожно двинулся дальше по коридору.

— Нас кто-то слышал! — с ужасом шепнул Алексей. — Кто-то следил за мной… видел, как я вошел к тебе, и слышал каждое наше слово, каждый вздох! А что, если это была Ирина?!

Это имя ударило Лидию в самое сердце.

— Ирина? Так, значит, ты вовсе не так уж и равнодушен к ней? — Она вскочила с кровати и торопливо надела рубаху. Затянула завязки так, словно петлю на шее затягивала. — Ты не должен был приходить сюда, если так уж заботишься о мнении Ирины!

— Она спасла мне жизнь, — насупившись, пробормотал Алексей. — Она влюблена в меня. Я всегда знал, что она влюблена в меня, оттого и спасала, хотя рисковала собой. Она любит меня всем сердцем. А я… я отплатил ей черной неблагодарностью, потому что не совладал с зовом плоти. Если она узнает об этом, никогда не простит.

Лидия с трудом перевела дух. Ревность пронзила ее так остро, так больно, что имелось лишь одно средство справиться с ней — причинить ответную боль Алексею.

— Ни-че-го, — даже не произнесла, а проскрипела она, сама поразившись тому ехидству, которое прозвучало в ее голосе. — Простит. Простит, и ты поведешь ее под венец не позднее чем через два года. А может быть, и раньше. Надеюсь, ты поторопишься. Все-таки Ирина — дочь графа, генерала, отнюдь не бесприданница… Очень выгодный брак. Такой шанс нельзя упустить. Поспеши, а то вдруг кто-то перейдет дорогу!

И тут же Лидия прикусила язык, вспомнив про убийство.

Сказать ему? Предупредить?

Не поверит, даже слушать не станет…

Алексея словно ветром сдуло с постели!

— Никто и никогда, — прошипел в ответ, — никто и никогда не оскорблял меня сильнее! Будь ты мужчиной, я вызвал бы тебя к барьеру! Но ты женщина, поэтому я должен молча проглотить это оскорбление и уйти, проклиная тебя!

Он ринулся к двери, но, уже взявшись за ручку, вспомнил, что на нем и нитки нет, кроме повязки на плече. Вернулся, сгреб в охапку свои брюки и рубашку, раскиданные по полу, и исчез.

Только сейчас Лидия почувствовала, какие ледяные у нее ноги. Забралась в постель, прильнула лицом к прохладной льняной простыне, еще помнившей запах Алексея, и закрыла глаза.

«Мне надо уходить, уходить отсюда! Вернуться в Москву, искать обратную дорогу домой!» — твердила она как заклинание, но это не помогло. Идти ей было некуда, да и сил не осталось. Все, что она могла сейчас сделать, это плакать. Ну вот она и точила слезы в подушку, пока не уснула, и даже жизнерадостный крик третьих петухов не смог ее разбудить.

Глава 9. Крест на тарелке

— Да что это с вами нынче, барышня Лидия Александровна?! — в ужасе возопила Фоминична. — Вы никак с левой ноги встали?!

Лидия только зубами скрипнула, в очередной раз швыряя за спину деревянную солонку. На сей раз — деревянную. Наверное, Фоминичне стало жаль той, фарфоровой, разбитой за завтраком, вот она и позаботилась о барском добре, уверенная, что Лидия все равно рассыплет соль опять. Так оно и вышло.

Ирина, сочувственно глядя на нее, рассмеялась ненастоящим, искусственным смехом. Но ей, сразу видно, совсем не было смешно — она смеялась ради отвращения приметы, которая пророчила ссору.

Лидия подумала: ей еще повезло, что Фоминична не щелкнула ее по лбу в целях предохранения от сбычи недоброй приметы… После утреннего щелчка — с той же целью отмеренного — наверняка остался синяк. И за дело, такое впечатление. Чего Лидия сегодня только не натворила… чудилось, мирозданье ополчилось на нее и, словно нарочно, заставляло снова и снова рассыпать соль, а также разбить крохотное затейливое зеркальце, чесать левый глаз, здороваться через порог, садиться за стол не благословясь… и Лидия не сомневалась, что, если она вечером задумает пойти прогуляться, месяц, куда бы она ни пошла, будет уныло светить ей с левой стороны, что тоже предвещало неприятности.

Да уж, денек выдался — надо бы хуже, да некуда! Фоминична ходила надутая, у Ирины глаза были на мокром месте, Алексей же вовсе не показывался нынче из своей комнаты. Кеша пришел и пробормотал, что молодой барин дурно себя чувствует, а потому не явится к столу и к разговору. Спать станет, потому что сон — лучшее лекарство.

Ирина, еле удерживая дрожь губ, отвернулась и украдкой смахнула слезинку. Фоминична разворчалась: Кеша-де приглядывает за Алексеем Васильевичем дурно, оттого молодому барину и неможется. Кеша пожимал плечами беспомощно, что-то пытался бормотать в свое оправдание, но только одна Лидия смотрела на него сочувственно.

Фоминична перехватила ее взгляд и еще пуще насупилась, но уж кто-то, а Лидия прекрасно понимала, что Кеша тут совершенно ни при чем, даже если рана у Алексея снова разбередилась. Переусердствовал барин молодой, предаваясь любовным шалостям, вот и неможется ему. О ране его ночью-то они меньше всего думали…

А может быть, и не в ней дело. Скорее всего, от непосильного стыда впал Алексей в спячку. Лидию и саму била дрожь при мысли, что кто-то подглядывал вчера за их бурными ласками и подслушивал неистовые признания, но она успокаивала себя тем, что скрип половиц за дверью ей все-таки почудился… что и говорить, в иной своей жизни она очень даже виртуозно научилась жить иллюзиями… а как иначе было выживать в беспощадном, насквозь реальном мире?! А мужчины по части иллюзий — слабаки. Не умеют скрываться в их коконе, оттого и ломаются очень быстро. Вот и Алексей сломался. Может быть, на поле брани он и был храбрец-удалец, но в мирной жизни, особенно в быту, сплоховал. «Трусоват был Ваня бедный», — вспомнила Лидия из Пушкина, из Алексан Сергеича…

Алексей просто не решается выйти, опасаясь скандала. Да неужели он так плохо знает Ирину?! Ясно же, что она никогда и никакого скандала не устроит, даже если столкнется с изменой возлюбленного лицом к лицу. Фоминична, как бы ни храбрилась, тоже пикнуть не посмеет, опасаясь испортить отношения барышни с тем, кого так старательно пророчила ей в мужья. Так что бояться Алексею, по сути, нечего, надо только наглости набраться и делать вид, будто ничего не случилось. Однако с наглостью у него явная напряженка, от этого он и не решается небось и перед Лидией предстать… и после того, что она вытворяла ночью, и после того, что он ей наговорил, — так сказать, в благодарность…

Лидия мучилась от раздирающих душу, совершенно противоположных чувств.

С одной стороны, ее злила мужская трусость, поскольку она не может не злить женщину, а с другой — это, может, не трусость никакая, а деликатность? Нет, ну в самом деле, как бы она должна была вести себя, если бы Алексей вздумал выставлять напоказ их отношения? Это жестоко оскорбило бы Ирину… получается, Алексей прав, что ушел в подполье?

Она думала себе и думала все об одном и том же, Ирина по-прежнему украдкой смахивала слезинки, а между тем день нужно было как-то избыть, и Фоминична нашла барышням заделье: подбирать лоскутки для новых одеял. Набить одеяла ватой и простегать должны были девки в людской, ну а красивенькие лоскуточки подыскать и в узор сложить — это доверялось барышням. И вот из каких-то кладовых были принесены вороха лоскутков — самых невообразимых: шелковых, бархатных, бумажных, батистовых, даже парчовых и кисейных.

Лидия диву далась: откуда такое богатство в доме старого холостяка, каким был Гаврила Иванович Симеонов? Фоминична неприветливо объяснила: кое-что осталось от его матушки и бабушки, а больше всего лоскутков привезли из Москвы со всеми вещами.

Возня с лоскутками так увлекла девушек, что они даже не заметили, как подошло время ужинать. Но тут уж сделалось не до тряпочек, потому что появился Алексей.

Вид у него был томный и в то же время нагловатый — ну прямо байронический герой, Евгений Онегин во плоти! Ирина несказанно оживилась, Лидия и взглянуть на любовника не решалась — боялась, что внезапно выдаст себя. Ужасно хотелось его поцеловать, ну просто нестерпимо. Сейчас вся злость и обида растаяли, будто преждевременно выпавший снежок под полуденным солнышком…

Алексей на нее тоже не глядел. Без нужды трогал черную перевязь, на которой держалась нынче его рука (раньше такие штуки Лидия только в кино видела, ну а теперь вот сподобилась зреть въяве, и смотрелось это, надобно сказать, весьма впечатляюще!), налегал на соленые грузди. Ирина тоже деликатно ковыряла вилочкой груздь, но в рот ни кусочка не доносила — пялилась на Алексея. Лидия закусок более не хотела, но горячее нынче задерживалось. Она с досадой отложила вилку и нож, встала, отошла к окну.

Внизу, на дворе, в последних лучах уходящего дня, резвились кутята дворовой собаки Лисички. Она и в самом деле была рыжая, совершенно как лиса, ну а детвору народила с причудливыми черными пятнами.

— Я полагаю, что счастливый папаша сих деточек — Полкан, — послышался сзади голос Алексея, и Лидию дрожь пробрала, так близко он оказался. — Ибо он черный, как нечистый из преисподней.

— Да перед кем Лисичка только хвост не задирала! — раздалось ворчанье Фоминичны. — Извините великодушно, господа, а только против правды не попрешь: сучка она гулявая — сучка и есть!

Голос ее как-то странно зазвенел, Лидия даже оглянулась — на воре шапка горит, однако! — но Фоминична сурово смотрела вовсе не на нее, а на горничную Настеху, которая несла блюдо с горячим: мясо с неизбежными грибами, на сей раз не солеными, а тушеными. Ирина ничего не замечала и даже, кажется, не слышала: поливала влюбленными взглядами стройную фигуру Алексея, вид имела самый мечтательный и, что скрывать, глуповатый. Притом что она взора от Алексея не отводила, она, конечно, не замечала, что он украдкой оглаживает бок Лидии.

Ну, это… Это… это уже… совсем…

К сожалению, только вот такие обрывки мыслей и метались в голове Лидии. Ощутив руку Алексея, она готова была замурлыкать, словно кошка, которую приласкал хозяин.

Ой, нет. Это опасно. Если Фоминична заметит…

А если заметит Ирина? Что, если она вовсе не так уж незлобива и безобидна, как думалось Лидии? Что, если ревность способна даже крольчиху превратить в тигрицу? Что, если Ирина и убила муженька в припадке ревности?..

Хотя нет, Ирина ведь сама написала о какой-то коварной особе в том письме…

И что же, что написала? Может, хотела от себя подозрения отвести?

Ох, нет, Лидия скорей поверит, что она, она сама Алексея прикончит, чем в то, что это сможет сделать Ирина! Тогда уж вообще разувериться в людях придется.

Сама прикончила…

Интересная мысль! Неужели Лидия застряла в этом времени так прочно, что дождется свадьбы Алексея и Ирины, не снесет ревности и зарежет счастливого новобрачного?! А потом, еще сжимая в руке «кинжал окровавленный», исчезнет, чтобы перенестись в XXI век, и вечно будет, как леди Макбет, пытаться отмыть руки от крови…

Бред, полный бред!

Лидия торопливо отпрянула от Алексея, отошла от окна и села за стол. Рассеянно взялась за нож и вилку, освобождая тарелку для мяса, которое готова была ей положить Настеха, как вдруг девушка испуганно вскрикнула:

— Что это у вас, барышня?!

Руки Лидии так и повисли в воздухе:

— А что случилось?!

Настеха, красивая, гладкая девка, всегда выглядела так, словно она вот только что, вот прямо сейчас сошла с картины Венецианова. И если бы Алексею взбрело одарить своими милостями какую-нибудь крепостную красотку, Настеха с ее прелестным личиком была бы вне конкуренции!

Но сейчас прелестное личико имело самый дурацкий вид: разинув рот, вытаращив глаза и вытягивая шею, Настеха устремила обалделый взор на тарелку Лидии, где крест-накрест лежали нож и вилка.

— Господи! — вскрикнула и Ирина. — Да как же ты так! Какой ужас!

— Настеха! — рявкнула Фоминична. — Чего глаза вылупила? Замени тарелку барышне да прибор другой подай!

— Да с моей-то тарелкой что? — не могла взять в толк Лидия. — Таракан пробежал, что ли?

— Таракан — это ерунда, — отмахнулась Ирина.

— Ничего себе — ерунда… — Лидию так и передернуло.

— Ерунда, ерунда, — энергично кивала Ирина. — А вот если вилку с ножом либо ложкою крест-накрест положить, блюдо, которое потом с этой тарелки есть станешь, приобретет вкус смертельного яда. Хорошо, что вовремя заметили. Если бы с тобой что-то случилось… — Голос Ирины задрожал, а глаза снова увлажнились слезой, — если бы с тобой что-то случилось, для меня это было бы истинным горем. Даже не знаю, как бы я это пережила. — Она потянулась к Лидии и схватила ее за руку. — И если бы я узнала, что против тебя кто-то злоумышляет, я бы возненавидела этого человека. Ты же мне как сестра!

Лидия невольно покосилась на Алексея. Он тоже смотрел на нее, но в глазах его было выражение вовсе даже не братское…

— Мясца, господа, отведайте, — раздался прозаически-заботливый голос Фоминичны, и она, отстранив все еще дрожащую Настеху, сама принялась накладывать горячее на тарелки.

Хоть прибор и был заменен, кусок Лидии в рот все же не лез, по большей части, впрочем, не из страха, а из недоумения. Она отлично помнила, что положила вилку с ножом по обе стороны тарелки на салфетку! То есть их кто-то нарочно пристроил накрест, чтобы… ну, выходило, учитывая подверженность местного общества предрассудкам, чтобы Лидию отравить прямым, непосредственным и весьма доступным образом, даже безо всякого яда. Легко и просто!

Глупости все это, конечно, и предрассудки… но глупости и предрассудки лишь для Лидии. А для того, кто это задумал, все вполне всерьез…

Но кто задумал-то?! И кто осуществил?!

Когда Лидия и Алексей отошли к окну, у стола оставались Ирина и Фоминична. Ну, еще Настеха мелькала, сметая крошки со скатерти. Нет, Настехе незачем травить Лидию, вдобавок она сама заметила прибор, положенный опасным образом.

Незачем?.. А что, если это Настеха вчера шастала по коридору в то время, как Алексей и Лидия…

Тогда зачем обратила внимание на прибор?

Совесть заела?

А может, прибор переложила Фоминична? Она ведь тоже могла оказаться ночью в коридоре!

Или Ирина?..

Глупости!

Глупости ли?..

Лидия так и не притронулась к еде. Никого это, впрочем, не удивило. Ирина тоже мясо лишь слегка ковырнула. Зато девушки с удовольствием выпили горячего яблочного компоту с медом, который в Затеряеве называли по-старинному «взвар» и готовили непревзойденно. Лидия уже не раз думала, что хорошо было бы запастись рецептиком, чтобы варить такой же взвар, если Бог все же приведет вернуться в реальную жизнь. Но каждый вечер забывала о своих намерениях. Забыла и нынче — прежде всего потому, что ее внезапно потянуло в сон. Наверное, история с ножом и вилкой все же произвела на нее впечатление. А может быть, бессонная ночь начала, наконец, сказываться…

Лидия не стала ожидать конца ужина и поспешила уйти к себе. Взгляды Алексея сулили повторенье уже испытанных восторгов, и Лидия не стала запирать дверь своей светелки: даже если она уснет, Алексей войдет беспрепятственно и разбудит ее глубокой ночью своими поцелуями, и плевать на ревнивую Настеху!

Глава 10. Лошадка для домового

Однако разбудили ее отнюдь не поцелуи Алексея. Да и утро было уже в полном разгаре.

Лидия проснулась от истошного девичьего вопля, раздавшегося над самым ухом. С усилием открыла глаза.

Горничная девка Нюшка, низенькая толстушка с веснушчатым круглым личиком, стояла рядом и орала, широко разевая розовый рот с набором превосходных, поистине жемчужных зубов.

— Тише ты! — хриплым со сна голосом прикрикнула Лидия (прежние деликатные манеры слетали с нее, как осенний лист, одна за другой, ибо бытие определяет сознание). — Чего орешь, как будто тебя черти щекочут?!

— Ой нет, барышня, — отозвалась Нюшка с прежним очумелым выражением, правда, тонов на пять потише. — Это не меня черти щекочут. Это вас они, с позволения сказать, заездили!

— Да ты в уме?! — возмущенно подскочила Лидия и тут же снова ткнулась в подушку, так закружилась голова. — Да что чушь-то несешь? — пробормотала она чуть слышно, ощутив невероятную слабость во всем теле.

— Ах, не чушь, барышня, — жарко возразила Нюшка. — Вы на рубаху свою поглядите! Она ж у вас вся мокрым-мокрехонька!

Лидия бестолкова ощупала себя руками.

И в самом деле! Рубашка на ней мокрая! Мелькнувшее было унизительное предположение мигом исчезло, потому что не только подол, но и верх рубахи, и даже рукава промокли.

Да что рукава! Волосы у Лидии тоже влажные!

Что за нелепость? Что приключилось?!

Видимо, она невольно задала вопрос вслух, потому что Нюшка с авторитетным видом промолвила:

— А вот и никакая не нелепость, барышня Лидия Александровна. Просто-напросто домовой вас к себе в лошадки взял и всю ночь на вас ездил.

— Как ездил? — в ужасе выкрикнула Лидия. — Куда?!

— Ну, сие неведомо никому, — пожала плечами Нюшка. — Даже и вы сего знать не можете, потому что сила нечистая обыкновенно отнимает память у тех, кого своими лошадками избирает. Покажите-ка пятки ваши.

С этими словами она сдернула с Лидии одеяло и внимательно уставилась на ее ноги.

— Ага, пятки у вас чистые, знать, нынче вы по воздуху летали на какой-нибудь бесовский шабаш.

— Нюшка, — с досадой бросила Лидия, снова забираясь под одеяло, потому что в комнате было по-утреннему зябко, — ну что ты несешь, скажи на милость?! Стыдно в такую чепуху верить, да еще и трепаться об этом.

— Чего ж тут стыдного? — обиделась Нюшка. — У нас все знают, что коли в поту просыпаешься поутру, значит, всю ночь на себе домового по сборищам нечистым возил.

— Никого и никуда я не возила! — окончательно рассердилась Лидия. — Подай мне умыться, да смотри — станешь в людской языком чесать о том, что видела, я тебе… я тебя…

Она забекала и замекала, потому что совершенно не знала, чем припугнуть Нюшку. Нет, ну в самом деле, как Лидия могла ее наказать? Ни в смерти девкиной, ни, по-здешнему выражаясь, в животе она не была властна. Оставалось надеяться только на гипотетический страх, который все господа внушали слугам.

И ударило мыслью: а почему она все же мокрая? Неужто пропотела до такой степени после медового взвару?

Это было хоть слабое, хоть шаткое, но все же объяснение, и Лидия ухватилась за него, как утопающий за соломинку.

Нюшка, разумеется, побожилась, что никому и полусловом не обмолвится о случившемся, однако слухи в этом доме, видимо, просачивались сквозь стены, потому что, когда Лидия спустилась в столовую, уже всем было известно о ее ужасных ночных приключениях. Горничные девки жались в дверях, не решаясь к ней подступиться. Фоминичне пришлось самой подавать ей кашу, чтобы Настена, у которой руки от страха тряслись, не уронила тарелку на пол.

Впрочем, и Фоминична старалась держаться от Лидии подальше — сунула тарелку на самый край стола, да и отошла как можно скорей.

У Ирины было испуганное лицо, а Алексей имел откровенно надутый вид.

«Может быть, он ко мне ночью приходил? — подумала Лидия. — Приходил, а я спала как убитая… Ну что ж, надо было будить получше, только и всего».

Ей стало смешно.

«Финист Ясный Сокол — только наоборот! Ну неужели Алексей не мог воспользоваться моей девичьей слабостью и беспомощностью и получить-таки свое? А вдруг… — Тут в голову пришла такая дурацкая мысль, что Лидия даже растерялась: — А вдруг он приходил, а меня в постели не было? Вдруг я и в самом деле куда-то там домового возила?!»

Нет, это уже ни в какие ворота не лезло! Здешнее бытие определяло ее сознание не лучшим, далеко не лучшим образом, и Лидия принялась повторять себе, словно чудодейную мантру, что домовые, лешие, водяные et cetera, et cetera суть порождения суеверного, одурманенного предрассудками сознания, а ей, представительнице XXI века, должно быть стыдно… и все такое.

Мантра на некоторое время помогла.

День нынче выдался необычайно солнечный, и вскоре после завтрака Фоминична изрекла, что в такую благодать грех дома сидеть, надобно ловить последние теплые денечки, пока погода не пришла.

Лидия уже привыкла к тому, что в крестьянском словаре «погода» значило то же, что и «непогода». Словосочетания «хорошая погода» они просто не понимали, это было все равно что «хорошая метель» или «хорошая буря».

На дворе и впрямь было градусов двадцать, не меньше. Солнце припекало, легкие паутинки реяли меж деревьев. Настала чудная пора бабьего лета. В саду свежо запахло увядающей листвой, особенно остро — смородиновым листом, а когда, вяло побродив по саду и пощипав последней малины, пошли на берег, головы всем закружил легкий ветерок.

И все-таки здесь, у кромки сизой воды, было куда прохладней, здесь так и веяло осенью, и Лидию озноб брал, когда она поглядывала на дворовых мальчишек, стоявших в воде по колена, закинув чуть ли не на середину речки ивовые удочки. Около каждого на песке приплясывали пескарики и плотвишка, а в плетенках, выложенных сырой травой, сонно шевелили хвостами большие сазаны — куда более серьезная добыча.

Ирина немедленно оживилась. Оказывается, она и сама до страсти любила рыбную ловлю, да только занятие сие для барышни, тем паче — генеральской дочки считалось вовсе уж зазорным. Однако тут она выпросила у мальчишек удочку и встала к воде, забавно изогнувшись, чтобы и ног не замочить, и удочку подальше забросить.

Лидия, которая испытывала к рыбной ловле нормальное женское отвращение, посмотрела на Ирину, посмотрела — да и пошла по берегу, смирившись с тем, что гулять ей придется одной: ведь Алексею, как всякому уважающему себя мужчине, тоже немедленно следовало схватиться за удочку.

Однако вскоре за спиной заскрипел песок под чьими-то быстрыми шагами, и послышался голос Алексея:

— Погоди. Что случилось?

— А что? — обернулась Лидия.

У него было растерянное лицо:

— Зачем ты это сделала?

— Да ты о чем?

— Пойдем, пойдем, сделаем вид, как будто мы просто гуляем, — чуть подтолкнул ее вперед Алексей, и Лидия мгновенно обиделась: да неужели им даже здесь, на этом вольном берегу, где за ними никто не следит, нужно делать какой-то вид?! Неужели он так боится, что Ирина оглянется и заметит, что они разговаривают?

Ну, во-первых, она страшно увлечена рыбалкой, а во-вторых, да что ж такого в этом разговоре?! Они ведь не кинулись друг другу в объятия и не принялись безумно целоваться!

Хотя очень хочется, конечно… Но, может, это только ей хочется, а ему — вовсе нет?

— Да мы и так просто гуляем, — проговорила она отчужденно и отодвинулась от Алексея.

Но он немедленно заглянул ей в лицо:

— Зачем ты заперлась ночью?

— Что? — изумилась Лидия.

— Я приходил. Дергал, дергал дверь — было закрыто. Я думал, ты поняла вечером: я приду. Зачем закрылась? Не хочешь меня больше видеть? А я жить без тебя не могу… Знала бы ты, каково мне было ткнуться в эту дверь закрытую, биться в нее… Зачем ты мне голову морочишь? Зачем эти глупости с домовым придумала и слухи распустила? Издеваешься надо мной?!

Лидия запнулась. Она уже давно нашла объяснение своей не слишком-то удачной личной жизни: она просто не способна проникнуть в глубины вывернутой мужской психологии. Это для нее слишком сложно. Инопланетяне (мужчины) непостижимы.

Сейчас, стоя рядом с Алексеем, она лишний раз убедилась в правильности этого вывода.

Да разве нормальная женщина станет распускать о себе слухи, будто ночью служила лошадью для домового?! Это кем только надо быть, чтобы сказать о себе такое?! Да никогда в жизни! Уж лучше признаться, что тебя похитил экипаж летающей тарелки, чтобы поведать о том, как классно жить на планете Альфа-бета-гамма-ипсилон-омега 123897 дробь 15!

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга известного автора восемнадцати книг, психолога, ясновидящей, кармического психолога, целителя ...
Эта книга будет интересна тем, кто хочет освоить резервы своего организма и научиться осознавать при...
Эта книга об отношении к себе и своим детям, так как в каждом человеке, сколько бы он ни прожил, про...
Он был очень молод, мало чего пока видел в жизни и ничуть не отличался от миллионов других парней в ...
«Габриэль» – первый роман из серии «Зеркало Пророка». Действие разворачивается в Шотландии 18–19 век...
Принципы Дейла Карнеги, изменившие жизнь множества людей, не утратили своей актуальности и в наши дн...