История Древнего Востока Деопик Дмитрий

Предисловие

Учебное пособие «История Древнего Востока» предназначено для студентов исторических факультетов высших учебных заведений, углубленно изучающих историю Древнего мира. Однако оно будет интересно и всем тем, кто увлекается историей древних обществ, отделенных от нас тысячелетиями.

В учебном пособии изложены все этапы исторического развития древневосточного мира от его зарождения в конце IV – начале III тыс. до н. э. и до гибели в первые века нашей эры, когда на смену эпохе Древнего мира пришло Средневековье. Древневосточная история рассматривается преимущественно в русле цивилизационного подхода. Это позволяет по-иному расставить акценты в освещении целого ряда важнейших проблем истории древних обществ и более ярко представить культуру и создавшего ее человека. Вопросы экономики авторы рассматривали через категории способа производства, форм собственности и эксплуатации, характерные для формационного подхода. При изложении материала и датировке событий учитывались новейшие данные как отечественной, так и зарубежной науки.

Материал учебного пособия разделен на пять больших разделов, в каждом из которых содержится история либо одной цивилизации, либо группы однотипных цивилизаций. Первый раздел посвящен Древнему Египту. Во втором излагается история народов Месопотамии. В третьем описываются общества Леванта, Анатолии, Армянского и Иранского нагорий. В четвертом разделе рассматривается история народов Южной Азии, в пятом – цивилизация Древнего Китая.

Авторы учебного пособия не только специалисты по древней истории – они активно преподают в вузах. Поэтому изложение материала максимально приближено к требованиям учебного процесса. В каждом разделе, помимо описания конкретных исторических реалий, приводятся данные по основным источникам и историографии, а также список литературы по теме, в том числе публикаций источников. В текст включены отрывки из исторических источников, что дает возможность увидеть историю глазами современников и оценить своеобразие источниковедческой базы. Историографические обзоры отражают все многообразие подходов и оценок в исторической науке, это позволяет судить об исторической обоснованности авторской позиции.

Таким образом, в данном учебном пособии содержится не только традиционная трактовка событий, как это принято в любом учебнике, но и различные точки зрения. Сопоставляя их, студенты научатся мыслить критически, у них сформируются основы исторического мышления, необходимого для специалиста в области гуманитарных наук.

Авторы:

М. Д. Бухарин– Южная Азия в древности (главы 20–26), Южная Аравия в древности (глава 18);

И. А. Ладынин – Древний Египет (главы 1–7);

Б. С. Ляпустин – Введение и Заключение;

А. А. Немировский – древняя Месопотамия (главы 8–14), история стран Леванта, Анатолии, Армянского и Иранского нагорий (главы 15–17, 19), Древний Китай (главы 27–31).

Введение

Под Древним Востоком понимают страны, которые располагались на обширных территориях Северной Африки и Азии от Восточного Средиземноморья до побережья Тихого океана в зоне субтропического климата. В этом обширном географическом регионе многие народы благодаря теплому и влажному климату и плодородным почвам получили благоприятные возможности для более быстрого развития, однако их исторический путь не был простым. История Древнего Востока – это история зарождения, становления и длительного развития первых цивилизаций, для которых характерно определенное историко-культурное единство и которые возникли после распада первобытного общества. Цивилизация закономерно пришла на смену родовому строю и знаменовала собой новый этап истории человечества. Сама по себе она является сложным историческим феноменом.

Термин «цивилизация» имеет несколько значений. Одно из них обозначает качественно новый, более высокий и прогрессивный по сравнению с первобытной дикостью и варварством уровень развития общества. Основными признаками этой стадии считаются: 1) возникновение городов; 2) монументальное строительство; 3) появление письменности. Город как укрепленное поселение, служившее центром власти и культа для ближайшей округи, зародился еще на заключительном этапе первобытного строя. Но, превратившись в центр ремесла и товарного обмена, он стал средоточием цивилизационного развития. В городах разворачивалось монументальное строительство: сооружались дворцовые и храмовые комплексы, необходимые царской администрации и служителям культа для выполнения их функций. Новые условия и изменения в жизни общества привели к появлению письменности, которая не только позволяла фиксировать и передавать резко усложнившиеся формы социально-экономической, политической и духовной жизни, но и выступала новой формой коллективной памяти, запечатлевавшей все, что принесла в общество цивилизация. Связь города, олицетворявшего достигнутый цивилизационный прогресс, высокого уровня общественных работ, строительной техники и разделения труда с вызванной ими к жизни письменностью является закономерной и естественной. Именно ранние общества Древнего Востока были первым этапом цивилизационного развития человечества.

Зачастую термином «цивилизация» обозначают целую эпоху, подчеркивая стадиальное отличие одних обществ от других: современная цивилизация, средневековая цивилизация и т. д. В этом смысле современные индустриальные цивилизации противопоставляют доиндустриальным (древним и средневековым), основной отраслью хозяйства в которых было земледелие.

Эпоха древних цивилизаций, которые относятся к земледельческим, доиндустриальным цивилизациям, составляет предмет изучения особой исторической дисциплины – «Истории Древнего мира». Эта дисциплина состоит из двух больших разделов: история народов Древнего Востока и история Античности (Древняя Греция и Древний Рим). Такое разделение не случайно. С одной стороны, древние цивилизации типологически близки. Однако, с другой стороны, древневосточные общества имели ряд существенных отличий от обществ античных в путях и формах развития, а также в общественно-политических и культурных структурах. Главным из этих различий являлось то, что при складывании древневосточных обществ одновременно с формированием дробной иерархической социальной структуры шло создание независимого центра власти, поднявшегося над членами общества (в отличие от античных обществ).

Но в основном термином «цивилизация» в исторической науке обозначают целостную социокультурную систему, структура и формы развития которой обусловлены, с одной стороны, природными основами жизни, а с другой – объективно-историческими предпосылками. Одним из главных элементов цивилизации выступает общество (социум). Под социумом в исторической науке понимают продолжающий и воспроизводящий себя во времени коллектив людей, «своих» друг для друга, связанных наследственными обязательствами взаимопомощи и ненападения. Эти обязательства гарантирует и обеспечивает верховная власть социума, соподчиняющая всех его членов. Группа таких социумов создает материальную, поведенческую и духовную культуру. Таким образом складывается объективное социокультурное единство, которое и называют цивилизацией.

В центре цивилизации стоит человек – культурно-исторический тип, который представляет социум и созданные им общественные связи, а также выступает создателем культуры в своей цивилизации. Вне социальной структуры и культуры человек не существует.

Первой и важнейшей для культурно-исторического типа формой взаимосвязей в рамках цивилизации являются взаимоотношения с природой, которая в эпоху Древнего мира безгранично властвовала над человеком. Человек должен был, с одной стороны, преобразовывать природную среду, получая продукты для своего существования, а с другой – оптимально приспособиться к ее объективно заданным условиям. Он был вынужден совершенствовать социальную модель общества, оптимизируя общественные структуры и их функции. Наконец, чтобы творческая деятельность была успешной, человеку необходимо было создавать механизмы и способы осмысления окружающего мира (природного и социального) в формах духовной культуры. Во всех сферах общественной жизни (природной, социальной, духовной) каждый культурно-исторический тип отвечал на «вызовы» времени в соответствии со своими представлениями об окружающем мире. При этом в своей творческой деятельности человек в соответствии с присущим ему мировоззрением стремился максимально гармонизировать свои взаимоотношения с каждой из этих трех сфер. Таким образом, практическая деятельность человека с целью гармонизации условий своего существования является движущим началом истории, а своеобразие цивилизации отражается в его картине мира.

В ходе развития цивилизации от ее зарождения к расцвету человек создал определенный комплекс материальных и духовных объектов и ценностей. Как сложная социокультурная система цивилизация включает в себя всю совокупность создаваемых человеком политических институтов и элементов хозяйственной жизни, а также многообразные связи (внутри и вне их) с духовной культурой (повседневной, бытовой, художественной и элитарной). В сложной внутренней структуре, специфике ее элементов и многообразии связей, отличающих каждую цивилизацию, нашли выражение и воплощение и присущие определенному этапу исторического развития объективные закономерности, и человеческая субъективность, проявляющаяся в образе жизни индивидов, в способе их общения с природой и себе подобными.

Все эти цивилизационные структуры впервые сложились на Древнем Востоке. Период существования древневосточных цивилизаций, возникших в различных регионах и с большой разницей во времени, продолжался более трех тысячелетий. Он начался в эпоху бронзового века, а закончился уже в железном веке. Первые цивилизации, сложившиеся на ограниченных территориях в плодородных речных долинах Нила, Тигра и Евфрата, возникли в конце IV тыс. до н. э. Отделенные друг от друга обширными пространствами, они получили название «первичных» или «локальных». Впоследствии, благодаря внутренним факторам социально-экономического развития и внешнему влиянию «первичных» цивилизаций, переход к цивилизационному развитию произошел и у других народов Древнего Востока, находившихся в менее благоприятных условиях. Цивилизации, активно усвоившие достижения передовых обществ, получили название «вторичных».

Столь же разновременным был и конец существования древневосточных обществ. На Ближнем Востоке и в Центральной Азии после завоеваний Александра Македонского древневосточные народы стали частью эллинистического мира. На остальных территориях древние восточные общества существовали до III–V вв. н. э.

Древневосточные цивилизации раскинулись на обширных территориях от Северной Африки на западе (Древний Египет и Карфаген) до побережья Восточной и Юго-Восточной Азии (Древний Китай) и от Кавказского хребта и Великой степи на севере до Эфиопии и побережья Индийского океана на юге. Общества Древнего Востока располагались в зоне субтропического климата в целом благоприятного для жизни человека. Здесь были бассейны рек с плодородными аллювиальными долинами и оазисы, окруженные безжизненными песками или труднопроходимыми горами, бескрайние степи, полупустыни и пустыни, пересекавшиеся караванными тропами, обширные плоскогорья и горные хребты с неприступными снежными вершинами, берега южных морей, изрезанные удобными для стоянки судов бухтами. Все это порождало многообразие путей развития древневосточных обществ.

Особую роль в исторических судьбах народов Древнего Востока сыграли великие реки: Нил, Евфрат, Тигр, Инд, Ганг, Хуанхэ и Янцзы. Плодородные почвы долин этих рек позволяли при налаживании системы искусственного орошения (ирригации) эффективно развивать хозяйство. В свою очередь, экономическое развитие, создавая возможности накопления и изъятия продуктов потребления, углубляло социальную дифференциацию, а необходимость централизованного коллективного труда для проведения ирригационных работ приводила к сосредоточению власти в руках «верхов» общества. Именно естественно-географическая среда и обусловила главным образом различия между древневосточными цивилизациями и пути их развития.

Древневосточные цивилизации характеризуются прежде всего возникновением и функционированием более сложной по сравнению с первобытной эпохой системой организации социальной структуры. На смену кровнородственной общине пришли новые социальные связи. Основными ячейками общества становятся семья и соседская община. Коллектив соседей представлял собой замкнутый мирок, все члены общины были тесно связаны правами и обязанностями по отношению друг к другу.

Хотя древневосточная община базировалась на коллективных формах жизни, в ней возникла имущественная и социальная дифференциация, равенства там не было. Внутри соседского коллектива произошло выделение знатных семей, возвысившихся над рядовыми общинниками. Их высокий статус и доминирующее положение в общине сложились еще в заключительный период существования первобытного строя. В свою очередь, среди простых общинников постепенно выделялись, с одной стороны, зажиточные крестьяне, а с другой – бедняки, искавшие приемлемые условия существования и социальную защиту у влиятельных и богатых семей. Все это привело к созданию сложной системы личностных форм связей и подчинения на Востоке, которые накладывали существенный отпечаток на социально-экономические отношения в ранних цивилизациях.

Неоднородность древневосточного общества проявилась в формировании различных сословий – больших групп людей, различающихся по своим правам и обязанностям и положению в обществе обычно закрепленных в законах и передающихся по наследству. В древнем обществе человека и его статус оценивали прежде всего по месту, которое он занимал в сложной сословной иерархии. На верху социальной лестницы стояла придворная и служилая знать. Отдельное сословие составляла, как правило, замкнутая и влиятельная каста жрецов. Ниже располагались свободные общинники. Далее шли многочисленные группы людей, находившихся в различной степени зависимости как от частных лиц, так и от государства. Самой бесправной группой были рабы, попадавшие в эту зависимость чаще всего либо через институт должничества, либо за преступления, или попав в плен.

Социальные связи в древневосточном обществе тесно переплетались с экономическими отношениями. Верхние слои использовали свои все возраставшие властные полномочия для отчуждения при помощи внеэкономического принуждения рабочего времени и продуктов труда других членов общества. Такое отчуждение называется эксплуатацией. Когда экономические отношения между основными группами общества выстраиваются на принципах эксплуатации, последняя становится классообразующим фактором, а само общество в науке может именоваться классовым. Под классами подразумевают большие группы людей, различающиеся по своему месту в системе прежде всего материального воспроизводства. Господствующий класс организует систему производства и эксплуатации, а классы непосредственных производителей осуществляют трудовой процесс. Классовый статус человека определяется и по способу, которым он добывает себе основные материальные средства к жизни.

Однако надо отметить, что в доиндустриальных обществах, где межличностные связи были доминирующими, а политика господствовала над экономикой, классов в чистом виде не существовало. Да и само древнее общество их не выделяло, и никто себя по классовому признаку в реальной жизни не идентифицировал.

Исследователи, как правило, выделяют в древневосточном обществе следующие классы: господствующий, организующий производство и эксплуатацию; свободные мелкие производители, связанные с общинно-частным сектором; класс мелких зависимых производителей; рабы и подневольные работники рабского типа. Но следует отметить, что классовая принадлежность в древности никогда не была консолидирующим моментом, и не следует преувеличивать уровень социального противостояния между «верхами» и «низшими классами».

Сложным был и процесс образования на Древнем Востоке такого важнейшего экономического феномена, как частная собственность, которую трудно проследить (особенно на начальных этапах существования древневосточных цивилизаций). Основные социальные конфликты чаще всего происходили среди различных групп правящих «верхов» общества.

Эпоха бронзового века наложила свой отпечаток на социально-экономические и социально-политические отношения на Древнем Востоке. У человека был весьма небольшой набор орудий труда и инструментов, значительную их часть составляли каменные и деревянные орудия, которые люди научились делать еще в первобытную эпоху. Отдельные семьи не могли самостоятельно выжить и справиться со всеми возникавшими трудностями. Обществу необходимы были действенные механизмы регулирования повседневной деятельности людей и создания гарантий его существования. Это достигалось как установлением и поддержанием внутреннего мира, так и организацией защиты от вторжений извне.

В результате сложился своеобразный политический строй: политическая организация древневосточных обществ первоначально имела два основных уровня власти. Первый был связан с общиной и общинным самоуправлением. Каждая община имела самоуправление, которое организовывало и контролировало повседневную жизнь своих членов, а также регулировало свои отношения с другими общинами и государством. На втором высшем уровне политической организации древневосточных обществ стояло государство, т. е. верховная власть и аппарат управления. Первые государства на Востоке возникли в рамках территориального объединения нескольких общин. Они получили название «номовые государства» (от гр. ном – область). Поскольку центром нома был город, то номовые государства в науке еще именуют городами-государствами.

Потребность в государстве как регулирующей социально-политической организации, стоящей над обществом, особенно возросла в речных долинах, где одна семья не могла справиться со стихией великих рек. Занятие ирригационным земледелием требовало коллективных усилий и организации работ на территориях проживания многочисленных общин. Поэтому обширные государства в долинах великих рек сложились в особой форме, получившей название «древневосточная деспотия». Древневосточная деспотия, как правило, предстает абсолютной монархией, где вся высшая власть находится в руках царя, обычно обожествлявшегося или считавшегося главной фигурой культа, ответчиком перед богами за всех своих подданных.

Такая система власти выросла прежде всего из специфики древневосточного государства, заключавшейся в осуществлении прямого хозяйственного руководства в пределах обширного сектора экономики, в том числе путем создания системы искусственного орошения. Деспотическое государство сохраняло за собой право верховной собственности на землю, которое практически не отделялось от государственного суверенитета. Правитель был хозяином и распорядителем всего, что находилось в его власти (земля, налоги, трудовые ресурсы, повинности и т. д.). Развитых форм частной собственности (по крайней мере на первых порах) не существовало. Имущественные права частных лиц законодательно не регулировались, и в любой момент правитель мог отобрать земельные владения подданных.

Социальной основой древневосточного деспотизма являлись низовые корпорации – сельские общины, касты и другие коллективы, как правило, религиозно-производственного характера. Условия существования этих объединений всецело зависели от государства, которое выступало столь же грозной силой, что и природная стихия. Замкнутый мирок этих производственных коллективов, ограниченный кругозор их членов были благодатной средой для мифологизации и обожествления государственных структур и верховного правителя.

Сила власти монарха в древневосточном обществе и активное вмешательство государственной власти в хозяйственную жизнь страны базировались на разветвленном бюрократическом аппарате. Опираясь на многочисленных чиновников, верховный правитель выполнял главную функцию – организации общественных работ для создания и поддержания развитой системы ирригации, которая была условием и гарантией существования и развития древневосточного общества.

Кроме того, как верховный собственник земли, государство создавало крупные царские и храмовые хозяйства, где трудились различные категории подневольных и зависимых работников. В эпоху бронзового века индивидуальным трудом было невозможно создать и накопить сколько-нибудь значительный прибавочный продукт, поэтому развитие производительных сил и создание общественного богатства шло в рамках крупных хозяйств, только так дворец и храм были в состоянии организовать производственный процесс на принципах кооперации и специализации организованных в трудовые отряды работников, что обеспечивало более высокую по сравнению с деятельностью индивида производительность труда и экономический прогресс.

Усложнившиеся социально-экономические связи и отношения способствовали проникновению государственных структур и чиновничьего аппарата во все сферы жизни и деятельности общества. Человек попадал в зависимое от государства положение, при котором формы хозяйственной, религиозной и политической жизни и даже отношение к другим людям определялись не им самим, а стоящей над ним властью. Однако, несмотря на абсолютное доминирование государства над обществом, древневосточную деспотию не следует представлять как систему необузданного проявления всевластия верховного правителя, который не считается ни с чем, кроме своих желаний. Деспотия базировалась на строгом и обязательном для всех всеобщем законе, который представлял собой совокупность социально-этических и религиозно-правовых норм, провозглашавших изначальной ценностью абсолютную власть деспота.

Эти нормы и жесткая система организации жизни общества и контроля над ним оптимально соответствовали древневосточному типу человека и всецело поддерживались подданными. Древневосточная деспотия выступала стабильной и гарантированной моделью существования общества. В социально-психологическом плане она была приемлемой и привычной для населения, которое не мыслило себя без этого «извечного и справедливого порядка вещей». Наоборот, гибель структур деспотического государства влекла за собой развал ирригационной системы земледелия, всей экономической модели хозяйствования, неурожаи, голод.

Кроме того, в силу специфики начального периода цивилизационного развития Древнего Востока, когда еще не было четкого разграничения различных сфер жизни, государство возглавило и экономическую, и социально-культурную, и религиозную, и идеологическую сферы жизни древневосточного общества. Помимо деспотии, на Древнем Востоке существовали и другие формы политической власти – ограниченные монархии и олигархические (аристократические) республики.

Многообразие природных условий и неоднородность общества породили еще одну важную особенность Древнего Востока – многоукладность. В речных долинах с поливным земледелием были иные формы хозяйствования, нежели в зонах богарного земледелия, в степях, предгорьях, оазисах, приморских городах. Очень важную роль играла структура и размеры основной производственной ячейки (царское или храмовое хозяйство, поместье вельможи, хозяйство свободного общинника или различных типов подневольных работников).

При всем разнообразии и изменчивости культур Древнего Востока большинство из них имеет ряд общих черт, складывающихся в особую систему – так называемое мировоззрение архаики[1], а носителем этого мировоззрения выступает архаический культурно-исторический тип человека. Основные элементы этого мировоззрения – представления о духах и богах, способах общения с ними, магии, о существовании у человека души, переживающей тело, о загробном мире и т. д., изложенные в мифах, – казалось бы, хорошо известны науке. Тем не менее сами его основы толкуются специалистами по-разному. Разногласия между исследователями существуют прежде всего по вопросу о том, каково было соотношение коллективного (в том числе государственного) и личностного начал в менталитете архаики, иррационального и рационального, а также по вопросу о соотношении дорационального (т. е. религиозной веры и утверждений, основанных на кажущихся очевидными спонтанных ассоциациях) и рационального (т. е. логического анализа и осмысления объективного опыта) в архаическом мышлении.

На одном полюсе здесь оказываются концепции, согласно которым феномен личности во времена архаики еще не сложился, причем его появлению во многом препятствовала деспотическая государственность, рассматривавшаяся как самодовлеющая высшая ценность (именно такой смысл ученые XIX и XX вв. вкладывали в само понятие «восточная деспотия»), а представления о богах были основаны на иррациональной вере и благоговейном преклонении перед могуществом «сверхъестественных сил». Предполагается, что и само личное сознание толком еще не выделилось тогда из коллективного, так что люди преклонялись перед богами, обществом и властью как самодовлеющими началами, имеющими априорный, безусловный приоритет перед людьми как личностями, их жизнью и потребностями. На основе именно таких концепций до сих пор строятся расхожие представления о нравах и мировоззрениях Древнего Востока.

На другом полюсе стоят концепции, согласно которым личностное начало и рационализм мышления в эпоху архаики были, как это ни парадоксально звучит на первый взгляд, примерно такими же, как в современном мире, и лишь несравнимая с современностью скудость достоверных знаний о мире, а также специфические условия экономической жизни приводили к тому, что при примерно той же системе ценностей и тех же основах мышления, что и у нас, картина мира и социальные установления архаической древности в конечном итоге разительно отличались от современных. Авторы настоящего учебника в основном придерживаются именно этого взгляда. С нашей точки зрения, ошибочными или упрощенными являются распространенные утверждения о самодовлеющем восточном деспотизме; о том, что мышление древнего человека носило принципиально иной характер, чем у современного; о том, что государственность и богопочитание Древнего Востока подавляли человека и сама личность еще не выделилась из коллектива и не осознала свою автономию и свободу воли. Представляется, что при выработке всех этих утверждений некоторые внешние отличия древневосточного менталитета от привычных нам норм и навыков современности принимаются за отличия сущностные. Сохраняющийся в науке принципиальный разброс мнений по этому поводу, а также сложность самих обсуждаемых феноменов заставляют нас осветить их более подробно.

Согласно распространенным сегодня теориям о магико-мифологической картине мира и ее основах, свои суждения о внешнем мире человек первобытности и древности получал не совсем так, как человек современный, пользуясь при этом так называемым мифологическим («магическим») мышлением, а не мышлением современного типа, присущим Новому и Новейшему времени (последнее обычно именуется логико-эмпирическим, или «научным»). У истоков этих теорий стоят прежде всего Л. Леви-Брюль и К. Леви-Строс (во многих других вопросах несогласные друг с другом). Л. Леви-Брюль противопоставляет мышление архаики современному как «дологическое» (эмоционально-ассоциативное) – «логическому», а К. Леви-Строс рассматривает их как два разных типа логического мышления.

Однако по существу реконструкция архаического мышления Леви-Стросом в основном совпадает с реконструкцией его Леви-Брюлем, и расхождения между ними касаются главным образом понимания самой категории логического. Оба исходят из того, что мы, современные люди, проверяем наши ощущения логическим анализом и опытом, а человек архаики априори доверялся эмоционально-ассоциативному импульсу, напрямую переводя его в итоговое суждение без всякой поверки разумом. К примеру, вредоносная магия объясняется так: раз изображение врага, как ему и положено, напоминает человеку самого врага (т. е. ассоциируется с ним), то человек автоматически ощущает их как нечто тождественное, автоматически, без всяких колебаний, осмысления и анализа доверяется этому ощущению и потому априори принимает за самоочевидность, что изображение врага органически связано с самим врагом, что это, по сути, две части одного физического объекта (как бы «разорванного» в пространстве). Но тогда манипуляция с изображением врага может нанести непосредственный ущерб самому врагу (ведь это части одного объекта, и удар по одной из них должен в принципе отозваться на другой!); разработкой таких манипуляций и занимается вредоносная магия. При этом в рамках рассматриваемой концепции считается, что все изложенное для описываемого человека было не умозаключением (которое он мог бы мысленно взвешивать, обдумывать и проверять), а самоочевидностью, в которой просто не могло возникать сомнений, точно так же, как, например, для нас самих реальность мира является плодом самоочевидности, а не умозаключений. Таким образом, человеку архаики приписывается априорная вера в то, что если некие объекты или начала оказываются взаимосвязаны в нашем эмоционально-ассоциативном восприятии (как изображение врага и сам враг), то это автоматически означает их прямую физическую взаимосвязь в реальном мире; на такой основе человек архаики и строил якобы свои суждения о мире[2].

Согласно этой же концепции, у архаического человека групповое самосознание доминировало над индивидуальным, которое делало лишь первые шаги. Наличие общины, к которой человек на Древнем Востоке был накрепко привязан и которая гарантировала своему члену стабильное и устойчивое существование, ставило коллектив над индивидом и его следствием было растворение личности в групповых структурах социума. Эта объективная потребность в коллективных формах труда и жизни на принципах взаимопомощи приводила к подчинению частных интересов коллективным, общинным. Интересы социальной группы выступали для архаического человека более значимой ценностью, чем личностное начало. Однако личные цели и желания при этом не исчезали, а сохраняли свое значение и играли заметную роль в формировании ценностных ориентиров. Мировоззрения Древнего Востока представляли собой синтез личных и общественных ценностей.

Другой важной отличительной особенностью древневосточного человека, согласно излагаемой концепции, было наличие мифологического мышления, которое характеризуется дорациональным восприятием действительности. Мифологическое мышление – это мышление на чувственном уровне, которое привело к созданию мифов, объясняющих происхождение космоса и его проявления, а также появление самого человека и его место в мире.

Однако обобщить отдельные мифологические сюжеты до единой непротиворечивой картины мира архаическому человеку было довольно сложно. Особенности его мышления были связаны с трудностями выражения абстрактных понятий. Обобщенные заключения в мифологическом повествовании создавались через чувственно-наглядные сопоставления. Это вело к попытке выразить более сложные явления посредством метафоры. В мифологическом повествовании повседневные бытовые предметы и явления рассматриваются как проявления, знаки или объекты приложения сакральных, «сверхъестественных» сил. Это, в свою очередь, обусловливало одну отличительную черту духовной культуры архаического человека: в его сознании не было четкой границы между материальным и духовным, вещественным и эмоционально-чувственным. Вокруг него реально существовал не только мир людей и предметов, который он видел сиюминутно, но и все то, что волновало и воспринималось через эмоции и ощущения: воспоминания, сны, видения. В мышлении человека ранних обществ не было грани между объективным и субъективным, материальным и чувственным.

Мифологическое мышление, которое через миф и обряд вело человека к истокам мироздания, порождало циклическое восприятие времени. В такой культуре движение вперед означало возвращение в далекое прошлое – к системе ценностей предков. Восприятие прошлого как идеального образца, которому необходимо подражать и к которому стремились вернуться, формировало традиционную культуру Востока. Это была культура, ориентированная на уже созданные и апробированные на протяжении жизни многих поколений и поэтому не подлежащие изменениям духовные ценности. В этой ситуации мифологическое сознание формировало у древнего человека целый мир абсолютных истин. Миф и выраженные в нем завещанные далекими предками ценности давали человеку единственные и окончательные ответы на все кардинальные вопросы бытия. Благодаря мифологическому мышлению духовное пространство общественного сознания оказывалось единым и нерасчлененным.

Ключевым при описании подобного мышления становится слово «вера» (подразумевается безосновательная и не нуждающаяся в обоснованиях вера, когда непосредственное ощущение автоматически переводится в суждение, рассматривающееся как безусловно истинное, без анализа, сомнений и допущения возможной ошибки). При этом никто не отрицает, что в сфере прикладных повседневных навыков (например, при производстве орудий труда) люди архаики сплошь и рядом оперировали обычным рациональным мышлением, логически интерпретируя опыт. Однако их базовые суждения о мире – о космосе, душах, богах и обрядах, как обычно считают, вырабатывались путем мифологического мышления, т. е. опирались на акты безусловной иррациональной веры и не подлежали сомнению (в противоположность суждениям «научного» мышления, которые опираются на очевидный опыт и доказательства и считаются лишь относительно истинными: всегда допускается, что в них содержится доля погрешности или ошибки, даже если такая возможность не принималась во внимание на практике).

Такова в общих чертах концепция мифологического мышления. Однако, несмотря на распространенность подобных взглядов, с ними трудно согласиться уже по той причине, что человек древности вынужденно наделяется двумя плохо совместимыми типами мышления, при этом не объясняется, почему в одних сферах своей жизни он руководствовался одним из них, а в других – по существу противоположным. Кроме того, общеизвестно, что древности в течение тысячелетий было принципиально чуждо само понятие о догмах (абсолютных истинах) и понятие о вере как пути безусловного их принятия. «Много дней пройдет, и любое пророчество потеряет силу», – говорит древнееврейская языческая пословица, прямо выражая тот принцип, что ни одно суждение не может быть признанным свободным от ошибки, т. е. что абсолютно истинных суждений, принимаемых путем тотальной веры, быть не может[3]. Именно поэтому так называемые религиозные концепции древности характеризуются крайней текучестью, гибкостью и изменчивостью – никаких догм, ограничивающих и фиксирующих их развитие, не существует. Различные, противоречащие друг другу религиозно-мифологические концепции сосуществовали в пределах одной и той же древней культуры, пользуясь принципиальной взаимной терпимостью: на своей абсолютной правоте не настаивала ни одна из них, и ни одна не объявлялась ересью или ложной верой ни адептами других концепций, ни государством. Иными словами, сторонники всех этих концепций относились друг к другу точно так же, как в современном мире приверженцы конкурирующих друг с другом естественнонаучных теорий, а не так, как приверженцы различных религий.

В действительности при объяснении взглядов и представлений людей древности нет необходимости прибегать к теории о некоем особом типе мышления. Достаточно вспомнить, что и для нас основным критерием объективности и репрезентативности опыта является его независимость от усилий нашего воображения. Древние тоже вполне логичным и рациональным образом расценивали свои яркие эмоционально-ассоциативные впечатления как объективный опыт по главному критерию такового – независимости соответствующих впечатлений от сознательной воли воспринимающего субъекта. Человек древности создавал свою картину мира на интерпретации такого «опыта», причем изучал его точно таким же аналитически-сопоставительным, логико-эмпирическим путем, как современный физик – показания своих приборов. Основным отличием духовного мира древности от современного является то, что носители архаических культур воспринимали сильные эмоциональные импульсы, видения и интуитивные ассоциации (переживаемые, например, при исполнении магических обрядов) как некие «показания приборов», по которым можно с полным правом судить об окружающем мире.

Коренное отличие картины мира, разрабатываемой древним сознанием, от нашей состоит в том, что границы «объективного» опыта люди архаики проводили совсем не так, как мы. Сегодня эти границы кажутся самоочевидными; все ощущения принято делить на три группы: 1) так называемые объективные (проверяемые различными органами чувств, не зависящие от усилия нашей воли и подтверждаемые показаниями других носителей и фиксаторов ощущений, будь то люди или приборы); 2) «подсознательно-субъективные» (доступные только нам и неулавливаемые вовне, однако появляющиеся независимо от нашей воли, как бы сами по себе – например, сны); 3) «сознательно-субъективные» (субъективные и при этом измышленные нами сознательно – например, образ, который мы вспомнили, вообразили или представили себе, ощущая затраченное на это усилие разума и воли). При этом к «объективному» опыту сейчас относят исключительно первую категорию ощущений. Но человек первобытности и древности не подозревал о существовании субъективно-подсознательного мира и тем самым был вынужден относить к «объективному» опыту и первую, и вторую из только что названных категорий. Таким образом, люди архаики последовательно рассматривали свой подсознательный субъективный опыт как опыт объективный, эмпирический.

Итак, в качестве прямого источника достоверной информации о мире древние использовали любые образы и ощущения, независимые от их разума и воли, т. е. все образы и ощущения, не «придуманные», не вызванные к жизни осознаваемым усилием воображения, а приходящие к наблюдателю как бы сами по себе, помимо сознательных усилий его разума.

Древний жрец, спонтанно испытывая сильнейшее эмоциональное потрясение при обряде вступления в контакт с божеством, считал само это потрясение верным знаком того, что он в самом деле вступил в контакт с божеством – иначе откуда явилось это потрясение (ведь он не вызывал его специально?). Если человек исполнял магический ритуал или обряд, в котором он поражал далекого врага или воплощал некоего бога, то в процессе этого обряда он мог на какое-то время устойчиво и ярко ощутить себя действительным победителем врага или воплощением бога, причем подобное ощущение приходило к нему «само», без усилий воображения. Это расценивалось им как надежное свидетельство того, что он действительно нанес в тот момент удар врагу или сливался с соответствующим богом – иначе как к нему пришло подобное ощущение, коль скоро он не вызывал его усилием собственной воли? На этом эффекте основаны все магические ритуалы: ведь их суть – имитируя какое-то действие, вызвать «сквозь время и пространство» его осуществление, а условием этого является переживание тем, кто совершает обряд, имитации как реального действия. Не случайно магическое действо стараются осуществлять в состоянии наивысшего эмоционального подъема или транса, т. е. отключая или ослабляя собственную волю и сознание: это помогает человеку бесконтрольно и полно пережить имитацию как реальность – и тем самым, по мнению древнего человека, действительно сделать ее реальностью.

Основные концепции так называемых религий архаики – магия, богообщение, представление о загробном мире – были созданы, по-видимому, именно таким путем. Например, яркое и четкое сновидение должно было рассматриваться как достоверное доказательство того, что увиденное во сне происходило с личностью спящего на самом деле (иначе откуда бы могло взяться само сновидение), но поскольку с его физически наблюдаемым телом, как легко было установить, ничего подобного в это время не происходило (оно спало), оставалось заключить, что носителем личности человека является особый компонент, способный незримо отделяться от его физического тела и странствовать по неким «измерениям» (наблюдаемым во сне, но недоступным для наблюдения третьих лиц), пока тело неподвижно и находится в состоянии сна (что как раз доступно наблюдению третьих лиц, но не спящего, т. е. разворачивается в ином «измерении», отличном от тех, по которым он странствует во сне!). Этот особый компонент и является тем, что с древнейших времен описывалось как отличная от тела «душа». Именно таким мог быть вполне «научный» – в точном смысле слова! – алгоритм «открытия» обособленного существования души и тела.

Естественно, созданная таким образом картина мира древнего человека по рисунку и деталям совершенно отлична от нашей, но носит такой же «стихийно-материалистический» и относительный характер и создавалась тем же рациональным способом и с теми же прикладными практическими целями, что и современная. Основные концепции древности остается признать явлениями той же природы, что и концепции современного «естественнонаучного/рационального» сознания[4]. Называть их, как это обычно делается, «верованиями» и описывать эти системы как «религии» можно только по традиции, сознавая всю условность подобного словоупотребления.

Своеобразие древневосточных культур обусловлено также местом человеческой личности в культуре архаики. Неожиданным для многих свойством древневосточного менталитета было то, что он при всей роли коллектива в общественной жизни с самого начала оказывается сугубо личностным. Нередко считают, что личное сознание (в том числе этическое) стало выделяться из коллективного лишь в так называемое осевое время (сер. I тыс. до н. э. и далее). Согласиться с этим трудно. Достаточно вспомнить о том, какую экстраординарную роль для человека древности играло его имя – главный оплот личной идентификации вообще. В текстах самых разных эпох восточной древности – от «Эпоса о Гильгамеше», «Диалога господина и раба» и шумеро-аккадских пословиц в Вавилонии до важнейшего брахманского трактата «Законы Ману» в Индии и даже сочинений раннего конфуцианца Сюнь-цзы в Китае – человеческий мир рисуется в первую очередь как мир отдельных людей, делающих индивидуальный выбор (и по отношению к социуму, и по отношению к богам, и по отношению к другим личностям). Согласно представлениям, выраженным в этих текстах, люди стремятся к удовлетворению своих фундаментальных потребностей и именно в силу этого (учитывая исходную структуру этих потребностей) формируют общество, смысл и высочайший авторитет которого измеряется именно тем, что оно является важнейшим и незаменимым средством обеспечения и защиты этих потребностей. Подчинение социальной норме изображается в этих текстах делом осознанного, ответственного и трудного личного выбора (во многом подневольного!), а отнюдь не реализацией какого-то «естественного» или априорно обязательного растворения личности в коллективе. Характерно, что выбор людей в этих текстах мотивируется только их потребностями, включая, конечно, эмпатические и коллективистские потребности, осмыслявшиеся, однако, именно как личные, свойственные человеку по природе. К их числу относились потребности в позитивных контактах с окружающими, в осознании причастности к своему обществу и в чувстве собственного достоинства и самоуважения, социальном по своей природе, так как оно порождается только определенным, осуществляемым по неким этическим правилам взаимодействием с обществом и его членами.

Как видно из письменных источников, общество на Древнем Востоке хотя и имеет высший авторитет по отношению к любой личности, обосновывает его только тем, что обеспечивает фундаментальные потребности своих членов. Целью человеческого общежития считается не совершенствование или преображение людей, а их оптимальное выживание. Общество предпочитает так сказать «не лезть в душу» своих членов, интересуясь обычно лишь практически значимыми аспектами их поведения по отношению к окружающим. Поэтому поощряемая государством идеология играет важную интегрирующую роль, но не насаждается и не навязывается как требующая обязательного согласия индивида.

Разумеется, власть общества над личностью в древности была, как правило, на порядок большей, чем в современном мире, а на Востоке – существенно большей, чем в классической Античности; отсутствовала также и концепция особых «прав личности», противопоставляемых «интересам общества» и тем более приоритетных перед ними. (На древнем Ближнем Востоке общество представляло собой системную совокупность отдельных людей с разными статусами, и соответственно признавались только права отдельных лиц, частично различающиеся в зависимости от их статуса.) Гораздо более высокая, чем сегодня, степень принуждения и несвободы была нужна обществу древности, жившему в неизмеримо более тяжелых условиях, чем мы, и люди древних обществ это понимали. Поэтому, восставая против чрезмерно несправедливой или алчной властной верхушки, они практически никогда не стремились уничтожить саму иерархически-сословную систему власти.

Если говорить не о той или иной степени внешней (политической) свободы, но о санкционированной самим обществом духовной свободе личностной самоидентификации, индивидуальных суждений и оценок, привязанных к личным ценностям (а именно это образует личность в точном смысле слова), то таковая, бесспорно, на Древнем Востоке существовала. Все надиндивидуальные ценности рассматривались как вторичные по отношению к потребностям самих людей – авторитет государства или культа устанавливался исключительно через привязку к личным ценностям: общество и власть открыто заявляли, что смысл их существования – обеспечение оптимального выживания членов данного общества, и авторитет царской власти мотивировался именно тем, насколько она необходима для решения этой задачи. Достаточно сказать, что, по египетской формулировке, царь существует, «чтобы поддержать спину слабого». Законы Хаммурапи провозглашают, что цель царского правления – «ублажения плоти людей», «Законы Ману» объявляют высшим благом человека «следование своей воле», а величайшим злом – подневолие как таковое (социальное принуждение тем самым рассматривается как наименьшее зло и единственное средство обеспечения людям наибольшего «блага» в приведенном понимании).

Первые примеры концепций, считающих самоподчинение и жертвенное служение человека некоему надличностному началу (полисному коллективу или богу, ради которых следует максимально подавлять свою «самость» и «своеволие») самодовлеющей ценностью, идеалом и высшим смыслом жизни личности (а не печальной, в общем-то, хотя и придающей людям славу, необходимостью) – это полисная этика греческой классики и иудаизм, знаменитые «Афины и Иерусалим», упоминавшиеся множеством мыслителей как исток позднейших евразийских цивилизаций, исповедующих мировые догматические религии.

Языческие религии древнего Ближнего Востока в некотором отношении более соответствуют не религии в средневековом и современном понимании, а современной прикладной науке. Таковы они и по своему назначению (обеспечение физических благ для общества и его членов), и по своей организации (особое профессиональное учреждение – храм), и по способу существования (множественность и изменчивость сосуществующих концепций; адогматизм, релятивизм, т. е. признание того, что общепринятые представления могут быть в чем-то ошибочны, и, следовательно, их допустимо корректировать; мирное сосуществование различных культов). Они не знают понятия «откровение», прагматичны и чужды всякому принципиальному иррационализму. «Do ut des» – латинская формула обращения к богам при жертвоприношении (дословно: «Даю тебе, чтобы ты в ответ дал мне») выражает магистральный принцип общения с богами в древности. В контакт с ними вступали никоим образом не ради самого по себе богообщения, благоговейного преклонения перед высшим, приближения к нему, этического очищения, совершенствования и т. п., а ради получения самых обычных и насущных житейских благ. Конечно, бог вызывал к себе и живое, бескорыстное человеческое отношение, но не в большей степени, чем другие живые существа.

Не было абсолютизации богов: они не всемогущи, не всезнающи и не всеблаги. В служении им люди видели не высший долг, а лишь средство обеспечения своих потребностей (правда, учитывая могущество богов, это являлось жизненной необходимостью). Этика существовала независимо от богов. Конечно, боги почти всегда следят за тем, чтобы люди соблюдали определенную норму, в том числе многие нормы человеческой этики; однако в глазах людей нравственный авторитет данной нормы не возрастал просто потому, что она вменялась богом (хотя это, конечно, повышало ее силовой авторитет). Достаточно вспомнить, как в Египте в общегосударственном порядке разрабатывались и распространялись заклинания, которыми люди могли бы обмануть богов на загробном суде, чтобы обеспечить себе посмертное благоденствие. Боги не являлись ни источником, ни даже примером этики для людей и не стояли выше человеческой этической оценки; они не обладали ни безусловным, ни даже более высоким, чем люди, этическим авторитетом, и только их могуществом и претензиями обусловливался контроль над соблюдением людьми различных норм.

Этика в древности не рассматривалась как внешний нравственный императив, самому человеку «по природе» чуждый и вмененный ему извне авторитетом абсолютного божества – носителя и источника нравственности – ради его собственных высших целей, лежащих вне земных интересов и потребностей самого человека. С точки зрения древних, системы ценностей и моральные нормы вырабатывают для себя сами люди (как и боги) по своей воле и в своих интересах как средство оптимального обеспечения природных потребностей. Поскольку удовлетворять эти потребности можно было только в коллективе, правила коллективного общежития стали необходимыми и этически ценными. Боги могли следить за исполнением этих правил, но поступали в этом случае так же, как и любой другой начальник (от отца семейства до старосты или царя), не делаясь от этого ни источником, ни высшим воплощением этики.

Рассматриваемая этика рациональна, антропоцентрична и воспринималась как необходимое людям соглашение. Определение доброго и злого привязывалось исключительно к удовольствиям (жизни) и страданиям (смерти) людей. Первичным добром оказывался, таким образом, момент удовольствия, а первичным злом – момент страдания каждой отдельной личности; все более сложные и приоритетные в конечном счете этические оценки являются результатом перерасчетов этих первичных «добр» и «зол» между членами общества, предпринятых по обычным правилам человеческого общежития. В Древней Индии эту мысль даже выражали прямо: «Все, делающееся поневоле, – зло, все, делающееся по своему желанию – благо. Это кратчайшее [первичное] определение добра и зла» («Законы Ману»); под этим высказыванием подписались бы и на Ближнем Востоке. Независимо от этого существовало понятие ритуального греха (т. е. вины за нарушение воли богов, которую те определяли по своему усмотрению), но оно не носило этического характера.

Боги древнего Ближнего Востока неабсолютны (т. е. конечны, уязвимы и не менее «материальны», чем любой другой объект), неотделимы от мира и, наряду с людьми, подчиняются космической несвободе (хотя и в неизмеримо меньшей степени). Иными словами, ближневосточные культуры, в сущности говоря, не знают ничего «сверхъестественного». Не могло возникнуть и противопоставления «сакрального» и «профанного», «святого» и «грешного» в привычном для нас смысле, заданном мировыми религиями, т. е. как начал, соотнесенных с принципиально противоположными уровнями бытия. Можно говорить лишь о большей или меньшей ритуальной чистоте того или иного объекта и о большей или меньшей связи того или иного явления с наиболее могущественными существами – богами. Когда речь идет о высокой степени этих показателей, соответствующие явления и объекты, разумеется, рассматривались как из ряда вон выходящие и окруженные особо мощной защитой и запретами; такая окруженность и обозначалась терминами, которые современный переводчик вынужден переводить как «священный, святой». Заметим, что никакого этического смысла этим понятиям языческая древность не придает – они носят чисто «технический» характер; ритуально чистый, «сакральный» правитель или бог не делается от этого этически лучше, он всего лишь более защищен и менее уязвим.

Принципиально новые явления во всех этих областях возникли лишь во 2-й половине I тыс. до н. э., когда появились первые концепции, считавшие тотальное самоподчинение и жертвенное служение абсолютному внешнему началу – Богу – безусловным и первейшим долгом человека, возводившие авторитет этической нормы исключительно к тому, что ее вменил Бог; отождествлявшие Бога с абсолютным Благом, претендовавшие на подчинение всех сфер жизни общества и требовавшие последовательно теоцентрической мировоззренческой ориентации. Богообщение, ранее являвшееся делом государства и профессиональных жрецов, теперь вменялось в долг каждой отдельной личности.

Особая роль государства и территориальной общины в цивилизациях Древнего мира обусловила своеобразие путей их исторического развития. В целом в древности сложились три пути развития общества. Один из них наиболее полно реализовался в Месопотамии. Непредсказуемый ритм разлива Евфрата и Тигра, недостаток полезных ископаемых не позволяли центральной власти быстро и действенно защитить каждую общину от возможных катаклизмов и создать оптимальные условия для существования. А наличие многочисленных рукавов и протоков рек давало возможность создавать локальные ирригационные системы. Поэтому в Месопотамии возрастала роль общины в обеспечении условий своего существования и в активной борьбе с неожиданными и разрушительными наводнениями, в строительстве защитных дамб и каналов. Роль общины и общинно-частного сектора в социально-политической и социально-экономической сфере жизни Междуречья была так велика, что объединение небольших номовых государств в одно целое здесь произошло значительно позже, нежели в других регионах Древнего Востока. А когда в Месопотамии сложилось единое государство, то общины и общинный сектор продолжали сохранять свое значение и активно сосуществовать с государством и государственным сектором экономики.

По другому пути развития древневосточных обществ пошел Египет. Разливы Нила происходили в одно и то же время, что позволяло центральной власти предусмотрительно принимать необходимые защитные меры. Отсутствие у общин, цепочкой расположившихся вдоль Нила, возможности создать независимую ирригационную систему способствовало быстрому формированию единого государства в его долине. Это привело к абсолютному доминированию государства в жизни египтян, а в итоге – к растворению общинных институтов в государственных структурах и ведущей роли крупных царских и храмовых хозяйств в экономике.

Третий путь развития избрала античная цивилизация – в Древней Греции и Древнем Риме государственные структуры власти были поглощены общиной, а в экономике преобладал частный сектор.

На обширных пространствах Древнего Востока существовали многочисленные этнические группы, представлявшие практически все языковые семьи, которые распадались на различные ветви. Прежде всего следует назвать афразийскую (прежнее название – семито-хамитская) языковую семью, включавшую обширную хамитскую ветвь с многочисленными подгруппами: египетской, берберо-ливийской, кушитской и др. К семитским этносам относились восточные семиты (аккадцы – вавилоняне и ассирийцы), эблаиты, сутии-амореи и их ветви – древнееврейские племена, ханаанеи, арамеи, арабы и др. Семитоязычные племена, расселяясь из своей аравийской прародины, заняли территорию Плодородного Полумесяца (Восточное Средиземноморье и Месопотамия) и часть Северной Африки, а арамейский (сирийский) язык стал в I тыс. до н. э. настоящим койне (гр. koinе, от койнос – общий, общенародный язык), для всего Ближнего и Среднего Востока.

Племена и народы индоевропейской языковой семьи в древневосточной истории представлены анатолийской (хетто-лувийской), фрако-фригийской и индоиранской ветвями. Они в разное время расселились в Малой Азии, Иране и Индии. На языках анатолийской ветви говорили хеттские племена, лувийцы и их потомки – лидийцы, ликийцы и др. К индоиранской группе относились индоарии (в том числе основатели государства Митанни в Передней Азии), западные иранцы, также называвшие себя ариями (персы, мидяне и так называемые авестийские арии и их потомки – ранние бактрийцы, ранние согдийцы и др.), а также кочевые восточные иранцы (киммерийцы, скифы-сак, массагеты, дахи-парфяне и др.). В общность фрако-фригийцев входили, в частности, фригийцы и армяне.

Особняком стояла северокавказская языковая семья, народы которой занимали когда-то все Армянское нагорье и сопредельные территории. К ней относились хатты, обитавшие на западе (родственны современным абхазам), хуррито-урарты (родственны современным вайнахам) – в центре и кутии (родственны современным дагестанцам) – на востоке. Ареал этой группы понемногу сузился до района Кавказского хребта, а прочие районы ее обитания оказались индоевропеизованы.

Население древнейшего Ирана и северо-запада Индии причисляется к дравидской языковой семье (собственно дравиды – носители индской цивилизации, эламиты, возможно, луллубеи и касситы – каспии). Впоследствии дравиды отступили на юг Индии, ассимилировав местных автохтонов – австралоидов. Наконец, Восточная и Юго-Восточная Азия была с древнейших времен заселена народами сино-тибетской, австронезийской и австроазиатской языковых групп. Вместе с тем многое в древнейшей этнической истории Востока до сих пор не ясно. Так, остались неизвестными родственные связи народов, заселявших Плодородный Полумесяц в эпохи неолита – энеолита (субариев, шумеров и др.).

В истории Древнего Востока можно выделить три большие эпохи, различающиеся по социальному и экономическому облику:

1) эпоха формирования и доминирования крупных централизованных хозяйств (кон. IV–III тыс. до н. э.);

2) эпоха доминирования мелких хозяйств, подвергающихся государственной эксплуатации (II–I тыс. до н. э.);

3) эпоха роста товарно-денежных отношений и крупной частной собственности (I тыс. до н. э. – сер. I тыс. н. э.).

В конце IV–III тыс. до н. э. существовали три первичные цивилизации, возникшие в долинах великих рек, – египетская, шумеро-аккадская (с возникшей в тесной связи с ней, но глубоко чуждой ей эламской) и древнеиндская. Основные достижения этих обществ во многом предопределили дальнейший ход древневосточной истории. Во всех трех регионах складываются ранние номовые государства, а в Месопотамии и Египте за счет объединения номов формируются обширные деспотические монархии со сложным управленческим аппаратом и неограниченной властью царя, занимающего ключевое положение в культе. Основой экономики здесь стали крупные государственные хозяйства, а наиболее интенсивной эксплуатации подвергались подневольные работники, трудившиеся целыми бригадами и получавшие пайки. В конце III тыс. до н. э. сложилась единая система экономических и политических взаимоотношений, охватившая территорию от долины Инда до Месопотамии и Средиземного моря.

Одновременно в течение III тыс. до н. э. на периферии великих цивилизаций Древнего Востока (в Северной Месопотамии, Анатолии, Восточном Средиземноморье, Иране, Средней Азии) шло разложение первобытнообщинных отношений и складывались вторичные цивилизации. Этому в немалой степени способствовали прямые контакты с первичными цивилизациями.

Переселения народов (амореев и индоиранцев), опустошавшие обширные районы Ближнего и Среднего Востока, и глубокий внутренний кризис крупных централизованных хозяйств в конце III – начале II тыс. до н. э. ознаменовали собой переход к новому этапу исторического процесса на Ближнем Востоке. Громоздкая система контроля и надзора в хозяйствах, использующих труд подневольных работников, уступила место более гибким и менее обременительным как для «верхов», так и для «низов» общества формам эксплуатации. Древневосточные общества достигли нового расцвета. В эту эпоху (II тыс. до н. э. – нач. I тыс. до н. э.) картина исторического развития намного усложняется, уже целая группа высокоразвитых государств образует политическую карту Древнего Востока. Во II тыс. до н. э. в долине реки Хуанхэ возник первичный очаг древнекитайской цивилизации, пока еще оторванной от других древневосточных цивилизаций. В Индостане экологические изменения и переселения племен привели к полному упадку древнейшей цивилизации. С другой стороны, в Восточном Средиземноморье образовалось множество новых государств. В Малой Азии и Северной Месопотамии сформировались новые великие державы – Хеттское, Митаннийское, затем Фригийское и Урартское и, наконец, Ассирийское царства.

В начале II тыс. до н. э. вновь прокладывались международные торговые пути, увеличивалось количество торговых факторий, стали создаваться своего рода внегосударственные объединения торговцев. Все это отразилось и на международных отношениях – началась борьба за преобладание на торговых путях, особенно в Восточном Средиземноморье. Бурная международная жизнь, качественные перемены в ремесле резко увеличили важность и сложность военного дела. Государства стали прилагать огромные усилия к созданию и обеспечению полурегулярных и регулярных армий, специализированных воинских подразделений. В борьбе «всех против всех» возникали недолговечные надрегиональные империи, которые путем взимания дани с побежденных, а также прямого ограбления покоренных стран производили своего рода насильственное перераспределение прибавочного продукта в огромном масштабе.

Складывались могучие союзы племен, перераставшие в ранние государства (гиксосское объединение, поздние древнееврейские и арамейские племенные союзы и государства) и начались новые переселения народов в конце II – начале I тыс. до н. э. (эгейцев, фрако-фригийцев, иранцев, арамеев). Все это изменило этнополитическую карту Востока.

В начале I тыс. до н. э. повсеместно завершилась эпоха бронзового века. Люди начали осваивать железо, что вызвало технологический, а вслед за тем и социально-экономический переворот, характеризовавшийся резким ростом частной эксплуатации, разложением общинной, а частично и государственной собственности. Прогресс наблюдался в это время в экономике, в том числе в сельском хозяйстве (за счет усовершенствования орудий труда и агротехники). Но особенно ярко он проявился в разного рода ремесленных производствах, число и масштабы которых увеличились. Тенденции их развития связаны с крупными автономными городами, особенно городами Плодородного Полумесяца. Здесь развивалась частная собственность, частное рабство, товарные отношения. Финикийская торговля охватила все Средиземноморье.

В Передней Азии новый передел мира завершился к рубежу VI–V вв. до н. э. созданием «царства стран» – мировой по тому времени державы Ахеменидов, простиравшейся от долины Инда до Балканского полуострова. Подчеркнем, что столь масштабная политическая интеграция была подготовлена предшествующими бурными столетиями взаимодействия древневосточных государств и племенных образований.

Новые масштабы приобрели и межцивилизационные отношения. Войны Ахеменидов, а затем завоевания Александра Македонского привели к интенсивному взаимодействию ближневосточной, средневосточной, индийской и эллинской цивилизаций; со II в. до н. э. устанавливаются связи западноевразийской ойкумены с китайской цивилизацией, до того времени развивавшейся относительно изолированно от прочих. На стыке цивилизаций возникали своеобразные общества Восточного Ирана и Северо-Западной Индии, объединенные в I в. н. э. Кушанской державой.

В итоге на обширной территории (от Атлантики до Тихого океана) сформировались классовые, высоко организованные с политической точки зрения, активно взаимодействующие общества. Ко II в. н. э. они вошли в состав четырех великих держав – Римской империи, Парфянского царства, Кушанской державы и ханьского Китая. В это время продолжали развиваться ремесла и торговля, росли города, повышалась товарность хозяйств, о чем свидетельствует развитие системы товарно-денежных отношений. Появились деньги в монетной форме, которые получили широкое распространение в державе Ахеменидов, циньском Китае, маурийской Индии.

После поражения Ахеменидов в войне с Александром Македонским древневосточные общества к западу от Инда развивались по пути своеобразного синтеза традиций двух цивилизаций. На Дальнем Востоке в это время формировалось крупное централизованное Китайское государство, имевшее все признаки деспотической монархии. В Индии специфической чертой исторического развития в этот период стало формирование варновой, а затем и общинно-кастовой системы.

Грань древности и Средневековья на Востоке проходит по эпохе Великого переселения народов III–VI вв. н. э. Сложные, противоречивые процессы, происходившие в это время в социально-экономической сфере, привели к созданию новых могущественных государств, на этот раз не противопоставлявших себя знати, а сросшихся с ней. Обеспечивая социальный компромисс «наверху», этот процесс оборачивался резким усилением гнета (в том числе податного) по отношению к основной массе населения.

Источники и литература

Геродот. История: В 9 кн. / Пер. Г. А. Стратановского. М.; Л., 1972.

Николай Дамасский. История / Пер. под ред. Е. В. Веселаго // Вестник древней истории. 1960. № 3–4.

Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1973. (Библиотека всемирной литературы).

Литература Древнего Востока: Иран, Индия, Китай. Тексты / Сост. Ю. М. Алиханова, В. Б. Никитина, Л. Е. Померанцева. М., 1984.

Хрестоматия по истории Древнего Востока / Под ред. В. В. Струве и Д. Г. Редера. М., 1963.

Хрестоматия по истории Древнего Востока / Под ред. М. А. Коростовцева, И. С. Кацнельсона, В. И. Кузищина. М., 1980. Т. 1–2.

История Древнего Востока: Тексты и документы: Учеб. пособие / Под ред. В. И. Кузищина. М., 2002.

Страбон. География: В 17 кн. / Пер. Г. А. Стратоновского. М., 1964. (Памятники исторической мысли; репр. 1994).

Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа» / Пер. А. А. Деконского, М. И. Рижского; Под ред. М. Е. Грабарь-Пассек // Вестник древней истории. 1954. № 2–4. 1955.

Археология Зарубежной Азии. М., 1985.

Археология Старого и Нового Света: [Сб. ст.]. [Вып. 1]. М., 1966. [Вып. 2]. М., 1982.

Бикерман Э. Хронология Древнего мира. Ближний Восток и Античность. М., 1975.

Всемирная история. М., 1955. Т. 1. М., 1956. Т. 2.

Горелик М. В. Оружие Древнего Востока: IV тысячелетие – IV в. до н. э. М., 1993.

Государство и социальные структуры на Древнем Востоке: [Сб. ст.]. М., 1989.

Древний Восток: этнокультурные связи: [Сб. ст.]. М., 1988.

Древние цивилизации / Под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М., 1989.

Дьяконов И. М. О прародине носителей индоевропейских языков // Вестник древней истории. 1973. № 4.

Дьяконов И. М. Община на Древнем Востоке в работах советских исследователей // Вестник древней истории. 1963. № 1.

Дьяконов И. М. Проблемы собственности: О структуре общества древнего Ближнего Востока до середины II тысячелетия до н. э. // Вестник древней истории. 1967. № 4.

Дьяконов И. М. Проблемы экономики: О структуре общества древнего Ближнего Востока до середины II тысячелетия до н. э. // Вестник древней истории. 1968. № 3.

Дьяконов И. М. Рабы, илоты и крепостные в ранней древности // Вестник древней истории. 1982. № 3–4.

Заблоцка Ю. История Ближнего Востока в древности (от первых поселений до персидского завоевания). М., 1989.

История всемирной литературы. М., 1983. Т. 1.

История Древнего Востока: Учеб. для вузов / Под ред. В. И. Кузищина. 3-е изд. М., 1999.

История Востока. М., 1997. Т. 1. Восток в древности.

История Древнего Востока: Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. М., 1983. Ч. 1: Месопотамия. М., 1988. Ч. 2: Передняя Азия, Египет.

История Древнего Востока: От ранних государственных образований до древних империй. М., 2004.

История Древнего мира. Т. 1: Ранняя древность. Т. 2: Расцвет древних обществ. Т. 3: Упадок древних обществ / Под ред. И. М. Дьяконова, И. С. Свенцицкой, В. Д. Нероновой. 3-е изд. М., 1989.

Источниковедение истории Древнего Востока / Под ред. В. И. Кузищина. М., 1984.

Коростовцев М. А. О понятии «Древний Восток» // Вестник древней истории. 1970. № 1.

Ламберг-Карловски К., Саблов Дж. Древние цивилизации: Ближний Восток и Мезоамерика. М., 1992.

Межгосударственные отношения и дипломатия на Древнем Востоке. М., 1987.

Меликишвили Г. А. Об основных этапах развития древнего ближневосточного общества // Вестник древней истории. 1985. № 4.

Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. М., 1982.

Мифологии Древнего мира /Пер. с англ.; Предисл. И. М. Дьяконова. М., 1977.

Пучков П. И. Некоторые вопросы протоэтногенеза // Исчезнувшие народы. М., 1988.

Сафронов В. А. Прародина индоевропейцев. Горький, 1989.

Титов В. С. К изучению миграций бронзового века // Археология Старого и Нового Света. М., 1982.

Тураев Б. А. История Древнего Востока. М.; Л., 1935–1936. Т. 1–2 (а также современные переиздания).

Франкфорт Г., Франкфорт Г. -А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии: Духовные искания древнего человека. М., 1984.

Хук С. Г. Мифология Ближнего Востока. М., 1991.

Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тысячелетие до н. э.): [Сб. ст.] М., 1981.

The Cambridge Ancient History. 2^nd revised ed. Vol. 1–3. Cambridge, 1980–1988; repr. 1989–1995 (также нерегулярные подготовительные выпуски по отдельным тематическим разделам с 1962 г.).

Burney Ch. From Village to Empire: An Introduction to Near Eastern Archaeology. Oxford, 1977.

Lexikon der Agyptologie. Hrsg. Von W. Helck, E. Otto und W. Westendorf. Bd 1–6. Wiesbaden, 1972–1986.

Margueron J-Cl., Pfirsh L. Le Proche-Orient et l’Egypte Antiques. P., 2001.

Mellaart J. The Neolithic of the Near East. L., 1975.

Nissen H. J. The Early History of the Ancient Near East. Chicago-L., 1988.

Paulys Real-Enzyclopadie der klassischen Altertumswissenschaft. Neue Bearbeitung begonnen von G. Wissowa, hrsg. von W. Kroll. Stuttgart, 1994.

Reallexikon der Assiriologie. Bd 1–2. Hrsg. E. Ebeling und B. Meissner. B.-Leipzig, 1928–1938. Bd 3. Hrsg. W. von Soden. B.-N. Y., 1958.

Раздел 1

 Древний Египет