Я все еще мечтаю о тебе… Флэгг Фэнни

Тем пасхальным утром, шесть лет назад, весь штат сотрудников агентства «Красная гора» был откомандирован в парк запрятывать пасхальные яйца, а Мэгги после церкви отправилась помочь Хейзел влезть в костюм Пасхального Зайца. По пути к парку Хейзел не могла сдержать возбуждения.

— Ох, Мэгс, ты что, не любишь Пасху? Рождество — праздник замечательный, но мне кажется, что каждую Пасху мы получаем шанс подняться над собой и начать все сначала. И даже если ты мертв, ты все равно продолжаешь жить. Здорово, правда же? Разве это не чудо?

Через несколько минут она сказала:

— Знаешь, Мэгс, я вот что подумала. Раз это мой любимый праздник, я хочу, чтобы меня похоронили в костюме Пасхального Зайца, хорошо? Проследишь?

Мэгги была ошеломлена. Впервые Хейзел хотя бы коснулась темы смерти и болезней.

— Конечно, Хейзел, как пожелаешь, но до похорон тебе еще далеко, — ответила Мэгги.

— Да я знаю, — рассмеялась Хейзел. — Я ведь собираюсь стать самым старым карликом на свете.

— Правда?

— Да, эту идею мне Матильда Цыпленок подсказала. А ты меня знаешь, если уж я чего решила…

А через три месяца, когда Хейзел так внезапно скончалась, у Мэгги и Этель возникли некоторые трудности, когда они заявились в похоронную контору Джона Райдаута с костюмом зайца. Но последнее желание есть последнее желание.

Похороны стали полнейшим откровением. Они ждали, что придут все риелторы города и все друзья Хейзел, но за час до начала церемонии в церкви уже было не пробиться от людей, которых они впервые видели. Пришли и губернатор, и мэр, и тьма репортеров, и представители всех клубов, организаций, театральных коллективов, пожарного отделения, полицейского управления и всех благотворительных обществ, в которых Хейзел состояла, прибыли и бесчисленные девушки, получившие от нее стипендию на учебу. А еще явились представители всех отделений Ассоциации маленьких людей Америки — со всей страны. Говорят, в бирмингемском аэропорту все чуть не свихнулись, когда из каждого приземлившегося самолета начали выскакивать эти маленькие человечки — все они прибыли на похороны Хейзел. Несколько сотен человек, не поместившихся в церкви, слушали службу на улице через репродуктор. Священник сказал: «Большое сборище для такой маленькой леди». Даже Этель, знавшая ее лучше прочих, поразилась, на сколько человеческих жизней повлияла Хейзел. В тот день они услышали, сколько денег она раздала, сколько времени потратила на других, они узнали то, чего она никогда не рассказывала. Бедный Малыш Гарри был совершенно раздавлен потерей. Не смог даже придумать, что написать на могильном камне. Да и что можно сказать о человеке, который был всей твоей жизнью? Этель тогда взяла дело в свои руки и постаралась написать как можно проще:

Хейзел Элейн Уизенкнот

1924–2003

Ушла, но осталась

Малыш Гарри через два дня уехал в Милуоки и больше в Бирмингем не вернулся. С ним пытались связаться через родственников, но те отвечали, что он не выходит из своей комнаты. Мэгги понимала, каково ему. Им всем не хватало этого генератора энергии ростом 3 фута 4 дюйма, этого маленького дурашливого «павильона смеха» в образе человека, который без конца веселил их и развлекал, воодушевлял и поднимал настроение, сводил с ума, но самое главное — заставлял их чувствовать себя особенными. Хейзел была из тех редких человеческих существ, которые, выскочив из материнской утробы, спрыгивают на землю — и побежали. Такие появляются на земле один раз на тысячу лет.

Бренда размышляет

9 декабря

По дороге с работы домой Бренда пребывала в задумчивости.

— Знаешь, Мэгги, — сказала она, — в молодости я хотела быть белой, а теперь нет. Спроси почему.

— Почему?

— Не знаю.

— Зачем же велела спросить?

— Ну… Потому что… как раз это я и пытаюсь выяснить. И произошло это вовсе не когда все вокруг стали твердить «Черный — это красиво» и когда выбрали Обаму, а позже.

— Вот как.

— Да. И подозреваю, что связано это с Опрой и Королевой Латифой[24]. В смысле… Понимаешь, если уж такие женщины не возражают быть черными, то и я не стану.

— Это я могу понять.

— И знаешь что еще?

— Что?

— Мне начинает немного нравиться быть толстухой. Что на это скажешь?

— По-моему отлично. Знаешь, на самом деле важно только здоровье, а больше ничего.

Они проехали еще несколько кварталов.

— Мэгги, я тебе никогда не рассказывала, но в шестидесятые, когда развернулись марши и сидячие демонстрации против расовой дискриминации, когда тебя то и дело обзывали и столько было отчаяния, я иногда спрашивала себя, стоит ли оно того. Но теперь не спрашиваю.

— Нет?

— Нет. Теперь я ко всему стала лучше относиться, потому что, если задуматься, то такие, как я, даже некоторым образом в моде. Господи, кто бы подумал, что для того, чтобы это случилось, нужно прожить так долго. Представь, пятьдесят лет назад большинство чернокожих женщин могли стать разве что служанками, а теперь цветная готова податься в мэры.

— В самом деле, — сказала Мэгги. — Мир изменился.

— Да, с трудом верится, но… Наверное, теперь, когда избрали Обаму, черный — это новый белый.

— Пожалуй, что и так, дорогая.

Бренда посмотрела в окно и вздохнула:

— Жаль, нельзя вернуть обратно все те годы, когда я себя не любила. Жаль, что… — Она не закончила фразы, слезы покатились по ее лицу. — Иногда жить так тяжело.

Мэгги съехала на обочину и погладила Бренду по руке:

— Очень печально думать, что тебе пришлось через это пройти.

— Ох, Мэгги, не представляешь, до чего тяжело, когда люди, которых ты даже не знаешь, ненавидят тебя просто за цвет кожи — за то, в чем ты совершенно не виновата.

Мэгги едва не сказала Бренде того, чего никому не говорила, но в последний миг передумала. Но она знала, каково это. Прекрасно знала.

Бренда, конечно, права. Цветные вошли сейчас в моду, и, как говорит Этель, белые так медленно размножаются (особенно пресвитерианцы), что она совсем не удивится, если лет через пятьдесят они окажутся в меньшинстве. Если такое случится, интересно, станут ли проводить раз в году Месяц истории Белых на телеканале А&Е — рассказывать о старинных обычаях и готовить блюда аборигенов типа заливного в томате и шоколадного мусса и подавать при этом скатанные салфетки в кольце.

Чикаго

1975

Бренда, как и любой человек, вступивший в борьбу с расовой сегрегацией, хранила в памяти то, что случилось если не с ней самой, то с другими членами семьи или друзьями. Окончив колледж, полная идеалистических идей, она отправилась в Чикаго — работать учительницей в негритянской части города. Но большинство ее учеников выросли в районе Кабрини-Грин[25] и повидали слишком многое и слишком рано, и потому в классе сидели дети с мертвыми глазами. Бренда изо всех сил старалась достучаться до них и даже думала, что некоторым девочкам сумела помочь, но спустя несколько лет она ехала мимо этих мест и увидела этих девчонок на углу — совершенно никакие от наркотиков, они явно работали там. Это был тяжелый жизненный опыт. Бренда выросла в приличном квартале, где селились люди среднего класса, и оказалась не готова к жестокой реальности жизни детей, выросших в негритянских гетто. И в последний год, когда одна ученица наставила на нее пистолет за то, что Бренда отказалась отпустить ее в коридор к мальчику, она поняла: пора уходить. Как и ее друзья, переехавшие на Север, Бренда тосковала по дому, и, когда расовая ситуация на Юге смягчилась, многие потянулись назад в Бирмингем. Конечно, до идеала было ой как далеко. Дураков везде полно — и среди белых, и среди цветных. Бренде не повезло, трое из дураков приходились ей племянниками — Кертис, Девейн и Энтони.

В юности ее героями были такие люди, как Соджорнер Трут[26], Тэргуд Маршалл[27] и Мартин Лютер Кинг, а у племянников стены оклеены портретами рэп-звезд. За каждой такой звездой тянется криминальный хвост длиной в милю.

Теперь ее племяннички тусуются по городу, навесив на шею золотую цепь, а в ухо воткнув серьгу с брильянтом, все непременно в бейсболках задом наперед, а под бейсболкой — бандана, а трусы торчат выше так называемых штанов, промежность которых болтается в районе коленок. Их дедушки с бабушками, как и родители, учились в колледжах, а эти трое с трудом окончили школу — и хватит, и нынче не могут связать двух слов. Если они еще раз заявят ей: «Ну че, прикинь, сечешь, о чем я», она наверняка не удержится и завизжит.

Племянники внушали Бренде такое отвращение, что она перестала пускать их в дом. Слава богу, есть у нее Артур, еще один племянник. У него хорошая работа на канале CNN. А племянница Сандра, дочь Робби, выбрала историю основным предметом в Бирмингемском Южном колледже. У нее есть голова на плечах. Но эти трое… Будь у них одна шея на троих, она бы обхватила ее и сдавила как следует. Других они, может, и одурачат, но она прекрасно знает, куда они катятся. Когда ее выберут мэром, первое, что она сделает, это похватает всех наркоторговцев и сутенеров в городе и упрячет за решетку. И если для этого придется настроить новых тюрем, она так и поступит.

Хотя в Бирмингеме с 1979 года мэр цветной, она будет первой цветной женщиной-мэром. Бренда не сомневалась, что победит на выборах. Хейзел убедила ее в том, что она может добиться всего, что захочет, а Хейзел никогда не ошибалась.

Некоторые ее друзья до сих пор с недоверием относятся к будущему и боятся давать волю надеждам. Может, если бы ее избивали, или, как сестру Тонью, обливали из пожарного шланга, или бросали в тюрьму, она бы думала по-другому. Завсегдатаи маршей протестов твердят, что у нее не было настоящего «цветного опыта». Может, они и правы. Но прошлого ведь не изменишь. Нужно думать о настоящем. Она хочет, чтобы людям жилось легче прямо сейчас.

Конечно, начинаешь злиться, когда думаешь, как с ними обращались в прошлом и каким образом попали сюда ее предки, но лично ее устраивало, как все сложилось. Бренда любила свой дом и всем сердцем верила, что у Господа Бога на ее счет особые планы и что очутилась она в самом нужном месте и в самое нужное время. И как знать? Вдруг, став мэром, она сможет пойти дальше и стать первым цветным губернатором Алабамы. Все так быстро меняется, что это вполне достижимо. Чернокожая женщина из Бирмингема уже была министром иностранных дел Америки, а Регину Бенжамин, цветную с юга Алабамы, только что назначили министром здравоохранения. И, как говорила Хейзел, где еще в мире женщина ростом в 3 фута 4 дюйма может стать миллионершей? И она была права. Чернокожая женщина вроде Опры может стать миллиардершей. Как тут не надеяться на лучшее. Но конечно, за все надо платить.

Другая сторона истории

В учебниках по истории движение за гражданские права всегда изображалось как победное, но тем, кто его пережил, черная у них кожа или белая, пришлось несладко.

В тот год, когда Мэгги стала Мисс Алабамой, она приехала в Атлантик-Сити на конкурс «Мисс Америка», полная волнений и надежд. И все складывалось так, что надежды эти были не беспочвенны. В отборочных соревнованиях она получила первое место в конкурсе вечернего платья, и, понаблюдав за ней несколько дней, пресса уже называла ее наиболее вероятной кандидаткой на победу.

Все ее так воодушевляли, что, когда настал момент выходить на ежегодный парад «Мисс Америка», Мэгги чувствовала себя на вершине мира. Был хрусткий, сияющий сентябрьский день, сотни людей выстроились вдоль дороги в ожидании процессии. У каждого штата была своя платформа, выходили в алфавитном порядке, и Мисс Алабама должна была появиться первой. В год, когда Мэгги стала Мисс Алабамой, платформа представляла собой невероятно красивое зрелище. Лучшие цветочные дизайнеры со всей Алабамы прилетели в Атлантик-Сити днем раньше и целые сутки украшали Алабамскую платформу.

Каких только цветов там не было! Хлопчатник, магнолия, гардения, кизил, азалии прибыли на кораблях со всех уголков штата. Потом платформу облепили маленькими серебристыми звездами — поддержать тему песни «Звезды падают на Алабаму». Утром Мэгги посадили на трон в середине платформы и красиво уложили белое платье. Было так восхитительно ехать, смотреть на людей, приветствующих ее с обеих сторон дороги, что вела к Атлантическому океану, на магазинчики с сувенирами и приморскими сладостями. Но не проехала она и полутора кварталов, как это случилось.

Мэгги не видела, кто швырнул в нее первое ведро мусора, но услышала, как ахнула толпа, и оглянулась посмотреть, в чем дело, и тут ее что-то ударило по щеке. Сначала она даже не сообразила, что произошло, и только опустив глаза, увидела, что ее красивое белое платье заляпано отвратительной грязью. Но платформа продолжала двигаться вперед, и она не могла сойти. Она ничего не могла поделать и просидела на своем троне весь парад, стараясь не плакать, улыбаясь через силу и лишь надеясь, что люди не заметят грязи на платье, мусора в волосах.

К счастью, газеты умолчали об инциденте. Ни городу Атлантик-Сити, ни конкурсу «Мисс Америка» не нужна дурная слава. «Какие-то ненормальные хотели привлечь к себе внимание», — говорили власти. Просто Алабама выступала первой, поэтому ей одной досталось. Все убеждали Мэгги, что это случайность и к ней лично отношения не имеет. Но этим дело не закончилось. Во время самого конкурса, когда ее вызвали на подиум, поднялось шушуканье, поначалу едва слышное, но нараставшее и вскоре сменившееся криками и свистом. Это явно был спланированный протест против штата. Смутьяны распределились по всему залу так что крики неслись отовсюду. И всякий раз, появляясь на сцене, она их слышала, а во время ее номера с арфой эти звуки настолько оглушали ее, что тряслись руки и она не попадала в ноты.

После конкурса Мэгги поняла, что мама и друзья все слышали и отчаянно боятся, что она тоже слышала. И она притворилась, будто ни о чем не знает. Однако судьи-то все прекрасно слышали, уж больно долго они совещались, принимая решение. На следующий день пресса единодушно утверждала, что победа должна была достаться ей. На каждом углу судачили, что она не победила только потому, что выступала за Бирмингем. Но наверняка никто ничего сказать не мог. Все, включая маму, утверждали, что не заметили, как она едва не сорвала свой музыкальный номер. Но Мэгги знала, что никогда не простит себя за то, что всех подвела.

Впрочем, через несколько дней, когда она вернулась домой, сотни людей вышли встречать ее к поезду и устроили овации, как победительнице. В Алабаме нет многого, что есть в других штатах, зато в теплых чувствах к землякам там никогда не было недостатка.

Это случилось перед Рождеством

24 декабря 2008

В десять утра Этель сидела в гостиной в бледно-лиловом шенилевом халате, потягивала гоголь-моголь, ворчала на двух своих кошек и проглядывала рождественские поздравления. Взглянув на открытку от одной из племянниц, она сказала:

— Вот черт, я не желаю, чтобы мне жертвовали деньги, я что, благотворительная организация вам? Давай мне подарок, я его пощупаю, порассматриваю. Тридцать семь открыток, и ни на одной не сказано: «Веселого Рождества». Все сплошь «Радостной зимы», «Веселых праздников» и прочая чепуха. Господи помилуй, это же Рождество! Можем поблагодарить за это Американский союз борьбы за демократические свободы.

Она вскрыла конверт от подруги из колокольчикового хора и достала открытку, на которой было написано: «Веселого Рождества!»

— Ну наконец-то! — обрадовалась Этель и поставила открытку на камин, рядом с остальными.

Потом поднялась, прошлепала к двери и постелила на пол новый коврик с надписью: «Приносящих добрые вести просим пропустить вперед тех, кто принес подарки».

Мэгги на другом краю города собиралась на работу. Хотя декабрь считался для торговли недвижимостью мертвым сезоном, она решила и в праздники проводить дни открытых дверей. Наняла команду рабочих развесить гирлянды и подровнять живую изгородь. А неделю назад повесила на дверь красивый рождественский венок с большим красным бантом, на все каминные полки и вокруг зеркал в холле пристроила веточки остролиста и целыми днями крутила рождественские мелодии. Каждый день, растопив большой камин в гостиной, она открывала шторы наверху и на первом этаже, и дом стоял в предвкушении, что вот сейчас войдет нужный человек и увидит, как он прекрасен. Но день проходил за днем, а никто не приходил. Бедный «Гребешок». Он старается, весь день бодрится, и каждый вечер Мэгги чувствует его печаль, когда задергивает шторы и выключает свет. Вот и сегодня то же самое. Она подозревала, что канун Рождества будет не слишком богат посетителями, и все же надежда оставалась.

Задернув последнюю штору, она собралась выключить в холле свет, и тут зазвонил ее телефон. Это была Бренда.

— Ты точно не хочешь прийти с нами отпраздновать? Робби обещает тебя привезти и отвезти.

— Ой, дорогая моя, это очень мило, но я правда хочу сегодня посидеть дома.

Это было ее последнее Рождество на земле, и в кои-то веки вместо того, чтобы выдумывать оправдания, она сказала правду. Ну хоть начала. Поздновато, конечно. Разумеется, вечером она уже терзала себя мыслями, что обидела Бренду с Робби. Господи, бесполезно. Говоришь правду или не говоришь, нет тебе покоя. Общение с людьми — всегда такая морока.

С Рождеством, Мэгги

25 декабря 2008

Рождественским утром, сжевав две гадкие вафли с одноразовой пластиковой тарелки, Мэгги сидела на кухне и возилась с подсчетами. Ненавистное занятие, но деться некуда. После праздников придется докладывать миссис Далтон о понижении первоначальной цены.

Зазвонил телефон.

— Привет, Мэгги, это Дэвид. С Рождеством!

— Дэвид! Доброе утро. Как ты?

— Слушай, прости, что беспокою тебя в праздник. У тебя есть предложения по «Гребешку»?

Мэгги сморщилась. Ей грозит увольнение, что ли? Как можно бодрее она сказала:

— Нет, несколько человек интересовались, но ничего конкретного пока.

— Хорошо, а то мы с Мици тут переговорили и подумали: а, была не была, купим его сами, если ты согласна. По полной цене, разумеется. Мы оба выросли на той же улице и с удовольствием вернемся домой, в родные пенаты.

Потом к телефону подскочила Мици:

— Привет, Мэгги! Ты как, дорогая? Правда, здорово? Я прямо сгораю от нетерпения. Нам сейчас надо бежать, но я так по тебе соскучилась!

Трубку снова взял Дэвид:

— Не будем тебя больше задерживать, в понедельник позвоню тебе в офис, обсудим детали.

Вот это подарок на Рождество! О таких хозяевах для «Гребешка» Мэгги даже не мечтала. Теперь она могла спокойно отправляться в мир иной, уверенная, что спасла особняк от железных лап экскаватора. Ей хотелось скакать от радости: это же идеальный итог для жизни. Вот только… От восторга она напрочь забыла о небольшой проблемке на чердаке.

Что же делать? Может, надо было сказать им? Если сказать — того гляди потеряешь клиентов, а не сказать — ляжет камнем на совесть. Незнакомым людям продать дом, не упомянув о чердачной находке, — и то нехорошо, а Дэвид с Мици — друзья. Не дай бог потом это выяснится, они же подумают, что Мэгги пыталась их обмануть.

А если бы она оказалась на их месте? Вряд ли скелет в чемодане остановил бы ее, но обман остается обманом.

Весь день она мучилась. И ночь не спала. А наутро села в постели и дрожащей рукой набрала номер.

— Дэвид, это Мэгги.

— Привет.

— Дэвид, прежде чем покупать «Гребешок», вы с Мици должны кое-что знать.

— Вот как? Тебе что, предложили лучшую цену?

— Нет, дело в другом… В общем… Когда мы с моей напарницей Брендой поднялись на чердак, мы там кое-что нашли.

— Термиты? Ох, этого я и боялся.

— Нет. Не термиты. Инспектор по термитам был, сказал, с его стороны никаких замечаний к дому. Это было… Э-э… кое-что другое.

— Плесень?

— Нет, ни плесени, ни строительных проблем. Просто на чердаке мы нашли два больших чемодана-шкафа, их не открывали с 1946 года. Вот, а мы открыли. Сначала подумали, что там одна одежда, но… стали смотреть и обнаружили… к сожалению, обнаружили несколько старых костей.

— Костей?

— Да. Ну… вообще-то побольше, чем несколько… Хм… Это был человеческий скелет. Висел на плечиках. Конечно, мы сразу его вынесли из дома, так что никто больше о нем не знает, но я чувствовала, что не должна скрывать информацию. И если ты теперь передумаешь, я пойму.

Она закрыла глаза и задержала дыхание в ожидании его ответа.

— Настоящий скелет?

— Да. Скелет неизвестного. Найден на чердаке. В чемодане. — Мэгги снова перестала дышать.

Дэвид долго молчал.

— Да ладно тебе, Мэгги, — сказал он в конце концов. — Ничего страшного. Я не суеверный.

— Правда?

— Да. Не вижу проблемы.

— Лучше все же поговори с Мици и перезвони.

— Хорошо. Перезвоню.

Час она сходила с ума в ожидании звонка. Наконец:

— Мэгги, это Мици! Слушай, я только вошла, и тут Дэвид меня огорошил этим скелетом на чердаке, ух ты, вот здорово, скажи, а? Настоящая тайна. Прямо как в сериале про Нэнси Дрю.

— Точно, и я так подумала, — сказала Мэгги. — Значит, вы не возражаете?

— Возражать? Ой, дорогая моя, как мило, что ты так волнуешься, но я Дэвиду сразу сказала: в нашей семье столько скелетов в шкафу, подумаешь, одним меньше, одним больше. И к тому же это прекрасная тема для болтовни на коктейльных вечеринках, правда? Меня так и подмывает скорей узнать, кто это. А тебя? Бабушка говорит, мистер Крокер был в некотором роде личностью эксцентричной. Может, он коллекционировал скелеты. Может, это даже останки какой-то знаменитости.

— Об этом я не подумала, но все может быть.

— Мэгги, знаешь, я жду не дождусь, когда вернусь в Бирмингем. Я так рада, что нам пришла в голову идея про «Гребешок», он мне всегда так нравился и так нам подходит. А когда мы с Дэвидом переберемся в «Св. Иоанн», туда переедет Дэвид-младший с семьей. Ты, наверное, меня дурочкой считаешь, но я уже размечталась, какие приемы буду устраивать.

Нет, Мэгги вовсе не считала ее дурочкой. Она сама много лет провела в подобных мечтах.

Попрощавшись с Мици, Мэгги немедленно набрала другой номер.

— Бренда? Мы продали «Гребешок». С Рождеством и счастливого Нового года!

— Что?

— Звонили Дэвид и Мици Клэйборн, хотят его купить… За полную стоимость!

— Шутишь?

— Нет, Бренда. И знаешь что еще?

— Что?

— Они хотят скелет!

— Серьезно?

— Да.

— Уррраааа!

— Мици очень обрадовалась, когда услышала про скелет в шкафу, она считает, что это отличная тема для разговоров на светских вечеринках.

— Уррраааа! — снова заорала Бренда. Все-таки она никогда до конца не поймет этих белых. Но главное — дом наконец-то пристроен!

Через три дня документы были переданы по факсу в Нью-Йорк, затем вернулись подписанные, а чек поступил в банк. Предстояло тридцатидневное условное депонирование суммы, и если все пойдет хорошо, то Мэгги сможет покинуть этот мир на следующий день после завершения сделки, зная, что «Гребешок» ускользнул от хищных челюстей Чудовища и спасен на веки вечные. Мэгги уже и забыла, как радостно бывает на душе.

Презренная

В понедельник Бебс Бингингтон просматривала по компьютеру Справочник брокерских контрактов и увидела, что напротив «Гребешка» появилась пометка «в процессе продажи». Вот дьявол! Эта баба, бывшая королева красоты, умудрилась заполучить покупателя. Небось сидят сейчас в офисе и злорадно смеются над ней. Ну ничего, недолго им осталось радоваться.

Последние несколько лет Бебс вела секретные переговоры с адвокатами вдовца Хейзел в Милуоки и только ждала дня, когда карлик Гарри наконец откинет копыта или будет признан невменяемым. Вот тогда-то она выкупит агентство «Красная гора» и отправит Мисс Алабаму в нокаут вместе с ее подружками. Многие агентства недвижимости в последние годы терпели убытки, но только не Бебс. Она по-умному распорядилась своими денежками. Лет десять назад услышала от одного из богатых покупателей, что есть специалист по капиталовложениям, который ведет всего несколько клиентов, но зато дела у них всегда идут хорошо. Поначалу он вежливо отказался взять ее в качестве клиента. Но Бебс отказов не принимала. Как обычно, она проталкивалась и пропихивалась и даже заставила его жену вмешаться и замолвить за нее словечко. Она практически шантажировала беднягу, и тот уступил. В результате дела у нее шли просто отлично, и она была готова нанести решающий удар. Как любила повторять Бебс, месть — это блюдо, которое подают холодным.

Бебс не ошиблась. Этель и Бренда не могли нарадоваться, что увели «Гребешок» у нее из-под носа. Но Мэгги, несмотря на все старания мыслить по-новому, чувствовала себя виноватой. Да, Бебс дурной человек, но то, что сделала она, Мэгги, тоже дурно. Получив свою долю комиссионных, она сначала вернет кредит и оплатит все счета, а потом отошлет оставшиеся деньги Бебс. Конечно, это не вся сумма гонорара, но все же немалая его часть, так что Мэгги покинет этот мир с чистой совестью.

Взрывная волна из прошлого

19 января 2009

Хотя «Гребешок» был продан, Мэгги до сих пор приходилось держать дом открытым для посетителей до окончания срока условного депонирования суммы в банке — чтобы иметь возможность дать задний ход. Мэгги уже собиралась запирать особняк и идти домой, как вдруг из холла донесся мужской голос:

— Эй! Есть тут кто живой? Мэгги?

Мэгги тотчас поняла, кто это. Сердце заколотилось. Она вышла в холл — да, это он. Увидел ее, улыбнулся и сказал:

— Это твой старый, дряхлый кавалер заехал поздороваться. Как поживаешь, Мэгги?

— Чарльз… Поверить не могу. Неужели ты?

— О да, я. Только седой.

Они обнялись.

— Ох. Никак в себя не приду. Что ты здесь делаешь? В смысле, не здесь, а в Бирмингеме?

— Пришлось поместить папу в «Св. Иоанн», я подписывал бумаги.

— А, понятно.

— Прости, что свалился как снег на голову, но я встретил миссис Далтон, и она сказала, что ты сегодня здесь будешь. Ну и вот. Дай, думаю, рискну.

Мэгги была настолько огорошена появлением Чарльза, что слов не могла подобрать.

— Никак не приду в себя, — повторила она.

— Да, я тоже, — сказал он. — Ну как ты жила, Мэгги? Такое ощущение, что я уехал из дома всего пару лет назад… Но прошло-то сорок, и я стал дедушкой. Представляешь? Но клянусь, Мэгги, с тех пор как я тебя видел последний раз, ты, кажется, ни на день не постарела.

— Очаровательные речи, Чарльз, даже если это и неправда. Ты тоже ничуть не изменился. Посидишь со мной немножко?

— Не могу, на самолет опаздываю. Я заскочил только поздороваться.

— Ты вернешься?

— Разумеется, мы все когда-нибудь да возвращаемся. Не знаю только когда. Миссис Далтон сказала, что дом купили Дэвид и Мици. Я рад.

— Я тоже.

Они еще постояли, болтая о старых друзьях и о том, как за последние годы изменился Бирмингем, увиливая от двух маячивших, как слоны в гостиной, тем, интересующих обоих: насчет его жены и почему Мэгги так и не вышла замуж и занялась торговлей недвижимостью.

Чарльз с его синими глазами и светлыми волосами был страшно похож на чуть состарившегося Таба Хантера, кинозвезду прошлых лет, кумира ее юности. Как она раньше не замечала?

Еще несколько незначащих фраз — и повисло неловкое молчание. Потом Чарльз вдруг взглянул ей прямо в лицо и сказал:

— Ох, Мэгги. Ты разбила мне сердце, знаешь.

Ей на глаза тут же навернулись слезы.

— Знаю. Я и свое разбила. Прости.

— Я всегда тебя любил, знаешь.

— Да. Знаю.

Они немного постояли молча. Наконец Чарльз произнес:

— Ладно, наверное, пойду.

И тут открылась дверь и в холл просунула голову симпатичная блондинка:

— Привет! Можно?

— Конечно, дорогая, извини, — смущенно пробормотал Чарльз.

Мэгги знала, что жена у него — белокурая красотка, но чтобы такая молодая… Как бы там ни было, Мэгги вежливо пригласила ее:

— Пожалуйста, входите.

Чарльз обнял красотку одной рукой и сказал:

— Дорогая, это Маргарет. Мэгги, это Кристин.

Кристин обвила рукой его талию и обворожительно улыбнулась:

— Вы та самая знаменитая Маргарет, о которой я всю жизнь слышу?

Мэгги вспыхнула.

— Папа рассказывал, что встречался с Мисс Алабамой, но мы не верили. Похоже, это все-таки правда. Очень рада с вами познакомиться.

— О да, а я как рада, Кристин!

— Папа страшно нервничал по пути сюда, и я теперь понимаю почему. Вы и вправду невероятная красавица, как он и описывал.

Чарльз прятал глаза, переминался с ноги на ногу, поглядывал на часы.

— Ну, пойдем, дорогая, не то опоздаем на самолет.

Кристин пожала Мэгги руку:

— Очень раза познакомиться. Если когда-нибудь окажетесь в Швейцарии около города Лугано, заезжайте в гости, — проговорила она, в то время как Чарльз тянул ее на улицу. — Обещаете?

— Обещаю.

— Пока, Мэгги, — сказал Чарльз.

— Счастливо, Чарльз.

Она должна была догадаться, что Кристин его дочь, как только та улыбнулась. Глядя вслед их машине, Мэгги ощутила грусть. Не будь она такой дурой, эта красивая девочка могла быть ее дочерью.

На обратном пути Кристин сказала:

— Красивая женщина. Такая же красивая, какой ты ее помнишь?

— Да.

Девушка посмотрела на отца:

— Пап, ты что, покраснел?

— Ничего я не покраснел.

— Нет, покраснел. По-моему, она тебе до сих пор нравится. Ты ее спросил?

— Нет.

— А обручальное кольцо у нее есть?

— Нет.

— Так чего ж ты не спросил? Если она не замужем, а ты не женат, почему было не спросить?

— Все гораздо сложнее. У нее наверняка есть мужчина.

— Но спросить-то можно было.

— Ладно, посмотрим. Возможно, в следующий раз, как приеду, позвоню ей.

— Обязательно позвони. И надеюсь, ты не станешь с этим затягивать.

Наконец готова уйти

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга поможет вам приворожить любимого человека или вернуть в семью неверного супруга, вызвать в...
В сборник включены разные по настроению и тематике рассказы – от шутливого «Дао водяных лилий» до пе...
В этом издании вы найдете великолепную подборку рецептов очень простых, но при том не лишенных изыск...
Шотландия, недалекое будущее. После войн на Ближнем Востоке, битвы при Армагеддоне и Потопа, атомной...
Необъяснимый катаклизм – Прорыв, забросил несколько российских поселений в другой Мир, смертельно оп...
В настоящем справочнике представлены исчерпывающие сведения об основах диагностики и методах немедик...