Русская фантастика 2015 Князев Милослав
И вот теперь, похоже, она оказалась этим сталкером сама – хотя и не знала, что это случится с ней так быстро…
А случилось это действительно нежданно-негаданно: в то самое мгновение, когда привычные ориентиры Риберийских скал вдруг потеряли за обзорными цитразолитово-волоконными «окнами» шаттла свою устойчивость.
Их изломы вдруг тревожно всколыхнулись и ринулись куда-то далеко вниз, словно бы увлекая за собой желтовато-дымчатые облака. А над ними, над этими облаками… И на интраграмме у Становского тоже… Мглистое небо в той стороне, где должна была быть Элинорская долина, вдруг странно просветлело – как в самый ясный и солнечный земной день. И стало каким-то невыразимо глубоким: каким оно бывает лишь тогда, когда утро еще лишь едва теплится над каким-нибудь исполинским каньоном. И там, в этом мареве – и отраженное на интраграмме сразу в нескольких инвариантах, – людям наконец и явилось то, за чем они прибыли в долину.
– Ретроградное свечение… – произнес Становский, изумленно отслеживая на интраграмме показатели высот, и вправду, совсем небольшие. – Темпоральное смещение дня и ночи…
– Эстуарии! – воскликнул пораженный Дэн; втайне обрадовавшись, должно быть, тому, что со сканирующих маячков их шаттла ретрансляция велась прямо в метасеть. – Я узнаю лептонейтринный Сирион… И Денеб!
– Пытаюсь выровнять шаттл… Пытаюсь выровнять шаттл… – вместо доверительного одобрения в словах Эстеллы вдруг услышал он отчетливо тембрированные реплики бортовой виртуальной геады. – Утечка топлива в двигателях… Дестабилизация энергосберегающих систем… Нарушена сверхпроводимость твердотопливных элементов…
– Она хочет сказать тебе, Дэн, что у нас за спинами полыхает «сирионское пламя»… Снижайся! – коротко приказал ему Становский.
«Сирионское пламя»… Так говорят, когда горят трансурановые энергореакторы… – сразу спохватилась Эстелла. И, повинуясь тревожному предчувствию, оглянулась в ту сторону, где за цитразолитовыми «оконцами»-гальвапентерами видна была часть трехуровневого крыла. Обычно край крыла мягко светился сквозь прозрачное цитраволокно «оконца», но сейчас… Сейчас оттуда попросту вырывались языки пламени. И, возможно, это-то и позволило шаттлу вдруг непредсказуемо набрать высоту.
– Снижаюсь прямо на ледник. В ледяную крошку озера. Туда, где очень-очень холодно… – немедленно отозвался Дэн.
Но не успел еще он довершить сказанного, как шаттл утратил энергостабильность – и произвольно завертелся в воздушных потоках, которые стали уносить его к ступенчатым увалам и пропастям Элинорской долины.
И интраграмма вслед за этим с шипением погасла; словно опущенное в воду раскаленное добела железо, такой был звук… Как бы давая тем самым понять, что управление шаттлом теперь возможно было лишь в тех режимах, которые существовали во всех обычных экспедиторских фоветтах.
– Да оставь же ты ее, эту геаду… Переходи на внесистемное энергоснабжение! И на ручное управление! – приказал Становский Дэну.
– Слушаюсь, кэптейн… – съязвил Дэн, тотчас буквально навалившись на штурвал, чтобы остановить вращение.
Так, как будто бы в представлении Эстеллы – экзогеологи, вроде Дэна, должны были казаться куда более сведущими людьми, чем археологи, одним из которых и был Становский.
Но, как бы там ни было, а Дэну все же удалось выровнять шаттл и направить его обратно к Риберийским скалам; хотя и ясно было, что помешать его вынужденному снижению было уже невозможно.
«Хорошо еще, что страховочные ремни успели сработать вовремя», – подумала Эстелла. Вошли в пазы, как влитые… А иначе она бы наверняка вывалилась из громоздкого сиденья-адаптера, даже не успев опомниться: после того, как скорость полета шаттла сделалась невысокой. И, после этой небольшой встряски, она вновь услышала беспечный голос Дэна:
– Кстати, док, геады в шаттле нет… Геада осталась на станции; а здесь, на борту – только одна из ее псевдокопий… Была. Прости, но это было все, что мне удалось выпросить нам в сопровождение. Людей много, а геада – одна; и для поисковых работ она всем бывает нужна…
«Геады нет, – с горечью подумала Эстелла. И значит – сейчас, в Риберийских скалах, они остались совершенно одни…»
А впрочем, обстановка на борту вопреки всему оставалась спокойной.
И пока Дэн пытался оправдываться, угрюмый Становский лишь пристально вглядывался туда, где завывала на одной из шкал геомагнитная роза ветров. Та, в которой шквальные потоки солнечного ветра преобразовывались в нестройные ультразвуковые импульсы, и в лигатурно-энтропическое потрескивание.
– Солнечные вихри… Вспышка на солнце, от которой атмосфера нас пока не защищает. Вот почему все утро было так ясно, – наконец сказал Влад.
И – из «кэптейна» и «дока» сразу сделался обычным, рядовым пилотом случайного экипажа и равноправным соучастником поисковой миссии.
– А еще буря сожгла нам псевдокопию геады, – заметил Дэн. – А без нее вся оснастка почти мертва. Осталось только ручное управление. И сигнал на метасеть все время пропадает… И со станцией связи нет.
– Ничего не понимаю, – сознался ему Влад. – Помнится, этот шаттл-деймодиоскура потому и назвался деймодиоскурой, что ему присуще выдерживать солнечные гипервсплески. А эстуарии, кажется, снова куда-то пропали…
И пока он это говорил – шаттл, ведомый Дэном, продолжал неумолимо скатываться вниз по нисходящей глиссаде, почти не маневрируя. Пока, следуя по наугад просчитанной траектории, на внесистемном расходе энергии не совершил последнего пологого захода прямо в ледяную крошку какого-то озерца. И замер на многоколесных шасси, в точности повторявших все неровности посадочного рельефа.
– Ну, вот и все, – вздохнул Влад, отстегивая ремни. – Самая пора нам теперь настала немного пройтись. Осмотрим повреждения снаружи – чтобы определить, какая часть крыльев уцелела, и безопасен ли шаттл… А потом пойдем искать какого-нибудь убежища. Да, и не забудьте одеться в скамандеры, – напомнил он своим сотоварищам. – Снаружи ведь все еще нет ни настоящего воздуха, ни тепла. Хотя, может быть, всего этого тут и будет когда-нибудь вдоволь – лет эдак через триста.
И он был прав. В некоторых марсианских подземельях – даже по тем временам – уже существовали и безмятежные, оттаявшие от ледников лагуны и заводи; и пригодный для людей воздух. Полностью восстановленный из ледника в некоторых изолированных подземных пустотах и хорошо прогретый. Но вне всего этого на поверхности пока никак нельзя было обойтись без защитных скамандеров, которые, к счастью, были на удивление легким и удобным походным снаряжением. Или, точнее, обычной верхней одеждой всех поисковиков, предназначенной для свободных прогулок по просторам Марса.
…Комплекты скамандеров, как это и было предусмотрено в каждом шаттле экспедиторов, обнаружились строго на своих местах: по обратную сторону спинок сидений-адаптеров. Но, как оказалось, кроме них Дэн не взял с собой в путь больше ничего: ни припасов; ни переговорного устройства для связи со станцией – стрейт-скайбера; ни оружия – чтобы выстрелами в скалы подать знак о своем местопребывании. Да и зачем? – все успокаивала себя Эстелла. Их и без того через сутки все равно бы нашли: по отраженному от марсианских лун сигналу лэндконтаминатора. Но необходимо было выйти наружу, для того чтобы убедиться, что поврежденный шаттл больше не полыхал, как раньше, изнутри всех своих турбин. И что пребывание в нем до прибытия тральщиков, спасательных кораблей было безопасным; настолько, что другого убежища искать бы не пришлось.
Ну а в ином случае – экипажу действительно пришлось бы рассчитывать разве что на милость судьбы. Поскольку смеси дыхательного конденсата в их кислородных масках едва ли хватило бы на несколько часов. И тогда бы им ничего больше не осталось, кроме как рисковать своими жизнями в скалах; или же вернуться в энергонестабильный шаттл.
Но об этом, последнем их выборе, Эстелла старалась пока не думать. И просто сделала то, что сказал Влад. Вот она натянула на себя, поверх своих полетных одежд, легкий комбинезон из блестящих светонейтрализующих тканей – с яркими опознавательными полосками своей станции – раз… Затем нырнула в объемистые мягкие ботинки – два; увенчала себя, словно тиарой, и покрыла лицо прозрачной маской с небольшими баллонами кислородной смеси – три…
А затем, в довершение всего этого, набросила на себя верхний термосберегающий плащ, чтобы защититься от песка и ветра. И – все. Хотя, наверное, в ясную и спокойную погоду можно было обойтись и без него.
И точно так же теперь стали выглядеть и Становский с Дэном.
…А потом, следуя друг за другом по небольшому трапу, они спустились наружу.
Однако Становский первым ступил на ледник. Или, точнее, в покрывавший дно распадка соарс: в многослойный ледяной наст, который весь мелко раскрошился от постоянного выветривания.
Но соарс весь смерзся – и под ним, похоже, не было никаких обвалов или скрытых овражков. Да и потом, если бы плотность соарса не была достаточно велика – то как бы тогда на нем устоял шаттл? А значит, от этого пустынного распадка в Риберийских скалах – пока нечего было ожидать подвоха…
– Где-то здесь, недалеко, почти над самым шельфом, есть Риберийская стоянка археологов, – сказал Становский, тщательно протаптывая соарс. И, обернувшись, издали взглянул на Эстеллу; и во взгляде его, как показалось ей тогда, она различила разом тревогу, ожесточенность и сожаление. – Но я не уверен, что смогу нас всех туда вывести… Да и не знаю, хватит ли у нас кислорода на такой путь…
Но она, вместо того чтобы согласиться с ним или же опровергнуть все то, что он сказал, вдруг произнесла:
– Если и с нашей станцией связи нет – значит, наверное, у них тоже могут быть повреждены маяки…
И снова, стоя чуть в отдалении, указала своим сотоварищам на шаттл.
Который теперь из-за крушения было почти не узнать.
Всего несколько часов тому назад, покидая авиадром, он был почти неотличим от цвета вулканических скал. Но следы пламени в соплах-турбинах, дочерна опалившие оба его трехступенчатых крыла, оставили на его нанохромном покрытии устрашающие темные росчерки и продольные отметины. А это означало только одно: что все его энергопроводящие системы – по какой-то непонятной причине – дочиста выгорели изнутри. Хотя и трудно было представить, как такое вообще могло стать возможным.
Неповрежденной оставалась только та его часть, где находились люди. Но лишь потому, наверное, что вверху, над кабиной, обшивку сменял архитраж: сплошная система «окошек»-гальвапентеров из прозрачного цитраволокна и небольших связующих перекрытий, дававшая превосходный обзор. Во всем же остальном – шаттл больше ничем не подтверждал своего единственного предназначения: летать…
– Очаг возгорания – аспериада, – серьезно сказал Становский, также рассматривая шаттл на фоне одинаковых скал. – То есть все началось где-то в его хвостовых амортизаторах – там сливаются вместе два донных крыла. И лишь затем «сирионское пламя» распространилось на двигатели и турбины, что и привело к отключению энергореакторов.
– Да уж… – согласился с ним Дэн. – Марсопроходцами мы все оказались – каких еще поискать… А в скалах нам пока и вовсе делать нечего. Так что рано или поздно, но нам все же придется вернуться в шаттл. Как только убедимся, что на холоде пламя полностью угасло…
«И проведем несколько часов на пронизывающем ветру – тайком обвиняя друг друга в том, что шаттл потерян, – уловила продолжение его слов Эстелла. – И потом, если с необратимой тепловой реакцией в двигателях все обойдется – еще не меньше суток мы будем скрываться в этом же тлеющем шаттле. После того как к закату дня холод станет совсем уж нестерпимым…»
И, в поисках выхода, она взглянула наверх: на кромки словно бы зарубцевавшихся скал – таких, какими они выглядели в направлении шельфа. И с тоской подумала о том, что будет, когда пропавшую деймодиоскуру наконец найдут. И с помощью спасательных тральщиков доставят обратно на станцию. Там, на станции, сразу установят, кто, не имея жестко отмеренного годами полетного опыта, уговорил Становского выбраться на шельф. И даже хуже того – в Сектор мертвых морей: в район не утихавших неделями низинных пылевых бурь. И тогда все упоминания об эстуариях развеются, как ветхое предание. Вместе с сомнительной метазаписью, сделанной в последние минуты перед крушением. И пропадут навеки в этих нескончаемых бурях; и навсегда изгладятся из памяти людской. Да и вообще: мало ли среди экзогеологов бытует всяких поверий? На станции ведь все равно решат, что такие поверья – в любом случае, не стоят загубленного шаттла.
А вот Дэну – не о чем было беспокоиться…
Дэна Становский точно не станет ни о чем выспрашивать, и постарается оградить его от всех нападок: потому, что считает его своим другом.
Надо, пока не поздно, хотя бы сейчас постараться отыскать в действиях Дэна что-нибудь такое, что вывело бы его из тени, – шепнул Эстелле какой-то вкрадчивый голосок. – Ведь это же ему доверили шаттл; а всю дорогу он вел себя так, как будто заведомо знал намного больше, чем было известно даже Становскому… А что, если это он ошибся с управлением и привел в действие несовместимые энергорежимы? Ведь управлять таурановым шаттлом не так-то легко – не то, что авиагрейдером, крушащим скалы, или грузовой экспедиторской фоветтой. А он был еще относительно молод – всего только тридцать пять…
И внезапно Эстелла заприметила за ним нечто такое, что раньше от ее внимания почему-то ускользало.
На правом порукавье его противопылевого плаща, надетого поверх скамандера, тщательно закреплена была небольшая укладочная рамфа: изящная, мягко блестящая и плоская. Вещица, в сущности, самая обычная: пригодная и для лучевых мини-буров, и для того чтобы прятать в нее собранные образцы – обломки метеоритов, кусочки лавы, случайные камешки…
Но что она сейчас могла в себе скрывать? Стрейт-скайбер? Райтскринер? Или же что-то другое? – сразу насторожилась Эстелла. Покуда Влад Становский, давно уже привыкший ко всевозможным неожиданным штуковинам в экипировке своих сотоварищей, экзогеологов, попросту не придавал всему этому никакого значения.
– Что это у тебя с собой? – спросила она у Дэна, медленно подступая к нему и как бы уклоняясь от пылевого ветра.
Но Дэн, вопреки ее ожиданиям, отпираться не стал – и в тот же миг незаметным ловким движением расстегнул рамфу. И выволок наружу весь свой скарб – едва его удерживая в обеих ладонях, затянутых в краги.
Скарбом же этим оказался походный ножичек, нужный для отделения окаменелостей от мягких пород; и еще какое-то устройство, напоминавшее мини-бур – но обладавшее стволом плоским и широким. И как будто бы сплющенным сверху и снизу.
– Что это? – тотчас спросила у него Эстелла.
– А, ты об этом?.. Это сиг-гарджетс прототипа «сиггурат»… С ним я всегда неразлучен.
– Еще одно почти бесполезное сейчас, высокотехнологичное устройство-излучатель, – вздохнула Эстелла. Со станцией связи нет; и двигатели шаттла выгорели почти дотла… А Дэн, как будто ничего не случилось, объясняет ей сейчас предназначение какой-то технодиковины – словно бы в напутствие ее последним дням на Марсе.
А впрочем, что такое сиг-гарджетсы – она и так, кажется, знала неплохо. Это были лучевые буры-штрекеры, позволявшие геологам вручную прокладывать в оплавленной марсианской скальной породе обходные туннели. Чтобы избежать взрывов на труднопроходимых участках…
– Думаешь, что мы все-таки не сможем сохранить шаттл? – понимающе спросила она у Дэна. – И с помощью этой штуковины надеешься выдолбить для нас в скале укрытие? Чтобы там, выжигая лед, мы смогли дышать?
– Если другого выхода для нас не останется – то так мы и сделаем, – ответил Дэн.
– А разве есть другой выход? – вмешался Владимир Становский.
– Прототип «сиггурат» – это симулятор-гарджетс гиперквантовых уравнений телеметрии, – произнес Дэн, ничуть не растерявшись. – Симулятор реальности, иными словами…
И сразу же принялся обрисовывать перед изумленным Становским и Эстеллой перспективы использования такого типа гиперчастотных излучателей на Марсе.
Наводишь, мол, гарджетс-сиггурат на пустынные земли опаленного солнцем горизонта – и на их месте восстает цветущая долина. А за ней так и влечет к себе вдали переменчивая лазурь мелкого моря – снова льнущего к берегам давно уж опустевшего шельфа…
Но только вначале появится как бы мерцающая дверь. Исходная ретроградная симуляция, где время реструктурируется особыми сиг-частицами, проходящими сквозь субсинуарные информационные протополя. Эти частицы всегда направлены в прошлое; и с увеличением интенсивности их потока увеличивается вероятность временной инверсивности. Словно бы время само по себе сворачивается в изометрическую спираль. В которой одни ее витки, настигая другие, неизменно предопределяют инверсивную – то есть инвариантную – будущность.
Или, иначе, это значило, что если когда-то на Элинорском шельфе было море – то оно снова там будет. За порогом субсинуарной двери. И, понятное дело – лишь для тех, кто в нее вошел…
Важно было только правильно ввести первичные данные телеметрии. Но геаде с Митрийской станции, сколько бы ни испытывал раньше это устройство Дэн – это всегда удавалось…
И каждый раз он убеждался: кто умел с этой штуковиной обращаться, тот владел и самой реальностью. Реальностью, понятной людям – а не реальностью, понятной лишь Марсу. И такой соискатель всегда знал, где находится инвариантный выход из нескончаемых лабиринтов здешних предгорий; и из распадков-ловушек возле плосковерхих уступчатых холмов…
– Значит, с помощью этого твоего сиг-гарджетса – прототипа «сиггурат» – можно было бы заново реструктурировать даже поврежденные статичные объекты? – сразу же спросил Влад. – Поскольку возвращаться на шельф к морю, где уже сотни миллионов лет никто не бывал, нам сейчас ни к чему…
– Хочешь, чтобы я реструктурировал во времени наш шаттл-деймодиоскуру?.. Преобразовал наш «Схимеон»? – мгновенно уловил смысл его просьбы Дэн.
– Да, – сказал ему Становский. – Тогда бы мы заглянули в его двигатели и установили бы, что в них пошло не так. А по возвращении из субтемпоральной реальности смогли бы точно определить, сможем ли мы безопасно взлететь или нет. И по какой причине произошел критический выброс протонуклеарных энергий в таурановых ускорителях…
И все равно сиг-телеметрия ни за что не восстановит поврежденных объектов, и никогда не вернет их из прошлого… – хотела было усомниться в затее Становского Эстелла. Субсинуарность прошлого – это ведь далеко не всегда благостное мелководье. Иногда это безвозвратно поверженные во вселенские бездны – островки людского бытия. И подлинная необратимость череды случайных событий, ставших роковыми… Да и поиск первопричин крушения шаттла с помощью сиг-телеметрии – задача не из легких. Поскольку даже у Становского, наверное, не было сейчас никакой уверенности в том, что сиг-телеметрия действительно что-то выявит…
Но в те навсегда канувшие в прошлое мгновения, когда Эстелла так подумала, она уже знала, что отправится в субсинуарность следом за Становским и Дэном. Ведь прошло всего несколько часов, как их полет завершился… – снова беспечно шепнул ей какой-то рисковый голосок, искушавший ее весь путь. Всего несколько часов минуло с тех пор, как этот шаттл был полностью безопасен и мягко лучился против солнца своим нанохромным покрытием: цвета марсианских пустынь…
А кроме того, разве смогла бы она остаться тут в одиночестве посреди устеленного ледяным соарсом распадка?
Когда Дэн и Влад безо всякого страха пройдут сквозь эту заклятую дверь измененного времени – и направятся прямиком к реструктурированному шаттлу?..
Нет – она бы, наверное, так не смогла. А иначе не отправилась бы на Марс изучать внутрискальные окаменелости древнейших реликтовых водорослей. Тех, что достались ксенологам в наследие от давно себя изживших марсианских временных вех или же палеоэпох…
И поэтому она уже знала, что вне этих вех она не останется. Она вернется в шаттл и попытается установить оттуда, из субсинуарной реальности, связь со станцией. И отправит в метасеть все записи о сегодняшней экспедиции на шельф; причем доверит их геаде вместе с содержимым своих путевых дневников…
Пока Дэн и Влад будут разбираться с ускорителями; поочередно направляя во все их техузлы излучение гарджетса-сиггурата.
– А может, все-таки останешься здесь и подстрахуешь нас? – вдруг спросил у нее Дэн.
– Нет, ни за что. Так просто вам от меня не избавиться, – упрямо ответила Эстелла скорее Становскому, чем ему.
Но Становский уже держал сиг-гарджетс Дэна наведенным на шаттл. В той манере, в которой, стоя в вездеходе, держат в руках лучевое оружие – когда необходимо раздробить случайный камень, заградивший тысячелетнюю объездную тропу.
А потом последовал выстрел – или, точнее, направленное синуарное воздействие… Разряд которого, вместо того чтобы сотрясти истлевший остов шаттла, изогнулся прямо перед Становским причудливой подвижной энергосигнатурой.
Но сигнатура эта вскоре распалась; и на ее месте появилось нечто, напоминавшее светящийся дверной проем. И в нем, в этом проеме, стоял теперь их шаттл. Неизменный и опаленный; и в точности такой же, каким он был до этого. Однако многократно отображенный в протополях инвариантной временной суггестии – словно бы в основании множества подсвечников из старого серебра.
Но самое удивительное было не в этом. А в том, что вне этого проема – в реальности – шаттла почему-то больше не было!..
– Первично реструктурирован. Но дверей должно быть три. И необходимо сделать три выстрела – один за другим. Нас же трое! – мигом догадался Дэн. – Для того чтобы реструктурированное время смогло запомнить каждого…
И только после того, как Становский дважды повторил свое воздействие на заданный объект, – обратимая событийная изометрия ему покорилась. И чернота сошла с поверхности шаттла словно бы сама собой; отображения пропали; и марсианская деймодиоскура «Схимеон» вновь обрела свой прежний облик. Правда, напоследок, опасно полыхнув из турбин в крыльях «сирионским огнем».
А издали вдруг стало заметно, как на аспериаде шаттла – в хвостовой его части, которая упиралась прямо в землю, – выступила внизу, от холода, густая сиреневая изморозь. И еще один дверной проем засветился на этом фоне, указывая людям через распадок обратный путь; а немного дальше – почти у самого трапа – еще один.
– Ты когда-нибудь ходил туда? – спросил Становский у Дэна, кивнув ему в сторону проема.
– Не-ет… Только глядел через него на море… На настоящее море. И на настоящую траву вдоль объездной тропы… – уже без прежней увлеченности ответил ему Дэн.
– Что-то не верится мне, чтобы с морем тут, на Марсе, все было так просто, – заметил Становский. – Что до меня, так я бы для начала постарался восстановить неразрешимую фрагментарность наших земных древнеарамейских свитков или направил бы сиг-излучатель на здешнюю реликтовую водоросль…
– Думаю, мы все равно никогда не поймем, на что способна синуарность – если только не станем искать все ответы в инвариантном прошлом. Сможем найти в них на Марсе море – и оно, возможно, снова будет тут как тут, – попытался объяснить ему Дэн. – Ну а свитки, быть может, давно уже ждут нашего возвращения. Для того, чтобы быть нами разгаданными – и снова привести нас на Марс…
– Значит, будем разгадывать, – тотчас принял брошенный ему вызов Становский. – Хотя с двигателями все посложнее будет… С тем, чтобы дотянуть на них хотя бы до станции…
«Надо же – в прошлом», – подумала Эстелла. И первой побрела обратно к шаттлу – казалось, вот-вот готовому снова взлететь над Риберийскими скалами, и над Элинорским шельфом. И двое ее сотоварищей – все еще увлеченные разговором – побрели за ней.
…Та запись, что на триста лет затерялась в протополях метасетевых эманаций, сохранила почти все. И как Становский занялся поврежденными двигателями, пренебрегая таурановым излучением; и как Эстелла – ради того, чтобы восстановить маневренность, – заменила собой бортовую геаду.
– На этой записи остался даже их взлет, – довершил пришлый волхв свой рассказ; отчего-то избегая того, чтобы сбросить с себя капюшон противопылевой накидки и в открытую взглянуть на собравшихся.
Дневники, отчетность Эстеллы, зарево Сириона над шельфом – все это осталось неповрежденным. Все, кроме людей, переживших это крушение. Которых, по их прибытии на станцию, сразу же отправили на Землю. Доживать в безопасности отпущенный им век…
Но в самих этих дневниках, принадлежавших Эстелле Рутковской, – на деле так и осталось гораздо больше вопросов, чем ответов. То есть за триста лет этого всего так никто и не объяснил… Например, почему на Элинорском шельфе происходило смещение дня и ночи? Или же почему на Марсе стала возможна оборотная синуарность – взлет реструктурированного шаттла – в то время, как на Земле осуществить такого никому бы не удалось?..
– Ответов не было, потому что никто больше не терпел крушения по тем же причинам, что и экспедиция Становского-Киммерстоуна, – сказал кто-то из археологов. – Не стали больше на Земле ради этих призрачных целей рисковать людьми, вот и все. А значит, никто и не задумывался особо над тем, что же такое сиггурат – то есть реальный объект, взлетающий над планетарной поверхностью при оборотной синуарности…
И собравшиеся тотчас поприветствовали говорившего легким шумом, должным выражать одобрение.
Кому, мол, могла бы стать нужна эта самая оборотная синуарность, если ради нее люди подвергались бы настолько неоправданному риску?.. Поскольку вряд ли это был тот случай, когда поиск достоверных ответов был бы оправдан будущими свершениями…
То были, если верить трехсотлетней бортовой записи, какие-то особенные, экстремальные обстоятельства. И хорошо еще, что экспедиторам, изведавшим на себе такое, удалось добраться до Митрийской станции живыми.
– Тут добровольцы были бы нужны, – добавил еще кто-то из глубины помещения спускового дромона. – И хоть сколько-нибудь оправданные, правдоподобные версии… Которые снова привели бы поисковиков на Элинорский шельф. За данными об эстуариях… И снова – чтобы некому было людей от такого вылета оберегать…
Но внезапно в дромоне наступило непривычное затишье; потому что каждому, кто здесь находился, вдруг стало ясно – один из этих добровольцев стоял сейчас перед ними. Не ведавший никаких сомнений в том, что он задумал; и наверняка уже для себя наметивший немало таких версий.
А сейчас он, этот волхв, вот-вот должен был возвратиться в свою гаэдру и сгинуть в ней где-то над бескрайними просторами шельфа.
Неисчислимая вереница прожитых на Марсе лет давала ему право отправиться туда, где любая защищенность извне станет уже невозможной… И лишь случайно ему довелось поведать тем людям, что встретились ему на пути, всю свою предысторию – в обмен на небольшой запас аглютенового топлива.
И чтобы речь его напоследок зазвучала убедительней, он сказал:
– Есть у меня одна догадка. Марсианские межвременные трассы – вот что это могло быть такое. Остатки межвременных архаических трасс для марсианских шаттлов-сиггуратов. Возведенных настолько давно, что и сама Земля уже ничего похожего не припомнит. Авиапорт у них там был, что ли… И мне необходимо будет собрать об этом как можно больше сведений. Чтобы выведать у прошлого хотя бы что-нибудь достоверное – для следующих поисковых экспедиций…
И в подтверждение своих слов – волхв поднял кверху руку и быстро разжал ладонь.
И в ладони его, с намотанной на пальцы искрящейся веригой, призывно блеснул опознавательный дейтролитовый кулон – своего рода условная метка абсолютного допуска. Та самая, что давала ему право следовать на Марсе туда, куда ему будет угодно. Во все затаенные и неизведанные здешние уголки…
– Дэн, это я… – вдруг содрогнулся воздух дромона от его последних слов. – И теперь вы знаете, почему я снова должен там быть…
Арти Д. Александер, Алекс Громов
«Дом»
– …Ловкач… эй, Ловкач? Сыграем сегодня партию? – Парень подмигнул проходящему мимо старику.
– Да, да, только вечерком. Сейчас хочу подышать свежим воздухом. – Старик махнул рукой и, дойдя до дверей, толкнул одну из них, выходя во внутренний двор с садом для прогулок.
Он был так стар, что забыл собственное имя и не помнил своей родни, хотя, странная штука, в остальном он все отлично помнил, у него был на удивление острый ум и до сих пор отличная реакция. Люди, работающие тут, не знали сколько ему лет, но стало привычной шуткой, что он переживет их всех, и что он тут был, когда еще не было этого дома в помине. А так как имени своего он не помнил, то за его любовь к азартным играм, особенно за привычку по вечерам раскладывать пасьянс, его прозвали Ловкач, хотя порой его звали и Аристократом, за его властные манеры и упрямство. Он и правда мог бы сойти за аристократа: высокий, худощавый, с выверенными движениями. Руки были утонченными, с удлиненными пальцами, хоть и узловатыми от старости, покрытые переплетением вен, но очень подвижными и чуткими, такие руки бывают у пианистов. Узкое лицо с четко очерченными чертами, с кустистыми бровями и ястребиным носом… Как правило, он всегда был немного хмурым и сосредоточенным, с таким же видом он обычно играл в шахматы со своими невольными «соседями-друзьями». У него был хрипловатый старческий голос и цепкий взгляд когда-то синих, а теперь выцветших до яркой голубизны глаз. Светлые рубашки, любые свободные штаны и… сапоги. Эти сапоги были единственным здесь, что он берег, и неизменно надевал каждое утро, несмотря на все уговоры переодеться в удобные тапочки и утверждения медперсонала, что вредно ходить в резиновых сапогах все время да и вообще дома в сапогах? Но он был непреклонен и упрямо цеплялся за свои сапоги, эти сапоги прожили с ним всю жизнь, и он не собирался от них отказываться, тем более что это напоминало ему о прошлой жизни.
Он помнил свой небольшой лесной домик и как ходил по болотам, исследуя местность, и маленькое зеркало с трещиной, что висело в ванной, он все собирался его заменить, да руки не доходили, и пение птиц по утрам… а больше всего он любил рыбачить. Бывало, встанешь на рассвете, возьмешь простую удочку, что-то перекусить, и до озера. Озеро было таким, как пишут в рассказах, большое, цвета неба, с лениво плывущими облаками, с серебристыми бликами. Он мог часами там сидеть, закинув удочку, и наслаждаться раскинувшейся картиной и приглушенными звуками просыпающегося леса. Глаза затуманились, затем остро сверкнули. И что, что теперь? Этот дом престарелых, словно тюрьма! Стены не дают вдохнуть полной грудью, где же чувство свободы? Стены, кругом стены и наблюдающие взгляды… даже в саду, в нескольких метрах от здания, уже видна стена, а вот возле дерева стоит один из «этих», в белой форме, приглядывает за ним. Он раздраженно фыркнул и свернул на одну из дорожек сада, чтобы скрыться от этого парня. Они говорили, что это для его же блага, сердце старика уже сдавало, и была угроза, что его хватит удар, и поэтому за ним надо приглядывать.
Кстати говоря, скоро ему должны были сделать операцию, и уже вживили чип-устройство, которое должно было подготовить его тело и само сердце ко вмешательству. Оставалось несколько дней подготовки, а пока он проводил время как обычно: по утрам – чай с лимоном и неизменно свежая газета, после – шахматы, прогулка по саду; порой он садился на скамейку и пытался представить, что он, как прежде, сидит на озере с удочкой, а вокруг шумит деревьями лес… но взгляд вечно наталкивался на стену, и он скрипел зубами. Ему здесь не место, что бы эти дураки с неизменно милыми улыбками ни говорили, а он сбежит! Он вернется к себе, и будет жить как прежде, где никто никому не мешал жить так, как хочется, а пока дни сменялись один за другим…
Вечер… тихое шуршание карт, доносятся звуки музыки из приемника, спокойной, умиротворяющей, и его губы слегка изогнулись в презрительной усмешке, опять они включили свою усыпляющую музыку. Нет, он не против спокойной музыки, но не такой же однообразной. Пальцы убыстрили свое движение, карты замелькали, ложась рубашками на стол, очередной пасьянс постепенно сходился, и старик время от времени удовлетворенно кивал сам себе. Тикали часы, карт становилось все меньше, и вот, ни одной не осталось. Бесшумно подошел один из работников дома, чтобы проводить его в комнату, где его собирались усыпить и что-то сделать с его старым сердцем. Его уже предупредили, чтобы он не волновался, не напрягался и не перегружал себя, тот чип, что ему вживили, подготавливал его к операции изнутри, но имел один побочный эффект – он вырабатывал электричество, выпускал его в организм малым количеством, подстегивая его тихонько; но если человек начинал брать на себя какие-то нагрузки или нервничал, разряды становились сильнее… Если бы человеку с таким чипом вдруг вздумалось бежать сломя голову, то, скорей всего, он просто умер бы от мощного удара током внутри себя. Но, как и другие живущие тут, Ловкач был обязан принимать лекарства, прописанные ему, в том числе различные успокаивающие и снижающие его реакцию препараты. Вот только сегодня он опять умудрился обойти систему и, выплюнув таблетки, тихонько запихал их в горшок с искусственными цветами. Его привели в комнату с больничной кушеткой, а рядом мигали огоньками непонятные аппараты. Свет был сильно приглушен, ему сказали пока прилечь, расслабиться, и оставили его одного, тихо прикрыв за собой дверь. Через несколько минут он услышал приглушенные голоса, кажется, люди о чем-то пытались договориться, постепенно удаляясь от двери, и их голоса стихли. Какое-то время старик просто не мог поверить в свою удачу и неверяще смотрел на поток яркого света, что проходил в щель приоткрытой двери, сбоку мигала маленькая красная лампочка, предупреждая, что дверь закрыта не до конца, а затем…
Торопливый стук в дверь, и в кабинет ворвался один из служащих медицинского отсека.
– Вильям! Господин Вильям! Ловкач сбежал!
– Что-что? Как же вы его пропустили?
Директор оказался тут же, и он сжал пальцами переносицу, сосредотачиваясь на новости. А Вильям уже щелкал видео на экранах, отыскивая беглеца на камерах безопасности, замелькали коридоры и комнаты.
– Старый упрямый дурак, – в сердцах выругался директор и закатил глаза от полноты чувств. – У него же сердце может не выдержать, у него же до сих пор тот чип… Упрямец может заработать инфаркт в любую секунду, одно лишнее напряжение и…
– Нашел! – воскликнул Вильям, перебив мужчину, и приблизил полученную картинку.
Ловкач скрючился на пороге одной из комнат, на нижнем этаже, он почти добрался до выхода, когда радость близкой победы зашкалила, пульс подскочил, и по телу прошел электрический разряд, заставив его рухнуть. По телу мелькали почти невидимые синие импульсы, похожие на крошечные молнии.
– Быстро! Двоих вниз! Подготовить все для извлечения чипа и срочно оперировать, пока он не сдал! – отрывистый голос был слышен даже за дверью наблюдательной комнаты, и вскоре по коридорам пробежали двое охранников, а за ними один из врачей, придерживая небольшой чемоданчик со стандартным набором.
Откуда же им было знать, что к тому времени, когда они добегут до нужного места, там уже никого не будет, и только дверь в конце коридора будет открыта. Ловкач был слишком упрямым, чтобы подчиниться боли, тем более когда выход был в нескольких шагах.
Я же говорил, так просто меня не взять… я еще живой, и этого у меня не отнять!
Город был совсем иным, не таким, каким он его помнил… сколько лет прошло? Десять? Двадцать? Как будто все сто… Незнакомые здания нависали над торопливо идущим человеком так высоко, что виднелся только кусочек неба, и он досадливо поморщился. Как люди могут так жить? Живешь в коробке, и город уже сделали как эту самую коробку, даже небо и то почти застроили. Нет, его место не здесь, прочь из города… хотя пройтись бы по старой площади, вымощенной черными камнями, немного вернуться назад в былое время, а потом уже к себе.
Главная площадь почти не изменилась в отношении простора, и по бокам по-прежнему стояли невысокие дома, и по ним было видно, что они тут стоят не один десяток лет, кирпичного цвета, с белой окантовкой строгого узора. Но вот людей тут было на удивление много, одинокие, парочки, а то и целые группы туристов, сновали туда-сюда между торговых лавок, столиков и бродячих музыкантов. Фонари уже зажглись, и белые шары матово светились, разгоняя темноту, освещая редкие деревья со скамейками возле них. Уже на мостовой, старика вдруг осенило, и он вспомнил важный момент.
– Черт, я же совсем забыл…
Старик мрачно посмотрел на свои сапоги, как это не было печально, но ему придется избавиться от них, они думали, что он не в курсе, но он был не таким дураком и знал, что однажды, пока он спал, в сапоги вставили один из маячков, чтобы в случае побега найти его. Времени искать маячок не было, да и потрошить свои любимые сапоги у него бы рука не поднялась… но и просто выбросить их он тоже не мог. Решение надо было принимать быстро, старик стянул с себя сапоги и просто стоял в раздумьях, когда к нему начали подходить.
– О! Это резиновые? Класс! Это же такой раритет! С ума сойти!
– Эй, старик, почем отдаешь? – подал голос еще один подошедший, и вскоре вокруг старика собралась небольшая компания, засыпая вопросами и обсуждая невиданную вещь для этого времени – резиновые сапоги.
Деньги ему не были нужны, его больше интересовал обмен, тем более что ходить босиком непрактично, если ты в бегах. В какой-то момент в разговор вступила одна компания туристов, они были с дальнего севера и уже совершили много покупок до этого, но такого еще не видели, а натуральный обмен у них самих был в ходу, так что они быстро договорились. В итоге Ловкач уходил в чужих сапогах, с меховыми отворотами, с регулировкой – шнурками, и в потертой, но очень хорошей куртке, с теплой подкладкой, кучей карманов и капюшоном. Кроме того, хотя он долго отказывался, но ему всучили еще пару женских туфель из узорчатой парчи, сказав, что иначе им будет просто совестно за совершенный обмен. По их глазам и довольным улыбкам он понял, что, на их взгляд, он простак, который прогадал. Он же, в свою очередь, счел, что они сами простаки, но зато сапоги они явно будут ценить, а он сам получил больше, чем ожидал. Так что все разошлись крайне довольными, и теперь он мог не торопиться. Пока шел торг, он приметил маленькую группу еще одних туристов и узнал французский язык, они держались немного отдельно от всех и чем-то отличались от остальных, но его привлекло не это, а смущенная, но теплая улыбка одной из женщин. Ей было лет сорок на вид, темные волосы обрамляли миловидное лицо аккуратным каре. И когда все разошлись, она подошла поближе, отделившись от своей группы.
– Добрый вечер, месье… – Темные глаза с легким любопытством скользнули по чертам его лица и остановились на яркой голубизне глаз. – У вас был очень необычный предмет.
Интересно – женщина говорила немного тихо и делая ошибки в чужом языке, но от нее исходила доброжелательность, словно теплая волна, и Ловкач вдруг почувствовал, будто его в сердце что-то кольнуло, и это был не разряд электричества.
– Мадемуазель, – неожиданно хрипло произнес он и чуть склонился, – если бы я знал, что вам будут интересны старые сапоги, я бы доверил их вам, не задумываясь. – С едва заметной грустью старый мужчина посмотрел на нее, затем выпрямился, вернув себе аристократичную осанку.
Он и сам не заметил, как же начался их разговор, ее звали Шер, у нее был очень мелодичный и нежный голос, он влюбился в его звучание, и, кажется, ее карие глаза теплели, когда она смотрела на него. И как-то легко он разговорился, рассказав о своем побеге, о том, как жил последние годы в доме для престарелых, и как это было невыносимо… и как он любил путешествовать, и как много еще хотел бы увидеть… И какое красивое озеро было дома, и как расцветало небо на рассвете. Нет, конечно, это была не любовь, это было совсем другое, просто встретились два старых друга, которые и не знали друг о друге, вот так просто, на несколько минут, а затем ее позвали, и она, прощально улыбнувшись, вернулась в свою группу.
А старик так задумался, что пошел вслед за ними, и только когда компания остановилась перед небольшим зданием странной округлой формы, а сам он чуть не врезался в них, погруженный в размышления, он понял, что все это время шел за ними.
– Ох, месье! Вам не следовало идти за нами… это нехорошо… – взволнованный голос Шер нарушил его мысли, а она уже всплеснула руками и закусила губу. – Что же делать? Вам нельзя с нами, но… – Француженка нахмурилась, явно задумавшись, затем решительно поманила его за собой. – Идемте, идемте. Вы мне нравитесь. – Губы дрогнули в слабой улыбке. – И быть может, что-то получится?
Стальные двери распахнулись перед их компанией и так же бесшумно закрылись за их спинами. Внутри все было серым, неприметным, одна из ламп мигала, и это придавало обстановке заброшенный вид. В углу, за стойкой, стоял администратор:
– Добро пожаловать обратно! Мы как раз поджидали вас… но кто это с вами? – Парень резко нахмурился, рассматривая незнакомца. – Ему сюда нельзя.
Шер торопливо подошла к парню и что-то тихо зашептала, Ловкач расслышал только отрывки некоторых фраз: «…я сама поговорю… директор… создатель А. Санти… я знаю… хорошо, я все решу сама…» – и администратор, привычно кивнув, улыбнулся, обратившись уже ко всем.
– Добро пожаловать Домой. – Парень как-то особенно выделил слово «домой» и нажал кнопку под стойкой.
Следующие двери разъехались в стороны и… золотой свет фонтана с застывшими фигурами крылатых людей, журчание воды… вверх, по мраморной лестнице, мимо просторных комнат, где звучала музыка, люди пили из бокалов, сверкали блики, нарядные одежды, легкие улыбки, приглушенные голоса, смех… словно старик внезапно попал на бал или ему это просто снилось. Но почему-то, когда они замечали его, люди отводили взгляд, замолкали и постепенно исчезали, словно избегая его.
Что тут происходит, черт возьми?
– Что это такое? Где мы? – наконец прорвалось его удивление, когда они уже шли лишь вдвоем, по коридору, а за окнами был виден цветущий сад.
– Ох… помните, вы говорили, что жили в доме для престарелых? Так вот, это что-то вроде этого. – Француженка смотрела вперед, голос был немного уклончив, и словно она что-то недоговаривала. – А вы бы хотели тут жить? – вдруг спросила Шер, не глядя на него.
– А-а-а… – Старик даже немного растерялся, это был неожиданный вопрос, но… его взгляд скользнул по профилю Шер, и он ответил: – Да, наверно бы, хотел.
– Посидите тут, я ненадолго, мне надо поговорить кое о чем. Хорошо? – И не дожидаясь ответа, она посадила его на кушетку в коридоре с арками, а сама подошла к ближайшей двери и скрылась за ней.
– …мадам, я все понимаю, но ему тут не место!
– …но он такой человек, я говорила с ним, я чувствую, он подходит «Дому», он совсем как мы!
– Вы знаете, что остальные уже занервничали? Его присутствие неприятно.
– Я понимаю, я понимаю… но ведь наверняка можно что-то сделать?
Молчание, шелест листов.
– Мадам, вы же знаете, какие требования к жителям Дома, определенные условия, вы даже понимаете это лучше меня, ведь… – очень мягко.
– Но он такой приятный человек, я уверена, что он смог бы это понять и принять, ему не место в том доме, а тут он мог бы… – Шер сбилась и в волнении затеребила шейный платок, заколотый старинной брошью, когда ее осенило.
– …вы знаете, как много денег требуется для существования «Дома», и обеспечить такое будет очень сложно.
– Но ведь дело не в деньгах. – Голос француженки обрел неожиданную силу и уверенность. – Ведь с нас вы не берете денег, и все это не приносит денег. Дело в другом, верно? – Она взглянула прямо в глаза напротив.
– Верно… – Собеседник помолчал в раздумьях. – Хорошо, вы правы в чем-то, но я говорю, это плохая идея, может, после он мог бы сам нас найти и присоединиться, и тогда не было бы никаких проблем. А так… идите и поговорите с ним, но осторожно, нам не нужны слухи или проблемы. И помните о стандартной реакции. Не препятствуйте ему, если он решит уйти, а я предупрежу администратора.
В какой-то момент старик встал прямо за дверью, терзаемый любопытством, но опять же услышал лишь смутные отголоски разговора и сел обратно на кушетку. Вскоре Шер вышла и молча повела его за собой, пока они не оказались в полутемной комнате, в одной из стен которой был встроен огромный аквариум, где среди покачивающейся зелени и высокого замка пестрели яркие рыбки, а француженка все молчала. Наконец она набралась решимости и заговорила:
– Я бы хотела, чтобы вы остались, но это очень необычное место, и вы ведь правда ничего не знаете ни о нашем «Доме», ни о нас самих… – Она словно говорила не столько ему, сколько самой себе.
– Так в чем же дело, или здесь особые требования? Родословная? Аристократия? – судя по богатому убранству и другим вещам, здесь не было принято скупиться.
– Особые требования, да… – почти эхом ответила женщина, и, кажется, ее голос стал ниже, а сама она как-то побледнела.
– Шер, милая, ты вся побелела. – Старик почти ужаснулся и торопливо усадил ее на деревянную скамью, каких тут везде было в изобилии, и сжал ее холодные руки в своих теплых, пытаясь согреть, это получилось так легко, словно они познакомились не пару часов назад, а пару лет как минимум. – Что случилось? – затем нахмурился, всматриваясь в ее лицо, сквозь приглушенный свет, то ли ему померещилось, то ли… – Что с тобой? Ты же… – Голос дрогнул, и он отшатнулся в первый момент. – Ты… ты становишься прозрачной!
Он уже видел сквозь ее тело тот самый, ярко освещенный изнутри аквариум.
– Ловкач, ты ничего не понял… – Женщина улыбнулась, и ее взгляд стал печальным, а улыбка была полна сожаления, призрачные пальцы едва ощутимо коснулись его твердого подбородка, оставляя прохладный след прикосновения. – Это не дом престарелых, как ты подумал, – очень мягко произнесла она и уронила руку на колени. – Ты понимаешь теперь? Я призрак, а это дом для призраков. Мы можем все, мы путешествуем, играем, общаемся, встречаемся… но всегда хочется, чтобы было место, куда можно вернуться, и вот у нас появился этот «Дом»…
Зрачки старика расширились, а Шер все рассказывала про то, как они живут, про разные возможности, о том, как они находили друг друга… недоверия и испуга на его лице все меньше, замелькал огонек на дне голубых глаз, и он подался вперед, вслушиваясь в каждое ее слово.
– …так в чем же дело? Ты ведь говоришь, что мне вроде тоже можно остаться? – спросил он чуть позже.
– Но ты живой, волны, исходящие от живых, на самом деле не очень приятны. – Француженка поежилась. – Я еще не очень восприимчива, а некоторым почти больно от твоего присутствия.
– Так вот почему они все избегали меня, – пробормотал Ловкач.
– Да, именно поэтому.
– И как же мне быть? Есть варианты?
– Увы, все же основатель прав, тебе не место с нами сейчас… но я не уверена, что ты легко сможешь найти нас после смерти, мы ведь постоянно перемещаем «Дом».
– То есть в идеале я должен умереть? – неожиданно старик усмехнулся.
– Да. – Шер заметила его усмешку и озадаченно нахмурилась, но не стала спрашивать. – Но я думаю, что ты проживешь еще несколько лет точно… это не так уж плохо, если подумать.
Она печально улыбнулась, он ей, и правда, очень понравился, но, видимо, не судьба.
…Вы не должны напрягаться….даже небольшая вспышка эмоций может спровоцировать остановку сердца… естественная смерть… вы же не хотите умереть?
– Так вся проблема в том, что я жив? – Старик начал смеяться.
Шер испуганно посмотрела на него, реакция человека была очень странной, и она обеспокоенно схватила его за руки и подумала, уж не сошел ли он с ума, узнав о таком Доме? А голубые глаза уже заискрились весельем, и тело уже затряслось от сдерживаемого смеха, глаза победно блеснули.
– Ты не понимаешь… – Он уже смеялся, он чувствовал себя опьяненным, словно выпил много бокалов вина и будто помолодел. – Да ведь я могу прямо сейчас решить эту проблему! Ты будешь со мной?
– Что? Я… да… нет, постой, при чем тут это?
Шер совсем запуталась, а Ловкач уже подхватил ее на руки, и закружил в танце, она была такая легкая, призрак… его призрак. А в следующий момент он отпустил ее и стремительно вышел из комнаты, она ответила «да», а он… Он решит проблему, он же мужчина! Неожиданно чувственная улыбка изогнула его губы, а затем сердце окутала вспышка синей молнии…
– Добро пожаловать Домой, Ловкач… – прозвучал тихий и нежный голос Шер.
Андрей Дмитрук
Карантин
Рассказ, который вы можете считать фантастическим
Двигаясь по пути, сокрытому от очей на земле обитающих смертных, он видел там тысячи диковинного образа небесных колесниц… Те сияющие тела, которые отсюда наблюдаем мы в виде звёзд и которые, хоть и огромны, из-за удалённости своей кажутся крошечными, как огоньки светильников, увидел Пандава во всей красе их, в ярком свечении, каждое в своём небесном доме… Сотнями сонмов парили там святые царственные мудрецы, сиддхи, герои…
Махабхарата. Араньякапарва(Книга лесов)
Это Млечный Путь расцвёл нежданно
Садом ослепительных планет.
Николай Гумилёв
Я обезоружил этого человека в один момент.
Пожилой, с покрасневшим от холода и ветра лицом и белыми бровями Деда Мороза, в синей с красным верхом вязаной шапочке, – он подошёл ко мне, когда я возился с мотором своей «Лады», и без лишних слов наставил пистолет. Пока я стоял у капота с поднятыми руками, успел внимательно рассмотреть его странную, бочкообразную фигуру. Между худыми ногами в джинсах и шеей, замотанной старым шарфом, располагалось потёртое драповое пальто, чуть не лопавшееся на брюхе и боках. Скоро я сообразил, что мужчина вовсе не толст: просто надел на себя несколько свитеров и фуфаек. Всё тёплое, что прихватил из дому.
(Это был уже второй ствол из тех, которые на меня наставили сегодня. Утром моя машина попала в поле зрения двоих молодцев в одинаковых иссиня-чёрных комбинезонах, с карабинами КС-23, и один из них жестом намекнул, что может прицелиться. Кажется, я зацепил край владений нефтяного барона. По крайней мере, за сосняком торчали островерхие чёрные башенки здания, похожего на замки Людвига Баварского[2]. Я не стал ссориться.)
Конечно, «Дед Мороз» не привык промышлять грабежом на больших дорогах. Оттого и потрясал «макаровым», очевидно, придававшим ему уверенности, и кричал, спотыкаясь на каждом слове:
– Эй! Слушайте! Отвезёте меня… в Баклановку. Сейчас же. (И – совсем другим, просящим тоном.) Очень надо…
– Понятно, что очень надо, если с пистолетом просите, – сказал я. И вдруг удивлённо, даже присвистнув, посмотрел вбок. Новичок – он повторил моё движение, отвлекся… Через несколько секунд «макаров» уже был в руке у меня, а мужчина, отброшенный на несколько шагов, сидел и растерянно хлопал глазами среди увядших прошлогодних лопухов. Я держал его на прицеле, и это явно подавляло «грабителя». Ствол смотрел в глаза далеко не всякому.
– Ну, и что теперь делать будем, дядя? Не повезло тебе, я служил в спецназе… Зачем тебе в Баклановку? Станция рядом? Что везёшь, наркотики?..
– Нет… – Он оглянулся на заброшенную ферму, где, без всякого сомнения, ночевал и промёрз. Когда-то здесь был хороший откормочный комплекс, теперь стояли длинные корпуса с провалившимися кровлями, с рядами выбитых окон. Силосная башня выглядела так, будто в неё угодил артиллерийский снаряд. Всё затопили сухие кусты вперемешку с бурьяном.