Охотник на лис Томас Дэвид
Адвокаты организовали для Дюпона неврологические тесты, рассчитывая найти какую-либо естественную причину манеры его поведения. О проведении тестов было объявлено, однако их результаты так и не были обнародованы. Было несложно сделать соответствующее умозаключение.
Во время судебных заседаний Дюпон сидел совершенно бесстрастно, зачастую с отсутствующим видом. Он непрестанно повторял своим адвокатам, что не понимает обвинений или процессуальных норм, излагаемых судьей.
Я знаю, как тянуть время на ковре во время схватки. Но это было сущими пустяками по сравнению с тактикой стороны защиты в зале суда. Разница между нами, однако, заключалась в том, что ее за это, в отличие от меня, не наказывали. Юристы Дюпона дважды обращались в Верховный суд штата Пенсильвания, пытаясь обжаловать отказ судьи освободить Дюпона из тюрьмы для прохождения психиатрического освидетельствования в кабинете врача.
Они также пытались отменить решение судьи, не разрешившего Дюпону посетить поместье для выявления фактов, которые могли бы быть использованы для его защиты. Судья справедливо решил, что Дюпон, располагая такими финансовыми средствами, мог просто скрыться от правосудия. Тем не менее защите удалось добиться отсрочки официального предъявления Джону обвинения в суде, поскольку обе стороны принялись ожесточенно спорить о том, дееспособен ли он для того, чтобы вообще находиться под судом.
Я не разбирался в юридических тонкостях, но даже мне было понятно, что адвокаты Дюпона пытались избежать судебного преследования своего клиента или отсрочить его, чтобы подготовить обоснование невменяемости Джона. В любом случае было крайне неприятно осознавать, что богатство Джона обеспечивает ему существенные преимущества для его защиты. Чтобы держаться на должном уровне, окружному прокурору пришлось нанять двух человек, чьей задачей было поддерживать контакты со средствами массовой информации и разбираться с жалобами защиты.
Окружной прокурор принял также решение отказаться от требования смертной казни для подсудимого. Считалось, что обвинительный вердикт более вероятен, если подсудимому не грозит смертная казнь. Я был полностью согласен с этим решением. Я желал лишь, чтобы остаток своей жизни Дюпон провел в тюрьме.
Вместе с тем я не хотел, чтобы он оказался в больнице штата, потому что там условия были бы легче, чем в тюрьме. Джон утопал в роскоши, однако для него этого было мало. Он хотел большего. Поэтому мне хотелось, чтобы остаток своей жизни он провел с минимальными удобствами. Но даже тюремное заключение Дюпона и лишение его всего, что он имел, не шло ни в какое сравнение с тем, что он отнял у нашей семьи.
Невозможно свыкнуться с мыслью о потере брата. Для меня смерть Дэйва была схожа с утратой судном якоря, после чего судно оказывается брошенным на произвол судьбы и бесцельно болтается по морю. Дэйв всегда был для меня надежным якорем.
Поскольку мы росли то у одного из родителей, то у другого, именно Дэйв был в моей жизни постоянной величиной. Он всегда был рядом, готовый помочь мне советом и успокоить меня. Мы были похожи на секту в составе двух человек: он был моим лидером, а я – его последователем.
Когда Джон убил Дэйва, он украл у меня моего брата и мое счастье.
Восемь лет мне не давала покоя мысль о завершении моей борцовской карьеры. В книге Уэйна Бомана «Борьба: на ковре и за ним» автор обсуждал, насколько важно уйти победителем. Больше всего на свете я хотел выиграть Олимпийские игры 1988 года и уйти чемпионом. Однако Дюпон отнял у меня такую возможность. Покинув поместье «Фокскэтчер», я каждый день думал о своей мечте, о Дюпоне и о том, как он поступил со мной.
Теперь, кроме этого, я каждый день думал также о том, как он поступил с моим братом.
Однажды мне позвонил мой тренер по джиу-джитсу Педро Зауэр. Он тренировал Дэйва Бенето («Опасного Дэйва») к предстоящему девятому турниру смешанных боевых единоборств «Городское сумасшествие», организуемому «Чемпионатом по боям без правил»[37] для платной трансляции на кабельном телеканале. Бенето был тяжеловесом, который занял второе место на отборочных соревнованиях канадской борцовской команды перед Олимпиадой, и Педро хотел, чтобы я поработал с ним.
Смешанные боевые единоборства – сочетание борьбы, болевых и удушающих приемов и кикбоксинга – появились в США в 1993 году, когда был создан «Чемпионат по боям без правил». В течение короткого периода времени они стали чрезвычайно популярными. Борцы хорошо зарекомендовали себя в этих боях, поскольку здесь была востребована борцовская практика поддержания хорошей физической формы и броски, которые применяются в борьбе. В любом бою, за редким исключением, бойцы оказываются на земле. Бойцы, которые недостаточно уверенно владеют борцовской техникой захватов, находятся в невыгодном положении. Для борца не составляет труда перейти в смешанные боевые единоборства. Невозможно научить кикбоксера бороться, но вполне возможно научить борца технике кикбоксинга.
Бенето приехал в Прово, и мы тренировались с ним несколько недель. На одной из тренировок я провел сбивание, и Бенето, неудачно приземлившись на правую руку, сломал ее. Я отвез Дэйва к врачу, который предложил ему два варианта: либо сделать операцию по имплантации в кость пластины и, таким образом, сохранить возможность выступать на ринге, либо наложить на руку гипс, но в этом случае он в ближайшее время не сможет выступать и пропустит девятый турнир «Чемпионата по боям без правил».
Когда мне было тридцать пять, я отрабатывал со своим тяжеловесом в «Би-Уай-Ю», Майком Болстером, ударную технику в полный контакт. Хотя я не верил, что Дэйв решит пропустить свой бой, я все же сказал ему, что если он из-за травмы будет вынужден отказаться от встречи, вместо него могу выйти я.
Как я и ожидал, Дэйв выбрал операцию и в соответствии с планами приехал в Детройт для боя с Гари Гудриджем («Большим папашей»). Накануне турнира я тоже прилетел в Детройт, чтобы помогать Бенето в его углу.
Вечером накануне боев состоялась обычная для таких турниров пресс-конференция с участием всех бойцов, промоутеров, судей, врачей и тренеров. После ответа на вопросы журналистов Бенето попросил врача осмотреть его сломанную руку, и тот сказал ему, что он не может драться. Я разыскал промоутера и поинтересовался у него, могу ли я драться вместо Дэйва. Ему понравилась эта идея, и мы начали обговаривать финансовый аспект.
Мне предложили 25 000 долларов. Я попросил вдвое больше. Промоутер выдвинул контрпредложение: 25 000 долларов, если я проиграю, и 50 000 долларов, если выиграю. Я ответил, что приму решение на следующее утро.
Я плохо спал в ту ночь. При росте метр девяносто два и весе 111 килограммов «Большой папаша» был выше меня на 13 сантиметров и тяжелее на 18 килограммов. На предыдущем турнире «Чемпионата по боям без правил» «Давид против Голиафа», который был организован именно в формате турнира, а не с заранее спланированными поединками, он занял второе место. В четвертьфинале он одержал победу нокаутом, а в полуфинале – техническим нокаутом.
В 6.30 утра раздался звонок от промоутеров, интересовавшихся моим ответом. Не выспавшись, я чувствовал себя весьма дерьмово и сказал им, что мне необходимо еще время. Стоило только мне заснуть, как меня разбудил очередной звонок от промоутеров. Я дал тот же ответ и вернулся спать. Они вновь перезвонили. Но решение еще не было принято. В 10.30 утра промоутеры позвонили и сказали, что либо они прямо сейчас получают от меня ответ, либо они найдут кого-то другого.
Я позвонил Педро и попросил его спуститься со мной в вестибюль отеля. Промоутеры ждали меня там, контракт лежал на столе перед ними. Я попросил подождать еще одну минуту, прошел в угол, стал на колени и обратился с просьбой к Богу подсказать мне, как мне поступить.
Я подождал так, наверное, минуты три, пока у меня не появилось совершенно очевидное чувство, что если бы Дэйв был жив, он бы посоветовал мне драться. Я встал и вернулся из своего угла. Педро и те, кто был с ним, смотрели на меня.
– Я согласен, – объявил я.
До боя оставалось восемь часов, а из одежды у меня с собой был только костюм с галстуком и шорты для тренировок.
Я прошел необходимый тест на СПИД, а затем купил капу. Бенето дал мне свою паховую раковину. Один из студентов Педро одолжил мне свои борцовки (хорошо, что у нас оказался одинаковый размер), а шорты я надел те, которые мне дали на Олимпиаде в Лос-Анджелесе.
Перечень правил для турнира «Чемпионата по боям без правил» был коротким. Бои проводились без перчаток, на восьмиугольной площадке, обнесенной сеткой. Было запрещено кусаться, выдавливать глаза, наносить удары сжатыми кулаками. Если боец предпочитал драться в обуви, а не босым, то ему запрещалось наносить удары ногами. Все остальное было разрешено. Можно было наносить удары головой, проводить прием «рыболовный крючок» (разрывать сопернику рот пальцами или руками), наносить удары в пах, тянуть за уши, душить, ломать суставы или проводить приемы для того, чтобы вывихнуть их, ломать кости, царапаться, сворачивать сопернику шею или ломать ее, а также все, что только можно было еще придумать. Бои длились двенадцать минут, при необходимости мог быть добавлен трехминутный раунд.
Политики во главе с сенатором Джоном Маккейном ожесточенно критиковали организованный турнир, добиваясь изменения правил боев или даже их запрета, поскольку в ходе их проведения проявлялось насилие и жестокость. Чтобы избежать возможной отмены турнира, его организаторы в день проведения боев объявили о запрете этим вечером наносить удары сжатыми кулаками. Когда Педро сообщил мне эту новость, она пришлась мне по душе: «Отлично! Гудридж не может дубасить меня кулаками!»
Судья, Джон Маккарти («Большой»), пришел ко мне в раздевалку где-то за полчаса до боя, чтобы поставить меня в известность о новом запрете на удары сжатыми кулаками. Он попросил меня показать ему сжатый кулак. Я сделал это. Тогда он попросил меня показать ему открытый кулак. Я раскрыл ладонь так, словно хотел нанести рубящий удар каратиста.
– Нет, открытый кулак – это вот так, – поправил меня «Большой» Джон, раскрыв передо мной кулак и отогнув большой палец.
Он предупредил, что если кто-либо из нас нарушит запрет, мы будем оштрафованы на пятьдесят долларов за каждое нарушение, и этот штраф будет взыскан, скажем так, в любом случае. Другими словами, мы могли наносить удары, как нам хотелось.
Гудридж чертовски хорошо владел ударной техникой, но не имел навыков борьбы, и я знал, что мог сбить его с ног. Я полагал, что у него не было возможности накрыть меня сверху, откуда он мог бы наносить мне удары рукой и локтем, и даже если бы ему удалось сделать это, я был уверен, что мое мастерство как борца не позволило бы ему надолго удержать это положение.
Поначалу мы оба осторожничали. Затем я провел первый прием, в результате которого где-то через тридцать секунд сбил его на ковер, бросившись ему на грудь и сделав захват его обеих ног. На Гудридже было дзюдоги, свободно сидящее кимоно для занятий такими боевыми единоборствами, как карате и дзюдо. Схватив его за дзюдоги, мне стало проще выдернуть на себя его ноги и произвести бросок, как только я смог упереться ему в грудь. Это был для меня самый простой бросок, который мне когда-либо доводилось проводить. С тех пор участники смешанных боевых единоборств перестали носить дзюдоги.
Гудридж одной рукой обхватил мою голову, а другой схватил себя за дзюдоги. Он держал мою голову так крепко, что я чуть было не потерял сознание. Я в ответ уперся подбородком ему в ребра, и теперь чем сильнее он стискивал меня, тем глубже мой подбородок вдавливался в его ребра.
Я начал чувствовать легкое головокружение. Понимая, что скоро в результате его захвата я могу потерять сознание, я заставил его ослабить хватку, добравшись левой рукой ему до горла и сдавив его большим пальцем. Я мог серьезно покалечить его и, возможно, даже убить, если бы я приложил все свои силы и сломал ему трахею. После того как Гудридж отпустил меня, я несколько раз ударил его по голове.
В ходе боев без правил судья может остановить схватку, если соперники бездействуют, и возобновить ее после того, как те поднимутся на ноги. После того как я освободился и мы некоторое время продолжали удерживать друг друга в захвате, «Большой» Джон решил вмешаться и велел нам подняться.
Я снова сбил Гари на ковер и нанес ему несколько сильных ударов кулаком, что привело к рассечению около его правого глаза. Судья остановил нас, чтобы проверить это рассечение, после чего вновь поднял нас на ноги и возобновил бой. Я опять свалил Гудриджа, уселся на него и несколько раз ударил его по лицу, целясь в рассечение около глаза.
Я находился в таком положении около десяти секунд, прежде чем начать драться, и смотрел Гари в глаза. Полагаю, мы оба знали, что все закончено. Я мог бы нанести ему несколько ударов локтем или провел бы болевой захват руки, однако я знал, что у него есть дети.
«Так ли уж это нужно?» – спросил я себя.
Основное время боя истекло.
Не знаю, врач ли остановил бой в связи с рассечением у Гудриджа или Гари сам прекратил схватку, но на дополнительный раунд он не вышел.
Я был рад, что бой закончился. Я тренировался, но не ради участия в турнире, и мои приемы были далеки от совершенства.
Тот вечер явился для меня моментом духовного прозрения. Не случайно Дэйв Бенето получил травму. Не случайно я поехал в Детройт. Не случайно врач запретил Бенето драться.
После того вечера я больше не дрался. Вскоре после боя у меня обнаружили грыжу позвоночника. Я целую неделю не мог ходить и был вынужден лечь в больницу. Моя спортивная карьера на этом завершилась, и я ушел из «Чемпионата по боям без правил» с показателем 1:0.
Эта единственная победа стерла восемь лет боли и предотвратила еще неизвестно сколько лет душевных страданий. После Олимпиады 1988 года я чувствовал себя проигравшим, но в тот вечер в Детройте все изменилось. Я ушел победителем. У меня было такое чувство, словно я громко и отчетливо сообщил Джону Дюпону, что он проиграл в своем стремлении сделать меня таким же несчастным и обделенным, как он сам. Я выиграл, а он остался проигравшим.
По существу, я вновь стал победителем, как только я вошел в этот восьмиугольник. Я доказал, что могу войти в эту клетку и драться там в принципе без правил. Я дрался с крутым чуваком, который был крупнее меня, и значительно, и являлся признанным бойцом.
Всю свою жизнь я стремился к тому, чтобы стать мастером боевых единоборств. Думаю, что все эти годы борьба как раз и была для меня боевым единоборством. В свое время джиу-джитсу открыло мне глаза и показало, что я ограничил себя рамками Национальной ассоциации студенческого спорта и Международной федерации объединенных стилей борьбы. Их правила заставляли меня уделять основное внимание поддержанию хорошей физической формы и изучению того, как обеспечить позиционное превосходство над соперниками. Джиу-джитсу научило меня новой технике. И когда мне пришлось выступать в смешанных боевых единоборствах, где правила были другими, я смог продемонстрировать, какие навыки я приобрел и кем я стал.
После Олимпиады в Сеуле прошло уже восемь лет, но я был уверен, что получил подтверждение со стороны самого жестокого единоборства, какое только существует: я был способен заставить людей признать мое превосходство.
16 мая 1996 года ко мне вернулось чувство счастья.
Оставалось только, чтобы восторжествовала справедливость.
Первые слова Дюпона после совершенного им убийства, которые стали всеобщим достоянием, были произнесены им через две недели после девятого турнира «Чемпионата по боям без правил», на отложенном официальном предъявлении ему обвинения в суде.
С совершенно седой, неопрятной бородой (я подозревал, что он пытался таким образом выглядеть сумасшедшим) Дюпон вновь заявил, что он не понимает тех обвинений, которые выдвинуты против него.
Его адвокат спросил у Джона, кто он. И тот ответил суду:
– Далай-лама.
Это было спустя чуть более четырех месяцев после смерти Дэйва, и в конечном итоге со стороны защиты Дюпона было сделано заявление о невиновности обвиняемого. Создалось впечатление, что дело вернулось к исходной точке. Для стороны защиты настало время принимать решение о том, целесообразно ли прибегать к версии о невменяемости.
31 августа в Атланте состоялась церемония вручения борцам олимпийских медалей. У команды США не было медали в весовой категории Дэйва. В тот день я просто не мог не думать о мечте Дэйва завоевать эту медаль после своего возвращения в спорт. Он бы завоевал ее. Вне всякого сомнения.
Спустя три недели после Олимпиады версия государственного обвинения против Дюпона получила весьма странный поворот. Судья, который вел это дело с самого начала, находясь под давлением со стороны врачей обеих сторон и двух адвокатов Дюпона, принял решение о возможной недееспособности Дюпона и направил его в больницу штата на обследование. Через два месяца врачи должны были сообщить, может ли он предстать перед судом.
Прокуроры утверждали, что Дюпон притворяется недееспособным для того, чтобы обеспечить отсрочку судебного процесса. Я был согласен с этим. У Дюпона был слишком богатый опыт интриг и манипулирования окружающими.
Решение о возможной недееспособности Джона касалось лишь тактики защиты его адвокатов, но отнюдь не его психического состояния в целом. Джон, находясь в тюрьме, продолжал управлять своим поместьем. В частности, он одобрил закупку грузовика для своего хозяйства.
Поместье было обнесено забором с колючей проволокой, была также установлена табличка: «Тюремное поместье Фокскэтчер». На мой взгляд, это было отчаянной попыткой со стороны Джона превратить свое поместье в тюрьму, куда он мог бы переехать, чтобы в комфорте дожить остаток своей жизни.
Наряду с этим весьма интересен тот факт, что родственники Дюпона подали гражданский иск с просьбой признать Дюпона психически недееспособным, чтобы семья могла получить опеку над Дюпоном и обеспечить себе контроль над его поместьем. На одном судебном процессе адвокаты Джона утверждали, что с учетом его психического состояния они не могли рассчитывать на его помощь. Однако если бы иск семьи не был отложен, на другом судебном процессе его адвокаты были бы вынуждены утверждать, что он все еще способен управлять своим имуществом и финансами. Иск был отложен.
В конце концов в декабре судья постановил, что Дюпон дееспособен, чтобы предстать перед судом в январе. Основной адвокат Дюпона, Томас Бергстром, заявил судье, что он намерен добиваться признания своего клиента невиновным по причине его невменяемости.
Это заявление было решающим, поскольку, согласно исследованию, проведенному в то время журналистами, аргумент о невменяемости обвиняемого фигурировал менее чем в одном проценте уголовных дел. И только в четверти случаях такая тактика имела успех.
Однако с учетом двух свидетелей убийства у стороны защиты, по существу, просто не было другого выбора.
Жюри присяжных, которое должно было принять решение по этому делу, было выбрано на предпоследней неделе января. Из семидесяти пяти кандидатов в присяжные заседатели были выбраны шесть мужчин и шесть женщин преимущественно среднего возраста. С учетом того, что суд, как ожидалось, продлится четыре недели, были выбраны также шесть заместителей для них.
Вопрос о признании подсудимого невменяемым сводился для присяжных заседателей к принятию решения: когда Джон стрелял в Дэйва, осознавал ли он, что его действия противоречили закону?
Глава 19
Правосудие
В понедельник 27 января 1997 года в зале заседаний суда округа Делавэр под председательством судьи Патрисии Дженкинс начались прения сторон. Я не присутствовал на суде. Последние новости о нем я постоянно узнавал от своих родителей, друзей, таких как Дэн Чэйд, и из средств массовой информации, освещавших этот процесс в Интернете.
В ходе предварительных судебных заседаний прокуратура попросила меня дать свидетельские показания о том, что Джон принимал кокаин. Сначала мне не хотелось делать этого. Были и другие борцы, которые видели, как Джон пользовался кокаином. Я же последнее время жил в штате Юта и с 1989 года не видел его под кайфом от «кокса». Кроме того, меня беспокоило то, что признание в употреблении «кокса» может стоить мне работы в «Би-Уай-Ю». Мне также не нравилось то, что тем самым я могу оказать услугу юристам Дюпона, которые получат возможность обосновать его действия чем-то вроде ограниченной дееспособностью.
Я нанял адвоката, который переговорил с прокурорами и сообщил им, что я не хочу давать свидетельских показаний.
Однако вероятность того, что сторона защиты заявит о невменяемости клиента, изменила ситуацию. Свидетельство об употреблении Дюпоном кокаина стало необходимым, чтобы опровергнуть это утверждение.
Я прилетел в Филадельфию и сообщил прокурорам, что мне было известно об употреблении Дюпоном наркотиков и о том, что в 1989 году Джон несколько раз принимал «кокс». Когда меня спросили, готов ли я свидетельствовать об этом, я ответил согласием, отдавая себе отчет в том, что это может сломать мою карьеру. Но по ряду причин судья не позволила мне выступить со свидетельскими показаниями, и в течение всего судебного разбирательства я оставался в штате Юта.
В первый день суда на Джоне был надет спортивный костюм команды «Фокскэтчер»: сине-желтая куртка и синие брюки. Он был одет в это же самое на протяжении всего судебного процесса. Прекрасно зная о его наплевательском отношении к гигиене, я был готов поспорить, что Джон наверняка каждый день надевал именно этот костюм.
Первой давала показания жена Дэйва. Она подробно рассказала о том, как была свидетелем убийства. В ходе перекрестного допроса защита обратила внимание на ее фразу, которую она произнесла, позвонив в службу спасения «911». Нэнси заявила, что Джон открыл стрельбу, и когда оператор службы спасения спросил, почему Дюпон стрелял в Дэйва, она ответила: «Он невменяем».
Обвинению не составляло труда возразить, что заявление Нэнси вовсе не являлось медицинским заключением. Но уже тогда возникло впечатление, что сторона защиты вынуждена использовать в своих интересах малейшую возможность.
Из всех свидетелей обвинения защита, судя по всему, наиболее тщательно изучила Пэта Гудейла. Он был единственным человеком, который слышал, как Джон спросил Дэйва: «У тебя возникли проблемы со мной?» – до того, как сделать первый выстрел. Это была важная фраза, которая свидетельствовала о наличии умысла, поэтому сторона защиты делала все возможное, чтобы только подорвать доверие к Гудейлу.
Джозеф МакГеттиган, второй прокурор, который вместе с прокурором Деннисом МакЭндрюсом представлял сторону обвинения, попросил Гудейла подробно изложить все события в течение проведенного им вместе с Дюпоном времени до начала стрельбы, около тридцати пяти минут. Тем самым он хотел установить, что Дюпон, как обычно, занимался повседневными делами вплоть до того момента, пока не выставил пистолет в окно автомобиля.
Гудейл раньше работал в охранной фирме, к услугам которой Дюпон обращался. Он начал работать у Дюпона за несколько недель до убийства в связи с тем, что Джону захотелось установить на своем танке 12,7-миллиметровый пулемет. Бергстром попытался представить дело так, будто бы Гудейл и фирма, в которой он раньше работал, решили воспользоваться богатством Дюпона, чтобы ввести его в ненужные расходы и излишние траты. Ну конечно, ведь каждый старался воспользоваться богатством Дюпона. Даже борцы. Подозреваю, что среди прочих причин Джона привлекало в борцах то, что, даже с учетом нашего стремления выжить в финансовом отношении, в отличие от большинства тех, кто окружал его, наш основной интерес заключался в каких-то истинных ценностях, которые не носили материального характера.
Поскольку защита пыталась доказать невменяемость клиента, список свидетелей включал целую вереницу психиатров, четверо из которых свидетельствовали в интересах стороны защиты и двое – в интересах стороны обвинения. Первые дали показания о том, что Дюпон страдал параноидальной шизофренией.
Показания свидетелей завершились через тринадцать дней, в четверг, 13 февраля. После длинных выходных во вторник обе стороны выступили с заключительным словом, и судьба Дюпона была передана в руки присяжных заседателей.
Как я мог понять, обвинение достаточно четко изложило свою позицию. Защита, похоже, смогла набрать очки в вопросе об употреблении Дюпоном кокаина. Анализ волос, ради которого Дюпон вновь отрастил их, подтвердил вероятность того, что Джон не употреблял кокаин последние пятнадцать месяцев.
Если бы обвинение доказало, что Дюпон употреблял кокаин, это помогло бы ему дать другое объяснение поведению Джона, кроме его невменяемости. Были достаточно свидетелей, чтобы доказать привычку Дюпона к кокаину, но сторона защиты смогла нейтрализовать попытки прокуроров увязать употребление Джоном кокаина до конца января 1996 года с тем, что наркотики могли явиться определяющим фактором в совершении убийства.
Присяжные заседатели, которые до этого момента не уходили из зала заседаний, удалились на совещание.
Как и в любом громком деле, те вопросы, которые судья поставила перед присяжными заседателями, вызвали в прессе волну домыслов о том, к какому решению склонится жюри. Присяжные совещались семь дней. Для моих родителей это были семь долгих, напряженных дней, наполненных ожиданием и вопросами о том, что сейчас обсуждают присяжные заседатели, молитвами о том, чтобы справедливость восторжествовала, и надеждами, что богатство Дюпона не позволит ему в очередной раз откупиться и что убийца Дэйва сполна понесет то, что он заслужил.
Мои родители были там в течение всего процесса, но последняя неделя была для них обоих особенно мучительна. Мне также тяжело дались эти дни ожидания в штате Юта. У меня, правда, было то преимущество, что я должен был, так сказать, «отвлекаться» на работу, на повседневные заботы, на тренировки своей команды. Вместе с тем я был готов к тому, что в любой момент меня могут позвать, чтобы сообщить о том, что оглашается вердикт. Но я, по крайней мере, был чем-то постоянно занят. Я не могу себе представить, что пришлось пережить моим родителям, когда они были вынуждены там просто сидеть и ждать.
Во второй половине дня двадцать пятого числа, во вторник, жюри уведомило судью о том, что оно вынесло свой вердикт. Зал суда был заполнен, но когда вердикт зачитывали, стояла полная тишина. Приговор гласил: жюри установило, что Джон Дюпон был виновен в убийстве третьей степени, но при этом психически больным. Он был также признан виновным, но психически больным по меньшему по тяжести обвинению в нападении без отягчающих обстоятельств, когда направлял оружие на Пэта Гудейла. Решением жюри Дюпон был признан невиновным по тому же обвинению, когда он направлял оружие на жену Дэйва.
Формулировка «третьей степени» означала признание присяжных, что Дюпон не собирался убивать Дэйва. Формулировка «но психически больной» означала, что присяжные поверили показанию психиатров стороны защиты, которые определили у Дюпона параноидальную шизофрению. Приговор обеспечивал Дюпону возможность пройти в больнице штата курс лечения от психического заболевания до того, как сесть в тюрьму, чтобы отбывать оставшийся по приговору срок.
Срок приговора мог быть от пяти до сорока лет.
Услышав вердикт, я испытал смешанные чувства. Попытка защиты доказать невменяемость Дюпона не удалась, так что с точки зрения закона он нес ответственность за убийство. Каждый раз, когда он нажимал на курок, он знал, что он делал. Он знал, что убивал Дэйва. Но в то же время признание его душевнобольным обеспечивало Дюпону некоторое снисхождение. Я желал бы видеть Дюпона в тюрьме, а не в больнице штата. Я не хотел, чтобы отныне он мог насладиться хоть единым мигом свободы.
Я задался вопросом: возможно, присяжные решили выбрать нечто усредненное между убийством первой степени, невменяемостью и непредумышленным убийством. Основным результатом их решения было то, что теперь настала очередь судьи определять степень наказания.
Приговор был вынесен через два с половиной месяца, 13 мая. В этот день я был в зале суда, чтобы выступить с заявлением потерпевшего[38].
Я не узнал Джона в этом пожилом человеке. Длинные, сальные волосы и спутанная борода, которые были у него во время судебного процесса, исчезли. Теперь его волосы были обычной длины, борода была аккуратно подстрижена. Его зубы были также приведены в порядок. Я слышал, как его адвокат утверждал, что работа стоматолога обошлась Джону в девять тысяч долларов. Но его очевидная игра в «Я невменяем!» продолжалась.
Один раз мы с Джоном встретились взглядами. Он сидел, откинув голову назад и уставив на меня свой огромный крючковатый нос. Его рот был открыт, как у рыбы, выброшенной на берег, и он так и держал его открытым почти все время при вынесении приговора.
Когда настала моя очередь обратиться к суду, я поделился тем, что видел, как Дюпон употреблял кокаин, и сказал, что не верю, будто бы он невменяем. Однако в основном я говорил о брате, о том, каким он был замечательным человеком.
Было не просто сидеть там и рассказывать о Дэйве в такой обстановке. Вообще-то я не плакса. На людях я плакал только два раза: на панихиде и в тот день в зале суда. И все же я не пытался сдержать слез. Я знал, что чем больше эмоций я проявлю, тем суровей может оказаться наказание для Дюпона. Мне не пришлось притворяться или утрировать свои душевные переживания, они были подлинными и глубокими. Мне просто хотелось выплеснуть наружу то, что я чувствовал в себе.
Прежде чем объявили приговор, слово дали Дюпону. Он сказал, что когда он убил Дэйва, он был болен. Он также извинился за неудобства, доставленные жене и детям Дэйва. Неудобства? Он не пытался извиниться передо мной или нашими с Дэйвом родителями. Но это было только к лучшему, поскольку я не поверил ни единому его слову.
Он знал, что, возможно, остаток своей жизни он проведет в тюрьме. Его деньги обеспечили ему выдающуюся команду адвокатов (Томас Бергстром, вероятно, добился для своего клиента такого мягкого вердикта, на который вряд ли могли рассчитывать большинство адвокатов), но его деньги не пошли ему на пользу. Отсутствие спортивных способностей явилось причиной того, что он не смог осуществить свою спортивную мечту. Теперь остаток своей жизни ему оставалось провести, лишь сожалея о содеянном и возлагая вину за это на кого угодно, только не на самого себя. Хотя повинен в случившемся был только он сам, жадный интриган, способный на все, чтобы получить желаемое.
Судья Дженкинс приговорила Дюпона за убийство Дэйва к тюремному заключению на срок от тринадцати до тридцати лет и за нападение без отягчающих обстоятельств на срок от трех до шести месяцев. Джону в то время было пятьдесят восемь лет.
После вынесения приговора я вернулся в «Би-Уай-Ю». Прово был для меня хорошим местом. Моя личная жизнь никогда не была такой стабильной, какой она стала после переезда в Прово и присоединения к Церкви Иисуса Христа святых последних дней.
Город и университет были ухоженными, чистыми, а присоединение к Церкви заставило меня также привести в порядок свои поступки и свою жизнь. В университете я получил степень магистра в области физической культуры со средним академическим баллом 3,7.
В «Би-Уай-Ю» у нас было хорошее здание для борцовского центра. Когда в 1994 году я стал главным тренером, стало известно, что центр находится под угрозой закрытия университетом. В 1995 году на должность спортивного директора университета был назначен Рондо Фелберг. Рондо занимался борьбой в «Би-Уай-Ю» в конце 60-х и начале 70-х годов. Рондо был трехкратным чемпионом ассоциации университетов, становился чемпионом Панамериканских игр, был внесен в список Зала спортивной славы «Би-Уай-Ю». Рондо поддержал наш борцовский центр.
Наша команда каждый сезон выступала все лучше. Мы также заботились об учебных показателях: три раза у нашей команды был самый высокий средний балл среди всех борцовских команд страны, еще три раза мы были на втором месте. Мне просто повезло, что в то время я оказался там. У нас в борцовском центре были очень хорошие парни.
Однако изменения в университетском руководстве во время пребывания Рондо в должности спортивного директора в конечном счете привели к закрытию нашего центра. В 1999 году университет объявил о планах поэтапного свертывания в течение следующего учебного года борцовской и гимнастической программ. В качестве причины приводилась необходимость соответствия требованиям Статьи IX Поправок к Закону об образовании, однако суть заключалась в отсутствии прибыли, потому что борьба всегда была неприбыльным видом спорта.
В это же время у меня проходила весьма трудная процедура развода. Этот был длительный процесс, необходимость присутствовать на судебных заседаниях не позволяла мне выезжать из штата Юта, пока не были решены все необходимые вопросы. Это мешало мне получить работу тренера по борьбе в других штатах, хотя количество имевшихся рабочих мест продолжало сокращаться.
В результате развода я потерял своих детей, свои накопления и дом, который я построил собственными руками. К тому времени у меня не было возможности успешно пройти собеседование и устроиться на работу ни в одном из университетов.
Потеря работы и развод серьезно выбили меня из колеи, но я оправился от этого удара, поскольку смог доказать самому себе, что вполне могу преодолеть все невзгоды. Ведь я был бойцом.
Команда «Фокскэтчер» пришла в упадок еще до убийства Дэйва и осуждения Дюпона. Мне неизвестны точные цифры, но в самый успешный период по всей стране можно было насчитать несколько десятков борцов, представлявших эту команду. На момент убийства, я полагаю, в ее составе было около пятнадцати борцов, и, насколько мне известно, в настоящее время лишь четверо по-прежнему живут и тренируются на территории поместья.
Большинство остальных членов команды «Фокскэтчер» разожгли костер и сожгли свою форму после ареста Дюпона.
На состоявшихся в США отборочных соревнованиях к Олимпийским играм 1996 года, которые были проведены в июне, то есть менее чем через пять месяцев после смерти Дэйва, несколько борцов все еще финансировались Дюпоном и носили форму команды «Фокскэтчер», оскорбляя тем самым тех членов команды, который покинули ее в знак протеста против совершенного убийства.
– Вышвырните оттуда этого парня из «Фокскэтчер»! – крикнул Дэн Чэйд во время одной из борцовских схваток.
Тренер Дэн Гейбл заявил журналистам, что он рекомендовал борцам отказаться от этой формы. Один из борцов команды «Фокскэтчер» заявил, что он надел фирменное трико, чтобы почтить память Дэйва, и сменил его после первого периода.
Брайан Дольф, который был в команде «Фокскэтчер» вместе с Дэйвом, сделал себе на запястье одной из рук татуировку инициалов Дэйва, и всякий раз, когда он поднимал эту руку в знак победы, были видны эти инициалы. Другие бывшие члены команды боролись в трико с черными пятнами.
Федерация спортивной борьбы США выделила гранты для оказания временной помощи тем борцам, которые финансировались Дюпоном. Вдова Дэйва создала борцовский клуб имени Дэйва Шульца, основной задачей которого являлась помощь бывшим борцам команды «Фокскэтчер» в продолжении участия в соревнованиях. Такая помощь была оказана, среди прочих, и чемпиону Олимпийских игр 1996 года Курту Энглу.
В 1999 году Нэнси выиграла у Дюпона судебный процесс о смерти в результате противоправных действий. Сумма, выплаченная в соответствии с судебным решением, не была разглашена, но в прессе сообщалось, что она была самой крупной, которая когда-либо выплачивалась одним человеком в истории США. Борцовский клуб имени Дэйва Шульца просуществовал до 2005 года.
В борцовском мире предпринимались также и другие шаги, чтобы почтить память Дэйва и признать его вклад в спорт.
Национальный зал борцовской славы учредил национальную премию «За заслуги» имени Дэйва Шульца, которая ежегодно вручается талантливому борцу старшего класса средней школы. Именем Дэйва была также названа Премия самых талантливых борцов, которая ежегодно присуждается на чемпионатах средних школ штата Калифорния. Лауреат этой премии получает памятный подарок с изображением Дэйва, выгравированным на стекле.
Федерация спортивной борьбы США стала ежегодно проводить в Олимпийском тренировочном центре в Колорадо-Спрингс международный турнир – «Мемориал Дэйва Шульца». Этот турнир и в настоящее время широко известен среди ведущих борцов вольного стиля и греко-римской борьбы международного уровня.
В 1997 году Дэйв был введен в Национальный зал борцовской славы в Стиллуотере, штат Оклахома, – честь, которой я сам был удостоен двумя годами ранее. В 2010 году я, взволнованный, стоял рядом с Александром и Даниэль на церемонии введения нас с Дэйвом в Зал спортивной славы в Сан-Хосе, штат Калифорния. Мы были введены туда в качестве лучших борцов-братьев в истории Соединенных Штатов.
Дюпон впервые подал прошение о досрочном освобождении в декабре 2009 года. После вынесения приговора он три месяца проходил курс лечения в больнице штата, затем был переведен в тюрьму штата для дальнейшего отбытия срока своего наказания.
Я как-то позвонил в его тюрьму, чтобы узнать, каковы условия его содержания. Мне сказали, что он вместе с другим заключенным находился в камере размером 2,5 на 3 метра. Его камера располагалась в специальном крыле, где на одной стороне содержались пожилые заключенные, а на другой – педофилы. Эти две группы заключенных чаще всего подвергались насилию со стороны других зэков, поэтому их держали в более безопасном месте. Каким же идиотом надо было быть, чтобы обменять десятки миллионов долларов на такое существование!
В ходе судебного разбирательства я не был согласен с утверждением, что Дюпон являлся параноидальным шизофреником. Мне также не понравилось то, что прокуроры согласились с этим диагнозом. Я был уверен в том, что Дюпон был порочным, себялюбивым наркоманом. Но теперь я был готов согласиться с тем, что Джон был психически болен. Он не был невменяемым, как утверждали его адвокаты, однако, должен признать, он действительно был болен.
Когда Джон получил право на досрочное освобождение, я написал письмо в комиссию по досрочному освобождению с просьбой отказать ему в таком прошении. Я не считал, что его могли выпустить, но, учитывая, что можно было бы провернуть с его деньгами, никогда нельзя было быть слишком уверенным в чем-либо, что касалось Джона.
Ранее он нанял частного детектива, который пришел ко мне домой в штате Юта и спросил, готов ли я помочь Джону выйти из тюрьмы. Я поставил видеокамеру на запись, открыл дверь и спросил детектива, чего он хочет. Когда он задал мне свой вопрос, я закрыл дверь и отправил видеозапись в прокуратуру округа Делавэр.
Дюпону было отказано в досрочном освобождении.
9 декабря 2010 года, в четверг, я получил известие, что Джон скончался. Он был обнаружен недвижимым в своей камере рано утром. У него была тяжелая форма эмфиземы[39] и хроническая обструктивная пневмония.
Когда Джон умер, ему было семьдесят два года.
Согласно завещанию Дюпона его похоронили в красном борцовском трико команды «Фокскэтчер». Он завещал восемьдесят процентов своего состояния Валентину Йорданову и членам семьи Валентина.
Смерть Дюпона была для меня совершенно незначительным событием. Думаю, об этом лучше всего выразился мой отец, когда он сказал журналисту относительно Джона, что тот умер в день убийства Дэйва.
Со смертью Джона я осознал лишь то, что теперь об одной вещи можно было не беспокоиться. Я опасался, что если бы он когда-либо вышел из тюрьмы, он мог заказать убийство кого-нибудь из нашей семьи.
Если не считать этой мысли, я совершенно не думал о Джоне.
Он сломал спортивную карьеру моего брата и мою карьеру, но я смог в 1996 году одержать над Джоном безусловную и окончательную победу, выиграв в «Чемпионате по боям без правил».
Дюпон недооценил меня как бойца. Он никогда не воздавал мне должное в полной мере. Он не осознавал, кем я был на самом деле. Он не понимал, что я непобедим. А теперь Джон был мертв. Он был частью моего прошлого, к которой я утратил интерес и которая для меня теперь также была мертва.
И все же иногда, когда я думаю о своем брате, вспоминая счастливое время, которое мы прожили вместе, и невзгоды, с которыми мы боролись и которые преодолевали, как вместе, так и каждый из нас самостоятельно, когда я сожалею, что Дэйва уже нет и он не может испытать чувство гордости за меня, я ловлю себя на мысли о том, что я вспоминаю и его убийцу.
И мне становится жаль, что Джон Дюпон вообще жил на этом свете.
Я скучаю по тебе, Дэйв.
Эпилог
Не знаю, как много людей будет знакомиться с историей моей жизни, изложенной в фильме «Охотник на лис», или же читать о ней в этой книге. Мне остается надеяться, что речь будет идти о миллионах.
А ведь все началось с желания моих детей узнать о жизни своего отца.
Я начал писать историю своей жизни после проведенного мной поединка на турнире «Чемпионата по боям без правил», когда из-за проблем со спиной я знал, что моя спортивная карьера завершена. Мои дети родились после того, как я закончил заниматься борьбой, и в связи с тем, что после моего развода мы жили порознь, я знал, что у меня не будет возможности, как мне бы хотелось, сидеть рядом с ними и рассказывать о карьере их отца. Поэтому я стал писать.
История моей жизни уместилась на шестидесяти страницах с одинарным интервалом между строками. Я не стал много рассказывать об убийстве Дэйва. В то время воспоминания об этом были слишком свежи и суд еще не состоялся. Однако я подробно описал о том, как мы с Дэйвом росли и о наших борцовских достижениях.
Завершив работу, я просто ради шутки послал ее по электронной почте нескольким приятелям. Одним из них был Бен Охай, мой друг из «Би-Уай-Ю», один из тех парней, на которого всегда можно положиться и который, наряду с Аланом Олбрайтом и Ларри Наджентом, дал мне утешение в первые дни после смерти Дэйва. Бен сказал мне, что прочитал мою работу одним залпом. Джаред Коулман, один из моих знакомых борцов в «Би-Уай-Ю», показал рукопись своему брату Майку. Я познакомился с Майком, и он сказал мне, что, имея некоторые связи, он мог бы, как он полагает, сделать из моего произведения фильм.
Честно говоря, я не был удивлен. Когда я описывал историю своей жизни, я, конечно, не рассчитывал на то, что это станет фильмом, но, вспоминая свое детство, я задавался вопросом, как могли бы смотреться различные эпизоды моей жизни, если они были показаны на экране. То есть уже тогда я пытался оценить свою жизнь с точки зрения ее показа на экране. Хотя именно Майк был тем, кому принадлежала идея превращения моей рукописи в фильм.
Майк весьма увлекся этой идеей. Он встретился с кинопродюсером Томом Хеллером (который, в частности, был продюсером фильма «Сокровище»), и Том предложил этот проект паре киностудий, которые отклонили его.
Где-то в 2002 или 2003 году Том был на автограф-сессии на презентации новой книги, на которой присутствовал Беннетт Миллер. Беннетт являлся режиссером и продюсером документального фильма «Круиз», ряда рекламных роликов и музыкальных клипов. Том положил мою рукопись перед Беннеттом и сказал ему: «Это фильм, который ты должен сделать». Беннетт ответил, что он сейчас слишком занят рекламными роликами, и отодвинул рукопись в сторону.
После автограф-сессии Беннетт взял рукопись с собой. Позже он сказал мне, что, прочтя первый абзац, он понял, что Том был прав: мое произведение действительно было тем фильмом, который он должен был сделать.
За последнее десятилетие я узнал, что дела в Голливуде делаются очень, очень медленно. Но когда Том положил мою рукопись перед Беннеттом, процесс воплощения истории моей жизни в фильм пошел.
Беннетт был режиссером игрового фильма «Капоте», который вышел на экран в 2005 году. Фильм получил пять номинаций на соискание премии Американской киноакадемии, в том числе Беннетт был номинирован как лучший режиссер, а Дэн Футтерман получил номинацию за лучший адаптированный сценарий. Хороший друг Беннетта, Филип Сеймур Хоффман, получил премию за лучшую мужскую роль, роль Трумена Капоте.
Беннетт уже работал над своим следующим фильмом – «Человек, который изменил все». Завершив его съемки, он обратился к фильму «Охотник на лис».
Я прилетел в Голливуд для встречи с Беннеттом и Дэном в студии звукозаписи «Studio B». Дэн спросил, почему они должны снимать обо мне фильм. Убийство Дэйва было лишь небольшой частью моей рукописи, поэтому я рассказал о том, что мой брат был застрелен самым богатым в истории США убийцей, о том общественном резонансе, который получили и убийство, и судебный процесс в связи с финансовым положением Джона, а также о том, каким образом я так близко познакомился с Дюпоном. Как только они услышали все это, они принялись за сценарий.
Мы с Беннеттом постоянно поддерживали связь через электронную почту и по телефону. Беннетт задавал мне множество конкретных вопросов по поводу написанного мной. Похоже, чем больше он узнавал от меня, тем больше возрастал его интерес к этому проекту. В сентябре 2011 года он пригласил меня на премьеру фильма «Человек, который изменил все», на которой я встретился с Филипом Сеймуром Хоффманом и Брэдом Питтом.
«Человек, который изменил все» был замечательным фильмом. Когда он закончился, я аплодировал, наверное, громче всех, потому что знал, что означает для будущего фильма «Охотник на лис» такой громкий успех этой премьеры.
На последующем банкете у меня была замечательная возможность пообщаться с голливудскими знаменитостями. Для Беннетта и его друзей была организована большая зона отдыха с огромным П-образным диваном. Всем известным актерам были также предоставлены свои зоны отдыха.
После выхода на экран фильма «Человек, который изменил все» я осознал, что фильм «Охотник на лис» действительно может начать идти в кинотеатрах. Отзывы о фильме «Человек, который изменил все» были очень хорошими, и я понял, что Беннетт, создав такой шедевр, стал знаменитостью первой величины. Его фильм был номинирован на шесть премий Американской киноакадемии. Беннетта обидели, дав премию за лучшую режиссуру Мишелю Хазанавичусу (фильм «Артист»), но та репутация, которую он приобрел как режиссер фильмов «Капоте» и «Человек, который изменил все», обеспечила ему славу выдающегося режиссера.
Беннетта как-то спросили, трудно ли было подобрать актера на мою роль. Он ответил:
– Я не мог найти никого, кто сыграл бы Марка Шульца. И когда я нашел Ченнинга Татума, я понял, что фильм получится.
Когда я узнал, что меня будет играть Ченнинг, я в восторге закричал: «Да!» Он сыграл во многих фильмах и готовился сниматься в фильме «Штурм Белого дома». Его послужной список был впечатляющим, и будем откровенны: кто не хотел бы, чтобы его сыграл тот, кто так замечательно смотрится?
До начала съемок «Охотника на лис» Ченнинг был назван журналом «Пипл» «самым сексуальным мужчиной из ныне живущих». Я был бы весьма рад утверждать, что мы совершенно похожи. Мне, однако, придется довольствоваться признанием, что между нами было некоторое сходство, когда я был помоложе. На время съемок Ченнингу сделали зубные протезы, чтобы челюсть у него выступала так же, как у меня. Ему также изготовили протез носа, поскольку из-за занятий борьбой мой нос был шире и не таким прямым: его сломали. Кроме того, Ченнинг был вынужден смириться с тем, что его ушам придали уродливую форму цветной капусты. Только после этого он стал похож на настоящего борца.
Ченнинг – один из самых уникальных, талантливых и неординарных людей, которых я только знал в своей жизни. Я впервые встретился с ним в Нью-Йорке. Он попросил меня прилететь туда на встречу с ним, и мы вместе поужинали: я, Ченнинг, Беннетт и Марк Руффало, который играл Дэйва. Ченнинг вел себя достаточно скромно. Я бы сказал, что он тщательно изучал мои привычки, особенности и манеры. Марк сказал мне, что он занимался борьбой в средних и старших классах средней школы, поэтому за ужином мы много говорили о борьбе.
Ченнинг пригласил меня на три дня в Монреаль, где он снимался в фильме «Штурм Белого дома». Мне там довелось встретиться с Джеймсом Вудсом. В фильме есть сцена, в которой герой Ченнинга в Овальном кабинете убивает героя Вудса. Сцена снималась в складском помещении, и я во время съемок этой сцены находился рядом, всего в нескольких метрах, за кадром.
Ченнинг упорно работал над тем, чтобы сыграть меня. Я подсказал ему, какие необходимы упражнения, чтобы нарастить такие же мышцы спины, как у борца. Они у него получились весьма накачанными, плюс ко всему он добился клинообразной формы верхней части тела. Он очень быстро овладевал борцовскими навыками. Они с Марком тренировались пять или шесть месяцев до начала съемок, и я принимал участие в их тренировках.
Ченнинг владел боевыми искусствами, но борьба – это особый вид спорта даже для тех, кто знаком с ними. Я обучал Ченнинга и Марка борьбе так же, как меня обучали гимнастике: я показывал им движение или прием и заставлял их повторять его снова и снова, пока его исполнение не становилось идеальным. После этого мы приступали к отработке другого движения или приема. Ченнинг весьма преуспел в этих тренировках. Он работал до седьмого пота и во время тренировок, и на съемочной площадке.
В сцене об отборочных соревнованиях к Олимпийским играм 1988 года, где я должен был в течение девяноста минут сбросить пять с половиной килограмм, Ченнинг, как мне кажется, провел в велотренажере для съемочных дублей больше времени, чем это пришлось делать мне. Когда Ченнинг крутил педали, я дал ему совет расслабить мышцы челюсти, поскольку знал, что, начиная тренироваться, я сам достаточно широко открывал рот, чтобы глубже дышать.
Ченнинг в точности скопировал мою походку, когда одна ступня ставится точно перед другой. Я сам перенял ее у Гленна Каннингема. Ченнинг обращал внимание на каждую деталь. Он старался сыграть свою роль таким образом, чтобы воздать должное мне и Дэйву. Я высоко ценю это.
Ченнинг – талантливый спортсмен, разносторонний актер, одаренная личность. Если применять известные мне критерии, то он является чемпионом мира в индустрии развлечений. Я был очень благодарен ему за то, что он решил сыграть роль «Марка Шульца». Я получил огромное удовольствие, тренируя его и общаясь с ним.
Съемки фильма «Охотник на лис» начались в январе 2013 года в Питтсбурге. Первоначальный план предполагал организацию съемок в районе Филадельфии, но у трудового договора, в котором говорилось о Питтсбурге, был ряд преимуществ. Заехав туда, я попал на съемку сцены с участием Энтони Майкла Холла, который сыграл роль одного из помощников Дюпона.
В общей сложности я посетил, очевидно, десять разных съемочных площадок, в том числе с особняком, который был очень похож на особняк Дюпона, с частным аэропортом и самолетом бизнес-класса, с целым университетом, который сдали в аренду. Везде, где проходили съемки, были огромные грузовики с необходимым оборудованием, везде стояли камеры и обогреватели. И еда! Много, много еды. Это выглядело так, как будто чье-то войско захватило город. Я позвонил отцу и сказал ему: «Ты даже не поверишь, какие здесь грандиозные масштабы!»
Беннетт дал мне в фильме яркую эпизодическую роль. Как я понял, официально она называлась так: «Чиновник номер 1 на взвешивании». Во время съемок я встретил Ли Кемпа, который боролся с Дэйвом. Его роль называлась проще: «Чиновник на взвешивании». Кроме того, я был помощником продюсера.
Я появлялся на экране на несколько секунд в сцене с взвешиванием борцов на отборочных соревнованиях в Олимпийским играм 1988 года и должен был произнести пару реплик. Меня спрашивали, как скоро должен будет взвешиваться Ченнинг (или это речь шла обо мне?), я смотрел на часы и отвечал: «Через девяносто минут». И затем, когда Ченнинг возвращался для взвешивания, я говорил: «Все в порядке, у тебя все в пределах нормы».
С учетом этого факта я добавил в свое актерское резюме строку «Чиновник номер 1 на взвешивании». Ранее в моем актерском резюме значилось лишь «Призрак в спектакле “Макбет”». Это относилось к тому время, когда моя мама работала на Шекспировском фестивале в штате Орегон.
Я встретил также Стива Кэрелла, который на съемочной площадке очень талантливо перевоплотился в Дюпона. Это было жуткое впечатление, поскольку со смерти Дэйва прошло уже семнадцать лет, и мне казалось, что все эмоции, которые мне пришлось испытать, уже улеглись. Но когда я впервые краешком глаза увидел Стива, когда он был одет, как Дюпон, я понял, что он выглядел и ходил совершенно так же, как Джон. Я почти сразу же осознал, что это был Стив, но на какую-то долю секунды я почувствовал себя не в своей тарелке, поскольку мне показалось, что Дюпон вдруг воскрес из мертвых.
Стив был талантливым парнем, и ему удалось передать все манеры Дюпона, от его манеры разговаривать до мимики и презрительного взгляда на тебя поверх клювообразного носа. Стив использовал объемно-скульптурный грим, чтобы увеличить нос, но, думаю, у Дюпона он был еще больше.
Когда я поделился с Беннеттом тем, что Стив выглядит и разговаривает совсем как Дюпон, он попросил меня самому пойти и сказать это Стиву. Я так и поступил, и все кончилось тем, что мы проговорили, я думаю, где-то около трех часов. Он поделился своим опытом в шоу-бизнесе, и у нас получилась очень интересная беседа.
Испытывая к Дюпону чувство жалости, должен признать, что его маразмы и эксцентричность позволили создать на экране яркого киногероя. Роль Дюпона дала Стиву возможность раскрыть свой актерский талант в очень хорошей роли.
Я любил общаться с актерами в их трейлерах. Было очевидно, что они занимались любимым делом и что к ним хорошо относились. Они были одними из самых счастливых людей на планете, которых я только встречал.
Когда я находился на съемочной площадке, меня беспокоила боль в коленях. У меня была с собой противовоспалительная мазь, которую я втирал, чтобы облегчить боль. Однажды, когда я, наклонившись, невольно поморщился, Марк Руффало подошел и предложил: «Позволь мне сделать это за тебя». Это было здорово, что он так поступил. Он – знаменитый актер, а эти ребята привыкли, что для них все делают, однако он увидел, что мне больно, и захотел прийти мне на помощь. Это было очень благородно.
Кроме того, Марк как-то сказал то, что наиболее отчетливо запомнилось мне из всего процесса производства фильма от написания шестидесятистраничной рукописи до конечного результата.
Все актеры и актрисы хотели как можно полнее понять реальных персонажей, которых они играли. Мы разговаривали о Дэйве, и Марк сказал:
– Твой брат по-настоящему любил тебя.
– Я знаю, – ответил я. – И я по-настоящему любил его.
Первый раз я увидел конечный результат в мае 2014 года на Каннском международном кинофестивале во Франции, где фильм «Охотник на лис» был номинирован на престижную «Золотую пальмовую ветвь», награду за лучшую кинокартину.
В течение этих двух дней во Франции продюсеры заставили меня почувствовать себя знаменитостью. В частности, меня привезли из аэропорта, приставили ко мне телохранителя (не знаю, правда, зачем), поселили меня в роскошном отеле и обеспечили меня смокингом для премьеры.
Фестиваль проходил во Дворце фестивалей и конгрессов на бульваре, протянувшемся вдоль побережья Средиземного моря. Вид на залив был ошеломляющим.
В кинозале мне выделили боковое место, с которого я мог видеть актеров и продюсеров, направлявшихся к своим местам в центральной секции, отгороженной канатом. Я достал видеокамеру, шагнул в проход и начал снимать. Я был единственным, кто поднялся со своего места, и служащий попросил меня вернуться.
– А вы знаете, кто я? – спросил я его.
Он этого не знал. Не знала этого и актриса рядом со мной, которая поднялась и спросила:
– И кто же вы?
Я назвал ей свое имя. Не думаю, чтобы оно ей о чем-то сказало.
Когда фильм начался, вначале на экране появилась заставка: «Снят на основе шокирующей, подлинной истории».
– Да, это моя подлинная история, – сказал я чуть громче, чем следовало.
Женщина, сидевшая передо мной, шикнула на меня и попросила вести себя тихо.
Я же с трудом удерживался от того, чтобы не вскочить и не приняться аплодировать во время фильма. Это было просто потрясающе!
В прошлом году я уже видел несмонтированный фильм, поэтому знал, чего ожидать. Однако в процессе окончательного монтажа Беннетт смог подчеркнуть в характере моего героя некоторые комичные элементы. Я старался быть забавным, как мой отец, и полагаю, что этого у меня как раз не хватало в ранней версии фильма. Было также переработано музыкальное сопровождение, это усилило в фильме драматическую атмосферу.
Когда я смотрел фильм первый раз, я уделял основное внимание тому, как играл Ченнинг (меня) и Стив (Дюпона). Они были восхитительны. Но в Каннах я уже больше, чем раньше, следил за тем, как Марк играл Дэйва. Он был так же хорош, как Ченнинг и Стив. Все трое великолепно исполнили свои роли.
Две сцены заставили меня от души повеселиться.
В первой я лечу на вертолете вместе с Дюпоном, и тот объясняет мне, как следует представлять его на одном из банкетов по случаю его награждения, которое он сам организовал: «Когда будешь представлять меня, говори: «Филантроп, орнитолог, филателист». Зрители много смеялись, когда Ченнинг снова и снова вслед за Стивом отрабатывал этот набор слов: «Филантроп, орнитолог, филателист…» Попробуйте сами быстро произнести эти три слова раз десять подряд!
Во второй сцене съемочная группа документального фильма о Дюпоне пытается снять, как Дэйв рассказывает, каким талантливым руководителем и тренером является Джон, но Дэйв не может заставить себя выдавить эти слова. Марк в этой сцене сыграл просто великолепно. Это было безумно смешно, поскольку Дюпону так хотелось услышать эти слова про себя, но никто не мог их искренне произнести.
Моей любимой сценой является финальная, но я не стану описывать ее, чтобы не испортить впечатления тем, кто еще не видел фильма.
Самым трудным было смотреть сцену, в которой убивали Дэйва. Когда я первый раз видел это на экране, у меня текли слезы. В Каннах я был уже готов сдержать свои эмоции, но все равно было нелегко пережить это вновь.
Когда фильм закончился, зал взорвался аплодисментами, зрители встали. Овации продолжались более шести минут. Когда они начинали стихать, Беннетт подошел ко мне, схватил за руку и провел меня к центральной секции зала к актерам и продюсерам.
Читать бесплатно другие книги:
