Зона Посещения. Избиение младенцев Щёголев Александр

– Дело же не в деньгах… – попытался я возразить.

– В данном случае – именно и только в деньгах. Вообще, что ж ты обратился за помощью к какому-то сомнительному бармену, а не пришел сразу ко мне?

– Я был готов хоть черта просить, лишь бы помог. А вас, дядя Эли, уж извините, я тогда опасался больше всех. Если честно, то и до сих пор…

– Что до сих пор?

– Мне кажется, информация про Бодро и про китайцев для вас не новость.

– Не новость. Бодро на меня выходил, склонял к сотрудничеству. Китайцы хотели, чтобы аномалы перешли в корейскую или в монгольскую Зону. Но какой в этом смысл? До сих пор было две Зоны, где терпели «детей сталкеров», – хармонтская и русская. Теперь осталась только русская. И в корейской, и в монгольской уже громили мутантов, резня была пострашнее, чем в чернобыльской или вот в нашей. Китайцы, правда, давали гарантии безопасности, но это все зыбко и ненадежно. Там позиции янки куда сильнее, чем китайцев, а мы в Хармонте уже ощутили, как тяжела десница нашего соседа. После сегодняшнего иллюзий не осталось.

– Смешно. В кого ни плюнешь, в агента попадешь или в резидента, – сказал я. – Майор Глиттер работает на янки?

– Абсолютно точно.

– А кто у нас от русских? Может, вы?

Эйнштейн так захохотал, что из двери тревожно высунулись посмотреть, не случилось ли чего.

– Ты уже знаешь, почему Макс меня на дух не переносит? – спросил он.

– Вы помешали ему передать русским артефакты из «Душевых».

– И какой из меня после этого русский агент?

– Тогда, может… – Я замолчал. Мое новое предположение было тяжелым, как каменная глыба, но я все-таки сдвинул его. – Что насчет моего отца?

– А что, это возможно. Подходящая кандидатура… – Он вдруг опять захохотал, не сумев договорить, но все-таки выжал из себя: – На роль русского шпиона Макс Панов – лучший кандидат.

Успокоившись, добавил:

– Извини, это от усталости. Нервы шалят. Про твоего папу не знаю, а про себя вот что скажу. Если ты заметил, «Джон-попрыгунчик» и «мочалка» сейчас у тебя. Добыть их помог тебе не кто-то, а я, Элия Эбенштейн. Ты в любой момент можешь вернуть их отцу, а он, в свою очередь, – сделать с ними, что пожелает, хоть русской разведке отдать, хоть на торги «Сотбис» выставить. Все меняется, дружок.

Из темноты выплыла миссис де Лосано. Опять ее принесла нелегкая. Я сегодня уже видел ее здесь, приходила. Никто ее, разумеется, не гнал, минувший день родил множество сумасшедших. Ходит – и пусть ходит. Она окинула взглядом наш дом, ярко освещенный «этаками», и величаво изрекла:

– Брожу по кругу. Не помню, сеньоры, спрашивала ли я у вас. Встречался ли вам вот этот молодой человек?

Она развернула большую, формата A4, фотографию. Зиг Хайль был запечатлен в форме американского морпеха. Понятно, любил все брутальное. В самоуправно надетом мундире этот шибздик выглядел особенно нелепо.

От дамы в де Лосано уже ничего не осталось. Оборванная одежда, нечесаные волосы. Добралась она сюда с той частью родителей, которые прорвались в Предзоннике. Отголоски того боя я слышал, когда имел честь ехать с мэтром Бодро. Не понимаю, как ей удалось до сих пор не вляпаться в аномалию, но по кварталам Старого города она и вправду ходит кругами, спрашивая у всех встречных, не видел ли кто ее мальчика.

Задолбали эти драмы, в которых я – важный персонаж. Когда ж ты меня отпустишь, воззвал я непонятно к кому.

– Вы не возражаете, если я войду в ваше общежитие и поспрашиваю людей? – осведомилась миссис де Лосано. – Благодарю вас, сеньоры.

– Кто это? – спросил Эйнштейн, как я в свое время у папы.

– Мать Зиг Хайля, – ответил я, испытывая мстительное чувство. Я точно знал, что уютно от этой встречи ему не будет. – Эй, на хрена вам костер? – окликнул я незнакомых мужиков.

– Тебе честно, шкет?

– Да плевать, можете не говорить.

– С огнем не так страшно.

Когда ужинали, вдруг шепотки пошли кругом: Носорог, Носорог… Я даже привстал, чтобы не пропустить случайно.

В большой студии собрались все, кто не был занят какой-нибудь работой, плюс все дети, кто еще не спал. Декорации вытащили из подсобки и побросали на пол – вместо стола. Стульями служили розданные каждому одеяла. Некоторые лежали. Рядом со мной сидела молчаливая, изнуренная мама – она уже поела, просто отдыхала. К ней прижимался Светлячок, выбравший ее из всех взрослых. Эйнштейн питал тело гречневой кашей с беконом, ставя банки на угол положенного плашмя стенда.

Я ел фасоль с индейкой. Банку мне разогрел кто-то из братьев-аномалов, «термальщиков» или «погодников», я не обратил внимания. А еще Бел распределила между аномалами наши любимые «энергетики», каждому – свою баночку. Молодцы они с Эйнштейном, предусмотрели такую важную вещь.

В нашей компании был и охранник Жиль, бывший начальник караула, и даже инженер из лаборатории нейроиндукции. Жиль, когда ловил мой взгляд, каждый раз улыбался, а инженер однажды подмигнул мне. Кореша, а чё!

Когда в студию вошел человек в потертом комбезе, некоторые тут же встали. Он жестом усадил ретивых, пробежался по сборищу взглядом, выискивая кого-то, и направился… в нашу сторону! Небольшого росточка мужчина, похожий на кого угодно, только не на грозного Носорога. Ростом с меня, узкий, сухощавый и подвижный. Вряд ли слабак, небось сплошные жилы под одеждой. Шел комичной прыгающей походкой.

Эйнштейн встал ему навстречу, широко улыбаясь. Они сошлись и обнялись, звучно хлопая друг друга по спинам… Предатель!

Я тоже вскочил, не удержав себя в рамках приличий. Ну, мистер Эбенштейн… Холодная ярость наполнила душу.

– Вот оно как? Мафия и контрразведка – братство навек. Я плачу от умиления, босс.

– Смех тебе идет больше, Питер. Не спеши с выводами, а то ляпнешь что-нибудь неловкое.

– Кому вы на самом деле служите, господин майор? Военным, синдикату? Всем сразу? И в чем глубинный смысл всей этой провокации? – обвел я рукой пространство.

– Каждый где-то служит, но не все выслуживаются. Если б я выслуживался, Питер, то был бы сейчас по другую сторону Черты.

– Петя, – дернула меня мама.

– О, Марина, эк ты расцвела! – произнес Носорог по-русски, нагнулся и поцеловал ее в щеку, которую она ему подставила. – Сколько ж мы не виделись?

– Отстань, не напоминай, – сказала мама.

Усталость ее исчезла. Свет зажженных сталкерами лампочек отражался в заблестевших глазах, да и сама она словно засветилась – на пару со Светлячком.

– Иногда, чтобы заново родиться, надо умереть, – сказал Носорог.

– Трепло, – сказала мама. – Всегда был мастер трепаться. Я же думала, ты умер, ублюдок! Лучше бы весточку дал, что слухи о твоей смерти сильно преувеличены.

Чего-то я здесь явно не понимал. Эйнштейн взял меня за руку, силой подтащил к себе с Носорогом и примирительно сказал:

– Ты подумай умом, повспоминай о том, что было, поанализируй. Оглянись кругом, в конце концов. Контрразведка, синдикат – это всего лишь ярлыки… Давайте я вас лучше представлю друг другу. Знакомьтесь, джентльмены. Это Питер Пэн, сказочный персонаж, единственный такой на свете. А это Живчик, о котором тебе папа должен был рассказать. Мой давний друг. Свергнутый президент великого тройственного союза, после свержения которого союз распался.

Живчик! Неужели тот самый сталкер, на пару с которым Эйнштейн обнаружил «Душевую» на кирпичном заводе?

Многое теперь прояснилось.

На Живчика этот человек походил куда больше, чем на африканского быка. Откуда взялась новая кличка? А откуда взялись его миллионы? Какой-то он был совсем не гангстерский… Шаблоны рвались с пулеметным треском.

– Ничего мне папа не рассказал, – проворчал я.

– Ну, значит, не успел, – парировал Эйнштейн.

– Я и сам могу о себе рассказать, – загорелся Носорог-Живчик. – Обожаю рассказывать детям сказки! Натали, помню, от смеха писалась, когда маленькая была.

– Это еще надо трусы пощупать, кто первый писается, – раздалось от двери. – Так, значит, ты и есть Живчик, которого я, как последняя дура, искала в Хармонте? Сам о себе говорил в третьем лице – просто блеск!

Горгона – маркер в одной руке, пробник в другой. Вернулась с прогулки. Она была в такой ярости, что залюбуешься.

– Дочка, дочка… – как-то вдруг сник Носорог. – Давай потом.

– Значит, правда, что мы не Рихтеры, а ты не Ганс? Может, я не Натали? – громыхала она и била молниями.

Пока длилась эта гроза, я вспомнил об одном важном деле, не терпевшем отлагательства, – подсел к Светлячку, и он, едва почувствовал мое движение, крепче прижался к маме Марине.

– Дэниел, помнишь, что ты делал в гараже, когда Натали на тебя рассердилась? Пожалуйста, подойди к дяде Эли и сделай так снова. И потом не отходи от него ни на шаг.

Мальчик посмотрел на маму и тревожно спросил:

– Это правильно? Она в гараже сказала, что я балуюсь и что я эгоист. Просила, чтобы я при ней больше не баловался.

– А ты на самом деле баловался, цветочек?

– Нет, никогда! Ее небо почему-то всегда черное, а нужно, чтобы на небе были созвездия. Я зажигаю созвездия, а ей не нравится.

Мама посмотрела на меня. Я незаметно кивнул. Она села на корточки и поставила Светлячка перед собой:

– Дядя Эли мой лучший друг, и ему грозит опасность. Он и твой друг, ты это знаешь. Твои созвездия его защитят. Защити его, пожалуйста, кроме тебя, некому. А с Натали поговорит Питер, она тебя ругать не будет. Питер ей объяснит, что это мы тебя попросили.

Между тем народ делал вид, что не смотрит на нашу компанию. Люди явно не знали, как себя вести: веселиться, пряча улыбки, или трястись от страха. Звучали вслух такие вещи, что впору было затыкать уши и закрывать глаза: ничего не вижу, ничего не слышу. Носорог, похоже, и правда не боялся проигрыша, был уверен, что всех этих людей завтра здесь уже не будет, если позволял любому желающему себя лицезреть и даже озвучил свое истинное прозвище… Мне бы его уверенность. Честно говоря, быть в центре внимания – утомительно и неприятно. Как выяснилось, не только мне.

– Перейдем в отдельный кабинет, – предложил Носорог. – Закажем лангустов с белым вином, стейк rib-eye, жюльен «Придурь аристократа»…

Сказано – сделано. Всей толпой (я, мама, Эйнштейн, Светлячок, Носорог) подхватили мы искрящуюся Натали и вывалились в коридор. Миновали малую студию, где был склад со жратвой и экипировкой, и вошли в дикторскую. Эйнштейн удивленно поглядывал на Светлячка, уцепившегося за его руку. «Он блокирует Горгону, – шепнул я ему. – В его присутствии она беспомощна». Его лицо буквально вспыхнуло радостью; наверное, человек сильно напрягался по этому поводу, не показывая вида.

С Натали мы говорить не стали, только переглянулись. Как жизнь, спросил я взглядом. Все зашибись, ответила она. Где была? Потом расскажу, гоблин… Отлично поняли друг друга – без слов. Новость про отца, как бы она ни бесилась, в итоге ее успокоила, уменьшила ненависть к миру, ставшему более понятным.

Пока шли, Носорог вещал на всю Трафальгарскую, демонстрируя, что конфликты поколений для него – тьфу. Делился воспоминаниями. Жили-были два друга, два ушлых сталкера, одного припечатали прозвищем несправедливым, второго – обидным. Антисемит и Живчик, так их звали. Нашли они способ свободно ходить между Хармонтом и другими Зонами, обманывая разнообразные спецуры, и встретили в чернобыльской Зоне отличного парня, мечтавшего разбить все и всякие Стены. Нарекли его Пинк Флойдом, да и взяли в свой союз. И стало их трое. Так бы и делали они свой тихий бизнес, переправляя что-то сюда, что-то отсюда, если б вокруг чернобыльской Зоны не грянули вдруг мутантские погромы. Спасая семью и себя, Пинк Флойд успел сбежать через портал – вместе с женой Мариной и грудничком Петром. В Хармонте его встретили два друга, два партнера по бизнесу, они и помогли устроиться на новой родине…

– Подождите! – прервал я эти соловьиные трели, не подумав, что могу смертельно оскорбить весьма опасного человека, нрав которого не знаю. – Какой грудничок? Я же здесь родился, а не на Украине! – Посмотрел на маму. – Вы же с папой мне всегда это говорили. И папа сегодня сказал, что ты была беременная, когда вы бежали из Киева.

Живчик, к счастью, не обиделся. На секунду задумался:

– Э, нет, я же отлично помню… Марина, я что, в маразме?

Мама поджала губы, не отвечая. Знаю я это ее выражение лица – врать не хочет, а правду сказать не может. В такие моменты она становится некрасивой и жалкой, при том, что внутри, наоборот, будто каменеет, превращается в одно сердитое упрямство. Дальше бесполезно спрашивать. Это на работе она психолог, открытый для общения, с хорошей реакцией и большим набором приемов, а в жизни – уязвимая женщина со сложным характером. Она встала:

– Извините, меня ждут дети. Питер?

– Я побуду здесь, можно?

Ушла, ни на кого не глядя. Опять какой-то секрет, затосковал я, ну сколько ж можно…

– Она забыла добавить: хватит трепаться, – сказал Эйнштейн, вонзившись взглядом в Носорога. – Ты ведь из города? Вот и расскажи, чего нам ждать.

– Драки, чего еще, – сухо ответил тот. – По наши души снаряжается настоящая армия. Поставлена боевая задача: не дать мутантам уйти в другую Зону. Любой ценой.

Он в момент поменялся, как переключателем щелкнули. Был веселый безобидный бодрячок, стал угрюмый и собранный боец.

– С ними пойдет спецназ из Лэнгли под видом ЧВК, – сказал Носорог. – Как старшие товарищи. У них разведданные, экипировка, оборудование. Это серьезный противник, парни. И еще. Судя по событиям в городе, целью являются не только мутанты, но и сталкеры, просто сталкеры. Все, кто ходит в Зону без лицензии. Их уничтожали независимо от того, есть у тебя дети или нет, охота была целенаправленная.

В обращение «парни» он естественным образом включил и свою дочь. Наверное, это справедливо. Вообще то, что нас с Натали не прогнали, показывало – нас с ней причисляли к руководству, к тем, кто участвует в принятии решений. Это было лестно.

– Где вторая «Душевая», они, разумеется, знают, – бросил Эйнштейн.

– Только приблизительно и без ловушек. Карта, которую моя «жена» (он дернул скулой) вынула из меня, это суррогат. Настоящую в свое время сделал Пинк Флойд. Так что зря ты, доченька, нашу мадам прикончила, карта у нее – дерьмо. – Он улыбнулся краешком рта.

– Про телестудию тоже знают?

– А то как же. Я видел, беженцы до сих пор приходят. Если уж они знают…

– Я к тому, что до утра дотерпит или отсюда надо уходить немедленно?

– Конечно, дотерпит. Мне доложили, не готовы они пока. Ну и плюс – ночь. Спецназ ты, не спецназ, а ночью по Зоне… вы понимаете. Я выставил посты, если что, сообщат, поднимут тревогу.

– Как сообщат? – вставила Натали свое пенни. – Рации и мобильники не работают.

Она была права, радиосвязь в Зоне – один большой геморрой. Если на прием худо-бедно можно было надеяться, то с передачей – засада, никаких гарантий. Сигналы искажались самым причудливым образом. Кроме того, передатчики часто и непредсказуемо горели. Мобильники, маячки, пока пассивны, были безопасны, но стоило им начать излучать, тут же превращались в опасную штуку, от которой лучше держаться подальше.

– Сигнальные ракеты, – объяснил Носорог. – По старинке, зато надежно. Разведчики наблюдают за подходами с трех возможных направлений.

Некоторое время большие суровые дяди ползали по карте Зоны, тыча пальцами в планшет Эйнштейна. Они обсуждали, насколько критичны подходы к нашей базе, можно ли нас незаметно окружить и каким путем лучше уходить, когда пойдет спецназ. Я не вникал. Я прислушивался к тому, что происходит в коридоре, по ту сторону приоткрытых дверей. В щель вползали взволнованные голоса, один из которых определенно был мамин, а вот второй…

Отец!

Меня вынесло в коридор. Возле входа в большую студию толпились взрослые и дети, а в центре стояли, крепко обнявшись, любимые мои родители. Они целовались, не стесняясь чужих глаз, а когда оторвались друг от друга, люди вокруг зааплодировали…

Отец добирался до нас так долго, потому что не знал про подземный ход Носорога. Дурака мы с ним сваляли, что не обеспечили друг с другом связь, хотя раздобыть в том бедламе «левые» мобильники было плевым делом. Смерть бабушки помутила наш разум, хорошо, что лишь на время. Короче, в Зону он проникал с востока, в месте, где Стены уже нет, а Периметр представляет собой что-то вроде контрольно-следовой полосы, защищенной барьерами из спиральных колючих лент и вдобавок нашпигованной минами. Был там у него освоен участок, который он называл «окном на швейцарской границе», с личной, только ему известной тропой. Что касается сторожевых роботов, чья программа патрулирования широко использует стохастические методы (попросту говоря, эти дуры обходят Периметр вне всяких графиков, приспособиться невозможно), то тут уж как повезет. Папе сегодня повезло.

Из экипировки у него были только гайки, взятые в бабушкином доме, и вода. Никаких тебе пробников или маркеров. И вот таким манером, все равно что голый, он оттопал половину Зоны! Еще утром я думал, что круче Эйнштейна сталкера нет и быть не может, а теперь место на пьедестале определенно занял другой человек…

Папа пришел не один. С клиентом, для которого он стал проводником. И это был такой сюрприз, что хоть вешайся.

Мэтр Бодро! Вот кого притащил к нам легендарный сталкер Пинк Флойд.

– Зачем? – шипел я папе в ухо, оттащив его в сторонку. – Это же гад, каких мало! Он предатель, шпион, никакой он тебе не компаньон! Ты же ничего про него не знаешь!

– Он мне заплатил, – оправдывался папа, украдкой показывая несколько банковских упаковок. – Фантастически много. Деньги в России будут нам нужны не меньше, чем в этой заднице…

Потом он рассказал маме про бабушку, и она рыдала, сползая по стене и закрывая руками рот.

Потом, когда мама немного успокоилась, они ушли ото всех – искать в бывшей телестудии местечко, где можно уединиться. Один плюнул на долг солдата, вторая – на долг педагога, плюнули на детей, как на чужих, так и на собственных, и никто им полсловечка не сказал.

На душе у меня в этот миг было прозрачно и солнечно. Последние мгновения света – такими они остались в моей памяти. Счастье, которого никогда уже не будет…

Бодро оказался невероятно волосат – невозможно узнать. Впечатляющая копна волос на голове, пышные бакенбарды, широкая «овальная» борода. Зачем было так менять свою внешность? Присмотревшись, я сообразил – это ж у него не просто парик, не просто накладная растительность! Внутри она имела металлическую основу. Парик с бакенбардами и бородой были единым целым, эту конструкцию не надевали, в нее влезали. Своеобразный шлем, защищающий от суггестора.

Содрать с него всю эту мутотень – секундное дело, подумал я. И подмигнуть Горгоне: мол, развлекись, детка…

Носорог и Эйнштейн с веселым интересом разглядывали гостя.

– Доброй ночи, мистер Эбенштейн, – сказал тот. – А вы, я полагаю, мистер Рихтер?

– Ну, – ответил Носорог.

– Вот мои документы, джентльмены. – Бодро протянул им водительское удостоверение и паспорт. – Я надеюсь, мистер Рихтер, вы успели получить насчет меня твердые инструкции?

– Тверже некуда. Нихао, мистер Бодро, хуаньин.

– Ни хао ма? – осведомился Эйнштейн со всею светскостью.

– Во бу минбай, – улыбнулся им обоим Бодро. – Вы удивитесь, джентльмены, но я не говорю по-китайски.

– Можно я его выкину отсюда, – встрял я в разговор. – Помощь не нужна, справлюсь сам.

– Мальчик горяч. – Бодро улыбался все шире и шире.

– Питер, – сказал мне Эйнштейн. – Бывает время несгибаемого мужества и время компромисса. Сейчас – второе. С рассветом, боюсь, наступит время и для первого… А что за инструкции ты получил? – спросил он Носорога.

– Оказывать представителю китайского правительства всяческое содействие в его миссии, а также обеспечить его безопасность.

– Это тот самый человек?

– Если верить документам, он. Прислали его данные. Я, правда, надеялся, что он не дойдет…

– Так почему мы не можем его выкинуть? – спросил я, проявляя ребяческую строптивость.

– Потому что мы целиком зависим от российской стороны, – сказал Эйнштейн со вздохом. – И если они разрешили наблюдателю от КНР присутствовать при операции, значит, он будет присутствовать.

– Все точно, господа. – Бодро расправился, приосанился. – Я – лицо официальное. Подтверждаю, что по договоренности с российским правительством я назначен наблюдателем проводимой вами акции по спасению хармонтских «детей сталкеров» от геноцида. Россия и Китай, две великие страны, условились о совместных действиях в сибирской Зоне.

– И на том покончим с торжественной частью, – сказал Эйнштейн. – Перейдем в кулуары… Вы не передумали насчет нашей маленькой сделки, мэтр?

– Наоборот, сэр, полон решимости.

Эйнштейн посмотрел на свои часы.

– Отлично. В пятно мы войдем через восемь минут, выйдем минимум через час… Питер, где твоя сумка с накопителями?

– В дикторской, – ответил я, ничего не понимая. Что за «пятно»? И при чем тут принесенные мной харды?

Оказалось, настолько при чем, что без них вся эта пьеса как бы и смысла не имела. Сюжет за одну минуту развернулся от драмы к водевилю. Если до того, как мне казалось, я был свидетелем (и даже участником) масштабных мужских сшибок, то внезапно оказался за прилавком мелкой лавочки. Таким идиотом я себя ни разу в жизни не чувствовал.

Ведя дорогого гостя за собой, Эйнштейн вернулся в дикторскую. Светлячок по моей просьбе все это время неотступно следовал за ним. Там я отдал свою сумку боссу, по-прежнему ничего не понимая, и даже когда он вытащил все десять накопителей ММП, не заподозрил плохого. Носорог с нами не пошел, у него хватало забот. Вчетвером мы эту куплю-продажу и провернули.

Нет, впятером – потому что Горгона меня не оставила. С какого-то момента она взяла меня за руку, почувствовав мое состояние, и так держала.

Короче, прикол в том, что Эйнштейн продал Бодро нейроиндукционную модель Зоны. За пять миллионов гринбаков. Не за двести грандов, как мне предлагал в машине мистер адвокат, а за пять. Мил-ли-о-нов.

Бодро вытащил комп, Эйнштейн подсоединил к нему спутниковый коммуникатор. «Пятно» на сленге институтских инженеров, как выяснилось, означало небольшой промежуток времени, в течение которого ультравысокочастотная связь в Зоне сравнительно стабильна. Существует график нестабильности радиосвязи, о котором знают только посвященные. То есть кое-какая закономерность в этом важном вопросе была очкариками найдена.

Мэтр Бодро соединился через спутник связи с банковским сервером, вбил логин, пароль, вошел в закрытую банковскую сеть. Но, прежде чем ввести коды доступа к конкретной операции, пожелал проверить товар. И тогда Эйнштейн вытащил уже свой комп, подсоединил к нему харды через мультиплекс. А у Бодро оказался с собой индуктор…

Компактный нейроиндуктор! Я такого девайса никогда не видел и не слышал, что такие существуют. Саркофаг – не нужен. Страсть азиатов к миниатюризации когда-нибудь погубит человечество. Представляю, как обрадуются наркоманы, подсевшие на всевозможный виртуал, когда такая штучка перепорхнет из лаборатории на конвейер… Адвокат, не чинясь, лег прямо на каменный пол и протолкнул коннекторы себе в нос. Эйнштейн запустил программу. Пять минут мы ждали, пока Бодро кряхтит и что-то бормочет. Жаль, не обмочился, это бывает по первому разу. Наверное, не то было качество, не та достоверность ощущений, что в стационарном индуктарии. Вряд ли его игрушка показывала всю полосу, но подключиться, посмотреть, проверить – это можно.

Остался доволен. И трансакция была совершена. Пять миллионов нащелкали на счет, который ввел Эйнштейн. Тот, в свою очередь, проверил поступление средств, вошел в ту же банковскую сеть… короче, труха. Имел право.

Формально – верховным хозяином модели были янки, финансировавшие Институт. Но лаборатория нейроиндукции вместе с тренажером исчезла, нет ее больше. Остался автор программы, вольный распоряжаться своим детищем, как заблагорассудится, – не юридически, так по совести, как говорят русские.

Я мог бы в два счета закрыть эту лавку, испортив любой из компьютеров или выведя из строя нейроиндуктор, но не стал. Было противно.

Получается, Бодро похищал меня, всего лишь желая выгадать в цене за товар. Двести тысяч – против пяти миллионов, хорошая экономия средств. А Эйнштейн всего лишь делал бизнес, понимаю. Глиттер чуть меня не сцапал, Головастик погиб. Зато – пять миллионов. Это больше, чем двести тысяч. Но я сильно подозреваю, Эйнштейн бы нас всех продал и за двести, если б нельзя было цену поднять…

– А вы и вправду клоун, надо же, – сказал я ему.

У меня начиналась истерика.

– Пойдем спать, – сказала Натали, утаскивая меня прочь, прочь, прочь…