Охотник на лис Томас Дэвид
Тренер Харт, который работал с Дэйвом, знал, что в следующем учебном году я буду бороться за его команду старшей школы Пало-Альто, и внимательно фиксировал мои успехи. Он также боролся со мной, и я десятки раз валил его на ковер.
Дэйв усердно вел дневник борца, и в этом дневнике было много заметок и наблюдений. Я стремился скопировать то, что делал Дэйв в последнем классе средней школы, поскольку думал (и продолжаю думать до сих пор), что путь к успеху в любом деле заключается в том, чтобы найти тех, кто уже добился успеха, и копировать то, что такие люди делают. Как и Дэйв, я решил превратить борьбу в профессиональное занятие.
Свою записную книжку я организовал по категориям движений или положений, в которых я оказывался перед выполнением приема или после его выполнения. Например, захват запястья противника – это движение. Но захват запястья и использование сделанного захвата для притягивания всей руки к одной ноге составляли одну связку движений, направленную на эту ногу. Я заметил, что у большинства борцов есть свойство делить атаки на три части – подготовку (выход в позицию), проход и завершение атаки.
Выход в позицию обычно выполняют кистями и руками, которыми противника ставят в положение, удобное для нападения и вывода его из равновесия. Такое положение открывает противника для атаки. Проникновение, которое часто называют рывком, – это собственно атака. Завершение – движение, венчающее связку движений, которая рассчитана на завоевание очков, а в идеале – на достижение победы.
Например, в основном движении вроде захвата руки моя подготовка заключалась в том, чтобы дать противнику возможность захватить мое правое запястье левой кистью. После чего я опускал запястье для того, чтобы рука противника оказалась в нужном мне положении. Затем я левой рукой сзади захватывал его трехглавую мышцу и отбрасывал его руку прямо в сторону, что срывало его захват. Я отбрасывал руку соперника так сильно, что она оказывалась в положении, почти горизонтальном по отношению к ковру, в результате чего верхнюю часть корпуса противника просто отбрасывало от меня.
Дело тут было не столько в проникновении. После того как я приводил руку противника в горизонтальное положение, я должен был включить бедра и сделать бросок, который и был моим проходом. А в завершение, после того как рука противника приведена в горизонтальное положение, я широко, как сеть, разводил руки, чтобы поймать все, что удастся поймать (обычно удавалось захватить обе ноги, но иногда в захват попадала одна нога противника). Делая проникающий шаг, я ставил ногу за левой ногой противника, ловил ее и делал подножку, одновременно нажимая левым плечом на его живот или пах. Подножка приводила к тому, что я или валил противника с ног, или вынуждал его падать навзничь на ковер.
В своей записной книжке я убрал стадию проникновения, поскольку проникновение было само собой разумеющимся, и превратил трехзвенный процесс в двухзвенный.
Если у какого-то приема не было названия, я придумывал ему.
Каждая страница моей записной книжки была посвящена одной связке движений. Примерами таких связок были захват одной ноги, захват двух ног, захват верхней части бедра, захват тела противника одной рукой сверху, а другой снизу, захват обеих рук противника сверху, бросок с захватом руки и шеи вперед и связка с забавным названием «вертушка». В начале страницы я писал название связки, а ниже перечислял все способы ее завершения. Они включали броски, опрокидывания и проходы. Я обнаружил семь базисных категорий завершения всех атак в ноги: отрыв от ковра, захват, выход в захват сзади, переход к другой связке, сваливание противника на бедро, удержание одной ноги противника и его сваливание на ковер и уклонение от такого же приема, проводимого противником. На обороте страницы я указывал контрприемы на каждую связку движений. Отдельные страницы были отведены разворотам, комбинациям укладывания противника на лопатки и выскальзываниям. На обороте обложки я перечислял приемы, позволявшие уменьшить психологическое давление, сохранять сосредоточенность и воспринимать реальность. Мой ум шестнадцатилетнего юнца изобрел все это ради того, чтобы как можно быстрее прогрессировать в борьбе.
Я изучал свою борцовскую записную книжку интенсивнее, чем большинство из моих школьных учебников, изучал до тех пор, пока не запомнил каждую из сделанных мною записей. В зрительной памяти у меня отпечатались моментальные снимки страниц, и когда в схватке я начинал какую-нибудь связку, у меня в уме высвечивалась соответствующая страница: я мог «видеть» набор возможных вариантов действий и делать выбор из этого набора. Прежде чем выполнять прием, я принимал решение, как и чем его завершу, так что на ковре не испытывал колебаний.
К моменту, когда я перед выпускным классом летом уехал в лагерь Джо Сиэя Байкерсфилд-Экспресс, в моей записной книжке было уже много записей. В лагере я жил в одной комнате с Джеффом Ньюменом, который тоже должен был закончить среднюю школу Пейли, как часто называли нашу школу. Когда Джефф увидел, что я делаю записи, а я объяснил, что делаю, у нас состоялась забавная дискуссия о пользе ведения таких записей. Джефф был хорошим борцом. Мы стали спарринг-партнерами и добрыми друзьями, но я был уверен, что ведение записей принесло пользу моему старшему брату, а успех был единственным, о чем я думал.
В лагере я изобрел один из самых строго охраняемых секретов – концепцию «цепной борьбы», то есть перехода от одного движения к другому, потом – к следующему, затем – еще к одному и так далее по бесконечной цепи движений. Я вкратце записал много таких цепочек в записной книжке, а потом до меня дошло, что у этих цепочек нет предела, и тогда я перестал их записывать. С того момента я сосредоточился на наиболее эффективных связках, и в конечном счете мои самые лучшие атаки стали моими самыми главными секретами. Моя самая эффективная атака была настолько засекреченной, что я даже не представлял, насколько часто применяю ее, до тех пор, пока не увидел себя на видео.
Большое влияние на меня оказала пар книг более традиционного содержания. Одна из этих книг была написана Бобби Дугласом, афроамериканцем, преодолевшим расовые барьеры в борьбе и закончившим карьеру борца с рекордным показателем (303 победы и 17 поражений). Он стал членом Национального Зала славы борцов.
Второй из оказавших на меня влияние книг была книга индийского наставника Дж. Кришнамурти You are the World («Ты – целый мир»). Я читал вдохновляющие истории о мастерах дзен, совершавших невероятные подвиги физической и нравственной силы, в том числе историю монаха, который проводил дни в медитации, похлебывая чай и расслабляясь, а потом вставал, выходил в темный коридор, стрелял из лука в кромешной темноте и попадал в центр мишени. Как я выяснил, эта книга была, по-видимому, изложением философии дзен. При просмотре книги особый интерес у меня вызвала глава о преодолении страха, и я начал читать эту главу, которая настолько меня заинтриговала, что я прочитал всю книгу, а потом и другие книги Кришнамурти.
Поначалу мне было трудно понимать этого автора. Его книги не предлагали, например, шесть простых и легких шагов к преодолению страха. Он ставил вопросы, но не давал ответов. Его книги не рассказывали мне, что мне следует думать и о чем думать не следует. Вместо таких советов он писал так, словно он шел рядом со мной и учил, как жить без него и не зависеть от него.
До того как я прочитал Кришнамурти, я ни разу не слышал выражений вроде «каждый миг становится прошлым», «наблюдай то, что есть, а не то, что должно быть, в том числе и мои мысли, без суждений и смотри, что происходит» или «живи только настоящим».
Книги Кришнамурти научили меня следить за собственными мыслями и за миром, не делая оценок. Я научился понимать себя с полным вниманием и смотреть на то, что происходит. Я понял, что мои внутренние разногласия и конфликты, существовавшие в моей душе между фактически существующим и тем, что должно существовать, порождены теми же источниками, что порождают разногласия и конфликты в мире. И я узнал, что единственно важным для меня было то, что происходит в данный, текущий момент. Я научился жить настоящим и забывать о прошлом.
Осознав, что в любви нет разделения между наблюдающим и наблюдаемым, я начал любить все и всех, в том числе моих противников. У меня больше не было причин для недовольства. Это избавило меня от препятствий, прежде мешавших моему успеху. Поскольку горести прошлого в моем настоящем отсутствовали, у меня появилась энергия, необходимая для движения вперед и совершенствования во всем, в чем я мог совершенствоваться.
Научившись жить всецело настоящим и предавать прошлое забвению, я смог лучше тренироваться, поскольку всякий раз, когда я ловил себя на мысли о том, что мое тело больше не выдержит боли, которую испытывает, я говорил себе, что вся боль, которую я испытал до сих пор, осталась в прошлом. А мое прошлое умерло, оно ушло.
Жизнь ежесекундно начинается заново, и эта философия в сочетании с борьбой вывела меня из мрака и сделала меня снова счастливым.
Перед тем как я пошел в последний класс школы, мне понадобилась спортивная форма для тренировок, и я попросил отца купить мне спортивную тренировочную фуфайку. Он купил первую попавшуюся, насколько я знаю, и она оказалась зеленой. Зеленый и белый были цветами нашей школы. Я носил эту фуфайку каждый день. Натягивая ее, я ощущал что-то вроде щелчка переключателя, превращавшего меня в человека, которым я хотел стать: уверенным и пребывающим в ладу с самим собой.
В тренировках я доводил себя до абсолютных пределов моих возможностей. Я тренировался интенсивнее, чем все остальные, и привел себя в состояние, которое было лучше, чем у кого-либо. Тренировался я дважды в день, а иногда по три и даже четыре раза. И так каждый день, все больше и больше. Я видел, что становлюсь бойцом, каким я хотел стать.
За один год я набрал 30 фунтов веса и в начале последнего года школьного обучения весил 157 фунтов (71,2 кг. – Прим. ред.). В Калифорнии в течение сезона, вплоть до чемпионата штата я прибавлял по фунту в месяц. В начале учебного года я весил 154 фунта, в конце – 159 фунтов (69,8 кг и 72,1 кг соответственно. – Прим. ред.). Я рассчитал, что если благодаря интенсивным тренировкам сброшу вес и войду в более легкую весовую категорию, это и будет моим идеальным весом. Чтобы выступать в категории до 154 фунтов[5], мне надо было сбросить всего лишь фунт или два.
В течение короткого периода у Стэнфордского университета была клубная команда по борьбе, тренировавшаяся в старшей школе Ганн, которая соперничала со школой Пейли на уровне города. Благодаря отношениям с Крисом Хорпелом я после тренировок в Пейли мог тренироваться с командой Стэнфорда. Боб Макнил, один из борцов команды Стэнфорда, мастерски выполнял нырок в сторону, и это движение, которому я научился у него, станет моим коронным приемом.
Джефф Ньюмен и я тренировались вместе каждый день, но он боролся в более тяжелой категории – до 165 фунтов[6]. Джефф, одерживавший победы в каждом турнире, был непобедим. Он победил и в схватке с Джо Гиллори, отстаивавшим титул чемпиона Центрального побережья в моем весе.
Тем временем я не выиграл ни одного из трех наших регулярных сезонных турниров. В первой же схватке первого турнира за звание чемпиона я проиграл. Тренер Харт вывел меня из команды, выступавшей на втором турнире, потому что я сломал палец ноги. А на третьем турнире я занял третье место.
Я успешно боролся с Джеффом на тренировках, а потому знал, что могу справиться с Джо Гиллори и другими борцами, с которыми справлялся Джефф. Но в психологическом отношении я испытывал сложности. По-видимому, соревнования изнуряли меня. Не помогало и то, что я был младшим братом Дэйва Шульца и что в прошлом году я одержал четыре победы, потерпев шесть поражений в полулегкой весовой категории.
Потом что-то изменилось. Не знаю, что, но что-то определенно изменилось. Самым драматическим образом. Я выиграл турнир девяти команд Спортивной лиги Южного полуострова, в финале уложив противника на лопатки, что дало мне право выступить на региональном чемпионате, в котором участвовали борцы примерно из двадцати школ. На том чемпионате я снова одержал победу и получил право выступить на чемпионате Центрального побережья, в котором участвовали борцы примерно из 90 школ. На тех соревнованиях я победил противника, который одерживал победы надо мной в течение обычного сезона, и вышел в финал, где должен был встретиться с Джо Гиллори.
Гиллори повалил и почти весь первый период контролировал меня – он попросту сидел на мне. Во втором периоде я сделал кувырок в сторону, которому научился у Макнила, и развернул Гиллори на спину, заработав пять очков. Я выиграл схватку с преимуществом в одно очко, был назван лучшим борцом чемпионата и получил право выступать на чемпионате штата в университете Сан-Диего.
В большинстве штатов турниры дробятся на дивизионы или квалификационные соревнования, в зависимости от размеров школ, поэтому там проводят несколько чемпионатов штатов в каждой весовой категории. В Калифорнии более восьмисот школ, в которых занимаются борьбой, но в этом штате соревнования проводят не так. Школы, независимо от их размеров, соревнуются в рамках одного соревнования, и в каждой весовой категории один человек получает титул чемпиона штата. Борец, завоевавший титул чемпиона штата в Калифорнии, это действительно чемпион штата.
Джо Гиллори проиграл в первом туре. Я заканчивал школу, и тот сезон был, вероятно, моим последним борцовским сезоном. Я готовился к первому матчу на моем первом турнире на первенство штата, и борец, который, как я знал по собственному опыту, был одним из лучших борцов штата, сразу же вылетел из соревнований.
«Да меня разыгрывают! – подумал я. – В турнире участвуют крепкие ребята. Я крепко влип!»
Я положился на учение Кришнамурти и велел себе жить только настоящим. Я сосредоточился исключительно на первом матче и даже не заглядывал в турнирную таблицу, чтобы узнать, что последует после первого поединка. Продвигаясь через турнир, я продолжал думать только о следующем сопернике. Эти приемом я пользовался в течение всей моей карьеры, чтобы сосредоточиться только на том, что происходит в данный момент.
Моим первым соперником был борец, занявший пятое место на чемпионате Южного подразделения. Он так и не сумел ни разу сделать что-то серьезное против меня, так что в конце схватки я решил отказаться от чистой победы, выиграв с преимуществом в один балл.
Моим следующим противником был Тим Джонсон из старшей школы Хоган в Вальехо. Джонсон был непобедимым и считался фаворитом среди кандидатов на титул чемпиона. За 10 секунд до конца он опережал меня на один балл, но потом я вывернулся из захвата, количество баллов у нас сравнялось, и нам пришлось бороться в дополнительное время. Перед началом дополнительного времени был минутный перерыв. Я истратил столько сил на то, чтобы удержать равенство счета, что, добравшись в свой угол, просто рухнул. Я был так изнурен, что меня почти рвало.
Примерно на сорок пятой секунде перерыва тренер Харт посмотрел на меня, потом на моего противника, который отдыхал, стоя на одном колене, и разговаривал со своим тренером. Казалось, Джонсон совсем не устал, а я, задыхаясь, хватал воздух ртом. Тренер Харт отвесил мне хороший шлепок и поставил меня на ноги. Я никогда не видел, чтобы он делал что-то подобное, но полученная затрещина изумила меня. Я ощутил прилив необходимого адреналина. Тренер знал, что делает!
Дополнительное время состояло из трех периодов продолжительностью по минуте каждый. Мы закончили первый период, не набрав баллов, но в каждом из двух следующих периодов я набрал по три балла и выиграл дополнительное время со счетом 6:0. Между прочим, Джонсон пробился в финальную пульку через утешительные бои и занял третье место.
В полуфинале я встречался с Керри Хайаттом из школы Поуэй. Хайатт не знал поражений, и его школа завоевала четыре командных титула. Кроме того, школа Поуэй находилась поблизости от университета Сан-Диего, и на тех соревнованиях было много болельщиков из школы Поуэй. Хайатт повалил меня и ломал меня весь первый период. Но во втором периоде я решил начать борьбу в нижней стойке и подловил Хайатта, сделав кувырок в сторону, который использовал во всех критически важных схватках того сезона. Я уложил Хайатта на спину, заработав на этом пять баллов, и контролировал его весь третий период, одержав победу со счетом 5:2.
Когда рефери поднял мою руку в знак победы, я оглянулся на тренера Харта и показал ему поднятые большие пальцы. Тренер понял, чего я прошу. Живший во мне старый гимнаст в ознаменование крупных побед выделывал на ковре сальто назад, а победа в полуфинале была для меня большим успехом. Но тренер Харт сделал мне запрещающий жест и крикнул: «Нет!» Когда я подошел к Харту, он сказал: «Прибереги это. Сейчас не время».
В финале мне предстояла схватка с Крисом Боудайном из Плезант-Хилл, другим борцом, не потерпевшим поражений. Он был юниором, но нам обоим было семнадцать лет.
В начале третьего периода счет был 4:4, и Боудайн решил бороться в партере. В сущности, все, что ему надо было сделать для выигрыша чемпионата штата, это выйти из захвата. Я около минуты сидел на нем, а потом он поднялся, разорвал мой захват и повернулся ко мне лицом. В последний момент перед тем, как он вышел из захвата, я отпустил его корпус, захватил его левую ногу и вцепился в нее. Я не знал, что делать дальше, но понимал, что если отпущу противника, он одержит победу. Мы оба с ног валились от усталости, и я подумал, что это, возможно, последняя в моей жизни схватка.
Но момент, когда я обеими руками вцепился в ногу Боудайна, уже был в прошлом. «Ты еще не умер», – сказал я себе, а потом рванулся и сделал нечто такое, чего никогда не делал: я оторвал противника от земли одной рукой и прогнулся назад. Мы оба начали падать. Я извернулся и в момент, когда Боудайн упал на ковер, сел на него. Он лежал на спине, и я одной рукой провел полунельсон, другой захватил его ногу и сцепил руки в замок. В этом положении я удержал его на спине, заработав три балла. За несколько секунд до конца схватки он перевернулся со спины, но я оставался сверху и выиграл чемпионат штата со счетом 7:4. Победу я отметил сальто назад.
Чемпионат штата Калифорния по борьбе 1978 года был самым чудесным турниром в моей жизни, даже по сравнению со всеми моими будущими турнирами на национальном и международном уровнях. Победа на чемпионате штата заставила меня подумать, что Бог, пожалуй, все-таки есть.
Двумя годами ранее я был гимнастом, а не борцом. Затем всего за 16 месяцев я прошел путь от личного показателя 4:6 и потери места в команде до выхода на пьедестал почета в качестве чемпиона штата Калифорния. На пьедестал я шел в зеленой спортивной фуфайке, которую купил мне отец и которая впитала десятки литров моего пота.
После церемонии награждения я пошел в душевую и посмотрел на себя в зеркале. Я вглядывался в свои глаза добрых пять минут. Я хотел понять, как мой мозг позволил мне выступить лучше всех в штате.
Почему я?
Должно быть, все совершенные мной грехи были прощены, потому-то я и удостоился такой невероятной благодати. За это я мог только благодарить и обещать прилагать все силы к тому, чтобы сохранить это ощущение и поднимать планку на еще большую высоту.
Меня снова одолевал вопрос: «Почему я?»
Другие борцы знали не меньше, чем я, тренировались так же интенсивно, как и я, и, вероятно, стремились к победе так же сильно, как стремился к ней я. И все же у меня каким-то образом было то, чего не было у них.
Я не знал, в чем заключается мое отличие от других, но, продолжая вглядываться в зеркало, я увидел кого-то, кто дал мне этот дар, преимущество, суть которого невозможно было определить. Более того, я увидел того, кого я любил. Я испытывал счастье от того, что я – это я.
Когда я вернулся в Пало-Альто, отец устроил для меня вечеринку с тортом, воздушными шариками и транспарантом, на котором было написано: «Поздравляем!». Впервые в жизни я почувствовал, что достиг чего-то такого, что отец и вообразить не мог. Мой отец-комик заставлял меня смеяться, пока я рос. Но в тот день я заставил его улыбаться и смеяться!
Моя победа на чемпионате штата, во всей своей незапланированной славе, была самой большой удачей, случившейся в моей жизни. Если бы я не победил тогда, я бы бросил борьбу и завербовался в морскую пехоту США.
Глава 03
Джон Дюпон
У Джона Элютера Дюпона было совсем другое детство, прошедшее на другом побережье и намного раньше. Он вырос в особняке, где было 40 с лишним комнат. Особняк находился в поместье Ньютон-Сквер, раскинувшемся на 800 акрах земли в Пенсильвании, точно на западе от Филадельфии. Особняк был точной копией находящегося в Виргинии дома Монпелье, который когда-то занимали президент Джеймс Мэдисон и его жена Долли и который был спроектирован Томасом Джефферсоном, другом семейства Дюпонов.
Деловая хватка Дюпонов, связанных по большей части с носившей их имя компанией, которая производила химическую продукцию и взрывчатку, а позднее с компанией General Motors, позволила семейству французских эмигрантов подняться в круги американской аристократии и занять место в одном ряду с Рокфеллерами, Асторами и Вандербильтами.
Один из сотен наследников состояния Дюпонов, Джон родился с серебряной ложкой во рту. Однако он превратил свою жизнь в неудачную погоню за олимпийским золотом и продолжал эту погоню даже после того, как стало до боли ясно, что его дарования и способности никогда не дадут ему заслужить шанс на такой успех.
Джон Дюпон был богат от рождения. Его прапрапрадед, родившийся во Франции Элютер Иренэ Дюпон, в 1802 году построил пороховой завод в Уилмингтоне, штат Делавэр. Этот завод со временем превратился в компанию E. I. du Pont de Nemours, которую стали кратко называть DuPont.
Умение основателя компании производить порох позволило его компании стать ведущим поставщиком пороха вооруженным силам США. Позднее компания начала производить бездымный порох и динамит.
В 1902 году, во время празднования столетия компании, смерть президента компании Юджина Дюпона привела к сделке, которая положила начало новой эре в истории компании и создала условия для ее поразительного роста.
Т. Коулмен Дюпон, Пьер С. Дюпон и Альфред А. Дюпон, приходившиеся друг другу двоюродными братьями, купили семейный бизнес и превратили его в химическую корпорацию, использовавшую самые передовые научные достижения. Прибыли компании DuPont позднее позволили Пьеру купить контрольный пакет акций испытывавшей трудности General Motors. DuPont вложила средства в автомобилестроительную компанию и, возможно, спасла General Motors от банкротства и исчезновения. Став президентом General Motors, Пьер Дюпон выжал максимальную прибыль из своих инвестиций и инвестиций компании DuPont, превратив General Motors в крупнейшего в мире производителя автомобилей.
Компания DuPont, делавшая акцент на научных исследованиях, начала производить синтетические волокна и достигла еще большего процветания. В 30-х годах компания добилась особенно крупного успеха, поставив на рынок женские чулки из синтетики. Во время Второй мировой войны DuPont стала крупным поставщиком материала, который использовали при производстве парашютов и шин бомбардировщиков «Б-29». DuPont играла также важную роль в Манхэттенском проекте, результатом которого стало создание первой атомной бомбы.
Присущая семье деловая хватка сделала Дюпонов одной из богатейших и наиболее влиятельных семей Америки.
Джон Э. Дюпон происходил от основоположника компании по линии, шедшей через Генри, сына Элютера Иренэ Дюпона, к внуку Уильяму и правнуку Уильяма-младшего.
Джон родился в 1938 году в Филадельфии и был самым младшим из четырех детей Уильяма-младшего и Джин Лайзетер Остин, которая тоже происходила из весьма зажиточной семьи.
Отец Джин отдал молодоженам поместье «Лиситер-Холл» площадью более 600 акров в Ньютаун-Сквер, к западу от Филадельфии. Потом отец Уильяма-младшего построил для молодой четы особняк, который был точной копией принадлежавшего президенту Джеймсу Мэдисону и его жене Долли дома Монпелье в штате Виргиния, где вырос Уильям-старший, который в 1899 году купил Монпелье.
В 80-х годах ХХ века поместье Монпелье стало одним из предметов семейной судебной свары, в которую был замешан Джон Дюпон. Это дело обошлось семье в миллионы долларов на судебные издержки.
Дюпоны решали семейные проблемы, нанимая юристов. Я и Дэйв решали наши споры кулаками.
Отец Джона Уильям-младший был президентом Delaware Trust Co. и владельцем чистокровных лошадей, участвовавших в скачках под флагом конюшни «Фокскэтчер». Кроме того, отец Джона был крупным строителем ипподромов и трасс для стипль-чезов и завоевал международное признание как проектировщик двадцати таких сооружений. Любовь Уильяма-младшего к охоте на лис привела к созданию хорошо известной своры собак-охотников на лис. Мать Джона занималась разведением валлийских пони и собак-биглей, участвовавших в соревнованиях и становившихся чемпионами. Благодаря своим «лиситерским» пони она пользовалась большим уважением в кругах любителей верховой езды, и за 70 лет проведения выставок ее лошади завоевали более 32 000 призов.
У Джона было две сестры и брат. Когда родился Джон, младшему из этих детей было уже одиннадцать. Родители Джона расстались, когда Джону было всего два года. Его мать по условиям развода сохранила «Лиситер-Холл». Сестры и брат Джона разъехались по школам-пансионам, потом обзавелись собственными семьями, а Джон ходил в местную частную школу и жил с матерью в поместье.
Через шесть лет после развода отец Джона женился на звезде тенниса Маргарет Осборн. У них родился сын, Уильям-третий, но когда Джону было хорошо за двадцать, его отец развелся и со второй женой.
Уильям-младший не общался с подраставшим сыном. Однажды Джон сказал одному из репортеров, что «всю жизнь искал отца». Мать Джона, волевая и умная женщина, больше не выходила замуж и жила в особняке, управляя делами фермы до своей смерти в возрасте 92 лет. Без отца и в отсутствие старших детей Джон рос, в сущности, в одиночестве. Им занималась мать. Возможно, это стало (по меньшей мере, отчасти) причиной его пожизненной неспособности выстраивать нормальные отношения с другими людьми.
Застенчивый и до взрослого возраста заикавшийся Джон столкнулся с тем, что его дразнили в престижной мужской школе Хейверфорд. Интересно, что одноклассники считали его одновременно и самым ленивым студентом, и, вероятно, человеком, который преуспеет в жизни. В Хейверфорде Джон занимался плаванием и борьбой. Однажды Джон с гордостью показал мне фотографию, на которой он был запечатлен в составе команды борцов в первый же год учебы в Хейверфорде. На снимке он, в борцовском трико школы, стоял в самом конце ряда. Это была единственная фотография школьных лет, на которой я видел Джона в форме борца.
Джон старался установить нормальные отношения с другими учащимися, но он веселился на вечернике, которую закатил в поместье по случаю окончания школы, несмотря на то, что провалил классную работу и не смог окончить школу вовремя. Приглашенным парням Джон сказал, чтобы никто не приводил с собой подружек. Во время вечеринки несколько ребят попробовали поездить по бассейну поместья на машине.
Впоследствии Джон повторит эту выходку, но с гораздо более зловещей целью.
Джон Дюпон окончил среднюю школу в 1957 году и поступил в университет Пенсильвании, но бросил учебу, не закончив даже первый курс. Он получил диплом о высшем образовании по специальности морская биология в университете Майами, за команду пловцов которого он выступал.
Дюпон мечтал об участии в олимпийских заплывах, и у него были деньги на то, чтобы тренироваться в Калифорнии в лучшем клубе пловцов Америки – Клубе пловцов «Санта-Клара».
Джон купил дом в Атертоне, Калифорния, чтобы иметь жилье на время тренировок. За 20 лет до того, как я впервые услышал имя Дюпона, он жил менее чем в пяти милях от меня и Дэйва.
В Клубе пловцов «Санта-Клара» готовили спортсменов олимпийского класса. В то время в списке пловцов, тренировавшихся в клубе и завоевавших олимпийское золото, значились имена Марка Спитца, Линн Бёрк, Донны де Вароны, Криса фон Зальтца и Стива Кларка.
Дюпон был в лучшем случае хорошим пловцом, но не мог соревноваться на уровне олимпийской сборной.
В 1963 году Дюпон решил заняться современным пятиборьем, которое включает следующие спортивные дисциплины: кросс по пересеченной местности, фехтование, плавание вольным стилем, стрельба из пистолета и конкур.
Я слышал две истории о том, как Джон пришел к этому решению.
Согласно одной истории, тренер по плаванию из Клуба «Санта-Клара» убедил Джона в том, что он не подходит для олимпийской сборной по плаванию, и дал совет: если Джон хочет достичь своей цели и соревноваться на Олимпийских играх, пятиборье, пожалуй, его лучший шанс.
Согласно другой версии (она принадлежала самому Джону), он посетил дом Линн Бёрк, чемпионки Олимпийских игр 1960 года в плавании брассом, и ее отец сказал ему, что поскольку он уже умеет плавать, стрелять из пистолета и ездить верхом, ему следует попробовать силы в пятиборье. И познакомил Джона с тренером по фехтованию.
Обе истории могут быть правдой.
Для Джона, мечтавшего об участии в Олимпийских играх, идея пятиборья имела смысл, поскольку в этом виде спорта не было особой конкуренции. Занятия пятиборьем требовали денег. Надо было платить тренерам, которые подготовят спортсмена к борьбе в различных дисциплинах, и это обстоятельство ограничивало число подающих надежды пятиборцев. Джон мог платить за подготовку, и у него были деньги на то, чтобы построить необходимые для тренировок объекты в поместье матери.
Дюпон построил стрельбище, расчистил трассу для кросса. В поместье был крытый бассейн олимпийского класса. Дюпон оплатил и мозаику, которую выложили на стене за бассейном. Мозаика изображала самого Джона, занимающегося каждой из пяти дисциплин пятиборья. Крошечные кусочки этой мозаики были доставлены в поместье матери Джона из Флоренции, Италия.
Дюпон мог позволить себе и оплату расходов по участию в соревнованиях, которые проходили в других странах. В 1965 году он победил в турнире, который, вернувшись домой, называл национальным чемпионатом Австралии. В то время австралийцы не проявляли особого интереса к пятиборью.
Но, как и в случае с плаванием, в США Дюпон просто органически не годился в спортсмены-олимпийцы. В 1967 году он принимал на своем заднем дворе национальный чемпионат и, несмотря на преимущество, которое давали ему родные стены, занял место где-то в середине списка участников. На соревнованиях, проведенных на следующий год (по итогам этих соревнований определялся состав команды США на Олимпийских играх 1968 года в Мехико), Дюпон оказался предпоследним.
Джон платил за самых лучших тренеров, каких можно было найти в США. Деньги позволили ему построить объекты для тренировок на дому. Но его способности не могли принести ему места в сборной.
На Олимпийских играх 1976 года, в награду за финансовый вклад в развитие современного пятиборья Дюпону дали место менеджера в команде США, что позволило ему носить олимпийский костюм и позировать на командных фотографиях.
Однако у Дюпона никогда не было качества, необходимого для олимпийца. И это качество он мог купить только как зритель, а не участник соревнований. У него была решимость и более чем достаточные финансовые ресурсы, но не было мастерства.
Когда Джон не смог попасть в олимпийскую сборную по современному пятиборью, ему было почти тридцать. До следующих Олимпийских игр оставалось четыре года, и Дюпон столкнулся с непреодолимым сочетанием факторов. Возраст уже не позволял ему надеяться на элитные результаты в тех видах спорта, в которых он был силен, а из тех видов спорта, в которых он мог попробовать купить себе еще одну попытку сделать заявку на участие в Олимпийских играх, он уже выпал.
Джону Дюпону олимпийцем стать не довелось. Следующим вариантом было установление отношений с теми, кто был олимпийцем.
Воздавая дань уважения названию отцовской конюшни Тороубредс, Джон сосредоточился на собирании лучших спортсменов в своей команде «Фокскэтчер», в которую приглашал пловцов, троеборцев и пятиборцев для тренировок «на ферме».
Благодаря своим пожертвованиям в пользу правоохранительных органов Джон Дюпон прекрасно понимал, какие выгоды дают нужные связи. Тренируясь в Калифорнии, он делал пожертвования в пользу Атертонской Лиги полицейской деятельности и щеголял жетоном, полученным от полицейского управления Ньютон-Сквер в знак признательности за пожертвования, которые он делал в пользу полиции в родном округе.
Начиная с 1970 года его связи с полицейским управлением Ньютон-Сквер стали глубже. Он разрешил полицейским тренироваться в его тире и на открытом стрельбище. (Тир он назвал в честь директора ФБР Дж. Эдгара Гувера.) Как эксперт по стрельбе, занимавшийся пятиборьем, он добровольно жертвовал своим временем и тренировал полицейских Ньютон-Сквер. Он купил пуленепробиваемые жилеты и рации для полицейского управления и разрешил полиции пользоваться своим вертолетом.
Эта связь помогла Дюпону в двух отношениях. Во-первых, он смог получить более высокую степень защиты и безопасности, юридической и физической, на случай каких-либо проблем с законом. Во-вторых (и это было даже более важно), он смог носить полицейскую форму и выполнять обязанности добровольца или резервиста. Он мог выглядеть полицейским. Да он мог и считать себя копом. Его жетон и положение в полицейском управлении давали ему возможность покупать мощное оружие.
Джону нравилось держать в руках большие пушки. Есть странная история о том, что в конце 70-х годов, когда рыба в пруду на ферме перестала клевать, Джон настолько разъярился, что выхватил пистолет и пальнул по плававшим в пруду гусям, за малым не убив при этом сына тренера по плаванию.
Дюпон и оружие были опасным сочетанием задолго до месяцев, предшествовавших убийству Дюпоном Дэйва.
Глава 04
Победа в первом туре, поражение во втором[7]. Калифорнийский университет Лос-Анджелеса
До тех пор, пока я не выиграл чемпионат штата, я собирался после школы уйти в армию. Университетские тренеры не предлагали мне выступать за их команды так, как они предлагали Дэйву, и я не слишком-то думал об обучении в колледже без стипендии. Я уже побывал у вербовщика корпуса морской пехоты США, поскольку не знал, что еще я смогу делать после школы.
Но победа на чемпионате штата предоставила мне неожиданную возможность. Вербовщики не давали гарантий поступления в колледж, но поскольку Калифорния славилась отличными борцами-юниорами, победа на чемпионате штата почти гарантировала возможность продолжения занятий борьбой в колледже. Моей проблемой были сроки. Ни в одном колледже на меня не обращали внимания, и я заработал титул чемпиона штата в тот момент набора студентов, когда большинство стипендий для борцов уже было распределено.
Стипендии мне предложили два университета – Университет штата Оклахома и Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.
Университет штата Оклахома издавна был признанным центром борьбы США, а Калифорнийский университет Лос-Анджелеса ничем таким не был. В то время борцы Университета штата Оклахома выиграли 27 национальных чемпионатов, и в последний год моего обучения в школе команда этого университета занимала третье место. Чтобы показать, насколько сильны были «ковбои» (они и остаются сильным, ныне выиграв 34 чемпионата), скажу, что все последующие годы ни одна университетская команда не выигрывала так много чемпионатов, даже теперь, когда результаты борцов Университета штата Оклахома стали несколько хуже.
К тому же команда Университета штата Оклахома оказалась и командой Дэйва: тренеру Томми Чесбро повезло залучить Дэйва в эту команду после школы.
Честно говоря, я думаю, что стипендия, которую предложил мне тренер Чесбро, была связана не столько со мной, сколько с Дэйвом. Думаю, он боялся, что если я пойду в другой университет, вслед за мной уйдет и Дэйв.
У Дэйва на первом курсе был рекордный показатель (30 побед, 4 ничьих и 1 поражение), и он занимал третье место в рейтинге Национальной ассоциации студенческого спорта в весовой категории 150 фунтов[8]. Дэйв проиграл будущему чемпиону Марку Чурелле в полуфинале со счетом 13:10. Однако в Университете штата Оклахома Дэйву было несладко. Тренер Чесбро хотел, чтобы Дэйв оставался в категории до 150 фунтов для того, чтобы в категории до 158 фунтов[9] мог бороться Рикки Стюарт. Студенты-спортсмены учатся пять лет, из которых четыре года должны подтверждать свое право на льготы. Один год спортсмены могут «сачковать», то есть посещать занятия и продолжать тренироваться, но не участвовать в соревнованиях. Чаще всего спортсмены выбирают в качестве года свободы от соревнований первый год обучения. Это позволяет им адаптироваться к студенческой жизни и облегчить переход к соревнованиям на уровне университетов. У Рикки, который в средней школе одержал 88 побед, не сделал ни одной ничьей и проиграл одну схватку и участвовал в трех чемпионатах, годом освобождения от соревнований был первый год учебы, то есть сезон 1978 года.
Для того чтобы бороться в категории до 150 фунтов, Дэйву надо было существенно сбросить вес. Рикки был крупнее Дэйва и не мог бы согнать вес настолько сильно.
Мой брат был достаточно хорош для того, чтобы бороться в любой весовой категории, но сгонка веса – дело тяжелое, особенно если для этого надо работать так интенсивно, как пришлось работать Дэйву. У него были сложности с учебой. Дэйв пришел в университет для того, чтобы бороться, а занятия были неизбежным злом, позволявшим ему оставаться в университете и продолжать занятия борьбой.
У меня были собственные сомнения в отношении Университета штата Оклахома. Занятия в борцовском зале этого университета для меня, имевшего двухлетний опыт, казались рецептом возможной катастрофы. Ежегодно Университет штата Оклахома вербовал в студенты самых талантливых борцов США, и схватки с такими борцами на тренировках могли поколебать мою уверенность в собственных силах.
Дэйв настойчиво отговаривал меня от поступления в Университет штата Оклахома.
И я выбрал Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, который в любом случае казался мне лучшим вариантом, поскольку там у меня было намного больше шансов встроиться в график соревнований. На чемпионате Национальной ассоциации студенческого спорта 1978 года команда борцов Университета штата Оклахома, в которой было пять чемпионов США, заняла третье место. Команда борцов Калифорнийского университета Лос-Анджелеса занимала место где-то в середине списка Восьмой тихоокеанской конференции, но, по-видимому, университет собирал одну из лучших команд США, привлекая борцов, которые должны были дополнить Фреда Бона, лучшего борца-тяжеловеса в стране.
У меня были друзья, которые пошли в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, в том числе товарищи по команде старшеклассников, Джефф Ньютон и Пэт О’Доннелл, с которым я пару раз боролся (и которому проиграл) летом перед последним классом. Пэт станет моим товарищем по комнате в общежитии и впоследствии станет чемпионом США по версии Национальной ассоциации студенческого спорта на соревнованиях в Сан-Луис Обиспо.
Кроме того, мне нравились тренеры, работавшие с борцами Калифорнийского университета Лос-Анджелеса.
Дэйв Обл был главным тренером и, в моих глазах, живой легендой. Он выиграл два чемпионата Национальной ассоциации студенческого спорта, один раз был выбран Выдающимся Борцом и занял четвертое место на летних Олимпийских играх 1964 года в Токио. Я знал, что тренер Обл – человек вспыльчивый, непримиримый, напряженно работающий, играющий по жестким правилам, упрямый, энергичный и бесстрашный. Да, тренер Обл был упрямым, упорным человеком, а это те качества, обрести которые я больше всего хотел. Я хотел, чтобы Обл меня «обтесал».
Брейди Холл, один из помощников Обла, добился того, о чем я в то время мог только мечтать: он выиграл национальный чемпионат Союза любительского спорта по вольной борьбе. В лагере, где в 1976 году проходили летний сборы команды США, Брейди жил в одной комнате с Дэйвом, который был всего лишь борцом-старшеклассником. Брейди стал потом успешным бизнесменом, занимавшимся тем, что мы теперь называем риелторством. В Брейди я видел человека, у которого я мог учиться не только борьбе, но и всему в жизни.
В том году Калифорнийский университет Лос-Анджелеса нанял Криса Хорпела в качестве помощника тренера. Тренер Обл был помощником тренера в Стэнфорде в то время, когда Крис выступал за команду Стэнфорда. Я уже решил идти в Калифорнийской университет Лос-Анджелеса, и появление там Криса в качестве помощника тренера делало этот университет еще более желанным.
О да, у Калифорнийского университета был еще один новобранец, о котором я был наслышан, – этот парень Дэйв из Университета штата Оклахома. Брат решил присоединиться ко мне и перевелся в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, несмотря на то, что из-за установленных Национальной ассоциацией студенческого спорта правил перехода ему пришлось пропустить один сезон.
Дэйв и я провели лето, тренируясь вместе. Выиграв чемпионат штата, я думал, что хорошо борюсь, но Дэйв превратил три летних месяца в кошмар для меня. Он постоянно хотел тренироваться, а я, чемпион штата Калифорния, хотел наслаждаться летним отдыхом.
– Хочешь поработать сегодня? – спрашивал Дэйв.
– Не сегодня, – отвечал я. – Мне не хочется сегодня тренироваться.
– Ах ты, трусишка, – откликался Дэйв жеманным женским голосом.
Дэйв действительно знал, как меня разозлить.
– Хорошо, давай тренироваться. Сегодня я тебя заломаю.
Потом мы начинали бороться, и он побеждал меня. Вчистую.
В то лето так проходили почти все дни.
– Хочешь поработать сегодня?
– Нет.
– Трусишка.
– Ладно, пошли тренироваться.
Кажется, за день Дэйв одолевал меня раз пятьдесят, а мне ни разу не удавалось победить его. Я просто боялся бороться с ним каждый день.
Наконец, выругавшись про себя достаточное число раз для того, чтобы захотеть что-нибудь сделать с этим, я решил разработать более совершенную стратегию. Я подумал, что если не могу вести в счете при поединках с Дэйвом, то, по крайней мере, смогу не дать ему заработать зачетных баллов.
Я начал проводить все время на ковре с Дэйвом, выполняя уходы, увертываясь, вырываясь из его захватов, иногда даже убегая от него. Мне было наплевать, могу ли я заработать балл, но я делал все, что мог придумать, для того чтобы не дать заработать балл Дэйву. Очень скоро я стал увертываться от Дэйва настолько хорошо, что мне не надо было больше бегать от него. Я мог удерживать свое положение на ковре и даже немного теснить Дэйва, при этом уворачиваясь от его атак. Всякий раз, оказываясь на ковре с Дэйвом, я уходил в глухую оборону. Когда я научился делать это, я начал предпринимать робкие попытки атаковать. Если атака не удавалась (а атаки против Дэйва часто не удавались), я сразу же уходил в оборону.
Моя стратегия оказалась эффективной. Вместо разгромных проигрышей я начал проигрывать со счетом вроде 4:0 или 5:0. Это злило Дэйва, но мне было наплевать. На самом деле я получал удовольствие от того, что мне удавалось немного досадить ему.
Благодаря особому вниманию, которое я научился уделять обороне, тем летом я сменил стиль ведения поединков. Со временем мои атаки стали так же хороши, как и моя оборона, но мой стиль начал строиться именно на ней.
Поначалу Калифорнийский университет Лос-Анджелеса выглядел как нельзя лучше. Посмотрев на наш первый курс, я подумал, что тренер Обл создает на Тихоокеанском побережье династию[10]. Я был на полном казенном обеспечении. Казалось, в районе полным-полно кинозвезд (на премьере фильма о борьбе «Победа» в кинотеатре за мной сидел Лоренцо Ламас). Мы тренировались в огромном борцовском зале, и в южной Калифорнии всегда было солнечно.
С каждым днем решение пойти в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса казалось все более верным.
Первый год моей учебы в университете складывался из еды, сна, хождения на занятия, борьбы и тайных дополнительных тренировок. Будучи первокурсником, я был обязан ходить на общие занятия. Одной из выбранных мной дисциплин была философия. Подготовленный книгами Кришнамурти, я успешно занимался философией и подумывал о том, чтобы выбрать ее в качестве одной из главных дисциплин.
От нас потребовали пройти курс лекций о раке. Читавший этот курс профессор показал нам фотографии людей, страдавших ужасными формами рака, главным образом, в результате курения. На некоторых из этих снимков были люди, у которых были удалены части лица. Они были жутко изуродованы, но, по крайней мере, остались в живых. Думаю, цель этого курса заключалась в том, чтобы отвратить нас от всякой дряни. И эта цель была достигнута.
Я также занимался на курсе джаза, хотя научился ценить джаз только после университета, и на курсе истории западной цивилизации. Из него мне лучше всего запомнилось следующее. Читавший курс профессор говорил нам: в истории западной цивилизации всякий раз, когда лидерам приходилось делать выбор между тем, что было лучшим для общества, и тем, что было лучше для них самих, они выбирали то, что было лучше для них, и этот выбор обычно приводил к хаосу, войнам и гибели тысяч людей.
В первой четверти занятий в университете мне стукнуло 18. А чуть позже пара девчонок пригласила меня на вечеринку. Вечеринка проходила в квартире, занимавшей три этажа, и все орали и пили. Я не знал никого из участников вечеринки, и вскоре мне стало скучно. Девчонки спросили, не хочу ли я уйти, и я ответил, что хочу.
Мы спустились вниз, и одна из девушек отошла, чтобы подогнать машину и забрать нас. Девушка, с которой я остался поджидать машину, спросила, не покажу ли я ей, как борются. Мы вышли на газон, и я показал ей мягкий вариант подсечки, при выполнении которой надо поставить ногу за голенью противника и увлечь его так, чтобы оторвать его ногу от пола, а потом бросить на ковер.
В полицию пожаловались на шумную вечеринку, и полицейский наряд подъехал как раз тогда, когда я показывал девушке этот прием. Полицейские вышли из машины и направились прямо ко мне.
– Чем могу быть полезен, офицер? – спросил я первым.
– Да ты и себе-то помочь не можешь, – ответил полицейский.
Потом полицейские пошли к лифту, чтобы разогнать вечеринку.
Я пошел следом за ними, решив, что поднимусь по лестнице и предупрежу всех участников вечеринки о появлении полиции.
Полицейские остановились и повернулись ко мне.
– Что ты делаешь? – спросили они.
– Иду наверх, – ответил я.
– Наверх нельзя, – сказали полицейские.
– Это – свободная страна, – сказал я и открыл дверь на лестничную площадку.
Тогда один из полицейских схватил меня сзади и попытался сделать мне то, что я называю «захватом, которому учат в полицейской академии».
Я мигом поднял его и швырнул на пол. Сделать это было легче, чем в любом из проведенных мной поединков. Как только первый полицейский грохнулся на пол, второй попытался провести тот же самый прием. Я поднял и бросил на пол и его. Тут поднялся первый полицейский и попытался провести тот же прием с тем же самым результатом.
Тогда второй полицейский поднялся и толкнул меня к пожарному шкафу, но его рука оказалась между мной и шкафом. Когда я ударился о шкаф, его стеклянная дверца разлетелась осколками, и из руки полицейского хлынула кровь. Полицейские достали наручники, но я продолжал двигать руками, и им не удавалось сковать меня. И тогда тот, у которого была порезана рука, сделал мне свинг. Я сделал нырок, захватил обе его ноги и дернул его. Он упал на раненую руку и закричал от боли.
«Ну, все, – сказал второй полицейский, – пойдешь в тюрьму, живой или мертвый». И достал пистолет.
Я перемахнул через забор и бросился бежать.
К этому моменту шум драки насторожил некоторых участников вечеринки. Один возбужденный парень бросился за мной. Я пытался убежать от столкновения, а парень догнал меня и сказал: «Вот, возьми мою рубаху».
Во время драки с меня сорвали рубашку, и парень знал, что полицейские будут высматривать человека без рубашки. Через какие-то секунды после того, как я натянул его рубашку, мимо проехала полицейская машина.
Но потом парень просигналил водителю какой-то машины, остановил его под знаком остановки, рассказал о том, что произошло, и попросил водителя отвезти нас в общежитие. Водитель быстро уехал. Я понял, что помощи от этого парня не будет, вернул ему рубашку и попросил оставить меня в покое.
Я перескочил через ограду и спрятался в кустах, но владелец дома меня заметил и вызвал полицию. Полицейский вертолет уже искал меня с воздуха, и вскоре полицейские взяли в полукольцо кусты, в которых я прятался.
По громкоговорителю они приказали мне сдаться. Я не был уверен в том, что должен сдаться. Я думал, что смогу ускользнуть, и готовился убежать.
Клацанье пистолетов, которые снимали с предохранителей, изменило мои планы. Я вышел из кустов с поднятыми руками. Полицейские надели на меня наручники, бросили меня на заднее сиденье машины и отвезли меня в тюрьму.
Я позвонил тренеру Облу и рассказал, что со мной случилось. Наполовину всерьез, наполовину в шутку Обл сказал: «Молодец. Я знал, что в тебе есть это». А потом сказал, что позвонит моему отцу.
Поначалу меня посадили в клетку для задержанных, а потом перевели в одиночную камеру, где не было ни подушки, ни матраса. Потом пришел полицейский и приказал мне подышать в алкогольно-респираторную трубку. Я согласился. Полицейский, казалось, был чрезмерно обрадован моим желанием сотрудничать, поэтому я передумал и сказал, что не стану дышать в эту чертову трубку.
На следующий день мне предъявили обвинение в нападении на двух сотрудников полиции Лос-Анджелеса и в нанесении им побоев. Отец внес залог в 5 тысяч долларов. Тренер Обл помог мне найти адвоката. Одна из девчонок, затащивших меня на вечеринку, сказала районному прокурору, что я не бросался на полицейских и не бил их, а всего лишь вырывался из их рук и использовал против них их же собственную силу.
Обвинения были сняты, хоту отцу пришлось заплатить адвокату тысячу долларов. Отец не взял с меня денег, которые уплатил адвокату, но годы спустя я с лихвой расплатился с ним.
Тренер Обл был человеком жестким. Ему было около 40, и мне хотелось бы посмотреть, как он боролся в расцвете сил. Обл мог быть непредсказуемым и агрессивным, но я считал, что именно этим качества делали его таким хорошим борцом. Куда бы Обл ни шел, он носил с собой загубник на случай, если придется встрять в драку. Я обожал его, и у нас сложились отличные отношения.
Однажды тренер взял меня в полет на турнир в Сан-Франциско, тогда как остальные члены команды поехали туда на автобусе. Я был травмирован и не мог бороться, но тренер все равно хотел, чтобы я поехал с ним. Я отправился с ним в ресторан на обед, и он заметил свободное место на парковке прямо напротив ресторана. Мы находились в крайнем левом ряду, и перед свободным местом находилась другая машина, водитель которой собирался дать задний ход и занять место. Тренер преградил ему дорогу и въехал носом арендованной машины на место, схватил свой загубник и велел мне взяться за руль.
Тренер вышел из машины. Другой водитель сделал то же самое. Не думаю, что бедный малый ожидал того, что произошло затем. Не знаю, какими словами обменялись Обл и тот водитель, но тренер вставил в рот капу и двинул водителя по лицу, начал растирать свои ребра и навалился на него грудью. Двумя годами ранее тренер сломал себе два ребра и по какой-то причине всякий раз, когда ему приходилось применять физическую силу, он массировал эти два ребра, напирая на противника грудью. Все мы знали, что означает этот массаж, но тот водитель не знал этого.
Я припарковал машину, тот малый залез в свою и уехал, а тренер подошел ко мне.
«Подожди меня в том проезде у ресторана, – сказал мне Обл. – Если этот малый вернется, чтобы подраться со мной, мы подеремся в проезде. Может быть, отберу у него бумажник». Последнее предложение был шуткой. Но про драку в проулке было сказано всерьез.
Тренер здорово развеселил меня.
На том турнире в Сан-Франциско парень, заменивший меня, проиграл схватку, и тренер накричал на него в углу ковра. По всей вероятности, годом ранее между тем парнем и тренером возникли проблемы. И поражение стало последней каплей. В середине схватки Обл вытащил из кармана 20 долларов, сгреб борца, сунул ему деньги и сказал, что тот отчислен из команды. После чего я остался единственным борцом в моей весовой категории.
В начале сезона тренер поставил меня в категорию до 150 фунтов. Чтобы бороться в этой категории, мне надо было сбросить вес.
В старших классах я никогда не сбрасывал вес для того, чтобы бороться в категории ниже привычной. Я видел, как сгонял вес Дэйв и другие борцы, а потому знал, что это – худшее, что есть в нашем спорте. Но до тех пор, пока я не испытал это на собственной шкуре, я и не представлял, насколько мучительно сбрасывание веса.
Сгонка веса тяжела не только физически, но и психологически. Это подобно облаку, которое постоянно нависает над головой и не исчезает, не исчезает потому, что ты знаешь: к следующей схватке ты должен весить меньше. Сгонка веса – главная причина того, что ни один вид спорта не связан с такими физическими страданиями и психологическими требованиями, как борьба, особенно на высшем студенческом уровне. Я уверен, что есть только три группы людей, которые страдают больше борцов-студентов: неизлечимо больные, солдаты на передовой и ожидающие казни смертники в тюремных спецблоках.
Самым маленьким борцам приходится сгонять вес сильнее всего. Не в процентном отношении, а в абсолютном весе. Чем меньше борец, тем в большей мере сбрасывание веса становилось значительной частью его жизни. Я знал борцов, которые годами боролись в категории до 118 фунтов, а вне сезона весили невероятные 150 фунтов.
Если человек занимается борьбой и должен сильно сбросить вес, это может почти уничтожить спорт для него. Дэйва так злило то, что в Университете штата Оклахома от него требовали сбросить так много веса, что он ушел оттуда.
Существуют разные концепции сгонки веса. До того как я пошел в университет, я исходил из того, что интенсивные тренировки приведут вес моего тела к оптимальному. А потом я сбрасывал вес до любого, который был ниже оптимального.
Впрочем, тренер Обл верил в большое сбрасывание веса и считал, что было бы лучше, если бы я боролся в категории до 150 фунтов. Но я был таким тощим, что потеря веса до 150 фунтов означала почти полное обезвоживание организма, а обезвоживание снижает способность организма потреблять кислород и, кроме того, снижает силу.
После жалких выступлений в весовой категории до 150 фунтов мы поняли, что сгонка веса была ошибкой, и на следующий же день я был заявлен в категории до 158 фунтов. То был единственный и последний раз, когда я отдал управление моим весом тренеру. Хорошие борцы должны устранять ошибки, и той ошибки я больше никогда не повторю. На ковре борец одинок, а потому должен быть сам себе тренером.
Не поймите неправильно мои слова о тренере Обле. Он был отличным тренером и образцом для меня. Но сгонка веса до 150 фунтов была ошибкой. В том году я проиграл 8 схваток, и половину поражений я потерпел в категории до 150 фунтов.
Я закончил первый курс с результатом 18 побед и 8 поражений. На турнире конференции, который давал право на участие в турнире Национальной ассоциации студенческого спорта, я был заявлен третьим, но проиграл первый же поединок и более в турнире не участвовал.
Калифорнийский университет Лос-Анджелеса оказался совсем не тем волшебным местом, каким казался поначалу.
Между тренером Облом и Крисом Хорпелом произошло что-то, вызвавшее заметную напряженность их отношений. Команда раскололась на две группы, и борцы стали занимать стороны. Дэйв и я почувствовали, что увязли где-то посередине, поскольку нам обоим нравился тренер Обл, но в то же время мы дружили с Крисом.
Тренер Обл воплощал тип борца, которым я хотел стать, и я хотел стать таким, как Обл, когда стану взрослым. У меня есть поговорка, которой я следую долгие годы: «Дело не в том, что ты знаешь, дело в том, каков ты». Я уверен: больше, чем что-либо другое, победу борца определяет его личность. Какие бы качества ни делали тренера Обла победителем, я хотел, чтобы эти качества были и у меня.
С другой стороны, Крис начал помогать мне еще тогда, когда я учился в старшей школе, и его помощь отчасти была залогом моих успехов в борьбе. Он продолжал поддерживать меня и в университете.
Поскольку Дэйв не мог участвовать в турнирах, тот сезон он посвятил ежедневным тренировкам. Впервые мы тренировались вместе в середине сезона. Дэйв обходился со мной очень агрессивно. Я думал, что он пытается сломать мою уверенность в своих силах.
Уверенность в себе нарастает или исчезает каждый день. Я испытывал огромное напряжение, выступая на соревнованиях на первом курсе, и сбрасывание веса было для меня дополнительным бременем. Я считал, что Дэйв пытается воспользоваться моим душевным состоянием и построить свою уверенность на моих костях.
Когда я пожаловался на то, как Дэйв борется со мной, и начал уклоняться от борьбы с братом, Дэйв разозлился на меня и крикнул Крису, чтобы тот велел мне перестать тянуть время и уклоняться от схватки.
Крис прокричал в ответ: «Это слишком плохо, Дэйв. Справляйся с этим сам».
Для меня это прозвучало как «Дааа!!!», потому что Крис поддерживал меня и не заставлял меня делать то, что хотелось Дэйву.
Итак, ни я, ни Дэйв на самом деле никогда не стали на чью-либо сторону в конфликте тренеров.
Напряженность дестабилизировала команду, которая заняла третье место в конференции, а Фред Бона стал первым в университете национальным чемпионом по борьбе. Но династия борцов Тихоокеанского побережья так никогда и не возникла. После того сезона тренер Обл ушел из Калифорнийского университета Лос-Анджелеса и в течение нескольких лет не возобновлял тренерскую деятельность. Крис Хорпел тоже ушел в свой родной Стэнфордский университет, где стал главным тренером. Мы с Дэйвом тоже решили уйти после первого курса, причем Дэйв так никогда и не получил ковер в «шкуре» университетского Медведя[11].
Через год Калифорнийский университет Лос-Анджелеса свернет деятельность по превращению борьбы в межуниверситетский вид спорта, объяснив свой отказ отсутствием помещений для тренировок и большими расходами на устранение этой проблемы. Но я думаю, что это решение коренилось в проблемах, возникших в тот год, когда там учились мы.
Глава 05
Создание ауры
Читать бесплатно другие книги:
