Хроники железных драконов (сборник) Суэнвик Майкл
– Как тебя зовут, дорогая? – прошептал он, даже не пытаясь унять слезы. – Как же мне звать тебя, милая?
Но у лошадей нет имен, ни тайных, ни бытовых, для общения. В их мире вообще нет слов. Они не знают лжи, не знают фальши, потому что все просто такое, какое оно и есть. А потому задача именования ложилась на Вилла.
– Ты будешь для меня Эпона[53], – решил он. – Великая Госпожа Лошадей.
Впервые за долгое, мучительно долгое время он был абсолютно счастлив.
Теперь нужно было вернуться на последнюю стоянку Армии Ночи, но с этим Вилл не торопился. С такой скакуньей, как Эпона, быстрейшей из своего племени, он никак не рисковал вернуться последним.
– Отвези меня туда, где мне нужно быть, – прошептал он ей на ухо. – Только не торопись.
И отпустил голову Царь-кобылицы.
Они пробирались сквозь мрак окружными, но удобными путями. Время от времени при их приближении загоралась одинокая электрическая лампочка или цепочка флуоресцентных трубок, загоралась, проплывала мимо и исчезала позади. Они ехали вниз и снова ехали вверх. Однажды Эпона изящно, на зависть любой аристократке, поднялась по широкой мраморной лестнице, над которой висели хрустальные люстры, похожие в темноте на призраки огромных медуз. Они проехали длинным коридором со стенками из дикого камня и потолком настолько низким, что Эпоне приходилось наклонять голову. В паре мест потолок прошелся, словно теркой, по спине Вилла, хотя тот и прижимался к спине лошади. Он уже начал опасаться, не заблудились ли они, когда Эпона встряхнула головой и вошла в огромную пустынную пещеру.
Нет, не совсем пустынную. Потолок пещеры даже не просматривался, зато посреди нее что-то смутно светилось.
Это был корабль.
Корабль, почти не покосившийся, ушел по ватерлинию в многовековую грязь, успевшую за века и высохнуть, и окаменеть. Корабль был очень древний, парусник, его сломанные мачты валялись рядом с ним на земле. Корпус корабля порос белым светящимся лишайником и мерцал во тьме, как большая гнилушка. Корабль был похож на галеоны и караки, какими они выглядят на гравюрах, и явно пролежал здесь очень долго. Как вышло, что он нашел свой конец глубоко под Вавилоном, в этом пузырьке вулканической породы, было полнейшей загадкой. Тут, конечно же, присутствовали страшные проклятия, огромное прегрешение, мощные заклинания и жуткое воздаяние. Тут, конечно же, умерли многие, умерли в ужасе и отчаянии… Но все это осталось в прошлом, все участники страшных событий уже много веков как умерли и ушли к Черному Камню.
Эпона остановилась у кормы корабля и начала ощипывать с его руля лишайник.
Вилл соскользнул на землю.
– Почему мы здесь? – спросил он. – Я хотел, чтобы ты меня доставила совсем в другое место.
Лошадь нервно вскинула голову. Слов Вилла она не понимала, зато уловила осуждение, звучавшее в его голосе, и с негодованием его отвергла. Ощутив направление ее мыслей, Вилл припомнил свою команду и запоздало понял, что тогда не представил себе зрительно никакого конкретного места, а просто велел лошади отвезти его туда, где ему нужно быть.
– Так что же, старушка, это здесь мне нужно быть?
Эпона хрустела лишайником.
– Ну что ж, если мне нужно быть здесь…
В поисках способа попасть на корабль Вилл прошел сперва в одну сторону, потом в другую. В конечном итоге он подобрал обломок одной из мачт, приставил его под не достававшие до земли сходни и полез наверх.
На палубе лишайник не рос, зато иллюминатор полубака горел изнутри уютным оранжевым светом. Крайне осторожно, ведь палуба сплошь прогнила и грозила под ним провалиться, Вилл прошел на нос. Его обуревали тяжелые предчувствия; чтобы хоть как-то успокоиться, он несколько раз глубоко вздохнул и только потом постучал в дверь.
– Она не закрыта, – сказал Шептун. – Входи.
И Вилл вошел.
При свете подвешенной к потолку керосиновой лампы он увидел в дальнем конце каюты молодого, судя по стройной фигуре, мужчину, сидевшего за столом и что-то читавшего. Когда Вилл вошел, этот мужчина, совсем еще мальчик, отложил книгу, встал и вышел на свет.
– Привет, Вилл, – сказал он. – Хоть теперь-то ты меня узнаешь?
– Ты! – отпрянул в ужасе Вилл.
Перед ним стоял Пак Ягодник.
– Вижу, что узнаешь. Ну тогда садись. – Мальчик кивнул в сторону кресла. – Нам нужно поговорить.
Вилл шагнул к креслу и сел.
– Ты мне друг или враг? – спросил он; его правая рука то судорожно сжималась в кулак, то разжималась.
Шептун насмешливо наклонил голову вбок и закатил глаза, словно копаясь в воспоминаниях.
– Нет, – сказал он в конце концов, – не могу ответить, хоть плачь. Я умер так давно, что даже уже не уверен, существует ли такое различие хотя бы для вас, живых.
– Почему ты здесь?
– У меня есть нужная для тебя информация. – Пак подошел к сидящему Виллу вплотную, наклонился и положил руки ему на шею. От его дыхания веяло теплом. – Но я хочу кое-что взамен.
НЕТ, торопливо написала Виллова рука на его бедре. НЕТ, НЕ СОГЛАШАЙСЯ, а потом еще: БЕГИ!
В полном смятении Вилл вскочил на ноги и оттолкнул Шептуна прочь. Мальчик с грохотом врезался в переборку, но только улыбнулся и спросил:
– А кто это пишет твоей рукой? Тебе не кажется, что нужно бы это знать?
– Ты думаешь, я не знаю? Да знаю я, знаю, дракон это, вот кто! – крикнул Вилл, хотя еще секунду назад боялся признаться в этом даже себе самому. – Вечер за вечером он заползал в мой мозг и, получив, что хотел, удалялся. Но что-то от него во мне оседало – какой-то отзвук, отпечаток. И оно все еще во мне!
С единственной мыслью, что надо бежать, он бросился к двери, но тут почему-то оказалось, что Шептун снова стоит перед ним. Они сцепились, и, хотя Вилл был и выше, и тяжелее, призрачный мальчишка ничуть не уступал ему в силе. Крепко обхватив руками Вилла, он прошептал:
– Ведь дракон в тебе все крепнет, правда?
– Правда.
Щека Шептуна, чуть касавшаяся щеки Вилла, была гладкая и прохладная.
– Да ты вспомни, Вилл, – воскликнул он, – разве бывали когда-нибудь лучшие друзья, чем мы с тобой?! И какие дары я тебе принес! Лошадь, ужас и самопознание. Так отплати мне, ответив на один-единственный простенький вопрос: кто я такой?
– Когда мы оба были детьми, – начал Вилл, осторожно подбирая слова, – ты носил повседневное имя Пак Ягодник. Позднее, восстав из мертвых, ты назвал себя Без-имени. Твое тайное имя первоначально было Чёртирьон, но ожил ты с каким-то другим, которого я не знаю. А теперь же ты мне известен только как Шептун.
– Но это же только имена, – презрительно бросил Шептун; он сжал Вилла еще сильнее, так что тому стало трудно дышать. – Я пришел из мрака, зная все, что только можно, о тебе – и ровно ничего о себе самом. Почему один только ты можешь видеть меня и слышать? Почему я хожу за тобой по пятам? Скажи мне.
– Ты был моим лучшим другом. Когда в нашу деревню пришла война, ты погиб при несчастном случае, а потом силами целительниц был возвращен из мертвых. Нога твоя была безвозвратно утрачена, и по этой, наверное, причине ты объявил себя моей Немезидой, хотя, клянусь чем угодно, я тут был ни при чем. Но я был тогда помощником дракона, а ты возглавил зеленорубашечников, хотевших его свергнуть. Тогда он вошел в меня, и мы с ним вместе тебя распяли.
– Да это же все, чем я был когда-то! – страдальчески крикнул Шептун. – Мне нужно, необходимо знать, кто я такой сейчас! И у тебя же есть ключ – я вижу внутри тебя это знание, но не могу его прочитать. Так скажи же мне!
– Ты моя память, – прошептал Вилл. – Ты моя вина.
– А-ах, – вздохнул Шептун.
Ослабив свою хватку, он тяжело осел на пол. Но когда Вилл попытался его подхватить, его руки сошлись на пустоте.
Несмотря на сделанный им по дороге крюк, Вилл вернулся в лагерь первым. Ему потребовалось только представить его в уме и дать Царь-кобылице полную свободу, а самый быстрый и безопасный путь она уж выбрала сама. В конечном итоге они вывалились из путаницы туннелей прямо под Баттери-парком, то есть прямо на нужном месте.
Второй появилась Радегонда де ла Кокейн. Она, как и Вилл, была родом из спорных провинций Запада, однако, в отличие от него, несла в своих жилах малую толику голубой крови и росла в соответствующей обстановке. Она училась верховой езде с инструктором, а не урывками, на случайных лошадях и в результате владела этим искусством значительно лучше его. Так что он ничуть не удивился, увидев, что она сумела и поймать весьма ретивого жеребца, и близко с ним подружиться. Дальше появились Кокудза и Дженни Танцышманцы, и он, и она верхом, а после них Голодалец и Малютка Томми пешим ходом, последним приплелся, припадая на левую ногу, Оборванец, с видом весьма смущенным. За все про все они добыли четырех лошадей, не потеряв при этом ни одной жизни.
Лорд Уиэри вылез из Хьердисовой коробки, на ходу застегивая брючный ремень.
Вилл вытянулся по стойке «смирно» и доложил о проведенной операции.
– Жертвы? – спросил лорд Уиэри, а затем, когда Вилл покачал головой, сказал: – Ну, пошли посмотрим лошадей.
Вилл реквизировал обширное помещение, где, как говорят, когда-то держали свою живую контрабанду подпольные поставщики левой рабочей силы, а затем послал пяток солдат наверх, чтобы где-нибудь подобрали, украли или уж в крайнем случае купили соломы на подстилку.
– Отлично, – пробормотал лорд Уиэри, потрогав обитую железом дверь, которую Вилл еще не успел приказать снять. – Только не забудьте приделать засов.
Затем он увидел лошадей, и произошло редчайшее – его бледное лицо расцвело улыбкой.
– Они великолепны, они просто великолепны! – восхитился он. – Я рассчитывал на пять, но был готов удовлетвориться и тремя. Felicitas in media est[54], так ведь? Это знак судьбы.
Когда эти лошади находились вместе, было совершенно очевидно, что они принадлежат к одной и той же генетической линии. Узкие головы, сквозь бледную кожу явственно просвечивают толстые голубые вены. Под от рождения приросшими, никогда не открывавшимися веками пучатся огромные, как теннисный мячик, глаза. В темноте все эти лошади еле заметно светились. Но точно так же было ясно и другое: одна из них царица, а остальные – ее подданные.
Лорд Уиэри подошел прямо к Эпоне и внимательно осмотрел ее зубы.
– Эта самая лучшая, – заключил он в конце концов. – Я возьму ее себе.
Вилл вздрогнул, но промолчал.
– Надо сразу же все подготовить. Снимите с нее мерки для седла и узды.
– Сэр! – Адъютант лорда Уиэри, хайнт по имени Трепло, щелкнул каблуками и отдал честь.
– То же касается и остальных. Этих дикарок нужно будет усмирить и объездить. Только старайтесь не применять силу больше необходимого. Ведь они мои дражайшие чада, и я не хочу, чтобы их обезобразили. – И вдруг он повернулся к Виллу. – Командор Риддл, похоже, что я чем-то тебя обидел.
– Как может повелитель обидеть вассала? – Вилл изо всех сил старался не показывать своих чувств. – Это так же невообразимо, как то, что я обижу свою руку или что я поступаю против желаний своей левой ноги. Могут ли печень и кишки что-то иметь против мудрого руководства головы, своего царя? Этого просто не представить.
Будущая конюшня кишела солдатами, кто-то из них был занят делом, но по большей части они просто пришли поглазеть на лошадей. Вилл заметил, что здесь же находятся и все участники сегодняшнего рейда. И все они притворялись, что не слушают этот разговор.
– Какая ловкость языка, чудовищная ловкость! – Лорд Уиэри уставил на Вилла суровый осуждающий взгляд. – Откуда же тогда все эти вздрагивания, и вздохи, и непроизвольные тики, и потряхивание головой, и сморщенное лицо, и плотно сжатые губы, и порывы что-то возразить, виденные мною сейчас и говорящие громче, чем любые слова? Ты явно недоволен. Мной.
– Если так было, сэр, то я смиренно прошу прощения.
– Смиренно, говоришь? Ты противишься мне откровеннейшим образом, а потом говоришь о каком-то смирении? Я такого терпеть не буду. Соври мне еще раз – и пеняй потом на себя.
– Но…
– На колени! – приказал лорд Уиэри; Вилл опустился на правое колено. – На оба колена!
Лорд Уиэри был сеньором Вилла, а потому коленопреклонение перед ним не было чем-то исключительным. Но Вилл был одним из его офицеров и всегда вставал на одно колено. Почва была здесь, как правило, мокрая и грязная, так что стоять на ней обоими коленями было крайне неприятно, да и брюки потом долго сохли. Была лишь одна причина заставить Вилла опуститься на оба колена: посильнее его унизить.
– А теперь, – сказал лорд Уиэри, – так как я твой сеньор и ты обязан мне повиновением, говори. Скажи мне, что я такого сделал?
– Лорд, эти слова не из тех, какие я сказал бы с охотой. Но ты приказал, и я обязан повиноваться. – Просто и без упрека Вилл объяснил, какие обещания дал он Эпоне, и заключил таким образом: – Здесь затронута моя честь, но только моя, а никак не твоя. Однако я все же прошу тебя обдумать все это серьезно.
Лорд Уиэри выслушал его, не перебивая. А затем приказал:
– Схватите его.
Что и было исполнено. Слева его держал малознакомый новобранец, однако справа была Дженни Танцышманцы. Она не смотрела ему в глаза.
– Разденьте командора до пояса, – приказал лорд Уиэри, – и дайте ему пять плетей. За дерзость.
10
Война лорда Уиэри
Вилл лежал на животе, закрыв глаза и отстраненно удивляясь, до чего же ему больно. После расправы он уединился в своем по-солдатски скудном гнезде, построенном из прессованного картона, бельевых веревок и благотворительных одеял и прилепившемся сбоку к переходному мостку, по которому мало кто ходил и который качался и дребезжал каждый раз, когда внизу проезжал поезд. А теперь он дрожал под чьими-то ногами, звонко клацавшими по железным ступенькам лестницы.
– Мы принесли тебе воду. – На грудь Виллу шлепнулась двухлитровая бутылка из-под пепси, невесть где наполненная невесть какой водой; Оборванец сел у входа на пол и подобрал под себя длиннющие свои ноги, Дженни села рядом с ним. – Раньше я не мог, потому что Уиэри поставил меня сторожить его лошадей, да к тому же на две вахты подряд. К концу второй меня ноги уже не держали, я дополз до своей коробки и тут же отключился.
Страдальчески постанывая, Вилл сел, приложился к горлышку бутылки и стал ждать, с чем они, собственно, пришли.
Первую прорвало Дженни.
– Он не имел права так с тобой поступать! – выпалила она.
– Очень даже имел. Однако он был не прав, что воспользовался этим своим правом в данном конкретном случае.
Дженни негодующе фыркнула и стала рассматривать картонную стенку. Оборванец зашевелил губами, словно беззвучно обсуждая возможные выводы из этого утверждения. Затем он взглянул на Вилла и негромко, буднично сказал:
– Будет война.
– Чего?!
– Лорд Уиэри закрыл подземелья для всех, кроме йохацу. Не только для полиции, но и для всех остальных – транспортников, дорожных рабочих, водопроводчиков, газовщиков и электриков. А тех, говорит он, кто сам не уйдет, отметелят и выкинут силой. Есть даже приказ надежно их метить, чтобы, если вернутся, мы сразу их убивали.
– Бред какой-то. Мы же с ремонтниками всегда прекрасно ладили, и они свободно ходили, куда им только было нужно. Даже копов и тех мы не убивали. Конечно, мы давали знать, чья тут власть, чья тут сила, но, в общем-то, их не трогали. На этом стояла вся наша политика.
– Стояла, а теперь вот не стоит, – сказала Дженни. – Лорд Уиэри говорит, если мы захватим контроль над инфраструктурой, у верхних не будет иного выбора, как начать мирные переговоры.
– У них не будет иного выбора, кроме как уничтожить нас. – Вилл прикрыл на секунду глаза, и его тут же стало подташнивать, а голова закружилась. Он торопливо открыл их, но головокружение не прошло. – Он что там, совсем уже спятил?
– Вполне возможно. – Оборванец подался вперед и понизил голос. – Многие из нас именно так и думают. А если он сумасшедший, ну какой такой верностью мы ему обязаны? Ровно никакой! И возможно, это самый подходящий момент. Многие из нас думают, что пришло время сменить режим.
– Сменить режим?
– Государственный переворот. Подумай, а? Ты близок к лорду, ну, достаточно близок, он тебе доверяет. Сунь ему ножик под ребра, и дело с концом.
– Выглядит очень просто, – осторожно заметил Вилл. Особенно, хотелось ему сказать, для того, кто сам ничего такого делать не собирается, а только других подначивает. – Только я сомневаюсь, насколько это практично. Отчебучь я такое, армия лорда Уиэри разорвет меня в клочья.
– У нас есть поддержка среди офицеров. Мы со многими уже поговорили, правда ведь, Дженни?
Дженни молча кивнула.
– Они готовы призвать тебя на правление. Это твой, Вилл, момент. Ты созовешь Армию Ночи на сходку, толкнешь речугу – говоришь ты здорово, будут слушать как завороженные, – и лорд Уиэри уйдет в туманное прошлое.
Вилл скептически покачал головой. Он собирался объяснить, что идея Оборванца не сработает по той уже причине, что лорд Уиэри только что начал войну и популярность его взлетела до космических высот. Но внизу как раз загромыхал поезд, и говорить стало невозможно. А к тому времени, как мостки перестали дрожать и выхлопные газы тепловоза начали рассеиваться, оказалось, что он снова лежит с закрытыми глазами и рот его не может выговорить ни слова.
В голове проплыла какая-то случайная мысль, и он последовал за ней в царство снов.
И снились ему командиры татей, собравшиеся вокруг стола и глядевшие на карту подземелий, далеко не такую подробную и точную, как его собственная, но все же, как он видел, достаточно надежную в том, что касалось важнейших и новейших ее деталей. Один из них указал на место, где туннель мелкого заложения выходил на поверхность и превращался в троллейбусную линию.
– Мы проникаем здесь, – его рука скользнула по карте, – и еще на станциях «Боулинг-грин», «Тартар», «Третья стрит». Все промежуточные станции следует закрыть, чтобы этот сброд, набранный лордом Уиэри, не вырвался на поверхность.
– Но у этих крыс останутся тысячи запасных нор, по большей части нам неизвестных.
– Пускай себе прорываются и бегут куда хотят, главное – это разбить их армию и разобраться с ее вожаками.
Они склонились над картой – гранитные лица, огромные, как соборы, усы никак не меньше телег.
– А что с Джеком Риддлом? Вид у него какой-то нездоровый.
Распластанный их каменными взглядами, зажатый между линиями картографической туши, Вилл беспомощно наблюдал, как из тьмы наползает рука, наползает, становясь все больше и больше, закрывает все поле зрения, но и потом продолжает раздуваться, пока от нее не остался один лишь огромный палец. Палец этот лучился языками голубого пламени, так что воздух вокруг него дрожал и трещал, как вымпелы на ветру.
– Этот клоп? – презрительно спросил хозяин пальца; он склонился ниже, и Вилл увидел, что это Пылающий Улан.
Палец коснулся карты, и Вилл почувствовал, что тонет во всесжигающем пламени.
Вилл испуганно распахнул глаза. Оборванец и Дженни уже ушли, а рядом с ним стояла на коленях Хьердис; знакомые, уверенные руки втирали в надувшиеся рубцы какую-то мазь. Там, где она его касалась, вспыхивала огненная боль, сразу же затухавшая и превращавшаяся в легкий холодок, когда ее руки переходили к другому месту. В ноздри заползал странный запах, цветочный и вроде как медицинский.
– Ты очень добра ко мне, – пробормотал Вилл.
– Ничего личного, – пожала плечами Хьердис.
– Почему ты непременно это подчеркиваешь?
– Потому что это правда. В наших отношениях нет ничего такого особенного. Ты наш герой, и поэтому я имею на тебя телесные права, как имела прежде на Костолома и как даже сейчас имею на лорда Уиэри. Ты, в свою очередь, получаешь дань от каждого сообщества, тобою покоренного, верно ведь? Гирлянда орхидей, добровольно предложенная, с благодарностью принятая. Так что все вполне нормально.
Вилл замолчал и продолжал молчать, пока Хьердис не кончила натирать его мазью. Затем он сказал:
– Я слышал, будет война.
– Да, я знаю. Лорд Уиэри пришел за винтовками, которые я для него хранила, и на этот раз никакой самонадеянный юнец не предложил ему ничего другого. Так что будет война, если это так называется.
– А как же еще называть?
– Полным идиотизмом. Только я всего этого не увижу. Йохацу уходят. Туннели пустеют, потому что сообщество, в них проживавшее, перебегает в верхний мир. Я уже отослала всех своих, кому достало здравого смысла трезво оценить обстановку, а теперь обхожу одного за другим всех остальных, упрямых, малоумных или попросту старых. Побеседовав с последним из них, я уйду и сама.
– Ну и куда же вы пойдете?
– Наверху тоже есть где приткнуться. Кто-то спит на лестничных площадках, другие прямо на улицах. Пойдем с нами.
– Ты хочешь сбежать по той лишь причине, что появилась опасность? – удивился Вилл. – Как же так, ведь твой народ здесь прижился?
– Я никогда не относилась к лордовским фантазиям серьезно. А мой народ – не воители, а слабые и надломленные, сбежавшие вниз в поисках хоть какого-то подобия безопасности, – возразила Хьердис. – Как их тан, я не могу забывать об этом.
– Оборванец хочет, чтобы я возглавил мятеж против лорда Уиэри. – Сказанное вслух, это звучало совершенно ирреально. – Он предлагает мне убить Уиэри, пламенной речью завоевать сердца общественности, а затем возглавить Армию Ночи и повести ее вверх, на борьбу с угнетателями.
– Да, очень похоже на Оборванца, именно так его голова и работает.
– Возможно, мне стоило бы чуть подумать над этим планом, нет ли в нем хоть какой-нибудь толики смысла.
– Ты перегрелся, – сказала Хьердис и встала. – Я оставлю здесь мазь, натирайся, когда будет болеть. Не надевай рубашку, пока рубцы не заживут. Избегай алкоголя. Смойся, пока не началась война лорда Уиэри.
– Я не могу бросить своих солдат. Мы с ними сражались плечом к плечу, я…
– Все, – оборвала его Хьердис. – Больше мне здесь делать нечего, так что – прощай.
Она начала спускаться по лестнице, и, прежде чем стук ее подошв по железным ступенькам заглох, Вилл уже спал.
А когда проснулся, рядом сидел с сигаретой в зубах лорд Уиэри, его тонкое бледное лицо выглядело до странности отстраненным. С кружащейся, словно с похмелья, головой Вилл сел.
– Ты можешь меня убить, – сказал лорд Уиэри. – Только что хорошего будет тебе с этого?
Он передал сигарету Виллу, тот сделал длинную затяжку и вернул ее. Его спина все еще жутко болела, но все же мазь, принесенная Хьердис, делала эту боль не такой пронзительной.
– В конце концов, ты же только воин, герой. Я же по сути своей завоеватель и, как знать, может быть, стану когда-нибудь императором. Я знаю, как править, а ты не знаешь, и в этом суть дела. Без меня Армия Ночи развалится буквально за неделю. Союзы, мною созданные, и дань, мною взымаемая, держатся только силой моей личности. Убей меня, и ты сразу потеряешь все, нами с тобою созданное.
– Не думаю, чтобы я смог тебя убить.
– Нет, – согласился Уиэри. – И уж во всяком случае, не холодно, по расчету.
И это было правдой. Непонятно почему, но Виллово сердце все еще лежало к лорду Уиэри. Он бы даже, пожалуй, с радостью умер за этого старого эльфа. Но злость все равно оставалась.
– Почему ты велел меня выпороть?
– Чистейшей воды педагогика. Моя армия тобою восхищалась, и это восхищение могло перерасти в преданность, а потому мне было необходимо твердо установить, кто тут хозяин, а кто его гончий пес. Не брось ты мне вызов с этой лошадью, я нашел бы другой предлог. Это же моя иллюзорная реальность, а не твоя.
– Не понял.
– Ты однажды спросил меня, как дошел я до жизни такой, что таюсь в темноте, ем крыс и прогоркшие пончики и таскаю в постель помоечных хайнток, спросил и остался недоволен моим тогдашним ответом. Позволь мне рассказать поподробнее. Каждый видит, что я из высоких эльфов. Большая часть солдат считает мой титул придуманным, однако могу тебя заверить, что он мой от рождения. А как же можно с моей кровью и мими связями оказаться в итоге… – он сделал неопределенный жест, – здесь?
– Как же?
– Это началось одним прекрасным утром во Дворце Листьев. Я рано проснулся и увидел, что слуги открыли все окна; день был изумительный, и в комнату задувал ветерок, чуть холодивший мне кожу, как вода прогретого солнцем озера. Я тихо, боясь потревожить своих наложниц, встал, накинул кимоно и вышел на балкон. Солнце едва поднялось, так что половина земли была на свету, а половина еще в тени, и в самом центре мира, его фокальной точкой и назначением был… я. На меня накатило ощущение огромной невесомой пустоты, слишком легкое, чтобы назвать его отчаянием, и слишком безжалостное, чтобы зваться как-нибудь иначе. Мраморные перила балкона доходили мне до пояса, так что не было ничего проще, чем на них забраться. Стоя на вершине Вавилона, я глядел вниз, на пригороды и гидропонные фермы, скрытые кое-где клочьями утреннего тумана, смотрел и упивался возможностью видеть их с такой высоты. Сказать, что меня неодолимо тянуло шагнуть за край, было бы излишне драматично. Назови это минутной причудой… Так я и сделал… Но мне в моем тогдашнем настроении мир казался настолько иллюзорным, что всякая связь между ним и мною исчезла. Даже тяготение и то меня не касалось. Я шагнул вперед, в пустоту, и встал. И никуда не двигался. В этот момент мне грозила величайшая из опасностей, поскольку я ощутил, что мое постижение расширяется, захватывая весь мир.
– Я не совсем понимаю, – заметил Вилл.
– Есть единая сущность, одухотворяющая все живое – от мельчайшего существа, влачащего скудное существование на огромной, как бесплодная пустыня, скорлупе другого существа, слишком мелкого, чтобы видеть его без микроскопа, и до гордой вершины бытия, моей скромной и царственной личности. Эта сущность одушевляет даже неживую материю – простейшее «аз есмь», позволяющее валуну знать, что он валун, горе, что она гора, а камешку, что он камешек. Иначе все было бы текуче и переменчиво… Тело, как тебе хорошо известно, – это на девять десятых вода, и есть такие, кто говорит, что жизнь – это не более чем способ воды перемещать себя с места на место. Когда ты умираешь, эта вода возвращается в землю и в силу естественных процессов испаряется в воздух, где она соединяется с водами, бывшими прежде змеями, верблюдами, императорами… и снова дождем падает на землю, возможно, чтобы влиться в ручей, превращающийся далее в реку, текущую в море. Рано или поздно все, за исключением малой горсточки праха, неизбежно вернется в мирообъемлющий Океан… Сходным образом, когда ты умираешь, твоя жизненная сила сливается с жизненными силами всех, кто когда-либо умер или даже еще не рожден, – подобно оловянному солдатику, плавящемуся в огненном тигле Возможного.
– Трудно это понять и еще труднее поверить, – качнул головою Вилл.
– Нет, в это очень легко поверить, но трудно, невероятно трудно знать это наверняка. Потому что признать иллюзорность своего существования – значит балансировать на грани его полного растворения. Стать заедино со всем, что есть, – значит стать ничем, ничем конкретным. Почти перестать существовать. Я испытал тогда момент абсолютного ужаса, чистый и мимолетный, как закатный зеленый луч. Не задерживаясь более, я развернулся и шагнул назад, на балкон. Я покинул Дворец Листьев, отправился в бар и напился до посинения. Потому что я заглянул под маску мира – и там ничего не было! С этого времени я стал глушить себя разгулом и грезами, я пригрезил Армию Ночи, а затем пригрезил мир, который она будет покорять. В завершение я пригрезил ей военачальника – тебя.
– Должен заметить, сэр, что и до встречи с вами у меня была вполне реальная жизнь.
– Тебя загнали прямо ко мне в руки, – сказал лорд Уиэри, раскуривая новую сигарету от бычка старой. – Тебе не кажется странным, как тебя преследовали один анонимный враг за другим? Чем ты заслужил такое к себе отношение? Ты можешь хотя бы назвать свой проступок? – Он отщелкнул окурок, тот описал, кувыркаясь, в воздухе параболу и упал на рельсы. – Боюсь, твоим главным гонителем и творцом всех твоих бед был не кто иной, как я. Я – величайший злодей, какого ты только знал.
– Если ты и злодей, – заметил Вилл, – то довольно странный, потому что я продолжаю любить тебя как родного по крови. – Даже тут он ни на йоту не соврал. – Я многое в тебе ненавижу: твою власть, твое высокомерие, твое прошлое богатство. Мне отвратительно, как ты используешь других для своего развлечения. И все же… мои чувства к тебе не становятся от этого меньше.
На какой-то момент лорд Уиэри стал измученным стариком, его пальцы мелко подрагивали, в глазах застыла пустота. Затем он упрямо вскинул голову и снова стал лучиться неодолимой, страшной теплотой.
– Тогда мне придется здесь и сейчас поклясться, что, когда я достигну верховной власти, ты будешь за все вознагражден. Чего ты хочешь? Подумай получше, напрямую скажи, и все, чего ты ни пожелаешь, будет тебе даровано.
– Я хочу увидеть тебя на Обсидиановом Престоле.
– Это не ответ, а увертка. Ну почему это должно быть тебе важнее, чем деньги или власть?
– А потому что, дабы вознести тебя на эту высоту, нужно будет сперва устроить избиение Лордов Мэральности, настолько подробное, что от Лиосалфара и Докалфара и даже от Совета Волхвов почти ничего не останется.
– И снова вопрос: зачем тебе это?
Вилл наклонил голову в сторону и тихо, бесцветно сказал:
– Мои родители были в Броселианде на вокзале, а тут прилетели драконы и сбросили золотой огонь. Моя жизнь была опрокинута боевой машиной, которая, возможно, принимала участие и в том самом налете. После моего изгнания ставшая мне родной деревня была сожжена армией Всемогущего. Все эти силы служили лордам Вавилона, да и сама война была результатом их безумной политики. – Теперь в глазах Вилла горела безмерная ненависть. – Убей их, всех, до последнего! Уничтожь виновников, больше я ни о чем не прошу.
– Милый, милый мой Джек. – Лорд Уиэри заключил Вилла в объятия и погладил его по голове. – Я не смогу отказать тебе ни в чем, – сказал он, вставая. – Моя война уже началась, и реальна она или нет, но тебе предстоит сыграть в ней важную роль. Вставай.
– Да, господин, – сказал Вилл и встал, морщась от боли. В глазах у него плыли яркие пятна.
– Надень рубашку и куртку. Я скажу врачу вколоть тебе экстракт ведьмячьей бородавки и лидокаин, а то ведь так и воевать не сможешь.
Штаб размещался в катакомбах. В тесноватом помещении, сплошь обставленном по стенам каменными мощениками и освещенном коптилками, в которых горело отработанное смазочное масло, лорд Уиэри вместе со своими офицерами внимательно изучал карты, используя вместо стола огромный череп циклопа. Во всех местах, откуда можно было ожидать нападения татей, который уже день томились в дозоре опытные скауты. Путей из надземного мира в подземный было, конечно же, бессчетное множество, но из них лишь очень немногие могли обеспечить проход сколь-нибудь значительных воинских сил.
Пока солдаты собирали винтовки, готовили бутылки с «коктейлем Молотова» и складывали в несколько раз мокрые банданы, чтобы хоть как-то защищать себя от слезоточивого газа, их командиры планировали засады и контратаки. Боеготовность этого войска вызывала у Вилла большие сомнения, ведь он своими глазами наблюдал, как солдаты параллельно с подготовкой оружия занюхивают эльфийскую пыль и передают друг другу дымящиеся косяки. Хуже того, чем больше он слышал о планах своего вождя, тем меньше он им доверял. Туннели были идеальным полем для партизанской войны – подожди, пока враг чрезмерно рассредоточит свои силы и от долгого безделья утратит бдительность, нанеси мгновенный кинжальный удар и растворись в темноте. Идя на фронтальную схватку, они сразу же лишались этого преимущества. Но Уиэри твердо стоял на своем, и Виллу приходилось подчиняться.
В результате Вилл все на том же мотоцикле возглавлял теперь маленький передовой отряд, скрытно наблюдавший из темноты, как тати, уже заполнившие перрон «Третьей стрит», спускаются на рельсы. Эта станция была заранее закрыта, поезда перенаправлены, а третий рельс отключен от напряжения. Тати выдвигались на исходные позиции самым, как показалось Виллу, профессиональным образом. Все они были из народа тильвит-тег – опытные, тренированные и прекрасно вымуштрованные. У них были черные шлемы и пластиковые щиты. На ремне у каждого висели кобура с пистолетом и газовые гранаты.
В первых рядах наступающих были проводники саблезубых волков, которые сейчас буквально рвались с поводков. Со стороны все выглядело так, словно это волки тащат за собой упирающихся татей.
Вилл смотрел и ждал.
А затем в далеком катакомбном убежище, откуда лорд Уиэри ясно видел все происходящее в котелке, наполненном тушью, он произнес короткое слово, заставившее Вилла содрогнуться.
Откуда-то из самой глотки земли подул наколдованный ветер, он поднимал с перрона рекламные листовки и газеты и превращал их в подобие птиц, так что они, дико хлопая крыльями, летели татям прямо в лица, словно стая взбесившихся куриц. Рваная выкинутая одежда поднималась и, словно надетая на невидимые тела, неотвратимо надвигалась на пришедших из верхнего мира захватчиков. Все это, вместе взятое и явившееся из ниоткуда, казалось на первый взгляд весьма серьезной магической атакой.
Два солдата – боевые маги, судя по их мундирам, – выступили вперед и вскинули навстречу надвигающимся бумагам и тряпкам титановые жезлы. В унисон, твердыми голосами они произнесли свое, другое слово.
И в ту же секунду ветер утих, а ожившие было газеты и тряпки рассыпались в пыль.
Теперь пришла очередь Вилла, давно уже державшего фальшфейер в одной руке, а зажигалку в другой. Пока жезлы магов перезаряжались, он откинул пальцем крышечку своей «зиппо», крутанул колесико, а затем опустил на глаза защитные очки и крикнул во весь голос:
– Ниже головы!
Снайперы, не имевшие защитных очков, ограничились тем, что закрыли глаза руками, а пятеро конных дружно подпалили свои фальшфейеры и швырнули их в сторону татей.
– Давай! – крикнул Вилл.
Он дал газ слишком резко, и мотор мотоцикла заглох; чтобы его оживить, потребовался ножной стартер – плюс многократные упоминания какой-то там матери.
План контратаки был предельно прост. В тот момент, когда тати не совсем еще пришли в себя после атаки мусорных призраков, ударить по ним и их волкам пылающими фальшфейерами, а затем, пока они еще ничего не видят, бросить на них всю свою немногочисленную конницу. Лошади прорвут своими мощными телами строй противника и помчатся вперед, до конца станции и дальше, за поворот и в противоположный туннель, сея по пути хаос и смятение. А тем временем Вилловы снайперы будут легко, словно в тире, отщелкивать вражеских солдат – так, во всяком случае, планировалось.
На практике получилось иначе.
Заглохший мотоцикл задержал Вилла всего на какие-то секунды, но и за это время лошади умчались далеко вперед. Теперь он бессильно наблюдал, как их рвут саблезубые волки, которых ослепленные тати спустили с поводков. Полагаясь не столько на зрение, сколько на нюх, свирепые хищники прыгали навстречу лошадям и с торжествующим рычанием вонзали кошмарные свои клыки в их бледные шеи и ляжки.
Первой пала Эпона.
Вилл услышал отчаянное ржание и увидел, как лошадь и ее сегодняшний всадник скрылись под клубящейся массой черных косматых демонов. Всадник, безликая личность по имени Мамкотрах, умер почти мгновенно, а благородное животное продолжало сопротивляться, даже уже лежа на земле. Точно так же пали чуть отставшие от Эпоны Хенгроен и Холварпниа. Дженни спрыгнула с Эмбарра, столкнулась с волком в воздухе и упала, придавив его собой и вцепившись ему в глотку руками.
Вилл дал полный газ. С воплем не хуже волчьего он мчался туда, где пали всадники, надеясь не совсем понятно на что. Но в это время о шпалы и рельсы застучали баллончики слезоточивого газа, и на него и все его войско покатилась едкая волна химического тумана. Мокрая бандана оказалась очень слабой защитой. Вилл ничего уже не видел, из глаз его потоками струились слезы. Он попытался было развернуть мотоцикл и упал вместе с ним на бок, безнадежно потеряв при этом зажигалку.
Вилл кое-как поднялся сам и стал поднимать мотоцикл.
Вокруг рычали саблезубые волки, искавшие себе добычу. Хотя кошмарные звери ничего сейчас не видели, а их обоняние было отбито слезоточивым газом, любому, на кого они натыкались, приходил конец.
Прямо перед Виллом появилась волчья морда, на руль его мотоцикла легли волчьи лапы. В паническом ужасе Вилл вскинул пистолет и даванул на спуск. Ни выстрела, ни даже щелчка.
Он забыл о предохранителе. Волк ухмыльнулся, оскалив длинные белые клыки.
– Если ты решил обоссаться, то самое время, – сказал он. – Потому что сейчас ты умрешь.
Распахнутая пасть была готова уже вцепиться Виллу в лицо, когда ударил неожиданный выстрел; волк коротко хрюкнул, его череп взорвался облаком мельчайших красных брызг.
– Лихо позабавились, командор? – Дженни сверкнула бешеной ухмылкой, сунула пистолет за пояс и протянула Виллу руку.
Вилл поднял ее и посадил за собой.
– Мотаем отсюда, на хрен! – крикнул он, не оборачиваясь.
Что они и сделали.
Таким был первый эпизод начавшейся войны. Тати продолжили наступление, а Вилловы снайперы убежали, ни разу даже и не выстрелив. Кони, вверенные ему, погибли, а их всадники, все, кроме Дженни, либо тоже погибли, либо попали в плен. Это было не только фиаско, но и, что много хуже, вполне заслуженное фиаско. Солдаты лорда Уиэри имели крайне слабую подготовку, а вся их тактика отдавала неумелой импровизацией. При встрече с организованной военной силой типа тех же самых татей они не могли надеяться ни на какой успех. Вилл и раньше это чувствовал, а теперь окончательно понял.
Фальшфейеры один за другим потухли, и в туннеле снова стало темно, саблезубые волки вернулись к своим проводникам. Вилл спрятал защитные очки в карман. Он знал, что тати продолжают продвигаться, но при этом не спешат, проявляют крайнюю осторожность. Отсутствие непосредственной опасности позволило ему сбросить газ и ехать помедленней. Только поэтому он успел среагировать, когда Дженни пробормотала: «Похоже, я сейчас отключусь» – и начала сползать с заднего сиденья.
Резко развернувшись, Вилл подхватил Дженни и одновременно ударил по тормозам. Каким-то чудом ему удалось остановить мотоцикл и при этом не уронить девушку.
Откинув ногой подножку, Вилл слез с мотоцикла и опустил свою помощницу на землю. На ее куртке и брюках проступали пятна крови, много пятен, очень много, больших.
– Вот же, мать твою, – пробормотал он сквозь зубы.
Дженни открыла глаза.
Читать бесплатно другие книги:
