Когда придет дождь Уорд Рейчел

Я охрип от крика.

– Ходила узнать насчет похорон.

Я чувствую, что куда-то проваливаюсь. Похороны! Как же я о них забыл?

Переступаю через валяющуюся в цветах сковородку и, стараясь не задеть цветов, подхожу к маме, беру у нее мешки и отношу на стол. На плите до сих пор шипит зажженная конфорка. Гриль тоже включен. Закрываю газ, выключаю гриль, потом открываю окно.

Мама продолжает стоять, отрешенно разглядывая кухню.

– Ты присядь, – предлагаю ей.

Мама бредет к столу, медленно садится.

– Пить хочешь? – спрашиваю.

Она кивает. Я хватаю чайник, иду к мойке и останавливаюсь. Мне боязно открыть кран. Глупость, конечно, но ничего не могу с собой поделать.

– Нет, не чай, – выручает меня мама и указывает на холодильник.

Я облегченно выдыхаю, ставлю чайник на разделочный стол, достаю из холодильника банку пива и протягиваю маме. Она качает банку в руках и почему-то не открывает. Я тянусь через стол и сам открываю банку.

– Спасибо. – Мама делает глоток. – Мне там надавали кучу бумажек. Посмотри.

Она открывает сумочку и достает пачку буклетов. «Когда умирает ребенок»… «Тяжелая утрата имеет свои преимущества»… «Путеводитель по Хейфилдскому кладбищу»… «Дети и похороны».

Я открываю один, начинаю читать. Мне становится тошно. Я захлопываю буклет и отодвигаю прочь.

– Значит, ты уже решила, как все будет?

Мама знает, о чем я спрашиваю, но отвечает не сразу. Молча кусает губы. Кажется, сейчас заплачет. Нет, сдержалась.

– Его кремируют и отдадут нам урну с пеплом. Урну мы хоронить не будем. Принесем ее домой.

– Кремируют? – переспрашиваю я.

Значит, его сожгут. Нет, это неправильно. В этом есть что-то… непоправимое.

– Да. Ты не возражаешь? Карл, я не знала, что делать. Я должна была принять решение. Но если ты не рад, можем отказаться от кремации.

«Рад». Слово, будто пепел, забивает мне рот.

– Я, наверное, не так сказала. Какая тут радость, – спохватывается мама. – Я не хотела… не хотела…

Ее глаза полны слез.

– Все нормально. – Я пытаюсь не допустить новых рыданий. – Как ты сказала, так и будет. Мы это сделаем.

– Хорошо. В следующий вторник… Похороны.

Она рассеянно водит рукой по глянцевой поверхности буклета.

– Ты не поверишь, как все дорого. Служащая похоронного бюро сказала, что за Роба нужно заплатить половину, потому что ему всего семнадцать… было семнадцать… А до пяти лет – вообще бесплатно.

Мне нечего сказать. Мамины слова повисают в воздухе. Пока я думаю над ответом, звонит мобильник. Мама испуганно смотрит на меня.

– Мам, это твой, – объясняю я. – Он у тебя в сумке?

– Кто звонит? – спрашивает она, словно я знаю.

– Мама, это твой мобильник.

– Возьми сам. Я… я не могу.

Она достает из сумочки телефон и протягивает мне. Вместо цифр слова «Номер неизвестен». Я нажимаю зеленую кнопку и отвечаю.

Звонит полисменша, с которой я сегодня уже встречался. У меня душа уходит в пятки.

Ее зовут Салли Андервуд. Ее чин – констебль. Она хочет поговорить с мамой, но мама отчаянно мотает головой.

– Извините, сейчас она не может подойти к телефону.

– Но ведь она где-то рядом? Она дома?

– Да.

– Удобно, если мы с коллегой заглянем к вам минут через пятнадцать?

– Да, – отвечаю я.

На самом деле я очень сомневаюсь насчет «удобно». Я ведь даже не посоветовался с мамой. Но интуитивно почувствовал: отвечу «нет», будет еще хуже.

Салли Андервуд отключается.

– Кто звонил? – спрашивает мама.

– Старина Билл[2].

Мама крепко стискивает зубы и выпячивает подбородок.

– Они хотят прийти через пятнадцать минут. Поговорить со мной. Одну из них… женщину… я сегодня уже видел. На улице.

Мама смотрит на стол. Ее рука комкает буклет, где расписаны преимущества тяжелой утраты. Вряд ли мама сознает свои действия.

– Мама, в чем дело? Почему ты не захотела ответить на звонок?

– Однажды они уже позвонили, – тихо объясняет она. – Полиция. Позвонили и сказали, что Роб… попал в беду. Я не успела спросить, что за беда, как в паб кто-то вбежал и сообщил, что он мертв, а тебя повезли в больницу.

– Мама, мне очень жаль. Честное слово, мне очень жаль.

Я сейчас извиняюсь за то, в чем не виноват. Совсем как полисменша Салли.

Пятнадцать минут. Она явится к нам через пятнадцать минут. Я смотрю на пол. Сковородка со сгоревшей фасолью. Угольные ломти хлеба. Обожженные цветы. Расплавленный пластик. Вспоминаю о пустых банках, разбросанных вокруг дивана. Нельзя, чтобы полицейские все это увидели.

– Мам, они же скоро придут. Давай немного приберемся.

Я хватаю сковородку и убираю в шкаф. Сгоревший хлеб выбрасываю в мусорное ведро, собираю цветы.

– Мам, может, ты уберешь пустые банки в гостиной? А я в кухне пол помою. Где ведро?

– Под раковиной, – отвечает она, не двигаясь.

Из шкафчика под мойкой я достаю пластмассовое ведерко, тряпку и бутылку чистящего средства «Флэш».

Ставлю ведерко в мойку, брызгаю в него «Флэшем». Открываю оба крана. Вода с шумом льется в ведерко, шапка пены быстро дорастает до края. Меня охватывает страх. Да что такое со мной? Это всего-навсего вода. Возьми себя в руки!

Бегу в гостиную, быстро собираю пустые банки. Когда возвращаюсь, ведерко почти наполнилось. Банки летят в мусор. Закрываю краны. Мама продолжает сидеть.

– Мам, пожалуйста…

Она смотрит, как я опускаю ведерко на пол и погружаю тряпку в пенистую воду. Вода холодная как лед. Отжимаю тряпку. В голове раздается пронзительный крик. Громкий. Болезненный. Как будто кто-то воткнул мне в ухо вязальную спицу и вытащил ее из другого уха.

Резко встряхиваю головой. Крик смолкает, но легче мне не становится.

Подвигаю ведерко, и вода выплескивается через край. Возле ведерка появляется лужица. Тянусь, чтобы вытереть ее, и чувствую: что-то сдавливает горло. Пытаюсь проглотить подступивший комок, но он поднимается, и вот уже мой рот полон холодной, зловонной жидкости. Распрямляюсь, бросаюсь к мойке и шумно выплевываю. У гадости вкус протухшей воды, глины и ила.

– Черт! – бормочу я, хватая ртом воздух.

– Что…

Мама наконец-то встает. Смотрит на коричневую лужицу возле сливного отверстия мойки. В лужице плавают комки слизи. Мама открывает кран, чтобы смыть дрянь.

– Прополощи рот.

Она говорит резко, но ее рука мягко водит мне между лопатками, двигаясь вверх-вниз. И сразу вспоминаются другие моменты, когда я стоял на коленях перед унитазом, выворачивался наизнанку, а меня ободряюще поглаживали по спине. Но тогда это была не мамина рука, а рука Роба.

Засовываю голову под кран, глотаю чистую воду, полощу рот, сплевываю.

«Я иду за тобой, Си».

Снова голос. Тот же, что и прежде. Совсем рядом.

Я выпрямляюсь.

– Ты слышала? – спрашиваю у мамы.

– Что?

– Голос.

Она непонимающе смотрит на меня.

– Я слышу только шум воды и твои отплевывания. Рот прополоскал?

Во рту еще остается слабый привкус гнили, прячущийся у основания зубов.

– Почти, – отвечаю я и снова засовываю голову под воду.

«Ты меня слышишь, братишка?»

Я смотрю на струящиеся каскады у моего лица и мельком что-то вижу. Островок неподвижности среди текущей воды. Он совсем близко, но я не могу понять, что это. Становится тревожно, и в то же время меня тянет к этому островку.

Звонок в дверь возвращает меня к реальности. Я закрываю кран. Мама опять застыла. Похоже, она не знает, как ей быть.

– Я открою, – предлагаю я.

И иду открывать, на ходу вытирая голову посудным полотенцем.

Разговор с полицейскими не клеится. В моей памяти сплошные провалы. В голове мешанина. Я не могу ответить даже на простые вопросы.

– Почему ты пошел на озеро?

– Без понятия.

– А что делал до того, как отправиться на озеро? Расскажи о том дне.

– Не помню.

– Что произошло в воде?

– Без понятия. Помню только… сильный дождь. Ливень. И гром с молнией.

– Когда спасатели тебя нашли, ты был в рубашке и школьных брюках. А Роб – только в плавках. Карл, почему ты купался в одежде?

– Без понятия. Извините. Я в самом деле ничего не помню.

– Карл, я должна задать тебе еще один вопрос. На теле Роба… на нем были ссадины и следы побоев. Ты знаешь, откуда они появились?

Костяшки моего кулака бьют по его голове. Он отодвигается, но тут же набрасывается на меня. Я отбиваюсь руками и ногами, но вода затрудняет и утяжеляет движения. Мне холодно. Очень холодно. Холод высасывает из меня силы. Я подгибаю ноги, стремясь отбиться пятками. Луплю его по чувствительным местам. Он вопит, но мне от него тоже достается.

– Ничего я не знаю.

У меня потеют ладони. Если воспоминания настоящие, тогда ссадины и следы побоев оставил я.

Мама сидит на краешке стула. Ее руки сомкнуты и зажаты между колен. Спина наклонена, плечи опущены. Вид у нее такой, будто она в приемной у зубного врача, а не в гостиной своего дома.

– Мальчишки всегда дерутся. Разве не так? – вставляет мама. – Природа у них такая.

Констебль Андервуд хмурится. Ее напарник подается вперед и спрашивает:

– Керри, а когда вы в последний раз видели их дерущимися?

Куда он клонит? Неужели считает меня причастным к синякам и царапинам? Или он знает? Но откуда?

Мама разглядывает свои руки.

– Они всегда так себя вели… Не знаю.

– Они дрались дома? В то утро? Или днем?

– Я не знаю. Утром я спала. А когда проснулась…

– Когда вы проснулись?

Возникает пауза. Полицейский решает, что нащупал нить к разгадке.

– …Я пошла в паб.

Мама возвращается в свою скорлупу. Снова опускает голову и плечи. Я стараюсь держаться спокойно.

Полицейский делает пометки в блокноте. Констебль Андервуд замечает под кофейным столиком пустую банку. А я не увидел ее, когда убирал. Черт! Ненавижу таких, как эта парочка в форме. Высматривающих. Осуждающих.

Андервуд снова поворачивается ко мне:

– Карл, ты можешь еще хоть что-то вспомнить?

– Там была девушка.

– Нейша Гупта, – подтверждает Андервуд.

– Подруга Роба, – бормочет мама. – Надо же, совсем забыла про нее.

Его подруга. Та, что с надутыми губками смотрит в камеру мобильника. Та, у которой лямка сползла с плеча… Прекратите ваши допросы! Хватит!

– Мы ее уже расспрашивали. Она… она очень потрясена случившимся.

– Еще бы ей не быть потрясенной, бедняжке, – замечает мама. – Что она казала? Что там произошло?

– Она не хотела говорить об этом. Конечно, для нее это болезненно. Сказала, что они втроем плавали, резвились и все было прекрасно, пока не изменилась погода. Начался жуткий дождь, и они потеряли друг друга из виду. Потом они с Карлом каким-то образом оказались рядом и поняли, что Роб исчез.

«Все было прекрасно, пока не изменилась погода… резвились…» Она им наврала. Мы с Робом дрались, вот что было на самом деле. Зачем Нейша солгала полицейским?

Мама глотает слюну. Пытается не заплакать при гостях.

– Карл, ты это помнишь? – спрашивает она меня. – Ты хоть что-то помнишь?

– Дождь помню. И все.

Я не намерен ничего рассказывать, пока не вспомню до мельчайших деталей случившееся на озере. Пока не восстановлю картину полностью.

– Тебе стоило бы поговорить с Нейшей, – говорит Андервуд. – Вдруг это поможет вспомнить?

Они с напарником собираются уходить. Мама спрашивает, что будет дальше. Констебль Андервуд отвечает, что они проведут дознание, чтобы выяснить обстоятельства смерти Роба. Коронер, занимавшийся вскрытием, работу закончил и передал тело Роба в морг похоронного бюро. Так что можно готовиться к похоронам. А дознание они проведут вскоре после похорон. Все это время констебль смотрит на меня, словно знает, что я недоговариваю. Потом просит: если я еще что-нибудь вспомню, обязательно ей сообщить. Наконец они уходят.

Когда за ними закрывается дверь, на меня наваливается дикая усталость. Мама прислоняется к спинке дивана, зажмуривается и громко вздыхает. Я пытаюсь последовать ее примеру. У меня тяжелеют руки и ноги, будто их придавили креслом. Но стоит закрыть глаза, я вижу лицо, глядящее на меня из раковины. И снова слышу голос: «Си, я иду».

Открываю глаза и резко выпрямляюсь. Мне нужно кому-то рассказать о том, что вспомнил. Снять с души камень. Тогда станет легче.

– Мам, ты не спишь?

Она слегка дергается. Приоткрывает глаза.

– Начинаю дремать.

– Мам, я помню больше.

Теперь мама открывает глаза по-настоящему и тоже садится прямо.

– Ты помнишь?

– Да, но немного. Мы дрались. В воде. Мы с Робом дрались.

Она хмурится.

– Из-за чего?

– Не помню.

Она снова шумно вздыхает и поднимает глаза к потолку.

– Вы вечно дрались. Вроде и не маленькие уже. Я устала вам повторять, чтобы головой думали.

– Мама, а вдруг я… вдруг я… – Мне не докончить фразу. – Мам, что, если…

Она понимает, о чем я. И точно так же не хочет этого слышать, как я – говорить. Мама подносит к губам указательный палец.

– Нет, – возражает она. – Нет, что ты. Это был несчастный случай. Именно так. Несчастный случай.

– Мама, я его слышу. Я его даже вижу.

Я почти уверен. Кому-то мои слова покажутся бредом, но это правда. Правда! Фигура под дождем, лицо в раковине, голос в моей голове – это все он. Роб.

Мама встает с дивана и усаживается на подлокотник моего кресла. Обнимает за плечи.

– Конечно, ты можешь его видеть и слышать, – говорит она. – Это вполне естественно. Ты столько пережил, Карл. Ты скорбишь о его смерти. Должно пройти время.

– Ты тоже его видишь?

– Везде, – отвечает она. – Он везде и всюду. Особенно здесь. Я все время жду, что хлопнет дверь и он войдет…

Мама вздыхает и стискивает мне плечо. Хочется верить, что присутствие Роба – это вполне нормальное явление. Потеря еще слишком свежа… В тишину гостиной врывается противный звук с кухни. Опять подтекающий кран. Плип, плип, плип. Капли ударяют по металлической поверхности мойки. Меня начинает мутить.

Глава 8

У себя в комнате я достаю мобильник Роба и набираю номер Нейши. Мы же были на озере втроем: Роб, Нейша и я. Мне необходимо узнать, что она помнит. Надеюсь с ее помощью заполнить разрывы в памяти.

Проходит гудков пять или шесть.

– Алло.

Девичий голос. Это она. Нейша. Я не слишком надеялся, что она ответит, и заранее не обдумал разговор с нею.

– Алло, – с трудом произношу я.

– Алло! Алло! Кто это? – у нее дрожит голос.

– Это Нейша? Нейша Гупта?

– Да. А с кем я говорю?

– Это я. Карл.

– Карл?

– Мне нужно с тобой поговорить. Мне нужно…

В динамике пищат короткие гудки. Она отключилась.

Снова набираю ее номер. Телефон гудит целую вечность, потом включается автоответчик.

«Привет! Это Нейша. Сейчас я не могу ответить на ваш звонок, поэтому оставьте сообщение после сигнала, и я вам обязательно перезвоню».

В конце слышится звук поцелуя. Я сразу вспоминаю ее надутые губки на снимке. Я думаю о ее голых плечах, о ее…

Раздается сигнал. Я вздрагиваю и начинаю сбивчиво говорить.

– Нейша, это снова я, Карл. Мне действительно нужно с тобой поговорить. Понимаешь, я ничего не помню. Не помню, как все было. Ты же там была. Ты единственная, кто может…

В динамике раздается шум, будто мобильник берут в руки. И я слышу голос Нейши.

– Карл, мне нечего тебе сказать. Оставь меня в покое. Больше не звони!

Телефон умолкает. Странно, даже коротких гудков нет. Только потрескивание и шум моего дыхания.

Одно я понял наверняка: она не желает со мной встречаться. Но почему? Что я ей сделал. Она сидела со мной в парке, довольная, грелась на солнце. Что произошло? Что изменилось?

Подозрение, начавшее меня одолевать, крепнет. Я помню, что дрался с Робом в воде. Я остался жив. Он погиб.

Я что, убил его?

Убил своего брата?

Может, поэтому Нейша меня ненавидит? Оттого так напугана?

Но ведь полицейским она говорила совсем другое. Сказала, что не знает, как Роб погиб. По ее словам, мы просто резвились в воде. Ничего не понимаю.

Я должен ее увидеть. Если окажется, что я… убийца, я должен знать, как все произошло. Причины нашей драки и прочее.

В гостиной нахожу телефонную книгу. Трясущимися пальцами листаю страницы. Ищу фамилию Гупта. В Кингслее указан только один адрес: Ривер-Террас, дом 8. Нахожу это место на карте города. Ее улица где-то между кварталом бунгало и фабрикой у моста. Запоминаю маршрут и вдруг вижу его. Весь путь от своего дома до дома Нейши. Я там уже был. Вспоминаю, как шел за Робом по пятам, стоял на дороге, смотрел на дом и на силуэты в окне… Меня обжигает волной ревности.

– А знаешь, братишка, то, что говорят про этих азиатских пташек, – правда. В их арсенале много разных штучек. Как же иначе? Не зря Камасутра появилась в их краях.

Передо мной встает лицо Нейши. Темно-карие глаза, полные губы. Я вижу их с предельной ясностью. Вспоминаю: было время, когда Нейша занимала все мои мысли. Я думал о ней, глотая пиво, думал, поднимаясь в комнату, думал, когда ложился на матрас, расстегивал ширинку и совал руки в трусы.

Чувства никуда не делись. Они по-прежнему живут во мне… Он меня оттолкнул. Я ему был больше не нужен. Я его ревновал, и ему это нравилось. Он меня дразнил. А я хотел ее и знал, что у нас с ней никогда ничего не будет, поскольку рядом был он. Он всегда был рядом. Старше, сильнее, наглее меня.

Из ванной доносится знакомое «плип, плип, плип». У меня волосы встают дыбом..

Какая чушь! Это всего лишь капающий кран.

Вскакиваю, иду в ванную. Заворачиваю кран. Крепко, до предела.

– Кончай свои шутки. Хватит! – почти кричу я.

– Ты что-то сказал? – из гостиной спрашивает мама.

– Тебе показалось. Я иду прогуляться.

Сбегаю по ступенькам. Она ждет меня в прихожей.

– Куда ты собрался?

– На улицу. Подышу свежим воздухом.

– Карл, не ходи. Скоро стемнеет.

В одной руке у нее банка пива. Другая поднесена ко рту. Опять грызла ногти. До самой мякоти. Почти до крови. Мама смотрит на меня, и я вдруг понимаю: ей не хочется оставаться одной.

– Мам, я недолго. Надо кое-кого повидать.

Она пожимает плечами.

– Я скоро вернусь. Обещаю.

Выхожу из дома, надвигаю капюшон куртки и пускаюсь в путь. Иду, глядя под ноги. Главное – не вляпаться в собачье дерьмо и не угодить в лужу. Быстро прохожу через луг. Начинается квартал бунгало. Капюшон заглушает голоса улицы. Сворачиваю в переулок. Теперь я слышу только собственное дыхание и биение сердца.

Впереди трое парней. Я слишком поздно их заметил. Теперь встречи не избежать. Они наверняка еще и подвыпившие.

Все трое старше и крупнее меня. На них новые спортивные костюмы и «найки». Стоят плечом к плечу, согнув руки в локтях и расставив ноги. Загораживают мне путь.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Оказаться как две капли воды похожей на девушку, умершую сто лет назад, – чем не сюжет для фильма уж...
Он – воин-полукровка с закрытой планеты, живущий в жестких рамках традиций и долга.Она – любимое дит...
Современная женщина должна многое успевать и при этом безупречно выглядеть. Одежда, обувь, аксессуар...
Читатель, открывший книгу Сергея Алексашенко, получает уникальную возможность – проверить справедлив...
Париж многолик, он неповторим, великолепен, загадочен, величествен, призрачен и прозрачен… Именно об...
Из глубины веков до нас дошла одна из древних гимнастических форм называвшаяся «Упражнения ткачей ше...