Забытые дела Шерлока Холмса Томас Дональд
Самым сложным, как потом признался мне Холмс, было повернуть запор, чтобы возникло впечатление, будто ячейка по-прежнему закрыта. Банковский служащий или слесарь сразу определил бы, что замок взломан. Но наш противник вряд ли осмелится поднимать шум. Он просто увидит пустой ящик и поймет, что проиграл битву и сражен своим же собственным оружием.
Несколько часов спустя, когда день уже клонился к закату, Холмс двинулся в обратный путь по тому же маршруту, каким проник в хранилище. Он сказал мне, что не смог, да и не собирался восстанавливать там полный порядок. Великий сыщик создал его видимость, чтобы не вызвать подозрения и не привлечь внимания охраны банка. Больше всего его беспокоила сама ячейка. Но если арендатор не станет жаловаться, что ее обчистили, зачем это делать охранникам?
Холмс закрыл дверь в хранилище так же тщательно и неторопливо, как и открыл. Он обернул щупы ниткой, пропитанной медицинским спиртом, и смыл сажу со штифтов замка, насколько это было возможно. Очутившись в задней комнате, он спустился в щель, прикрыл ее ковром и приладил к полам сорванные доски. Он не мог, конечно, заново вбить гвозди, предоставив эту возможность первому же человеку, который наступит на половицы. В крайнем случае тот просто решит, что одна из них шатается.
Затем сыщик поставил на место решетку и камни, извлеченные из стены между подвалами хранилища и магазина. Когда он закончил работу, стена выглядела так, будто начала понемногу выкрашиваться, но особых подозрений не вызывала. Дальше не составляло труда подняться в подсобное помещение магазина, положить обратно доски и придавить их ногой. Фонари еще только начали разгораться над тротуарами Корнхилла, а Холмс уже подошел к двери соседнего дома, отпер отмычкой ее простенький замок, а затем снова закрыл за собой.
На следующий день Шерлок Холмс условился о встрече с сэром Артуром Биггом в Виндзоре. Он рассказал ему о том, что Хауэлл действовал в сговоре со своим клиентом, профессором Мориарти. Им помогали и другие люди — те, кто носил саквояжи из банка в банк, — однако они не были посвящены в подробности дела. Холмс не сомневался в том, что содержание бумаг известно только двоим зачинщикам. Но Хауэлл скоропостижно скончался, а профессор Мориарти через несколько дней обнаружил, что документы, которым он придавал такое значение, бесследно пропали. Он не посмел обратиться с жалобой в полицию. Если наши сведения верны, профессор тут же расплатился за аренду ячейки в корнхиллском хранилище и скрылся.
Мориарти бежал? Как бы не так! Прошло несколько месяцев, и нас постигло ужасное испытание, о котором можно узнать из рассказа «Последнее дело Холмса». Я упомянул там о встрече моего друга с нашим противником, опустив некоторые подробности, хотя и был ее невольным свидетелем. Поверьте, мне очень не хотелось описывать этот эпизод.
Приблизительно неделю спустя после посещения корнхиллского хранилища, когда мы с Холмсом сидели в гостиной на Бейкер-стрит, у крыльца нашего дома остановился кеб. Мой друг вскочил с кресла.
— Знакомый голос! — воскликнул Холмс, как только пассажир отпустил экипаж. — Это он, Ватсон. Вам лучше уйти. Впрочем, нет, останьтесь. Идите к себе в спальню и не показывайтесь. Не думаю, что он попытается напасть на меня, но лучше подготовиться заранее.
Я выполнил его просьбу. Холмс был в домашнем халате и уже не успевал переодеться. Из своей комнаты я услышал, как он попросил миссис Хадсон встретить гостя. Потом послышался звук открывающегося ящика стола, а вслед за ним — несильный удар по дереву каким-то металлическим предметом. Посетитель оказался тем самым профессором со змеиным лицом, как выразился Холмс. Тем, кто прославился на весь мир еще в юные годы, написав трактат о биноме Ньютона.
— Опасная это привычка — держать заряженное оружие в кармане халата, мистер Холмс, — произнес он.
Револьвер с глухим стуком лег на стол.
— Прошу вас, садитесь, — холодно сказал мой друг. — Я могу уделить вам пять минут, если у вас есть что сказать мне.
— Все, что я могу сказать, вы и так уже знаете, — заявил гость.
— В таком случае и вы, должно быть, угадали ответ, — спокойно отозвался Холмс.
— Вы не измените своего решения?
— Ни в коем случае.
Сквозь неплотно закрытую дверь мне удалось разглядеть, как человек, на которого я обратил внимание на крыльце «Драммондс-банка», опустил руку в карман. Холмс тут же взял со стола револьвер. Но посетитель достал всего-навсего блокнот с какими-то цифрами.
— Вы впервые встали на моем пути четвертого января, мистер Холмс. Двадцать третьего января доставили мне некоторое неудобство. К середине февраля начали серьезно меня беспокоить. В конце марта вы полностью разрушили мои планы. Теперь благодаря вашим стараниям я рискую утратить свободу. Прекратите это, мистер Холмс! Слышите, немедленно прекратите!
Что ответил Холмс, мне разобрать не удалось.
— Вы должны уйти с моей дороги, — настаивал гость. — Мне доставило истинное удовольствие наблюдать за тем, как вы ловко вызволили из затруднительного положения принца Георга — не сомневайтесь, он действительно женат, — и я не хотел применять крайние меры. Неудивительно, что сэр Артур Бигг обратился за помощью именно к вам. Я надеялся, что моя персона заинтересует вас и мы наконец познакомимся лично — встретимся как равные и, возможно, станем партнерами в другом крупном деле. Готов признать, что совершил ошибку, назначив мистера Хауэлла своим агентом.
— Со своей стороны, он тоже оплошал, — сухо заметил Холмс. — Хотя, конечно, вы допустили грубейший просчет. В мире математики вы могли бы пользоваться заслуженной славой и таким уважением, какого никогда не добьетесь в преступном сообществе.
— Я надеялся, — продолжал профессор, — что это небольшое испытание наших способностей поможет нам прийти к согласию. Перестаньте изображать из себя верноподданного ее величества! Скажите же, что весь этот вздор заботит вас не больше, чем меня!
— Меня совершенно не заботит вздор, — процедил Холмс, положив руку на стол в нескольких дюймах от оружия. — Меня волнуют исключительно вопросы чести и поиски правды.
— Вероятно, не той правды, которую отыскал я.
— Нет, сэр.
— Я сделал это не ради денег, — заявил профессор Мориарти, чуть наклонив голову и пристально глядя на Холмса. — У меня их более чем достаточно. Я мечтал, что мы с вами совершим революцию, которая изменит мир. И она произойдет, можете мне поверить. Почему бы нам вместе не заняться делом, достойным великих людей, стоящих неизмеримо выше толпы, героев, чье появление предсказал Ницше?
— Если вы хоть что-то знаете обо мне, — резко оборвал его Холмс, — то должны понимать, что подобные предложения меня ничуть не привлекают.
Профессор вздохнул, казалось бы, с искренним сожалением:
— В таком случае должен вам сообщить, мистер Холмс, что вы встали на пути не одного человека, а могущественной организации. Вы могли бы пользоваться в ней невероятным авторитетом. Но поскольку вас это не прельщает, вам придется убраться с моей дороги, или же я растопчу вас.
Холмс встал и со всей холодной непреклонностью, на которую только был способен, произнес:
— Весьма сожалею, профессор, но неотложные дела не позволяют мне продолжить нашу занимательную беседу.
Мориарти тоже поднялся.
— Эта история с королевскими документами превратилась в дуэль между нами, мистер Холмс. Пока мы лишь обменялись первыми выстрелами. Вы пытались посадить меня за решетку, но, уверяю вас, это никому не по силам. Если у вас достанет ума, чтобы погубить меня, то, можете не сомневаться, я отвечу вам тем же.
Его слова эхом отозвались в тот ужасный день, когда Холмс и Мориарти снова встретились у Рейхенбахского водопада. Все закончилось благополучно, хотя годы, украденные у Шерлока Холмса, прошли для меня как пустой сон. Спустя три недели после трагедии я получил от сэра Артура Бигга приглашение в Сандрингем, но находился в таком подавленном состоянии, что вынужден был отказаться от этой чести, отослав его королевскому высочеству открытку в траурной рамке. Минуло целых три года, прежде чем мой друг «воскрес» и смог снова примерить галстук, украшенный драгоценной булавкой. Его возвращение в Лондон стало окончательным подтверждением смерти профессора Мориарти, пытавшегося подорвать репутацию английского королевского дома. Какими бы ни были его секреты, они теперь потеряли прежнее значение.
Все это время я полагал, что Холмс пожертвовал собой ради того, чтобы уничтожить Мориарти и заставить его наконец замолчать. Украденные бумаги представляли опасность до тех пор, пока хоть один из двух преступников оставался в живых. Часть документов могла сохраниться, но воспользоваться ими было уже некому. Холмс поклялся стереть с лица земли Хауэлла и Мориарти — пусть даже ценой собственной жизни, — чтобы память о скандальных письмах умерла вместе с ними.
Я считал, что именно поэтому он так спокойно принял свою судьбу у Рейхенбахского водопада. Но что же произошло с Чарльзом Огастесом Хауэллом? Был ли, в конце концов, прав Лестрейд, подозревавший, что мы с ним невольно обеспечивали алиби Холмса? Трудно вообразить себе более надежного свидетеля, чем сотрудник Скотленд-Ярда!
Ночи напролет я лежал с открытыми глазами и думал: а находился ли на самом деле Холмс в квартире на Бейкер-стрит, пока мы с Лестрейдом наблюдали за окном гостиной? Что, если он незаметно вышел из дома, разыскал Хауэлла, хладнокровно перерезал ему глотку, вставил между зубами полсоверена и благополучно вернулся назад? Я вставал с постели, зажигал лампу и в сотый раз прикидывал, как это можно было осуществить. Мы видели всего лишь силуэт Холмса за шторами. Но когда-то он показывал мне собственный восковой бюст, изготовленный замечательным мастером Оскаром Менье из Гренобля. И я, и инспектор слышали, как Холмс играл Мендельсона на скрипке. Не исключено, что в тот самый момент он за несколько миль от дома наносил смертельную рану шантажисту. Надо сказать, мой друг еще в 1889 году заинтересовался фонографом и купил это американское изобретение. Я сам был свидетелем того, как он записывал на восковой цилиндр увертюру Иоахима к «Гамлету», исполняя ее прямо перед громадным раструбом аппарата. Так что же звучало тем вечером — подлинный инструмент или всего лишь фонограмма?
Сидя в кресле бессонными ночами, я представлял, что тем сутулым человеком, приехавшим в кебе на Бейкер-стрит, на самом деле был Майкрофт Холмс. Допустим, он согласился помочь брату в трудной ситуации. Время от времени он перемещал бюст Холмса перед окном, затем поставил на шпиндель фонографа цилиндр с записью скрипки. А сыщик покинул дом через черный ход, сел в заранее заказанный кеб, съездил на роковую встречу и вернулся. Что это было — плод моего разыгравшегося воображения или жестокая действительность? Ведь Холмс потратил столько часов и усилий на искусный взлом хранилища. Разве не разумно предположить, что он приложил феноменальные старания и к тому, чтобы оба человека, знавшие правду о скандале, замолчали навсегда? Полковника Морана — человека с довольно дурной репутацией — он привлек лишь для того, чтобы запутать Лестрейда. Должно быть, Холмс счел поединок у Рейхенбахского водопада единственно возможным способом покончить с этим делом и встретил свою судьбу, как настоящий солдат, спасающий жизнь товарищам.
Позднее мы с Холмсом ни разу не обсуждали эту тему. Точнее, он отшучивался, когда я заводил подобные разговоры. Со смертью профессора Мориарти неприятности закончились и последовали гораздо более радостные события, чем после убийства Хауэлла. Еще до торжественного возвращения Шерлока Холмса состоялась помолвка принца Георга и принцессы Мэй Текской. Два месяца спустя они обвенчались в придворной церкви Сент-Джеймсского дворца.
Чарльза Огастеса Хауэлла, умершего от «пневмонии», похоронили на Бромптонском кладбище. Насколько мне известно, тело профессора Мориарти так и не было найдено.
Убийство в Кэмден-тауне
К Шерлоку Холмсу нечасто обращались за помощью крупные политические деятели. Те редкие случаи происходили благодаря рекомендациям одного адвоката, которому Холмс однажды помог, когда тот был всего лишь подающим надежды юношей. Но с тех пор они больше не виделись.
Их знакомство состоялось поздним вечером в самом конце девятнадцатого столетия. Я уже собирался пожелать Холмсу спокойной ночи и уйти к себе, как вдруг у входной двери раздался звонок. Он тут же повторился: очевидно, посетителя привело к нам срочное дело. Несколько мгновений спустя наша хозяйка, которой пришлось подняться с постели, сообщила нам, что молодой джентльмен весьма респектабельного вида настойчиво просит мистера Холмса принять его и даже слышать не желает об отказе. Я ожидал, что мой друг посетует на ночное время, но он просто сказал:
— Боже милостивый! Раз уж мистер так настаивает, я полагаю, миссис Хадсон, что мы должны позволить ему войти.
Наша почтенная хозяйка помогла посетителю снять плащ, и в гостиную вошел черноволосый молодой человек в тужурке и бриджах, с мрачным и даже в некотором роде демоническим выражением на красивом худощавом лице. Его черные глаза возбужденно блестели. Он был аккуратно пострижен и безукоризненно выбрит, словно только что вышел от парикмахера. Дождавшись, когда миссис Хадсон закроет за собой дверь, гость сообщил, что его зовут Фредерик Эдвин Смит, он работает младшим адвокатом в Северной коллегии и минувшей ночью в Ливерпуле убил человека.
Холмс ничуть не удивился его признанию. Он попросил Смита сесть, выпить бренди с содовой и рассказать свою историю более подробно.
В течение следующих пятнадцати минут мы с моим другом внимательно слушали человека, которого позже узнал весь мир, сначала как члена парламента и королевского прокурора Ф. Э. Смита, а затем как графа Биркенхеда, лорд-канцлера в правительстве мистера Ллойд Джорджа. Его история была полна драматизма и при этом на удивление обыденна. Молодой человек, только что принятый в коллегию адвокатов «Грейс-инн» [35], поздним вечером ехал в трамвае по Ливерпулю. На остановке в центре города какой-то невоспитанный тип полез в вагон в тот момент, когда из него выходила молодая леди, оттолкнул девушку, и она упала. Возмущенный мистер Смит вскочил с места и ударил невежу в челюсть. Стоявший на подножке трамвая хулиган опрокинулся на спину и со страшной силой приложился затылком о каменный бордюр тротуара.
Наш гость, то ли от испуга, то ли, наоборот, трезво оценив ситуацию, выпрыгнул из трамвая и побежал со всех ног с места происшествия. А прочитав утреннюю газету, убедился, что тот человек и в самом деле умер. Мистер Смит никогда не страдал нерешительностью, он тут же отправился в Лондон, чтобы проконсультироваться с Шерлоком Холмсом, единственным человеком в Англии, острому уму и богатому опыту которого он безоговорочно доверял. Молодой адвокат был согласен уплатить любую сумму и предоставить нам полную свободу действий.
Холмс также не стал долго раздумывать:
— У меня нет сомнений насчет того, что вам надлежит сделать, мистер Смит. Прежде всего, не рассказывайте больше никому об этом инциденте. Я время от времени просматриваю «Ежеквартальное юридическое обозрение» и читал ваши статьи о международном морском праве. Судя по всему, вы прекрасный специалист в этой области, и у вас наверняка найдутся в Лондоне деловые партнеры, владельцы торговых судов. Обратитесь к тому, в чьем расположении вы уверены. Постарайтесь договориться с ним о тайном выезде из Англии и не появляйтесь здесь как можно дольше. Впрочем, думаю, шести месяцев будет достаточно. Готов признать, что в морском праве вы разбираетесь лучше меня, зато я ближе знаком с методами работы органов правопорядка. Если за полгода расследование этого несчастного случая — вряд ли его можно назвать преступлением — не даст результатов, полиция Ливерпуля потеряет к нему всякий интерес. Полагаю, по истечении этого времени риск попасть под подозрение сведется к нулю. Тогда и возвращайтесь.
Фредерик Смит поступил в точности так, как советовал ему Холмс, и убедился, что не зря доверял опыту моего друга. Я убежден, что впоследствии многие обращались к нам за помощью в крайне запутанных делах именно по рекомендации известного юриста, которому Холмс тем далеким вечером оказал дружескую услугу.
Как правило, он направлял к Шерлоку Холмсу адвокатов, чьи клиенты были приговорены к виселице или длительному сроку тюремного заключения. Среди защитников невинных людей, а равно и виновных нарушителей закона мой друг знал очень немногих. Лишь в 1907 году он познакомился с великим Эдвардом Маршаллом Холлом, хотя на протяжении предыдущих двадцати лет оба они считались крупнейшими в Англии специалистами — каждый в своей области.
В их характерах удивительным образом сочетались страстная увлеченность и способность к холодному анализу. Тот и другой прекрасно разбирались в огнестрельном оружии и новейших медицинских исследованиях. И все же глубокая симпатия возникла между ними вовсе не из-за этого. Холмс принадлежал к узкому кругу тех, кто был посвящен в подробности трагедии Эдварда Маршалла Холла, заставившей его отказаться от семейного счастья и направить все свои усилия на общественное благо. Будучи молодым адвокатом, сэр Эдвард женился на прекрасной девушке. Этот брак стал предметом зависти всего лондонского общества. Но сразу же после венчания невеста объявила, что никогда не любила и не полюбит его, они лишь формально будут считаться супругами, а рассказать о причинах, заставивших ее выйти замуж, она может только личному врачу.
Во время медового месяца в Париже несчастная женщина, очевидно страдающая психическим расстройством, сбежала от мужа и пыталась удовлетворить свои темные страсти, предлагая себя мужчинам на улице. Это повторялось не раз. После нескольких лет такой жизни, приносящей невыносимые страдания им обоим, она, решив избавиться от нежеланного ребенка, умерла на руках у подпольного акушера. При ее кончине присутствовал молодой любовник, от которого она и забеременела.
Людям, знающим Холмса лишь с деловой стороны, он мог показаться бесстрастным и чуть ли не безжалостным. Но мне довелось наблюдать, как глубоко огорчали его тайные душевные муки сэра Эдварда Маршалла Холла.
Их первая встреча произошла благодаря нескольким строчкам в утренних газетах от 13 сентября 1907 года. Как и смерть хулигана, разбившего голову при падении с подножки ливерпульского трамвая, эта история отличалась драматизмом, увы, довольно обычным для мрачного мира, в котором жили ее участники. Молодую лондонскую проститутку Эмили Диммок, известную также под именем Филлис Шоу, нашли с перерезанным горлом в убогой съемной квартире на маленькой, ничем не примечательной улице Кэмден-тауна. Рана была настолько глубокой, что голова едва не отделилась от шеи. Медицинская экспертиза установила, что женщину убили ранним утром 12 сентября. Труп обнаружил сожитель Диммок, работавший поваром в вагоне-ресторане экспресса Кингс-Кросс — Шеффилд и вернувшийся около полудня домой после очередного рейса. Во всяком случае, он не мог быть виновен в ее смерти. Обнаженное тело лежало на кровати лицом вниз. На столе в соседней комнате стояли несколько пустых бутылок из-под пива и две тарелки с остатками еды — единственная деталь, подтверждающая, что в ту ночь жертва кого-то у себя принимала.
Прошло несколько дней, но новых подробностей о преступлении не поступило. Несмотря на обещание полиции заплатить пятьсот фунтов за информацию об убийце, не нашлось ни одного подозреваемого по этому делу.
Три недели спустя Холмс, как обычно, читал после завтрака утреннюю прессу, чтобы узнать свежие новости. Вдруг он откинулся в кресле и протянул газету мне:
— С точки зрения исследователя преступного мира, Ватсон, трагедия в Кэмден-тауне обещает нам нечто весьма любопытное. Полиция арестовала за убийство той несчастной молодой женщины одного художника, протеже покойного мистера Уильяма Морриса.
— Художника?
Он наклонился вперед и указал мундштуком трубки на нужную статью.
— Мистер Роберт Вуд, двадцати восьми лет. Работает художником по стеклу в компании по производству пескоструйных аппаратов на Грейс-Инн-роуд. У него не меньше поклонников, чем у великих прерафаэлитов. Понимаете? Художник, вставший на путь преступления, — прекрасный образец для изучения психических отклонений. Вам обязательно нужно перечитать эссе де Куинси «Об убийстве как разновидности изящных искусств», если вы еще этого не сделали.
Я посчитал такой взгляд на омерзительное преступление в Кэмден-тауне несколько претенциозным и абсурдным. Холмс любил отпускать спорные замечания по поводу самых ужасных злодеяний, чтобы понаблюдать за моей реакцией. Зная за ним эту привычку, я решил промолчать.
Увы, вскоре стало ясно, что мой друг не собирается оставлять эту тему. Мы возвратились после дневной прогулки по осенним лужайкам Риджентс-парка, и мне стоило немалых усилий отговорить его от идеи пройтись по закоулкам Кэмден-тауна, где произошло это убийство. Выпив чай, Холмс вытащил щипцами из камина горячий уголек и раскурил от него свою длинную трубку из вишневого дерева. Сыщик всегда предпочитал ее керамической, когда пребывал в дурном настроении. Но, к моему большому облегчению, прежде чем он продолжил разговор, у входной двери прозвенел звонок, а затем миссис Хадсон поднялась по лестнице и вошла в гостиную с визитной карточкой на подносе. Холмс протянул к нему руку.
— Мистер Артур Ньютон, — прочитал он вслух. — Адвокат из «Линкольнс-инн». Будьте так добры, миссис Хадсон, проводите мистера Ньютона к нам.
В первый раз за эту неделю я видел своего друга таким оживленным. Наш посетитель оказался щеголевато, несколько старомодно одетым мужчиной сорока лет, с круглым болезненным лицом и темными вьющимися волосами. У него была внешность итальянского оперного баритона. Он извинился за неожиданный визит, получил от Холмса ободряющий ответ и, заняв предложенное место в кресле у камина, перешел к делу:
— Осмелюсь предположить, джентльмены, что вы уже знаете о смерти молодой женщины на Сент-Пол-роуд…
Холмс резко подался вперед:
— Убийство в Кэмден-тауне!
— Пока не доказано, что это именно убийство, мистер Холмс. И сам я также не уверен в этом. Как и в том, что его совершил мистер Вуд.
— Тем не менее, мистер Ньютон, — вмешался в разговор я, — коронерское дознание установило, что это убийство, и в нем подозревают именно мистера Вуда.
Я надеялся этим замечанием, как говорится, сбить спесь с мистера Ньютона. Он с готовностью пошел на мировую.
— Хорошо, пусть будет так, джентльмены. Но я уверен в невиновности мистера Вуда, хотя его перспективы сейчас выглядят весьма мрачно. В подобных случаях крайне необходимо еще до консультации с барристером выработать правильную линию защиты. И здесь мы испытываем большие затруднения. Опасаясь, что невинный человек может угодить на виселицу, я решил попросить у вас помощи в сборе доказательств.
— И правильно сделали. — Холмс откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать мундштук своей трубки. — А в чем заключаются ваши большие затруднения, мистер Ньютон?
— В самом мистере Роберте Вуде. Этот молодой человек из почтенной семьи втайне от своего отца часто посещал таверны в Кэмден-тауне и на Юстон-роуд и водил знакомство с местными проститутками. Он провел с мисс Эмили Диммок три ночи, предшествующие убийству. В полицейском участке свидетели опознали в нем человека, с которым убитую видели вместе в последний раз, за несколько часов до того, как ее нашли с перерезанным горлом. Что еще хуже, джентльмены, один из свидетелей утверждает: в тот день, когда произошло преступление, Вуд вышел из дома жертвы около пяти утра. В это время и умерла несчастная, судя по rigor mortis [36]и содержимому ее желудка. Свидетель отметил, что при ходьбе обвиняемый неловко размахивал левой рукой, а правое плечо выставлял вперед. Коронерское дознание выявило, что именно такой странной походкой отличался еще недавно мистер Роберт Вуд, даже если сейчас она изменилась.
Холмс встал, подошел к окну и посмотрел на тускло освещенную улицу, погруженную в октябрьские сумерки.
— Обвинение основано на косвенных доказательствах, мистер Ньютон. За исключением того факта, что ваш клиент рано утром выходил из дома, все остальное можно без труда оспорить. Да и с этим опознанием не все просто — не уверен, что суд примет решение, опираясь на показания свидетеля, никогда прежде не видевшего мистера Вуда. Таким доказательствам можно противопоставить очевидное отсутствие у обвиняемого мотива для убийства и его хорошую репутацию. Он ведь протеже мистера Уильяма Морриса, если я не ошибаюсь? Это может нам пригодиться.
Мистер Ньютон развернулся в кресле, чтобы видеть детектива.
— Есть еще кое-какие доказательства, мистер Холмс. В квартире убитой найдена открытка, адресованная некой Элис и написанная рукой моего клиента. А в камине обнаружили обгоревшие клочки писем. На бумаге его же почерк.
— Мм, — протянул Холмс. — Это уже хуже.
— Самое скверное — поведение моего клиента после убийства.
— И что же он сделал?
— Друг мистера Вуда Джозеф Ламберт, продавец из книжного магазина на Чаринг-Кросс-роуд, видел его вместе с мисс Диммок в таверне «Игл», напротив станции метро «Кэмден-таун», в половине одиннадцатого вечера накануне ее смерти. И мой клиент попросил его никому не говорить об этом. Кроме того, Вуд попытался уговорить свою модель и любовницу по имени Руби Янг, чтобы та, в подтверждение его алиби, заявила, будто бы они вместе провели тот злополучный день. Однако и Ламберт, и мисс Янг сообщили об этом в полицию, испугавшись обвинения в соучастии.
— Это все? — спросил сыщик.
— Нет, мистер Холмс. Главным затруднением, как я и говорил, является сам мистер Вуд. Он самодоволен, как павлин, и считает себя умнее всех. Своими показаниями он может все испортить.
— Значит, вы не должны вызывать его, — снова вмешался я.
Мистер Ньютон печально взглянул на меня:
— Пока в тысяча восемьсот девяносто восьмом году не приняли закон «Об уголовных доказательствах», доктор Ватсон, обвиняемым запрещалось свидетельствовать в свою пользу при разбирательствах дел об убийстве. Теперь это не просто разрешается, от подсудимого ждут подробностей. Его отказ от показаний обычно производит дурное впечатление на присяжных. Правда, обвинитель в таком случае обязан воздержаться от комментариев, однако судья может высказать свое мнение присяжным — и, как правило, делает это.
Холмс повернулся ко мне:
— Мистер Ньютон прав, Ватсон. Если Вуд откажется давать показания, то его повесят так же высоко, как Амана [37].
Наш гость развел руками:
— Вот видите, джентльмены. Мы можем выиграть дело, только основываясь на строгих доказательствах, независимо от того, что во вред себе самому способен наговорить мистер Вуд.
— Именно так, — произнес Холмс, пыхтя своей трубкой и задумчиво глядя на огонь. — Имея дело с таким трудным клиентом, как этот молодой человек, следует опираться только на факты. Это единственное, что может его спасти… или еще вернее привести на виселицу.
Через полчаса мистер Ньютон уехал. Той же ночью я проснулся оттого, что Холмс тряс мое плечо. В руках он держал лампу, и я увидел, что мой друг успел одеться для прогулки.
— Нам нужно поторопиться, Ватсон. Сейчас около четырех утра, а без четверти пять мы должны быть на Сент-Пол-роуд.
Обычно Холмс просыпался намного позднее, и я понятия не имел, зачем ему понадобилось попасть на место преступления в то же время суток, когда оно было совершено. Поворчав немного, я быстро оделся и минут через двадцать собрался в путь. До рассвета оставалось несколько часов. Погода выдалась на удивление скверной даже для октября — ветер завывал с такой силой, что в окне гостиной звенели стекла. Мы выпили кофе, заранее сваренный моим другом, и направились к круглосуточной стоянке кебов на Юстон-роуд. Возницы скучали без дела, столпившись вокруг киоска, где кипели чайники.
Через десять минут наш кеб повернул с озаренной огнями Хэмпстед-роуд и поехал по мрачным улицам Кэмден-тауна, сплетенным в причудливый клубок. Через этот район от Юстонского вокзала и Кингс-Кросс уходили на север поезда, разрывая ночную тишину стуком колес и шипением выпускаемого пара. Сент-Пол-роуд представляла собой два ряда домов из желтого кирпича, покрытых слоем копоти. За ними виднелась глухая стена, ограждающая железнодорожные пути. Там фыркали локомотивы Северо-Восточной железной дороги, грохотали товарные вагоны и мигали красными огнями семафоры, когда ночной экспресс проносился с пронзительным свистом через переезд, направляясь на север в сторону Эдинбурга.
Невзрачный дом, в котором нашли мертвую женщину, стоял в самом конце улицы. Выходящий из парадной двери человек должен был спуститься с высокого крыльца с каменными ступеньками и неминуемо оказался бы на виду у случайных прохожих. К тому же, в отличие от соседних зданий, дом номер двадцать девять с обеих сторон ярко освещали уличные фонари. Стало понятно, что свидетель Маккован действительно мог узнать Роберта Вуда в длинной шеренге мужчин, выстроившихся для опознания в полицейском участке.
Мы с Холмсом молча стояли под дождем, подняв воротники наших пальто. Ветер был слишком силен для того, чтобы открывать зонт. Пять часов утра, половина шестого. Ожидание казалось бессмысленным. Никакого намека на сутулого человека, неловко размахивающего при ходьбе левой рукой и выдвигающего вперед правое плечо.
Постояв еще немного, мы направились к станции метро «Кэмден-таун», взяли там другой кеб и вернулись на Бейкер-стрит. Холмс опустился в кресло и сидел неподвижно, даже не взглянув на утренние газеты. Нехитрая истина заключалась в том, что Роберт Вуд каждым своим поступком изобличал себя. Он подстрекал друзей к лжесвидетельству. Его при ярком освещении опознали по походке возле дома, где произошло убийство. Его же видели вечером накануне преступления вместе с Эмили Диммок. Мне казалось более чем вероятным, что мистер Вуд станет первым клиентом Холмса, отправленным на виселицу.
Я предполагал, что великого сыщика огорчит подтверждение опасений мистера Ньютона. Однако мой друг пребывал в необъяснимо легкомысленном настроении. Всю следующую неделю он редко оставался дома по вечерам, частенько возвращаясь далеко за полночь. Он и близко не подходил к Кэмден-тауну, проводя большую часть времени в «Кафе-Ройял» или в «Романо» с его знаменитым верхним баром, устрицами, шампанским и аквариумом в витрине первого этажа, выходящей на Стрэнд.
Я не понимал, а Холмс не объяснял, с какой целью он завел знакомство с мускулистыми атлетами, такими как Фред Вспышка Валер или «Крошка Джек» Шеперд, с шумными офицерами гвардии и девушками из варьете «Гейети гёрлз». Разумеется, Роберт Вуд не имел к этому миру никакого отношения. Если Холмсу наскучивали «Кафе-Ройял» и «Романо», он направлялся в бар «Критерион», где попадал в такую же компанию. Беспокоясь за него, я не мог уснуть и лежал с открытыми глазами, прислушиваясь, не вернулся ли он. Потом я различал его шаги на лестнице, и Холмс появлялся в гостиной, напевая себе под нос очередную песенку, услышанную от новых приятелей:
- О, Джемима, твоя бедная старая мама
- Все узнала про нас — я ответил ей прямо…
Он больше не читал после завтрака «Таймс», предпочитая раздел скачек в спортивном еженедельнике «Пинк-ан», редактор которого Джон Корлетт также оказался в числе нынешних его друзей. Я прикусил язык и хранил молчание.
Как-то раз, когда Холмс не появлялся дома в течение двух суток, на Бейкер-стрит зашел мистер Ньютон. Он расспрашивал, как продвигается расследование, однако я не смог сказать ему ничего определенного. Боюсь, он остался недоволен неторопливостью моего друга.
Но это были сущие пустяки в сравнении с посетителями, звонившими в нашу дверь последние два дня. Их было не меньше дюжины, а то и больше. Эти крепкие парни с короткострижеными волосами, деформированными, опухшими ушами, похожими на цветную капусту, и живописно сломанными носами напоминали злобных уличных хулиганов. Те из них, кто был пониже ростом, внушали еще большее опасение.
К исходу вторых суток мне пришлось переговорить со множеством людей, чьи фотографии, без сомнения, украсили бы картотеку Скотленд-Ярда. Все они хотели видеть капитана О’Мэлли. Бывало и раньше, что в отсутствие Холмса кто-то спрашивал «капитана О’Мэлли» либо «капитана Бэзила». Поэтому я отвечал гостям, что бравого офицера сейчас нет дома, но они могут оставить адрес, по которому он позднее их разыщет. Я принимал их записки, но ничто не заставило бы меня пустить этих варваров за порог. Один из них не собирался ничего сообщать. Он меньше других походил на бандита, но вел себя особенно агрессивно.
— Здесь, что ли, живет капитан О’Мэлли?
— Сожалею, но его сейчас нет дома.
— Ага, стало быть, ему крупно повезло. Передайте ему привет и скажите, что никакой я не грязный лжец, а если он еще раз так про меня скажет, я вернусь и набью ему морду. Понятно?
После подобной выходки я решил, что с меня довольно, однако это был еще не конец. Последний визитер отличался от прочих, но я не рискнул бы утверждать, что в лучшую сторону. За дверью стоял безвкусно одетый молодой рабочий с козлиной бородкой и самоуверенным выражением лица.
— Капитан О’Мэлли? — спросил он таким тоном, словно действительно принял меня за другого.
Прежде чем я успел ответить, он чиркнул спичкой о подошву своего ботинка и раскурил керамическую трубку прямо на пороге дома. Затем с невероятным нахальством выпустил струю вонючего табачного дыма прямо мне в лицо и попытался протиснуться мимо меня в квартиру.
— Послушайте, какого дьявола?..
Я не успел закончить фразу, поскольку он вдруг запрокинул голову и расхохотался:
— Превосходно, дорогой Ватсон! Мои артистические таланты наконец-то вознаграждены по достоинству!
Мы с Холмсом зашли в гостиную, и боюсь, что я начал разговор с ним излишне резко.
— У меня набралось с десяток записок для вас от самых отъявленных хулиганов города. Слава богу, что я успевал открывать дверь раньше миссис Хадсон.
— Великолепно! — с довольным видом ответил Холмс. — Просто замечательно!
— Одни из посетителей утверждал, будто бы вы назвали его грязным лжецом.
— Так оно и было, Ватсон. Слово в слово.
— Тогда вам следует знать, что он обещал вернуться и набить вам физиономию.
Холмс стоял вполоборота ко мне, и даже под гримом я различил выражение триумфа на его лице. Слушая мой отчет, он быстро пробегал глазами сообщения.
— Чудесно, Ватсон! — снова воскликнул он. — Вероятно, это был Маккован. Весьма достойный человек. Набить мне физиономию? Это сказано с чувством. А эти записки! Откровенно говоря, я не ожидал получить так много ответов, и таких обнадеживающих.
Он сжимал в руке клочки бумаги, и я не имел ни малейшего понятия, что означают его радостные возгласы.
— Вы хотите сказать, Холмс, что мистеру Вуду больше не грозит виселица?
Он удивленно взглянул на меня:
— Нет, Ватсон, опасность еще не миновала. Если он, вместо того чтобы давать правдивые показания, и дальше будет изображать тщеславного осла и настраивать присяжных против себя, ему несдобровать. Но, пожалуй, теперь против него нет серьезных улик. Все зависит только от того, как он себя поведет.
С этими словами мой друг направился к себе в спальню, чтобы избавиться от козлиной бородки и других деталей маскарадного костюма. Но прежде Холмс вытащил из кармана свернутый лист бумаги и положил его на стол:
— Что вы скажете об этом, Ватсон?
На листе были столбики цифр, а также имя Элси, небрежно выведенное карандашом в верхнем углу. Однако в тот момент мне не хотелось ломать голову над загадками, и я предоставил Холмсу объяснить все самому.
Вернувшись в гостиную, он предупредил миссис Хадсон о том, что в ближайшие несколько дней нам предстоит принять множество посетителей. И пусть наша добрая хозяйка не тревожится, если среди них окажутся странного и даже подозрительного вида личности. На самом деле они безобиднее старого домашнего пса. Может заглянуть и тот человек, что обещал расквасить физиономию одному из нас. Но и он при более близком знакомстве покажется милым и приветливым. Еще должна зайти одна молодая леди, весьма привлекательная и благовоспитанная, но с нелегкой судьбой. Всех этих людей нужно незамедлительно пропустить, когда бы они ни явились.
В первый день нас никто не побеспокоил. Во второй, в ответ на записку Холмса или, точнее говоря, «капитана О’Мэлли», к нам около полудня пришел один из хулиганов, которых я встречал на пороге. Теперь он чувствовал себя намного увереннее, и Холмс обращался к нему с таким почтением, словно это был наследник престола.
— Мистер Уильям Уэсткотт? Мое имя — Шерлок Холмс. Позвольте представить вам моего коллегу, медицинского эксперта доктора Ватсона. Мы говорим с вами по поручению капитана О’Мэлли. Он в настоящий момент находится за границей, как я уже сообщил вам в письме. Скажите, каков род ваших занятий, мистер Уэсткотт?
Посетитель сел на стул, жалобно скрипнувший под его тяжестью.
— Я билетный контролер на Центральной железной дороге, мистер Холмс. Вокзал Кингс-Кросс.
— Вы получили мое послание, значит, по-прежнему проживаете на Сент-Пол-роуд, двадцать пять? Это ведь неподалеку от того места, где произошло убийство?
— Так и есть, мистер Холмс. Через дом от моего, — с готовностью подтвердил гость. — Я шел на службу как раз в то время, когда видели убийцу, выходящего из дверей. Я на той неделе работал в утреннюю смену.
— Во сколько она начинается, мистер Уэсткотт?
— В половине шестого. Полчаса я обычно трачу на дорогу и пять минут — на подготовку к работе. Получается, мне нужно выходить без пяти пять, не раньше и не позже.
— Так что вы едва не столкнулись с преступником, — довольно рассмеялся Холмс. — Говорят, напротив дома стоял полицейский.
Морщинистое лицо мистера Уэсткотта скривилось в безразличной гримасе.
— Да не видел я никакого полицейского. Из дома двадцать девять тоже никто не выходил. Шел, правда, по улице один прохожий, в ту же сторону, что и я. Только он был не очень похож на того парня, которого арестовали за убийство.
Холмс снова рассмеялся:
— Значит, вас не мучают по ночам кошмары, в которых убийца крадется следом за вами?
Уэсткотт усмехнулся, приоткрыв щербатый рот:
— Я умею постоять за себя, мистер Холмс. Не родился еще тот парень, который смог бы напугать Билли Уэсткотта.
— Вот как? Значит, мистеру Уэсткотту сломали нос и повредили ухо вовсе не на службе?
Наш посетитель не выдержал и добродушно захохотал вслед за Холмсом.
— Хорошо, мистер Уэсткотт, — сказал Холмс уже серьезным тоном. — А теперь, прежде чем мы продолжим беседу, будьте так любезны, пройдитесь по комнате туда и обратно, чтобы доктор Ватсон смог потом узнать вас по походке.
Стул под нашим гостем снова заскрипел, мистер Уэсткотт тяжело поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате между дверью и камином. Этот крупный мужчина двигался так, словно совершал тяжелую работу: сильно сутулился, энергично отмахивался на ходу левой рукой и выставил вперед правое плечо, словно защищая челюсть от удара.
Понаблюдав за его походкой, никто бы не усомнился, что именно этого человека, идущего по своим мирным делам, видел свидетель в ночь убийства на Сент-Пол-роуд.
Затем мы продолжили крайне занимательный разговор о работе мистера Уэсткотта контролером железнодорожных билетов и о его увлечении боксом. Холмс был в ударе в тот вечер. «Капитан О’Мэлли» достаточно долго общался со своими новыми друзьями из кафе «Романо», поэтому знал имена претендентов на победу в любительском турнире по боксу, который скоро состоится в Национальном спортивном клубе на Риджент-стрит. Знатоки этого благородного искусства считали, что именно Билли Уэсткотт станет чемпионом Кэмдена, причем до конца года.
— Черт побери, Холмс, зачем он вам понадобился? — спросил я сыщика, как только гость ушел.
— Мой дорогой друг, — серьезно ответил Холмс, — странно, что вы об этом спрашиваете. Как только мистер Ньютон описал нам походку человека, которого видел свидетель, я сразу понял, что это мог быть только боксер. Вспомните его выставленное вперед плечо.
— Значит, Маккован видел мистера Уэсткотта, спускавшегося с крыльца дома номер двадцать пять, а не двадцать девять?
Холмс покачал головой:
— Мы не можем быть абсолютно уверены даже в том, что Маккован видел Уэсткотта или кого-то другого именно в ночь убийства. Он ведь утверждал, что на другой стороне улицы стоял полицейский, а мистер Уэсткотт уверяет, что никого там не было. Возможно, мистер Маккован перепутал время. Но доказать это мы в любом случае не сможем. И все-таки я был уверен, что свидетель описал походку боксера. Тогда я решил выяснить, откуда вышел этот спортсмен и кто он такой.
— С помощью кафе «Романо» и газеты «Пинк-ан»!
— Правильно, Ватсон. Я провел несколько приятных вечеров в компании промоутеров, зарабатывающих деньги на таких парнях, как наш мистер Уэсткотт. А затем представился капитаном О’Мэлли и сказал, что я рекламный агент. Я объявил устно и через газету, что ищу боксеров для участия в турнире Национального спортивного клуба. Мои осведомители рассказали мне об этом соревновании, так что фактически я никого не обманывал. А тот, кого мы искали, мог быть только боксером. Я до сих пор поражен, Ватсон, как вы сразу об этом не догадались. Мистер Роберт Вуд, безусловно, обладает многими талантами, но на ринге он не продержался бы против Уэсткотта и двух минут.
Оставшуюся часть дня Холмс провел, бесцельно расхаживая перед окном или сидя в своем кресле с бумагами в руках, но я готов поклясться, что он даже не пытался их читать.
— Проклятье, да где же он, Ватсон? — нетерпеливо восклицал мой друг.
— Вы спрашиваете о Макковане?
— Разумеется, о нем. Он важный свидетель, а я так и не сумел познакомиться с ним. Это просто неуважение к суду. Я должен заставить его прийти ко мне. Если он этого не сделает, мистеру Вуду по-прежнему будет грозить опасность.
Холмс беспокоился напрасно, на следующее утро дверной звонок сообщил нам о новом визите. По правде говоря, мистер Роберт Маккован не был похож на человека, способного кого-то побить. Когда величественная миссис Хадсон открыла дверь, он сразу стушевался и смущенно пробормотал, что хотел бы поговорить с мистером Шерлоком Холмсом. Имя О’Мэлли мой друг оставил за собой исключительно для бесед со знатоками благородного искусства бокса.
Мистер Маккован был высоким и довольно худым молодым человеком с копной светлых волос и лицом, слишком изможденным для его лет. Судя по произношению, он был родом из Норфолка, хотя Холмс впоследствии уверял меня, что из Суффолка.
— Мистер Холмс? — мрачно произнес он. — Нам нужно объясниться.
— В самом деле? — ответил Холмс. — Полагаю, вы собираетесь поколотить меня?
— Стоило бы, — буркнул Маккован, — после того, что вы сделали. Это ведь вы заходили в «Игл» у метро «Кэмден-таун» и в «Райзинг сан» на Юстон-роуд. И наверное, были где-то еще, хотя точно не знаю. И везде рассказывали, будто бы я солгал полиции и на коронерском дознании. Восемь месяцев мне не найти постоянной работы, а после таких разговоров меня вообще никуда не возьмут.
Холмс указал насупленному гостю на стул:
— Прошу вас, мистер Маккован, садитесь. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам с работой, а возможностей у меня много. И я вовсе не называл вас лжецом. Просто заключил парочку пари о том, что все произошло немного не так, как вы говорите.
Маккован разволновался и снова встал:
— Это почти то же самое, что назвать меня лжецом.
Холмс также поднялся с кресла:
— Мы все можем ошибиться, что-то напутать в своих воспоминаниях, мистер Маккован. Но, надеюсь, не становимся от этого лжецами.
— Да какое вам до меня дело, мистер Холмс. Вы не должны были так говорить при людях.
Холмс посмотрел на него уже не столь дружелюбно, шумно засопел и потянулся к трубке, но рука повисла в воздухе.
— Вы ошибаетесь, мистер Маккован. Мне есть до вас дело, потому что невинного молодого человека могут из-за ваших слов отправить на виселицу. И не остановлюсь, пока не доведу начатое до конца. — Он раскурил трубку и продолжил: — Кроме того, я оказываю вам добрую услугу, уберегая от конфуза в зале суда.
— Я не нуждаюсь в услугах, мистер Холмс. Я видел то, что видел. А видел я этого человека!
— Если вы предпочитаете говорить стоя, мистер Маккован, то я, с вашего позволения, все-таки присяду. Кого вы видели?
— Кого? Того самого, на которого показал в полицейском участке. Роберта Вуда. Он спускался по ступенькам, и его освещали два фонаря.
— А как насчет другого человека, который стоял напротив дома утром двенадцатого сентября, без пяти минут пять?
Плечи Маккована затряслись от смеха.
— Это вы про полицейского? Уж не хотите ли вы сказать, что это он перерезал горло той женщине?
Холмс отложил трубку:
— Нет, конечно. Как был одет этот полицейский?
Маккован угрюмо посмотрел на него:
— Да как обычно. А на голову надел шлем, потому что выдалось сырое утро.
Только тот, кто хорошо знал Шерлока Холмса, мог бы заметить, что в этот момент он немного расслабился: ведь рыбка клюнула на крючок.
— Однако газеты, мистер Маккован, сообщают, что в это сырое, как вы утверждаете, утро на Лондон не упало ни единой капли дождя.
Наш посетитель сначала смутился, а затем презрительно фыркнул:
— Я и не говорил, что шел дождь, мистер Холмс. Просто утро было сырое, пасмурное.
— Именно так, — согласился Холмс, снова взяв трубку. — Пасмурное и туманное. Плохая видимость. Вряд ли вы могли хорошо рассмотреть человека на другой стороне улицы.
Он встал и протянул гостю листок бумаги со столбиками цифр и надписью «Элси» наверху.
— Что это значит? — спросил Маккован. — И кто такая эта Элси?
— Богиня света, — с серьезным видом объяснил Холмс. — Эл-си. Электрические сети Лондона. А цифры, дорогой сэр, означают время, когда по всему Лондону автоматически выключают свет. Посмотрите сюда: двенадцатого сентября, когда погибла Эмили Диммок, фонари на Сент-Пол-роуд были выключены в четыре часа тридцать девять минут, за шестнадцать минут до того, как вы, по вашим собственным словам, видели мистера Роберта Вуда. В свете двух фонарей, горящих настолько ярко, что вы смогли его опознать, несмотря на расстояние, темноту и туман.
Маккован часто заморгал, как человек, получивший сильный удар, но все же устоявший на ногах.
— Значит, это было раньше, чем я думал. Я ходил к пяти часам в пекарню на Брюэри-роуд искать работу. Спешил, шагал по Сент-Пол-роуд быстро. Я шел из дома на Хоули-роуд в Чок-Фарм.
— Все правильно, — холодным тоном согласился Холмс. — Вахтер подтвердил, что вы пришли в пекарню как раз к началу утренней смены, ровно в пять утра. Я специально проверял. Но вы должны знать, что между Хоули— и Брюэри-роуд приблизительно полмили, а дом двадцать девять по Сент-Пол-роуд находится как раз на середине пути. Я понимаю, что одно и то же расстояние можно пройти чуть быстрее и чуть медленнее. Однако мне кажется странным, что здоровый человек, к тому же торопившийся по важному делу, мог потратить почти двадцать минут на то, чтобы одолеть четверть мили.
Маккован сидел молча, не поднимая головы.
— Таким образом, — продолжал Холмс более дружелюбно, — если вы проходили мимо этого дома без пяти минут пять, то не могли разглядеть человека на крыльце, потому что было слишком темно. А если бы вы там шли без двадцати пять, когда огни еще горели, то все равно не увидели бы его, поскольку, согласно вашим же показаниям, он вышел только через пятнадцать минут.
Читать бесплатно другие книги:
