На изломе Мигулин Андрей
Андрей оделся быстро и ещё некоторое время стоял спиной к Дарье, пережидая момент, пока она приведёт себя в порядок. Наконец он услышал:
– Всё. Можешь повернуться.
Он повернулся. Даша внимательно осматривала комнату, при этом шаря у себя по карманам халата.
– Лёша. А ты не видел мою заколку для волос? Такая, металлическая. В форме бабочки.
Андрей молча осмотрел комнату, потом зачем-то похлопал себя по многочисленным карманам. Но когда хлопнул себя по боковому, набедренному карману, его ладонь что-то неприятно укололо через материю. Он осторожно извлёк из кармана бабочку-заколку.
– Держи, – протянул её Даше, – как и почему в кармане оказалась, не понимаю. Я пошёл?
– Подожди, – она выглянула в коридор. Дневальный продолжал мирно спать.
– Я хочу тебе кое-что отдать. Думала это завтра как-то сделать, но раз всё так получилось, то сейчас.
Она подошла к платяному шкафу, открыла дверцу. Затем, покопавшись внутри, извлекла из глубины белый конверт и подошла к Андрею.
– Я тебе письмо тут написала, думала, завтра отдам. Ты возьми сейчас, но только прочитаешь дома, после службы. Хорошо? Только дома! Обещаешь? – произнесла Даша, с тревогой заглядывая в его глаза.
– Конечно, милая. Для тебя всё что угодно, – ответил он, забирая письмо. И целуя её в щеку, добавил: – Всё. Я побежал.
Они прошли незамеченными мимо спящего дневального. Дарья поцеловала Андрея ещё раз и осторожно открыла дверь, выпуская его на улицу. Он, аккуратно выскользнув на улицу, быстро зашагал в сторону казарм.
Уже погасли звёзды, а на востоке небо стало совсем светлым.
«Рассвет. Это самый лучший рассвет в моей жизни», – подумал он. И вдруг остановившись, обернулся. Ему казалось, что сквозь приоткрытую дверь Даша смотрит ему вслед. Но, увы, дверь санчасти была закрыта.
Время до подъёма пролетело незаметно. Затем начался новый армейский день, как всегда подчинённый строгому распорядку. После того как в расположение батальона прибыл командир, Минин доложил ему обо всём, что произошло за время его дежурства, и наконец был свободен от службы. После ночного дежурства полагался отдых.
Ему повезло, знакомый офицер из автослужбы ехал в город по делам и любезно согласился подвезти его до общежития. Поездка в машине так убаюкала и разморила Андрея, что, прибыв на место, он смог только добраться до своей комнаты и, быстро раздевшись, повалился на койку, засыпая мгновенно, едва успев коснуться головой подушки.
Проснулся Андрей ближе к вечеру, когда солнце уже перевалило зенит и стало постепенно опускаться за горизонт. Он не сразу открыл глаза, вслушиваясь в себя, точнее в своё тело. Ему казалось, что, пока он спал, его кто-то поднял над кроватью и впечатал со всего размаха в матрас. И что он теперь лежит, распластавшись на нём, ощущая всеми клеточками тела рельеф, который образовало его тело в постели. Но при всём при этом ощущал неповторимую лёгкость и осознание того, что отдохнул так, как прежде никогда не удавалось.
«Наверно, вот так впадают в нирвану йоги, отрешаясь от всего земного», – подумал Андрей.
Он пролежал ещё так минут пять, не имея желания шевелиться и вставать, вспоминая события прошедшей ночи, как бы заново переживая их. Осознание того, что у него теперь есть Даша, наполняло новым смыслом и неподдельной радостью его жизнь. Он лежал в тиши своей комнаты, мечтая о том, как будут дальше развиваться их отношения с Дарьей, но коридоры общежития постепенно наполнялись шумом, побуждая его покинуть уютную кровать. Это приходили с работы жёны офицеров и прапорщиков, приводили из детсадов и школ детей, которые начинали бегать и резвиться, радуясь свободе действий.
– Так. Надо вставать. А то сейчас все плиты на кухне по занимают, и придётся голодным сидеть, пока они не освободятся.
Он встал, натянул тренировочные штаны, надел просторную футболку, прикрывая повязку, тем самым отстраняясь от ненужных расспросов соседей, и, взяв эмалированный чайник, вышел в коридор. Его комната располагалась метрах в трёх от общей кухни. Сладко зевая, Андрей добрёл до кухни. Свободные конфорки на трёх газовых плитах, стоящих в общей кухне, ещё были. Он набрал воды, поставил чайник на газ и вернулся в комнату. Пока закипает чайник, он решил собрать вещи, разбросанные в беспорядке по комнате. Сначала он поднял с кресла форменные штаны и аккуратно повесил на спинку стула, затем снял с дверцы платяного шкафа камуфлированную куртку, встряхнув её, тоже повесил на стул. Когда он встряхивал куртку, то обратил внимание, как что-то белое вылетело из неё, скользнув под кровать. Андрей нагнулся и, пошарив рукой под кроватью, извлёк оттуда белый солдатский конверт, на котором красивым женским почерком было написано «Минину А. А.».
– Ох ты. Это же письмо от Дарьи. Как же я забыл про него.
Он спешно распечатал конверт, развернул двойной тетрадный листок, исписанный таким же красивым почерком, и углубился в чтение.
«Милый мой и любимый Андрюша!!! Извини, что так называю тебя, мы с тобой почти не знакомы. Но так я тебя называю уже давно, с той самой минуты, когда первый раз увидела. Я служила в окружном госпитале, в инфекционном отделении. В тот день, когда тебя привезли сильно контуженного, я подменяла в приёмном покое свою подружку. Ты был без сознания, весь в кровавых повязках, грязный, в обожжённом местами камуфляже. Говорили, что ваша группа попала с колонной в засаду и что ты вытаскивал раненых из горящих машин, пока самого не контузило близким разрывом гранатомёта. И что тебе повезло, тебя твои бойцы успели доставить на аэродром к борту, который улетал в Ташкент с ранеными. Помню, как я тебя раздевала, срезала прилипшие бинты, как мыла твоё лицо и тело мокрым полотенцем, ты страшно матерился в бреду, продолжая свой окончившийся бой. И мне тогда вдруг показалось, что знаю тебя очень давно и что когда-то я уже была с тобою. Может, в прошлой жизни? Это было как наваждение. Я прибегала в неврологию, где ты лежал, чтобы украдкой посмотреть на тебя, запомнить твоё лицо, услышать голос. И чем больше я тебя видела, тем больше мне хотелось быть с тобой. Но ты мне казался таким взрослым и недоступным и совсем не обращал на меня внимания, а первой подойти я стеснялась, тем более за тобой увивались все сестрички из отделения и вряд ли бы ты обратил внимание на приходящую медсестру. Я узнала про тебя всё: где служишь, где живёшь, то, что ты в разводе, сколько тебе лет, где учился и многое другое. Втайне даже мечтала, чтобы ты подхватил инфекцию и попал в моё отделение. Вот тогда никто не смог бы мне помешать. Наконец совсем собравшись с духом, я решилась первой подойти к тебе, вдруг узнаю, что тебя досрочно выписали за то, что вышел покурить не в положенное время и нахамил начальнику госпиталя. Это было для меня трагедией, не успев тебя найти, потеряла. Тогда-то у меня созрел план перевестись из госпиталя в вашу часть, чтобы быть рядом с тобой. На это ушло больше полугода. Меня не хотели отпускать, не хотели брать в вашу часть, задерживали мои рапорты и документы, все меня отговаривали, особенно начальник моего отделения, потому что был влюблён в меня и предлагал замуж. Но я знала, что без тебя не смогу, и добивалась перевода всё равно. Помог случай. Внук заместителя начальника штаба округа объелся зелёными неспелыми яблоками и попал к нам в отделение. Мальчик был капризный, но привязался ко мне, все процедуры и лечение принимал только со мной. Он быстро оправился и, когда его забирать приехал дед, генерал-лейтенант, он рассказал ему, какая я хорошая. Когда подобревший дедушка спросил, может ли он чем-то помочь, я попросила о переводе, и через неделю приказ был готов. По прибытии в часть узнала, что ты в командировке и будешь месяца через два-три, но это было неважно, так как я была уже рядом с тобой. Потом, когда до окончания твоей командировки оставалась неделя, я узнала, что ты ранен и что ты в госпитале, откуда тебя выпишут только через два месяца. Проревела целый день, потому что наша встреча опять отдалялась на неопределённый срок. Так как 20-го числа этого месяца я в составе сводного батальона уезжаю в Таджикистан на полгода и не смогу тебя увидеть. Поэтому решила написать письмо и передать с Алевтиной Петровной, она славная женщина.
Я хочу, чтобы знал. Я люблю тебя больше жизни!!! И для меня нет человека дороже тебя!!! Надеюсь на нашу скорую встречу.
Дарья Лукошкина».
Андрей дочитав письмо, задумался. Он пытался вспомнить Дарью там, в госпитале, но не получилось, потому что госпиталь хоть и присутствовал в его воспоминаниях, но только как неприятный, вынужденный момент, который отчасти скрадывался присутствием молоденьких медсестёр.
«Нет. Не вспомню. Тем более, она потихоньку приходила», – подумал он и подскочил к двери, услышав стук. За дверью стояла Ирина, жена лейтенанта Скворцова.
– Андрей. Там твой чайник на кухне сейчас взорвётся. Выключить, что ли?
– Нет. Спасибо, я сам, – ответил он и побежал на кухню. Чайник уже вовсю плевался кипятком в разные стороны. Выключив газ, Андрей взялся было за ручку, но услышал разговор соседок, находившихся на кухне.
– У Натальи муж опять в Таджикистан едет, – произнесла одна из них.
– Да. Уже третий раз за два года, – отвечала вторая.
– А когда отправка?
– Сегодня. В 12 ночи грузятся в вагоны и вперёд.
– Подождите, девчата, – вмешался в разговор Андрей, холодея от ужасного прозрения, – так батальон сегодня едет?! А какое сегодня число?
– Двадцатое. Ты что, Андрей!? Как с луны свалился! – ответила стоявшая ближе всех к нему жена капитана Гаврилова.
– Так… ё… она сегодня едет, – наконец-то осенило его. – Твою дивизию, – выругался он и метнулся вон из кухни, бросив чайник на плите.
Чтобы быстро переодеться и выбежать на улицу, он потратил чуть больше одной минуты.
Выскочив на проезжую часть около общежития, он огляделся, дорога была пуста до самого горизонта с обеих сторон. До ближайшей остановки городского транспорта было около километра. Их общежитие находилось как бы на отшибе от основных магистралей города. Оно стояло точно на краю города, сразу за ним начинались дачные массивы, а с верхних этажей общежития была видна кольцевая дорога, что находилась примерно километрах в четырёх. Посмотрев на часы, стрелки показывали семь минут седьмого, Андрей прикинул в уме свои шансы.
«Час пик. Транспорт перегружен. Такси на нашей кольцевой остановке тяжело поймать, а уж в такое время вовсе не реально. Даже если повезёт и я сяду на троллейбус, то до нужной мне конечной остановки дорога, да ещё с двумя пересадками, займёт минимум два часа. А там ещё пешком двадцать минут. Не успею. Точно не успею. И чего я, баран, сразу не прочитал письмо, как в общагу приехал», – посетовал на себя Андрей.
«А что если… – Минин развернулся в сторону кольцевой дороги, – броском напрямик, через дачи. Через двадцать пять минут буду на трассе. А там проще машину поймать». И он, спрятав кепку за пазуху, рванул с высокого старта напрямик.
Сейчас это называется модным словом паркур, а раньше, да и сейчас для спецназовца это называется «марш-бросок по пересечённой местности с особо сложным рельефом». Не будем уточнять, скольких хозяев и хозяек дачных участков он испугал, сколько собак всполошил своим неожиданным появлением, перелетая очередной забор, но ровно через двадцать восемь минут он был на кольцевой трассе.
Андрею вновь повезло. Не прошло и десяти минут с тех пор, как он начал голосовать, когда на трассе появился «Урал» из его отряда. В кабине помимо водителя находились замначальника ВДС[4] и командир автомобильного взвода. Они узнали голосовавшего офицера, и машина, съехав на обочину, остановилась. Из кабины высунулся вэдээсник капитан Синютин.
– Андрюха, привет! Ты чего здесь руками машешь?
– Серёга, привет. Вы в часть?
– Не совсем. Но мимо проезжать будем. Так что прыгай в кузов, довезём.
– Спасибо, – и Андрей, забежав в хвост машины, забрался в кузов.
Дорога до части заняла пятьдесят минут. За это время он успел выкурить пять сигарет и мысленно прокрутить множество вариантов своих действий, как не пустить Дарью в эту командировку. Он готов был дойти вплоть до командира части, чтобы добиться своего. Но для начала он должен был увидеться с ней.
«Урал» стал притормаживать, постепенно останавливаясь. Он выпрыгнул из кузова и махнул рукой в сторону кабины: «Спасибо, езжайте». Пройдя через КПП, он устремился к санчасти.
Там царила предотъездная суета. Хлопотал начмед, подгоняя солдат, грузивших имущество на КамАЗ в широких зелёных ящиках. Повсюду в хаотичном порядке двигались врачи, медсёстры, что оставались в части, в белых халатах и в полевой форме те, которые уезжали. Хлопали двери, звучали какие-то команды, бегали солдаты в больничной одежде, в общем, обычная сутолока перед отъездом. Все были заняты своими делами, и на появление Минина никто не обратил внимания. Даже Алевтина Петровна, проходя мимо скорым шагом, не повернула в его строну головы, занятая своими мыслями. Ему пришлось её окликнуть. Она повернулась к нему:
– Андрюша?! Здравствуй, дорогой. Ты чего пришёл? На перевязку? Давай позже, когда все уедут. Приходи, чаю попьём. Сейчас некогда, – озабоченно произнесла она.
– Да нет, не надо перевязку, тётя Аля. Где бы Дашу Лукошкину увидеть? – слегка краснея, спросил он. Алевтина Петровна от неожиданности вопроса вскинула кверху брови.
– Лукошкина. А зачем она тебе? – и она ещё внимательней посмотрела на Андрей, стараясь заглянуть в глаза.
– Нужно, тётя Аля, – отвечал он, старательно пряча глаза от её пристального взгляда, – очень нужно.
И, собрав волю в кулак, добавил вопросительно, уже глядя ей в глаза.
– Она ведь уезжает сегодня?
– А тебе какое до этого дело, Андрей?
– Тётя Аля… Я… я… я люблю её, – выпалил он и покраснел ещё больше, опять опуская глаза.
– Ну-ка, ну-ка, посмотри-ка мне в глаза, мой золотой, – и Алевтина Павловна потянула его за подбородок вверх.
– Ты это сейчас серьёзно сказал? – участливо и одновременно строго спросила она. Андрей кивнул.
– А офицер, который сегодня ночью в санчасть приходил… Ты?
– Да, Алевтина Павловна. Я. Пусть это покажется глупым и несерьёзным, но я полюбил её с первого взгляда. Роднее и ближе для меня сейчас нет человека, чем она. И я готов всё сделать для того, чтобы не пустить её в это командировку. Вы мне верите?
– Верю, мой золотой. Верю. Если это всё правда, то я только могу порадоваться за тебя и Дашу. Она девушка хорошая, добросовестная, трудолюбивая. Очень мне нравится, – сказала она подобревшим голосом. – Но ей придётся поехать сейчас в командировку.
– Но почему, – возмутился было он, – почему она? Что, больше некому?!
– Почему?! – голос Алевтины Павловны стал строгим. – Потому что она солдат, и это её обязанность. Потому что её очередь, и от этого никуда не денешься. И почему она не должна ехать? Почему кто-то должен поехать вместо неё? Только потому, что в неё влюбился один из офицеров части, пускай даже самый лучший?! Нет, Андрей, она едет. Ты сам прекрасно знаешь наши неписаные правила.
– Да. Вы правы, тётя Аля, – огорошено вздохнул он, – брякнул не и подумал. И всё-таки где можно её найти?
– В сестринской. Предпоследняя дверь налево. Они там санитарные сумки комплектуют.
– Спасибо.
Он прошёл быстро до указанной двери. Дверь была открыта. Дарья и ещё три девушки, уже одетые в полевую камуфлированную форму, раскладывали по большим брезентовым сумкам с красными крестами по бокам медикаменты и перевязочный материал. Делали они это сосредоточенно, не обращая внимания на вошедшего к ним в комнату старшего лейтенанта.
– Даша, – позвал негромко Андрей.
Все девушки одновременно повернули головы в его сторону.
– Можно тебя на минутку?
Зардевшаяся Даша отставила сумку в сторону и быстро пошла навстречу Андрею. Не сбавляя шага, повелительно взяла его за руку и вывела из комнаты, прикрыв за ними дверь. В коридоре, не отпуская его руки, развернула лицом к себе.
– Ты зачем пришёл? – спросила она, глядя на него сияющими от счастья глазами. Голос её звучал строго, но в то же время радостно: – Я тебя не ждала. Я думала, что мы сегодня утром простились.
– Ты почему мне не сказала, что уезжаешь в Таджикистан? А?
– Но я же написала тебе всё в письме.
– Да, но прочитал я его только вечером. А надо было раньше.
– И что бы было, если бы ты прочитал его раньше?
– Я никуда бы сегодня не ушёл. Весь день так бы и провёл с тобой. Или хотя бы рядом.
– А зачем тебе это надо? – спросила с вызовом Дарья, внимательно глядя Андрею прямо в глаза.
– Затем… Затем… – начал было он, но запнулся, опять падая в карий омут её глаз, утопая в нём без остатка.
– Затем, что я хочу заботиться о тебе, любить. Дарить подарки, прощаться с тобой, не боясь потерять тебя, и встречаться с тобой так, как будто в первый раз, ежедневно говорить о своих чувствах и слышать от тебя слова любви, радоваться тебе такой, какая ты есть. Затем, что я люблю тебя! Вот так вот сразу и без оглядки, люблю!!! Я вот и сейчас стою, гляжу на тебя, а у меня голова кружится.
Вот так они и замерли, глядя друг другу в глаза, несмотря на суматоху, творившуюся вокруг. Наконец Даша произнесла.
– Когда я впервые увидела тебя, я встала как вкопанная, у меня перехватило горло, а ноги отказывались идти. Моя любовь к тебе нахлынула на меня как водопад, и я ничего не могу с ней поделать. Мы ещё не расстались, а я хочу тебя видеть снова и снова, я не могу надышаться тобой. Первый поцелуй и твоё имя на губах… С тобой я поняла, кто я такая! Счастливая женщина!!! Сегодня ночью я прижималась к тебе изо всех сил, боясь вдруг тебя потерять. Я не могла наслушаться, как ты дышишь, и мне ничего не нужно, только быть твоей и рядом с тобой….
Выпалив на одном дыхании эту длинную фразу, Даша замолчала. А потом решительно сказала:
– Подожди. Я сейчас, – и вернулась в комнату. Через пару минут она вышла: – Иди за мной.
Она пошла по коридору, Андрей покорно тронулся за ней. Так и идя друг за другом, они спустились на цокольный этаж[5], продвигаясь вглубь этого полутёмного помещения. Дарья остановилась около двери, на которой висела табличка «Бельевая». Из нагрудного кармана она достала ключ, открыла дверь. Из тёмного провала открытой двери потянуло застоявшимся запахом свежевыстиранного белья. Свет проникал в маленькую комнату через подслеповатое окошко, что располагалось прямо под потолком, высвечивая в глубине большие белые узлы и тюки. Даша взяла его за руку и потянула за собой в глубину комнаты, войдя, подтолкнула Андрея к тюкам. Потом провернула в замочной скважине ключ, запирая её. Затем, быстро развернувшись, стремительно бросилась на Андрей, с размаху запрыгивая на него, обнимая его одновременно руками за шею, ногами за талию и бесконечно много целуя его лицо. Слегка ошалевший и еле устоявший на ногах от такого напора, он обхватил её руками и осторожно опустил спиной на тюки, не переставая отвечать на поцелуи. Как только они оказались в горизонтальном положении, не прекращая длинно и вкусно целоваться, в неистовом и сумбурном порыве начали срывать одежды с себя, при этом помогая друг другу.
Ошалев от внезапности напора чувств, счастья и радости, Андрей неистово овладел ею, двигаясь в бешеном ритме с каким-то остервенелым наслаждением, чувствуя, как передается ей его безудержная энергия и напор. Она двигалась навстречу ему движениями необузданной кобылицы, стеная от наслаждения и страсти, впиваясь ногтями в его могучую спину. Из её груди вырывались какие-то нечленораздельные звуки, которые подхватил и он, входя в раж, приближаясь к восхитительному финалу.
– М-м-м, ах… О-о-о, Даш… Лёш… Мил… хорош… Да-а-а… ну… и-и-и… я, я… щас… и-и-и… я… тож… да, да, да… Да-а-а-а… а-а-аш…
Казалось, что искры полыхнули по углам комнаты, освещая лица впавших в экстазный транс молодых людей. И только две фразы на излёте всепоглощающего оргазма поставили завершающую точку в этом головокружительно-восхитительном танце любви, упоения и страсти.
– Ой, мамочки… умираю, – выдохнула всхлипывая Дарья.
– Как хорошо-о-о, – радостно захлебнувшись, вторил ей Андрей.
Тяжело дыша, он повалился на тюки рядом с ней.
– Я люблю тебя, Даша!
– И я люблю тебя, Андрюша!
И отдышавшись, добавил:
– Ты продержись там без меня. Самое большее через месяц я буду там, с тобой. Я добьюсь этой командировки во что бы то ни стало. И буду с тобой. Ты мне веришь? – оперевшись на локоть, Андрей навис над лежащей Дашей, пристально глядя в её глаза.
– Верю, милый! И буду тебя очень ждать!!! – отвечала она, обнимая его за шею, но поцеловать его не успела, так как в коридоре неожиданно прозвучал звонкий девичий голос:
– Дашка! Через десять минут начмед всех в ординаторской собирает!!! Поторопись!!!
Они подскочили как ужаленные, весело чертыхаясь и смеясь. Через минуту они уже были одеты по всей форме одежды. Когда влюблённые подходили к лестнице, ведущей на этаж, Дарья произнесла:
– Я безумно рада, что ты приехал меня проводить! Подожди меня на улице. Очень хочу, чтобы ты помахал мне вслед!!! – и, поцеловав Андрей в губы, побежала вверх по лестнице.
Минин вышел на улицу. Солдаты, закончив погрузку имущества в КамАЗ, теперь курили, сгрудившись около урны, приспособленной из половины железной бочки. Санитарный автобус цвета хаки стоял подле здания санчасти, ожидая своих пассажиров. Андрей нервно закурил. Он испытывал странное чувство тревоги, которое дегтярной ложкой портило медовую бочку общего позитивного настроя.
Расставаться всегда тревожно и печально, особенно когда разлукой является война. А если этот человек ещё и любимый, то с ним уходит часть твоей души, причём большая её часть. Потому что от любимого мы берем себе что-то хорошее, чему-то учимся и самое главное отдаём что-то важное от себя, становясь при этом единым целым.
Наконец спустя двадцать минут в дверях показались уезжающие и провожающие врачи и медсёстры. Солдаты, побросав окурки, начали забираться в кузов машины. Врачи и сёстры сгрудились около санитарного автобуса. Наступило время прощания. Послышались напутствия, пожелания, все стали обниматься, целоваться. Андрей скромно стоял в стороне, решив для себя, что при всех, из стыдливости, Дарья не сможет подойти к нему. Вот уже по одному командированные стали исчезать в глубине автобуса, как вдруг из толпы провожающих выбежала Даша, направляясь к нему. Подбежав, она не стесняясь уже никого, обняла и крепко поцеловала его. Затем, приблизившись к его уху, прошептала:
– Люблю тебя!!! – и быстро пошла обратно к автобусу.
Андрей сделал несколько шагов вперёд, жадно вглядывался в окна автобуса, выглядывая Дарью. И наконец, увидав её, вскинул руку вверх в приветственном прощании, махая ладошкой вслед уезжающему автобусу.
Спустя неделю Андрей в приподнятом настроении шёл на службу. Благодаря мазям Ковальчука рана у него очистилась и начала заживать. Рапорт об отправке его в Таджикистан командир удовлетворил, он готовился через две недели туда отбыть и заменить командира сводной роты, которому по сложившимся семейным обстоятельствам необходимо было вернуться домой. А это означало, что он скоро увидит Дарью. Так что было от чего радоваться жизни гвардии старшему лейтенанту Минину. Он подошёл к зданию казармы.
– Странно, – подумал он, – никого у входа нет и в курилке. Как повымерли.
Так и не встретив никого на своём пути, он проследовал до ротной канцелярии. В канцелярии находился только ротный.
– Сергеич, привет! – звонко воскликнул Андрей, протягивая руку для приветствия.
– Привет, – буркнул он и, не поднимая головы от бумаг, лежащих на столе, ответил на рукопожатие.
«Не в духе чего-то ротный. Наверно, расстроился из-за того, что я опять в командировку еду, а его не пускают», – подумал Андрей.
Тем временем ротный как-то странно засуетился. Зачем-то надел кепку, потом снял. Переворошил бумаги на столе, заглянул во все ящики стола, громко хлопая ими при этом. Непонятно для чего проверил наличие своих документов во внутреннем кармане куртки. Потом встал, открыл окно, закурил.
Андрей молча смотрел за этим спектаклем, недоумевая, что послужило поводом такому несвойственному поведению его командира и друга. Наконец он, выкурив сигарету наполовину, вопросительно произнёс.
– Саныч! А тебе очень надо ехать в эту командировку? Может, другого пошлём? Ты ведь только приехал.
– Не понял сути вопроса, Сергеич? Ты же знаешь, почему я туда еду. Там Даша, – и вдруг страшное предчувствие глубоко царапнуло его по сердцу.
– Командир! Ты чего-то недоговариваешь, – Андрей хотел шагнуть к нему, но у него не получилось. Ноги не захотели его слушаться.
Ротный, собрав всё своё мужество в кулак, повернулся к нему.
– Нет там Даши, Андрей. Больше нет.
– Почему нет, Коля? Её что, перевели в другую часть или она уволилась? Почему? – повысил голос Андрей. Он пытался отогнать то кошмарное и подавляющее его своей неотвратимостью предчувствие, которое наваливалось на него как бетонная плита, сжимая липкой рукой ужаса его сердце.
– Андрей, – начал было Николай, но стушевался. И собравшись с силами, все же сказал: – Даша погибла.
«Бом! – загудело набатным колоколом у Андрея в голове. – Бом!!! Погибла! Бом!!! Погибла!!!»
Стало трудно дышать, будто воздух вокруг разом выгорел от вакуумного взрыва, перетягивая петлёй полуночного кошмара горло. На плечи обрушилась неимоверная тяжесть, придавливая к земле. Он закрыл глаза, роняя голову на грудь.
– Как? Как это произошло? – еле расслышал его ротный.
– Они шли в колонне, спускались по серпантину. С соседней горы «духи» сделали один единственный выстрел из тяжёлого миномета, и он угодил в санитарную машину. С детонировали баки с горючим, машину взрывом швырнуло в пропасть. Сто метров. Никто не выжил.
Возникла неловкая пауза, которая тянулась, тянулась бесконечным временным пространством, и, казалось, ей не было конца. Минин стоял в центре комнаты со склонённой головой, слегка раскачиваясь в разные стороны.
– Я всё равно поеду и привезу её домой, – наконец проговорил Андрей.
– Нечего там везти, Лёша. Нечего! После падения машина выгорела до основания. Всё, что смогли от троих погибших собрать, поместилось в санитарную сумку.
Дикая боль заполонила душу и тело, подгоняя тошнотворный комок к горлу, стремясь выворотить тело изнутри наружу.
«Даши больше нет. Она умерла!» – от этой монотонно застучавшей в голове мысли сердце, казалось, стало расти, расти, заполняя всё пространство в грудной клетке, выталкивая рёбра, сминая лёгкие, перекрывая кислород, пытаясь вырваться наружу, грозя взорваться на мельчайшие частицы. Вездесущая боль рвала тело на части, ища физического выхода. Хотелось разбить стекло, разрезая себе руки в кровь, или проломить стену, чтобы физическая боль хоть на немного ослабила душевную. Но силы покинули на время Андрея. Ноги подломились, он припал на правое колено. А потом вдруг резко поднёс левую ладонь ко рту, впиваясь зубами в её ребро. Скрипнули зубы, лопнула кожа, брызнула кровь, тело пронзило резким болевым уколом, немного отрезвляя сознание. Он встал, резко повернулся и ринулся из комнаты на улицу.
– Андрей, подожди! Подожди!!! – послышался вслед голос ротного. Но он не реагировал на его окрики и, вырываясь из канцелярии, так саданул дверью, что посыпалась штукатурка над косяком, а дверь заклинило. Это задержало немного его командира, который кинулся за ним, понимая, что в таком состоянии Андрей может «наломать дров».
Минин, вылетев на улицу, остановился. Его безумный, невидящий взгляд судорожно и слепо шарил кругом, не понимая, что происходит вокруг и где он находится. Его душила безумная злоба, требуя выхода. Наконец взгляд его прояснился.
Рядом с казармой находился спортивный городок, на котором помимо спортивных снарядов находились чучела для отработки штыкового боя и ростовые мишени из толстых досок для упражнений по метанию ножей. Какой-то солдатский шутник подрисовал им бородатые лица, придавая сходство с «духами».
Взгляд Андрей остановился на такой вот мишени, с которой на него смотрела, как ему показалось, зверская морда моджахеда. Быстрым шагом он двинулся к ней. Метрах в четырёх от этой мишени солдатик лопатой поправлял землю вокруг турника. Он подбежал к солдату и, роняя его на землю, вырвал из рук лопату. Потом сделал шаг вперёд, поднимая лопату над головой, с силой метнул её в мишень. Удар был такой страшной силы, что толстенная доска, прослужившая не один год, не выдержала и лопнула пополам. Андрей выдернул застрявшую в доске лопату и принялся крушить ни в чём не повинную мишень, превращая её в кучу щепок. Когда от неё остался только обгрызенный пенёчек, он остановился на мгновение и, не переводя духа, набросился на чучело, предназначенное для отработки приёмов штыкового боя, которое висело на тросе. Задержав на секунду дыхание, он, шагая вперёд, совершил резкий разворот вокруг своей оси и нанёс наотмашь рубящий удар лопатой по воображаемому противнику. Но так как манекен был сработан из кусков автомобильных шин, лопата от пружинила, отскакивая в сторону, сбивая равновесие Андрею. Свирепея ещё больше, он ещё раз наотмашь рубанул по манекену, стараясь перерубить трос. Лопата не выдержала. Жалобно крякнув, переломился пополам черенок, оставив в руках у Андрея остроконечный обломок. Тогда он, схватив двумя руками оставшийся огрызок, стал в бессильной злобе наносить удары в голову манекена.
Ротный, наконец справившийся с заклинившей дверью, выбежал на улицу. Он, мгновенно оценив обстановку, кинулся к Андрею, продолжавшему в бесполезной ярости долбить манекен. Подбежав к нему, он обхватил его сзади за корпус, прижимая обе руки к телу, повалил на землю, при этом приговаривая:
– Ну, всё, всё, успокойся! Успокойся! Успокойся!!!
– Пусти! Пусти меня!!! – забился в истерике разом обессиливший Минин. – Пусти! Я их всех перережу! Пусти!!! Дашенька! Как они могли, суки! В тебя и миномёта… Суки! Ненавижу!!!
И он, как показалось ротному, зарыдал, судорожно всхлипывая, обмякнув тряпичной куклой в его руках. Тогда Николай осторожно его отпустил, поднялся на ноги и оторопел, увидев, что плакал Андрей без слёз. Нет, всё происходило, как и полагается в таких случаях, всхлипы, судорожные вдохи и размазывание руками по щекам, но слёз не было. Он рыдал всухую. Как будто сжигающая изнутри боль иссушила его слёзы полностью, застыв окровавленной, искривлённой судорогой гримасой на губах.
На них стали обращать внимание проходившие мимо солдаты и офицеры. Чтобы не привлекать ещё большего внимания и избавиться от ненужных вопросов, ротный поднял Андрей, отряхнул ему спину, повёл прочь от любопытных глаз в городок по воздушно-десантной подготовке, который пустовал в это время.
Там он усадил его на лавочку и достав носовой платок замотал ему прокушенную руку. Затем присел сам, вынул из две сигареты, прикурил и вложил одну в пальцы Алексея.
– Давай покурим, – только и сказал ротный.
Так и сидели они молча плечом к плечу, вдыхая и выдыхая сизый сигаретный дым, постепенно успокаиваясь. Докурили. Андрей носком ботинка придавил окурок. Затем полез в нагрудный карман, достал пачку сигарет, вытащил ещё одну и, чиркнув спичкой, закурил вновь. Он проделал эту операцию механически, но ротный заметил, как мелко дрожали у него руки. Списав это на переживаемое волнение, Николай особо не придал этому значения. Они молчали минут долго, пока, наконец, Андрей не произнёс:
– Сергеич. Я поеду всё равно. Если не ротным, то хотя бы просто в командировку дней на десять. Хочу увидеть то место, где всё произошло. Помоги мне попасть туда, потому что комбриг наверняка будет против.
Повисла пауза. Через некоторое время ротный задумчиво произнёс:
– Ты знаешь, а наверное, получится. Туда собирался замполит части поехать по каким-то своим делам и с собой берёт двух офицеров в сопровождение. Я с ним поговорю, он тебя возьмёт.
Длинный жаркий азиатский день подходил к концу. По ущельям потянулись длинные тени. Гвардии старший лейтенант Минин Андрей сидел в укрытии, глядя внимательно в бинокль, он осматривал лежащую перед ним дорогу, что белым серпантином спускалась к подножью скал. Он так же внимательно изучал склон соседней горы. Группа спецназа, в которой находился Минин, вышла к тому месту, где месяц назад при обстреле была подбита и сгорела вместе с Дашей санитарная машина.
Ротный не обманул. Он уговорил замполита части взять с собой Андрей в качестве сопровождающего, ссылаясь на то, что он три раза был там и знает всё про эту войну.
Потом по прибытии на место выяснилось, что, по полученным разведданным, «духи» готовили засаду на колонну, везущую гуманитарную помощь в долину. Андрей заведомо узнал, что эта колонна пойдёт по той же дороге, где погибла Даша, и уговорил замполита отпустить его с группой на два дня для выполнения задания. Задание заключалось в следующем: «проверить район на предмет обнаружения предполагаемых засад до прохода колонны с гуманитарным грузом», или, говоря простым языком, зачистить склоны близлежащих гор у серпантина от «духов». Сначала командир группы лейтенант Свиблов отнёсся настороженно к появлению Андрей, но он его успокоил тем, что идёт как сопровождающий, простым бойцом и в его действия вмешиваться не будет, а если нужно, то, может, пойдёт и в головном дозоре. А так как для Свиблова эта командировка на войну была первой, а задача группы была не из простых, он согласился с тем, что опытный и боевой офицер лишним в его группе не будет.
Андрей закончил осмотр склона и перевёл бинокль на дно ущелья. Грудь болезненно укололо. В окулярах бинокля появился скелет сгоревшей машины. Рана от потери была ещё так свежа, что сразу заныло под сердцем. Но справившись с накатившим волнением, Минин условным сигналом подозвал командира группы. Когда тот подошёл к нему, Андрей предложил ему маршрут, который позволял спуститься в ущелье по склону горы, при этом оставаясь незамеченным. Затем показал на карте точку, куда предполагает выйти после спуска. Лейтенант кивнул головой в знак согласия и тут же задал вопрос:
– Минин, а что руки-то дрожат? Волнуешься?
– Нет, лейтенант. Это после контузии, – соврал Алексей с досадой. Ему не хотелось объяснять, что после получения горестного известия руки продолжали мелко, по предательски дрожать, выдавая его душевное состояние.
Спуск в ущелье занял больше часа, и, когда группа опустилась на его дно, солнце своим краем уже цеплялось за вершину самой высокой горы. Лейтенант объявил 20-минутный привал, и бойцы, измученные трудным спуском, сразу повалились на землю. Присел и лейтенант. Андрей, подойдя к нему, сказал:
– Лейтенант, ты выстави охранение. А я пока посмотрю вокруг. – и не обращая внимание на его возражения исчез в ближайшим кустарнике Минин двигался быстро, но осторожно, прячась за неровностями рельефа. Сейчас он нарушал все мыслимые правила и инструкции, покинув группу не для разведки местности, а по своей прихоти. Андрей шёл туда, где в глубине ущелья на берегу маленькой, но быстрой горной речки лежал скелет сгоревшей машины ГАЗ-66. Собственно, он и прибыл сюда для того, чтобы поклониться тому месту, где погибла Дарья.
Приблизившись, он обошёл сгоревшую «санитарку», осматривая её профессиональным взглядом, как бы восстанавливая картину происшедшего, шёпотом заговорил, обращаясь в пустоту вечереющего неба.
– Значит, мина попала между кабиной и будкой, поэтому баки с бензином сразу и вспыхнули. А потом машина падала, кувыркаясь по склону. Шансов никаких у тебя не было. Я хочу верить, Дарьюшка, что всё произошло быстро и ты ничего не успела понять и не мучилась, – говорил он, гладя рукой железный искорёженный каркас. – Но мир без тебя стал пустым и нелепым. Как небо без птиц. И где мне сейчас найти ответ на самый простой вопрос. Как теперь жить без тебя? Моя любовь к тебе каждую минуту становится всё острее. А моё сердце разрывается на куски от разлуки с тобой, от понимания, что тебя больше нет и я тебя не увижу больше никогда. Почему ты меня покинула? Я же так люблю тебя!!! Люблю так, как никого прежде не любил. Я теперь в этом мире как в пустыне. Меня окружает пустота.
Андрей достал из-за пазухи жёлтый эдельвейс и положил его на диск сгоревшего колеса.
– А это я тебе сорвал. Ты, наверное, такого никогда и не видела. Найти эдельвейс большая удача. Мне повезло, шёл к тебе и нашёл, – продолжал говорить Андрей.
Он ещё раз обошёл машину, заглядывая внутрь будки через покорёженные глазницы окон, пытаясь угадать, где могла сидеть она перед взрывом. Но внутренности будки были изувечены взрывом и последующим падением так, что казалось, всё, что там было: оборудование, металлические ящики, дно и стены будки скрутились в один большой железный чёрный от гари уже местами тронутый ржавчиной узел. Вдруг среди этого хаотично сплетённого узла что-то тускло блеснуло. Он пригляделся. Под большим листом смятого в комок железа лежал какой-то небольшой предмет, тускло отсвечивая в лучах уходящего солнца. Заинтересовавшись, Андрей просунул руку под этот лист и стал на ощупь искать его. Через пару мгновений в ладонь неприятно укололо.
«Есть», – подумал он и, ухватив вещицу двумя пальцами, вытянул её наружу.
Он бросил только один взгляд на предмет, и в глазах его потемнело. В его ладони лежала заколка для волос, металлическая, в форме бабочки, уцелевшая непонятно каким образом в этом аду. Она, конечно, потеряла былой блеск и форму, но это была Дашина заколка. Андрей сжал её в кулаке. По позвоночнику пробежала ледяная дрожь, впиваясь в кожу мелкими иголками. Нахлынули волной воспоминания. Ночь, санчасть, Дашины волосы, её запах, да, да, ему на миг показалось, что повеяло от заколки её запахом, запахом её волос, который стал уже забываться. Он в волнении поднёс заколку к носу и вдохнул… Увы… Заколка пахла смертью. В нос ударила смешанная вонь прокопчённого железа да прокисшего пороха, обрубая последние нити непонятной надежды и слабой веры в чудо, подводя окончательный и безутешный итог.
Глаза у Андрея покраснели, повлажнели, но не выпустили ни одной слезы. Черно было у него на сердце и сухо. Дрожащими руками он спрятал заколку в наружный нагрудный карман, затем присел на край обугленного скелета машины и, попирая все инструкции и запреты, закурил.
Вот только теперь, сидя здесь, на дне горного ущелья, Андрей окончательно прощался с Дарьей. Но скорее не прощался, а отпускал её от себя физически, ощущая всеми фибрами души её пространственное присутствие подле него. Ясно осознавая всю несправедливость этого мира, который, подарив ему яркую, чистую и долгожданную любовь, тут же отобрал её так бесцеремонно, грубо и больно, понимал, что теперь ему нужно привыкнуть к этой боли до тех пор, пока она не притупится и не будет жечь так явственно его исковерканную душу. И что светлый образ Даши навсегда останется в его сердце, неразрывно связанный с войной.
В речку с грохотом и шумом плюхнулся камень. Реакция Андрей была мгновенной, он упал на землю, одновременно сдергивая с плеча и изготавливая автомат для стрельбы. Затем, стремительно переползая под машину, снял его с предохранителя. Приготовившись вести огонь, он левой рукой вынул окурок изо рта и, не глядя на него, втиснул на ощупь среди камней. Окурок, зашипев, погас.
Минин впился глазами в противоположный заросший кустами берег реки, пытаясь понять, камень упал сам по себе или его кто-то столкнул.
Дело в том, что господствующая над серпантином гора была почти сплошным вертикально стоящим камнем с отвесными стенами и крутыми склонами. Только южный склон горы, обращённый к дороге, был покрыт растительностью и имел пологие земляные склоны, позволявшие взобраться на вершину. А попасть к этому склону можно было, только пройдя по ущелью вдоль реки. Андрей как раз находился в том месте подножья горы, откуда удобно было начинать подъём.
Метрах в трехстах от того места, где лежал Минин, каменный уступ врезался своим краем в реку. Его нельзя было обойти верхом без специального альпинистского снаряжения или по другому берегу, так как стремительная река, делая вынужденный поворот вокруг скалы, вымыла своими водами глубокий омут в каменистой почве вплоть до отвесного каменного склона противоположной горы. Поэтому идущий сверху по течению человек или зверь никак не мог пройти мимо этого уступа, не выйдя при этом на открытое пространство. Оттого и наблюдал пристально за этим местом Андрей, определив его как самое вероятное направление для появления виновника шума.
В напряжении прошла минута, другая, третья… десятая. Андрей не шевелился, весь обратившийся во внимание и слух, понимая, что если рядом враг, то он тоже внимательно изучает местность, прежде чем проскочить через открытое пространство. И всё равно, как он ни готовился к появлению кого-либо из-за уступа, вздрогнул, увидев внезапно появившегося на берегу бородатого человека с автоматом в руках. Держа оружие на изготовку, бородач сделал несколько осторожных шагов вперёд, остановился, опускаясь на правое колено, внимательно осмотрелся по сторонам.
«Дозорный, – решил Андрей. – Сейчас начнут выходить остальные».
Он ругнул себя за беспечность и порадовался, что ветерок дул от противника, а не к нему.
Иначе духи почуяли бы дым его сигарет задолго до этого места, и неизвестно, был бы он сейчас в живых или лежал бы с простреленной головой.
Тем временем бородач поднялся на ноги и, повернувшись к скале, что-то сказал, а сам, сделав ещё три шага, укрылся за ближайшим валуном, беря на прицел противоположный берег и склон горы.
Один за другим из-за скалы появлялись духи и исчезали в густых прибрежных кустах. Андрей насчитал четверых. У троих помимо автоматов были ещё переброшены через плечи по четыре мины, связанные попарно за стабилизаторы. Калибр миномета, для которого они предназначались, он из-за дальности расстояния определил приблизительно.
«Где-то от 107–120 мм, если не больше. Хотя нет, 160-миллиметровый миномёт они не затащили бы на руках в горы. Да и прятать его сложнее. Скорее всего, это тяжелый горно-вьючный 107-миллиметровый миномёт, или по-научному 107 ГВПМ-138, – блеснул знаниями перед самим собой Андрей. – Такие духам всегда нравились. Мощный, безотказный и на ишаках легко по горам перевозится. Теперь только дождусь, когда они уберутся, и осторожненько к своим».
Выждав ещё минут пятнадцать, Минин двинулся обратно, соблюдая ещё большую скрытность передвижения.
Лейтенант Свиблов начал уже было волноваться такому долгому отсутствию старшего лейтенанта. И потому-то, когда Минин неожиданно возник перед ним, с облегчением выдохнул.
– А я уже думал, что тебя теперь придётся разыскивать. Ушёл и пропал.
Андрей ухмыльнулся в ответ.
– Думаю, уж не духи ли его к себе утащили, – продолжал ёрничать Свиблов.
– Утащить не утащили, а вот куда идут и сколько их, показали, – сказал Андрей, стирая этой фразой ироническую ухмылку с лица лейтенанта.
Он мгновенно стал серьёзным.
– В смысле? Какие «духи»?
– Обыкновенные, – продолжал Минин. – Вышли на меня, в километре отсюда, в количестве пяти штук. Вооружены автоматами и ещё с собой тащат двенадцать мин для 107-миллиметрового миномёта.
– Понятно, – задумчиво протянул лейтенант. – Мины. Понятно. Значит, скоро и миномёт потащат? А мы их и накроем? Так? – весело глядя на, Андрея сказал лейтенант.
Тот глубоко и обреченно вздохнул.
– Нет, лейтенант. У «духов» такая тактика. Они заранее прячут в горах, в наиболее удобных для них местах, тяжёлое вооружение, миномёты, пулемёты и т. д. И когда нужно, приходят, достают, делают своё чёрное дело и прячут снова. А сами потом налегке по горам уходят. Вот и сейчас наверняка у них где-то припрятан миномёт. Найдут, до ночи установят, а так как колонна, мы знаем, пойдёт рано утром, лягут спать. С утречка проснутся, намаз совершат и бах-бах двенадцать мин по колонне, что с собой принесли. Потом миномёт разберут, спрячут и… – тут Андрей осёкся на полуслове.
– Ты чего? – озадаченно спросил Свиблов, глядя на внезапно замолчавшего старшего лейтенанта.
– Да так, ничего. Всё нормально. В спину вдруг неожиданно стрельнуло, – соврал Андрей.
Он замолчал оттого, что вдруг перед его взором на рисовалась явственно картинка. Как спокойно просыпаются моджахеды, как степенно совершают молитву. Как так же степенно наводчик смотрит в прицел, наводя миномёт на дорогу, и как взмахивает рукой, давая команду, командир расчёта. Заряжающий привычно опускает в трубу миномёта мину, и она летит в сторону колонны. Летит, летит и опускается на идущую машину с красным крестом, где сидящая в будке девушка в военной форме, сняв заколку, распустила волосы, беспечно проводит по ним расческой, улыбается, вспомнив что-то хорошее. Затем взрыв, вскрик ужаса, ещё взрыв, и машина, подброшенная взрывной волной, срывается в обрыв. И девушка уже не улыбается. Она мертва.
Ярость заклокотала в груди. Ярость от того, как всё это было буднично и беспечно для тех, кто стрелял, и как больно и жестоко это было для него.
– Ну что, лейтенант, – Андрей повернулся к Свиблову, – предлагаю поступить следующим образом. Я с двумя бойцами иду дозором впереди. Ты в километре с основной группой. Как обнаруживаю «духов», жду тебя, и мы вместе с ними кончаем. Связь по рации. Только теперь молча, без разговоров. Три раза щёлкнул – «Всё в порядке. Веду поиск». Два раза – «Вижу противника». Один – «Срочно ко мне». А если вступим в бой, то и сам услышишь. Возражения? Замечания?
– Нет, – отвечал лейтенант. – Ты опытней. Командуй.
Но поиск по горячим следам результатов не дал. «Духи» как сквозь землю провалились. Навалившиеся, быстрые в горах, сумерки сделали дальнейшие поиски бесполезными и опасными. Было принято решение продолжить поиск с первыми лучами рассвета.
Через час непрерывного ползания по горе, уже почти отчаявшись найти «духов», головной дозор группы во главе со старшим лейтенантом Мининым случайно наткнулся на место их ночёвки. Выдал их место расположения силуэт часового, сидевшего на высоком камне и так явственно отразившегося на фоне уже сильно посветлевшего неба. Молодой парнишка, охраняющий сон своих товарищей, беспечно отложив автомат в сторону, сидел на корточках и что-то мычал себе тихо под нос.
Минин внимательно всматривался в окружающую местность, пытаясь определить место лёжки боевиков. Он наметил для себя пару точек, в которых, по его мнению, могли расположиться на отдых моджахеды. Потом Андрей жестом подозвал к себе солдата, у которого на груди висела радиостанция, и, когда тот приблизился к нему, он прошептал ему на ухо.
– Спустись ниже метров на двести и вызови к себе группу, потом поднимитесь сюда.
Солдат осторожно начал отходить вниз по склону, поворачиваясь к Андрей спиной.
– Стой, – неожиданно прошипел Андрей солдату, – у тебя что висит на ремне, за спиной? Сапёрная лопатка? По краям заточена?
И получив утвердительный ответ, добавил:
– Оставь мне.
Солдат молча отстегнул лопатку, протянул её офицеру. Затем так же молча продолжил выполнять полученный приказ. Прошло ещё минут десять, восходящее солнышко всё выше поднималось за спинами спецназовцев, яркие лучи света всё сильнее золотили своим светом верхушку горы. Потянуло сладковатым дымком анаши.