Легенда об Ураульфе, или Три части Белого Аромштам Марина
А человека — того, что вселял в него страх, он встретит еще один раз. И эта встреча опять перевернет его жизнь.
Висли спал в покинутой волчьей норе. Шум охоты заставил его насторожиться и замереть. Охота пронеслась совсем близко, тревожа лес шумом и близостью чьей-то смерти. Висли уловил знакомый запах и будто расслышал голос. Шерсть у пса на загривке вздыбилась: это враг! и он близко! Висли выбрался из норы и взял след.
Он легко нагнал охоту и теперь бежал чуть в стороне, прислушиваясь и принюхиваясь. Охота людей увлекла его злобным и бурным весельем, и он не хотел отставать.
Висли внимательно нюхал воздух, чуял все, что могло бы стать желанной добычей. Но собаки держались другого следа: он ошибался снова и снова. Ему пришлось почти слиться с охотой, чтобы понять: собаки шли по лосиному следу!
Где-то впереди охотничьи тропы сошлись. Звуки рога стали невыносимо громкими и исполнились злобного торжества. Собаки отчаянно лаяли, срываясь на хрип, люди кричали. Потом собачий лай стал стихать, а людские голоса слились в довольный гомон. Было ясно: цель достигнута и ярость охоты пошла на убыль. Ее звуки и запахи постепенно стихли. Лес все еще волновался, но уже не так сильно.
Висли осторожно подкрался к месту, где охотники завалили лося. Трава была измазана кровью. А в маленькой ямке кровь стояла, как вода после дождя. Висли принюхался: запах притягивал. Пес чуть помедлил, а потом припал к ямке и принялся жадно лакать. В его голове пронеслась неясная мысль, что этого делать не стоит: ни один обитатель Леса не покусится на лося. Лось — особенный зверь. Он не может быть чьей-то добычей.
Но кровь была свежей, и Висли не смог оторваться, пока язык не начал скрести по земле. Лосиная кровь ударила ему в голову: он потерял возможность двигаться и ощущать. Он утратил всякую бдительность — непростительная ошибка для бродячего пса — и улегся спать тут же, у ямки, не ища себе дополнительного убежища.
Разбудил вислоухого страх. Нет, не страх — смертный ужас. Такой же, какой он узнал при рождении. Ужас выползал из травы, из-под корней деревьев, рваной бахромой повисал на еловых ветвях. Ужасом был полон его живот. Ужас распирал изнутри его горло.
На краю поляны Висли увидел чужого пса. Точнее, не увидел, а угадал. Пес был темным, и контуры его тела едва выделялись среди других теней ночи. Зато глаза — красные, ярче свежей крови, — смотрели прямо на Висли.
Красноглазый был не из тех, кого вислоухий привычно боялся, кто был сильнее и вынуждал уступать дорогу. Красноглазый вообще не был зверем в понимании Висли: у незнакомого пса не было запаха. Нет, запах был, но это был не животный запах, а запах гари, обгоревшего дерева и прожженной земли.
Вислоухий попытался справиться с ужасом: оскалился и зарычал. Но красноглазый поднялся и двинулся на него — медленно и уверенно. Язык у него был влажный, и с него стекали крупные капли слюны. Висли попятился. Драка была невозможна. Следовало бежать. Скаля зубы, он стал отступать. Выискивая момент для прыжка в сторону, Висли чуть повернулся и тут же понял, что путь направо отрезан. Там тоже двигалась тень и светились красным глаза. А слева — еще две тени!
Вислоухий резко развернулся и бросился между тенями: бежать, бежать, бежать!
Он много раз преследовал дичь. Он много раз убегал. Но не так, не так! Красноглазые гнали его сквозь лес, не давая свернуть. Висли, умевший бегать, задыхался от страха.
Впереди показалась плешь.
Эти мертвые пятна на теле Леса Висли всегда обходил стороной. Так делал всякий зверь, так делала всякая птица, и даже мелкие склизкие твари никогда не решались приблизиться к пятнам вплотную. Но красноглазые гнали его прямо туда.
Висли хотел свернуть — его укусили. Он метнулся в другую сторону — его опять наказали. Он метался от тени к тени, не в силах прорвать кольцо.
Его безжалостно рвали, шерсть его пропиталась кровью, и он наконец уступил отчаянию и боли.
С жалобным визгом Висли ринулся в черную середину. Что-то горячее, злобное ударило его в лоб, а потом его стала мучить глухая черная тьма. Тьма выкручивала ему жилы, иссушала плоть, выжигала нутро, оставляя лишь память об ужасе перед тем человеком: «Ишь, присосался! Пусть Придурок утопит!», «Давай, застрели его!»
А потом липкий страх, разлитый по жилам, стал замерзать, как вода на морозе, наполняя то, что осталось, ледяной жгучей ненавистью — к человеку вообще. Ненависть требовала утоления: нужно убить человека. И тогда станет легче — ненадолго, но легче.
…В предрассветной тьме красноглазые псы появились на вершине лесного холма. Они подняли морды к Луне. У Луны — лицо человека. И потому она — враг, враг, излучающий свет. Но ее не достать.
Они выли до самой зари. Предчувствие Солнца заставило их искать убежища. И с восходом мертвая плешь поглотила пять собачьих теней.
Ви хотел растянуть удовольствие и старался бежать небыстро. Но ему приходилось сдерживать Рэ.
Рэ выгорел всего две Луны назад.
Мертвая плешь, где он обратился, образовалась чуть раньше. Но Лес в этом месте сильно сопротивлялся и стянул все зеленые силы, не давая своей новой ране увеличиваться в размерах. Плешь получилась гораздо меньше убитой лосихи — размером с трехмесячного лосенка. Однако Ба велел гнать Рэ именно к этому месту — раз они оказались неподалеку.
Ба съел уже восемь сердец, и узнал много слов, и умел посылать их из своей головы в голову Ви и других, а потому он был главным.
Рэ почти не сопротивлялся: несмотря на свои размеры — он был намного крупнее Ви, — новый не мог похвастаться смелостью. Но он слишком быстро проскочил обжигающую черноту, и Ба подозревал, что новый получился недостаточно темным. Он, по сути, остался псом — хоть глаза его покраснели. Поэтому новый должен пройти испытание. И Рэ не позволили съесть ни одной буроедки в ожидании настоящей охоты.
Они напали на след одиночки к появлению третьей Луны. Человек был не очень сильным и безоружным. Он не стал бы сопротивляться. Убить красноглазого нелегко. Но в сумерках его тень становится слишком плотной и потому уязвимой. Правда, страх заставляет людей забыть, что они умеют стрелять. И до сих пор лишь один человек попробовал защищаться. Его все равно убили, но Ки на охоте был ранен и перед сменой светил едва дотащился до плеши.
Здесь же охота обещала быть легкой. Здесь любой красноглазый мог управиться в одиночку. И Ба отправил Рэ за добычей: пусть добудет первое сердце. А еще он отправил Ви: пусть присмотрит за Рэ, пусть покажет ему, как наслаждаться охотой.
Но Рэ горел нетерпением, и его раздражало, что Ви не дает ему прыгнуть. А Ви почти сразу понял: Рэ не важно внушать бегущему страх. Рэ желает скорее убить и поскорее напиться крови. Этот новый ничего не смыслит в охоте на человека!
Раздражение Рэ возрастало. Ви бежал впереди и мешал ему разогнаться. Человек, обессилев, упал. Теперь ничто не мешало сломать ему шею. Рэ опять попытался обогнать впереди бегущего и огрызнулся, и лязгнул зубами, когда тот прибавил ходу и не дал ему выйти вперед.
Ви рассердился: в отличие от полутемного, он уже съел три сердца и уже понимает слова. Ви внезапно остановился, развернулся и зарычал: пусть Рэ проявит нужное послушание. Но Рэ почему-то не обратил на это внимания: завыл, заметался, будто добыча от них ускользнула.
Ви сначала не понял, что заставило Рэ суетиться. А потом обнаружил: жертва исчезла. Миг назад человек прижимался к земле, захлебываясь от страха. И вдруг растворился — будто и не бывало.
Рэ увидел, что Ви замешкался, наконец обошел его и вцепился во что-то зубами. В ответ раздался ужасный крик. Рэ глухо рычал и урчал.
Ви испытал досаду: Рэ что-то увидел раньше. А все потому, что Ви должен воспитывать Рэ.
Вот оно что! Человек забился в нору песочника. Нора, как назло, оказалась свободной — песочник, видимо, тоже отправился на охоту. Убежище зверя было не очень большим, но то, что делало жертву слабой и уязвимой, на этот раз оказалось спасительным: нора вместила ее. Вместила почти целиком. Но человек не успел втянуть ноги. И Рэ отгрыз ему обе ступни.
Человек задыхался от крика, но все же нашел в себе силы, вдавившись глубже в укрытие, заложить отверстие камнем. Рэ позволил ему это сделать: ведь перед ним уже был кусок, вкусный, кровоточащий. И он, давясь и урча, пожирал человечью плоть так же, как пожирал пойманных буроедок. Рэ наплевать, что ему не досталось сердце!
Ви захлестнуло негодование. Негодование подстегивалось неудачей. Они упустили добычу — легкую и безопасную! И Ба, возможно, захочет их наказать.
Как этот глупый Рэ смел отъесть человеку ступни! Он должен был ухватить его за ногу — крепко, но осторожно — и вытащить из укрытия. И добраться до сердца. Тогда бы и Ви пригодился. Но Рэ одолела жадность, низкая жадность бродячего пса. Голодное брюхо для Рэ важнее Высокой Охоты.
Нет, Ба не напрасно послал его с полутемным. Ба сразу понял, что Рэ никуда не годится.
Рэ был слишком занят едой. Он не мог ожидать, что Ви прыгнет сверху и ударом лапы свернет ему шею. А затем Ви сделал все так, как учил его Ба: он выел сердце Рэ и отгрыз ему голову. Голову он дотащил до ближайшего пня и бросил. Охота на человека не может служить желудку.
Глава вторая
Лосиха была меченой — с белым пятнышком на лбу.
Барлт не мог этого не заметить, когда она выскочила на него. Но думать об этом не стал. Им владел Дух охоты. Барлет довольно долго томился в засаде и теперь, завидев зверя, дрожал от нетерпения: еще чуть-чуть… Ближе… Ближе…
— Ату ее! Пшел! — он гикнул, махнул Коварду и помчался наперерез.
Ковард послушался. Значит, не видел? Иначе… мог бы сглупить…
— Зараза!
Лосиха, уходя от погони, неожиданно развернулась и побежала совсем не в ту сторону, где ее поджидала ловушка, — не в сторону зарослей, а к окраине Леса, где в просветах между деревьями виднелся луг. Теперь она была ближе к Коварду. Совсем близко от Коварда.
— Стреляй!
Ковард вдруг осадил коня. Значит, увидел. Идиот! Не зря Барлет всегда его недолюбливал.
— Стреляй! Упустим! — Барлет пришпорил коня, пытаясь нагнать лосиху.
Ковард скакал за ним и что-то громко кричал. На открытом месте слова сносило ветром. И Барлет был этому рад. Он не желает слышать. И выстрелит сам. Глупый зверь! На лугу попасть в него будет легче. Барлет вскинул арбалет, прицелился и выстрелил. И тут до него донеслось:
— Часы! Часы!
Что-то внутри Барлета дернулось: вот куда стремилась лосиха. Солнечные часы! Святое место кейрэков, прибежище всех обреченных… Но лосиха не человек, а тупое животное. Барлет подстрелил ее, но подстрелил до того, как лосиха переступила черту заветного круга. Он ведь раньше попал? Тьфу, мелкие Духи! Зачем ему думать об этом — попал он до или после?
Они доскакали до часов и остановились. Лосиха с трудом подняла голову, попыталась подняться и рухнула снова. Лужа крови под ней становилась все больше и больше.
— Это часы кейрэков, — Ковард выдохнул, а не сказал.
— Добей ее.
— Место отсчета солнечных лет.
— Старье. Часы служили во время Белого Солнца. Уже три затмения, как Солнце стало цветным. Добей, говорю.
— В заповедном месте запрещено убивать.
— Узкоглазым запрещено, а большеглазым — плевать, — Барлет нехорошо усмехнулся. — Добей, говорю. Все равно подохнет.
Ковард медлил и хмурился.
«Ему неприятно смотреть на раненую лосиху в центре священного круга. Подумайте, какой нежный!» Барлет решил подыграть:
— Видишь, мучается скотина.
Ковард ответил тихо:
— Не надо было стрелять. Я же предупреждал!..
— Я тебя не расслышал.
Барлет сплюнул сквозь зубы, приладил стрелу и выстрелил. Лосиха дернулась и замерла.
— Вот так поступают охотники, а не слюнтяи! — Барлет опустил арбалет и натянул поводья. Конь вдруг заржал, заартачился, закрутился на месте. Краем глаза Барлет увидел, что Ковард испуганно спешился. Что это с ним? Додумать он не успел — и вылетел из седла. Конь, сбросивший седока, как безумный помчался к Лесу. Барлет не успел вскочить, как его сшибло на землю; спину обдало жаром.
— Барлет! Скорее — туда! — Ковард схватил его за руку и тащил за собой.
На этот раз Барлет подчинился. Они забились под куст. Ковард был очень бледен:
— Смотри!
Место, де Барлет застрелил лосиху, полыхало. В пламени то и дело проявлялась звериная тень.
— Красный Дух. Выедает землю. Выедает лесную плоть! — Ковард стучал зубами и с трудом выдавливал из себя слова.
— Красный Дух — лесной властелин. Он делает то, что хочет, — Барлет попытался взять себя в руки. Так вот как это бывает! Это не уличные забавы на празднике красноголовых.
Барлет и Ковард сидели, прижавшись друг к другу (позже Барлет с трудом мог себе это представить), и завороженно следили за огненной пляской.
Огонь хотел захватить как можно больше травы и кустов. Он покушался и на деревья: жадно и злобно лизал их подошвы, обжигая кору, старался забраться повыше. Но Лес вступил с ним в противоборство — всеми своими запасами зеленой прохлады. Тучи стянулись к месту лесного пожара. Полил дождь. В мгновение ока все вокруг стало мокрым. Но Ковард, поеживаясь от струй, стекающих по спине, облегченно вздохнул: пожару не разрастись.
Огонь, шипя, огрызаясь, вынужден был отступить. В самом центре, однако, там, где упала лосиха, он казался неукротимым. Капли не долетали туда, разбиваясь о невидимую преграду, и огонь плясал до тех пор, пока Красный Дух не насытился.
Наконец все стихло.
Барлет рывком поднялся на ноги. Вода из складок одежды пролилась ему в сапоги.
— Вонища, мелкие Духи! Пойдем. Я хочу посмотреть.
Ковард взглянул на Барлета с сомнением.
— Может, он еще там? Он хотел нас убить!
Барлет нахмурился и двинулся к месту, где упала лосиха. Охотник не может бояться Красного Духа. А Красный Дух не может, не должен убить охотника. Охотники почитают его превыше всего на свете.
— Считай, я принес ему жертву.
Ковард нехотя последовал за Барлетом. Но тот, слава Духам, не решился подойти совсем близко. Пятно, рожденное пляской Огня, слишком черное и слишком гладкое, без всяких признаков обгоревшей травы или лосиных костей, пахло едкой гарью и походило на черную пасть неведомого животного, притаившегося в земле.
Ковард поежился.
— Это мертвая плешь, — он говорил совсем тихо. — Здесь рождаются плешеродцы.
— Откуда ты знаешь?
— Так рассказывают предания.
Барлет сплюнул:
— Ты слишком много знаешь. Слишком много глупостей. Пойдем искать лошадей.
«Меченая лосиха… могла бы родить лосенка — белого лосенка, первого за минувший лунный период», — Барлет тряхнул головой. Ему нет до этого дела — до всех этих белых лосей. Лось — добыча охотника. Мясо, рога и шкура, и не больше того. Не больше. Это все из-за Коварда. Он напичкан кейрэкскими бреднями. Говорят, кейрэки могут путать чужие мысли… Но Ковард-то не кейрэк! Он — из рода Моховника. На Лосином острове это самый старый род большеглазых охотников. Даже Скулоны уступают им в древности родословной. Предки Моховника жили здесь еще при кейрэках, когда край назывался не островом, а Долиной Лосей. Может, в этом все дело. Может, прабабка Коварда путалась с узкоглазыми. Вон, взглянуть на Коварда сбоку — так его глаза узковаты.
Ковард не дал Барлету насладиться приятными мыслями:
— Мы в третий раз возвращаемся на то же самое место.
— Мелкие Духи! Возьмем правее. Давай рискнем без тропы.
Они двинулись напрямик, через кусты. Но кто-то невидимый сдвинул знакомые тропы и спутал все ориентиры. Барлет ругался без передышки. Из-под копыт лошадей то и дело прыскали буроедки. Казалось, весь лес наполнился сумасшедшими буроедками: они забыли, что нужно прятаться в норах. Птицы целыми стаями набрасывались на добычу, а потом долго кружили в воздухе, наполняя лес растерянным криком. Некоторые разжимали когти, и буроедки падали вниз. Одна свалилась Барлету на шляпу. Он брезгливо стряхнул ее.
— Что это с ними? С ума посходили?
— Они не могут найти дорогу в гнезда. Как мы…
— Чушь! — Пожалуй, с Коварда станется, и он заявит, что все это из-за Барлета: «Я же тебе говори-и-ил: священное место кейрэков…» Еще чуть-чуть, и Барлет, пожалуй, в это поверит. Нет, так продолжаться не может. Если они почему-то сбились с дороги, нужно заночевать прямо тут, где они оказались. А утром, с новыми силами, тронуться в путь.
— Все. Хватит. Совсем стемнело. Можно свернуть себе шею.
Ковард не возражал. Он выглядел слишком усталым. Они спутали лошадей. Барлет решил развести костер. Но Ковард вдруг возразил:
— Не надо.
— Ты спятил?
— Не надо! — Ковард не смотрел на Барлета, но в его голосе проявилась неожиданная настойчивость.
— Ковард, ты идиот. Хочешь, чтоб нас сожрали?
— На сегодня довольно огня. Мало ли что… Лес может не выдержать. Лучше просто забраться повыше.
Барлет попробовал разозлиться — опять эти бредни! — но не сумел. Что-то мешало ему настаивать на своем. Он помочился на слабый огонь, и, когда тот зашипел и умер, полез на дерево следом за Ковардом. Они устроились в развилках ветвей. «Не охотнички — древуны! Хорошо, что никто не видит», — Барлет плюнул, пытаясь попасть в костровище. Плевок долетел, обожженное полено в ответ зашипело, доставив Барлету маленькое удовольствие. Он взглянул на Коварда. Тот уже засыпал.
— Эй, Ковард, постой, не дрыхни. Если спросят, что сталось с лосихой, мы ее упустили. Понял?
— Лосиха была меченой. Она могла бы родить белого лосенка.
Барлет снова плюнул на землю и закрыл глаза.
Ковард скакал за лосихой. Лосиха была меченой, вся в белых пятнах. Они светились на солнце. Потом Ковард увидел Барлета. Он точно знал, что это Барлет, хотя тот походил на крупного пса. Коварду стало страшно.
— Барлет, что с тобой?
Барлет не ответил. Он несся большими прыжками, догоняя лосиху, и Ковард знал, что не сможет ему помешать. Но старался не отставать. Он видел: Барлет приготовился прыгнуть. Лосиха вдруг повернулась и сказала голосом матери:
— Я вышла замуж за человека, помнящего про Кейрэ, — не за убийцу лосей. Теперь в Долине Лосей не родится белый лосенок. Зато на Лосином острове появятся плешеродцы — охотники за человечиной.
Барлет в ответ оскалился и зарычал, и Ковард увидел с ужасом: он прыгает не на лосиху. Это же Найя, Найя! Как она здесь оказалась?
Крик подхватил его и вышвырнул вон из сна. Ковард, весь мокрый от пота, разлепляя глаза, безуспешно пытался понять: кто кричал в его сне — он сам или Найя? Будто это имело значение.
— Эй, Ковард, ты спятил? Не могу до тебя докричаться. Слезай! Быстро, быстро давай! Вон наши. Вышли сюда.
Они едва успели спуститься на землю, когда появились охотники.
— Барлет! Ну наконец-то! Мы думали, вы потерялись. Боялись, вы не вернетесь. — Брон облегченно вздохнул. — Ночка была — та еще! Мелкие Духи сбесились.
— Все целы? — Барлет оглядел охотников.
— Ну-у… Как сказать… Крог куда-то пропал. Отправился вслед за вами.
— Боюсь, что Крог уже не вернется.
— Мирче! Достал, старый ворон! — Брон огрызнулся и обернулся к Барлету. — Каркал всю смену светил. Все твердил про мертвую плешь. Будто бы этой ночью появилась новая плешь и стянула к себе все тропы. А здесь отродясь плеши не было. Так куда вы запропастились?
Барлет придумывал отговорки. Ковард старался не слушать. Очень зудело плечо: все-таки он обжёгся. Но главное было не в этом: ночной кошмар его так и не отпустил. Видно, Сьяна права, что считает его слишком мнительным. Найя уже большая. А Ковард, дай ему волю, так и носил бы ее на руках, не давая спуститься на землю.
— А, Ковард, сынок! Плохо выглядишь! Не иначе как плохо спал!
Ковард поморщился: только Мирче ему не хватало — с его мрачными предсказаниями.
Мирче был бессменным знахарем братства. Те, кто видел Мирче впервые, неизменно пугались: его неживые, выцветшие глаза смотрели куда-то мимо, будто что-то разглядывали вдали. На самом деле знахарь был слеп и это делало странным его лицо.
Но при полной своей слепоте Мирче безошибочно различал окружающих и прекрасно ездил верхом. Он звал свою лошадь Ласточкой. Она была мохноногая и необычной масти — бежевая, в светлых пятнах. Барлет и другие охотники считали ее отвратительной. Но Мирче с ней не расставался. Посмотреть — так роднее Ласточки никого у знахаря не было. И все давно устали потешаться над этим.
Были те, кто считал, что знахарь вовсе не слеп, он на самом деле все видит, и пытались испытывать Мирче. Но Мирче в ответ только смеялся:
— Зачем человеку лишнее? У меня есть уши и нос. Я нюхаю, слушаю, чую.
За спиной у знахаря что только не говорили! Будто Мирче сто лунных лет и он жил при кейрэках. Что раньше он был охотником — только очень давно, когда не охотились на лосей. Что Мирче и не знахарь вовсе, а настоящий колдун, потому и живет так долго и видит без помощи глаз. А колдовать на Лосином острове запрещено законом.
Ковард в это не верил. Мирче, конечно же, странный. Но он никакой не колдун. Он помогает охотникам справиться с синяками. Умело вправляет вывихи и ставит компрессы на раны. Это всего лишь искусство — никакое не колдовство.
Ковард редко смеялся над Мирче. А знахарь — видимо, в благодарность — выделял его из остальных и всегда старался пристроиться рядом с ним на привалах.
Ковард боялся, что пристрастие знахаря станет поводом для насмешек. Но Мирче цеплялся к нему, как репей. А Коварда подводило детское любопытство: откуда слепому известно, как выглядит Ковард, что делал, как спал и что видел во сне?
И на этот раз, как всегда, Мирче почти без труда втянул его в разговор.
— Сегодня мало кто спал спокойно.
— Верно. Но Ковард не просто спал плохо. Он видел страшный сон и до сих пор не очнулся. — В голосе Мирче слышалось беспокойство. Рука слепого легла Коварду на плечо — будто он хотел нащупать остатки дурного сна. — Что ты видел во сне, сынок?
— Я не запомнил.
Ковард оглянулся по сторонам — не увидел ли кто этих нежностей — и отстранился. Рука соскользнула. Получилось не очень вежливо.
— Мирче, мне надо идти.
— Подожди, подожди, сынок! Давай отойдем в сторонку. — Мирче вцепился в рукав Ковардовой куртки. — Помоги мне. Где нас не видно?
Ковард некстати подумал: у слепого сильные руки; и едва заметно вздохнул: отвязаться от Мирче, видимо, не удастся.
— А теперь посмотри на меня, сын Веренеи-садовницы!
Откуда такая торжественность? Мирче решил поиграть в церемонию посвящения? и не все ли равно, смотрит или не смотрит Ковард в лицо слепому? Мирче его не видит.
— Взгляни на меня, сын Моховника. Я совершенно слепой.
Кто-то об этом не знает?
— И я вот что хочу сказать… Сынок, не пора ли тебе все это бросить?
— Бросить что?
— Я слепой, сынок. Но меня не обманешь: вчера появилась новая плешь. Новая мертвая плешь. Значит, убили меченую лосиху. Это очень опасно. Это опасно для всех — для тебя, для твоей сестры.
— При чем тут моя сестра?
— Ковард, ты больше не должен охотиться на лосей.
И это говорит ему Мирче? Сколько Ковард помнит себя, знахарь не пропустил ни одной лосиной охоты.
— Я всего лишь свидетель.
Свидетель? Да кем этот знахарь себя воображает? Смотрителем Башни?
Мирче будто прочел его мысли:
— Кто-то должен считать лосей — чтобы однажды сказать: все, наступил предел.
— Мирче, о чем ты? Какой предел?
— Предел тому, что ты делаешь. Что делает каждый из нас. Тому, что делаем все мы. — Мирче снова тронул Коварда за рукав. — Что ты видел во сне, сынок?
Сильно ныло плечо. Коварда зазнобило, и он ответил грубо:
— Не твое дело, Мирче.
Глава третья
Ковард опаздывал. На целых две смены светил. Но это вовсе не значит, будто что-то случилось с Найей. Почему он решил? Да, погибла лосиха, меченая, с пятном. Он ничего не мог сделать. Появилась мертвая плешь. Это очень опасно, но вовсе не означает, будто что-то случилось с Найей.
Ковард весь взмок от пота. Казалось, что он не скачет, а бежит из последних сил — так колотится его сердце.
Скоро, совсем уже скоро он окажется дома. Усадьба — за тем поворотом. Найя встречает его. А может — устала встречать. Ведь он опоздал, опоздал — на целых две смены светил.
Ковард спешился возле крыльца и тут же увидел Сьяну — в темной накидке, с заплаканными глазами. Она стремительно бросилась вниз по ступенькам и припала к нему, слишком сильно прижалась: раньше она себе такого не позволяла. И не хотела его отпускать — не давала сделать ни шагу. Так что Коварду пришлось ее отстранить.
— Ковард! Твоя сестра… Лучше тебе не смотреть.
Ковард на мгновенье оцепенел — и будто бы снова провалился в тот страшный сон: «Значит, это кричала Найя!»
Он даже не удивился, когда увидел ее мраморное лицо, слипшиеся ресницы и ноги в сырых обмотках. Сьяна не пожалела тряпок, но кровь просачивалась через преграды.
— Ее нашли рано утром, почти у дороги. Она смогла доползти, — Сьяна всхлипнула. — Ковард, пойдем отсюда. Она тебя не увидит. А звуки, движения — все это лишняя боль…
— Это Ковард приехал? — Найя вдруг разлепила глаза, и шепот ее заставил Коварда встрепенуться.
Он вдруг сделался властным и расторопным. Он сам не признал бы свой голос — так твердо, неотменимо звучали его распоряжения: седлайте свежую лошадь; запрягайте возок, пусть движется следом.
— Что ты делаешь, Ковард? Ковард, остановись! Это безумство!
Сьяна пыталась его образумить: Найю нельзя везти, она не доедет до города. Ковард лишает сестру возможности умереть дома, в своей кровати, хочет подвергнуть ее новым приступам боли…
— Отойди!
Ковард укутал сестру в теплое одеяло и вынес на улицу.
В дороге его рука, которой он прижимал к себе Найю, совсем онемела: Ковард боялся лишних движений, боялся усилить чужую боль, дремавшую в складках свертка. А в пустой его голове тяжелым шаром билась одинокая мысль: «Не умрет… Не умрет, не умрет».
Сначала Ковард подчинялся единственному желанию — ехать. Куда-нибудь, где помогут. В большое селение. Но на развилке он повернул в сторону Главного Города. Нужен известный лекарь. Которому все под силу… Хорошо бы — сверхмастер… Но на Лосином острове такого лекаря нет. Этого звания много лет добивался Крутиклус.
Что ж! Он поедет к Крутиклусу.
Все-таки это имя. Это определенность. Крутиклус довольно давно заседает в Совете. Он известен среди охотников. Ковард невольно поморщился. Среди охотников Крутиклуса называли «наш шкурный друг». Было известно, что лекарь обожает подарки. Все его выступления на Совете в пользу охотников были щедро оплачены шкурами самых разных мастей.
Но это сейчас неважно. Крутиклус — известный лекарь. И его известность чем-то заслужена.
Да, Крутиклус сумеет помочь. Ковард очень попросит. Он скажет: «Я привез вам свою сестру — самое дорогое, что есть в поместье Моховника. В Лесу на нее напали какие-то дикие звери. Они отъели ей ноги. Сделайте что-нибудь! Очень прошу…»
— Важ, должен вас огорчить: девушка умирает. Удивительно, что она дожила до сих пор.
— Сделайте что-нибудь!
— Важ, боюсь, вы желаете невозможного.
Крутиклус глядел на Коварда с вежливым равнодушием. Он ведь сообщил охотнику об исходе событий? Чего же тот еще хочет? Может, охотник желает горячего чая? Перед тем, как покинуть дом?
Ковард должен уйти? Он проделал такой длинный путь. В пути он делился с сестрой своим желанием жить. Он надеялся. И он верит, что Найю можно спасти. Нет, не верит — он знает!
Пальцы Крутиклуса переплелись и заплясали на животе:
— Ужасные раны. Ужасные…
Ему приходилось лечить укусы. Но совсем не такие. Следы зубов очень странные… Волки?
— Может быть, волки.
— А может быть, не они… Да, ужасные раны. Пугающие на вид… Так что я хотел сказать?.. Охотнику нужно знать: это очень дорого стоит.
Ковард согласно кивнул.
Нет, охотник не понял. Лекарь сделает все, что может. Но это не означает, что девушка не умрет. А платить все равно придется. Ведь Крутиклус потратит время. И ему придется работать после вечернего чая: это всегда дороже.
Ковард опять кивнул.
Охотник понял условия?
Ковард на все согласен.
И у него есть деньги?
Он отдаст, сколько нужно.
Часть — монетами, а другая часть — непременно звериными шкурками. Среди шкур должна быть цельная шкура лося.
Лосиной шкуры не будет.
Читать бесплатно другие книги:
