Рай на заказ (сборник) Вербер Бернард

Я стиснул зубы.

– Должно быть, это амфетамины...

– Когда я их принимаю, то становлюсь очень спокойной.

– ...и какой-то транквилизатор.

– Мне плохо...

Она показала мне, как сильно у нее дрожат руки, потом начала корчиться, ожидая нового приступа.

– Что случилось после того, как ты вернулась к нему? – спросил я.

– Сначала все было хорошо. Он все время извинялся. Говорил, что я для него – все.

– Ну-ну.

– В первые дни он был очень внимателен. Подарил мне золотую цепочку.

– Цепь? Это о многом говорит...

– Все время говорил, что любит меня и готов ради меня умереть. Просто засыпал меня украшениями. Браслет... Тоже в виде цепи, из крупных золотых звеньев. Он, должно быть, обошелся ему в целое состояние. – Сивиллина прикусила губу, выражение ее лица изменилось. – Потом все обещания были забыты. Все началось сначала. Приступы ревности. Он запретил мне выходить из дому, говоря, что делает это ради нашей любви. Когда приходили его дети, он унижал меня у них на глазах. Он жестоко обращался со мной, как будто для того, чтобы доставить им удовольствие. И они на самом деле приходили от этого в восторг. Он говорил, что я животное, сумасшедшая, а моя мать – слабоумная идиотка. Он злобно хохотал, глядя, как я страдаю... – Ее подбородок задрожал, она закрыла глаза. – Потом он извинялся. И все повторялось. Если он видел, что я звоню по телефону, то выходил из себя. Это были дикие приступы ярости. Он избивал меня и запирал в кладовке. Или в моей комнате.

– И ты не пыталась защититься?

– Он сильный. А потом... он извинялся и твердил, что любит меня.

Утром она забралась в ванну, пустила очень горячую воду и просидела там несколько часов. Ее тело было покрыто следами ударов, кое-где были видны глубокие шрамы.

На следующий день в больнице у нее взяли кровь на анализ, чтобы определить, чем именно ее пичкали все это время.

Доктор вышел поговорить со мной:

– Эти вещества действительно вызывают очень сильное привыкание. Необходимо давать их ей, постепенно уменьшая дозировку. Нельзя сразу лишить ее этих препаратов.

Несколько дней Сивиллина находилась под наблюдением врачей. Затем я перевез ее к себе. По утрам я уходил, а Сивиллина сидела скорчившись на полу, спиной к зеркальной стенке шкафа. Взгляд ее блуждал где-то далеко. Вечером я возвращался. И находил ее на том же самом месте. Она не шевелилась. Ничего не ела. И не спала.

В конце концов я стал обращаться с ней как с ребенком. Я пытался шутить:

– Давай-ка ложку за папу, ложку... нет, не за маму... ложку за меня.

– Ладно, я буду есть, но только ради тебя. На самом деле я не хочу. Правда, я совсем не голодна.

Она не спала. Каждый раз, когда я просыпался ночью, я видел, что она сидит у себя на постели, глядя перед собой широко открытыми черными глазами.

– Спокойной ночи, Сивиллина.

– Спокойной ночи.

По вечерам она садилась передо мной и снова рассказывала о нем:

– Понимаешь, дело не только в женщинах. Он ненавидит все человечество. Если бы он мог убить всех, то был бы совершенно счастлив.

У меня пропало всякое желание возвращаться домой, к зомби, пребывавшей в состоянии, близком к прострации. Я засиживался в редакции, иногда работая до полуночи. Кое-кто из коллег начал беспокоиться. Я попытался объяснить им:

– Поймите, у нее никого нет. Если я не помогу ей, она окажется на улице.

– У тебя просто бзик какой-то – помогать другим, – сказал мой коллега Бастиан. – Отделайся от нее. Как гласит индийская пословица, каждому – свое дерьмо.

Я все хуже спал по ночам. В довершение всего опять начались ночные звонки специалиста по любви, который снова и снова угрожал:

«Я убью вас... Я знаю, вы меня слышите. Я скоро убью вас. Я знаю, что она у вас... Я скоро вас убью».

Чувствуя, что нахожусь на грани срыва, я решился позвонить матери Сивиллины. Она жила в Нормандии.

– Мадам, я думаю, вам пора позаботиться о дочери. Она находится в опасности, ей необходима помощь. Я ее бывший бойфренд и до сих пор делал все, что только в моих силах, чтобы помочь ей. Теперь ваша очередь.

И в подробностях, ничего не упуская, я рассказал ей всю историю и описал врача-теннисиста-друга-мэра-Парижа.

Мать Сивиллины, казалось, упала с облаков на землю. Мягким, довольно приятным голосом она поклялась, что ничего об этом не знала. На следующий день она приехала за дочерью, и я снова обрел утраченный покой. Нормальный сон по ночам. Моя квартира снова принадлежала мне.

Три месяца Сивиллина провела у родителей в Нормандии. То, что она находилась вдали от Парижа, несомненно, пошло ей на пользу. Фон Шварц продолжал забивать мой автоответчик сообщениями, но я стал отключать на ночь звук и больше не слышал его посланий.

Сивиллина регулярно звонила мне. Ей стало лучше, она набрала прежний вес, к ней вернулись аппетит и сон. Она горячо благодарила меня за то, что я спас ей жизнь.

– Без тебя я бы пропала, – повторяла она.

– Как у тебя отношения с матерью? – вдруг спросил я.

– Так себе. Но ей удается срываться на упреки не каждый раз, когда она говорит со мной, и я считаю, что это уже прогресс.

– Ты должна написать о том, что с тобой произошло. Это настолько выходит за рамки обыденного, что запросто может стать основой романа, – убеждал я ее. – Я верю в метаболизм! Искусство может превратить дерьмо в цветок.

– Теперь ты у нас стал поэтом?

– А ты станешь писателем.

– Не думаю, что я у меня получится.

Однако в ее голосе звучало что-то новое. Я продолжал настаивать:

– Прыгни в воду – и научишься плавать. Просто опиши то, что с тобой случилось: перечисли факты в хронологической последовательности. Не гонись за красотой повествования, просто рассказывай, описывай чувства, которые ты испытывала. Знаешь, Хичкок говорил: «Хорошая интрига держится на отрицательном персонаже. Именно он подчеркивает достоинства героя». Максимилиан – очень качественный злодей. Более того, поскольку он существует в реальности, то будет более сложным и многогранным, чем негодяи, порожденные воображением.

– Ты, наверно, прав. Но я пока не чувствую, что готова говорить о нем. И потом, все это настолько необычно, что никто не поверит, что это правда.

– Не важно, поверит кто-нибудь или нет. Важно, что твой опыт не пропадет. То, что ты расскажешь, заставит людей быть бдительными. Они подумают: «О! То, что происходит у меня с моим влюбленным психоаналитиком, очень похоже на жуткую историю Сивиллины» – и станут осторожнее. Может быть, ты спасешь кому-то жизнь. Подумай обо всех бедных девушках, которые думают, что больны спазмофилией, и попадают в руки максимилианов.

– Я очень хочу попробовать, но уверена, что у меня ничего не получится.

Это она сказала совершенно категорично.

– Я думаю, что у тебя есть писательский талант. Кроме того, перенесенные тобой испытания помогут тебе обрести уверенность. Знаешь знаменитый закон: «То, что не убивает, делает тебя сильнее»? Ты преодолела самую трудную часть пути, так обрати причиненное тебе зло на пользу себе и другим.

Следующие три месяца прошли без всяких новостей о Сивиллине. А потом она мне позвонила. Ее голос был нежным, а тон непреклонным.

– Я опять в Париже! Только не волнуйся, я нашла квартиру и больше не застряну у тебя.

Произнести следующую фразу ей стоило некоторого труда.

– Есть еще одна вещь... Последняя услуга, о которой я хочу тебя попросить...

– Помогу, если это в моих силах.

– Я обязательно должна забрать свои вещи у Максимилиана.

– Что?! Ты шутишь?! Ты что, так ничего и не поняла? С этим человеком просто опасно встречаться!

– У него мой паспорт, все мои документы, мой ноутбук. Мне действительно очень нужны мои вещи.

– Когда дом горит...

– Знаю... Но я изменилась, теперь я стала сильной. Кроме того, я обратилась за помощью к одному из моих лучших друзей, который знаком и с Максимилианом. Он выступил в качестве посредника и все устроил. Завтра Максимилиана не будет дома, он дежурит в больнице. Я все проверила. У меня остался ключ, я войду, соберу свои вещи, упакую их в спортивные сумки. Это займет совсем немного времени. Мне нужно только, чтобы ты помог перевезти сумки. Я не смогу с ними ехать на метро или ловить такси. Они слишком большие.

Я попытался подыскать подходящие слова:

– Это будет ошибкой. Чудовищной ошибкой.

– Пожалуйста. Помоги мне. Я больше никогда и ничего у тебя не попрошу. Но сейчас мне действительно без тебя не обойтись.

На следующий день я на своем маленьком «форде-фиесте» остановился перед османовским зданием, где жил всемирно известный специалист по спазмофилии.

– Я быстро, – заверила меня Сивиллина. – Сейчас спущусь с сумками. Не глуши мотор, я скоро вернусь.

Прошло полчаса, Сивиллины все не было. Я решил припарковать машину у тротуара и выключить мотор. Меня одолевали плохие предчувствия.

Я спросил у консьержа, где квартира доктора фон Шварца. Шестой этаж, направо.

Перешагивая через несколько ступенек, я поднялся по натертой воском деревянной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой. От лестницы пахло старым деревом и мастикой.

На шестом этаже я отыскал нужную дверь и тут же услышал за ней приглушенные крики и звуки ударов.

– Сивиллина! – закричал я.

Снова сдавленные вопли, потом раздался тонкий голос, который с трудом перекрывал шум борьбы:

– Уходи! Это западня! Он здесь!

Знаками препинания в ее словах служили звуки пощечин и крики.

– Отпустите ее! – заорал я сквозь дверь.

Внезапно мне в голову пришла идиотская идея: попытаться вышибить дверь. Идиотская потому, что дверь была бронированной и у меня не было шансов даже расшатать ее. Но я рассчитывал хотя бы отвлечь внимание буйного психиатра.

Я добился чего хотел. После второго – и весьма болезненного для меня – удара плечом Максимилиан закричал:

– Это он, а? Это твой клоун, а?

В этой ситуации в слове «клоун» было что-то сюрреалистическое.

– Эй, клоун, это ты?

– Оставь его, прошу тебя, не причиняй ему вреда! Он здесь ни при чем!

– Не причинять ему вреда? Как бы не так! – с издевкой произнес голос из-за двери.

На этот раз я отошел подальше, чтобы как следует разбежаться, пересек лестничную клетку и врезался в тяжелую створку. Раздался великолепный оглушительный треск.

– Эй! Мерзавец! Предупреждаю, если ты не прекратишь, я вызову полицию!

– Нет, нет, не трогай его, он ни при чем, – стонала Сивиллина, захлебываясь от рыданий.

– Отлично! Вызывай полицию! Это все наверняка их заинтересует! – отвечал я.

Я был в ярости и стал через равные промежутки времени кидаться на дверь, хотя мое плечо онемело от боли. Ведь считается, что повторяющиеся удары способны доконать самую крепкую конструкцию. Инженер Никола Тесла – один из тех, перед кем я преклоняюсь, – даже вывел соответствующее уравнение.

Через некоторое время шум встревожил соседей, которые с испугом следили за происходящим в приоткрытые двери своих квартир.

В этот момент на шестой этаж поднялись три парня в кожаных куртках. Они встали неподалеку от меня и стали наблюдать за происходящим. Я продолжал дубасить в дверь, нанося удары через равные промежутки времени.

Вдруг один из парней, очень высокий и широкий в плечах, с угрюмым лицом и серьгой-кольцом в ухе, подошел ко мне сзади, похлопал по плечу и спросил:

– А что вы, собственно, делаете?

– Послушайте, ситуация уже и так достаточно сложная, не стоит усугублять ее, – ответил я.

Тут парень вытащил удостоверение с трехцветной полосой по диагонали и безо всяких эмоций произнес:

– Полиция! Ваши документы, пожалуйста.

Я изучил предъявленное удостоверение и, успокоенный увиденным, протянул ему свой паспорт.

– За этой дверью один мерзавец избивает девушку, а я пытаюсь вытащить ее оттуда, – объяснил я.

Полицейский смерил меня взглядом и через некоторое время кивнул с таким видом, как будто ему каждый день попадаются люди, пытающиеся вышибить дверь ради спасения избиваемой девушки.

Он нажал на кнопку звонка:

– Полиция, откройте!

Через некоторое время из-за двери прозвучало:

– Прекрасно, я вас ждал! Я – доктор фон Шварц, близкий друг мэра. Заберите этого проходимца, я подаю на него заявление!

Затем послышался задыхающийся женский голос:

– Это ложь! Не трогайте его, он ни при чем!

– При чем, при чем! Сейчас ты увидишь, что будет с твоим клоуном! Арестуйте его, господа! Позже я подъеду в участок, чтобы заполнить необходимые бумаги.

– Откройте, полиция! – невозмутимо повторил парень в черной кожаной куртке.

– Я подаю заявление, это грабитель. Он только что взламывал мою дверь, чтобы напасть на меня.

Я пожал плечами с самым невинным видом и жестом показал, что не мог причинить никакого вреда толстой бронированной двери.

– Откройте, полиция!

– Я – близкий друг мэра, – раздраженно повторил голос из-за двери. – Арестуйте этого клоуна!

– Открывайте.

После длительного ожидания мы услышали звук открывающегося замка. Дверь приоткрылась, но ее все еще удерживала массивная цепочка. Передо мной возникло перекошенное от ярости лицо знаменитого доктора Максимилиана фон Шварца. Я слышал его свистящее дыхание.

– Я – член муниципального совета и близкий друг вашего шефа, – повторил знаток спазмофилии.

– Уберите цепочку.

Специалист в области любви указывал на меня трясущимся пальцем. Он дрожал, словно его знобило, и я подумал, что он наверняка принимает кокаин.

– Держите этого клоуна, он ОЧЕНЬ опасен! ОЧЕНЬ ОПАСЕН!

– Не беспокойтесь, мы его уже успокоили, – без тени улыбки заверил его полицейский и мягко взял меня за локоть.

– Значит, вы его арестовали! Тогда наденьте на него наручники – он опасен. Вы скоро посадите его в тюрьму? Напоминаю, я близкий друг мэра. Он будет вам признателен!

– Уберите цепочку!

В конце концов Максимилиан фон Шварц открыл дверь полностью, и я впервые увидел его во весь рост. Теперь он вовсе не был похож на Роберта Рэдфорда. Это был просто... очень низенький человечек. Вероятно, именно это и заставляло его так беситься. Ненависть ко всем, кто выше его ростом. Я подумал, что у него наверняка было трудное детство. Именно тогда он и воспылал лютой злобой ко всем остальным – те разглядывали его макушку, а он видел только их подбородки и ноздри. Став врачом, он получил власть над больными, а затем над женщинами. Вся его жизнь была посвящена мести. Синяя Борода в миниатюре.

За его спиной Сивиллина пыталась подняться на ноги. Ее волосы были растрепаны, платье разорвано.

Я чувствовал себя все хуже и хуже, оказавшись внутри фильма, персонажи которого казались какими-то неправдоподобными. Я страстно желал, чтобы эта история поскорее закончилась, чтобы уже наступил следующий день. Такое чувство обычно возникает, когда сидишь в кресле у зубного врача.

«У тебя просто бзик какой-то – помогать другим».

Вероятно, Бастиан был прав.

– Что здесь происходит? – флегматично поинтересовался полицейский.

– Девушка приехала забрать свои вещи. Она не знала, что этот господин поджидает ее внутри, – объяснил я. – Он стал избивать ее. А я попытался выбить дверь, чтобы вытащить ее из квартиры.

Полицейский повернулся к Сивиллине, вопросительно подняв бровь.

– Так все и было, – сказала она. – Это правда. Я вошла, он набросился на меня, и...

В этот момент коротышка подскочил к Сивиллине и крепко схватил ее за плечи. Пристально глядя ей в глаза, он стал отчетливо произносить следующие слова:

– НЕТ! Скажи им правду! Скажи, что это твой бывший любовник. Ты бросила его ради меня. Ты больше его не любишь. А этот клоун не смог вынести, что ты его бросила и что мы любим друг друга. Он явился сюда и попытался увести тебя, взломав мою дверь. Но ты любишь только меня. НИКОГО, КРОМЕ МЕНЯ. Я – ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ!

– Но...

– Скажи им, что любишь только меня и что наша любовь сильнее всего на свете, а его ты не хочешь видеть больше никогда. Ты хочешь, чтобы его посадили и чтобы он больше никогда не появлялся в нашей жизни. ПОТОМУ ЧТО ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ. Скажи им, как сильно ты меня любишь. Только меня. Никого, кроме меня. Больше никого!

– Но я... – всхлипнула она.

– Скажи им, что ты меня любишь! СКАЖИ ИМ, ЧТО ТЫ ЛЮБИШЬ ТОЛЬКО МЕНЯ. ТОЛЬКО МЕНЯ! ТОЛЬКО МЕНЯ! ТОЛЬКО МЕНЯ!

Сивиллина разрыдалась. Полицейский шагнул вперед:

– Мадмуазель, только вы можете разрешить эту ситуацию. Итак, кто из них говорит правду?

Я увидел смятение в красивых черных глазах Сивиллины. Она смотрела то на фон Шварца, то на меня.

– Я уже не знаю, – сказала она, опуская глаза.

– Что значит «вы уже не знаете»? – спросил полицейский. – Один из них совершенно точно лжет.

– Скажи им, что я говорю правду! – предложил ей психиатр, тряхнув за плечи.

– Да, да... Да.

– Что «да»? – снова спросил полицейский.

– Он говорит правду, – покорно произнесла Сивиллина.

– Скажи им, что любишь ТОЛЬКО меня, – требовал фон Шварц.

– Да, я люблю ТОЛЬКО тебя.

Я почувствовал, что дальнейшая судьба Сивиллины мне совершенно безразлична. У меня оставалось только одно страстное желание – оказаться где-нибудь подальше оттуда. В другом месте. И чтобы эта секунда уже превратилась в воспоминание, в анекдот, который потом можно будет рассказать друзьям. В историю из прошлого, в правдивости которой я сам буду сомневаться...

Неужели я был так глуп, что по собственной воле попал в эту ситуацию?

Слезы ручьями лились по щекам Сивиллины, она как заведенная бормотала: «Да, я люблю только тебя».

Казалось, кто-то поставил фильм на паузу.

Полицейский, которого, похоже, беспокоили только формальности; двое его коллег, бесстрастно стоявших позади него; заключение под стражу за то, что я хотел помочь Сивиллине, – этим наверняка все и кончится; перекошенное лицо и пена на губах уменьшенной копии Синей Бороды.

Я чувствовал себя страшно одиноким.

Выходит, что в реальной жизни нельзя быть героем, спасающим юных дев от опасности. Прекрасному принцу, роль которого я, как мне казалось, играл, оставалось лишь отправиться куда подальше, потому что принцесса выбрала Синюю Бороду, хоть и знала, что на стенах его пещеры на крючьях для мясных туш висят тела наивных девушек. Я сам себя обманул. Помочь другим невозможно. Можно лишь смотреть, как они следуют своим тернистым путем, подбадривая и убеждая держаться молодцом. Попробуете только вмешаться – и вас унесет неведомо куда.

И ни в коем случае не стоит ждать благодарности. Вероятно, за желание прийти на помощь нужно даже просить прощения.

Вдруг фильм снова пошел в нормальном режиме, и полицейский сказал:

– Я бы хотел увидеть и ваши документы, будьте добры.

Психиатр озадаченно уставился на него:

– Но я же уже объяснил! Я – близкий друг мэра. Просто позвоните ему, он подтвердит.

– Ваши документы. Таковы правила, месье. Одинаковые для всех.

Фон Шварц окинул полицейского взглядом, помедлил в нерешительности. Затем пожал плечами, убежденный, что победа все равно осталась за ним – ведь Сивиллина при свидетелях приняла его сторону.

– Не упускайте клоуна из виду! – напомнил специалист по любви, будто опасаясь, что я могу сбежать.

Психиатр повернулся к нам спиной и пошел по длинному коридору, направляясь в комнату, где, судя по всему, он оставил документы.

Полицейский, который до сих пор выглядел равнодушным к сценам, которые разыгрывались у него на глазах, схватил Сивиллину за руку и вытолкал нас из квартиры:

– Бегите. Мы постараемся его задержать!

Не пытаясь понять, что происходит, мы скатились вниз с шестого этажа. Из приоткрытых дверей на лестничных площадках торчали носы обитателей дома.

Мы влетели в мой «форд-фиесту», и я повернул ключ зажигания, чтобы поскорее убраться оттуда. Однако машине, похоже, до этого не было никакого дела. Я снова и снова поворачивал ключ, но все, чего я добился, – залил карбюратор бензином.

Тогда я вспомнил, чему учил меня отец: «Если автомобиль не заводится, подожди немного, прежде чем опять повернуть ключ в замке зажигания».

В зеркале заднего вида показался фон Шварц. Он был вне себя от ярости. Я едва успел заблокировать двери. Он пытался взломать машину, чтобы добраться до Сивиллины, которая начала завывать от ужаса. Психиатр молотил по корпусу машины, который, к сожалению, был гораздо тоньше, чем бронированная дверь его квартиры.

Я закрыл глаза и ждал целую секунду. Мысленно выключил звук и сделал глубокий вдох.

«Нужно действовать спокойно», – подумал я.

Не глядя ни на Сивиллину, ни на пропитанного кокаином карлика, бешено дергавшего ручку дверцы, я медленно повернул ключ в замке зажигания. Мотор заурчал.

Машина резко рванула влево и помчалась прочь. Опешив, психиатр выпустил дверцу, но тут же бросился вдогонку, понадеявшись, что я остановлюсь на красный свет. К счастью для меня, загорелся желтый, и я успел проскочить перекресток.

Я ехал быстро, я ехал долго. И молча.

Остановившись на Елисейских Полях, я открыл дверь и сказал Сивиллине:

– С этой секунды гарантийное обслуживание прекращается. Звонить мне теперь бесполезно, что бы с тобой ни случилось. Желаю тебе счастья. И советую больше не пытаться вернуть свои вещи. Полагаю, ни один из предметов, которых ты лишилась, не является действительно незаменимым. Впрочем, как и никто из людей. Вероятно, тебе лучше вернуться к матери в Нормандию.

Она опустила глаза:

– Знаю, я вела себя глупо. Но я тебя предупреждала. Я могу только тащить за собой в пропасть тех, кто мне помогает. Это мое проклятие.

Мы долго молчали. Наконец Сивиллина сказала:

– Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Ты спас мне жизнь. Я была бы рада видеться с тобой, но понимаю, что ты теперь вряд ли захочешь...

Я открыл дверцу, Сивиллина вылезла из машины и застыла у края тротуара. Я уехал, даже не посмотрев в зеркало заднего вида.

Пять лет спустя я узнал, что Сивиллина вышла замуж за журналиста, у которого было несколько титулов, замок и герб. Ее избранник был еще более раним, чем она, и потому пробудил в ней материнский инстинкт. Не решаясь больше жаловаться на душевные переживания, она отказалась от «поэтической» стороны своей натуры и посвятила жизнь спасению мужа от его собственных демонов.

Как-то вечером я увидел доктора Максимилиана фон Шварца в какой-то телепередаче. Его пригласили как специалиста по отношениям между полами и нервным расстройствам, характерным для девушек. Он шутил и мило улыбался. Или становился серьезным, рассказывая о трагедиях пациентов, не поддающихся лечению. Некоторые из его правдивых историй привели ведущего в восторг. Люди в студии слушали его с восхищением.

Я же видел искаженное от ярости лицо и брызги слюны, когда он вопил: «В тюрьму этого клоуна! Вы слышите, я – близкий друг мэра!»

Мне вспомнились слова Сивиллины: «Он ненавидит все человечество. Если бы он мог убить всех, то был бы совершенно счастлив».

На экране появилась надпись мелкими буквами, которая сообщала зрителям, что на экране «ДОКТОР МАКСИМИЛИАН ФОН ШВАРЦ, СПЕЦИАЛИСТ ПО ХИМИИ ЛЮБВИ».