Ключ к сердцу императрицы Арсеньева Елена
Уголок рта Лидии чуть дрогнул в злорадной усмешке…
— Ну, предположим, я отвезу тебя в Москву, — вдруг сказала Флоранс. — Но кто может поручиться, что ты не обманешь меня и вино действительно окажется там, где ты говоришь?
— Никто, — честно призналась Лидия. — Совершенно никто. Может быть, его уже выпили солдаты вашей великой армии. Хотя я уверена, что нет. Брат спрятал его очень хитро. И разве у тебя есть предложение получше?
— Наглая девка, — проворчала Флоранс. — Ты очень наглая девка! А может быть, ты — поджигательница, которая хочет обманом пробраться в Москву, чтобы…
Она вдруг умолкла и покачала головой:
— Хотя нет. Там уже больше нечего поджигать. Вы и так сожгли все, что можно и что нельзя.
Лидия опустила голову. Она могла бы сказать, что знаменитый приказ губернатора Москвы Ростопчина, о котором она читала в исторических романах: сжигать все, чтобы не досталось врагу! — всегда приводил ее в ужас. Он и сам сжег свое имение… Вот уж прав был Марше: волк отгрызает попавшую в капкан лапу…
Однако то, что Лидии пришлось увидеть в Москве, оказалось куда кошмарнее самых изощренных ее кошмаров.
Там и сям слышны были выстрелы. Да неужели в городе еще осталось какое-то сопротивление?!
Флоранс, словно почувствовав удивление Лидии, невесело ухмыльнулась:
— Это ничего. Это не боевая перестрелка. Наши солдаты не дадут появиться ни голубю, ни галке — сейчас подстрелят.
«Голодный француз и вороне рад», — вспомнила Лидия и снова усмехнулась про себя.
Вдруг неподалеку ударил колокольный звон. Она встрепенулась было… но нет, это не службу служили: в церкви стояли лошади, а на колокольне развлекались перезвоном два пьяных солдата.
Везде было все голо, все черно, только торчали трубы да печи обгорелые, да виднелись закопченные своды, подпертые столбами, да подвалы, а жилая часть домов вся выгорела.
Тут и там лежали прямо на улицах мертвые тела, уже почернелые, но их никто не хоронил. Валялись и мертвые лошади, и улицы были словно бы затянуты смрадом разложения.
Лидия не сразу заметила, что беспрестанно крестится, — так страшно было. Флоранс, которая, конечно, нагляделась ужасов в этой жизни куда больше, чем Лидия, Флоранс, которая была homo belly, femina belly[12], тоже сидела молча, с поджатыми губами, и щеки ее словно бы сразу ввалились.
По улицам проходили маршем отряды, и выглядели они вполне браво, но то и дело попадались отдельные личности, при виде которых Лидия даже о страхе своем забывала. Это была просто фантастика какая-то! В первые минуты показалось, будто она видит нелепейший из снов или очутилась на нелепейшем из маскарадов. Перед ней мелькали люди в шлемах, украшенных чрезмерно высокими плюмажами; кто-то был в бухарском халате, кто-то наряжен татарином или турком; кто-то напялил на себя латы времен Крестовых походов… Лидия где-то читала, что среди прочего французами разграблены были театральные костюмерные — не результат ли этого грабежа она видит перед собой? А впрочем, действуя по принципу: что на мне, то мое, — французы напяливали на себя все, что попадалось под руку, оттого и можно было увидеть усатого гренадера в священных ризах и треугольной шляпе, или другого — в женском салопе и с епитрахилью на шее, или третьего — в мантилье, шароварах и в каске, четвертого — в дьяконской рясе и огромной бобровой шубе…
Вдруг масса народу вся куда-то повалила с радостными криками.
— Что случилось? — взволновалась и Флоранс. — Куда это они ринулись? Уж не Кутузов ли пришел сдаваться?!
Лидия, которая отлично знала, что не может быть того, чего не может быть никогда, посмотрела на нее с насмешливой жалостью.
Впрочем, причина такого ажиотажа мигом разъяснилась: оказывается, французская труппа, еще остававшаяся в Москве, давала новую комедию, и все валили туда. Кричали также, что в каком-то доме на Арбате будет нынче бал, для иллюминации раздобыли целый сундук церковных свечей, так что можно хорошенько повеселиться.
— Пошли танцевать! — заорал какой-то гренадер, помахав Лидии. — Где ваши барыни? Где ваши девицы! Нам не с кем танцевать!
Она сердито отвернулась. Но губы у нее против воли разъехались в усмешке.
Ну в самом деле, это было смешно!
Неказистая лошадка, впряженная в повозку Флоранс, бодро топала дальше и дальше.
— Как ты думаешь, подвал разграблен или нет? — волновалась маркитантка. — Честное слово, если там ничего нет, я тебя пристрелю! — Она похлопала по своему пистолету, все еще торчащему за поясом. И тотчас захохотала: — Да ты не бойся! Он не заряжен. Я верю, что мне повезет! Мне уже случалось находить самые настоящие клады! Многие из русских, уходя из Москвы, зарыли свое добро на огородах. Но среди наших солдат есть крестьяне, они хорошо знают землю, а потому внимательно приглядывались по утрам: не виден ли где легкий пар? Там и копали, потому что земля взрыта была, но еще с другой землей не смешалась, и вот по утрам, после холодной ночи, как будто легонький пар от нее идет, а днем ничего не разглядишь. Но ты не поверишь, на какие хитрости идут иной раз люди, какие бывают выдумщики! Один англичанин, который жил здесь, в Москве, не знал, как спасти свое имущество. Уже мы вошли в город, а он еще не успел его припрятать. И тогда он вырыл глубокую яму, опустил на дно свои сундуки на два аршина, а сверху на них положил убитого французского солдата. Сам ли он убил его, нашел ли труп, сие неведомо. Ну, наши приметили, что в этом месте вскопано, начали рыть, надеясь поживиться, да увидали мертвеца в форме и оставили работу, думая, что это просто могила, больше ничего. И кабы не было у того англичанина подручного немца, который нам клад и выдал, так бы никто ничего и не нашел. — Флоранс захохотала и нетерпеливо спросила: — Ну, долго еще?
— Уже приехали, — медленно ответила Лидия.
Собственный голос доносился до нее как бы издалека. Странное, неведомое прежде ощущение овладело ею! Она не узнавала мест, да и невозможно было узнать эти обгорелые остовы домов и деревьев в бледном свете сумеречного дня, а между тем совершенно точно знала, что уже бывала здесь, что шла этими улицами, когда выбралась из подвала. Словно бы кто-то вел ее, совершенно безошибочно указывая дорогу.
И самое, самое странное было в том, что она этому совершенно не удивлялась!
— Теперь сюда.
— Куда? — удивилась Флоранс. — Тут же сгорело все!
— Поворачивай коня! — велела Лидия. — Вот… здесь, да, здесь!
Это дерево — черное, закопченное — она узнала его, хотя узнать его было невозможно. С него упал обгорелый узел, чуть не задев Лидию. Вот сюда упал! Вот она — дверь в подвал!
— Гляди-ка, и впрямь нашла! — удивилась Флоранс, спрыгивая с козел. — А ну-ка…
Она с силой рванула дверь — силища в этих руках была не женская! — да так и ахнула, вглядываясь вниз:
— Diablerie! Дьявольщина! Что там такое?
Лидия посмотрела… Словно бы какое-то белое облако вздымалось снизу… Да ведь это пух и перья!
Она вспомнила, что, попав в подвал впервые, увидела наваленные кругом подушки и перины. Да ведь это их вспороли и выпотрошили. Зачем?
Опершись на руки, Лидия спрыгнула и тут же погрузилась в пух и перо, словно в воду, по пояс. Сделала несколько шагов и разглядела глубокий пролом в стене.
То самое место, куда добросердечный барин Петр Иваныч прятал и свои, и соседа Шалабанова сундуки, несмотря на то что слуга его Проша немало ему на это пенял. Лидия помнила, что стена почти вся была заложена, а теперь — этот пролом. Да ведь оттуда все добро вытащили, а матрасовки и наперники выпотрошили, чтобы в них уложить награбленное. Вот почему подвал полон пухом и пером.
Да, смело можно сказать, что от вещей Петра Иваныча пух и перья полетели…
— Ну что там? — раздался голос, и Лидия обернулась к Флоранс, свесившейся сверху, со двора:
— Ничего. Все разграбили!
— Quoi? — вопросила Флоранс с изумлением. — Что?
И Лидию вдруг как ударило: да ведь Флоранс говорила по-французски, а тот, первый голос звучал по-русски!
Кто-то еще есть в подвале, кроме них!
Но где, где говорят?
Да вот здесь. За стеной!
— Ну что там?
— Да сам не пойму. Я свет хотел только в коридоре вырубить. А он взял да и выключился в кабинетах тоже. Ну и сигнализацию обесточило, конечно. И даже аварийная система вылетела. Сейчас уже пультовая охрана едет… А я что, виноват? Наверное, где-то на подстанции авария, а все шишки на меня! Погоди, тут ступеньки, будь осторожней.
До Лидии долетел звук шагов. А затем она увидела, как на темной стене наливается светом вертикальная линия. Потом горизонтальная. И еще одна вертикальная. И опять горизонтальная…
Да что такое?
Ничего особенного. Очертилась дверь.
Лидия рванулась вперед, и тут случилось нечто странное. Дверь не приоткрылась чуть-чуть, а сразу распахнулась во всю ширину.
Лидию ударил по глазам яркий свет, она зажмурилась, а потом ощутила, что ее словно бы тянет вперед, в этот чрезмерно яркий, жгучий свет.
— Стой! — раздался голос Флоранс.
Лидия оглянулась.
Флоранс уже спустилась в подвал и стояла теперь совсем близко:
— Ты мне голову морочила, а теперь удирать?! Ну нет!
И она навела на Лидию пистолет.
— Ты же сказала, что он не заряжен… — пробормотала Лидия.
— А вот сейчас ты узнаешь, заряжен он или нет! — выкрикнула Флоранс и нажала на курок.
Огонь ударил в лицо Лидия, и она упала прямо в слепящий свет.
Глава 23. Авантюристка
— Так что там с вами случилось-то, в музее, я так и не понял? — спросил Алексей Рощин.
— Да я и сама не поняла, — пожала плечами Лидия. — Я спустилась в подвал, разыскивая хранителей. Монтер предупредил меня, что будет выключен свет. Но я думала, это еще не скоро произойдет. А он раз — и погас. И я, видимо, оступилась на ступеньках. Ну и… скатилась с лестницы. Ударилась головой, потеряла сознание. Очнулась…
— Гипс, — мрачно пошутил Рощин.
— Да нет, без гипса обошлось, — так же мрачно улыбнулась Лидия. — Очнулась — рядом стоят монтер, какие-то женщины… Они меня нашли. Наверное, минут пятнадцать я без памяти провалялась, но ничего, обошлось, даже шишку не набила.
— Соболезную, — проворчал Рощин.
— Да что вы! — усмехнулась Лидия. — Наоборот, радоваться надо.
— А что вы на меня так смотрите? — вдруг резко взглянул на нее Рощин.
— Как — так?
Лидия приняла самый независимый вид. На самом деле Рощин был прав, конечно. Она на него смотрела… смотрела, да еще как!..
И неудивительно, если учесть… если вспомнить, что с ней было!
Что было у нее с…
Да было ли?! Или все происшедшее не более чем бред, дьявольский коктейль, который намешало ее чрезмерно буйное воображение?
Прошло пятнадцать минут… прошло три недели?!
Страшно даже подумать. И невозможно не думать.
— Теперь о вашем отчете, Лидия Александровна, — решительно кашлянув, проговорил Рощин.
— Вы его уже прочли?
— Ну а что такого? Там особо читать нечего.
— Так-таки нечего?! — обиделась Лидия.
— Так-таки нечего, — отрубил Рощин. — Вы все-таки авантюристка, первое мое о вас впечатление было правильным. Вам бы романчики дамские писать! Нет, правда. Захватывающий сюжет сложили. Но ведь… это плагиат.
— Что-о?! — Лидия даже привскочила на стуле.
— Ну конечно! — снисходительно ухмыльнулся Рощин. — Основную канву я за вас придумал, а вы только расцветили ее деталями. Ведь это я вам сказал, что некая Ирина Михайловна (вы придумали ей фамилию — Симеонова) была влюблена в моего предка, Алексея Васильевича Рощина и вышла за него замуж. А потом, после его смерти или гибели, стала женой этого Сташевского. Вот канва. Что и говорить, вы очень красивых узоров понавышивали. Но такого в жизни не бывает, понимаете? Таких совпадений не может быть. Это роман — он и есть роман. Нет, главное, даже предок моего французского компаньона Виктора Марше оказался в той же самой усадьбе, где жили Алексей и Ирина! Смех! И его вы туда приляпали! И он принудил Алексея жениться на Ирине, чтобы он сам, Марше, мог овладеть сестрой Ирины, Жюли… Ой, ну просто плохой сериал какой-то.
— Плохой?! — не веря своим ушам, повторила Лидия.
— Да прямо караул, — с отвращением сказал Рощин. — Алексей провел с Ириной ночь. Они зачали сына, потом Алексей каким-то образом погиб… кстати, вы забыли придумать неведомую коварную особу, которая его погубила! А Сташевский, за кого потом (ну какая глупость вся эта история с его похищением! Как все это надуманно!) выйдет Ирина, был на дуэли с Марше только ранен… А Жюли исчезла неведомо куда… Ну «Санта-Барбара», ей-богу!
— Вы что, смотрели «Санта-Барбару»? — удивилась Лидия.
— А что, кто-то ее не смотрел? — угрюмо буркнул Рощин. — Моя мать ни одной серии не пропускала, ну и я иногда… поглядывал на экран. Ее изругали все, кто мог, за нелепости, но это, на мой взгляд, просто шедевр по сравнению с вашим отчетом. Я ни одному слову поверить не могу, понимаете? Как это говорил Люк Бессон: «Не верю!»
— По-моему, это Станиславский говорил, — пробормотала Лидия, которая тоже не верила — своим ушам.
— Да какая разница?! — раздраженно передернул плечами Рощин.
— Нет, ну в самом деле, никакой, — покорно согласилась Лидия.
— Ну признайтесь, Лидия Александровна, вы просто все это сочинили. Ведь ничего документально не подтверждено, вы не приложили ни одной архивной копии, вообще ничего. Авантюризм чистой воды! Честно говоря, я вообще не знаю, за что тут должен платить. — Рощин раздраженно пожал плечами. — Если бы я хотел не родословную, а дамский роман, я бы заказал его этой, как ее… ну, у нас в Нижнем писательница живет… Алена Дмитриева, вспомнил. У нее и то более достоверно получилось бы, чем у вас! Но там бы я хоть знал, что это — художественный свист, а вы… вы мне сознательно морочили голову! Короче, Лидия Александровна, давайте поступим так: я не стану требовать от вас возврата аванса, черт с ним, но основной гонорар платить не буду. Вы можете на меня обижаться, если вам угодно…
— Да не собираюсь я на вас обижаться, — пожала плечами Лидия. — За что?!
— Ч-ч-черт… — с досадой проворчал Рощин. — Как это все по-дурацки вышло… Я еще в прошлый раз, когда от вас уходил, думал: надо это прекратить. Надо забрать у вас этот заказ, нельзя путать деловые отношения и…
— И? — очень удивилась Лидия.
— И…
Рощин с силой стукнул кулаком в стенку.
— И то, что вы мне понравились. Понятно? Я хотел вас пригласить в ресторан, что ли… познакомиться как-то поближе, узнать вас получше… Ну и вообще… а получилось, что я для вас просто работодатель, который…
Он вдруг напрягся, глядя в глаза Лидии:
— Или… Или не только?..
Как они похожи. Как они похожи! Эти синие глаза, темные волосы, эти черты…
Так близко. И так недостижимо!
— Да нет, Алексей Васильевич, я к вам прекрасно отношусь, — сказала Лидия фальшивым голосом. — Но я предпочитаю устанавливать с клиентами сугубо деловые, официальные отношения.
Рощин даже покачнулся.
Ничего подобного он, конечно, не ждал!
— Отлично. Как пожелаете. Так и договоримся. Всего доброго.
Он вышел. Дверь хлопнула. Через мгновение внизу раздраженно взревел мотор.
Рощин уехал.
— Вышиб дно и вышел вон… — пробормотала Лидия.
Да… интересный поворот событий, конечно. А может, зря она сказала нет?
Нет, не зря. Все-таки она была любовницей прапрапрадеда Рощина, а потому в его объятиях испытывала бы к нему слишком уж родственные чувства. А это, пожалуй, не способствует любовной пылкости.
Так что — однозначно нет!
Как говорится, не судьба…
Тем паче что Рощин прав. Отчет вышел какой-то… чрезмерно пылкий и очень напоминающий дамский роман. И коварную убийцу Лидия так и не нашла…
Ох, надо поскорей забыть, забыть все это… как страшный и прекрасный сон!
Забыть!
Эпилог
Москва, 20 сентября 1814 года
Моя дорогая, моя ненаглядная кузина!
Спешу поздравить тебя с рождением сына, этого милого ангела. Какое счастливое событие! Благодарение Богу, что здоровье твое и маленького Алексея хорошо, что ты благополучна после столь тяжелых родов. Не могу передать, что я ощутила, когда узнала, что ты назвала ребенка этим святым, священным для меня именем! Впрочем, это имя священно и для вас. Я помню, на вашей свадьбе Василий сказал, что отныне все старшие сыновья в его роду будут непременно зваться только так — в честь моего обожаемого покойного супруга и его старшего брата, — но все же могла родиться девочка… К счастью, сын, сын у вас, и на свете появился новый Алексей Васильевич Рощин. Я желаю ему сделаться таким же красавцем и молодцом, каким был его покойный дядюшка. Хочется только верить и надеяться, что век его окажется длиннее, что он и сам станет отцом многих сыновей и дочерей и продолжит ту традицию, которая основалась с его рождением.
Ты просила меня написать, как я живу? Что тебе сказать… Сегодня два года, день в день, как свершилось самое страшное, самое печальное событие в моей жизни: я лишилась своего обожаемого супруга.
Называть Алексея супругом мне привелось только в ночь, которую мы провели… мы провели как брат и сестра. Он не прикасался ко мне. Он всю ночь стоял у двери и вслушивался в звуки, которые приносила к нам ночь.
Никогда этого не забуду, воспоминания о той ночи приходят ко мне вновь и вновь.
Я понимала, что происходит в его душе. Алексей не мог ни о чем думать, кроме как о том, что в одной из комнат нашего старого дома его жизнь выкупала у врага женщина, которую он любил.
А утром мы узнали, что она исчезла. Неожиданно появилась она в нашем доме, в нашей судьбе — и так же неожиданно исчезла. Где она, куда ушла, этого не знает никто. Думаю, мы никогда этого и не узнаем, да и не попытаемся узнать.
Марше был в ярости, но оказался человеком чести. Он стрелялся со Сташевским, оба были ранены: доктор — в живот, Марше — в левую руку. Он собирался исполнить свое слово и уехать из нашего дома, однако Алексей не дал ему этого сделать. Ударил француза по лицу…
И тут Марше словно обезумел! Он схватил второй пистолет, который еще оставался заряженным… и одного выстрела ему хватило, чтобы сделать меня вдовой. Он попал Алексею прямо в сердце.
И разбил мое, как я думала, навеки…
Моя дорогая Жюли, какое счастье, что Бог не привел тебе пережить этих страшных потрясений, которые выпали на долю Москве и москвичам! Право, не найти среди жителей нашей древней столицы ни одного человека, чья судьба не была бы разрушена! Люди с превеликим трудом возвращаются к жизни, многим негде жить… На счастье, наш дом цел, мне было где поселиться с Фоминичной. Я бы не смогла больше оставаться в Затеряеве. Два года я туда не езживала, не знаю, когда наберусь душевных сил заглянуть туда вновь, однако часто вижу во сне этот прекрасный, просторный дом и сад с одичавшими яблонями и смородиной, заплетенной крапивою. Мы там гуляли втроем: я, Алексей и она…
Она!
Вчера я видела сон. Снилось, будто прохожу я через сад и оказываюсь на высоком берегу нашей реки. Ветер гонит сизую волну, солнце сияет, а вдоль воды тянутся следы — мужские и женские. Они сходятся с разных сторон берега, потом некоторое время тянутся вместе, словно сплелись в объятии, а затем снова расходятся в разные стороны, чтобы не встретиться никогда. Это словно бы история любви, которая протекала на моих глазах.
Я проснулась оттого, что глаза мои были влажны. И не скоро смогла уснуть вновь…
Жизнь порою так жестока к любящим сердцам! Ах, моя дорогая Жюли, какое счастье, что ты не знала и не узнаешь этого!
Храни тебя Бог от печалей и болезней — тебя, твоего мужа и вашего сына, увидеть которого я так жажду. Мне кажется, его глазами взглянет на меня человек, которого я так любила — и который любил не меня. Он любил ту, которую ты, впервые услышав эту историю, с возмущением именовала авантюристкой и сказала, что я могу назвать именно ее коварной убийцей Алексея, ведь он ударил Марше по лицу из-за нее, а значит, погиб из-за нее… из-за нее искал он смерти!
Цена, которую эта женщина заплатила за жизнь Алексея, оказалась для него чрезмерно высока.
Он не пожелал оставаться у нее в долгу…
Любила ли она его? Об этом известно только ей…
Моя дорогая кузина, непременно скажи привет Василию — от меня и от доктора Сташевского. Да, он снова в Москве!
Кстати, должна тебе сообщить, что, если бы не рождение маленького ангела, из-за коего ты долго не сможешь теперь отправиться в какое-нибудь путешествие, не миновать бы вам с Василием приехать в Москву в самом скором времени. Я решила все же принять приглашение господина Сташевского и сделаться его женой. Он прав — нельзя бесконечно жить прошлым. Я все это понимаю. Мне тоже хочется жить, жить, любя и принимая любовь, которая обращена лишь ко мне одной! Адам-Людвиг — замечательный, редкий человек! Милосердный Господь послал мне его в утешение. Я буду ему хорошей женой, я знаю… Он тоже это знает и никогда не упрекнет меня в том, что я приму двойную фамилию, что рядом с венчальным кольцом, которое он наденет мне на палец, я буду носить другое… Я никогда не сниму кольцо Алексея с зашифрованным девизом: «Любовь и долг исповедую я». Много печали связано для меня с этим странным кольцом, но я свято храню эту печаль.
Прощай, моя дорогая. Храни тебя Бог.
Твоя кузина Ирина Рощина.
Читать бесплатно другие книги:
