Такой долгий и откровенный день (сборник) Ронина Елена
– Ну, это ты так думаешь! Мы будем ходить с тобой в специальную школу, чтобы не просто танцевать неплохо. Мы будем с тобой танцевать танго и рок-н-ролл! Как тебе такая перспектива? – Вика не знала, смеяться ей или плакать.
– Мы едем сейчас к тебе домой?
– Да, но по дороге мы заедем в банк, я уже обо всем договорился, нужно открыть счет на твое имя и заказать кредитную карточку.
– Зачем?!
– Вика, я хочу, чтобы ты постаралась почувствовать свою независимость. А для этого у тебя должны быть собственные деньги. Мне хочется, чтобы ты попробовала здесь жить. Не быть в гостях, а жить. И сделать для себя вывод – ты здесь жить сможешь все время или нет? Это все для тебя совсем чужое, или ты когда-нибудь сможешь привыкнуть? Я скучал без тебя, Вика. И я хочу, чтобы мы были вместе. Но сначала нужно попробовать. Я буду очень стараться. Я хочу идти тебе навстречу. Но мне много лет. И есть уклад, к которому я привык, жизнь свою я поменять не смогу. Но постараюсь, чтобы тебе в этой жизни нашлось место, и чтобы тебе было интересно. Ну вот, собственно, эти две недели должны нас продвинуть в этом направлении. Кстати, ты права с собой взяла?
– Какие права?
– Ну как, какие? Автомобильные!
– У меня нет прав, и машину я водить не умею.
Вернер задумался.
– Я как-то даже не предполагал. Думал, сразу напишу тебе доверенность. У меня две машины. Одна такая, городская, для удобных парковок, и джип, я на нем обычно в отпуск езжу. Как же ты по магазинам ездить будешь? Проблема.
– Ну, давай я не буду, или с тобой.
Вернер рассмеялся.
– Ну со мной-то само собой, просто я хотел, чтобы ты была от меня более независима, что ли. Ну, ладно, разберемся.
И начали разбираться. Вернер действительно открыл на Викино имя счет и положил на него приличную сумму денег. Но при этом сказал:
– Продукты мы будем покупать тоже с твоей карточки. Учись планировать. Что нам нужно, на что хватит, на что не хватит? Если не хватит, я положу денег еще.
– Думаю, тут на год продуктов покупать хватит.
– Нет, ну ты же захочешь себе что-нибудь купить. И подарки друзьям. У тебя не должно складываться впечатление, что тебе надо у меня что-то просить. Это деньги твои. Но вести хозяйство ты тоже должна из своих денег.
Вика не знала, радоваться или огорчаться. Что это, признак огромной любви или ее тут нанимают в домработницы?
У Вернера был свой дом в пригороде Франкфурта. Милый и уютный, с небольшим ухоженным садом. На первом этаже находился небольшой офис, где Вернер до обеда работал, комнаты для гостей, а второй и мансардный этажи были полностью теперь в распоряжении Виктории.
– Если тебе что-нибудь здесь не нравится, или ты считаешь это неудобным или старомодным, мы можем это обсудить и что-то поменять.
– Вернер, мне все здесь нравится. И никогда я ничего не буду менять в твоем доме. Это же твой дом.
– А я хочу, чтобы этот дом был нашим общим. И я очень хочу, чтобы ты что-то поменяла в этом доме. Для меня это важно. Вот видишь, этот гвоздь в стене. Как думаешь, зачем я его здесь вбил?
– Ну… Наверное, для моей шляпы?!
Вика тонула в глазах Вернера, полных любви и желания. Она видела, что хозяйственные разговоры – это своеобразная ширма. Вернер как будто боялся, что Вика догадается, как на самом деле он относится к ней, как ждал ее, как продумывал каждый шаг.
Вика тряхнула головой:
– Ну что ж, показывай мне кухню. Уж там-то я точно найду, что поменять. Я так понимаю, что теперь самостоятельно и продукты покупаю, и готовлю, и на стол накрываю, и после нас с тобой убираю?
– Правильно понимаешь, – Вернер был рад, что Вика дала ему возможность не показать своей слабости. – Только почему же только после нас с тобой? У нас с тобой гости приглашены к ужину почти на каждый вечер. Да и потом, через три дня приезжает моя мама. Ей тоже не терпится с тобой познакомиться!
– По-моему, ты развернулся не на шутку! А может, спальню покажешь? Вдруг там тоже что-нибудь нужно будет поменять?!
Нельзя сказать, что Виктория так представляла свое пребывание в Германии. То есть она представляла эту поездку совсем по-другому. Во всяком случае, отдыхом это уж назвать было никак нельзя. Скорее даже наоборот. Сплошное напряжение с утра до вечера. Сначала Вика растерялась вконец. Что, как, почему? Чужой дом, чужая кухня, кто знает, что Вернер любит есть, а что любит есть его любимая мама и дорогие гости? А вдруг она сделает что-то не так? Опозорится сама, опозорит Вернера. А ведь ей нравился этот дом, и она хотела бы стать здесь хозяйкой. Да и хозяин ей нравился. Но уж как-то все было вдруг. Она была не готова к такому раскладу. Вот так, с наскока. В конце концов, она же отдыхать приехала, а не нервничать с утра до вечера.
Все эти безрадостные мысли вылились в истерику. Вика плакала так горько, что Вернер испугался. И главное, он никак не мог понять, что вызвало такую реакцию? У нас ведь, женщин, как. Нет, чтобы сказать все вслух, задать все вопросы сразу. Нет, мы сначала не понимаем, начинаем придумывать, потом додумывать. И вот мы уже обиделись. И вот нам уже кажется, что нас хотели обидеть специально, с нами не посоветовались. С нами не согласовали!
– Ну что ты, любимая… – Вернер в растерянности моргал глазами и ничего не мог понять. – Я что-то сделал не так? На что ты обиделась?
Вика только мотала головой и плакала еще громче.
– Ну ты пойми, глупенькая. Все, что я сейчас делаю, я делаю для тебя. Мне было бы значительно легче водить тебя каждый день в ресторан или заказывать готовую еду на дом. Но мне хочется, чтобы ты поняла для себя, что такое не только немецкие праздники, но и будни. Мне хотелось, чтобы ты представила себя здесь не только в отпуске, а как бы ты жила здесь каждый день. И поняла, что это не так страшно, а очень даже удобно. Вика, пойми, я старше тебя и я кое-что понимаю в этой жизни; может быть, лучше тебя. Ну вспомни, как встретила тебя Москва, когда ты приехала из Баку? Сколько было боли и разочарования. Я не хочу, чтобы это повторилось в твоей жизни. Я хочу подготовить тебя к этому переезду. Очень важно быть социально адаптированной. Иначе сначала ты возненавидишь эту жизнь, а потом и меня заодно. А я чувствую – мы можем быть счастливы, – Вернер говорил и говорил, и Вика потихоньку начала приходить в себя.
– Ты обязательно научишься жить здесь. Я познакомлю тебя с нашими соседями. Они приятные люди и уже ждут тебя. Пусть у тебя будут не только твои московские подруги, но и немецкие. И их надо найти и научиться с ними общаться. Потому что здесь люди общаются немножко по-другому. Свои привычки, свои правила. По четвергам я встречаюсь со своими друзьями, мы играем вечерами в бридж. Теоретически ты должна на этот вечер оставаться одна. Но если ты захочешь, мы обязательно найдем тебе какое-нибудь дело по душе. Можно купить абонемент в бассейн. Или местные женщины сейчас, например, увлекаются корейской национальной кухней, существует масса курсов на эту тему. По пятницам я уже записал нас с тобой в танцкласс. Ну, это я тебе уже рассказывал. Глупенькая моя, я ни в коем случае не хотел делать из тебя домработницу. Мне думалось, ты должна стать как можно скорее независимой, привыкнуть сначала к этой новой жизни, а потом и полюбить ее.
Вернер обнимал Вику, гладил ее по голове, и она потихоньку успокаивалась. И не могла поверить в реальность происходящего. Что же это? Неужели так действительно бывает? Неужели никто и не собирался ее обижать, а, действительно, делал все только из добрых побуждений? И ведь если поверить Вернеру, то этот человек – просто счастье для нее. Счастье и удача всей ее жизни. И может, именно сейчас начинается та самая полоса с перламутровым отливом? А Вика не могла ее разглядеть? Ведь не зря же говорится, что ощущение того, что был счастлив, приходит позднее. А сам этот миг или период человек не осознает как счастливый. И Вика повернула ход своих мыслей на сто восемьдесят градусов. И за что ей так повезло в жизни? И почему этот немолодой и умудренный опытом человек так возится с ней? Чем она заслужила это?
– Вика, я люблю тебя. Но нам обоим не по двадцать лет. Мы не можем перевоспитывать друг друга, ставить друг другу условия. Мы должны принять друг друга такими, какие мы есть. И будет сложно. И это труд. Поэтому у каждого должно быть свое маленькое пространство, никто не должен напрягаться, все должно быть комфортно. И обещаю, мы будем с тобой счастливы.
В немецком быту действительно все было по-другому. Мы так не привыкли. Но все было абсолютно верно и правильно. Вика удивлялась тому, как же все было разумно. И почему у нас по-другому? Вернер терпеливо объяснял Вике, как приготовить все так, чтобы хватило ровно на один раз и на определенное количество человек. В Германии не принято выбрасывать еду, не принято доедать то, что осталось со вчерашнего дня. Все должно быть рассчитано порционно.
– А если кто случайно в гости зайдет?
– Случайно не зайдет, а если зайдет, то есть не будет.
– Ну а вот мы сидим, едим, и вдруг пришел сосед…
– Он никогда не придет в то время, когда мы едим. Мой сосед знает, в какое время я ужинаю, а уж если что непредвиденное и случится, то все вопросы решаются очень быстро, не проходя в столовую.
– Странно это как-то…
– Да ничего странного нет! Ну что, вот тебе обязательно есть у соседей? Почему ты тогда думаешь, что им это так уж нужно.
Еще сложнее было мыть посуду. Это, наверное, было самое сложное. Вообще вопрос экономии воды был для немцев очень важным. Вика долго не могла понять, чем можно заниматься в ванной комнате, практически краны не включая. После первого же приема Викой душа Вернер не стал делать ей замечание, он просто подвел ее к счетчику воды, потом достал расчетные книжки, потом объяснил про бюджет на месяц, сколько можно потратить и сколько сэкономить. Может, по нашим меркам и противно, но очень доказательно.
– Милая, давай я не буду рассказывать тебе про запасы пресной воды на Земле. Думай, что просто так для нас будет дешевле.
Вика думала, но все время забывала. Как задумается, так и пустит воду в полный напор. Поэтому поначалу посуду мыл Вернер сам. В надежде, видимо, что потом Вике станет стыдно, и она научится все-таки затыкать эту несчастную раковину и наливать туда моющего средства ровно пять капель, и ни каплей больше, для того, чтобы посуду потом можно было и не ополаскивать.
Грамота нехитрая. Но, наверное, в определенном возрасте уже не очень и простая. Вика путалась. Но уже не боялась. И они вместе с Вернером хохотали над ее бестолковостью.
Зато по пятницам были танцы. С сальсой и румбой, и медленным вальсом, и с завораживающей музыкой, и с отличным партнером, Вернером. Они сами не могли предположить, что будут такой идеальной танцевальной парой, тонко чувствующей друг друга. И даже не могли себе представить, что оба будут испытывать такое удовольствие от этих занятий. Поэтому после танцев можно было пережить нудную сортировку мусора на стекло, бумагу и пластмассу.
В Москву Вика вернулась слегка ошалевшая. С одной стороны, она очень соскучилась и по папе, и по подружкам, и просто по русскому телевизору. А с другой – она начала замечать, насколько мы порой неправильно живем, и где-то рассказывала о своих мытарствах со смехом, а где-то уже у нее проскальзывал наставительный тон. Ну почему у нас все не так?
А через неделю после возвращения она безумно заскучала по Вернеру, по его заботе, по его бережному отношению к ней. Никто, кроме родителей, никогда так не боялся за нее. Никто не готовил к трудностям жизни. Всем было все равно. А Вернеру вот было не все равно. Наверное, больше было в Вике не страсти и влюбленности, а, скорее, понимания того, что с этим человеком ей очень хорошо. И она хотела бы с ним провести остаток своей жизни. И сложно было понять: это ли и есть настоящая любовь, или это лишь благодарность? И понятно, она думала и о том, что там, у Вернера, в ее распоряжении все (все, правда, включало и сортировку мусора), а здесь – ничего. И здесь не было Вернера. И наверное, все-таки это было самое плохое. Расположение Вики к Вернеру перевешивало ее тягу к удобству и комфорту. Хотя, вот если бы Вернера сюда, в Москву? Это, наверное, было бы тоже невозможно. Он все-таки был неотделим от Германии.
Они договорились, что он приедет через три месяца. Опять решал все он. И Вика до конца все равно не понимала – эти три месяца: проверка его чувств или ее? И не уверен Вернер в себе или в ней? А главное, она до конца тоже решить ничего для себя не могла. Было боязно. И она была благодарна Вернеру за то, что он пока берет все эти решения на себя. Хотя понимала, что наступит день, и решение придется принимать ей самой.
– Вик, нуты обалдела, столько подарков накупила!
– Наталья, ну не свои же деньги платила. Знаешь, на себя было как-то тратить неловко. Подумает, что я корыстная какая-то.
– Какая же корыстная?! Что ты себе-то купила? Вот эту майку? А что он тебе подарил? Букет лилий? Что-то я больше ни о чем не слышала. А, ну да, еще карточку в танцкласс. Но он ведь сам рядом с тобой и плясал. Ну, мужики!
– Ну да, выходит, что ничего больше не подарил. Но он же счет открыл на мое имя. И сумму, знаешь, какую положил? Закачаешься!
– Ну и где эта твоя кредитная карточка? Очень хочется на нее посмотреть! Давай вместе покачаемся.
– Я ее там оставила. Ну и как бы, по-твоему, я ее взяла?! Что бы сказала?
– Молодец, Вика! Еще что оставила?
– Больше ничего. А, шляпу еще! Он попросил. Говорит, что она ему воспоминания навевает.
– Да, Вика. Он какой-то фетишист. Шляпа ему воспоминания навевает. И ты ему веришь. Пахала на него две недели, стирала, готовила. А он тебе вместо брильянтов какую-то мифическую карточку показывал. Знал же, что ты из скромности не воспользуешься!
– Наташка, а может, ты права? Сейчас, знаешь, вспоминаю, и как-то все по-другому видится. Он, кстати, приезжает через две недели. Просил меня счет здесь, в России, открыть. Странно как-то…
– Во-во! Нуты, Виктория, даешь! Прекрати верить всем подряд! Вспомни Петера. Тот хоть по списку все привозил. И то польза. А этот, ну ты погляди, карточкой перед носом помашет, и все, и никаких забот. Может, он маньяк? Что это он – тут карточка, там карточка. Это уже на навязчивые идейки смахивает!
– Ой, мне прямо страшно. А я уж вроде думала, а может, я его и вправду люблю?
– Любить надо только себя!
– Наталья, прекрати немедленно, – не выдержала я, – ну что ты девку расстраиваешь. Вика, не слушай ее. И вообще никого не слушай. Нормальный мужик, хочет жизнь с тобой строить. Еще Петера они вспомнили. Что про него думать-то, про Петера?! Что ты с ним хорошего видела? А с Вернером, ну вы же не только посуду мыли? Вы же и в гости ходили, и на озера ездили.
– И все, главное, бесплатно! – Наталья никак не могла успокоиться.
– Ну он же немец, в конце-то концов. Он должен быть и бережливым, и экономным. Ну не бывает сказочных историй, не бывает! – мне все-таки хотелось Вернера защитить. – Как может, так и ухаживает. Или не знает, как лучше? Ты же, Вик, потом его можешь как-то направить – это нравится, это не нравится, это лучше, это хуже. Он же тебе навстречу идет?
– Конечно. Мы вообще друг друга с полуслова понимаем.
– Вот видишь! Это же самое главное. А деньги? Да, это всегда сложно. Вот я помню, мой муж, когда за мной ухаживал, то есть мы практически уже жили вместе, почему-то денег мне не предлагал вообще. А я очень нервничала. Потому что у меня их не было, а попросить я не могла. Вот он покупал как раз продукты. И что? Накупит вечно сметаны почему-то. А я должна ужин готовить. Из сметаны, что ли? В итоге однажды утром у меня не было пяти копеек, чтобы поехать на метро. И когда я, наконец, рыдая, рассказала ему про свои трудности, он был страшно удивлен. И все никак не мог понять, почему я ему ничего не рассказывала. И ничего! Все ему объяснила, обо всем договорились. Вика, ну просто нужно друг с другом разговаривать. Плохого он тебе точно не желает. Ну это по ощущениям!
– Что ты ей голову забиваешь? – не унималась Наташа. – Смотри, опять счета, карточки кредитные, опять денег положит, чтобы Виктория ему могла качественные продукты покупать. Вика, не расслабляйся!
Вернер действительно опять положил Вике кучу денег на счет и по приезде в нашу родную столицу сначала купил квартиру в Москве Вике, потом – в ближнем Подмосковье ее папе и уладил вопросы с получением его гражданства.
И… уехал. Поездка, как он объяснил, была деловая. Его ждала работа, и он приезжал специально, чтобы решить данные проблемы. С фирмами по продаже недвижимости он связывался, оказывается, еще из Германии. Поэтому все было подготовлено. Быстро, без волокиты и промедлений. Вике оставалось отсмотреть несколько вариантов, выбрать квартиру для себя и папы из того, что было представлено, и поставить свою подпись на договорах. Владелицей обеих квартир была она.
– Вика, я не хочу, чтобы ты приехала ко мне от безысходности. От того, что ТАМ у тебя будет все, а ЗДЕСЬ нет ничего. Это было бы неправильно. Я не хочу ставить тебя в такое затруднительное положение. Теперь у тебя есть жилье, ты абсолютно независимая женщина, и я делаю тебе предложение. Вика, я тебя люблю, выходи за меня замуж! Сразу, пожалуйста, не отвечай. Я уеду, и ты подумай, не торопясь. Все взвесь, поживи в новой квартире. Может, тебе уже ничего не захочется. И я ни в коем случае не жду от тебя никакой благодарности. Я это сделал просто потому, что люблю тебя, и я видел, как тебе тяжело. И у меня есть такая возможность. Почему же мне не потратить свои деньги на тебя, на человека, который мне бесконечно дорог!
Мы сидели втроем на кухне у Натальи, как в добрые старые времена, но все трое понимали, что когда придется еще раз вот так посидеть, неизвестно. Мы провожали Вику в Германию.
– Ой, не знаю, девчонки, боюсь. И куда меня несет? И это после того, как у меня в кои-то веки появился свой угол!
– Не забудь, благодаря кому он у тебя появился! – вставляю я.
– Нельзя выходить замуж из благодарности, – парирует Наташа.
– Во-первых, можно, – защищала я Вернера. – Благодарность – это прекрасное чувство. И это было действительно настоящей проверкой. Потом, Вернер действительно необыкновенный человек. За него замуж выходить просто даже нужно!
– Девчонки, ну причем здесь благодарность. Я его люблю, он для меня такой человек дорогой. Просто страшно же вот так, сразу, все менять. Чужая страна, чужие привычки, скучать буду.
– И мы по тебе. Но все равно, поезжай, и не думай, мы к тебе в гости приедем!
– Это если нас еще кто пустит! – Наталья оставалась в своем репертуаре.
На какое-то время Виктория пропала из нашей жизни. Она никогда не была моей подругой. Она была подругой Наташи. И встречались мы только у нее, на наших нечастых посиделках. Радовались встречам друг с другом, но напрямую никогда не общались. Всегда находили друг друга через Наташу. У каждой были свои дела, свои заботы и не так уж много свободного времени. При встречах я всегда спрашивала у Наташки, как там наша иностранка.
– Ой, Вика стала такая фрау, куда там. Вся из себя.
– Ну а счастлива, не жалеет?
– Знаешь, Лен, я думаю, правы мы с тобой были обе, когда рассуждали в ее присутствии про ее жизнь. На первый взгляд все вроде просто здорово. Отдыхать ездят три-четыре раза в году. Вика, по-моему, уже весь мир объехала. Уже кривиться начала – это не то, то не то. Жизнь спокойная, размеренная, все по плану.
– Ну так это же тоска!
– Во-во, Вика, по-моему, уже тоже немного от этого озверела.
– А дети?
– Это вообще целая история. Она тут аборт сделала. Вернер как-то начал на нее давить, что им это особо не надо.
– Ну понятное дело, не надо, у него же сын есть.
– Вот. А Вика ждала, что он будет ее уговаривать, может, даже на коленях стоять. Короче, как-то сдуру, или назло, или не подумав, избавилась от ребенка. А потом у нее началась жуткая депрессия, даже в клинике лежала.
– С депрессией?
– Да, это у нас плохое настроение никого не волнует, а там это болезнь, которую надо лечить.
– Вылечили?
– Ты знаешь, по-моему, не до конца. Она какая-то слегка заторможенная стала. Может, от лекарств?
В один из Викиных приездов в Москву нам, наконец, удалось встретиться, и мы, как в старые добрые времена, сидели на Наташкиной кухне, гоняли чаи и говорили о своем, о девичьем. Вика выглядела прекрасно.
– Вика, у тебя такой цвет лица! И кожа такая!
– Лена, называется – солярий.
– Так вредно же!
– Ага, во всем мире не вредно, а у нас – все вредно. У нас и памперсы вредно, и противозачаточные таблетки! Просто смех. Да я круглый год в солярий бегаю. Чего синего цвета-то ходить, когда вполне можно иметь красивый здоровый вид!
– Ну, а как твоя готовка, как с домашним хозяйством?
– Вот в этом я, девчонки, действительно преуспела. Скажу без ложной скромности. Да там все и очень легко. Сначала книжек разных накупила. А книжки, так те не просто к Германии адаптированы, а мне кажется, к каждой конкретной улице. Там прямо так и написано: идешь в магазин такой-то, покупаешь пакетик такой-то. Кипятишь содержимое пять минут. В магазине напротив покупаешь другой пакетик. Им все засыпаешь, и получается легко, вкусно и некалорийно. И так со всем. Любо-дорого. Вернер мной гордится. Если к нам гости приходят, я такие блюда забабахиваю, закачаешься!
– И главное, все из одного пакетика, – Наталья остается верна себе.
– Ну тебя. Не из одного. А собственно, что плохого, что люди едят немного и правильно?!
– Вика, а как у тебя отношения с его семьей-то сложились, с сыном, с мамашей? – мне было все интересно.
Вика, уплетая очередное пирожное (про правильное питание думать будем по возвращении), рассказывала дальше:
– Сыночка почти не видим. У Вернера с ним взгляды не сходятся. А мамаша, божий одуванчик, у нас частенько пропадает. Но с ней никаких забот. Не видать ее, не слыхать. Со всем согласна. С утра до машины ее доведешь, руль в руки вложишь, и она в парикмахерскую порулила. Из парикмахерской, сеточку на укладочку нацепив, на встречу с такими же, как она, подружками. Сидят, кофеек с ликерчиком попивают. Как потом за руль садиться не боятся?!
Время, не останавливаясь, бежит вперед, и чем старше становишься, тем оно бежит все быстрее. И периодически понимаешь, что уже долго кого-то не видел, с кем-то не разговаривал. Мы не обижаемся друг на друга. Понимаем, что это жизнь. У всех семьи, работа, свои обязательства. Просто не до кого. Но в душе я всегда помню о своих подругах, о людях, которые мне дороги, и переживаю за них. Общение, к сожалению, и то очень редкое, – в основном по телефону.
– Наталья, молодец, что позвонила. А я про тебя все время думаю, просто времени не было тебя набрать. Закрутилась совсем…
– Лен, ну о чем ты?! У меня все то же самое! Ты послушай, что я тебе расскажу. Вчера из Германии вернулась. Ездила к Виктории на день рождения.
– Вот это да! Ты же не собиралась.
– Представляешь, звонит мне тут Вернер и говорит: решил жене на день рождения подарок сделать. Представляешь, за столько лет решился наконец. Чем же, говорю, Вернер, я могу тебе помочь? А он говорит, ты и будешь подарком. Вика моя опять что-то загрустила, вот я и подумал, давай ты приедешь, сюрпризом! Виза у тебя рабочая есть, за билеты я тебе деньги компенсирую. У нас тебе денег тратить ни на что не придется.
– Ну дает! Вот ведь мужик!
– Ты знаешь, я тоже о нем свое мнение изменила. Немец, конечно, зануда. Но Вику любит. На все ради нее готов! А с Викой, видимо, все-таки что-то не то. Рассказывал, что даже в Кению ее возил. Пытался повторить то романтическое путешествие. Они даже на гору поднялись. Но правда, по более щадящему маршруту. Который для туристов, но с определенной долей адреналина. Она была и счастлива, и благодарна. А потом опять в меланхолию впала…
– Вернер, ты можешь мне объяснить, зачем мы приехали в аэропорт?! У меня на сегодня были совершенно другие планы. Вот когда я теперь, по-твоему, должна буду поехать в магазин?!
– Вика, ну я же тебе говорил, что я договорился с туристической компанией. А в магазин мы потом вместе съездим. Ну, хочешь, я один съезжу?
– Один? И что ты там купишь?! Может, ты и приготовишь сам? Какая-то фирма туристическая! Ты же никогда не доверял новым фирмам! – Вика быстро шагала уверенной походкой по аэропорту. Вернер едва поспевал за ней.
– Я хоть в ту сторону иду? Привет, Наталья! Вернер, ну так что…
Вика остановилась, оглушенная, едва понимая, что только что прошла мимо своей подруги, и с диким криком кинулась Наташке на шею.
– А-а-а! Неужели это ты?! – Вика плакала и смеялась одновременно. – Наташка, как же я соскучилась! Постой, а что ты вообще-то здесь делаешь?!
– Привет, подруга! Приехала к тебе на день рождения!
– А меня почему не предупредила? И вообще, кто тебя встречает-то? Постойте, наверное, до меня дошло. Это мы, что ли, тебя встречаем?!
Вика повернулась к Вернеру:
– Вернер! Дорогой мой, хороший Вернер, спасибо тебе, за все спасибо. Я люблю тебя и очень счастлива с тобой, – она подошла к мужу и обняла его. На глазах у обоих были слезы.
– Так, а меня кто-нибудь здесь любит? Я же все-таки гость!
– Гость, гость, самый дорогой и желанный, Наташка, как же я рада!
Не все в жизни Вики и Вернера было просто. Вика стала раздражительной, взрывалась по каждому поводу. Постоянно пилила Вернера. И все-то он делал не так и не то.
– Вик, ну так нельзя. Ну что ты его упрекаешь всю дорогу?
– А что ты его защищаешь? Он же тебе не нравился?
– Ну, я была не права. А теперь вижу, он настоящий, тебя любит. Это же надо подругу на день рождения жены за границу за свой счет притащить!
– Никак не могу ему того ребенка простить. И вообще, все чаще начала думать, а правильно ли сделала, что сюда приехала? Может, это была ошибка? Может, моя судьба осталась там, в Москве?
– Вика, ты живешь здесь почти десять лет. Ты просто все забыла, про то, как там у нас. С жиру бесишься, подруга. Не дури. Все у тебя хорошо. Вот я смотрю на вашу жизнь, на ваше взаимопонимание. У вас все хорошо. Это просто у тебя период какой-то мрачный.
– Это правда, Наташка, период мрачный. Надо опять курс таблеток пропить.
– Вот такие, Лена, дела. В общем, как-то все там тяжело. И Вернера жалко, и Вику жалко.
– Действительно, это период такой.
– Да, будем надеяться. Но как-то мне за нее не спокойно.
А через какое-то время случилась эта авария. Улучшения были, но все шло очень медленно. Вернер боролся долго, но в итоге сдал Вику в дом инвалидов.
– А знаешь, Лен, я его не осуждаю! Ну сколько можно ей памперсы менять? Он же молодой еще мужик. А с ней оставаться, себя похоронить. И потом, их больницы не наши, ты же понимаешь!
– Все равно, Наташ, у нее же никого там, кроме него, нет. Она вообще одна! Вот уж судьба. Может, и действительно ей уезжать не надо было? Так она страшно из Баку бежала, помнишь. И все у нее как-то было тяжело, и все через препятствия, все через преодоление. И такой страшный конец. Что это, почему и за что? Неужели каждому предопределено, и от судьбы не убежишь? Или все-таки дело в самом человеке? И нужно уметь радоваться тому, что есть, и принимать все с благодарностью, и не сомневаться. Или все-таки это та самая пресловутая тоска по родине, и невозможность для наших людей жить за границей и быть там счастливыми? Сложно все и страшно. Во всяком случае, вопросов в этой истории больше, чем ответов. Вот тебе и белый период с перламутровым отливом! Но главное, что за всеми этими рассуждениями стоят два человека с переломанными судьбами. И что с ними теперь будет?
Обмен
МОИ родители всегда мечтали жить со мной. То есть отселять, когда придет время, будем дочь старшую, а уж с младшей проведем старость. Меня они со своими планами не знакомили, со мной не советовались. Просто любовь к младшей дочери перевешивала какие-то мелкие неудобства жизни с совершенно чужим человеком, моим, например, будущим мужем, а впоследствии и с моими будущими детьми.
Я всегда шла по жизни легко, особо ни о чем не задумывалась, планы грандиозные не строила, а главное, ни по какому поводу особо не расстраивалась. Если случалось что-нибудь не в рамках моего веселого настроения, просто старалась про это как можно скорее забыть. Это, между прочим, у меня всегда получалось. Ну, еще день как-то могла промучиться, а уже с утра вставала с легкой и светлой головой, свободной от всяких там мрачных мыслей. Поэтому, когда пришло время думать – с кем жить и по какому адресу, я эту проблему для себя решила сразу: жить надо только самостоятельно. Тем более, опыт совместной жизни был, правда, семья была не моя, моей старшей сестры. Но этого было достаточно, для того чтобы понять – два поколения под одной крышей ужиться не могут. Невозможно, незачем, ни к чему. Причем я этого в силу своего пофигистского ко всему отношения совсем даже не замечала. Ну, живут с нами Наташа со своим мужем, ну а мне-то что. Ну только, что меня из своей комнаты в гостиную переселили. Больше никаких неудобств не было, даже более того, появились удобства – телевизор под боком. Смотри хоть ночью, хоть утром. А жить, мне казалось, стало только веселее. Больше народу, больше событий. Сестра опять же от меня с воспитанием отстала. Родители-то с этим вопросом ко мне никогда особо не приставали. Они просто мне радовались, или думали, что дело это бесполезное – меня воспитывать. Во-первых, я с детства была очень вредная, свою точку зрения никогда не поменяю, и потом же мой веселый характер. Воспитывай меня, наказывай. Я все равно в голову ничего не возьму, не расстроюсь. Сестра же не могла смотреть на это, как ей казалось, форменное безобразие и постоянно отслеживала мои, как ей виделось, неверные отклонения в разные стороны. Все ей казалось во мне неправильным. И то я делаю не так, и это кое-как. Главное, она была права. Я действительно все делала кое-как. Не вникая. Ну зачем было во все эти глупости вникать-то? Что, дел больше никаких нет? Еще мы про алгебру с химией думать будем?! В школу хожу? Хожу! В немецкую? В немецкую! Учусь без троек? Без троек! На пианино играю? Играю! Вот какие ко мне вопросы могут быть? А вопросы находились всегда тем не менее. Поэтому ничего не брать в голову – выход был самый правильный и единственный.
Когда в нашу дружную семью вошел Витя, Наташин муж, мне это странным не показалось, и никаких неудобств я от этого не испытала. Каково же было мое удивление, когда я услышала на кухне разговор Наташи с мамой. Смыслом разговора было то, что так жить больше невозможно, что все друг друга раздражают, что у Наташи рушится семейная жизнь. Я была просто даже заинтригована! Это кто ж кому и чем мешает?! Со стороны все было пристойно до неприличия. Все друг другу улыбались, за ужином поддерживали непринужденный разговор, спрашивали, как у кого дела, какие новости? У нас вообще семья с традициями. Во всяком случае, ужинаем всегда все вместе в гостиной и никогда по отдельности на кухне. Начало ужина установлено раз и навсегда – приход папы с работы. Это закон, без папы есть не садимся. Как говорит мой папа: «Хотя бы раз в день вся семья должна собираться вместе, чтобы обсудить, как прошел день, что случилось, а что не случилось». Верно, конечно. Действительно, может, человеку помочь в чем-то надо, а сам он не догадывается об этом, а вот на семейном совете это все высвечивается.
Еще мы по выходным все вместе до обеда идем гулять в лес. Хочешь не хочешь, все строем. Как-то тоже ни у кого это не вызывало сомнений. Мы в этот лес всю жизнь ходим. Воздухом дышим, что-то обсуждаем интересное. Витя, правда, гулять с нами не ходит, и Наталья от прогулок отстранилась, они теперь куда-то вдвоем ходят, а ужинаем мы, как и раньше, все вместе. Мило и душевно. То, что в доме появились какие-то проблемы, мне и в голову не приходило, а что они уже переросли в какие-то космические масштабы, вообще изумило меня до крайности.
– Натуля, ну неужели Витя не может сесть после ужина на диван? Ну ты же знаешь, в кресле после работы отдыхает папа! Или папа должен сидеть на стуле? И потом эта странная манера снимать носки и сидеть босиком. Ну нам же неприятно!
– И как я, по-твоему, это должна ему сказать, мама? Твое место вот на этом стуле в углу комнаты? Или лучше вообще чтоб стоял, чтобы папу не раздражать? А папа может делать более радушное лицо, когда Витя входит в комнату? Что он все время отворачивается?
– Наточка, ну ты же знаешь папин характер! Он и с нами-то через раз разговаривает. У него сложная работа, ответственность, неприятности, коллегия. Ну ты же сама все прекрасно понимаешь! Просто мы к этому привыкли и не обращаем внимания. Папа же у себя дома.
– Мама, а Витя тогда где?! Он уже меня спрашивать начал: «Ната, почему меня твой папа не любит?»
– Ой, как у вас тут интересно! – я решаюсь встрять в разговор. – Мам, а правда папа Витю не любит? Вот это да! Ну никогда бы не подумала!
– Можно подумать, ты хоть раз в жизни думала, – Наташка немного отвлеклась от своей драмы, завидев меня.
– Лена, – строго сказала мама, – Витя – Наташин муж, и, естественно, папа его уважает, просто когда люди начинают жить вместе, это всегда не просто. У каждого свои привычки. Естественно, кто-то кого-то может раздражать, кому-то нужно привыкать, что-то в своей жизни менять.
– То есть вы друг друга все раздражаете? – я не могла уняться и действительно не очень понимала, в чем, собственно, проблема. – Вот меня никто не раздражает.
– Это, Елена, потому, что ты никого не видишь вокруг себя и никогда ни во что не вникаешь, если это прямо тебя не касается!
Вообще-то сестра права. Я действительно немного смотрю по верхам. Но просто иначе в жизни, как мне тогда казалось, ничего не успеть. Я не очень поверила маме с сестрой. Мне не хотелось верить, что в моей семье, где, вроде, со стороны все хорошо и правильно, люди, оказывается, не очень счастливы и испытывают серьезные проблемы.
Поверить, может, до конца и не поверила, но запомнила. И, выбирая свою самостоятельную жизнь, эту историю в голове восстановила. Проблемы у меня лично потом, правда, тоже начались, но это уже, когда появилась на свет моя любимая племянница. Здесь, конечно, уже жизнь спокойная закончилась для всех. Всем было уже не до сидения в кресле и не до лицезрения, кто в носках, а кто нет. Воспитывали маленькую девочку. Жизнь четверых взрослых и одного подростка изменилась в одночасье. Задействованы были все, а я, как самый незанятый человек, и того больше. Здесь мне, наверное, первый раз в жизни пришлось сосредоточиться. Девочка наша была относительно спокойная, но вставала рано, подружек я своих приводить много и сразу уже не могла, инфекция. Потом она просто рушила мои личные планы, срывая свидания! Периодически с ней нужно было сидеть, подменяя сестру. Это все навевало на меня тихую тоску. И я уже всерьез начала бояться, как бы не испортился мой веселый характер. Поэтому, когда папа напрягся изо всех сил и получил для Наташи отдельную квартиру, были рады все, включая меня. Я даже объединилась с родителями в нашем совместном недоумении – а что они, собственно, не съезжают-то? И когда, наконец, это историческое событие произойдет?
Замуж я в то время не собиралась. Но решение, буду ли я жить с родителями, было принято окончательно и бесповоротно. Видимо, их я об этом не предупредила. Просто сделала вывод для себя, и все. А что обсуждать-то? Мне казалось, выводы сделали все. Это же они с зятем мучились, не я. И потом, собственно, зять-то идеальный был. Они сами его в дом привели, сами радовались.
Я же идеального не приведу никогда. Так же не бывает.
И так и не случилось. Второй зять идеальным уж точно не был. Хорошим человеком был, а идеальным нет. Хотя где взять его, идеального-то? Нигде, наверное. А уж чтобы родители были когда довольны выбором ребенка… Думаю, такого не случается никогда. Почему мы с сестрой, выходя замуж, выбирали молодого человека иногороднего, это, конечно, загадка. Старшая сестра, как всегда, поступила более прилично. Она хотя бы выбрала человека из Сибири, с исторической родины наших родителей. То есть этот выбор был все-таки как-то оправдан.
Мой был неоправдан вообще ничем. Человека я выбрала с Кавказа, студента, от которого отреклась вся родня, это в лучшем случае, а в худшем – эта самая родня грозилась всех нас зарезать. Ну, про зарезать никто, разумеется, не верил. А про все национальные особенности данного кавказского народа родители меня предупредили. Тут уже не поверила я лично. Я была тверда в своих убеждениях, как скала. Главное – не национальность, а человек, и в каждой нации есть люди плохие и хорошие. Мой – он точно хороший. То, что это действительно так, родители знали наверняка, дружили мы с будущим мужем все четыре институтских года. Они, как люди, умудренные опытом, сомневались не в нем, а в том, что отличия нашего воспитания и принадлежность к разным культурам не дадут нам быть счастливыми. Зная первую часть моего характера – абсолютную вредность, спорить и ставить мне условия родители не стали. В конце концов, я человек взрослый. Ну, значит, выходи замуж. И опять нового человека прописали в нашей квартире. Рассчитывать, что папа сможет получить еще одну жилплощадь, уже не приходилось. Для того чтобы вступить в кооператив, нужны были какие-то определенные метры и, наконец, большие деньги. Ни метров, ни денег не было. И я рассказала родителям, что я буду с ними меняться. Сначала новость была воспринята с грустью. Оказалось, что вообще-то у них были совершенно другие планы. Именно тогда я узнала, что мои родители собирались со мной жить. Какая странная мысль. Неужели со мной можно жить? Ну, то есть жить, безусловно, можно. Но хотеть этого? Мысль казалась мне непонятной, о такой жизни у меня мыслей не было.
Мой план был продуманный. Наша трехкомнатная квартира была не бог весть какая, и с размахом ее поделить было нельзя. Двухкомнатная квартира для родителей и комната в коммуналке для моей молодой семьи – это все, что могло нам светить на горизонте. От родителей требовалось только ходить смотреть предложенные варианты, все остальное я брала на себя.
Наверное, это был мой первый жизненный проект. Никто еще не знал моей прыти и не мог предположить, что я с моими вечными фантазиями и порханиями по жизни могу что-то довести до конца. Мама с папой не стали меня разубеждать, втайне надеясь, что у меня ничего не выйдет. Опять же им понравилась идея, что все-таки у них остается двухкомнатная квартира.
Я же взялась за дело очень рьяно, сразу поставив себе срок – шесть месяцев. Утром я писала объявления и во время прогулки с моим маленьким сыном расклеивала их по всему нашему району. Все-таки мне казалось, что родители к району привыкли, и мне не хотелось разочаровывать их еще и сменой метро, близлежащих магазинов и спортивного стадиона для папы, заядлого теннисиста. Тщательно расклеив объявления, я покупала газеты, где давали объявления по обмену. И, уложив Антошку спать, газеты прочитывала, делала пометки на полях, и когда уже приходила вечером семья, и было кому сидеть с сыном, я обзванивала приглянувшиеся мне варианты.
То, что наша квартира особым спросом не пользовалась, было для меня первым разочарованием, которое меня, однако, не сломило. Я упорно писала, клеила, читала, звонила. Я так старалась, и у меня так долго ничего не получалось, что все уже за меня начали переживать. И готовы были уже ехать куда угодно, лишь бы мой труд все-таки возымел хоть какие-то результаты. И наконец-то начали появляться первые варианты! Это было успехом.
За время моих телефонных переговоров мои родственники постепенно начали привыкать, что разговоры про обмен не просто разговоры. Во время наших совместных ужинов я подробно рассказывала, что и как, что удалось, что сорвалось, что вот-вот должно, наконец, срастись, и постепенно все увлеклись этой игрой. Уже вся семья ждала новых вариантов. Мы не задумывались, что всем нам предстоит совершенно другая жизнь. Думали только о том, получится не получится. Выйдет не выйдет.
Следующим этапом моей работы был осмотр квартир. Нужно было, чтобы понравилось нам. И потом нужно было, чтобы понравились мы. В смысле наша квартира. Здесь самыми неконфликтными и ко всему готовыми оказались мои родители. Когда им предлагали первый этаж, против была только я, мои родители говорили: «А что, собственно, такого? Нам ведь не двадцать лет, дело к старости, ближе до улицы идти». О том, что дует, что под тобой подвал и так далее, задумывалась я. Они об этом не думали. Пол деревянный? «А ты, знаешь, Алена, – говорил мой папа, – это как-то напоминает мне мое детство».
– Папа, ну при чем тут твое детство?! Ты жил в одной комнате с коровой! Может, еще это поищем?
В общем, моим родителям нравилось все, лишь бы люди, с которыми приходилось общаться, были приятными. Поэтому уже я на этапе переговоров начала сама отсекать варианты с первыми и последними этажами, без балконов и в неудобно расположенных местах, чтобы родители сразу туда не уехали.
С моим вариантом было сложнее. Я никогда не видела коммунальных квартир, и когда познакомилась с ними, настроение у меня, всегда веселое, стало ухудшаться. Я поняла, что бытом придется делиться с совершенно чужими людьми. И несмотря на то, что всегда считала себя человеком компанейским, мне стало от этого не по себе. Мыться в ванной в очередь, в туалет тоже, готовить на общей плите. Потом, я же никогда не сталкивалась с коренными москвичами! А это, я вам скажу, та еще публика. Если комнат в коммуналке было несколько, то меня поочередно затаскивала к себе очередная будущая соседка и начинала поливать грязью остальных жильцов. Пытаясь уже сейчас взять с меня слово, что, при положительном исходе данного мероприятия, я дружить с этими сволочами не буду, строго буду придерживаться графика мытья туалета и, что главное, никогда ни с одним соседом не буду пить чай. Чай – это почему-то было самое главное. Про это я слышала в каждой коммуналке. Только не совместный чай! Потому-де это не принято. Поскольку одно и то же рассказывали все, я поняла, что сволочами в коммуналке тоже являются все ее жители без исключения. Правда, была еще одна категория жителей коммуналок – это алкоголики. Алкоголики, которые собирались на общественной кухне и половину двора своих друганов приводили погреться.
– Машка, ты ж не ругайся. Ты ж видишь, мы не пьем, так сидим, замерзли уж больно!
– Куда уж больше пить, лыка уже не вяжете. Не пьете, потому что уже выпили все. Небось и деньги кончились.
– Ой, Машка, какая ж ты дальновидная. А красивая ж ты, Машка, какая. Вот хочу на тебе жениться. Три рубля не займешь?
– Да побойся бога, во-первых, ты мне пять рублей уже должен, или забыл? И во-вторых, ты ж женат. Тоже забыл, что ли? И дочка у тебя растет, нехристь ты этакий!
– Это ты про какую жену? Про Анну, что ли? Дак она вроде померла?
– Да типун тебе на язык! Вот если б она услышала, горе-то какое, – запричитала Мария.
– Ну ладно, ладно, не вопи. Ну я ж точно помню, недавно кто-то помер. Не Анна, нет? Ну и ладно, ну и хорошо. Не буду, значит, жениться, потому не могу. Видишь, обременен. А кто ж помер-то все-таки?
– Тетка твоя померла из Самары!
Я с ужасом наблюдала всю эту сцену и понимала, что еще немного, и могла бы влипнуть совершенно конкретно. Ведь практически все было оговорено, и это был последний просмотр, после которого я должна была вот в эту самую квартиру въезжать. Комната была большая, светлая. Соседка, по словам Марии, одна, она сама. Комната соседа Николая во все мои предыдущие приходы была заперта.
– У жены проживает, у Анны, сюда так, иногда проведывать заходит. Живем тихо, мирно.
Значит, иногда, но зато как! Потом эти «иногда» можно месяцами вспоминать.
Бежала я из этой квартиры вприпрыжку, с четким пониманием, что, наверное, где-то есть коммуналки, как в старых советских фильмах, а не где соседи сплошь или сволочи, или пьяницы. Но найти такую отдельно взятую коммуналку ой как непросто!
Чтобы увеличить шансы получения приемлемого результата, я решила сократить число комнат в коммунальной квартире до двух, и чтобы в этой второй соседской комнате жил бы один человек. Мужчина отпадал сразу. Ну что может из себя представлять одинокий мужчина? Опять алкаш? Или вообще, может быть, маньяк какой-нибудь? Не будем рисковать. Пусть это будет женщина, лучше одинокая и немолодая.
Сроки моего обмена неумолимо приближались к концу, а мои запросы возрастали. Причем запросы родителей, наоборот, падали. Они на удивление вошли в раж. Им нравились абсолютно все варианты. Они их живо обсуждали за ужином. И каждый последующий вариант им нравился больше предыдущего.
Что касается нашего варианта, то есть нашей трехкомнатной квартиры, она нравилась далеко не всем. Панельный дом, две смежные комнаты и кухня шесть метров – конечно, это не мечта всей жизни наших сограждан. Но в конце концов, есть же разные жизненные ситуации, уговаривала я сама себя. Допустим, как раз в нашем доме живет кто-то, кто хочет с кем-то съехаться. Я верила в это свято, никаких сомнений в свою голову не допускала и рьяно продолжала искать дальше. Вариант мой с коммуналкой все-таки оказался самый сложный, уж больно много было всяких «но». Но я упорно трудилась и, наконец, была вознаграждена.
Я его нашла, этот мой вариант. Что он мой, я поняла, как только подошла к подъезду дома, взялась за тяжеленную ручку двери и изо всех сил стала тянуть ее на себя.
Я рванула дверь посильнее и оказалась в просторном парадном. Именно в парадном, а не в подъезде. Потому что парадное было внушительное: с широкой мраморной лестницей, лепными потолками и дубовыми перилами. Безусловно, все грязноватое, все немного ободранное, но былая роскошь все же чувствовалась.
Итак, я поднялась на шестой этаж и позвонила в дверь квартиры, которая предположительно в дальнейшем могла стать моей. Ожидания меня не обманули. Все оказалось именно таким, каким я и воображала. Потолки тоже с лепниной, дубовый паркет, огромные двустворчатые двери. Все это меня сразу захватило, перенесло в другое измерение, заставило окунуться совсем в другой мир. Я к этому миру никогда не принадлежала, но, наверное, втайне мечтала. И мне вдруг показалось, что если я стану жильцом этой квартиры, то, возможно, и жизнь пойдет по-другому, и будет мне позволено прикоснуться к чему-то такому, что сейчас от меня далеко-далеко. И стану я частичкой мира этих других, избранных людей.
В коридоре квартиры меня встречала старая дама. Пожилая – про нее сказать было уже нельзя, она была старая, но и бабушкой назвать тоже язык не поворачивался. Она была дамой.
– Вы по обмену? Ну что же, проходите.
И несмотря на то, что одной рукой она тяжело опиралась на палку, другой рукой она изобразила царственный жест.
– Прошу!
Царственный жест указывал опять же на огромную двустворчатую дверь, которая, впрочем, была открыта. Проем же заполняла бархатная бордовая штора с золотой бахромой. Ну все, сейчас просто уже в обморок начну падать от всей этой неземной декорации. Я прошла в комнату. Двадцатипятиметровая комната с двумя огромными окнами была, безусловно, несколько запущенной. Все как будто бы немножко покрылось пылью веков, как и сама Пиковая дама. (То есть, конечно, присутствовало какое-то имя и отчество. Но это, возникшее из памяти литературное, моей новой знакомой подходило гораздо больше.) Посреди комнаты стоял огромный стол, накрытый тяжелой скатертью тоже с бахромой, как и штора на двери. У стены стоял старинный резной буфет. Но самым потрясающим было зеркало. Высотой почти до потолка, в тяжелой дубовой раме. Казалось это зеркало немного нереальным. Смотреться в него было страшновато, потому что было боязно увидеть там какой-то другой мир. Пиковая дама, думаю, смотрясь в него, видела себя в молодости.
– Ну и что, вы собираетесь здесь жить?! – строго спросила она меня. Вот ведь странный вопрос, ну ведь не на экскурсии же я вот так хожу.
– Собираюсь, – практически шепотом ответила я.
– И сколько с вами здесь будет человек?
– Еще мой муж и сын.
Лицо Пиковой дамы немного потеплело.
– Я здесь вырастила двоих детей. Вы знаете, мой муж был главным прокурором Москвы. Когда мы получили эту комнату, нашему счастью не было границ. Нам казалось это необъятными хоромами. Даже неудобно перед друзьями было. Представляете себе? Это сейчас у всех отдельные квартиры, а тогда этого не было. Потом, правда, начали расселять, чего-то объединять. Но мужу просить было всегда неловко. Да нам и хватало. И потом, здесь прошли самые счастливые годы моей жизни. Я не представляю себя без этого дома, без Филипповской булочной, без нашего сквера. А вот дети выросли, и им этого ничего не надо. Им все равно, им площадь подавай. Где, говорите, находится ваша квартира?
Я вообще-то еще ничего не говорю.
– На Преображенке, – робко отвечаю я, понимая, что шансов у меня ноль. Безусловно, там нет Филипповской булочной. Пиковая дама со мной согласна полностью.
– Ну что это значит, эта Преображенка? Рабочий район. О чем только думает моя дочь? Я вам честно скажу, я не знаю, как я отсюда уеду! Я просто этого не знаю.
Читать бесплатно другие книги:
