Волчья звезда Галина Мария

Он выглянул в окно и грустно сказал:

— Дождь идет.

— Вы что, — удивился Симон, — сговорились? Это самая важная новость за последнее время?

— Там не было дождей.

— Там много чего не было.

— Что ты читаешь? — спросил Винер, заглядывая в книгу из-за спины Симона.

— Вот, откопал в архиве. Пока у Оливии еще дойдут руки до подобной ерунды… ей и с документами возни хватает. Легенды Карпатских гор… что-то в этом роде.

— Интересно, — спросил Гидеон, — у местных до сих пор сохранились старые поверья?

— Частично сохранились. Большей частью, это разумеется, какая-то мешанина… Я записал кое-что, хочешь, прослушай…

— Ты зря ходишь в одиночку, — заметил Винер.

— Они меня боятся.

— Вот именно.

Винер заглянул ему через плечо и вслух прочел:

«Роковая тень нависла над бедной женщиной. Близилась ночь, и вампир в гробу начал шевелиться. Лишь благочестие и доброе сердце прекрасной Матильды могли бы спасти ее несчастного мужа, отравленного ядовитым дыханием Носферату. И она, прижимая к груди заветную ладанку, решилась на отважный поступок…»

— Любили они всякие ужасы, — пробормотал он.

— Чего же ты хочешь? — Симон с трудом подавил желание захлопнуть книгу. Когда кто-то читает у тебя из-за плеча то же, что и ты, кажется, будто он проник в твои мысли. Неприятно. — Мы же в Трансильвании.

— Ну, — сказал Гидеон, который проводил аэросъемку, — не совсем.

— По крайней мере, в месте, которое раньше было Трансильванией. Рельеф правда, здорово изменился.

— Как вы думаете, — спросил Винер, — почему Коменски не сворачивает работы? Все еще на что-то надеется?

Симон пожал плечами.

— Здесь, похоже, уже нет. Может быть, где-то…

— А ты? Тоже думаешь, где-то все-таки живут настоящие люди? Не эти дикари? Если так, почему они не подают о себе знать?

— Быть может, боятся…

— Нас? — удивился Винер.

— Почему нет? Мы прибыли издалека, с непонятными намерениями… боятся же нас местные.

— Это из-за легенд, — твердо сказал Винер. — Привыкли рассказывать друг другу всякие страсти. Одно и то же, из поколения в поколение, долгими зимними вечерами…

— Ладно, — вмешался Гидеон, — хватит травить байки. Пошли…

Из-за двери в столовую — массивной, резной двери, сохранившейся еще с прежних времен, украшенной сплетенными лозами и гроздьями винограда, — раздавались голоса и смех.

Винер укоризненно сказал:

— Ты опять опоздал.

— Мы опоздали, — возразил Симон.

Он открыл дверь в столовую, залитую мягким светом свечей

— А, — сказал Коменски, — вот и наши затворники. Как успехи, Симон?

Симон отодвинул тяжелый стул и подсел к, столу.

— Пока еще рано говорить, — пробормотал он, — посмотрим…

— Ты выходил на связь с Лагранжем? — обернулся к Гидеону Коменски.

— Да, — Гидеон пожал плечами.

— И что? Есть результаты?

Гидеон покачал головой.

— Амос, какие результаты? Столько времени прошло. Они отказались от поисков…

— Я понимаю, крупный город это что-то, — сказала Наташа. — Но, похоже, именно там-то и опасней всего оказалось. Такие города опасны. Верно, Симон?

— Не знаю, — сказал Симон, — пожалуй, да… во всяком случае, для местных жителей большая часть прежних поселений — запретные места.

— Возможно, из-за эпидемий, — сказал Винер. — Чем больше народу… все эти города стали одной сплошной группой риска… сами эпидемии со временем забылись, а суеверия остались.

— Да, — пробормотал Симон, — суеверия живучи.

— В архивах есть записи об эпидемии, — заметила Оливия, — от руки… похоже, когда все рухнуло, кто-то все же пытался вести дневник… но они какие-то путанные.

Симон взглянул на нее — ее волосы, подсвеченные светом свечи, окружали голову, точно золотистый нимб, но само лицо терялось в полумраке…

— Может, владелец? — предположил он.

— Нет… какая-то женщина… член семьи или… экскурсовод местный… у нее кто-то из близких остался в городе, а связь прервалась…

— Кстати, Винер, ты сделал посев? — спросил Коменски. — Сейчас-то что там творится? Мы не особенно бережемся, но если…

— Да сделал я… — отмахнулся Винер. — И я… и Хлебников… еще тогда… там все чисто. Будь что, ты бы первым узнал.

— А радиация?

— А что — радиация? Ты опять же не хуже меня знаешь, здесь, в этом регионе, радиация практически в норме. Ты же видел радиационные карты — ну, имеется большое пятно на юго-западе Франции.

— Какая это теперь Франция… — грустно сказала Наташа,

— Ну, на юго-западе того, что было Францией… Должно быть, взорвалась атомная станция… Там были тектонические подвижки… Но в общем, ничего из ряда вон… тут не случилось ничего такого, чем пугали футурологи, Амос… Ни ядерной войны, ни крупных катаклизмов… ничего… Просто… все рухнуло…

— В одночасье? — ехидно спросил Гидеон.

— Нет. Не в одночасье. Но довольно быстро. Судя по датировкам культурного слоя…

— Она то же пишет, — сказала Оливия, — женщина эта…

— А причины?

— Ни слова… Может, просто не до того было.

— Может, слишком ясно, — предположил Симон, — чего о них писать…

— Ладно, — сказал Коменски, — может, удастся все же отыскать что-то… Но мы отвлеклись. Я вот о чем — Улисс говорит, что пропали только люди… остальное все осталось на месте — приборы, оборудование… Ну, одним словом, это меня и тревожит.

— Предполагаешь худшее?

— Не знаю. Скорее, опасаюсь. Разумеется, могло случиться все, что угодно, но эту возможность тоже со счетов сбрасывать нельзя.

— А тамошние местные?

— А что — тамошние местные? Они не очень разговорчивы, знаешь ли…

— Не то, что твои, а Симон? — спросил Гидеон.

— Эти-то… да…

Он смолк, пододвигая себе тарелку. Все, что было извлечено из-под развалин музея — все, о чем мечталось в мире металла и пластика, в функциональном мире космических перелетов и дальних поселений, где есть только самое необходимое и ничего больше…

Все очищено, простерилизовано, приведено в порядок — фарфор и матовая патина серебра, в сиянии свечей отливающая розовым, хрупкое стекло бокалов на высоких ножках, которые так удобно ложатся в руку… лишь пища из синтезатора, бесформенной массой лежащая на тарелках разрушала ощущение подлинности.

Видно, Гидеон подумал о том же, потому что он сказал:

— Надо бы настоящую еду. Если уж…

Наташа, сидевшая от Симона по левую руку, вздрогнула:

— Не приведи Господи, — с коротким смехом проговорила она, — это же ужас! Грязь, навоз — они же навозом удобряют… Живое мясо.

— В том-то и дело, — назидательно проговорил Гидеон, вертя в пальцах вилку, — в том-то и дело! Мы слишком изнежены. Цивилизация еще не есть культура.

— Навоз на полях и скотобойни тоже не есть культура, — заметил Симон.

— Не скажи…

Симон принялся за еду под негромкую запись, которую аппаратура старательно воспроизводила с привезенного со звезд кристалла. Недоставало только музыкантов на хорах, хотя сами хоры сохранились — уходящая во тьму галерея под сводами зала.

— Мечтаешь припасть к истокам, Гидеон? — спросил он. — Простая, бесхитростная жизнь? Расскажи об этом местному старосте — он, кстати, сморкается на пол. А уж вонь в избе…

— Ох, — сказала Наташа, — пожалуйста…

— И все-таки, Симон, — обернулся к нему Коменски. — Я хотел бы знать… Симон пожал плечами.

— Ты был прав. Не могу сказать, что они совсем безнадежны, но… письменности у них нет, совершенно дикие суеверия… На любой чих разработан свой ритуал…

— Группа Лагранжа вплотную приступила к контактам, — заметил Гидеон. — Они, вроде, даже взялись кого-то учить…

— Я знаю, мне Улисс рассказывал. Они с Дианой притащили какую-то девчонку… вымыли и посадили за компьютер… Да еще стимулятор подключили… Сам Лагранж как раз был против — его измором взяли. А что от нее толку, от одной-то… Они там, на побережье, совсем дикие… Впрочем, что забавно, письменность у них сакральна, а вот навыки чтения сохранились.

— А результаты?

— Пока неясно. Диана еще на что-то надеется.

— Ладно, — вмешался Коменски, — Гидеон?

— А что — я? — неохотно ответил Гидеон. — Туземцы как туземцы. Впрочем, лично мне они симпатичны.

— Ты отлично понимаешь, о чем я тебя спрашиваю. Ты ведешь наблюдения с воздуха?

— Я повесил датчики — если они что-то засекут… мы это тут же узнаем. Либо группа Лагранжа…

— Подключись к наблюдениям, Наташа, ладно?

— А как же музей? — обиженно спросила Наташа. — Я же тебе говорила, я хочу устроить во внутренней галерее…

— В свободное время. Никуда он не убежит, твой музей.

Наташа замолчала и тоже уткнулась в тарелку. «Не очень-то радостный обед получился, — подумал Симон… — впрочем, так оно и идет — все хуже и хуже…»

— Так мы старались, — грустно заметила Оливия, — а тут все равно неуютно как-то…

— Уж очень долго здесь никто не жил, — сказал Симон, — в этом замке… И местные его избегают.

— Как ты думаешь, почему? Симон пожал плечами.

— Почему не поселились? Замок не так-то просто содержать… Его и протопить-то невозможно. Странно другое — почему они его не растащили по камешкам?

— Боятся, — сказала Наташа. — Как ты думаешь, кто тут когда-то жил? Граф Дракула!

— Кто? — удивился Винер.

— Ну, знаменитый вампир…

— Что? — заинтересовался Гидеон. — Неужто вправду?

— Да нет, разумеется, это они так туристов привлекали. Я нашла проспекты… На самом деле сюда лет за двадцать до всеобщего обвала вселился какой-то мелкий землевладелец, потомок прежних владельцев. И устроил тут музей с экскурсиями. И слухи распустил — для привлечения туристов.

— А местные, выходит, тоже поверили, — заметил Симон. — И до сих пор верят.

— Надо отдать ему должное, этому владельцу, — сказал Гидеон, — он вообще был человеком неглупым… Когда все начало рушиться, собрал все фамильные ценности и архивы, упаковал все и замуровал в подвале. Мои сервы…

— Твои сервы, — мрачно сказала Наташа, — все смазкой испачкали…

— Да ладно тебе…

— Кстати, — заметил Коменски, — насчет сер-вов… Ты их отключил? Не хотелось бы напугать местных.

— Да. Как правое крыло расчистили, так и отключил. Они в ангаре.

Разрушая иллюзию старины, неожиданно замигала красная лампочка на встроенном в стену пульте.

— Вот, — сказал Гидеон, — опять. Он неохотно встал из-за стола.

— Пустое же дело…

— Что там? — спросила Оливия.

— Датчики… Скорее всего, опять электромагнитная буря… Ладно, пойду, посмотрю.

— Аномалии? — спросил Коменски.

— Кто знает… Хочешь, сам посмотри…

— Ладно, — Коменски, в свою очередь поднялся из-за стола, — пошли.

— Мы хоть когда-нибудь пообедаем, как положено? — печально спросил Винер.

Гидеон нагнал его на выходе из лагеря; уже темнело, и с верхушек гор в седловину сполз туман — он клочьями висел на склонах, цепляясь за верхушки елей. Дорога здесь была разбитая, местами разрушенная осыпями, и Симон подумал, что на обратном пути придется пользоваться фонариком.

— Все-таки идешь? — спросил Гидеон.

— Да, — Симон пожал плечами. — Сегодня вечером будет какое-то необыкновенное зрелище.

— Какое? — заинтересовался Гидеон.

— Не знаю. Староста говорил.

— Я с тобой, — тут же сказал Гидеон.

— Ты же должен был наладить датчики поля, если мне память не изменяет.

— Там дел всего на пять минут… «Не упустит ничего из ряда вон выходящего, — подумал Симон, — такая уж у него натура». А вслух сказал:

— Пожалуйста. Мне-то что. Но Коменски будет недоволен.

— Не понимаю, что ему не нравится. За этим мы сюда и прибыли, верно? Симон вздохнул.

— Гидеон, — сказал он, — мы сюда прибыли вовсе не за этим. Коменски просто боится, что от этих контактов будет больше вреда, чем пользы.

Ты же знаешь…

— Но ты же ходишь туда?

— Я готов рискнуть. — Ах, ну да… ты же у нас этнограф…

— Какой я этнограф? Так, любитель.

«Все мы — любители, — подумал он, — вот в чем беда»…

Очередная осыпь преградила им дорогу. «Расчистить бы здесь все», — подумал Симон; обратно идти будет трудно — и не такая уж тут высота, а чуть что, и начинаешь задыхаться.

— Почему ты не берешь мобиль? — спросил Гидеон.

— Предпочитаю пешком. Менее официально, все такое…

— Боишься, что примут тебя за бога?

— Скорее, за нечисть. Нечистой силы они боятся.

— Да, — сказал Гидеон, — суеверны они до ужаса. Знаешь, до того, как мы сюда прибыли, я думал, что все эти этнографические рассказки — выдумка. Что-то вроде «Илиады».

— Никто из нас не был к этому готов, — отозвался Симон. — Нам еще повезло, что в архивах колонии была подобная литература. Должно быть, прихватили на всякий случай — когда улетали с Земли. Вдруг столкнутся с цивилизацией на низкой ступени развития…

— Забавно, — сказал Гидеон, — получилось все наоборот.

— Да, — кивнул Симон, — забавно. Дальше уж некуда.

Деревушка разместилась в крохотной долине меж двумя отрогами; горстка огоньков в надвигающейся ночи.

— И как им только не страшно, — поежился Гидеон.

— Страшно, — сказал Симон, — могу тебя уверить.

— Дикие звери тут есть?

— Говорят, есть. Но они боятся не столько их, сколько всякой нечисти. Оборотней…

Чем ближе они подходили, тем выше, казалось, вырастал огораживающий деревушку частокол — впрочем, он был скорее предназначен для защиты от зверей, чем от людей — Симон отвалил цеколду, просунув руку между бревнами.

Староста — кривоногий мужик с хитрыми глазами, встретил их на пороге своего дома, который, впрочем, ничем не отличался от остальных — низкая хижина, крытая соломой, с пристройкой-хлевом. Он со знанием дела потрогал пальцем лезвие принесенного Симоном очередного ножа.

— Хороший нож, — признал он неохотно. — Мы такие не делаем

Симон кивнул. Их изделия он уже видел, и как они делались — тоже; на излучине реки стояла одинокая кузня, где пускалось в переплавку все заржавевшие обломки былого величия; здесь, в горах, с культурным наследием предпочитали расправляться радикально.

— Заходите в дом, сударь, — великодушно произнес староста, — и друг ваш — тоже.

— Что ты будешь делать, когда синтезатор перестанет работать? — тихонько спросил Гидеон.

— Что мы все будем делать…

— Лемех мне нужен новый, — тем временем оживился староста.

— Ладно, — сказал Симон, — в следующий раз…

— Да вы проходите…

Симон вошел в избу. Низкое душное помещение пропиталось запахами кухни и хлева и еще каким-то всепроникающим кислым духом, вероятно от непропеченного теста. Крохотное окошко от дождя и ветра защищали стекла, но они были мутными, почти не пропускающими света. На потемневшем от времени столе горела масляная плошка.

— Ядвига! — крикнул староста, обращаясь куда-то во тьму.

Дверь, ведущая в пристройку, отворилась, и в избу вошла девушка, принеся с собой еще целую гамму запахов — навоза, прелого сена и мокрой овечьей шерсти. В руках она держала кринку с молоком. Бросая из-под низко надвинутого платка острые взгляды в сторону чужеземцев, она мелкими шажками приблизилась к столу, поставила кринку и вновь отступила. В тулупе и нескольких юбках она казалась бесформенной.

— Садитесь, гости дорогие, — ласково сказал староста, — угощайтесь… Ядвига!

Девушка вынесла на полотенце еще теплый каравай хлеба и начала нарезать его прямо на столе. Огромный зловещего вида нож был явно местного производства. «Куда наш-то дели?» — подумал Симон. Хлеб отваливался ломтями, по цвету напоминавшими глину. Гидеон, усевшийся на лавку рядом с Симоном, сделал непроизвольное глотательное движение.

— Ешь, — шепотом сказал Симон, — иначе ты их обидишь.

Он отломил кусок и начал его жевать. Кружек им не подали, пришлось отпить молока прямо из кринки.

— Пришли посмотреть на праздник? — староста явно был склонен поддерживать с могущественными гостями любезный разговор.

— Да, — сказал Симон, — если можно…

— Почему ж нельзя? Вот только лемех мне нужен новый.

— Я уже понял, — сказал Симон. — Что за праздник-то?

— Солнцеворот, — пояснил староста, несколько удивившись подобному неведению. И добавил: — Всю ночь гулять будут.

— В доме? — испуганно спросил Гидеон.

— Почему — в доме? Кто же в доме гуляет? Здесь и развернуться-то негде. Как вконец стемнеет, так и пойдем. Может, гости хотят отдохнуть немного — пока пляски не начались? Ядвига!

Ядвига подошла ближе, кинув очередной быстрый взгляд на гостей. Глаза ее в полутьме казались черными и блестящими. Встав рядом с Симоном, она начала разматывать один из бесчисленных платков, перетягивающих ей грудь.

— Нет-нет, — торопливо сказал Симон, — спасибо, хозяин. Мы лучше пойдем пройдемся.

— Ну, как хотите… — неопределенно ответил староста.

Ядвига, хихикнув, вновь замоталась в платок, ловко стянув его на спине узлом.

— Душно тут у вас что-то, — пробормотал Гидеон.

Симон пнул его под столом ногой, но хозяин охотно пояснил:

— Бабка болеет. Месяц уж, почитай, как слегла. Вот дух в избе и стоит…

Тут только Симон сообразил, что то, что он принял за бесформенную кучу тряпья, наваленную на лавку у стены, на деле было женщиной. Плоть ее настолько истончилась, что терялась под грудой плохо выделанных шкур.

— Что с ней? — спросил он.

— Что с ней может быть? Старость, известное дело.

Симон поколебался, потом нерешительно сказал:

— Я погляжу — может, можно ей чем-то помочь. У нас есть хорошие лекарства.

— От старости лекарств не бывает, — философски заметил хозяин, но великодушно добавил, — смотрите, коли охота.

— Я подожду во дворе, — вмешался Гидеон. Симон поморщился. На всякие игрушки его хватает, подумал он, а чуть доходит до дела…

— За ворота только не выходи, — сказал он, — мало ли…

— Ладно.

В углу, где лежала больная, дышать было и вовсе нечем — тут стоял тяжелый дух немытого и немощного тела, перебиваемый запахом испражнений и все той же неистребимой вонью сырых шкур.

Симон зажег фонарик и извлек из сумки полевую аптечку — хозяин и его дочь, прижавшись к противоположной стене, с интересом наблюдали за его действиями.

Старуха лежала неподвижно, но, приблизившись к больной, Симон с удивлением понял, что старуха в сознании — когда на лицо ей упал луч фонарика, она чуть пошевелилась. Однако сморщенные запавшие веки ее остались неподвижны.

Старуха была слепа.

— Давно она ослепла? — спросил он старосту.

— Давно, — сказал староста. — Почитай, лет двадцать… Молния в нее ударила. Небесный огонь.

Он осторожно начал разбирать груду шкур и тряпья — старуха, почуяв чужое прикосновение, худой, точно птичья лапка, рукой попыталась придержать край одеяла, но Симон мягко сказал:

— Не бойтесь…

— Я вас не боюсь, — неожиданно отчетливо проговорила старуха. — Зачем?

— Что — зачем? — несколько растерявшись спросил Симон.

— Зачем мне вас бояться? — голос у нее был тихий, чуть дребезжащий, но слова она выговаривала твердо и в голосе слышалась глубокая властность — такая властность накапливается за очень долгую жизнь. — Это вы должны бояться…

Симон извлек из аптечки портативный анализатор, который до сих пор не пришлось пустить в действие, и поднеся его к сморщенной костлявой руке, нажал на кнопку. Пока аппарат разлагал, выпаривал и спектроскопировал крохотную капельку крови, он молча смотрел на старуху. Потом спросил:

— Чего нам бояться?