Забытые дела Шерлока Холмса Томас Дональд

— Мистер Холмс загонит себя в гроб, если не сбавит обороты, — заметил после одного совместного расследования наш друг из Скотленд-Ярда инспектор Лестрейд.

Я не мог с ним не согласиться. Но по собственному опыту знал, что нет ничего более бесполезного, чем давать Холмсу медицинские рекомендации.

Людям, знакомым с моим другом понаслышке, может показаться странным, что Холмс, с его репутацией и неукротимой энергией, в 1897 году, на пике славы, бросил практику в столице и отправился на край света. У него ушло много недель на скромное частное расследование. Вероятно, он просто не мог отказать попавшей в беду девушке, почти школьнице, которой угрожали смертью жестокие и беспощадные законы чужой страны. А может, ему хотелось предотвратить несправедливость, способную обернуться крупным скандалом и несмываемым позором для британской короны. Каковы бы ни были причины, но это дело, как и большинство других, началось в знакомой обстановке на Бейкер-стрит. Для удобства в этом рассказе, озаглавленном «Йокогамский клуб», я объединил несколько не связанных между собой событий.

Те, кто помнит лондонскую осень 1896 года, подтвердят, что дождь лил безостановочно. Если он и не разогнал туман, то значительно рассеял его. Дни становились все короче, солнце все ниже совершало свой путь над горизонтом, и казалось, что в мире наступили вечные сумерки. Было темно даже в три часа пополудни.

В один из таких дней, когда мрак сгустился еще до ужина, Холмс сидел за разложенным на столе огромным фолиантом по фармакологии. Рядом стояла закрепленная в штативе пробирка со зловонной зеленой жидкостью. Детектив сгорбился и так низко склонил голову, что напоминал большую серую птицу с черным хохолком. Я как раз собирался отвлечь его от раздумий, но дверной звонок опередил меня.

Однако Холмс и ухом не повел. Он перевернул страницу книги и сосредоточился на чтении. Я подошел к окну, отдернул шторы и посмотрел на улицу. Пустой экипаж отъезжал от нашего дома, кебмен прикрикнул на лошадь и хлестнул ее вожжами. Стоявшего у дверей человека я видел впервые. Над крыльцом зажегся свет, его отблески замерцали на плаще незнакомца, мокром от непрерывного дождя. Он что-то сказал миссис Хадсон, и спустя несколько мгновений она постучала в нашу дверь.

— К вам посетитель, мистер Холмс, — объявила наша добрая хозяйка, хотя это и так было очевидно. — Мистер Джейкоб пришел без приглашения, но просит принять его по делу безотлагательной важности.

Сколько раз нам приходилось слышать подобные слова! Холмс поднял голову от книги, и лицо его просветлело.

— Очень хорошо, миссис Хадсон. Если визит мистера Джейкоба не займет более получаса, я со всем вниманием выслушаю его.

Наша хозяйка вышла, чтобы помочь гостю снять плащ, и вскоре мы услышали его тяжелые шаги по лестнице. Это был широкоплечий светловолосый мужчина приблизительно тридцати лет, хорошо сложенный, гладко выбритый, но с бледным и болезненным лицом. Темные круги под голубыми глазами подчеркивали их яркость.

Холмс внимательно взглянул на вошедшего, а затем поднялся, чтобы пожать ему руку.

— Присядьте, пожалуйста, доктор Джейкоб, — сказал он, указывая на свободное кресло. — Чем могу быть полезен?

Услышав это обращение, наш посетитель побледнел еще сильнее.

— Вы знаете меня, мистер Холмс?

— Я впервые услышал ваше имя минуту назад, — успокаивающим тоном произнес Холмс. — О вашем занятии говорит несколько оттянутый нагрудный карман, в котором вы обычно носите стетоскоп. При этом края металлической трубки постоянно зацепляются за ткань. Я имел возможность убедиться в пагубном воздействии этого инструмента на одежду, наблюдая за моим коллегой доктором Ватсоном. Кстати, в его присутствии вы можете говорить с полной откровенностью.

Доктора Джейкоба, вероятно, удовлетворило такое объяснение. Он успокоился и сел.

— И все равно, мистер Холмс, ваши слова немного выбили меня из колеи.

Мой друг стоял возле камина, скрестив руки на груди и обхватив правый локоть левой ладонью.

— Простите меня, доктор Джейкоб. Я вовсе не хотел причинить вам неудобство и вполне могу ошибиться в своих предположениях. Однако рискну утверждать, что вы недавно переехали и ваш дом находится неподалеку от железнодорожной станции. Вы прибыли на вокзал Виктория или Ватерлоо. Пожалуй, все-таки Виктория. Вопрос, по которому вы пришли ко мне, действительно требует безотлагательного решения. Дело касается того, кто вам дорог. Этот человек волею судьбы оказался далеко отсюда. Вчера, вероятнее всего после обеда, вы получили некое тревожное известие и провели бессонную ночь. К утру у вас созрело решение обратиться ко мне. Вы хотите, чтобы я отправился с вами в далекое путешествие и помог одной молодой леди. Сожалею, но не могу заранее пообещать, что исполню вашу просьбу.

От удивления у бедного доктора, как говорят в подобных случаях, отвисла челюсть и округлились глаза.

— Вы не могли знать этого, мистер Холмс! Наверняка к вам уже обращались. Кто-нибудь из семьи Кэрью.

Холмс сел на диван, скрестил ноги и принял непринужденную позу, словно это могло успокоить доктора Джейкоба.

— Уверяю вас, никто ко мне не обращался, — с доброжелательным видом сказал он. — И мне ничего не известно о семье Кэрью. Я просто обратил внимание на то, что ваши ботинки слегка подмокли, хотя вы приехали сюда в кебе. Это означает, что вы сегодня уже побывали под дождем. Однако обувь не успела бы высохнуть за последние пятнадцать-двадцать минут. Вероятно, вы шли пешком от дома до станции, но расстояние было небольшим, поэтому подошвы испачкались не сильно. И все же мелкие, не крупнее зернышка, крупинки гравия или песка прилипли к ним. Мне приходилось прежде наблюдать за работой драги, углубляющей фарватер, и я без труда определил, что это частицы осадочных пород, извлекаемых со дна моря. Ими часто засыпают новые дороги возле недавно построенных домов в Суррее и Суссексе, пока местные власти еще не распорядились их загудронировать. Из всего этого я сделал вывод, что вы живете неподалеку от железнодорожной станции в одном из вышеназванных графств, причем поселились там совсем недавно.

— Вот теперь все понятно, — ответил доктор Джейкоб.

Он явно испытывал облегчение оттого, что вовсе не колдовство, а логическое мышление позволило моему другу узнать подробности его жизни.

— Кроме того, — невозмутимо продолжил Холмс, — из кармана вашего жилета выглядывает картонный квадратик, весьма напоминающий билет, причем на пригородный поезд, а не на метро. Должно быть, это обратный билет. До Бейкер-стрит от вокзала Ватерлоо удобнее и быстрее добраться подземкой, а не в кебе. Поэтому я предположил, что вы все-таки прибыли на вокзал Виктория. Что касается цели вашего визита, то я догадался о ней по размеру бумажника в вашем внутреннем кармане — судя по тому, как натянулась ткань, туго набитого. Умоляю вас, доктор Джейкоб, не будьте так беспечны. Не спрятав деньги как следует, вы словно предлагаете их каждому встречному вору или грабителю. По вашему лицу заметно, что вам не удалось уснуть нынче ночью. Помимо того, вы наверняка всегда тщательно бреетесь, но сегодня ваша рука держала бритву не очень уверенно. Отсюда следует, что вчера вы узнали плохие новости, однако было слишком поздно для того, чтобы немедленно выехать в Лондон.

Доктор Джейкоб ничего не ответил, лишь завороженно и с некоторым испугом взирал своими светло-голубыми глазами на представление, которое разыгрывал перед ним мой друг.

— Не хочу показаться самонадеянным, — добавил Холмс, — но буду удивлен, если вы не собирались сегодня заплатить крупную сумму наличными. Поскольку вы не пожелали выписать чек, я заключаю, что дело крайне срочное. А внезапные серьезные расходы нельзя объяснить ничем другим, кроме предстоящего далекого путешествия. Объединив все эти наблюдения и выводы, я могу выдвинуть лишь одно предположение: некий дорогой вам человек подвергается большой опасности. То, что в беду попала леди, я, признаюсь честно, просто угадал. В девяти случаях из десяти при подобных обстоятельствах речь идет именно о женщине. Не думаю, что это ваша жена. В таком случае вы были бы рядом с нею или, по крайней мере, уже находились бы в пути. Учитывая ваш возраст, дочь тоже можно исключить. Допустим, это родственница. Может быть, кузина. Но вернее всего — родная сестра.

Наверное, в сотый раз я наблюдал, как меняется лицо посетителя, выражающее то удивление, то облегчение. Так набегает на небо облако за облаком. Поначалу доктор Джейкоб был слишком потрясен и утомлен, чтобы произнести хотя бы слово. Наконец он все-таки выдавил:

— Это моя сестра, мистер Холмс. Она самая младшая из нас, а я — самый старший. От вас не укрылась ни одна мелочь. За эти несколько минут я убедился в справедливости всего того, что о вас рассказывают. Если кто-то и способен спасти мою сестру, то это вы.

— А где она сейчас, доктор Джейкоб?

— В Йокогаме. И в скором времени ее должны повесить.

Название «Йокогама» прозвучало как гром среди ясного неба. Я предполагал, что семейная драма могла разыграться в Париже или Берлине, пусть даже в Риме или Нью-Йорке. Но Йокогама?! Не станет же Холмс браться за такое дело?

Мой друг поднялся с кресла, подошел к окну с раздвинутыми шторами и посмотрел на улицу.

— В Йокогаме, — повторил он очень тихо, но в его тоне безошибочно угадывалось волнение. — В скором времени ее должны повесить.

Холмс вглядывался в темноту лондонской ночи с таким задумчивым выражением, какого я давно уже не видел на его лице.

Дождь усилился, тусклый свет лампы пробивался к темной ленте мокрой мостовой сквозь оконное стекло, перечеркнутое извилистыми дорожками струящейся воды. Холмс все еще о чем-то размышлял. В наступившей тишине отчетливо слышались легкий шорох дождя, тяжелые шлепки падающих с карниза капель и бурление потока, стекающего по крутому желобу к решетке канализации. Наконец Холмс обернулся:

— Доктор Джейкоб, прежде чем мы примем решение, я прошу вас обстоятельно и без спешки рассказать, что произошло с вашей сестрой. Постарайтесь объяснить, как мы можем ей помочь. Но должен предупредить, что я всего лишь детектив, а не чудотворец.

Так мы узнали историю Мэри Эстер Джейкоб и покойного Уолтера Реймонда Халлоуэлла Кэрью. Если передать ее коротко, то он был женат, а мисс Джейкоб стала его любовницей, одной из многих на протяжении долгой колониальной карьеры Кэрью. Этот мужчина вел разгульную жизнь сначала в Гонконге, затем в Малайе и, наконец, переехал в Йокогаму. Там в октябре 1896 года он скончался. Незадолго до смерти Кэрью избрали секретарем и управляющим Объединенного йокогамского клуба, где собирались американские и английские офицеры и бизнесмены, проживающие в городе. Семью годами ранее он женился в Англии на Эдит Мэри Порч и увез ее на Малайский архипелаг. Там он несколько лет занимал должность казначея колониальной службы. Однако пристрастие к бренди в сочетании с ужасным климатом едва не свело его в могилу. И сам он, и его жена заболели малярийной лихорадкой и после недолгого лечения в Австралии перебрались в Йокогаму. Но здоровье их было подорвано безвозвратно, и они продолжали принимать лекарства.

Порочность Кэрью ни у кого не вызывала сомнений. Ему приписывали множество внебрачных детей, и некоторым он даже помогал деньгами втайне от жены. Также супруги имели двоих законных отпрысков, для которых они пригласили гувернантку — мисс Мэри Джейкоб, прежде проживавшую вместе с братом.

Надо сказать, что мистер Кэрью страдал и от другой болезни — венерической. Но о его гонорее стало известно лишь в конце октября — из судебного отчета о вскрытии в Королевском военно-морском госпитале Йокогамы.

Миссис Кэрью не многим отличалась от мужа. Она играла роль mari complaisant [40]при условии, что никто не будет мешать ее собственным развлечениям, и без труда нашла любовников среди обитателей колонии. Муж смотрел на ее похождения сквозь пальцы. Более того, супруги вместе придумали прозвища для этих молодых людей: Хорек и Обезьянка. Один из них — клерк местного филиала «Гонконгского и Шанхайского банка» Гарри Ванситарт Диккинсон — готов был жизнь отдать за свою возлюбленную. Между ним и миссис Кэрью несколько месяцев продолжалась любовная переписка, и в своих письмах молодой человек умолял ее потребовать развода и выйти замуж за него.

Историю Мэри Джейкоб, попавшей в столь нездоровую обстановку, можно назвать одной из древнейших в мире. Неопытная девушка вскоре поверила уговорам Кэрью и стала его любовницей. Этот mnage [41]просуществовал несколько месяцев и прекратился только со смертью греховодника. Он болел уже много лет, с тех пор как венерическое заболевание вызвало сужение мочевого канала. Сделало свое дело и пристрастие к алкоголю — в конце концов врачи обнаружили у Кэрью симптомы цирроза печени. Больной не мог отказаться от выпивки и махнул рукой на предупреждения медиков. Он по-прежнему проводил все свободное время в Йокогамском клубе. Те, кто отправил мистера Кэрью на службу в колонию, надеясь, что там он излечится от пьянства, могли бы с равным успехом послать его в ад, чтобы уберечь от летней жары. Состояние печени быстро ухудшалось, и ему предсказывали скорый печальный исход. Но весельчак по-прежнему не обращал внимания на советы эскулапов, предпочитая «тонизирующее средство» собственного изготовления, в состав которого входили гомеопатическая доза мышьяка и уксуснокислый свинец.

После смерти Кэрью мисс Мэри Джейкоб пришлось бежать из его дома, поскольку девушку обвинили в отравлении отвергшего ее любовника. Его самочувствие действительно значительно ухудшилось. Недомогание мучило Кэрью около двух недель, а в последние сутки наступило резкое обострение. Больной впал в беспамятство, и 22 октября его перевезли в военно-морской госпиталь, где он через несколько часов скончался.

Следствие установило, что Кэрью умер от отравления мышьяком. Каковы могли быть мотивы убийства? Миссис Кэрью пользовалась полной свободой в семейной жизни и привыкла поступать так, как ей заблагорассудится. У нее не было причин убивать мужа. А вот у Мэри Джейкоб появились основания для мести, когда она поняла, что любовник не только бросил ее, но вдобавок заразил ужасной болезнью.

Врачи заподозрили неладное, когда было уже слишком поздно. В последние два дня они запретили родным и знакомым близко подходить к больному. Возле него поочередно дежурили две надежные медсестры, которым приказали не оставлять пациента без присмотра ни на минуту. Тем не менее вечером перед кончиной Кэрью сиделка все же ненадолго отлучилась, заперев предварительно дверь. В это время две служанки заметили в комнате Мэри Джейкоб, которая стояла перед аптечным шкафчиком. У нее вполне мог сохраниться с лучших времен ключ от этой спальни, а может, она сделала с него слепок. На следующий день мистер Кэрью скончался от смертельной дозы мышьяка, равной содержимому целого флакона фаулерова раствора [42]. Позже в доме обнаружили три пустые склянки от этого лекарства. Лишь мисс Джейкоб имела явные причины и возможность отравить Кэрью.

— И что самое неприятное, мистер Холмс, — добавил доктор Джейкоб, — уже после смерти Кэрью моя сестра заходила в аптеку и просила вернуть ей заявку на последнюю порцию лекарства. Понимаете, она сама написала ее, но клянется, что сделала это по просьбе больного.

Неприятное — мягко сказано. Если чего-то и не хватало для того, чтобы затянуть петлю на шее мисс Джейкоб, то именно этой просьбы и этого документа. Однако Холмс сохранял невозмутимый вид. Он спросил нашего посетителя, не знает ли тот, как вел себя Кэрью перед кончиной.

Джейкоб ответил, что его встревожила одна фраза умирающего. Свидетели слышали, как он закашлялся и отказался от лекарства, хотя боль разъедала его внутренности. «Я принял сегодня внутрь целую аптеку, — сказал он. — Не хочу больше никаких лекарств, дайте бренди с содовой».

Этот стакан был последним, что выпил в своей жизни бедняга, поскольку убийца, вероятно, вылил туда полный флакон фаулерова раствора. Утром Кэрью так мучился, что пришлось сделать ему инъекцию морфия и дать таблетку с кокаином. Больной был очень плох. В бреду он уверял, что под кожей у него ползают червяки и причиняют ему безумную боль. Еще он повторял имя Мэри Джейкоб, вспоминал о ее ночном посещении, даже называл ангелом, поднесшим ему бренди. Если бы мисс Джейкоб не видели служанки, эти слова легко объяснялись бы помраченным состоянием Кэрью, в котором он мог любого появившегося в комнате принять за свою любовницу.

— Нет никакого сомнения в том, что моя сестра купила у аптекаря фаулеров раствор, мистер Холмс, — вздохнул доктор Джейкоб. — Но она клянется, что Кэрью сам ее просил об этом. Теперь он мертв и не сможет подтвердить ее слова. Все говорят, что именно она подлила средство в бренди или содовую, которые больной продолжал пить, несмотря на разрушенную печень. Мышьяка в этом крохотном, всего на одну унцию, флаконе содержалось в два раза больше смертельной дозы. Свидетели в один голос повторяют, что вокруг Мэри последние дни витал легкий аромат лаванды. Но она не растет в Йокогаме, мистер Холмс.

— Действительно не растет, — нахмурив брови, тихо сказал мой друг.

— Зато всем известно, что фаулеров раствор ароматизируют лавандой, чтобы сделать запах более приятным. Доктор Ватсон подтвердит.

Я не успел вступить в разговор, Холмс опередил меня:

— Знаю, доктор Джейкоб. Я работал с этим препаратом.

Наш посетитель рассказал еще более печальные новости. Выяснилось, что Мэри Джейкоб имела привычку подбирать выброшенные в мусорную корзину письма своих нанимателей, в особенности миссис Кэрью. Она передавала их на хранение подруге Эльзе Кристоффель, также работавшей гувернанткой в Йокогаме. Позже один из свидетелей заявил, что Мэри Джейкоб упражнялась в подделывании подписи миссис Кэрью на бумаге, где также были проставлены инициалы «Э. Л.». На самом деле мисс Джейкоб сама показала ему листок, чтобы похвастаться своим искусством.

Глупая девушка словно стремилась любой ценой угодить на виселицу. В доме покойного нашли письма, подписанные некой Энни Люк — либо ее полным именем, либо его начальными буквами. Она была любовницей мистера Кэрью, судя по содержанию посланий. В последнем из них, адресованном семейному адвокату, мистеру Джону Фредерику Лоудеру, были переданы все подробности отравления мистера Кэрью. Несмотря на подпись Энни Люк, все сходились во мнении, что письмо написано рукой Мэри Джейкоб.

Теперь сестра доктора Джейкоба обвиняется в убийстве и должна предстать перед судом британского консульства в Йокогаме. Порядки там совсем другие, чем в Англии. Кого бы ни выбрали в присяжные из нескольких сот жителей далекой колонии, они наверняка окажутся знакомы и с семьей Кэрью, и с Мэри Джейкоб. И заранее, еще до начала слушания, будут уверены, что преступление совершила она. Мисс Джейкоб содержится в гарнизонной тюрьме военно-морской базы в Йокогаме и там же будет повешена, если ее признают виновной. По всей вероятности, так и случится.

— Как ужасно, мистер Холмс, — еле слышно прошептал доктор Джейкоб. — Она останется совсем одна, без поддержки на этом странном суде. Разве это справедливость?

— Это закон, — спокойно возразил Холмс, отложив трубку в сторону. — Справедлив он или нет, но с ним приходится считаться, доктор Джейкоб. По соглашению с Японией, заключенному в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, Великобритания сохраняет под своей юрисдикцией граждан, проживающих в пяти открытых портах. Им запрещено уезжать на расстояние более пяти миль от колонии, но если преступление произошло в пределах этой территории, то разбирает дело, осуждает или оправдывает именно такой консульский суд. Приговор по обвинению в убийстве также исполняется на месте, британскими офицерами, проходящими службу в Японии.

— Но это бесчеловечно! — воскликнул доктор Джейкоб. — Неужели ее нельзя отправить в Англию?

— Закон этого не предусматривает, — тем же ровным голосом заявил Холмс. — Суд по обвинению в убийстве проходит там же, где произошло преступление.

— Как можно проводить подобный суд? — в отчаяни переспросил бедный доктор. — Как можно выбрать беспристрастных присяжных в таком небольшом поселении, как Йокогама, где все знакомы друг с другом? Они там все уже решили, что она виновна. Боюсь, присяжные охотнее прислушаются к свидетелям со стороны семьи Кэрью, чем к словам развратной и мстительной гувернантки. Прошу прощения, мистер Холмс, но именно так ее и будут называть!

— Значит, мы должны проследить за тем, чтобы вашу сестру, доктор Джейкоб, судили на основании доказательств, а не предубеждения и оправдали, если она никого не убивала.

— Оправдали, мистер Холмс? Прошу вас, не смейтесь над ее злосчастной участью.

Холмс поднялся с кресла и выпрямился:

— Доктор Джейкоб, я никогда в жизни не был так серьезен, как сейчас. Если все обстоит именно так, как вы описали, то есть надежда на благоприятный исход.

Казалось, бедный доктор вот-вот зарыдает. Он сильно переживал за свою младшую сестру, которая осталась совсем одна, на краю света, на волосок от смерти. Самым скорым маршрутом из Лондона до Йокогамы не добраться быстрее чем за четыре недели. События развивались с ужасающей стремительностью, а он до сих пор находился вдалеке от Мэри. Джейкобу казалось, что он провалился в ночной кошмар, но не может ни проснуться, ни что-либо изменить во сне. Ситуация в самом деле была катастрофической. Если Холмс увидел выход из нее, то я при всем желании не смог.

— Нужно, чтобы кто-то отправился туда, мистер Холмс! — снова заговорил доктор Джейкоб. — У Мэри там нет ни родных, ни друзей, которых я мог бы попросить о помощи. Она в отчаянном положении.

Холмс задумчиво смотрел на мундштук трубки, его мысли были сейчас где-то очень далеко, гораздо дальше Йокогамы. Через мгновение он снова стал хладнокровным и расчетливым аналитиком.

— Из всего того, что вы мне рассказали, доктор Джейкоб, вряд ли можно выбрать хоть одну деталь, которая убедила бы присяжных в невиновности вашей сестры. К счастью для вас, я имею с ними мало общего. Пара моментов в свидетельских показаниях меня заинтриговала. Я готов в них разобраться и большего сказать не могу. По крайней мере один случай определенно пахнет фальсификацией. Мэри Джейкоб была замечена в комнате умирающего мистера Кэрью рядом с аптечным шкафчиком. Сколько человек ее видели?

— Две служанки, обе с очень хорошими рекомендациями. Девушки из школы для бедных при Токийской миссии.

— И никому, даже жене мистера Кэрью, не позволялось быть с ним наедине?

— Никому. И я не могу объяснить, как сестра попала в его комнату, когда сиделка ненадолго отлучилась. Через окно влезть невозможно. Дверь была заперта, и снаружи ее охраняли служанки. Мэри не могла ни зайти туда, ни выйти, если только у нее не было ключа. Его мог дать ей Кэрью, когда они стали любовниками. А может, ей удалось просто украсть его. Моя сестра не волшебница, мистер Холмс.

Холмс долго и неподвижно разглядывал доктора, затем произнес:

— Возьму на себя смелость утверждать, что это правда. Но меня больше интересует не ваша сестра, доктор Джейкоб, а эти две добропорядочные девушки из Токийской миссии. Как они могли видеть ее стоящей возле аптечного шкафчика, если мисс Джейкоб была в комнате одна?

Доктор покачал головой:

— Они услышали звук, как будто что-то ударилось об оконное стекло, и заглянули в замочную скважину. На шкафчике было зеркало, и сестра в нем отражалась.

Плотно сжатые губы моего друга на мгновение дрогнули в торжествующей улыбке.

— Если бы я оказался в запертой комнате наедине с человеком, которого собирался убить, доктор Джейкоб, я бы позаботился о том, чтобы оставить ключ в замке. На тот случай, если понадобится быстро выйти. К тому же это помешает открыть дверь снаружи или заглянуть в замочную скважину. И тогда ни одна добропорядочная воспитанница миссионерской школы не смогла бы меня разглядеть. Ваша сестра поступила странно, вы не находите? Что ж, продолжайте, прошу вас.

Именно в этот момент я осознал, что Холмс и в самом деле намерен отправиться в Йокогаму. Это была безумная затея, но он никогда не избегал приключений.

— Вы говорили про запах лаванды, — невозмутимо напомнил сыщик. — Кто и как его уловил?

Доктор Джейкоб снова тряхнул головой, словно пытаясь привести мысли в порядок.

— В последние дни перед смертью Кэрью аромат лаванды словно приклеился к платью и волосам Мэри, мистер Холмс. Этот же запах ощущался и в комнате больного.

— Лавандовая вода — довольно распространенные духи, доктор Джейкоб. Ваша сестра могла купить их или получить в подарок.

Доктор Джейкоб посмотрел на Холмса так, словно разочаровался в аналитических способностях моего друга.

— Судя по рукописи на вашем столе, мистер Холмс, вы должны хорошо разбираться в фармакологии. И вам не хуже, чем мне, известно, как разбавляют экстрактом лаванды фаулеров раствор для улучшения его запаха.

— Мм, — задумчиво протянул Холмс. — Где ваша сестра покупала раствор?

— В аптеке Маруя, в японской части города. Там также продаются книги и бумага для пишущей машинки, поэтому она пошла туда, а не в европейскую аптеку Шеделя.

— А миссис Кэрью предпочитала заведение Шеделя, я правильно понял?

— Осмелюсь предположить, что да. — Доктор Джейкоб резко вскинул голову. — И все же экстракт лаванды — обязательный компонент фаулерова раствора.

— В Англии, — произнес Холмс, словно заканчивая фразу за него.

— Фаулеров раствор готовится одинаково во всем мире, мистер Холмс.

— Совершенно верно, доктор Джейкоб. Но незначительные отличия все же имеются.

Он встал, взял с полки одну из брошюр и протянул ее посетителю:

— Возможно, вам будет интересно ознакомиться с этой монографией профессора Эдвина Диверса из Токийского императорского университета, ранее преподававшего в медицинской школе графства Мидлсекс. Профессор Диверс — признанный авторитет в токсикологии и тропической медицине, он считается главным инспектором аптечного дела на всем Дальнем Востоке. Его обзор не оставляет никакого сомнения в том, что японские аптекари не используют экстракты лаванды или сандалового дерева для приготовления фаулерова раствора. Именно такой препарат продали бы вашей сестре в аптеке Маруя. Посмотрите комментарий ко второму параграфу на странице восемнадцать.

Доктор Джейкоб раскрыл брошюру.

— Я понятия не имел о том, что фаулеров раствор в японских аптеках делают иначе, мистер Холмс. Наверняка большинство моих коллег тоже не знают об этом.

— Как и тот человек, — спокойно добавил Холмс, — который пытался с помощью этой глупой уловки бросить подозрение на вашу сестру. Но сам по себе сей факт ее не оправдывает и не доказывает вину миссис Кэрью. Основная часть показаний по-прежнему свидетельствует против мисс Джейкоб. И все-таки это весьма интересный момент, вы согласны?

Доктор Джейкоб достал из кармана носовой платок и громко высморкался.

— Значит, вы ничего не можете обещать, мистер Холмс? — спросил он, вставая со стула с таким видом, словно собирался сам пойти на эшафот.

Однако Холмс остался сидеть.

— Я этого не говорил, доктор Джейкоб. Я всего лишь заметил, что о виновности вашей сестры говорит львиная доля фактов. Тем не менее следует проверить каждый из них. Я не хочу преждевременно обнадеживать вас, но готов сделать все возможное для оправдания мисс Джейкоб.

— Вы поедете в Йокогаму?

Очевидно, доктор Джейкоб не мог поверить своему счастью. Я тоже был поражен. Однако Холмс утвердительно наклонил голову:

— Если вам угодно.

— В Йокогаму, Холмс? — не выдержал я. — В Японию?

— Полагаю, да, раз уж порт Йокогама находится в этой стране.

Доктор Джейкоб пристально смотрел на Холмса, словно ожидая, что мой друг изменит решение. Наконец он окончательно уверился, что это правда.

— Мистер Холмс, я и надеяться не смел, что вы захотите помочь человеку, которого видите впервые в жизни.

Холмс вынул трубку изо рта:

— Не нужно благодарить меня, доктор Джейкоб. Я ничего вам не обещаю и ради того, чтобы просто угодить вам, не пошевелил бы и пальцем. Должен признаться, что меня заинтересовало дело вашей сестры. Доказательства выглядят убедительно, даже чересчур, и все-таки надежные свидетельницы из миссионерской школы, подглядывающие в замочную скважину, а также запах лаванды бесспорно заслуживают внимания.

Наш посетитель был слишком измучен переживаниями и обрадован появившейся надеждой, чтобы обсуждать подробности дела. Вместо этого он сунул руку в карман, где лежал туго набитый бумажник. Но Холмс остановил его:

— Прошу вас, доктор Джейкоб, не начинать сейчас разговора об оплате. Когда ваша сестра вернется домой, у вас будет достаточно времени и возможностей отблагодарить меня. Если же этого не произойдет, боюсь, что я не смогу принять от вас денег.

— Черт побери, что все это означает, Холмс? — спросил я десять минут спустя, когда мы распрощались с нашим посетителем до завтрашнего утра. — Почему мы должны бросить все дела и отправиться в Йокогаму? Защищать эту глупую девушку, которая, судя по тому, что нам рассказали, действительно виновна? И без всяких гарантий того, что наши расходы будут возмещены.

— Мы должны сделать все это, Ватсон.

— Но почему?

— Мой дорогой Ватсон, — с улыбкой ответил Холмс. — Неужели вы за все годы нашего знакомства так и не поняли психологию преступников? В этом деле все мои инстинкты говорят об одном, а факты утверждают другое. Вы можете себе представить, чтобы коварный отравитель, тщательно вымеряющий дозировку яда, специально вытащил ключ из замочной скважины, чтобы его могли увидеть и обвинить в преступлении?

— Это ничего не доказывает, Холмс. Такое вполне могло случиться в стрессовой ситуации, если человек, решившийся на ужасное злодеяние, был недостаточно опытен и не продумал свой план до конца.

— И вас ничуть не беспокоит, Ватсон, что в показаниях нет противоречий?

— Не могу сказать, чтобы меня это расстраивало, — раздраженно проворчал я.

— Очень хорошо. Вы когда-нибудь слышали об убийце, который описал бы все подробности преступления, подписался чужим именем, но не изменил почерк, который почти наверняка опознают в процессе расследования?

— Вероятно, она просто сумасшедшая.

— Бывает и такое, — философски заметил Холмс. — Она может оказаться сумасшедшей… злодейкой… той и другой сразу… или ни той и ни другой.

— И чтобы выяснить это, нам придется поехать в Йокогаму, на край света?

Холмс сел в кресло и устало прикрыл глаза.

— Этой причины более чем достаточно, Ватсон. Кто знает, когда нам снова выпадет шанс отправиться в путешествие? Возможно, никогда. Мы оба не бессмертны, мой дорогой друг. Вслушайтесь в эти слова: Япония, Йокогама! У вас просто нет души, Ватсон! Нет, не так, это слишком суровый приговор. В вашей душе нет ни капли романтизма, если вам непонятно, почему мы обязаны там побывать. Так предназначено судьбой. И вдобавок ко всему мы одержим блистательную победу.

Холмс находился в том расположении духа, когда спорить с ним было бесполезно. Однако у меня закралась мысль, что в действительности Япония и Йокогама могут оказаться совсем не такими очаровательными, как в его фантазиях.

К далекому странствию невозможно подготовиться к утру, если вы решились на такое предприятие накануне вечером. Прошла почти неделя, прежде чем мы выехали с Юстонского вокзала поездом до Ливерпуля, а там пересели на пароход «Паризьен», гордость компании «Аллан Лайн», направляющийся в Монреаль. В последние дни перед началом путешествия Холмс пропадал с утра до вечера в архивах Сомерсет-хауса. Когда я спросил, что он там делает, мой друг пожал плечами и сказал:

— Мой дорогой Ватсон, мы поедем к Тихому океану только в том случае, если у Мэри Джейкоб действительно есть брат и он одно и то же лицо с нашим посетителем. Несколько подтверждений в записях о рождении, смерти и заключении брака нам не помешают.

Я не мог не согласиться с тем, что это мудрая предосторожность. А накануне отъезда сыщик вдруг объявил, что мы должны посетить Египетский зал, этот храм магии, словно перенесенный могущественным джинном из Абу-Симбела на Пикадилли.

— Вы, случайно, не забыли, Холмс, что завтра утром мы уезжаем в Японию?

— Непременно, Ватсон. Так давайте же сегодня вечером попрощаемся с Египтом.

Идея показалась мне лишенной смысла, тем не менее мы с начала до конца посмотрели шоу Маскелайна и Кука. Сначала Геркулес на своих могучих плечах носил вокруг арены пирамиду из семи взрослых мужчин. Затем Мазепу [43]в сверкающем блестками гимнастическом трико запирали в «индийской корзине» и безжалостно пронзали шпагами, после чего крышка открывалась и внутри никого не было, а с другой стороны арены из ниоткуда возникала улыбающаяся красавица. Потом отделенная от тела голова Сократа отвечала на вопросы фокусника. Холмс смеялся и хлопал в ладоши, словно ребенок. Когда представление закончилось, он ненадолго скрылся за кулисами, чтобы поблагодарить артистов.

— Не стоит забывать, Ватсон, — заметил он, когда кеб вез нас домой, — что даже гениальная актерская игра не сравнится с мастерством иллюзиониста. Ни шекспировская драма, ни опера, ни балет не достигнут такого ошеломительного успеха — или оглушительного провала. Малейшая оплошность обернется здесь катастрофой, что никогда не грозит ни мисс Эллен Терри, ни сэру Генри Ирвингу. Восхитительное зрелище, не правда ли?

В какой-то мере я был с ним согласен. На следующее утро мы отправились в путь. Доктор Джейкоб встретил нас на Юстонском вокзале. Он получил новое письмо от сестры, и лицо его оставалось таким же напряженным и измученным, как в день нашей первой встречи. Тревога, несомненно, мешала ему в полной мере насладиться путешествием.

Первая часть дороги была нам уже знакома по предыдущим поездкам. Несколько дней спустя наш корабль бросил якорь в устье реки Святого Лаврентия. Множество бурых скалистых рифов и островков покрупнее усеяли бухту, величественные горы Лаврентия возвышались над франкоканадскими деревушками, рассыпанными вдоль берега. К следующему вечеру мы оказались в Монреале, откуда длинный, забитый пассажирами поезд Канадской тихоокеанской железной дороги должен был доставить нас в Ванкувер. Большинство наших попутчиков — американцев, китайцев, японцев, канадцев, европейцев — ехали в Банфф и Виннипег. Эти города имели вполне современный вид, однако Холмс не собирался там задерживаться. Через три часа мощный паровоз начал медленно подниматься к спинному хребту Американского континента, пока не достиг перевала Кикинг-Хорс, откуда стекали горные ручьи: одни — в сторону Атлантики, а другие — к Тихому океану. Перед нами за довольно хлипким мостом протянулся на многие мили навес для защиты от лавин. Вокруг вздымались ледяные пики, снежные шапки вершин ярко сверкали в лучах солнца. Внизу в глубоких ущельях бурлили стремительные потоки.

Прошло два дня, и мы поднялись на борт лайнера «Императрица Индии» в гавани Ванкувера — прекрасного, недавно отстроенного города, освещенного электрическими огнями и пересеченного трамвайными линиями. У причалов стояли корабли из Китая и Японии, Австралии и южных морей. Долгое путешествие по Тихому океану было довольно скучным. Один раз на горизонте показались паруса какого-то судна, другой — холодные и безжизненные скалы Алеутских островов. Длительное плавание пришлось не по вкусу Холмсу, и он не обращал ни малейшего внимания на морские пейзажи и прочие чудеса природы. Время от времени он повторял ответ доктора Джонсона на вопрос Босуэлла о том, стоит ли увидеть Дорогу Гигантов [44]: «Увидеть — да, но ехать, чтобы увидеть, — нет».

Меня больше всего беспокоило, успеем ли мы добраться до Йокогамы прежде, чем в британском консульском суде начнется слушание дела Мэри Джейкоб. Холмс послал телеграмму ее адвокату мистеру Скидмору. Тому удалось добиться отсрочки. Когда наш белоснежный лайнер с тремя трубами цвета буйволовой кожи зашел в Токийский залив, у нас оставалось в запасе несколько дней.

Конечный пункт нашего путешествия находился неподалеку от японской столицы, в том же живописном заливе с усыпавшими берег крохотными рыбацкими деревеньками, храмами и пагодами. В гавани Йокогамы скопились военные корабли и торговые суда, вокруг нашего лайнера сновали сампаны, немного напоминающие венецианские гондолы. Фарватер обозначали бакены и плавучий маяк. «Императрица Индии» подошла к берегу и встала на якорь. Холмс наконец-то избавился от одолевавшей его все путешествие ennui [45]и с живым интересом рассматривал местные достопримечательности и наблюдал за сценками из городской жизни. Через полчаса мы прошли таможенный контроль и высадились на набережную, где нас встретил адвокат Мэри Джейкоб мистер Скидмор.

Это был человек лет пятидесяти, высокий, крупного телосложения, весьма подходящего для роли адвоката или оперного певца. Меня поразил его внушительный и властный вид. Он явно презирал белые бриджи и другие разновидности тропического костюма, предпочитая импозантный деловой стиль. На нем были черный сюртук, шляпа, опрятные коричневые гетры и жемчужно-серые брюки великолепного покроя.

Казалось, его больше беспокоило не дело мисс Джейкоб, а выбор отеля, в котором нам лучше остановиться.

— Вы могли бы поселиться в «Райтсе», но в нем уже обосновался обвинитель, мистер Лоудер, это не совсем удобно для вас. Есть еще «Гранд-отель» и клубная гостиница с видом на Банд, как здесь называют волнорез. Но в «Гранде» забронировал номер мистер Диккинсон, свидетель обвинения. Такое соседство нежелательно. На Мейн-стрит, сразу за «Гранд-отелем», расположен «Ориент», однако миссис Кэрью хорошо знакома с владельцами и того и другого. Лучше избегать их. Пожалуй, удобнее всего остановиться в Йокогамском клубе. Там будет намного уютнее, чем в другом месте.

Объединенный йокогамский клуб вместе с европейскими виллами и бунгало находился в верхней части города, в районе, называемом Блафф. Это была английская территория, на которой, как и в других четырех открытых портах, не действовали японские законы.

Дорога из порта в Блафф шла круто вверх. По местному обычаю, мы добирались туда на рикше — двухколесной повозке, которую пеший возница тащил за собой за длинные ручки. Мы проехали мимо Германского клуба, масонского храма и зала для спортивных игр и других развлечений, в котором, как сообщали афиши, сейчас проходила выставка чудес, включая фокус с «индийской веревкой». Английские виллы были построены совсем недавно и ничем не отличались от домов в Борнмуте или Челтнеме. Часть европейских магазинов была расположена в тихом Блаффе, но еще больше их было на шумных улицах нижнего города. Йокогамский клуб оказался современным зданием, которое вполне уместно смотрелось бы на Сент-Джеймс-стрит или Пэлл-Мэлл.

Тому, кто не прожил хотя бы неделю-другую в таком анклаве, трудно представить, какой властью обладал здесь консул ее величества. Джеймс Трауп, с которым мы познакомились на следующий день, являлся одновременно консулом, главой муниципалитета, начальником тюрьмы, директором больницы, судьей и чуть ли не палачом. Доктор Джейкоб никогда не бывал здесь прежде, но его опасения насчет справедливости местного суда уже не казались необоснованными.

Холмса мало интересовала клубная жизнь. Он презирал светское общество и богемные нравы. Обстановка в Йокогамском клубе выглядела респектабельно, чего нельзя было сказать о его завсегдатаях. Они хорошо знали друг друга, но на чужаков не обращали никакого внимания. Холмс не испытывал особого желания оказаться в их компании, но привык к тому, что люди сами искали случая с ним познакомиться. Эту особенность характера моего друга я успел хорошо изучить.

Как только мы поселились в рекомендованном нам клубе, настроение сыщика тут же изменилось в худшую сторону. Ему было крайне неприятно слышать громкие разговоры и глупые шутки жадно едящих и неумеренно пьющих соотечественников. Это задевало утонченный вкус моего друга и совсем не походило на экзотическое приключение, которое он заранее нарисовал в своем воображении. С первого же вечера Холмс начал мечтать о том, чтобы быстрее покончить с делом мисс Мэри Джейкоб и ближайшим пароходом отправиться домой.

— Вот из таких людей, — шипел он мне на ухо, — выберут двенадцать присяжных, и они решат, должна ли бедная девушка умереть, или она будет жить дальше. Просто немыслимо!

Положение ничуть не улучшилось и после того, как мы получили приглашение на обед от мистера Рентерса из британского консульства. Беседа с этим самонадеянным франтом в белом кителе ничего не изменила ни в судьбе Мэри Джейкоб, ни в настроении Шерлока Холмса. Британский консул Трауп поручил мистеру Рентерсу «опекать» нас, проследить за тем, чтобы с нами не произошло неприятностей. Мы не нашли ни одного убедительного предлога, чтобы избавить себя от общества молодого чиновника. Он усадил нас в просторной столовой с медленно вращающимся под потолком вентилятором и портретом ее величества на стене, затем небрежно щелкнул пальцами, подзывая слугу-китайца.

— Мы здесь не придерживаемся старомодных обычаев, — оживленно заговорил он. — Готов признать, что Кэрью не был безгрешен, но и все остальные тоже не святые.

— В самом деле? — отозвался Холмс, отломив кусочек хлеба.

Его тон вдохновил тщеславного помощника консула на продолжение разговора.

— Поверьте мне, это лишь пустая трата времени, — равнодушно сказал Рентерс.

— Что именно?

— Пытаться смешать с грязью Уолтера Кэрью. Да, у него была неприятная болячка, но это всего лишь несчастное стечение обстоятельств. Такое случается здесь почти со всеми мужчинами его возраста. Что касается печени, то в малайской колонии или в Йокогаме просто нельзя пить столько же, сколько вы привыкли дома. Большинство узнает об этом, когда уже поздно что-то исправить. Это стряслось и с Кэрью.

Холмс посмотрел на Рентерса так, словно собирался препарировать его:

— А миссис Кэрью?

Тонкие губы под жиденькими усами дернулись в ироничной усмешке.

— Она просто любит развлечения, старые добрые забавы. Скачки, яхты, теннис, крикет. Всего понемногу.

— А Мэри Джейкоб?

Рентерс отпил немного вина и презрительно поморщился:

— Нечистая на руку гувернантка. Такая же, как и ее подружка Эльза Кристоффель. Парочка молодых вымогательниц. Если бы Мэри Джейкоб не обвинили в убийстве, она все равно получила бы четырнадцать лет за попытку шантажа. Двое слуг видели, как она доставала клочки писем из мусорной корзины. А Кристоффель хранила их у себя. В основном это были письма Гарри Диккинсона к Эдит Кэрью, которые могли их скомпрометировать. Как вы думаете, для чего они понадобились двум маленьким мерзавкам, если не для темных делишек?

— Ума не приложу, — бесстрастно сказал Холмс.

— К тому же слуги видели, как Джейкоб пыталась скопировать подпись Эдит Кэрью. Другими словами, подделать ее. Еще до того, как Кэрью умер, ему и его жене начали приходить письма от Энни Люк, с которой он забавлялся до свадьбы. В его отсутствие в дом заходила женщина в темной вуали. В день похорон Гарри Диккинсон заметил, как она плакала возле входа в клуб на углу Уотер-стрит. Перед тем как слечь в постель, Кэрью обошел весь город в поисках этой дамы, что могут подтвердить многие свидетели.

— Энни Люк действительно жила в Йокогаме? — тихо спросил Холмс.

Рентерс откинулся на спинку стула и рассмеялся:

— Нет, конечно же. Это проделки Кристоффель и Джейкоб. Как и прочие послания.

— Были еще какие-то письма? — небрежным тоном поинтересовался Холмс.

— Они писали и другим мужчинам в Йокогаме. Кристоффель в своих свидетельских показаниях призналась в этом. Джейкоб все отрицает, но это именно она подписывалась именем Энни Люк. Почерк сходится один к одному. Кристоффель ревновала Гарри Диккинсона к Эдит Кэрью. В письмах она умоляла его бросить миссис Кэрью ради нее, уверяла, что была нарочно оклеветана. Она все рассказала на допросе. Эта маленькая мерзавка смеялась над нами прямо в зале суда! Смеялась нам в глаза!

Холмс потянулся за перцем.

— Вот как? А мисс Джейкоб?

— Интересное дело, — усмехнулся Рентерс. — Та, вероятно, была уверена, что об уловках с письмами никто никогда не узнает. В последнем послании Энни Люк созналась в убийстве Кэрью. Но никакой Энни Люк в Йокогаме нет. И никогда не было. Таким образом, раз уж Мэри Джейкоб сочиняла письма от ее имени, значит она и совершила преступление. Теперь она сидит в тюрьме военно-морской базы. Уже назначен палач — петти-офицер [46]с двумя матросами-помощниками. Если суд признает Джейкоб виновной, через несколько недель она будет закопана на шесть футов в землю под тюремной стеной. И поделом!

Рентерс широко улыбнулся, довольный своим остроумием. Я до сих пор не понимаю, как Холмс сдержался и спокойно выслушал самоуверенного молодого бездельника. Чиновник зачерпнул ложкой суп и спросил:

— Вы хотели еще что-то узнать?

— Да, — ровным голосом произнес Холмс. — Почему мистер и миссис Кэрью в разговорах и письмах называли вас Обезьянкой?

Выстрел попал точно в цель. Рентерс выронил ложку. Его лицо, от чисто выбритого подбородка до корней волос, приобрело оттенок спелой малины. Он молча поднялся из-за стола и вышел не оглядываясь. Больше мы с ним ни разу не встретились.

— Черт возьми, Холмс! Откуда вы узнали?

Мой друг посмотрел вслед Рентерсу:

— Сам не понимаю, Ватсон. Это всего лишь догадка, основанная на знании человеческих слабостей. Но вам, мой дорогой друг, лучше всех на свете известно, что в таких случаях я редко ошибаюсь. Теперь мы, по крайней мере, сможем спокойно пообедать, не отвлекаясь на этого болтуна.

И он опять же оказался прав. Никто, даже китаец-официант, не потревожил нас до окончания трапезы. После того как Холмс нечаянно унизил консульского служащего, нас сторонились, словно прокаженных.

Имя Шерлока Холмса мало что говорило обитателям английской колонии в Йокогаме. Это было замкнутое, интересующееся только своими делами общество, состоящее из авантюристов, покинувших родину, чтобы избежать скандала, и младших сыновей в семье, которых отправили на Восток, дабы не тратиться на их содержание. Консул и его помощники пытались уследить за ними, как школьные учителя, воспитывающие непослушных мальчишек.

Холмса вполне устраивало, что нас считают просто двумя «грифонами» — так свысока называют здесь всех недавно прибывших. Он и сам ни в грош не ставил местный бомонд. Зато его восхищала красота японских девушек с иссиня-черными bandeaux [47]в coiffure [48], уложенных безукоризненно, волосок к волоску, и подчеркивающих привлекательность лиц и совершенную белизну кожи. Также он с увлечением наблюдал за картинами японской жизни, напоминавшими художественную роспись на веерах, декоративных подносах и ширмах. Он восторгался искусством уличных жонглеров. Многие из них еще не вышли из детского возраста, но уже заставляли волчок крутиться, словно по волшебству.

Холмс начал знакомство с обитателями дома Кэрью с того, что поговорил с двумя служанками: Рэйчел Грир, евроазиаткой, помогавшей Мэри Джейкоб присматривать за детьми, и Хануи Аса. Прежде чем поступить на службу, обе воспитывались в токийской миссионерской школе и получили наилучшие рекомендации. Нам позволили побеседовать с девушками в кабинете секретаря клуба. Они казались настолько искренними и честными, что, признаюсь, моя уверенность в невиновности Мэри Джейкоб сильно пошатнулась. Рэйчел Грир отвечала за обеих, переводя ответы Хануи Аса. Но даже по выражению лица и жестам было понятно, что она правдиво рассказывает о том, что видела сама.

— Будьте любезны объяснить, — мягко попросил Холмс Рэйчел Грир, стоявшую возле стола, словно провинившийся ребенок, — как вы могли заметить Мэри Джейкоб в спальне мистера Кэрью вечером накануне его смерти? Я правильно понял, что медсестра заперла единственную дверь в комнату, когда отлучилась на несколько минут, и велела вам следить за тем, чтобы никто не тревожил больного в ее отсутствие?

— Да, — предельно искренне ответила девушка. — И никто не входил туда.

— Как же? — переспросил Холмс. — Разве Мэри Джейкоб проникла в комнату не через дверь?

Рэйчел Грир покачала головой:

— Нет, у двери, кроме нас, никого не было. Но мы слышали стук по оконному стеклу, когда медсестра вышла. Понятно, что больной мистер Кэрью не мог этого сделать, ведь он уже не вставал с постели. Мы посмотрели в замочную скважину и увидели Мэри Джейкоб, стоявшую перед зеркалом.

— Каким зеркалом?

— Оно было на шкафчике, где хранились лекарства.

— Что делала Мэри Джейкоб? Просто стояла?

Рэйчел Грир кивнула:

— Она стояла и смотрела в зеркало. Потом наклонила голову к какому-то предмету, который держала в руках. Через несколько мгновений она отошла от шкафчика, и ее уже не было видно из скважины.

— Что произошло дальше?

— Потом в комнате напротив, по ту сторону внутреннего двора, вспыхнул яркий свет. Это миссис Кэрью включила лампу в детской, когда услышала стук в окно. Но она сказала, что никого не заметила ни в саду, ни в доме. Почти сразу же после этого вернулась медсестра, а хозяйка позвала нас и велела спуститься вниз. Она спросила, что это был за шум, но мы не знали. Сказали только, что видели мисс Джейкоб в комнате.

— Что ответила миссис Кэрью?

— Что Мэри Джейкоб не могла пройти в спальню к мистеру Кэрью мимо нас. И тут мы увидели ее в детской.

На лице Холмса не отражалось недоверия. Если Рэйчел не лгала, то Мэри Джейкоб — последняя, кто находился рядом с мистером Кэрью перед его смертью, если не считать медсестру. По настоянию миссис Кэрью Рэйчел Грир и Хануи Аса всю ночь дежурили у двери, и даже когда сиделка отлучалась, никто не мог проникнуть в комнату. Никто, кроме нее и Мэри Джейкоб, не мог принести те три грана мышьяка, которые убили Кэрью. Но медсестра была вне подозрений.

— Вы когда-либо раньше видели Мэри Джейкоб в спальне мистера Кэрью?