Легенда об Ураульфе, или Три части Белого Аромштам Марина

Глава девятая

Нариан родился с ложбинками на спине. И для всех, кто еще мог верить, засветилась надежда, что он поднимется в воздух. Люди гор и долины снова будут глядеть на небо, и вырождению рода будет положен конец.

Когда Нариан сказал, что может стоять у обрыва, не закрывая глаз, жрец привел его к Древу. И под звуки древесных бубнов его одарили последней парой перепончатых крыльев, еще до рождения мальчика вызревших на ветвях. Нариан лишился света и воздуха, а когда его дух снова вернулся в тело, крылья прочно вошли в ложбинки у него на спине. Крылья летучей мыши стали частью его существа.

Однако летать он так и не научился. Все, что было ему под силу, — парить, срываясь с утесов.

Древо сделало все, что сумело, объяснял Нариану жрец. Но все меньше людей горы почитает его как святыню. Все меньше людей поднимается на Вершину, чтобы смотреть с высоты и любоваться Белым. Они не желают знать, что творится на свете. Они боятся макабредов, приносят жертвы Макабру, и воздух горы Казодак стал тлетворным для крыльев. К тому же эти крылья не успели дозреть… Потому Нариан и не может взлететь.

Но эта беда поправима, говорил Даридан. Он знает один секрет и откроет его Нариану. Если крылья посеребрить, они напитаются силой и поднимут хозяина в воздух. Крыльев должна коснуться серебристая женщина. Пусть Нариан возьмет себе в жены девушку Лунного ордена. В старину на Вершине поступали именно так.

С тех пор Нариан думал о серебристой, когда срывался со скал и парил над ущельем. И когда разбирал руны в старинных книгах. И когда смотрел на созвездия. И когда засыпал. Внутри Нариана зияла заветная пустота, которую мог заполнить один-единственный образ.

Дарилла вошла к нему в сон, и в сердце его стало тесно — больше оно ничего не могло бы в себя вместить. Он даже не усомнился: Дарилла его позовет! Как может быть по-другому? И когда она назвала его имя, тут же пустился в путь.

Он парил на крыльях, бежал и шел, не давая себе передышки: голос Дариллы вел его, как путеводная нить.

Но чем ближе к Лунному лесу, тем слабее слышался голос. А потом Нариан и вовсе перестал его различать.

Перед ним лежал последний отрезок пути — Сумрачное болото. Над болотом висел туман, заманивая в трясину. Но была заветная тропка, которую не разглядеть без помощи лунного света. Раз Дарилла его позвала, тропка должна светиться. Так сказал Нариану жрец Вершинного Древа.

Света, однако, не было. И Нариан растерялся. Неужели ему придется, проделав огромный путь, ни с чем вернуться обратно?

Дарилла его позвала. И он обещал ей прийти. Он не может ее обмануть. Он должен что-то придумать.

Нариан забрался на высокое дерево, караулившее у болота, расправил крылья и прыгнул. Это был его лучший прыжок и лучший полет за всю жизнь. Жрец Вершинного Древа мог бы сейчас им гордиться. Но высоты не хватило. Не хватило совсем чуть-чуть, чтобы достигнуть твердого берега.

Нариан упал и наткнулся на верхушку колючей елки.

Елка от жизни в болоте стала кривой и злобной — насколько на это способны деревья. Ее разозлил Нариан, тяжело упавший на ветки. И елка мстительно вцепилась ему в крыло, разорвав перепонку.

Рана сильно болела и сначала мешала понять, как повезло Нариану: он упал на твердое место. Но везение было призрачным, ему никуда не деться с этой болотной кочки. Нариан обречен здесь сидеть — пока рана не загноится или болотный воздух не отравит его.

Тогда он прижался затылком к колючему телу елки — на нее бесполезно сердиться — и прошептал: «Дарилла! Я научусь летать выше горных орлов, когда ты коснешься меня, посеребришь мои крылья. Но без помощи света мне до тебя не добраться! Помоги мне, Дарилла!»

— Дарилла, ты что, оглохла? Слышала, что надо делать?

Язык травы порой заглушает все звуки.

— Я? Я слышала. Да.

— Ну, так делай — что ты стоишь? Нужно взять большую гребенку. Посмотри у Анризы в келье… Дарилла, да что с тобой? Это в другой стороне.

Дарилла двигалась как во сне, не чувствуя ног и рук, — будто она впервые вышла на Бледный мост. Она совсем забыла, зачем попала к Анризе, и растерянно озиралась.

И совершенно случайно наткнулась на мутное зеркало.

Юрулла недавно учила ее открывать зеркальный тоннель. А сегодня ведь полнолуние? Зеркало хуже, чем блюдце. Оно бывает капризным. Но тот, за кем наблюдают через зеркальный тоннель, может тебя почувствовать. Может тебя услышать.

Дарилла схватила тряпицу — вышиванье Анризы, перевернула зеркало, быстро запеленала и спрятала в складках платья. Так. Теперь не увидят. Надо скорей уходить и укрыться в Лесу.

Долго, мучительно долго пришлось дожидаться Луны. И потом уговаривать зеркало не капризничать, быть послушным. Наконец зеркальная пыль освободила стекло, и Дарилла увидела своего Нариана — посреди болота, с изуродованным крылом: «Но без помощи света мне до тебя не добраться!»

Уроки погибшей Ассинды! Боль — единственный страж? Вот сейчас и проверим.

Ей пришлось потрудиться, чтобы клетка открылась. И от этих усилий губы ее посинели. Руки сильно дрожали, а глаза пугались пятен крови на коже. Наконец замочек сломался, и она распахнула дверцу. Жар-птичка выпорхнула из клетки и захлопала крылышками: свобода ее опьянила!

А потом, сверкнув опереньем, полетела к болоту.

И нашла Нариана, и села к нему на ладонь.

Жар-птичка повергла его в изумление. Нариан осторожно прикоснулся губами к сгустку живого света. Силы вернулись к нему, раны его затянулись. Он отпустил жар-птичку и двинулся следом за ней. И думал только о том, что скоро увидит Дариллу и они отправятся вместе на Вершину его горы.

Он слишком поздно разглядел птицееда.

Нариан убил его и в следующее мгновение не смел пошевельнуться. А потом побежал что есть силы и шептал на бегу: пусть Дарилла не умирает, пусть потерпит — совсем немного. Нариан принесет ей птичку — птенчика с пестрой грудкой, чтобы тот заменил ей жар-птичку.

Нариан просил так отчаянно, что Дарилла не умерла. Но она перестала светиться. И ее серебра не хватило, чтобы князь научился летать.

Глава десятая

— Кто-нибудь видел Аль?

Аль уже не резвится, как раньше, и, встречаясь с нею глазами, не хочется улыбаться. Да она и не ищет встречи, смотрит только в себя. И еще она больше не плачет. Все читает Лунную книгу.

— Так где же все-таки Аль?

Сегодня все собрались в общей комнате за рукоделием: вышивают, поют. Аль поет лучше всех и считает за счастье выучить новую песню. Почему же ее здесь нет?

— Пойду посмотрю в ее келье. Может, опять читает?

Анриза почти бежит, накидка сползает с плеч. Странница спотыкается, на ходу ее оправляет. Накидка снова сползает. Нет времени с нею возиться, накидка падает в грязь. Анриза откуда-то знает: келья будет пуста.

Боль — единственный страж. Не очень сложный секрет. Так сделала ее мать. Так сделала ее тетка. Первая умерла. Вторую прокляли в ските.

Но выбор очень простой: либо так поступить, либо каждую ночь, каждый день, каждый вечер, каждую смену светил думать лишь об одном: у того, кто ее увидел, скоро не выдержит сердце.

И он никогда не скажет: «Позови меня, Аль!»

И никогда не придет, чтобы ее увидеть.

Да, выбор очень простой. И она хорошо наточила узкий каменный нож, которым срезают травы.

Главное — не закричать. Иначе могут услышать.

— Что ты делаешь, Аль? — Анриза кидается коршуном и что-то бессвязно бормочет. И слишком сильно сдавливает непослушную руку Аль (какое же у нее тоненькое запястье!). Аль разжимает пальцы. Противиться сразу двоим — и Анризе, и стражу клетки — сил не хватает.

И захлебывается от слез:

— Ты плохая, Анриза! Зачем ты мне помешала! Он уже умирает. Я не могу это вынести. Понимаешь ты? Не могу!

— Послушай меня, моя девочка! Послушай меня! Обещай: ты не станешь… этого делать… Даже думать об этом не станешь. Дай мне слово. Аль, дай мне слово — и я тебе помогу. Обязательно помогу… Подумай, что скажет Юрулла, если узнает…

— Приложи вот это к порезу. Хорошо помогает. — Юрулла стоит в двух шагах и смотрит, как травный платок, приложенный к ране Аль, набухает от крови.

Можно попробовать отыскать его по сновиденьям: Аль должна ему сниться.

Отражения будут размытыми — ведь он видел Аль только раз! Но даже такие, они непременно будут светиться. Нужно идти на свет.

— Странница — на мосту! Давненько мы здесь не встречались!

От неожиданности Анриза вздрагивает:

— Юрулла!

— Люблю разглядывать звезды. Отсюда их лучше видно. К тому же мне кажется, что тебе нужно в другую сторону.

— Но откуда ты знаешь?..

Юрулла не скрывает усмешки. Первая жизнь Анризы уже подходит к концу, а она наивна, как девочка до первой встречи с Луной.

— Анриза, ты ничего не умеешь скрывать. Твои мысли написаны у тебя на лбу. Но надо отдать тебе должное. Никто не придумал бы лучше. Правда, тебе будет трудно. Нельзя, чтобы Аль спала. Иначе ее сновидения будут сбивать тебя с толку. Пойду ее разбужу. Если понадобится, ты знаешь, как нужно меня позвать.

— Анриза! Не может быть! Ты правда его нашла?

— Анриза нашла его сны — протоптала туда дорожку. (Неужели Юрулла довольна?) Теперь тебе придется выйти на Бледный мост. Или — нет. Это очень страшно. Бедной Аль не под силу. То ли дело — хвататься за ножик.

— Юрулла, я выйду! Выйду!

— Разве ты не трясешься? Она не трясется, Анриза? Вот удивительно. Может, сны человека, этого неизвестного, привлекают тебя, как мушку привлекает росянка? Но ты не похожа на мушку. Или немного похожа?

Анриза жалостливо улыбалась: как Юрулла так может! Но Аль готова сносить все насмешки Юруллы — лишь бы та помогала!

— Ладно. Слушай меня. До полнолуния всего три смены светил. Надеюсь, он доживет. В полнолуние мы покажем тебе, как попасть в его сон. Он увидит тебя в лунном теле и поверит, что ты существуешь.

— Юруллочка! Дорогая!

Юрулла прикинулась раздраженной: что за глупые нежности?

— Ну, и что он сказал, когда ты пришла к нему в гости?

— Он… сказал, что любит меня… Сказал, я его спасла.

— Надо же! Экая новость! Мы с Анризой поражены. — Юрулла, не глядя на странницу, призывала ее в союзницы: — Анриза, ты посмотри! Судя по виду Аль, сновидец был не из робких. Или нет? Он ходил на цыпочках и сдувал с ее платья пылинки?

Аль слегка покраснела. Анриза тут же бросилась ей на помощь:

— Юрулла, ты знаешь: гость не может учить хозяина, как нужно себя вести. — Юрулла не скрыла насмешки: Анриза всерьез полагает, что «маленькая бедняжка» о чем-то переживает. А у той, вон, глаза сияют. Недаром она их прячет.

— И конечно, он был так занят, что не назвал свое имя — хотя проспал до полудня?

Аль прижала руки к щекам:

— Ой, я совсем забыла!

Юрулла откликнулась озабоченно:

— Ладно. Этот, как там его, сможет еще потерпеть. Теперь у него есть надежда. А в следующий раз перед тем, как протягивать руки, он назовет свое имя.

— Юрулла, он догадается?

— Даже ты способна что-то вычитать в книге. А у него, надеюсь, мозгов в голове чуть побольше.

Юрулла умеет светиться мягким прозрачным светом. В эти моменты Анриза испытывает к ней нежность. Ей даже порою нравится, как Юрулла ворчит.

Маленький теплый Ветер. Не Ветер, а Ветерок. Запутался в волосах. Аль подобрала волосы и вытряхнула его:

— Кажется, ты застрял.

Он тут же спустился к земле и начал тихонько дергать за подол ее платье. Лягушечья кожа надулась и пошла пузырями:

— Фу, как некрасиво. Какой же ты безобразник!

Аль легонько прихлопнула вздувающийся подол:

— Ну, иди, погуляй! Не мешай заниматься.

Не тут-то было. Стоило посмотреть на него приветливей, он тут же обвил ее шею и стал ласкаться к щекам.

— Ну ладно. Хороший, хороший! Что тебе надо? — Аль легонько погладила ветерок.

Так его похвалили? Он пустился плясать, заставляя травинки наклоняться в сторону Аль. И никак не хотел улетать. А потом неожиданно бросил ей на колени свежий древесный листик.

— Это что же — подарок? Откуда ты его взял? Здесь не растут дубы.

Ветерок теперь сделался тише — словно чего-то ждал. Аль удивленно рассматривала листочек — доверчивый и прохладный, прилетевший из дальнего Леса. И будто что-то хранивший. Чье-то прикосновение? Чей-то тайный привет?

Она вдруг вскочила с места. Не может быть! Или — правда?

Ветерок легонько подул. Листик чуть оторвался и снова лег на ладонь.

Аль прижала его к груди и понеслась по поляне.

— Он прислал ко мне Ветер!

— Где-то в Лесу пожар? Горит муравьиная куча? — Юрулла притворно нахмурилась.

— Юрулла, послушай, Юрулла! Он прислал ко мне Ветер. И вот это. Смотри!

Юрулла хмыкнула. Ветерок тут же стал приставать к Юрулле.

— Стало быть, Ветер. Ручной. Как домашний галчонок. Дует с северо-запада. И дубовый листок. Пожалуй, у нас есть имя.

— Что-о?

У Аль округлились глаза — точь-в-точь как у совенка. Нельзя без смеха смотреть. Может, она ожидает, что Юрулла все ей расскажет? Прямо здесь, не теряя времени? Нет, правда, с ней обхохочешься!

— Ты уже выполнила задание? Как зовут муравьиную матку?

— Юрулла!

— Я три жизни Юрулла. Ты не ответила: как зовут муравьиную матку? Ну, так сиди, наблюдай! А вечером поговорим. Да, и напомни Анризе: пусть выкупает в росе наше живое яблоко. А то оно запылилось.

— Катись, чудесное яблочко, по меди, по серебру, по горам и долинам, по дальним краям и близким катись, и покажи того, чье имя мы назовем. — Анриза выпустила живое яблоко, и то, подскакивая от нетерпения, покатилось по блюдцу.

— Покажи нам того, кто говорит с Ветрами, покажи Ураульфа. — Юрулла светилась торжественным светом и была серьезной и строгой.

«Его зовут Ураульф!»

Аль застыла на месте, будто выпила мертвой воды.

— Ураульф из рода кейрэков. Потомок Белого Лося.

— Смотри, Аллибина! Смотри! Ты внимательно смотришь?

Аль кивнула — почти незаметно, но движение показалось ей слишком резким. Вдруг она сделает что-то не так, неловко вздохнет, повернется — и Ураульф исчезнет. Она же должна запомнить, как он выглядит, как он смотрит. Духи, вот он какой! Разве кто-то может быть лучше? И сейчас они спросят… А вдруг ее голос сорвется?

— Знаешь ли ты, Аллибина, что женщина Лунного скита может позвать кого-то только один раз в жизни?

— Выйдя замуж за человека, ты обрекаешь себя на короткую жизнь людей. Знаешь ли ты об этом?

— Однажды уйдя из скита, ты не сможешь вернуться. Аллибина, ты знаешь об этом?

— Если тот, кто с тобой обручился, нарушит данное слово, перед Лунным Законом отвечать придется тебе — за неправильный выбор. Аллибина, ты знаешь об этом?

Юрулла ненадолго умолкла.

— А теперь подумай. Не торопись с ответом. Аллибина, дочь серебристой и короля Угоры, ты хочешь позвать этого человека?

— Я позову его… Слушайте все, как я его позову: Ура-у-ульф!..

Маленький теплый Ветер мчался полями, лугами, оврагами и буераками, мчался густыми лесами и прозрачными рощами. И на лету кувыркался, лохматил верхушки деревьев и теребил траву и мягкую пыль на дороге.

И всем, кого касался, всем, кому улыбался, всем, на кого натыкался, — по секрету шептал:

«Вы знаете, что я видел? Как он ее обнимал!

Вы знаете, что я видел? Как он ее целовал!

И не мог наглядеться.

И не мог надышаться.

И не мог налюбиться.

И не мог оторваться».

А когда пришлось расставаться, она ему спела песню — серебристую песню, дар печальному сердцу. Песня ему поможет дождаться назначенной встречи.

Маленький Ветер домчался до Лосиного острова. Но долины и Леса ему показалось мало. И он отправился в горы — туда, где еще не бывал.

Поначалу горы его испугали: здесь легко провалиться в ущелье, заблудиться в темной пещере. Но его подгоняла радость, и он не смог удержаться, забирался все выше и выше, щекотал своим теплым дыханием старые лысые камни — так, что они распахнули глаза, густо заросшие мхом, и никак не могли понять, что же с ними случилось, — и добрался до самой вершины. И увидел большое Дерево. Маленький теплый Ветер любил большие деревья.

Но это было особым: с гладким белым стволом, без единой морщины. И оно доставало ветвями почти до самого Неба. Правда, древесные руки были без пальцев-листьев.

— Ты такое чудесное! Такое большое и толстое! Смотри, я тебя касаюсь!

Но Дерево не отзывалось.

— Правда, я очень ловко кувыркаюсь на ветках? Ну, взгляни на меня!

Дерево не отзывалось. И Маленький Ветер почувствовал, что начинает зябнуть.

— Эй, Дерево, ты уснуло? — Он еще не решался подумать о самом худшем.

— Дерево, просыпайся! Знаешь, я видел счастье, серебристого цвета. Видел глазами Ветра. Я тебе расскажу. Ты же слышишь меня?

Он облетел вокруг столько раз, сколько звезд на небе. И нашел небольшое дупло — вход для мелкого дятла. Маленький Ветер забрался в древесную сердцевину и удобно устроился, свернувшись теплым клубком.

И засыпая, понял: Дерево его слышит.

Глава одиннадцатая

— Хозяин, к вам гости. Все как один в красных шляпах.

— И что ты стоишь, как пень? Дать пинка, чтобы ты шевелился?

Слуга побежал к воротам. А Барлет, довольно присвистнув, двинулся следом: наконец-то! Проснулись, голубчики!

— Духи! Кого я вижу! А я-то решил, что на Лосином острове не осталось охотников. Косоглазый только взглянул — и они, словно мухи, передохли от страха. А вон оно как — не все! Кое-кто даже вспомнил, где место для красной шляпы.

Гости расселись в каминной зале. Барлет сделал знак слуге подать приехавшим выпивку. Креон отхлебнул «Хвойной бодрости», прочистил горло и начал, на правах старшинства:

— Важ! Для охотников нет ничего важнее, чем узы лесного братства.

— И я теперь уже «важ». А кем я был до сих пор? А, Креон? С чего это вдруг ты вспомнил о братстве? Или ты, как медведь, очнулся от зимней спячки? А может, тебе не понравился День красоты?

Креон промолчал, пропуская колкость: Барлет, конечно, обижен. Креон и не ждал другого. Зато Зурдак поспешно вставил:

— День красоты удался. Ты многое потерял, не явившись на праздник.

— Удался? Ой, Зурдак! Вроде как Ураульф не польстился на ту, что прочили ему в жены. Может, она и правда годится лишь для охотника? Охотник не столь разборчив. И на красоток смотрит не узко, а широко. Куда ему до Правителя! Не хромая — и ладно.

Зурдак в течение года избегал заезжать к Скулонам. А столкнувшись с Барлетом на ярмарке, где торговали борзых, — нос к носу, так что Барлет разглядел его новые пуговицы с лосем посередине, — сделал вид, что его не заметил. И Барлет испытал удовольствие, когда тот заскрипел зубами.

— День красоты — это в прошлом. Как и победа в предгорьях, — Креон постарался сгладить возникшее раздражение. — Правитель сейчас далеко. И от него давно не прилетали птицы. Ходят слухи, что он не вернется.

Креон выжидательно замолчал и снова сделал глоток.

По углам, на базарах, в трактирах стали вдруг говорить, что Ураульф занемог. Будто болезнь неизвестна и точит его, как червь. И даже сверхмастер Мирче (так теперь его называют?) не в силах помочь Ураульфу.

А Крутиклус явился к Барлету в длинном плаще с капюшоном, чтобы поведать секрет. («Такие важные вести очень дорого стоят!») Он подслушал, как Мирче говорил Кетайке, этой глупой кейрэкской няньке, что Ураульф умирает, что дни его сочтены. Крутиклус шептал еле слышно и все вертел головой: вдруг подумают, будто лекарь желает Правителю смерти? Крутиклус старательно изображал печаль и даже пустил слезу: жалко ему косоглазого! Тогда Барлет подмигнул слуге. Тот за спиной Крутиклуса пошуршал кочергой в камине — и лекарь подавился от страха! Схватился за горло — будто не может дышать! То-то Барлет смеялся. А потом за важную новость подарил Крутиклусу шапку. Такая изящная шапочка. Украшена беличьим хвостиком. Крутиклусу очень идет. Даже в минуту печали не следует забывать: на Лосином острове главное — красота.

Каждую смену светил Барлет просыпался с надеждой, что сегодня несущие вести, наконец, возвестят: Правителя больше нет. И у охотников снова будут развязаны руки.

Но Ураульф вдруг ожил — ожил так же внезапно, как до этого заболел. И потом очень быстро уехал, неизвестно куда и зачем, пообещав вернуться. Перед отъездом Правитель напомнил: Лес еще не вернул свою силу. Ему нужна передышка. Нельзя убивать лосей. Иначе на острове никогда не родится белый лосенок.

Барлет насторожился: неужели Дракинда не выполнила обещание? Он наведался в горы — выспросить, что и как. Дракинда так на него посмотрела! В ее глазах вдруг вспыхнули радость и торжество. Может, она насмехается над Барлетом? Решила его провести? Забыла, кто он такой? Так он ее образумит. В следующий раз он опять привезет ей тряпье. И знаешь, Дракинда, чем оно будет пахнуть? Ты захлебнешься слезами! Дракинда тут же потухла и промямлила: это тоска погнала кейрэка в дорогу. Он не знает, куда ему ехать, где отыскать спасение. А Дракинда устроила так, что ему никто не поможет. И потому Ураульф, скорее всего, не вернется.

— Так-то лучше. Смотри на крылья и вспоминай Барлета.

— Ураульф уже не вернется, — Барлет ухмыльнулся.

— Важ уверен? Для этого есть основания?

— Есть, есть! — Жаль, он не может им рассказать, как смешно трясется Дракинда, поглядывая на крылья.

Охотники переглянулись, и Креон чуть заметно кивнул:

— Ну что же, братья! Жизнь на Лосином острове течет своим чередом. И охотники острова — не последние люди.

— Охотники — самые главные! — выкрикнул Зурдак.

— Конечно, Совет пока следует тем законам, что подписал Ураульф, — осторожно продолжил Креон. — Но новые обстоятельства и наличие верных людей позволяют надеяться, что традиции возродятся.

Зурдак, однако, уже распалился:

— Мы — вольные люди, хозяева Леса. Делаем, что хотим. Мы надрали задницу древорубам. И остальным покажем!

— Ты-то что петушишься? Когда древорубам вышибали мозги, ты еще был младенцем.

— Я говорю о братстве. Мы все — заодно…

— Так вот, Барлет. Мы с братьями тут подумали: не пора ли порадовать Красного Духа? Говорят, в Лесу расплодились лоси. Толстые самки, не опасаясь, ходят на водопой.

— Можно славно повеселиться. Давно у меня на заборе не было новых голов!

— Я не знаю, что там в Совете. И не знаю, где Ураульф. Но Ковард на прежнем месте. — Гимрон, как всегда, все испортил. — Ездит по Лесу с дозором.

— Ковард? А что нам Ковард? — Зурдак брызгал слюной. — Мы его не боимся. Мы тоже умеем стрелять.

— Сейчас весна. И Ковард большую часть отряда распустил по домам — на отдых, — речь Креона по-прежнему была ровной и даже мягкой. — Он ездит по лесу с парой дозорных. И один из них — знахарь.