Мир, где приносят в жертву планеты Вавикин Виталий
– Ну не знаю… Я… я… я ведь зануда, – сказала Мишель первое, что пришло в голову, и тут же вздрогнула, услышав смех Келлера. – Не делай так, пожалуйста.
– А ты не говори ерунды. Все только выиграют, если ты появишься на площадке. Особенно Феликс.
– Так все дело в этом? Вам нужно, чтобы я исправила недочеты сценария?
– Нет сценария.
– Нет сценария? – Мишель нахмурилась. – Как же тогда вы снимаете свой фильм?
– Феликс положил в основу историю жизни одного абсорбера. Иногда актеры встречаются с теми, чьи судьбы собирается раскрыть Феликс. Конечно, большинство этих людей не догадываются, что о них снимают фильм, но…
– А этот абсорбер? От подобных людей обычно сложно что-то скрыть.
– Абсорбер в курсе. У него с Феликсом заключен договор. Феликс оплачивает услуги сыскного бюро, чтобы помочь абсорберу разгадать одну тайну, держит все в секрете и снимает так, чтобы невозможно было после выхода фильма понять, чьи именно судьбы легли в основу, а абсорбер в свою очередь рассказывает актерам об их персонажах, а главных героев знакомит с оригиналами. Еще Феликс позаимствовал историю неудачного замужества одной из актрис. Может быть, ты слышала ту историю о боксере, забившем насмерть молодого человека, который за пару лет до этого сделал операцию, чтобы стать девушкой?
– Нет. Не слышала.
– Боксера отправили в подводную тюрьму. Кажется, Феликс нашел способ объединить эти истории. Типа девушка приходит к абсорберу, чтобы забыть о своем муже, и вместе с этими воспоминаниями абсорбер забирает часть любви к ее младшей сестре, которую встречает чуть позже, решив сначала, что это любовь с первого взгляда, но потом сомневаясь, боясь терять жену и детей из-за чужих воспоминаний… Как-то так…
– И что, совсем никакого сценария?
– Все вживую.
– Наверное, это чертовски сложно.
– Я же говорю, приходи на площадку и увидишь все сама. Будет интересно… Кстати, чтобы потом ты не обижалась, Феликс приходил к тебе, потому что у него есть идея, типа когда в фильме все покинут Землю, подводные тюрьмы затопят. Это типа его ключевая трагедия в фильме. Если ты объяснишь ему, как все произойдет на самом деле, то, думаю, в титрах сценаристов может появиться и твое имя.
– Не надо, чтобы в этом фильме появлялось мое имя.
– Боишься, что картина провалится?
– Боюсь, что меня уволят, если узнают, что я консультировала режиссера по такому вопросу.
– Так это значит, что ты придешь?
– Обещаю подумать.
– Обещаешь, как если бы думала: обещаю, только отстань. Или как если: интересно, нужно выкроить свободное время.
– Интересно, нужно выкроить свободное время.
– Хорошо, – серьезно сказал Келлер, затем неожиданно подался вперед и укрыл ладонью руку Мишель. – Можно личный вопрос?
– Я не замужем.
– Это хорошо, но я неревнивый, да и не об этом хотел спросить…
– Тогда о чем?
– Только не подумай, что тебя снова используют… – Келлер тяжело, почти театрально вздохнул. – Если ты стоишь так высоко в этой суете переселения, то… Может быть… Может быть, ты знаешь людей, которые обменяются со мной билетами лотереи?
– Хочешь остаться? – пытаясь скрыть разочарование, спросила Мишель.
– Нет, – спешно тряхнул головой Келлер. – Наоборот. Хочу улететь со всеми.
– Так тебе выпал золотой билет?
– Ну, если вы это так называете…
– Это же здорово!
– Почему? Все, кого я знаю, уберутся с этой планеты. Что я буду здесь делать один?
– Ну не один. Здесь сохранится несколько городов…
– Вот только не надо утешать меня. Если есть те, кто думает, что Земля, похожая на необитаемый остров, превратится в рай, я не один из них.
– Никто не говорит о рае…
– А если бы такой билет достался тебе? Ты бы осталась?
– Все члены моего отдела остаются.
– Вот как… – Келлер растерянно хлопнул глазами. – Так ты, значит…
– Вот видишь, – Мишель не смогла сдержать улыбки. – Уже один друг в новом мире у тебя есть. Если, конечно, ты не против, чтобы я считала тебя другом.
16
Джуд не ревновала. Заставляла себя не ревновать, не замечать на площадке постороннего человека. Но… Но Мишель, казалось, была везде. Мишель и Келлер. Как те светящиеся рыбы на озере возле загородного дома Феликса Денсмора – ты можешь смотреть куда угодно, они будут повсюду. Выпрыгивают из воды, описывают дугу, сверкая и переливаясь люминесценцией, и снова плюхаются в бурлящую светом воду. Только сейчас этих рыб всего две, и ночь длится, пока продолжаются съемки.
Как-то раз, оставшись с Феликсом наедине, Джуд вспылила, заявив, что не может нормально играть, когда на площадке так много посторонних лиц.
– Не играй, – сказал Феликс. – Будь собой. Так лучше.
– Ты издеваешься, да? – зашипела Джуд.
– Нет. Мне правда нравится, когда ты выглядишь естественной в объективе. Когда вы все выглядите естественно. Поэтому я вас и собрал.
– А Мишель Ренни?
– Что?
– Она ведь не снимается в фильме.
– Считай, что она консультирует меня по некоторым вопросам.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Например, завтра Мишель отведет меня в центр, где я смогу встретиться с представителем вахов.
– С человеком, который представляет вахов, или с настоящим вахом?
– Настоящим вахом.
– Круто, – Джуд присвистнула.
– Я тоже думаю, что это круто, – просиял Феликс, и Джуд поймала себе на мысли, что когда он вот так улыбается, то становится похож на Келлера. Несильно, но все-таки похож.
– Такое чувство, что Мишель увлекла не только Келлера, но и тебя.
– Считай, что я отношусь к ней, как ребенок относится к другу родителей, который постоянно дарит ему игрушки, – Феликс улыбнулся шире.
– Это хорошо, – Джуд улыбнулась в ответ. – А то я уж испугалась, что потеряю и тебя.
Она ушла, а Феликс еще долго наблюдал за ней: как Джуд читает наброски предстоящих диалогов, изучает наспех построенную в павильоне комнату, которая принадлежит ее героине. Затем Феликс отыскал взглядом Мишель.
За последние несколько недель она изменилась, смешалась с толпой, перестав выделяться. И перемены были не только в одежде, утратившей официальность и вычурность политика. Перемены были во всем. Ее меняла съемочная площадка, люди вокруг, Йона Келлер. Она захлебывалась в этом новом многообразии. Оно обрушивалось на нее гигантскими волнами. Но Мишель была хорошим пловцом – Феликс понял это, когда отправился с ней на прием к представителю вахов. Ничего от прежней Мишель, которую он видел на съемочной площадке, не осталось. Это снова был сухой, вычурный ученый, мутирующий много лет назад в политика, но еще сохранивший свои прежние черты.
Но все эти мысли отошли на второй план, как только Феликс увидел ваха. Настоящего, живого, в странном переливающемся скафандре, за мутной поверхностью которого с трудом угадывался похожий на человека образ.
В комнате было тихо и жарко. В комнате, куда они с Мишель спускались на скоростном лифте почти четверть часа. «Интересно, как глубоко мы сейчас под землей?» – подумал Феликс. Он слышал прежде, что у вахов существуют тоннели, ведущие с поверхности по ряду лабиринтов в их города, но никогда не придавал этому значения. Вахи просто были – и все. Всегда были. И Феликсу они не были интересны. Тем более что он всегда считал, что будущее где-то среди звезд, а не под ногами, не под землей. Но сейчас… Сейчас вах завораживал Феликса, пленил. Почему он никогда прежде не думал об этих существах? Почему для него существовали лишь атараксики с их полным отсутствием чувств и эмоций и никогда не было вахов? Словно вахи были низшими существами.
– У нас есть ровно двадцать минут, – тихо сказала Мишель Ренни. – Так что задавай свои вопросы быстрее.
– Не знаю, что говорить, – завороженно прошептал Феликс. – Этот вах… Он такой… такой… переливающийся! – это было единственным, что пришло ему в голову.
Неожиданно вах заговорил. Звук был глухой, булькающий, от которого у Феликса по спине побежали мурашки. Конечно, он уже слышал записи этой речи, но сейчас ему казалось, что вживую голос вахов звучит совершенно иначе.
– Он что, понимает нас? – шепотом спросил Феликс Мишель.
– База наших языков несильно отличается. Вахи не признают лишь азиатских и славянских языков, остальные для них не являются проблемой.
– Какого же черта тогда он говорит на своем языке? Это что, какой-то бзик, связанный с уважением или традициями. – Феликс вздрогнул, услышав смех Мишель. – Что тут смешного?
– Они просто не могут воспроизводить многие наши звуки, поэтому и говорят на своем языке.
– И как, черт возьми, я должен понимать его? – Феликс увидел, как вах указал ему на дисплей.
«Так лучше?» – спрашивала надпись.
– Думаю, да, – осторожно сказал Феликс, не сводя взгляда с ваха.
Снова раздался трескучий голос, и на экране появилась надпись: «Мишель сказала, ты хочешь поговорить со мной. О чем?»
– Я… – Феликс нервно облизнул губы. – Мне просто интересно… Как вы живете… Там, под землей…
– «Что именно тебя интересует?» – спросила надпись.
– Что-нибудь, – Феликс пожал плечами. – Я режиссер. Снимаю фильмы. И… – его неожиданно осенило. – А у вас есть режиссеры? Кинематограф? Литература?
– «У нас есть мифы и легенды», – сказала надпись, после того как вах протрещал и прощелкал на своем языке эти слова.
– Мифы?
– «Вы называете это мифами».
– Что ж… Уже неплохо, – Феликс обернулся и глуповато уставился на Мишель Ренни. – Ведь неплохо? Верно?
– Конечно, – дипломатично кивнула она.
– И… – Феликс шумно вздохнул, поворачиваясь к ваху. – И какие у вас есть мифы?
– «Ты хочешь поговорить о наших мифах?» – высветилась надпись.
– Ну конечно, я же режиссер. Не спрашивать же мне о деталях вашего политического устройства… Да ты, наверное, и не сказал бы, верно?
Вах что-то прощелкал в ответ, но на экране слов не появилось.
– Он только что выругался, да? – спросил Феликс Мишель Ренни.
– Возможно, – спокойно сказала она.
– Ух ты!
И снова вах что-то прощелкал. И снова на экране не появилось перевода.
– Потрясающе! – сказал Феликс и так грязно выругался, что Мишель Ренни вздрогнула, спешно одернув его.
«А он забавный», – появился на экране перевод щелчков ваха.
– Простите, я не должна была… – начала было Мишель, но вах взмахнул рукой, прося ее помолчать.
Он щелкнул что-то так тихо, что было едва слышно, но на экране появилась надпись: «Все хорошо».
Затем вах перевел взгляд на Феликса и защелкал уже громче.
«Как насчет того, чтобы послушать миф о вахе, который хотел убежать от смерти?» – спросила надпись.
17
– Как успехи с написанием саундрека к нашему фильму? – спросила Джуд, подходя к Келлеру.
Он согнулся в вопросительный знак, пытаясь прикурить на ветру, и обратил внимание на Джуд только после того, как задымилась зажатая в зубах сигарета.
– Надеюсь, это не одна из тех штук, что мы курили на озере Феликса? – спросила Джуд, указывая взглядом на сигарету.
– Нет, – Келлер улыбнулся, и Джуд спешно улыбнулась в ответ.
– Хорошо, – сказала она. – А то мне страшно представить, какой получится твоя музыка после тех самокруток.
– Иногда я именно так работаю.
– Вот как?
– А ты думала, после них можно только смотреть на святящихся рыб?
– Ну, не только смотреть… – Джуд попыталась улыбнуться, но вместо этого неосознанно поджала губы.
За нее улыбнулся Келлер, предложил сигарету. Джуд отказалась.
– Я слышала, что они убивают, – она снова попыталась улыбнуться. – Плохая из меня актриса, – призналась Джуд после пары неудачных попыток.
– Феликс думает, что этот фильм прославит тебя.
– Скорее его.
– А потом вы все улетите.
– Да… – Джуд села рядом с Келлером на ступени павильона, где проходили съемки. – Феликс говорит, ты так и не нашел, с кем обменяться билетами?
– Нет.
– А твоя подружка?
– Мишель?
– Да. Она ведь должна знать людей, которые хотят остаться.
– Думаю, ей интересней, чтобы я остался.
– С ней?
– Просто остался.
– Так у вас с ней несерьезно?
– Я не знаю.
– Мне кажется, она влюблена в тебя.
– А мне кажется, в тебя влюблен Феликс.
– Забавно.
– Что?
– Мы говорим о Феликсе и Мишель, а они сейчас, возможно, говорят о нас.
– Сомневаюсь, что о нас. Сейчас они, наверное, говорят с вахом о его подземном мире.
– Феликс как ребенок. На кой черт ему этот вах?
– А тебе не интересно, как они живут?
– Не очень. Я ведь не собираюсь их играть, – Джуд глуповато хихикнула. – Хотя после того, как я пробовалась на роль влюбленной в человека жены атараксика, меня уже ничем не напугать.
– Не удивлюсь, что после сегодняшней встречи с вахом Феликс придумает что-нибудь такое, где тебе нужно будет играть либо любовницу, либо сестру ваха.
– Не придумает. А если и придумает, то мы сняли уже две трети фильма – менять что-то поздно.
– Да. Верно.
– Так что… Будем теми, кто мы есть сейчас. По крайней мере, пока не начнется другой фильм.
– Судя по тому, как медленно снимает Феликс, в следующей его картине тебе придется сняться уже на борту корабля, в период Великого переселения.
– Думаешь, там будут снимать фильмы?
– Почему нет?
– Ну не знаю… – Джуд заглянула Келлеру в глаза. – А кто будет писать Феликсу саундрек к фильму?
– Незаменимых нет. К тому же я сейчас с вами только потому, что дружил с Феликсом, когда мы были детьми.
– Ты хороший музыкант, Йона. Я видела многих и знаю, о чем говорю.
– А ты хорошая актриса, хотя с другими я почти и не знаком.
– Это типа у тебя такая лесть? – Джуд фальшиво надулась, ткнула его кулаком в бок, замолчала, заглядывая в глаза. – Почему ты не звонил мне после той ночи? – спросила она серьезно, чувствуя, как мир начинает вдруг сжиматься вокруг.
– Ты хотела, чтобы я тебе позвонил? – спросил Келлер.
– Конечно, – сказала Джуд, но голос прозвучал так неуверенно, что даже ребенок уличил бы ее во лжи. Джуд увидела, как улыбнулся Келлер, и тихо выругалась. – Ну может, тогда и не хотела, но… – она замолчала, отвернулась и снова тихо выругалась. – Сегодня Мэри и Алекс устраивают для любовницы Абидеми вечеринку, – решила бесцеремонно сменить тему разговора Джуд. – Думаю, это будет нечто. Эта девочка, моя героиня, – она ведь ничего не знает о фильме. Считает меня своей подругой. Мы все играем в ее присутствии. Не хочешь посмотреть на это шоу?
– Удивлен, что наш абсорбер согласился на это.
– Думаю, он подсознательно уже решился.
– Решился на что?
– Либо все рассказать Субире Боне, либо бросить ее. – Джуд несколько раз недовольно покосилась на сигарету в руке Келлера, поморщилась, а затем забрала у него окурок и жадно затянулась несколько раз. – И не смей ничего говорить! – цыкнула она на Келлера, увидела, как он пожал плечами, и снова спросила о предстоящей вечеринке. – Мишель ведь все равно сейчас с Феликсом.
– Хочешь заставить меня ревновать?
– А это реально? Я имею в виду… Забудь.
– Уже забыл.
– Вот и отлично. – Джуд затушила окурок и отщелкнула его подальше от лестницы.
Она ушла не оборачиваясь, но уже спустя час начала искать новой встречи с Келлером, находившимся сейчас здесь, рядом, и без Мишель, с которой у него, возможно, впервые в жизни все серьезно. При этой мысли Джуд спросила себя, способна ли она сама на серьезные отношения? Не с Келлером, конечно, нет, но…
«А почему, черт возьми, не с Келлером? – подумала она. – Потому что он третьесортный музыкант? Потому что его отец был садовником у Феликса? Потому что он выращивает свое «Северное сияние», которым потом соблазняет девушек на озере за домом Феликса?»
Джуд услышала далекий незнакомый мотив. Вернее, знакомый, но незаконченный. Келлер работал над ним уже больше месяца, после того как Феликс показал ему черновую режиссерскую версию первой половины своего фильма. И эта музыка… «Почему она такая грустная, черт возьми? – гневно подумала Джуд. – Почему фильм должен быть трагедией? Неужели нельзя закончить все хорошо? Зачем эти россыпи страданий? Эти слезливые удары пальцев Келлера по клавишам?»
Джуд не знала, на кого злится больше: на Феликса, мечтавшего устроить в конце фильма апокалипсис человеческих чувств, или же на Келлера, взявшегося написать для этого коллапса музыку. «Наверное, на обоих», – решила она, слушая, как Мэри Свон и Алекс Донов спорят с помощником режиссера по имени Августин Когуш, обсуждая слова предстоящей сцены супружеского скандала. Джуд нахмурилась, уловив, что во время спора Мэри и Алекс называют друг друга не настоящими именами, а именами своих героев.
«Если съемки продлятся еще несколько месяцев, то мы все окончательно спятим, – подумала Джуд. – Трагедия будет не на экране, как мечтает Феликс, а прямо на съемочной площадке».
Воображение вспыхнуло, рисуя фатальные сцены среди прожекторов и незаконченных декораций. «Мэри и Алекс были любовниками в реальной жизни, – подумала Джуд. – Сейчас на экране они муж и жена. Сейчас на экране я – любовница Алекса. На экране Алекс любит Мэри и любит меня. Но в жизни он, кажется, не испытывает любви даже к себе. В жизни Мэри ненавидит своего мужа, находящегося сейчас в тюрьме. Но Феликс заставил ее любить мужа на экране. Феликс, верящий, что испытывает ко мне какие-то чувства в реальной жизни. А я ищу встречи с Келлером, в которого влюблена Мишель Ренни. А сам Келлер, кажется, влюблен во всех. Кроме Безима Фрашери, конечно. Того самого Безима Фрашери, который влюблен в Феликса… Нет, к черту. Либо к концу съемок мы поубиваем друг друга, либо займемся групповым сексом. Потому что только так можно выбраться из этого любовного многоугольника. Вот такая вот драма. – Джуд прищурилась, изучая лицо Келлера, пользуясь тем, что он не замечает этого. – Почему бы тебе не написать музыку к нашей трагедии, друг? – подумала она. – Почему бы тебе сейчас не обернуться и не посмотреть на меня?»
18
День истины. Абидеми не готовился к этому заранее, просто пришел с Субирой на вечеринку, устроенную Алексом и Мэри, и решил, что расскажет своей любовнице обо всем. Решил после того, как Феликс отвел его в сторону и заверил, что агент сыскного бюро не смог отыскать прямой связи Субиры с одним из клиентов Абидеми.
– Кажется, это действительно любовь, – широко улыбаясь сказал Феликс.
Абидеми смерил его хмурым взглядом и предпочел промолчать. Он не нервничал, но и не мог радоваться предстоящему моменту. Субира все узнает сегодня: о нем, о его работе, о фильме Феликса. Может быть, он расскажет ей о своей жене, хотя жену и детей можно будет оставить и на потом. Не нужно добивать девушку сразу.
– Если хочешь, то я могу поговорить с Субирой вместо тебя, – предложил Феликс.
– Почему ты? – спокойно, почти монотонно спросил Абидеми.
– Ну… – Феликс огляделся, словно ища поддержки у стен. – Я ведь режиссер, верно? Я снимаю фильмы. Я знаю многие вещи о трагедии и чувствах, которые ты даже не представляешь…
– Я видел столько вещей в чужих воспоминаниях, что тебе не хватит жизни, чтобы испытать все это.
– Тоже верно, – Феликс улыбнулся и беззаботно пожал плечами. – Значит, расскажешь обо всем сам? – он предложил абсорберу выпить для смелости, но тот отказался.
Оставалось смотреть и ждать, чем закончится все это. Главное – выбрать удобное место, чтобы не упустить деталей. Феликс подумал, что если сцена признания затянется, то нужно будет запастись выпивкой.
– Что происходит, черт возьми? – спросила Джуд Келлера, указывая глазами на Феликса и Абидеми. Спросила, потому что Мишель Ренни задерживалась на работе, и Келлер был один. А разве может быть Келлер один? – Что они делают, Йона? Посмотри на Феликса. Он возбужден, как ребенок. Не нравится мне, когда у него такой взгляд. И Абидеми… Он так целеустремлен… – Джуд увидела, как абсорбер берет любовницу за руку, отводит к окну, где их никто не побеспокоит, и выругалась. – Он хочет ей во всем признаться! – сказала Джуд, с трудом сдержавшись, чтобы не объявить во всеуслышание.
– Не думаю, что это наше дело, – осторожно сказал Келлер.
– Правда? – Джуд чувствовала его близость. Он стоял так рядом, что она не знала, что волнует ее больше: наблюдение за драмой Абидеми или же плечо Келлера, которое прижимается к ее плечу. – А он смелый, правда? – спросила Джуд, не сводя глаз с абсорбера и его любовницы, хотя все чувства были сосредоточены на месте, где ее тело соприкасалось с телом Келлера.
– Я думаю, что Субира сейчас уйдет, если узнает правду, – почти шепотом сказал Келлер.
– Я бы на ее месте не ушла.
– Хочешь быть на ее месте?
– Абидеми любит ее. Это очень льстит.
– А еще он любит свою жену.
– Я не собственник. – Джуд обернулась и заглянула Келлеру в глаза. Мир замер. Мир Джуд – жизнь остального мира продолжила свое прежнее течение. Джуд показалось, что она может вот так смотреть в глаза Келлера целую вечность. – Ты никогда не думал, что мы могли бы… Ну… Ты и я…
– Уйти сейчас куда-нибудь?
– Да… То есть… Ну… – Джуд вздрогнула, услышав крик Субиры. Далекий крик. Крик из другого мира, который, казалось, не имеет отношения к этому застывшему мгновению. Она, возможно, пропустила бы этот крик мимо ушей (какое ей дело до этого?), если бы взгляд Келлера не устремился куда-то прочь от ее глаз, за спину.
– Так ты один из этих мутантов? – гневно громыхала Субира, заставив всех вокруг смолкнуть, насторожиться. – Ты должен был сказать мне об этом! Должен!
Звук пощечины звонко разнесся по застывшей атмосфере помещения, наэлектризовав воздух. Абсорбер не пытался увернуться. Просто стоял и смотрел на девушку, которую уже видел второй женой. Смотрел, как щеки ее покрываются румянцем, как она разворачивается, уходит.
– Здесь не поймать такси в такой час, – соврал ей Феликс.
Субира сверкнула на него гневными глазами, словно сейчас и ему влепит пощечину, хотела что-то сказать, сделала несколько глубоких вдохов, поджала губы и неожиданно расплакалась. Феликс обнял ее. Джуд видела, как он уводит девушку в свободную комнату. Мир снова начал вращаться в нормальном ритме – мир Джуд.
– Нужно налить ему выпить, – сказал Келлер, подошел к Абидеми.
Джуд не двигалась, смотрела, как Келлер наливает два стакана, передает один абсорберу, пьет сам и жестом велит Абидеми тоже пить. Абидеми колеблется несколько секунд, затем подчиняется. Келлер забирает у него пустой стакан и наливает еще. Они ни о чем не говорят. Просто стоят и пьют. И все вокруг смотрят на них.
– Эй! – цыкнула Джуд Мэри и Алексу, жестом прося их заставить смолкнувших людей продолжить вечеринку, перестать пялиться на абсорбера, затем увидела, что Келлер машет ей рукой, прося подойти, переспросила недоверчиво, словно он мог обращаться к кому-то другому.
– Просто постой рядом с нами, чтобы все забыли об инциденте, – сказал он, когда Джуд подошла.
– Хорошо, – сказала она, стараясь не встречаться с Абидеми взглядом.
– Выпьешь что-нибудь? – предложил Келлер.
– А кто откажется сейчас? – натянуто улыбнулась Джуд.
Четверть часа спустя Феликс вышел из комнаты, где осталась Субира, огляделся, отыскал взглядом Абидеми, Келлера, Джуд и подошел к ним.
– Как девушка? – спросила Джуд.
– Растеряна. – Феликс посмотрел на Абидеми, дождался, когда тот встретится с ним взглядом. – Субира хочет забыть об этом разговоре.
– Забыть?
– Ты абсорбер. Понимаешь, о чем я?
– Ты хочешь, чтобы я стер ей воспоминания?
– Она хочет.
– Но… – Абидеми растерянно уставился на Келлера, словно нашел в нем друга, которому может доверять, но который почти никогда не говорил с ним, даже сегодня, лишь подливал в стакан выпивку.
– Иначе она уйдет, – поторопил абсорбера Феликс. – Иначе она не сможет быть с тобой. Не захочет мириться с этим всю свою жизнь. Ты хочешь сломать ей жизнь?
– Ты думаешь, я сломал ей жизнь? – спросил Абидеми, глядя на Келлера.
– Я думаю, что это не убьет ее, – пожал плечами его новый друг. – Пройдет месяц, другой, и жизнь снова станет прежней.