Левый автобус и другие веселые рассказы Гончарова Марианна

Ну вот еще выдумали! Что вы… Это о важном! Это о капелюшках. Так у нас называют шляпки.

Есть у нас шляпница – полька Марыся. Поэт… Таких капелюшков нет больше ни в одном городе мира: моделька «Маленькая мама», или «Кокетка», или «Прогулка», или «Панночка», или «Весенний ветер», или «Шоколадка», или «Дождик в Кракове», или «Княгиня Ольга». Боже мой, боже мой, как же это важно! Как это важно!

И о перчаточках, и о туфельках-черевичках, и о парасольках (так у нас называют зонтики). Чтоб парасольки и черевички – в тон капелюшкам. Ну и о главной мечте… Обсуждали бы и обсуждали… Сейчас все замрем, девочки, – и еще раз… Итак…

– Чтоб мелкий нарядный бисерный дождик в чужом красивом маленьком городе…

– Чтоб парасолька с рыжими осенними листьями…

– Капелюшек «Дождик в Кракове» в тон…

– И черевички удобные из хорошей кожи…

– И перчатки строо-о-го по руке… Это важно.

– Да-да… И чтоб вечер… Чтоб умытые мостовые…

– Чтоб кованые чугунные фонари…

– Чтоб теплый дом…

– Запах ванили…

– Корицы…

– Кофе…

– Да-да…

– И никуда не спешить…

– И твои дети повзрослевшие рядом…

– И тоже чтоб никуда не спешили…

– И большая добрая собака цвета меда…

– Можно… И нет телевизора и газет…

– Точно…

– Ну и главное, да? Девочки?..

– Да. Чтоб понимали.

– Чтоб на самом деле наконец понимали, что нужно женщине…

– Чтоб понимали…

– А женщине… Ей нужно совсем немного…

– Чтоб понимали.

– Да-да… Чтоб понимали. И все.

Потом – помолчать. Погладить пальчиком кофейную чашечку, подумать, переглянуться, улыбнуться… Вздохнуть понимающе…

Ехали цыгане…

Ну такой это лихой и предприимчивый народ, что просто диву даешься! Как-то ехала я междугородним автобусом из Одессы в Черновцы. Дело было перед праздниками, народу в салоне – не протолкнуться, а тут два цыгана лезут с огромными мешками. Ну куда вы, куда? Пассажиры их усмиряют, мол, и так тесно; а они в крик: у нас билеты, вот! Два! Лезут себе на задние сиденья, расталкивают всех. И как только автобус тронулся, из этих двух мешков с шумом и гамом полез дружественный нам цыганский народ! В юбках своих, с мешками поменьше, с торбами. И все вокруг с ужасом наблюдали, как эти двое с билетами размножались там, на заднем сиденье, а мне было забавно и смешно. Потому что вспомнила я одну историю…

Есть у нас в семье любимый родственник по имени Сашка-музыкант. Ужасно талантливый, находчивый и радостный. Давным-давно, когда Сашка еще учился в мединституте, он подрабатывал в цыганском ансамбле. Нет, Сашка не цыган. Наоборот. Дело в том, что на все цыганские ансамбли – их же было у нас несметное количество – не всегда хватало настоящих цыган, тем более владеющих музыкальными инструментами. Их еле-еле хватало на те ансамбли песни и пляски, которые выступали на правительственных концертах и новогодних «огоньках». Поэтому в цыганские ансамбли брали всех мало-мальски кудрявых, черноволосых, темноглазых, желательно с горбатыми носами.

Вот. Поэтому в Сашкином ансамбле играли Филя Ройзман, Семен Майзель, Гришка Гольд и сам Сашка по фамилии Шустер. Причем Сашка был рыжий, как гриб лисичка, – но он, представлявший в группе вокал, единственный имел в своем песеннике, любовно именуемом «скулежником», песни на цыганском языке.

И такие вот цыгане были приглашены в одно горное село играть на свадьбе дочери местного цыганского барона.

Это был незабываемый для Сашки день. В век прогресса, телевидения, КПСС и автомобилей за музыкантами в центр Черновцов приехала обычная телега. В нее была запряжена огромная лошадь с влажными глазами и лохматой бахромой на ногах. Такой себе битюг-тяжеловес по имени Бабетта. Правил телегой ездовой Мирча, колоритный цыган, в шляпе, с усами и горячими бешеными глазами, к которым доверия не было. Красота!

Наши музыканты не сильно обрадовались этому транспорту: им, таким утонченным студентам-медикам, было стыдно – а вдруг их увидят знакомые девушки!.. Но лошадь неслась резво и быстро выехала из города. И от холода возница прикрыл колени музыкантов вонючим битюжьим одеялом. Ну тем самым, которым он Бабетту закутывал в конюшне.

Играть пришлось на улице, стоя на тракторном прицепе. Свадьба была потрясающая! Очень богатая. Гости соревновались с невестой по количеству золота на руках, шее и во рту. Народ разгулялся, Сашка упоенно выл с прицепа: «Ай, нэ-нэ-нэ, ай нэ-нэ…» Некоторое напряжение в веселье внес участковый Дуда, тоже цыган, с роскошными кудрями, выбивающимися из-под милицейской фуражки. Он появился в самый разгар с щедрыми дарами и пистолетом на боку. Участковый быстро разошелся, шмякнул фуражку оземь и с восторженными криками пошел плясать, топать пятками, при этом не забывая придерживать кобуру, с которой не сводили глаз и хозяева, и гости. Очевидно, прецедент уже был.

Свадьба закончилась благополучно, в драках почти никто не пострадал, – правда, невесту традиционно украли. Но жених раскапризничался, что он вообще тогда уйдет с этой свадьбы – подумаешь, какая цаца, – и женится на другой. И тогда невеста бегом-бегом прискакала назад как ни в чем не бывало. Конфликт был улажен переговорами жениха с отцом невесты об увеличении приданого за нанесенные оскорбления.

Гости разошлись. Молодые ушли в дом. С музыкантами щедро рассчитались, они собрали аппаратуру и стали искать ездового.

Мирча-ездовой, тоже хорошенько отгуляв на свадьбе, бесконтрольно спал в траве, прикрыв лицо шляпой.

– Мирча! – Сашка потряс ездового за плечо.

– Э? – спросили из-под шляпы.

– Запрягай, Мирча!

– Зачем? – поинтересовался тот.

– Нам ехать надо! – продолжал Сашка трясти Мирчу.

– Куда? – полюбопытствовал ездовой, пытаясь затянуть беседу и еще немного поваляться.

– Домой, в Черновцы!

– О! Это далеко! – отрешенно посетовал Мирча.

– Мы доплатим, – в отчаянии пискнул Филя, – только запрягай.

Под шляпой помолчали, посопели, повозились и глухо раздалось:

– Подведите мене до коняки!

Без особой надежды музыканты все же подхватили Мирчу под руки и поволокли его к битюгу, что мирно объедал деревья в хозяйском саду.

– Так… коня… уже… вижу… – с интонациями Вия, положив ладонь на морду Бабетты, произнес Мирча. – Теперь идем искать телегу…

Двое волокли Мирчу, который, в свою очередь, вяло тянул за собой упиравшегося битюга. Наконец телега была найдена.

– Теперь будем запрягать, – пообещал Мирча, свалился в телегу и захрапел.

Стояла холодная осенняя ночь, дул пронзительный ветер, на столбе одиноко скрипела тусклая неуверенная лампочка, беспрерывно, дерзко и угрожающе кричала какая-то птица, во двор набежала целая стая собак и принялась с интересом наблюдать за музыкантами, плотоядно облизываясь. А Мирча спал, натянув на себя Бабеттино одеяло.

– Ой!.. – растерялся Филя.

– Мама… – испуганно произнес Гришка.

– Господи!.. – в страхе позвал Сема.

– Мирча! – гаркнул находчивый Сашка, обратившись к тому, к кому надо. – Запрягай, Мирча! Волки! Коня воруют, Мирча!!!

Не открывая глаз, ездовой резво вскочил, в несколько секунд запряг Бабетту и сел на козлы. Н-но! – и музыканты выехали из подворья под злобный лай собачьей стаи.

– Проснись, Мирча! – взмолился Сашка.

– Не бойсь, – пробормотал сонный Мирча, – Бабетта до Красноильска сама дорогу знает, а там я уже всегда просыпаюся.

Бабетта резво понесла по сельской грунтовой дороге. Ехали молча, опасливо вглядываясь в придорожный лес, пока не услышали приближающийся цокот копыт. Ездовой проснулся, заозирался суетливо и, увереннее взявшись за вожжи, кинул деловито за спину:

– Это, наверно, Петро Кабек з Залуччи, он всегда музыкантов после свадьбы догоняет. Прячьте гроши, хлопцы, бо отнимет.

Ребята зашуршали, пряча деньги в футляры инструментов. Но это был не Петро Кабек. Хуже. Это был участковый Дуда.

– Ромалы! – спешившись, обратился участковый к Майзелю, Ройзману, Гольду и Шустеру. – Отут кладбище недалеко.

– Очень интересно!.. – попытался пошутить Филя.

– Так давайте по дороге зайдете туда и моему тату поиграете, хлопцы. Очень уж мой тато музыку уважал!

Музыканты оцепенели.

– Не… – неуверенно ответил Сашка.

– Пане музыкант, – обратился Дуда уже только к Сашке как главному и завозился с пуговкой кобуры, – пойдем, пане музыкант. Тут же недалеко!

– Я не пойду, – решительно ответствовал Сема, – я на похоронах и вообще на кладбищах не играю. Принципиально!

– Я маме скажу… – захныкал Гришка.

Воинственный Филя Ройзман, известный среди цыган матерщинник, уже было открыл рот, чтобы начать обзываться, но тут участковый расстегнул наконец кобуру – и плохие слова застряли у Фили в горле.

– Пошли, хлопцы… – предложил участковый миролюбиво, даже приветливо.

Музыканты безмолвствовали. Участковый сделал вид, что вытаскивает пистолет. Музыканты сделали вид, что встают. Участковый вытащил пистолет. Музыканты встали… Быстро похватав свои инструменты, они спрыгнули с телеги, оставив протрезвевшего трясущегося Мирчу ожидать на дороге.

– Играйте уже! «Сырбаску»! – приказал Дуда, когда они пришли на место, и забился в конвульсиях раскаяния, приговаривая: – Тато! Тато! Я пришел, твой сын неблагодарный! – и размазывая слезы по лицу рукой, в которой держал пистолет Макарова.

Сашка, Сема, Филя и Гришка завели веселую плясовую «сырбаску», от страха впервые в жизни отчаянно фальшивя.

Ночь в горах черная, глубокая, густая, плотная. Особенно перед рассветом. Но именно в это время на рынок в Красноильск или в Черновцы едут на телегах люди, чтоб успеть туда пораньше со своими сыром, бараниной, травами, грибами, ягодами и шерстью.

Каково было их изумление, когда со стороны мрачного ночного кладбища они вдруг услышали звуки скрипок, аккордеона и саксофона… Мороз побежал по коже, хозяева хлестнули вожжами коней и постарались побыстрее проехать этот страшный участок дороги. А потом еще долго рассказывали всем в округе, что по ночам на Залучанском кладбище музыки играют, а около кладбища стоит телега, и в нее запряжена немыслимых размеров черная лошадь, а на козлах сидит черный страшный человек и смеется-заливается нечеловеческим смехом… И добавляли уже каждый свое, кому что привиделось или кто уже что придумал.

Сегодня наш Сашка – известный и уважаемый врач. Но иногда в кругу друзей нет-нет да и вспомнит он свою цыганскую юность, когда играл он на свадьбах и встречал там уйму невероятного, колоритного народу. И никогда, говорит Сашка, никогда он не испытывал такого многообразия и ослепительной яркости жизни, как тогда, глубокой черной ночью, когда играл «сырбаску» на цыганском кладбище покойному отцу участкового милиционера Дуды…

Посадил дед репку…

Все мы родом из «Репки». Кто не участвовал в постановке «Репки» в первом-втором классе средней школы? Есть такие? Бросьте! Киньте в меня! Не верю. Если не участвовали, значит, мечтали.

Как хорошо я помню «Репку» моего детства! В назначенный предновогодний день в зале на утреннике собирались мыши, кошки и собаки, бабки в платках, внучки с косками и в зеленых сарафанах, дедки с бородами из мочалки и желтые пузатые репки, которых держали в углах до выступления, чтоб их не помяли. И ведь новогодние утренники в этот день были не только в нашей школе…

И вот мне представилось… Если, допустим, спустя двадцать-тридцать лет собирать участников «Репок» – как собираются выпускники школ. И по категориям: например, в ресторане «Глобус» собираются дедки и бабки, в кафе «Бинго» – внучки, в банкетном зале столовой стадиона «Колос» – Жучки, в комплексе отдыха «Северная звезда» – кошки, а в отеле «Хилтон» – мыши… Не надо вопросов! Все и так ясно. Репки собираются в казино. Ну или в Куршавеле. Почему так? Вы кто? Токарь вы? Ага, все понятно. Вы в «Репке» играли Жучку. Как догадалась? Теория есть одна. Смотрите.

Вот, скажем, из репок, когда они вырастают большие-пребольшие, получаются депутаты и профсоюзные работники. Проверено.

Однажды пришла к одной такой. Сидит за своим столом репка. Основательно сидит, много лет. Вросла уже. Какую-то проблему у нее пыталась решить. Куда! Тянешь-потянешь, а вытянуть… Тут нужно не только бабку, дедку и всю домашнюю скотину звать. Тут надо тяжелую артиллерию – тридцать три богатыря, триста спартанцев… А лучше Али-Бабу и сорок разбойников. Умаялась я рядом с этой репой, ну ничем ее не проймешь. Тогда решила протестировать. Для наглядности. Спрашиваю: а который час? А она: мол, это пожалуйста, который час – это всегда пожалуйста, сейчас будет вам точное время, до секунд… И включает компьютер. А он что-то никак загрузиться не может. Тогда репка секретаршу позвала. Секретарша – какого-то юношу. Юноша Эдика кликнул. Эдик – какую-то Аленку. Аленка стала своему сыну домой звонить – он хорошо в компьютерах разбирается… Наконец вытянули репку – включили компьютер. Она обращает взор в нижний уголок монитора – и важно объявляет: «Три часа двадцать минут». И выключает компьютер. Все. А мы все вокруг нее как дураки стоим…

Я ей: «Георгина Михайловна, ничего не хочу уже, ничего, только скажите, а вы в «Репке» кого играли? Ну, когда в школе учились в первом классе? Кого? Не Репку ли?» Она: «Ну да!»

А я так и знала! Ну конечно, слов учить не надо, сиди себе, жди, когда всех позовут и тебя вытянут. Из репок такие и выходят.

Да. Из дедок и бабок хорошие люди получаются, надежные, справедливые. Кто деда играл, тот хороший семьянин. Идеальный семьянин. Сорочка вышитая. На баяне играет. Подсолнухи вдоль забора растут. Дедка – это когда-то председатель колхоза-миллионера. Или даже начальник узловой железнодорожной станции, директор клуба, президент… да нет, банка какого-нибудь. Фабрики небольшие дедки открывают, заводики, фермы… Молодцы они, дедки.

А девочки-бабки – они обычно склонные к полноте, поэтому добрые и хлопотливые. Эти становятся хорошими поварихами, медсестрами – хоть к ране прикладывай, такие… Библиотекари еще, уютные, спокойные… Люблю людей этих, которые из бабок.

Внучки – учительницы начальных классов с обиженными личиками, хорошенькие секретарши некрупных руководителей, бывает, актрисы, которые в сериалах играют. Обычно обманутых девушек из провинции. Которые приезжают в большой город и вдруг память теряют. И невинность. Это внучки, да.

Из Жучек – работяги, просто работяги, где бы ни трудились. Токари высококлассные, строители, землеробы, спортсмены… Футболисты из Жучек о-го-го какие получаются. Но Жучки – они без особой харизмы. Без харизмы. Инициативы у Жучек, выдумки, фантазии и еще чего-то там маловато. Ему сказали – он сделал, поднял, накосил, перенес, ударил, забил, выстрелил. Не сказали – сидит ждет, когда кошка придет, подскажет.

Кошки… Загадочные… Кошки – всякие, разные. Кошки – они сами по себе. Но настоящие женщины. Где бы и кем – женщина она, женщина. Ну вы понимаете, да. Есть гламурррррные, есть даже умненькие, а дурррочки, так они вообще самые прррелестные. Даже есть талантливые. Дикторы телевидения. Журналистки с сигаретками. Риелторы…

Дальше. Мышки… Вот это вот отдельная статья. Ох эти мышки! Эти всюду пролезут и свое оторвут или отгрызут. При этом хвостиком махнут, все покатится в никуда, все побьют и за собой пустыню оставят. Из мышей получаются маленькие уверенные дамочки. С крепкими ногами. Мышь, которая уверена, что если бы не она, мышь, то фиг нам этот овощ выдернуть, а потом и кушать его, этот сомнительный национальный деликатес. И она, мышь, еще научит и дедку, и бабку, и внучку, и собаку с кошкой, и весь свой народ, как правильно продукты питания из земли выдергивать, потому что никто не умеет, никто не знает, как правильно. Все неправильно, все несправедливо! Одна она, мышь, наше все! При этом ей наша пресная терпкая репка и даром не нужна… Она сыру поест. В Швейцарии. Ей бы только хвостиком помахать. Хвостиком. И чтоб все-все видели. Вот это мышки. В рюшках и бусах…

Такая вот простая, но удивительная сказка «Репка».

Ну? А вы кого в «Репке» играли?

Казанчик и рыбочка

– Так, – сказала строго мама. – Собирайся. Идем покупать жемчуг. Пришла пора.

Мама всегда пугает меня этой порой. Говорит, вот, скоро-скоро придет время вклеивать следующую фотографию в паспорт. А с чем ты, несерьезная, раскосмаченная, в своих джинсах, хиппи практически, придешь к этому значительному этапу твоей жизни – вклеивания следующей фотографии в твой паспорт? Все приличные женщины фотографируются на следующую фотографию в маленьком черном платье с ниткой жемчуга на шее. А ты?!

И вот – это случилось.

Причем случилось, когда в очередной раз мама услышала, как я пересказывала на кухне своему двенадцатилетнему сыну:

– И вот он выскакивает неожиданно для всех, удар слева по мячу и в штангу – бды-дыщ!

Она встала, моя мама, она выпрямилась во весь рост, строгая, непреклонная и справедливая, сложила руки, как Комиссаржевская, поправила прическу и, сдерживая гнев, произнесла:

– Ну все, это ни в какие ворота, милостивая государыня…

Мне сказала мама – милостивая государыня. Это очень плохой знак, когда милостивая государыня. Бездонная чаша маминого терпения тихонько звенит и дает трещину…

Мама сказала:

– Что такое?! Ты уже взрослая солидная дама. Пропустишь момент, быстро станешь теткой в дешевых пластмассовых бусах, а потом старушкой с эмалированным бидоном… в сером мохеровом берете.

Эти вот бусы, берет и бидончик для мамы – те самые характерные признаки, по которым узнают тетку или старушку. Дама же никогда! Никогда! Даже если! То никогда. Вот это вот: футбол, джинсы, волосы растрепались, подпрыгивает, орет это бессмысленное про штангу «бды-дыщ!».

– Собирайся! Пошли выбирать жемчуг.

Я могла бы и сама, но мама знает, что мне нельзя ходить в ювелирный магазин одной, потому что обычно я хожу туда, чтобы потерять много денег. А если случайно не потерять, то купить книг, дорогого шоколаду, блокнотов и карандашей. В супермаркете напротив. Так уже несколько раз было. Говорят как-то мне родители, мол, присмотри себе на юбилей подарочек от нас, колечко или серьги какие-нибудь. И вручают сумму. Можно упереться, не взять и не пойти. Но я иду, потому что если упрусь и не пойду, то все равно пойду, но после скандала и гораздо позже. Я сумму бережно складываю в кошелечек и топаю в ювелирный магазин, потому что все равно их не переспоришь: как тебе не стыдно, то да се, как это «зачем?», а на вечную память, а чтоб было, а чтоб осталось детям… Ну и так далее… Словом, иду, а потом выясняется, что или вытащили у меня кошелек, или выпали куда-то из него деньги, или я купила что-то не то… Ну не складывается у меня с ювелирными магазинами. Мама мне:

– Была?

Говорю:

– Была.

– Деньги потеряла?

– Потеряла.

– Ну молодец, – мама призывает в свидетели всю родню, – ну молодец. Ты меня не разочаровала.

Логику моей мамы тут не буду объяснять, для этого надо пожить с моей мамой много лет. При этом логику ее так и не понять… Да, моя мама – загадка. Зато не бабка. Не старушка с бидоном. Моя мама – Дама.

И вы, надеюсь, теперь понимаете, что, для того чтобы слыть дамой, необходимо иметь жемчуг. Будешь ты его носить, не будешь ты его носить (хотя мама считает, что его надо носить, тогда он не тускнеет и не стареет), все равно он должен быть. В коробочке, желательно сафьяновой, обитой бархатом. Все.

В городе два ювелирных магазина. Нет, их, конечно, гораздо больше, но настоящих, по словам моей мамы, – два. Один из них – роскошный «Лев и корона», респектабельный, нарядный… Жутко дорогой… А второй – неприметная антикварная лавочка Сени Казанчика. У входа висит старая табличка «Граверная мастерская». Но все у нас в городе называют лавку «У Сени Казанчика».

Мы конечно же пошли во вторую. Потому что, как говорит мама, Сеня – старый потомственный ювелир, опытный и закаленный, которому можно доверять. Все уважаемые дамы ходят к Сене Казанчику. Щуплый, маленький, сутулый. О своей семье он говорит: «Мы – легендарные Казанчики! Мы, Казанчики, уже полтора века держим эту лавку, и еще никто не жаловался».

– О-о-о! Кто пришел! – радуется Казанчик Сеня. – Знаете, мадам, люди отличаются для меня по тому, что они говорят, когда ко мне приходят. Одни входят и говорят: «О-о-о!!! Какие тут люди!» А другие – «А вот и я!» А вы, мадам, всегда говорите: «Здравствуйте, Сеня».

– Здравствуйте, Сеня… – соглашается моя мама и, предупреждая его дальнейшие реверансы и комплименты, говорит: – Но я все равно позвала Шурика Рыбочку. Для консультации.

– Ой, та зовите кого хотите! Рыбочка! Большой специалист! Поддельщик и аферист ваш Рыбочка! – распаляется Сеня. – Делает изумруды из бутылочного стекла! Не хочу даже слушать…

Казанчик и Рыбочка – два известных у нас ювелира, которые нежно друг друга любят и ненавидят одновременно. Любят так несоразмерно, что готовы друг за друга душу отдать. А ненавидят до того, что в спорах вытряхивают вышеупомянутое друг из друга.

– Сеня! Мы пришли присмотреть жемчуг. Для девочки.

Сеня взглянул на меня сквозь маленькие золотые очочки снизу вверх, потом сверху вниз, близко подошел, встал на цыпочки, взял меня за воротник блузки, подтянул мое лицо к своему, поцокал языком, покивал и безапелляционно произнес:

– Неплохая девочка! Берлянт! Но без оправы!

– Вот видишь?! – строго соглашается с ним мама.

– Зеленый! К глазам. Таитянский темно-зеленый… Это шедевир. «Зеленый павлин». Сам! Все – сам! Крепчайшая китайская шелковая нить! Мы, Казанчики, не то что эта молодежь-перекупщики, мы никому не доверяем! Все – сами!

Распахивается дверь, звонит колокольчик, и входит приглашенный мамой Шурик Рыбочка:

– А вот и я!

– Ну? И что я вам говорил? – печально констатирует Казанчик. – Пожалуйста. Вот и он! Нет чтоб сказать: «О, какие тут люди!» Вот и он! Сеня Казанчик в людях еще разбирается, очень даже разбирается. А еще больше Сеня разбирается в каменях. Потому что я, Казанчик, мадам, учился на ювелира еще при Румынии.

– Ой, чему может научить Румыния? – как бы себе самому говорит Шурик Рыбочка. – Он учился на ювелира… Дайте мне времени немного поплакать об вас, Сеня… Румыния не могла учить вас на ювелира ни-ка-да! В крайнем случае Румыния могла учить вас только на жулика и обманщика. Я смеюсь на полную грудь, Сеня!

Я делаю охотничью стойку – с этой минуты начинается отрепетированный годами спектакль, отработанная временем и событиями импровизация.

Сеня презрительно хмыкает – не будет он полемизировать с каким-то там самоучкой Рыбочкой. Он торжественно на двух ладонях выносит из-за прилавка коробочку, накрытую бархатным лоскутом.

– Снимай мануфактуру! – распоряжается он.

Я отбрасываю бархат. Вот! В коробочке действительно лежит небольшое жемчужное ожерелье глубокого серо-зеленого цвета.

– Сколько? – осторожно начинает свою партию мама.

Сеня фыркает возмущенно:

– Подождите с вашими деньгами. Сперва надо немного любоваться. Правда, Шурик? А? Ну? Что вы теперь скажете?

Шурик пожимает плечами:

– Ой, не делайте мне этих кокетливых подмигиваний, Сеня. Жемчуг все равно фальшивый, я же вижу. А вы фэномэнально доверчивы, мадам.

– Что? Подделка? – Мама опасливо интересуется у обоих.

У меня возникает надежда, что ничего мы не купим сейчас и я, как предсказывала мама, пойду неверной дорогой. С бидончиком, в берете и пластмассовых бусах.

– Ну конечно подделка! – тут же отзывается Рыбочка. Он безапелляционно закатывает глаза и нехотя поворачивается к входной двери, как будто заканчивает разговор.

– Где?! Где подделка, Рыбочка?! Таити! Мексиканский залив! Посмотрите на цвет! На блеск! – Сеня, взволнованный и разгоряченный, постанывает и похохатывает от лихорадочного возбуждения. – Вот! Вот же!! Проверьте! Он что, теплый просто так? Он что, на секунду холодный просто так?! Это разве стекло? Или пластик? Девочка! – орет он уже на меня. – Какая у тебя температура? Нормальная? Сейчас у этого жемчуга будет такая же. Надевай! – Сеня закручивает застежку ожерелья на моей шее. – Ждем все! Тихо! Все ждем! – командует Сеня. – Сейчас вы все сами увидите, Шурик-подлец! Сейчас! Сейчас этот жемчуг будет такой же теплый, как девочка. Так! Снимай! – приказывает он мне, сам опять раскручивает жемчуг и Рыбочке: – Идите! Давайте! Потрогайте девочку, какая она теплая, а потом потрогайте жемчуг – он такой же теплый! Ну?! Теплый?! Теплый?!

– Я не разобрал, ну-ка я еще разок немного потрогаю. – Рыбочка опять тянется потрогать меня там, где какое-то время на мне грелся жемчуг.

– Прекратите трогать девочку! – возмущается мама. – Выясните наконец, натуральный он или нет. А иначе мы пойдем в «Лев-и-корону»!

– Мада-а-ам, – Сеня хватается за голову, неподдельные слезы блестят в его лукавых глазах, – я имею вас за человека, который обладает пониманием на драгоценности. Кому вы верите, Рыбочке?! Посмотрите на эти перлинки, я сам их сортировал. Я сам их набирал! Это натуральный жемчуг. Тяжелый. Живой и дышит.

– Хорошо же, старый мошенник. Давайте я потру, – переходит к решительным действиям Рыбочка.

– Трите, давайте трите, только бережно, Шурик. Не царапайте! Не царапайте, вам говорят! Это не штукатурка вам, а перламутр! Ну что? Ну? Есть песочек, вы слышите песочек, я вас спрашиваю? Есть?

– Не слышу… Песочка нет. Не… Не скрипит, нет.

– Как «не скрипит»?! Что значит «не скрипит»?!

– А так – не скрипит, и все. Что ж, надо подбрасывать. Давайте его подбрасывать. Пусть упадет. Если он натуральный, – это он объясняет нам, – тогда он будет скакать, как мячик. И не разобьется.

– Рыбочка, вы сошел с ума? Вы будете подбрасывать ожерелье! Вы все ожерелье собираетесь подбрасывать? Вы сейчас будете играть «Зеленым павлином» в футбол?!

Мы с мамой переглянулись.

«Бды-дыщ! Штанга!» – подумала я.

– А серьги к нему есть? – деловито интересуется эксперт.

– Есть. Только они еще не готовы.

– Покажите.

Сеня выносит коробочку поменьше, где покоятся два изящных темно-зеленых шарика. Жемчужины поменьше, чем в ожерелье, одинакового размера, предназначенные для изготовления серег.

– О! Будем подбрасывать это!

– Не да-а-ам… – испуганно шепчет Сеня.

– Тихо, не нервничайте, никто не бросает, успокойтеся, Казанчик! Я только приложу его к губам. Если он холодный, значит, это стекло, – это опять объясняется нам, – и вы сегодня пролетели, Сеня-плут.

Рыбочка прикладывает жемчужину к своим губам, хочет ее потрогать на зуб, в это время Сеня кидается к нему, чтобы забрать драгоценную коробочку.

– Уберите ваши плавники, Рыбочка! – орет Казанчик и случайно спотыкается о мою туфлю, падая на Рыбочку. Тот, протянув руки, чтобы поймать Сеню, машинально кладет жемчужину в рот и делает глотательное движение. М-глглык! (Бды-дыщ! Штанга!)

Мы с мамой, открыв рты, смотрим это представление.

– Съел!!! – в ужасе вопит глубоко потрясенный Сеня. – Вы съел моего «Зеленого павлина» таитянского, вы сожрал мой жемчуг, Шурик! Акула, скотина!!!

Рыбочка хихикает и достает «павлина» из-за щеки:

– Нате! Нате ваше стекло! Нате!

– Обслюнявили, вы такая сволочь! – опять ноет Казанчик.

– Что вы, Сеня, так испугалися? Что я фальшивым жемчугом отравлюсь, а?! – вовсю уже издевается Рыбочка.

– Щас как вломлю вам, Рыбочка!

– Достаньте сперва… – подначивает Шурик.

– Да я вам… Да я!!!

– Ой-ой… Забоялся уже…

Казанчик и Рыбочка наконец схватываются не на жизнь, а непонятно на что, они метелят друг друга, пихаются и возятся, елозят расползающимися ногами, как в какой-то дивной пляске, передвигаясь с одного конца лавки в другой, сваливая на себя полки и стеллажи. Мы стоим в растерянности, наблюдаем это подозрительное танго, не зная, что нам делать – то ли вызывать милицию, то ли смываться самим, чтоб не досталось за компанию.

– Подождите, подождите… Сеня! – Это мама, она опасается, что Сеню может хватить удар, так он разошелся. – Мы берем ожерелье, мы берем, Сеня. Упакуйте нам его, а потом уже продолжите драться.

Сеня проворно упаковывает ожерелье, кидая гневные взгляды на оппонента. Мама торопливо рассчитывается, опасливо поглядывая на разъяренных ювелиров.

Когда мы, извиваясь и уворачиваясь, наконец выскакиваем из магазина, захлопнув за собой дверь, и в испуге заглядываем в небольшую витрину, мы видим, что картина резко изменилась: ювелиры сразу успокоились, повеселели и перестали тузить друг друга. Они пожимают руки и похлопывают один другого по плечам. Казанчик, отдуваясь, приглаживает остатки волос на лысине, ставит на место стеллажи, поправляет сатиновые нарукавники, надевает на лоб свою линзу-стаканчик и садится за прилавок. А Рыбочка, отирая большим носовым платком лоб, суетливо прячет в карман врученную ему Казанчиком сумму и трусит в магазин напротив. Как потом выясняется, за коньяком.

Я ехидно комментирую, что вся сцена отыграна как по нотам для того, чтобы впарить нам фальшивый жемчуг втридорога. (Бды-дыщ! Штанга!)

– Не может быть! – категорично возражает мама. – Сеня никогда не обманывает. Хотя Шурик… тоже не обманывает никогда.

– Зачем же тогда, зачем они устроили весь этот балаган? – интересуюсь я и, конечно, спросите вы. – Зачем? – спрашиваю я у мамы.

– Хм… А это они так привыкли… Это им так интереснее… Это вот они такие…

Так что на следующую фотографию в паспорт я пришла фотографироваться в элегантном платье и ниткой жемчуга на шее, жемчуга насыщенного серо-зеленого цвета под названием «Зеленый павлин». Самого натурального…

Полонина

«Как хороша была бы твоя жизнь, если бы не ты…» Так сказал однажды мой муж. И был прав.

Самое страшное для меня – молчать. Я невероятно говорлива. Рэ-чыс-тая, как сказал бы один ужасный… И поболтать для меня еще лучше, чем кофе или там шоколад.

А было так. Приехали с мужем в горы рано-рано утром. Договорились мы с киевскими друзьями там встретиться. Муж отправился по своим делам. Ну вы знаете, у мужчин все дела государственной важности. А на самом деле – его пригласили ловить стругы. Знаете, что такое «стругы»? Сейчас облизываться будете. Стругы – это карпатская форель. Она водится только в мелких и очень чистых горных ручьях. И муж уехал куда-то далеко и высоко, потому что форель-струг не терпит шума и суеты.

А я осталась на полонине, смотреть и радоваться.

Каждую весну у нас в Карпатах проводится редкий по красоте праздник – выход на полонину. В этот день карпатские пастухи выгоняют на пастбище овец. Это означает, что в Карпаты пришла весна. Выход на полонину – такое колоритное зрелище, не передать. Гуцулы приезжают с разных концов света. Оркестры сменяют друг друга, играют не переставая; трембиты, танцы, ярмарка всяких национальных ремесел, сыр-фест – выставка и дегустация сыров. Как я напробовалась всякого сыру, брынзы, сметаны, молока – чуть мяукать не начала… И главное, ни бандитов, ни милиционеров, ни политиков. Они в этот день в каком-то другом месте тусовались.

Ой, ну вот, пожалуйста, – заболталась, отвлеклась!

А продавцы на ярмарке – один другого краше. Смуглые, белозубые, усатые! И все не прочь поговорить – вот где раздолье моей рэчыстой натуре.

И когда тебя называют «пани», к тому же делают комплимент, что ты файна, як квиточка… Красива, то есть, как цветочек… И предлагают медовые соты, настоящее чудо, потому что мед на горных травах… И ты просто таешь от удовольствия, выслушивая, как хозяин ароматного товара Иван познакомился со своей женой Галей, да как потом километры выхаживал по горам, чтоб ее увидеть, да потом еще сено душистое и летняя ночь с падающими звездами… А его молодая жена звонким таким голоском возражает, отмахивается и хохочет, чернобровая, румяная, ресницы густые, длиннющие и ярко-фиолетовые глаза. Она – хрупкая, маленькая, Иван – громадный, широкий и лохматый. Фамилия у них симпатичная – Грабик. Причем она его называет Грабичок, а он ее – Грабичка. Галя смеялась, что Грабика домашние животные боятся, рассказывала, как однажды, когда он вышел из лесу навстречу лошади, везущей повозку, лошадь увидела его, полураздетого из-за жары, громадного, ужасного, косматого, испугалась, выпряглась и слиняла. Ивана за медведя приняла. Или за снежного человека. У лошади не спрашивали. И вот слушаешь этих двоих счастливых и откусываешь, не глядя, ароматную мякоть. И не видишь, что эти же соты с другой стороны откусывает пчела. Ты с одной стороны кусаешь, она – с другой. И так вы обе, ты и пчела, добираетесь к середине, и потом ты откусываешь вместе с сотами и кусочек от пчелы, все еще пялясь на Грабиков, а пчела, которая ни на кого не пялится, а просто сосредоточенно возится, пчела в целях самообороны откусывает от тебя… О! Язык немеет. Глаза вылезают из орбит. Усатый пасечник и его молодая жена думают, что это от восторга, а ты уже слышишь музыку небесных сфер. Или какой там репертуар слушают, когда душа тихонько выплывает из бренного тела. Попросить зеркало невозможно, чтобы посмотреть, что там у тебя с твоим языком, потому что просить нечем. Можно мычать… Можно делать «у-у-у-у-у!». Нет, пожалуй, «у-у-у-у» не получается, получается «э-э-э-э-э!». Ты вываливаешь язык, такая привлекательная красавица, правда, уже меньше похожа на квиточку… Гуцулы видят у тебя на языке отдающую душу, играющую в ящик, откидывающую коньки пчелу и все понимают наконец.

– Плюю-у-у-й!!!! – орет гуцул Иван.

– М-м-м-м! – мычу я.

– З-з-з-з… – прощально поет пчела.

– Йой-йой, Божечко! – всхлипывает и крестится Галя.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга широко известного потомственного натуропата Анатолия Маловичко посвящена одной из самых важных...
Материально-идеалистический романтический рассказ (так Оскар Уайльд охарактеризовал «Кентервильское ...
Вампирские страсти взрывают тихую жизнь советского села. Где-то там космонавтов запускают, искусстве...
Кто из живущих на земле не хочет стать богатым? Но богачами становятся лишь единицы. Еще меньше тех,...
Бестселлер, книга-бомба, книга-сенсация от одного из популярнейших писателей-журналистов Америки – и...
Международные террористы, опираясь на поддержку бандподполья Северного Кавказа, готовят чудовищный т...