Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева Зайцев Данила
Прихожу к рабочим, спрашиваю:
— И что, всегда так?
Оне хохочут и говорят:
— Да, всегда так.
— А как работаете?
— Вот так. За всю неделю подобрали в бараке, что видели в непорядке, поправили.
Приезжает и ну опять материть: таки-сяки; продукт не привёз. На третью неделю прихожу, несу ему просты [86]баллоны:
— Селивёрст, нет ни продукту, ни газу, и что работать?
— Пересыпайте бобы из рваных мешков в целы.
Мы за три дня всё сделали, а три дня опять просидели. Я стал нервничать. Приезжает в субботу — ни продукту, ни баллонов, и опять матерки. Говорю ему:
— Ежлив ето будет повторяться, я ухожу.
— Ха-ха, Зайкя, куда уйдёшь?
В понедельник прихожу:
— Селивёрст, мы уже голодуем.
— Га-га-га!
— Дай нам работу на всю неделю, пожалуйста.
Он показал, где хороши бобы, и сказал:
— Провейте и ссыпьте в мешки, ето будет семя.
Мы за четыре дня всё сделали и два дня опять сидели. В субботу приезжает, привозит весь продукт и баллоны, но нам опять попадает от него. В воскресенье приглашает гостей, и нас с Марфой, Марфа по обычаю опять не пошла, а я всегда с сыном Андрияном, он нигде не отставал от меня. Приходим к Сельке, там уже гости, Селькя угошал, и Домна успевала ставить на стол. Селькя при всех гостей начал издеваться, подсмеивать и корить меня. «Синьцзянсы», «траиры», «лентяи» — как мог, так и обозвал. Я терпел-терпел, стал на ноги и сказал:
— Худой — ишши хороших, — повернулся и вышел, взял сына.
Селькя вслед мене:
— Ха-ха-ха, шутки не принимает.
Я отвечаю:
— А яйцы-то в желудке.
Прихожу домой. Ну слава Богу, что развязался с нём. Продукт получил приблизительно на всю зарплату.
В понедельник не иду на работу, вечером прибегает Селькя:
— Зайкя, ты что не идёшь на работу?
— А я вчера дал тебе понять: ишши хороших.
— Да я с тобой пошутил.
— Таки шутки мы не принимаем, и больше не заговаривай, к тебе работать не пойду, там один бардак.
— Но ладно, Зайкя, давай будем хоть друзьями.
— Ну хорошо, давай. — Пожали руки, и как будто никогда ничего не бывало у нас с нём. Но после того стал его опасаться.
На другой день иду к Ефрему Поликарповичу просить работу. Ефрем Поликарпович выслушал и говорит:
— Да у меня здесь рабочих хватает, но ежлив пожелаешь, у меня в Боливии 2000 гектар земли, и там тоже начинаем сеять. Ты хорошо говоришь по-испански, а ето мне необходимо нужно. Даю тебе 25 000 крузейров в месяц и шесть процентов с урожаю, сеять будем 600 гектар земли, помоги нам поправить трактора, и тронемся в путь.
Ето было в самый разгар переселение в Боливию. Почему старообрядцы поехали в Боливию — потому что в Боливии земли лучше, не надо никакоя удобрения, растёт как на опаре, и земли дешёвы, некорчёванны жунгли по 10–15 долларов гектар, а ето очень выгодно. Наши наперебой полезли, и даже из США.
Мы справили всю машинерию и стали возить на границу. Но мне жалко было хозяина и друга. На границу везём машинерию, оформляем у боливийского консула, всё хорошо, но, когда в обратну путь едем простые, мой Ефрем Поликарпович загуляет, 800 километров за троя суток коя-как добирались до дому. Мне приходилось уговаривать его:
— Друже, что с тобой, что неладно, в чём помогчи?
Он толькя руками отмахивается:
— Данила, оставь в покое.
— Но надо же кочевать! [87]В чём дело?
— В чём дело? Не хочу жить. Свели нас не по любви, ни в чём не могу угодить, тиранничат как может, всё старается делать на вред.
— Но етим ты не поможешь, твой компромисс [88]немалый: дети, хозяйство, моленна.
— Да, всё понимаю, ну что поделаешь…
Вот так добирались до дому, загружались — и снова. Но на самом деле дома у него непорядки, жена его Парасковья Назаровна — ето букушка, толькя бурчать, нигде не услышишь доброго слова, а всё укоризни да издёвки. Второй сын у них, Васькя, — ето материн шпион, всегда старался выслушать, выглядеть и бежал к матери ябедничал.
Ну вот, тронулись мы на границу, Ефрем как водитель, Максим Поликарпович приехал из Боливии — как водитель, ну и мне тоже как водителю, но я с семьёй. До границы мы доехали благополучно, но дальше пришлось трудно. Ефрем Поликарпович на грузовике «мерседес-бенс», Максиму дали трактор марки «Массей Фергусон» с загруженной телегой на семь тонн грузу, а мне достался трактор СБТ чижёлой бразильский, без тормозов, и телега на семь тонн грузу. Ефрем поручил мне ету опасность, знал, что впереди много опасностей, и наказал строго: под косогоры спускаться толькя на скоростях. Трактора с грузом по очереди, перво один спустится и подымется, тогда второй, и наказал соблюдать порядок. Ну вот мы тронулись: Максим первый, я второй, Ефрем третьяй. Дороги худые земляные, где лывы [89], где грязь, ямы, калий, горы, косогоры, лес, долины. В каждой деревушке или городке стоит пост «Полиция», палка через дорогу, документам не верют, ходют вокруг груза и шёпчутся, не пропускают. Ефрем знал, в чём дело:
— Данила, рядись, за сколь пропустют.
Ну вот и рядишься, где за двадцать долларов, где за тридцать, пятьдесят, сто, двести, так и ехали. Но доллара знают хорошо, и смотреть приходилось за ними тоже хорошо: то и смотри, что-нибудь стянут.
В однем месте пошли горы, стало опасно. Я выехал вперёд, Максим сзади. Я заехал на гору, стал спускаться, и уже спустился боле половина. Ето надо медленно, чтобы грузом не столкнуло вниз, и ето опасно. Максим не дождался и решил поехать за мной, хотел переставить скорость, но у него не получилось, трактор на холостой стал разбегаться быстрей и быстрей, Максим даёт сигнал: дай дорогу. Дорога узка, я сколь мог посторонился, и он нимо меня, передней осёй у трактора врезался в лесину, и его телегой чуть-чуть задел мою телегу, а Максима выбросило как пробку на шесть метров. Ушибся, но ничего не повредило. Но у трактора весь передок развалило, два дня всё ето сваривали, хорошо, что были запасные запчасти. Ефрем качал головой:
— Ну, Максим, Максим! Железа-то хрен с ней, но что бы я сказал твоёй Ксении, ежлив ты бы убился? Ведь я же вам наказывал: соблюдайте порядок! Вот не послушал, вот и авария.
Ну, справили, поехали дальше. Марфа у меня распсиховалась: то ей не то, друго не то. Ефрем ето видел, вечером говорит:
— Данила, иди ублаготвори жену.
Ну, правды, пришлось ублаготворить, на другой день Марфа утихла, и поехали дальше. Приезжаем в город Консепсьон, там стоял военный гарнизон, проверили документы, завели нас в контору, полковник угодил добрый, всё расспросил, куда и зачем:
— Хорошо, молодцы, страна нуждается сельским хозяйством, ну, езжайте, доброго вам пути.
Тут дороги стали лучше, но посты полиции продолжались, и везде взятки так же. Проехали нимо Санта Круса де ла Сьерра, через Окинагуа — японская деревня. Появился асфальт, за все 600 километров толькя 50 километров асфальту. Проезжам Монтеро, Минеро, Чане, и опять в жунглю, дороги опять худые. Через двадцать километров приезжаем в деревню, Рио Гранде, к нашим, там уже семей пятнадцать, корчуют и сеют. Натянули палатки на три семьи: наша, Максимова и Ефремова брата Петра Поликарповича, он уже там жил и раскорчевал 600 гектар земли с Максимом. Всё разгрузили, сложили по местам, инструмент собрали, скрутили, приготовили работать. На днях сделали договор, составили акт и подписали, но на словах Ефрем Поликарпович сказал:
— Вдруг что, неустойка, рашшитаюсь помесячно по 30 000 крузейров.
Но в Боливии были пезы, и обмен был выгодный, всё дешевле. Стали готовить землю, работали день и ночь, отдыху почти не было. Вскоре приехал Саватей Павлович Черемнов, тоже Ефремов рабочий. Мы готовили землю и сеяли рис и бобы, Саватей ленился. Ефрем уехал, мы с Максимом не слазили с тракторов. Когда уже досеивали, Максим на мотсыклете сломал себе ногу. Саватей уехал в Бразилию за грузом, остался я один. Ну, слава Богу, досеял. Пошли дожди, всходы были хороши, мы начали оформлять документы.
В 1982 году в Боливию старообрядцы поехали с США, из Бразилии. В соборе постановили: хто приедет с США, принимать под правило, так как в США народ живёт слабже, чем в Южной Америке. Наставником выбрали Ефрема Мурачева. Было выбрать кого боле прошше, но у Ефрема сторона была сильна. Поперво всё было хорошо, поехали много туристов из США смотреть Боливию. Игнатий Павлов был из США и был помощником в Боливии наставника, он всех знал, хто приезжал с США. Народу было много.
В октябре пошли дожди, и сильны, мы успели построить себе домик, но крыша была пальмова, прохладна, но от сырости всяка насекома лезет в ету крышу, лягуши, мураши, яшшерки, мыши, змеи и т. д. Усадьба нам досталась на самом краю. У кого рот большой и принадлежит кучке наставника — тому досталась усадьба в сэнтре, а хто безответный и безродный — тому на краях да с жунгляй.
Всего за три-четыре месяца спокойствия пошла вражда, потому что как хто приедет из США свой, родственник или знакомый, тот молится вместе, а как чужой и не из ихнего кружка, так под правило. Пошёл ропот, злоба: но почему?
Пришлось мне ехать в город Санта Крус. В гостинице «Санта Барбара» оказалось забито нашими. Мужики увидели, что я в городе, вечером приглашают погулять. Отвечаю:
— Деняг нету.
Ответ:
— Замолчи, на вот пачкю деняг, и поехали.
— Мне не надо долгов.
— У тебя никто их не справлят, поехали!
— А куда?
— Замолчи!
В те времена всё было дёшево, разменяешь сто долларов — ето казалось много деняг. Садимся в такси и едем в центр, подымаемся на седьмой этаж и заходим в японский ресторан. И что же я там вижу? Полный ресторан старообрядцев! В деревне старики, женчины да дети, а остальные все здесь. Мне показалось жутко, и тут понял, почему вражда: значит, кто-то должен молиться вместе, а хто-то нет, а тут все вместе! Теперь понятно: лицемеры.
После ресторана повезли меня на тансы, подпили, что танцевать, — долго не танцевал. Мужики увидели, что хорошо танцую, — ну, везде ура. Дальше и табак пошёл в ход. Думаю, испытаю, чем занимаются наши мужички, на етот раз всё. Тут часто приходилось ездить в город: оформление, то переселенсы просют переводшика, то груз везти — всё каждый день новости. Мужички насмелились сводить меня к девушкам. Ну что, всё хорошо.
Я запереживал: а что будет дальше? Марфа стала похварывать, младший сын Илья слабенькяй, продукту не хватат, хозяин нервничат, Ефрем в Бразилии загулял, деняг не посылает, рис, бобы травой зарастают, Марфа забеременела, ослабла. Петро Поликарпович видит, что урожай теряет, сделался злым эгоистом, Максим и Саватей ушли, остался я один, и он высыпался — всё на мне. Наш договор толькя посев, но мне приходилось всё работать: дрова рубить, в ограде полоть, в огороде полоть, чуть не самого Петра перешпиливать [90]. Что скажет, то и делаешь, знал, что возражу — и продукту лишит, и так уже голодовали. Ну, я успевал. Как дождь, берёшь удочки, и бегом на реку Рио Гранде пять километров. Дорогой наловишь кобылок [91], всяких разных скакучек, наживляешь и в воду, полтора-два часа, и едва несёшь домой; бывало, излишки несёшь, кому трудно было.
Наталья Коньшина, вдова, приехала из США с дочерью Ириной и два внука. Дочь была замужем за американсом. Приехали оне к Петру, он их принял, так как родственники дальние. Ета Ирина когда-то была красоткой, в США работала в авиякомпании стюардессой. Как она развратилась, неизвестно, но вышла за порядошного американса, и нажили двое детей: Давыд четырнадцать лет, Маркел семь лет. Их в соборе не принимали, приписывали Наталье, как будто она в Китае работала советским и предавала своих и что она знаткая, чародейкя. На самом деле Бог знат. Она меня просила, чтобы помог в таможне с грузом и с документами, посулила 1000 долларов. Выпросился у Петра, он пустил, но рот скривил. За две недели всё справил, она заплатила. Внук Давыд просился в соборе часто, мне его было жалко, хороший парнишко, он обещался жить по закону, но Ефрем Мурачев не принимал. Когда возили груз, дороги были разбиты вконес, где плавали по поясу, трактора ныряли и вылазили, бывало, и вязли, но ето было мучение. И вот когда везли им последний груз, Давыд как-то оплошал и упал с грузовика, разбил голову и умер. Нихто не стал хоронить: все святые, а он грешный. Пришлось мне обмывать, снаряжать и хоронить. Сколь было слёз! Вот такие справедливости.
Приезжают гости — Василий Басаргин, Фадей Васильевич Басаргин и Павел Кузьмин, племянник Басаргиным, родственники Ефрему Мурачеву. Ох каки высоки: толькя оне люди, на всех свысока поглядывают. Мы узнали, что с Боливии едут в Уругвай. Марфа беременна ходит последнея время, пошёл к ним и стал просить, чтобы оне Марфу взяли с собой, говорю:
— Марфа знат дорогу.
Оне мне в ответ:
— Да мы ишо будем заезжать в деревни в Бразилии, куда нам с ней возиться, ишо возьмёт да дорогой принесёт.
Я с обидой ушёл. Тут други туристы ишшут вышиты занавески, у Марфе было две, мы им продали за 400 долларов.
На днях попал в город, хозяин послал за продуктами. Приезжаю, мужички: «Ух, Зайкя!» Вечером опять по танцам, по девушкам, напитки, табак, дале боле. Смотрю, вытаскивают кокаин. Я в шоке. Дак вот каки у вас конбайны, вот как нанимаетесь жать боливьянсам! [92]Что делать? Ето уже всё, подходют к сурьёзному делу. Как быть? Виду не показываю, как будто все заодно, оне принимают, и я вид показываю, что принимаю, но не дай Бог. Всё прошло незаметно, я веселюсь всех больше, оне приглашают:
— Зайкя, переходи к нам, будешь жить как человек.
— Да, — говорю, — интересно, но дайте мне с хозяевами расшитаться.
— Ну хорошо.
Приезжаю домой, говорю Марфе:
— Марфа, тут нам нечего делать. Ежлив останемся жить в Боливии, ты потеряшь мужика.
— Из-за чё?
— А вот. Собирайся, я сам отвезу тебя, а потом приеду за грузом.
Мы за два дня собрались и поехали. Басаргины были в городе, узнали, что я сам повёз Марфу в Уругвай, и давай проситься с нами. Я вид показал, что оне нам не нужны, но оне настаивали, спросили, когда выезжаем, мы ответили: завтра утром. Оне купили тоже билеты на етот же поезд, и утром вместе выехали в разных вагонах.
Приезжаем на границу Бразилии, у их с визами не в порядках, стали просить меня, чтобы помог с визами. Я ответил:
— Как я могу таку жену бросить?
Взяли такси, переходим границу и на автовокзал. Берём автобус и дальше поехали. Марфа спрашивает:
— Почему так поступил?
Она знала, что я так никогда не поступал. Я ей рассказал, как оне поступили со мной в деревне, — так пускай получают. Раз богаты, значит, надо дискриминировать людей?
21
Доехали благополучно в Уругвай, оставил Марфу с детками и поехал в Аргентину к родителям. Приехал — кака радость, кака встреча! Тятя купил старенькяй грузовик 61 года «мерседес-бенс» и возил овощи и фрукты за 500 километров по плохим дорогам к аборигенам, а оттуда привозил овцев и коз на продажу, етим и жили. Ну ничего. Брат Степан занимался помидорами, Евдокея дома, Григорий взял чиленку [93]Сандру Лира, Степанида где-то в Бразилии вышла за Николая Русакова.
Тятя с мамой обои:
— Давай хватит тебе скитаться по разным странам, приезжай да живи здесь.
Ну, я съездил с тятяй, куда он возит овощи и фрукты. Да, у его клиенты везде ждут, он с клиентами очень вежливо обходится, и его любят. Мне стало интересно: в семье был всегда суровый и строгий, а тут словно другой человек.
Вернулись домой, я попросил деняг груз привезти, он мне дал, и я отправился в Боливию.
Приезжаю в Боливию, смотрю, у нас в дому пусто. Стал узнавать, где что, мне сказали: «Петро всё забрал». Прихожу к Петру:
— Почему забрал у нас всё?
— Ты нам должен, — и раскричался.
Я пошёл к Ефрему Мурачеву как к наставнику, попросил как свидетеля, сходил попросил помощника Игнатия Павлова. Собрались у Петра.
— Ну, Петро, давай разбираться. Я у вас проработал восемь месяцев, всю землю чистили, корни вытаскивали, приготовляли, сеяли, ухаживали. И в чём я тебе не угодил?
— Да во всём ты угодил. Но зачем уехал?
— Петро, мы не виноваты, Ефрем загулял, всё заросло. Знам, что ничего не заработали, семья голодует, вся ослабла, и что ишо ждать? Я помню хорошо, что Ефрем говорил: ежлив что не совпадётся, расшитается помесячно. Ну вот я и пошитал, что вам не должен, а, наоборот, вы мне должны.
Он:
— Это в контракте не указано.
— Но ты же слыхал, разбирайся с Ефремом.
— А груз как?
— А груз я не отдам.
— Ну, братия, разберитесь, правильно ли ето.
Оне обои плечами пошевелили и сказали:
— Разбирайтесь сами.
— Ну что, Петро, восемь месяцав по 30 000 выходит 240 000, а мы вам должны 73 000 крузейров.
— Сказал, не отдам — и не отдам.
— Ну, тогда подавись! — И ушёл.
Наутро прибегает Петров сынишка и говорит:
— Мама послала, говорит, возьми сундуки.
Прихожу к Петру, его нету, жена говорит:
— Возьми сундуки, не ходить же детям голым.
Беру сундуки, прошу Луку Поздеева, чтобы вывезли в город, он с удовольствием взялся за ето дело. Но уже мало везли на тракторе, пришлось плавить на лодках: всё затопило. Добры люди во всём помогли и соболезновали: кака несправедливость. Конечно, понятно: что я составляю — бедный, сял да уехал, а Петро богатый и будет жить вместе. Вот мои свидетели, где им выгодно? А Бог что, Бог всё простит.
Приезжаем в город, беру билеты на границу и отправляюсь на поезде. На границе на машине привозим груз в таможню, показываю документы аргентински, у мня спрашивают:
— Где справка, что выезжаешь из страны?
— Кака справка? Ничего я не знаю. Как заехал, так и выезжаю.
— Но а груз?
— Груз — ето наши личные вещи.
— Ну подожди.
Через час приходит в костюме толстый человек, увидел:
— О, ето агрикульторы. Что с вами, что получилось?
Я рассказал, он мне говорит:
— Почему у консула аргентинского не взял справку за груз?
Говорю:
— Не знал.
— Может, напакостил и убегаешь со страны?
— Можете свериться.
— Да, придётся свериться.
Груз оставили в таможне, мня посадили в машину и повезли не знаю куда. Привозют, стены высоки, заезжаем. О-го-го-го, собаки, военны, всё решётки и тюремшики, заводют в контору, всё выспрашивают, всё рассказываю, мне отвечают:
— Что говоришь — ежлив всё правды, всё будет хорошо, но узнам, что врёшь, изобьём и будешь за решёткой.
Устроили меня в казарме, где спят солдаты. Ну, жду день, второй, третьяй, все молчат. Ночами солдаты в карты играют да коку нажавывают с хлебной содой.
— Эй, русо, жуй коку!
— Никогда не жевал и не буду.
— Врёшь, в Боливии нету, чтобы не жевали.
— Ну, как хочете, я не жевал и жевать не собираюсь.
Здесь тюремшики сидят двадцать, тридцать лет, и женчины тоже есть. На четвёртый день утром в 10.00 а. м. заезжает машина, тюремшики мне говорят:
— Торопись, ето полковник, он хороший. Расскажи ему свою ситуацию, а то тебя не выпустют, ждут с тебя взятку.
Я бегом к полковнику:
— Извините, полковник, я к вам с просьбой.
Он остановился:
— В чём дело?
— Уже нахожусь четвёртый день и не знаю за что, моя жена вот-вот принесёт в Уругвае, а я вот здесь.
— Как тебя звать?
— Даниель Зайцев.
— Хорошо, чичас разберусь.
— Большоя спасибо вам, полковник.
Вот нету и нету, в 14.00 п. м. вызывают, захожу в контору, мне говорят:
— Свободный, ничего за тобой нету, можешь идти.
— Но я без справки не могу отсуда уйти.
— Но мы не можем отсуда никаки справки давать.
— А я без справки не могу отсуда уйти, потому что в таможне сказали: без справки не приходи.
Чиновник пожал плечами и говорит секретарше:
— Пиши справку. На, — подаёт.
— Пожалуйста, ваш штамп и вашу подпись. — Ставит, подписывает, подаёт. — Большоя вам спасибо, извините, что надоедал вам.
— Ничего, счастливого пути.
— Ишо раз спасибо.
Прихожу в таможню, подаю справку.
— Ну, забирай груз и можешь идти.
Нанимаю боливьянсов, перевозим груз в аргентинскую таможню. Проверяют всё, спрашивают:
— Куда едешь?
— На юг, там у меня родители.
— Хорошо.
Ставют штамп, беру груз, нанимаю визу, на железнодорожной вокзал, сдаю груз в Буэнос-Айрес. Мне говорят: «Через неделю будет». Беру автобус — и в Уругвай за семьёй.
Тетрадь вторая
1
Вернёмся назад, когда я работал на Кулуене в Мато-Гроссо. Панфил свозил нас к своёму шурину, за 200 километров по другой стороне реки Кулуене. Встречает нас Константин Артёмович Ануфриев — ето тот мужик, который сидел у дядя Марки Килина, когда первый раз встретились и я спросил, хто из вас дядя Марка. Константин Артёмович ему свояк, у них жёны — сёстры, и в Уругвае дед Садоф Ануфриев ему дядя. Его отец Ануфриев Артём, мать Валихова Марья. У Артёма с Марьяй восемь сыновей и четыре дочери: Фёдор, Иван, Константин, Алексей, Евгений, Архип, Карпей, Илья, дочери Агафья, Евфросинья, Анна и Васса.
В Уругвае Садоф — кроткий, спокойный, и проживал толькя в деревнях; Артём, наоборот — горячий, непосидиха, в деревнях никогда не мог ужиться и ни с кем, поетому старались где-то жить одне. И вот когда приехали из Китая в Бразилию, оне в деревне долго не прожили и уехали в штат Гояс, город Рио-Верде, там устроились и выбрали Константина как руководителя. Он у их был боле дошлый в проектах, в бизнесах, в банках и так далее. Но все братьи мастера и работяги на все руки, все горячи, характерны, и мать Марья така же.
Константин вёл весь бизнес, он вёл очень хорошо, обороты шли в ихну пользу, у них была своя земля 5000 гектар, построили шикарныя дома, была хорошая техника, и оне работали день и ночь. Всё шло прекрасно, но где-то Константин ошибся, получил долг, банок стал притеснять. Братьи Константина стали все на брата, и с каждым днём разгоралось у них пламя, схватили винтовки и за братом. Константин бегом, взял семью, в машину, и убежали, и потерялись без вести. Прошло десять лет, Константин оказался в штате Мато-Гроссо, последний пункт, населённый аборигенами, Паранатинга, внутри жунгли, на реке Кулуене. Нашёл какого-то богача, у его на Кулуене 20 000 гектар земли, договорился с нём работать с половине. Богач дал ему технику и деняг, и Константин со своими малыми детями начал чистить жунглю и сеять. Потом появились рабочие, посевы с каждым годом росли боле и боле. Когда мы приехали к нему в гости, он уже сеял 2000 гектар земли.
Шло всё хорошо, у них было два рабочих немса, но один, по имени Wilson Vagner, с кем жизнь связала, маленькяй, беззубой, незавидный. Ему понравилось, как Константин доржутся, молются, посты соблюдают, строгие дистиплинисты, все порядки соблюдают, и давай проситься к ним в религию. Оне давай его учить, а он всё исполнять. Нам Константин рассказыват:
— Парнишку надо помогчи, вижу, что хороший с него будет християнин, всё соблюдает и старается.
Мене чудно показалось, подошёл к нему, стал спрашивать, хто он и откуду. Он на ломаным русским языке стал мне рассказывать, хто он и откуду. Говорю:
— Можешь говорить на бразильским языке [94].
Он отвечает:
— Я хочу научиться по-русски.
— Ну давай.
Говорит:
— Я немец, мать-отец немсы, живём мы в штате Рио-Гранде-до-Сул, город Ижуи, деревня немецка, вера у нас лютерана. Занимались мы — ростили свиней и делали колбасы и ветчину, доили коров, делали сыр и всё ето продавали на рынке. Жили хорошо, но однажды отцу ночью в мату [95]залезла кака-та насекома, утром он не проверил, насыпал йерба мате, залил горячай водой и давай пить. Ничего он не заметил, но через сколь-то дней ему стало хуже, пошли к врачам, лечили-лечили, а ему хуже и хуже. Повезли к специалистам, сделали анализ и признали рак желудку. Мы его лечили и весь капитал свалили. Но отца не вылечили, ему хуже и хуже, и он помер. Мы с братом ишо поработали, скопили деняг, знали, что немсы едут в Мато-Гроссо и что земли там дешёвы, и мы собрались с братом, приехали, купили 500 гектар земли. Но нечем работать, поетому пошли на заработки, и вот мы оказались у Константина в рабочих.
Когда мы жили в Масапе с Марфой в 1981 году, Константин приезжал с Wilsonom просить за него, чтобы приняли и окрестили. Старики сказали:
— Хорошо, ежлив ты, Константин, даёшь за него гарантию, что он будет доржаться, пускай подыскивает себе невесту, и мы его окрестим.
Оне три свояка: Константин, Лука Бодунов и дядя Марка — посовещались и решили женить на Лукиной дочке Хинке. Но Хинка его не любила, у ей жених был парагваес, но оне их сговорили, его окрестили и свенчали. Оне прожили сколь-то дней, и она его бросила и ушла к парагвайсу. Он остался один, поехал с людями в Боливию и жил долго один, но по закону. Старики решили ему разрешить, чтобы он мог жениться снова, так как знали, что он невинный, и он высватал у Игнатия Павлова дочь Нимфодору, его женили.
А Константин подростил своих детей, добавил рабочих и расчистил ишо 3000 гектар земли, и уже сеял 5000 гектар. Дети захотели ехать жить в деревню, он не хотел, но семья пересилила. С хозяином Константин поделили землю и технику. Константин оказался зажиточным крестьянином. Но ехали на машине, получилась авария, и Константин убился, а жена Ульяна весь капитал провалила.
В 1982 году дядя Марка отдаёт дочь старшу Ирину за Кузьмина Симеона Анисимовича. Вскоре оне купили землю в Боливии и переехали, сделали деревню, назвали Тоборочи. Ефрем Мурачев переехал к своему свояку, Анисиму Кузьмину, дядя Марка тоже. Но перво чем выехать с Бразилии, отдал втору дочь Варвару за Тимофея Ивановича Снегирева, моего друга детства. Он приехал с США к сестре Палагее, на свадьбе зять положил им на поклоны 100 гектар земли, ето обозначает 400 000 долларов.
Ануфриевы, дети Артёма, прозвище им Артёмовски, после Константина разбежались все кто куда. Дед Артём с младшими детями уехал в Боливию, старший сын Фёдор туда же, Иван — в штат Парану, в стару деревню, Евгений и Алексей тоже в Боливию, Карпей в Масапе.
Ето перво переселение в Боливию в 1978 году. Оне забрались в глубокия леса, попадали туда толькя лодками по рекам Ичило и Ичёа. Ето будет провинция Кочабамба, регион Чапаре, где вырабатывают кокаин. Ета зона всегда была наркобизнес. Когда старообрядцы хватились, ето уже было поздно. Тако расстояние и такой расход получился у них! Купили 20 000 гектар земли, завезли всю технику, но земледелие у них не получилось. Вот оне жили да наркоманов кормили. Ето были Артёмовски, пять Ревтовых, Валиховы — где-то семей пятнадцать. Вот тут оне своих детей потеряли, некоторы превратились в потребителей, а некоторы в продавателей. Старообрядцы етого не знали, но сумлевались, откуду у них деньги: нигде не сеют, а всегда покатываются.
2
Приезжаю в Уругвай. Марфа вот-вот принесёт, сама очень слаба.
— Ну что, Марфа, поедем в Арьгентину.
Тёща:
— Вы куда?
Я говорю:
— Домой.
— Дак Марфа в таким виде не может ехать.
— Ехать не может и оставаться тоже не может. Графира умерла лично из-за нерадение, поетому доверности нету. Пускай хотя бы выдюжила до аргентинской границы, а там я всё добьюсь. Больницы там хороши.
Ну, что делать — конечно, обиделись, но я на своим настоял.
Читать бесплатно другие книги:
