Рублевский Казанова, или Кастинг для наследниц Солей Наталья
Гостью усадили за стол, за ним сидели почти все члены семьи, которых ей представили. Мама Андрея Константиновича – Ксения Петровна, о таких женщинах принято говорить, что на них дом держится. Несомненно, ее голос здесь был решающим. Довольно подтянутая невысокая женщина. Гладко зачесанные волосы, собранные сзади в небольшой тугой пучок, подчеркивали не утраченную с годами яркость голубых глаз и правильно очерченные черты лица. Люси отметила, что Вольнов удивительно походит на мать. Впрочем, все, сидящие за столом были людьми одной породы, это бросалось в глаза. Все русоволосые, голубоглазые. Только женщины, кроме Ксении Петровны, излишне полные, а вот мужчины – напротив, довольно худосочные. Старшая сестра Вольнова, Анна Константиновна, хотя на первый взгляд и напоминала мать прической, но черты лица из-за полноты казались смазанными и неопределенными, а главное, ее манера общения была лишена спокойной величавости главы рода. Анна казалась женщиной бойкой и даже резкой. Такая за словом в карман не полезет. Судя по всему, ее тихий и невзрачный муж, Виталий Николаевич, был у нее под каблуком. Их сын Сергей коренастый, крепкий и такой же грубоватый, как мать. Очевидно, природа выбрала из всех Вольновых только одного Андрея и тщательно над ним поработала. Остальных слепила так, на скорую руку.
Представив жену своего внука Лиду, крепко сбитую розовощекую матрешку с мелкими светлыми кудряшками и огромными, подведенными черным карандашом глазами, Ксения Петровна стала сокрушаться:
– Вот только правнучки моей нет, Маруси, но она будет попозже. Обещала. Выпускной класс в школе. Занятий много.
– Конечно, именно в школе она сейчас и занимается, – с плохо сдерживаемой агрессией буркнул Сергей.
– Не начинай, – одернула его супруга.
– Вот ведь я дожила, про Андрюшу моего для Америки фильм снимают, – взяла инициативу в свои руки Ксения Петровна. – Жаль, Костя не дожил до этого дня. Он всегда сыном гордился. Есть чем. В такие люди вышел. Вот посмотрите, я тут фотографии приготовила.
Она открыла большой альбом и, отодвинув чашку, положила его перед гостьей. Люси стала листать, а ни о чем не подозревающая бабушка комментировала негласной внучке семейные фотографии:
– Это мы с Костей после свадьбы сфотографировались. Хотя свадьбы-то и не было никакой. Война же была. Он в госпитале лежал с сильной контузией, а я его выхаживала. Медсестрой, как только семнадцать лет исполнилось, на фронт пошла, в госпитале работала. Вот там мы и встретились. В сорок втором. У него небольшое ранение было в руку. Он потом на фронт опять уехал, писал каждый день. И я ему тоже. А в сорок третьем у нас Анечка родилась. А его с тех пор Бог берег, в таких боях участвовал, а пули обходили. Один раз в плечо ранили. Не было бы счастья, так несчастье помогло. Приехал в отпуск. Мы в ЗАГС сходили и вот сфотографировались. А в самом конце сорок четвертого, под самый Новый год, родился Андрюша. Вот он наш красавец с барабаном.
– Смешной карапуз, – в тон хозяйке дома улыбнулась Люси, продолжая листать альбом.
– А это он первого сентября, в первый класс пошел, это в пионерлагере, это уже на выпускном. А это Анечкина свадьба. Мы все рано замуж выходим. Она тоже в восемнадцать родила. Это вот с институтскими друзьями…
– А кто это? – не удержалась от вопроса Люси, увидев фотографию, на которой узнала свою маму.
– Это? – Ксения Петровна задумалась. – Сейчас не вспомню. Однокурсница, мне кажется. Всех не упомнишь.
– Да уж, всех упомнить невозможно. У него большая жизнь, много людей встречалось, – согласилась Люси.
– И то верно. Он у нас всегда умел расположить к себе людей. Они к нему тянутся.
– Это залог успеха, – дипломатично согласилась Люси.
– А вот эти фотографии со свадьбы Андрюши с Леночкой. О! Какая была свадьба! На правительственной даче. Гостей много. Из Политбюро все пришли. Подарки какие дарили. Ну вообще, конечно, жаль, что они расстались с Леночкой. Очень я ее любила. Сколько нам хорошего сделали. Мы же жили в двухкомнатной малогабаритке. Даже когда Андрюша женился, нас там пятеро оставалось. Он уже своей жизнью зажил, а про нас не забыл. Когда двадцать пять лет Победы праздновали, нас с отцом пригласил дедушка Леночки, Виктор Антонович, поздравил и говорит, что узнал о нашей жилищной проблеме. Не дело это, кавалеру ордена Боевого Красного Знамени жить в такой тесноте. Дети взрослые, им надо тоже отдельное жилье. Оказывается, за ордена, медали, боевые заслуги, инвалидность метры прибавлялись. Вот у нас и получилось аж две четырехкомнатные, хотя если бы не Виктор Антонович, то ничего бы этого, конечно, не было. Так бы и прожили всю жизнь в двух крошечных комнатках под Боевым Красным Знаменем…
– Что ж он ушел из такой хорошей семьи? – не удержалась от вопроса Люси.
– А бес в ребро. Отец всегда ему говорил: «Андрюха, погубят тебя бабы».
– Так ведь не погубили. Какую карьеру сделал.
– А счастья нет, – рассудительно сказала Ксения Петровна. – Было бы счастье, не метался бы от одной к другой. Уж не мальчик, а все хвост трубой. Жен полно, и дети есть, а семьи нет, очага нет, обогреться негде.
– Ой, бабуля, есть у него очаг, и не один. Всю жизнь прожил на Рублевке. Ему везде тепло, – ухмыльнулся Сергей. – Что тебе наша семья маленькая?
– Костя мечтал, что все дети Ани и Андрюши будут собираться за большим столом.
– Может быть, еще и соберутся? – спросила Люси.
– Да, конечно, какой там. Один сын отца знать не хочет, сын от другой жены тоже обижен: отец сказал, что денег ему никаких не оставит, и вообще не хочет в Москву возвращаться. В Англии он учится, хочет там остаться.
– Уже наследство делят, – с пониманием заключила Люси.
– Вот именно, – грустно подтвердила Ксения Петровна. – Что это за семья, когда все ждут твоей смерти, чтобы получить кусок побольше. Андрюша мой вот ничего никогда не ждал. Все сам заработал. И проживет еще лет тридцать. Мы все долгожители. Костя, правда, из-за всех своих ранений только до восьмидесяти дожил, а если бы не война…
– Так получается, что Андрею Константиновичу только шестьдесят три года?
– Конечно, если родился в сорок четвертом, – подтвердила мама Вольнова.
– Он вообще-то выглядит моложе, хоть все и говорят, что ему под семьдесят.
– Так торопятся наследники. Ни о чем, кроме денег, думать не могут. А невдомек, что сами состарятся, пока своего дождутся, а может, и не дождутся. Мне вот восемьдесят три, а я на тот свет не тороплюсь.
– Да, при его общительности претендентов на наследство, надо думать, немало, – участливо сделала еще один вывод Люси.
– И не говори, – доверительно вздохнула Ксения Петровна. Эта американская журналистка нравилась ей все больше и больше. Все понимает, ведет себя уважительно. Есть в ней какая-то теплота. «Своя какая-то. Даже странно», – мысленно удивлялась хозяйка дома.
– А он вам помогает? Вам, наверное, нелегко с такой большой семьей? – почувствовав, что можно задавать уже любые вопросы, спросила Люси.
– От него дождешься, – зло буркнул Сергей.
– Ты соображаешь, что говоришь? – накинулась на него Анна Константиновна.
– Я же не перед камерой. В камеру я скажу как надо.
– Зачем? Говорите, как чувствуете, – запротестовала Люси.
– Да он только зависть и чувствует, – тяжело вздохнул до этого молчавший Виталий Николаевич. – Можно подумать, кто-то виноват, что вырос сорокалетний оболтус, ничего не умеющий. Еще один претендент на наследство. Тоже мечтает отхватить кусок. Какое ты отношение к нему имеешь?
– Я родственник. Ты вот благодаря ему квартиру получил, а я чем хуже?
– И на том спасибо. Мы благодаря этой квартире в перестроечные годы все выжили, когда завод закрылся и без работы остались. Так мы уже с ярмарки, а ты вот все на халяву рассчитываешь. Еле на работу тебя выгнали. Опять же, если бы не Андрей, кто бы тебя взял?
– Так вы у Вольнова работаете? – чувствуя, что о ее присутствии начинают забывать, спросила Люси.
– Да, – насупившись, односложно ответил Сергей.
– А кем? – не сдавалась гостья.
– Водителем. Кем еще можно устроиться без образования? – ответил за него отец. – Впрочем, мы сами виноваты. Легкие деньги портят людей. Сдавали квартиру. Не работали. Он школу закончил, пошел в армию, вернулся, а работать не спешил. Денег хватало. Учиться не захотел. Когда опомнился, все поезда ушли, разленился, надрываться неохота.
– Да, у нас такую ситуацию называют отсутствием мотивации, – чтобы как-то разрядить нагнетающуюся атмосферу, проговорила Люси не очень понятную фразу.
– Не знаю, как это у вас там называется, а у нас это называется раз… Ладно, при женщинах не буду здесь все называть своими именами, – окончательно выговорился Виталий Николаевич.
– Вот так, и там не семья, и здесь – сумасшедший дом, – грустно проговорила Ксения Петровна. – Что за жизнь?
– Нормальная жизнь, – деликатно заговорила Люси. – В семье всякое бывает. Все живые люди.
– И то верно, – спохватилась Ксения Петровна. – Вы тут хотели поговорить об Андрее, а мы вам ничего толком-то и рассказать не можем.
– Да что вы, – искренне воскликнула Люси, – все прекрасно! У вас такая биография. Отец Андрея Константиновича прошел всю войну, вы работали на заводе, жили трудно. Это – извините за некоторый цинизм, но ничего не поделаешь – прекрасный старт для рассказа о большой карьере.
– Да какой цинизм. Родственники Леночки тоже говорили, как это замечательно для карьеры, что он из такой простой семьи. И в Советском Союзе так было, и в Америке тоже, значит, так же?
– Конечно. А теперь и в новой России. Это один из рецептов. Их немного, и все они проверены поколениями.
– Мудрая девушка. Уважительная, – растроганно проговорила Ксения Петровна. Что-то было родное в этой заокеанской и, казалось бы, такой далекой американке, хорошо говорящей по-русски. – А сама-то давно в Америке живешь?
– Давно. – Люси нравилось, что Ксения Петровна уже давно незаметно стала обращаться к ней на «ты». – Родители уехали из Москвы, когда мне было десять лет. Я там выросла. Замуж вышла за американца.
– Значит, сюда уже не вернешься, – как-то грустно констатировала Ксения Петровна.
– У меня здесь только работа. Семья там.
– Семья – это самое главное, – философски согласилась хозяйка дома.
– Вот мы и будем снимать фильм о семье. Я вам позвоню накануне съемок, приеду с оператором. Как только составим наш график, будет известен день. Вот тогда и позвоню заранее.
– Так мы все только разговариваем, а чайку-то так и не попила? – спохватилась хозяйка дома.
– Да еще успеем во время съемок, а сейчас мне уже пора, – заторопилась Люси.
– Что ж, будем ждать…
Провожали Люси всем семейством. Извинялись, обещали, что во время съемок не подведут, улыбались и в конце концов даже расцеловались на прощание.
Они еще стояли в коридоре, когда входная дверь отворилась и вошла Маруся, вылитая мать, только слегка уменьшенная копия. Она виновато улыбнулась и поздоровалась.
– На часы не смотришь? – грозно начал Сергей.
– Потом разберетесь, – строго оборвала его Ксения Петровна.
Они окончательно наконец распрощались, и Люси оказалась на лестничной клетке. Как только дверь за ней закрылась, по подъезду раскатом грома разнесся голос Сергея:
– Уже девять часов. Ты где шляешься? Другая бы на твоем месте нос из дома не высовывала, а эта все гуляет. Нагуляла уже. Может, достаточно?
– Оставь меня.
– Что значит – оставь? Ты с кем так разговариваешь?
– С тобой. Только я бы не назвала это разговором. Ты орешь, а я защищаюсь.
– Защищаешься? Лучше бы ты предохранялась.
– Сергей, да что ты тут устроил судилище? Вечно ты с накатом, с обвинениями, вот она и бежала от тебя куда глаза глядят, а теперь вот результат, – стала защищать дочь Лида.
– Так это я во всем виноват? Потрясающе. Ну уж нет. Это твое воспитание, ты всегда ее защищала, все разрешала, прощала, попустительством занималась, и теперь вот, пожалуйста.
– Так они любят друг друга. Собираются пожениться.
– Только школу закончат и тогда поженятся. На что они жить будут?
– А на что ты живешь?
– Опять попреки? Опять я не такой, как мой великолепный дядя?
– Да при чем тут это…
Голоса стихли, видимо, супруги зашли доругиваться в комнату.
«Да, ну и дела. Только я подумала, что все же они милые и приятные люди, а тут вон какие страсти. Впрочем, мне какое дело? По отношению ко мне они оказались милы и приятны. А бабушка так мне даже понравилась… Но все же спасибо судьбе, что у меня другая семья. Моя».
Гром среди ясного неба
Утро следующего дня началось со скандала. Съемки программы «Судный час» оказались на грани срыва. Шеф-редактор Оля Злобина с утра была не в духе. Она долго цеплялась то к одному редактору, то к другому. Все было не так. Истцы и ответчики были подобраны вразрез с ее представлениями о том, как они должны выглядеть по сценарию. То слишком молодые, то слишком старые, то интеллект не тот, то одеты «как лохи», при том что призваны изображать конфликт между представителями зажиточной части населения.
– Да где я найду ей бизнес-леди такую, какая она есть на самом деле? – бурчала редактор Катя, ответственная за подбор исполнителей. – К нам идут безработные, пенсионеры, домохозяйки и гастарбайтеры. Тех, кто выглядит на миллион, почему-то не прельщает перспектива за полторы тысячи рублей проторчать целый день на съемках. Нефиг писать сценарии о дележе яхт и домов на Рублевке. Стоишь тут на ушах, круглые сутки вкалываешь, а в ответ только хамство…
Катя еще долго бубнила безадресно, себе под нос, на ходу раздавая притихшим истцам, ответчикам и свидетелям тексты, отвлекая их от крика в съемочном павильоне конкретными заданиями.
– Значит, так, вы сейчас почитайте. Учить наизусть не надо. Говорите так, как вы разговариваете в жизни, чтобы было правдоподобно. Через десять минут начнем репетировать дело «Кролики на балконе».
– Думаете, не отменят съемки? – робко спросила полная пожилая дама.
– Конечно нет. За аренду павильона заплачено, – спокойно ответила Катя. – Это всего лишь технический перерыв на десять минут. Небольшая неувязка между автором и шеф-редактором. У нас такое бывает. Творческие люди всегда спорят. Такая у нас работа нервная, потому что очень творческая. Так что, господа артисты, не расслабляйтесь. Все шестнадцать запланированных сюжетов сегодня будут сняты. Никто никуда не расходится, интервью снимаем в самом конце, чтобы не задерживать Миловидова. Давайте включайтесь, читайте текст, через десять минут подойду, проверю готовность «Кроликов». За ними идут «Любители бани», потом «Брачный аферист». Остальные разбираются с текстом.
– Катя, – все же решилась робкая пожилая дама высказать наболевшее, – вы мне говорили, что для меня есть роль истца, а мне досталась роль свидетеля. За свидетеля платят меньше, и если я снимусь сейчас, то больше уже не смогу претендовать на главную роль.
– Главную? – не поняла Катя.
– То есть истицы или ответчицы.
– А, ну да, ну да… Через полгода уже можно. Я вам позвоню, – привычно успокоила Катя озабоченную проблемой выбора даму.
Но на этом вопросы не закончились. Они сыпались со всех сторон:
– И мне тоже позвоните?
– А мне?
– А заплатят нам сразу или после окончания съемок?
– Все после съемок. Я еще вернусь, пока готовьтесь…
Катя вырвалась из комнаты, где сидели, стояли, шумели, недоумевали участники программы «Судный час», плотно прикрыла за собой дверь и побежала к аппаратной. Оттуда все еще разносился оглушительный крик Оли Злобиной, не перестававшей возмущаться, что только она одна и работает, а все остальные неизвестно за что деньги получают.
На лестнице Катя столкнулась с виновницей внезапного переполоха, автором, с которым они работали в паре, Ладой Горской. Та была не то что расстроена, а скорее в недоумении. На телевидение она пришла недавно, а до этого работала в глянцевом журнале, где такое общение не было нормой.
«Злобина! Надо же так соответствовать своей фамилии. У нее это наверняка генетическое. Да, избаловалась я в глянцевом гламуре. Красота не может быть злой. Вот я там жизни-то и не знала. Зато теперь узнала. Попала из гламура на волчий конвейер. Оно мне надо было? Доработала бы в журнале и пошла бы в приличную компанию, с нормальными журналистами работать, а не с этой самодеятельностью», – чтобы не расплакаться от глупости и несправедливости, свалившейся на ее голову, мысленно ругала себя Лада. Ее сумбурный внутренний монолог оборвал чей-то взволнованный голос.
– Что случилось? Все же было нормально. Я запустила людей на площадку, ушла готовить следующую группу, а тут такой крик, – озабоченно запричитала, как всегда заведенная общением с толпой участников программы, редактор Катя.
– Ничего не случилось. Просто Злобина нашла повод отвести душу и выплеснуть какое-то застарелое раздражение на меня, как на нового человека. Видите ли, у ответчицы зубы золотые. У квартирной аферистки не может быть таких зубов. Почему не может? Она же не в кино снимается, а убалтывает бабулек на оформление пожизненной ренты. И вообще, что так орать? Я, в конце концов, автор, а не дантист. Автор пишет текст, а не подбирает исполнителей, – стараясь не выдать обиды в голосе, обрисовала ситуацию Лада. – Пойдем, кофе попьем. Она там надолго.
– Не получится. Вон уже бегут. Укротительницы строптивых. Сейчас увольнять будут.
На лестнице, ведущей в дальнюю аппаратную, где записывалась серия популярнейшего музыкального шоу «Вместо звезд», показались Алла Миркина и Лисовская, которую за глаза местные острословы прозвали оруженосцем. Что бы ни случилось, любая ситуация разрешалась только в присутствии Алисы. К этому все уже так привыкли, что даже, изменяя обыкновению, заведенному в женском коллективе, не обсуждали этот тандем, а если и обсуждали, то очень вяло, понимая старания начинающей карьеристки Алисы быть в центре всех событий, имея возможность иногда и влиять на них.
– Тебя не уволят, – поспешила успокоить бунтарка взволнованную Катю, зная, что у той отступных путей нет и она очень дорожит своей не требующей особой квалификации работой, за которую тем не менее платят вполне достойные деньги. – Я не стала ей напоминать, что подбор исполнителей – не мое дело. Так что ты – вне зоны гнева, а я и сама уйду, если Злобина передо мной не извинится. Насколько я понимаю, она даже не знает, как это делается. Что тут говорить, она и здороваться-то не умеет.
– Извиняться не будет, – успокаиваясь, согласилась Катя. – Это точно. Не тот человек. А «здрасте» свое адресует только персонам VIP. Остальные недостойны. Что поделаешь? Потомственная телевизионщица. Зачем тебе ее извинения? Брось, из-за ерунды терять работу? Поорут и утихомирятся.
– Для меня это не ерунда. Я такое хамство терпеть не намерена, я от него болею. С такими «аристократами духа» общаться – себя не уважать.
– Ну ты нашла место отстаивать человеческое достоинство, – усмехнулась Катя. Вся ее пухлая фигура, растрепанная прическа, глаза и даже вздернутый носик выражали сочувствие и недоумение нежеланию Лады повиноваться условиям игры, действующим на программе «Судный час».
– Я без работы не останусь. Я не из тех, кто назло кондуктору пойдет пешком. Ты давай себя защищай, а я пойду выпью кофе. С утра не успела.
Когда Миркина и Лисовская уже почти одолели последний лестничный марш, возбудительница спокойствия успела ретироваться в буфет. Дамы неотвратимо надвигались на Катю под жизнеутверждающие трели своих мобильных телефонов, сбрасывая по ходу движения надоедливые звонки.
– Что за шум? – уже издали стала допрашивать редактора Алла. – Что ни съемка, то ЧП. Неужели нельзя спокойно работать?
– Наверное, можно, – охотно согласилась Катя, отдавая инициативу в руки защитниц корпоративной чести.
– Но вам, судя по всему, не нужно, – саркастично сделала вывод Миркина. У нее опять зазвонил мобильный. На этот раз она решительно отключила его от сети. – Ты мне можешь обрисовать объективную картину событий? Почему остановили съемку? Аренда идет, а работа стоит…
– Да все как обычно. Ольгу не устроило то, как выглядит ответчица. Горской бы промолчать, но она, как человек новый, не вникший в нашу специфику, вступила с ней в дискуссию, дескать, выбирает редактор, а не она. Дальше слово за слово, Ольга остановила съемку, стала кричать, все как обычно, за исключением того, что Лада требует извинений.
– Чтобы Ольга извинилась? – искренне удивилась Миркина.
– Именно Ольга, – подтвердила Катя.
– Вряд ли она это будет делать, – засомневалась Лисовская.
– Ни за что не будет. Телевизионное воспитание, и вообще она сейчас обижена на весь белый свет, – констатировала Миркина. – Я не поняла, а почему нельзя было подобрать ответчицу, которая соответствовала бы сценарию? Катя, я не понимаю?
– Что опять объяснять? – уныло спросила подчиненная.
– Ладно, знаю, мало платим, ты работаешь за двоих, но и Ольга везет воз будь здоров. У нее нагрузка больше, чем у всех вас, вместе взятых. Через нее каждый месяц проходит больше шестидесяти сюжетов. От синопсиса до монтажа. Конечно, нервы сдают. Это надо понимать.
– Мы и понимаем, – согласилась Катя.
– Не все, видимо, понимают. Ладно, идем в аппаратную, приведем в чувство Ольгу, а потом успокоим Горскую, хотя там гонору и амбиций на Пулицеровскую премию. Не будет терпеть чужие срывы. Опять автора потеряли, блин-оладьи… – Миркина быстро направилась к лестнице, ведущей в аппаратную, где разгорелся скандал, по ходу обращаясь к Лисовской, видимо продолжая прерванный накануне разговор. – Вот, пожалуйста, у людей нервы на пределе. Пошли уже срывы, а его не устраивает индифферентное отношение сотрудников к общему делу. Они, видите ли, должны восторгаться его новыми проектами, а у них глаз не горит. Вот ведь придумал. Тут со старыми проектами разобраться бы.
– Вроде бы уже разобрались. Тихо как-то. Причем уже давно. Странно это… – заметила Лисовская, немного недоумевая.
Но Алла Григорьевна ее не услышала, она была сосредоточена на своем внутреннем монологе, обращенном к Вольнову.
– Вот, пожалуйста, и ответ на его сакраментальный вопрос, что не так в компании. Разве ему понять, что именно происходит? Устали люди. У них нет времени раз в два месяца отдыхать у моря. Ну так ему разве понять, что такое переутомление? Ему, отдохнувшему, вечно молодому, цветущему и к поцелуям зовущему…
Миркина влетела в аппаратную переполненная невысказанностью, желанием разрулить конфликт и как можно быстрее восстановить привычный рабочий ритм.
– Олечка, – начала она было привычный текст, но в это мгновение всем существом ощутила гнетущую неотвратимой тревожностью атмосферу, царящую в аппаратной. Это всеобщее молчание, опущенные глаза, притихшая Злобина со слезами на глазах. Бледный Миловидов, совсем не думая о том, как он выглядит в данный момент, пытается успокоить Ольгу, неловко по-отечески поглаживая ее по наращенным волосам…
Уже совсем другим, встревоженным тоном Алла осторожно спросила:
– Что-то случилось?
– Вам звонили, но не могли дозвониться… – неуверенно начал видеоинженер Николай.
– Да я отключила, замучили звонками, – упавшим голосом подтвердила Алла. – Да кто-нибудь мне скажет, наконец, что произошло?
– Алла Григорьевна, это, возможно, какая-то ошибка. Только сейчас позвонили из… милиции и сказали, что Андрей Константинович… Был дождь, дорога скользкая… Произошло столкновение, машина загорелась… Он погиб… Это все, что пока известно о произошедшем, – тихо произнес Николай, смирившись с тем, что больше никто не решается это сделать и миссия сообщить трагическую весть выпадает на его долю.
– Андрей? Погиб? – Алла медленно подошла к ближайшему стулу у пульта и опустилась на него. – Нет. Этого не может быть. Это какая-то ошибка. Быть такого не может. Он не мог. Вот так вот взять и уйти.
Она замолчала, в аппаратной никто не решался нарушить тишину.
– Выпейте воды, – раздался откуда-то издалека голос помощника режиссера.
Алла автоматически взяла протянутый ей стакан минералки с потревоженными пузырьками газа.
– Я газированную не пью, – сказала она, отставляя стакан, но потом, махнув рукой, все же сделала несколько глотков. Как ни странно, это немного привело ее в чувство. – Кто сообщил? Когда это произошло? Кардиналов знает?
– Вчера поздно вечером, на Минском направлении. Позвонили из милиции в офис, Кардиналов разыскивал вас, скоро приедет, – обрела дар речи Ольга Злобина.
– Что же сразу не сообщили? – устало спросила Алла.
– Пока милиция приехала на место происшествия, пока установили личность. Ночью не стали сообщать. Проявили, можно сказать, деликатность, – попытался объяснить Паша Миловидов, известный юрист, звезда программы «Судный час».
– Деликатность, конечно. Ты, Паша, в своем репертуаре: у тебя и милиция деликатность проявляет. А вот мы… – Алла сделала паузу, как бы стряхнув с себя навалившуюся боль, спокойно и твердо продолжила: – Это ужасно. Но у нас нет возможности сейчас расслабляться и страдать. Надо продолжать работу. Оля, ты в состоянии сидеть за пультом? Если нет, я пойму. Сама проведу съемку. Решу все конфликты.
– Все нормально, Алла Григорьевна, конечно, мы сейчас все соберемся. Из графика не выйдем, – торопливо заговорила Злобина.
– Даже если не уложимся до шести, я задержусь настолько, насколько надо будет. Из графика не выйдем, все, что на сегодня запланировано, будет снято, и конфликты я разрешу сам, тем более что их, собственно, и нет, – поспешил заверить в своей человечности светский Миловидов.
– Спасибо, Паша. Андрей всегда тебя очень высоко ценил, и не только за ум и харизму. Ты надежен и уместен, несмотря на всю свою известность, – устало констатировала Алла.
– Вам лучше поехать домой, – участливо посоветовал Паша. – Здесь все будет в порядке. О графике не беспокойтесь. Мы уж тут все сделаем как надо.
– Спасибо, ребята. Я действительно должна немного побыть одна. Алиса, у тебя там все в порядке?
– Отбирают участников. Все своим чередом. Идем, я провожу тебя в комнату отдыха, а потом…
– Никаких потом. Дома я с ума сойду. Я немного побуду одна и приду к тебе в аппаратную, – деловито оборвала ее Алла таким тоном, как будто у нее порвались колготки. Ей надо несколько минут на то, чтобы привести себя в порядок, и она вновь войдет в свою привычную колею.
Собравшиеся восприняли слова «железной леди» как руководство к действию. Все лихорадочно бросились по своим местам, на ходу вспоминая, на чем остановились и что вообще они сейчас должны делать. Главное, что-то делать и находиться в движении.
«Вот и славно. Дым идет – фабрика работает. Я тоже сейчас соберусь и поставлю мозги на место. Надо понять, что теперь делать. – С этими мыслями Алла деловито направилась в комнату отдыха для руководства. – Надо будет кофе заказать, позвонить в буфет».
Старший сын
Бар, место сосредоточения проголодавшихся телевизионщиков и участников программ, в начале дня практически пустовал, почти все столики были свободными. Маша Сергеева, известная телеведущая рейтинговой программы «Звездные секреты» и признанная красавица с огромными синими глазами и неформатной для телевидения русой косой, которая выгодно отличала ее от многочисленных коллег, делая особо запоминающейся, подошла к стойке, чтобы заказать чашечку кофе. Глаза стали привыкать к барному полумраку, девушка огляделась и заметила в самом дальнем углу свою давнюю подругу. Получив заказ, Маша, улыбаясь, заспешила за столик, где с независимым видом восседала ее бывшая однокурсница Лада Горская, отходившая после истерики, устроенной ей шеф-редактором Ольгой Злобиной. Не сказать, что она была очень уж расстроена, но определенно шокирована разразившимся скандалом, достойным торговок с одесского Привоза.
Подойдя ближе, Маша заметила, что подруга ее явно не в настроении. Обычно жизнерадостная и веселая Лада лишь слегка улыбнулась, завидев бывшую однокурсницу. Внешне они были полной противоположностью друг другу. Маша – высокая, светловолосая, синеглазая, Лада, напротив, маленькая, черноглазая, востроносая брюнетка, но при всей непохожести в них обеих чувствовалась какая-то неуловимая общность. В стиле поведения, манере говорить, похожему чувству юмора – во всем, что отличает людей одной крови, близких по духу, которым не надо долго объяснять, что да как, которые понимают друг друга с полуслова.
– Ладушка, что это ты здесь? – весело спросила Маша. – При вашем режиме съемок я думала – шаг влево, шаг вправо считается побегом, и расстрел на месте, а ты так спокойно сидишь.
– У них пока перерыв, а я уже больше не работаю, – стараясь скрыть плохое настроение, сделала еще одну попытку улыбнуться Лада.
– Секундочку, и давно?
– Уже минут десять.
– Понятно, все по отработанной схеме. С Ольгой конфликт? Впрочем, что я спрашиваю, вы с разных полюсов. Последователи различных поведенческих идеалов. Она за красных, ты за белых.
– С ней, – неохотно согласилась Лада. Ей явно не хотелось вдаваться в подробности и вновь вспоминать произошедшее.
– Из-за этого не стоит уходить, – без объяснений поняв смысл произошедшего, сразу взволнованно заговорила Маша. – Понятно, она, конечно, не подарок. Маргинальная скандальность – это ее бич. Хорошее воспитание и умение сдерживаться не ее прерогатива. Но, знаешь, она крикливая, однако не злобная бабешка. К тому же сейчас ее можно только пожалеть. Влюбилась в Миловидова, и он вроде бы поглядывал в ее сторону, а потом все заглохло.
– Что так? Неужели она и ему нахамила? – невольно улыбнулась Лада.
– Ну что ты, в его присутствии она сама нежность, трепетная лань. Его жена что-то почувствовала, а может, кто-то ей позвонил, предупредил, что скорее всего. В результате она даже на съемки приехала. Никогда такого не бывало, а тут с двумя детьми решила проведать любимого супруга. Причем так все достойно, симпатично. Миловидов глазом не повел. Никакого раздражения, был предупредителен и учтив, даже с Ольгой ее познакомил. Что называется – почувствуйте разницу. Жена у Паши, конечно, настоящая леди. Сама доброжелательность и внешне привлекательна. Точеная фигурка, красивые волосы. Ольга аж пятнами пошла. Спинным мозгом почувствовала, что проиграла сравнение маргинальности с аристократизмом. С тех пор и ходит сама не своя, на всех бросается.
– И вот так один приезд жены на него подействовал? Все-таки есть в нем нечто небанальное. – Лада даже отставила чашку кофе.
– Есть. Аристократизмом называется. Всплеск уходящей натуры. Короче, со стороны его отказ от Ольгиных притязаний выглядел мгновенным. Миловидов просто самоустранился. Учтивая вежливость и не более того. Он же к своей репутации относится трепетно. Для него жажда – ничто, статус – все.
– Надо же. Молодец, хранит свой имидж, а девушка сходит с ума. Очень романтично, если наблюдать все это со стороны. Впрочем, подобные тонкости внутренней жизни «Судного часа» меня уже не волнуют. На самом деле мне предложили более интересную во всех отношениях работу. Так что этот скандал очень даже кстати. Злобина наорала, как всегда, не по делу. Я потребовала, чтобы она извинилась.
– Хороший ход. Извиняться она не умеет. И куда теперь?
– Пока не скажу, чтобы не сглазить.
– Ладно, не говори. А я тоже, наверное, скоро уйду.
– Тебе-то зачем? – искренне удивилась Лада. – Вольнов благоволит, положение стабильное, рейтинг, известность, отличные перспективы.
– Все слишком. Такие ситуации быстро меняются с точностью до наоборот. Никогда, знаешь, нельзя расслабляться.
– Не в твоем случае, мне кажется.
– Да какой такой мой случай особенный? На самом деле я здесь достигла предела, и мне уже давно скучно. Эти гламурные посиделки: «А как вы добились успеха, а как вы?..», реалити-шоу или в лучшем случае ежедневное поддержание имиджа лучезарного Миловидова… Одно и то же изо дня в день. Никаких событий. Отставные кавээнщики здесь себя чувствуют очень комфортно, но я журналистка. Я хочу, чтобы моя работа приносила, помимо известности мне лично, пользу обществу. Да, я, как все, мечтала о медийности и стремилась к ней, но сейчас всего этого добилась, а дальше что? Я завидую тем, кто делает репортажи из горячих точек, рискует, проводит журналистские расследования, от которых у всех волосы дыбом, судьбы меняются. Я тоже хочу делать сенсационные разоблачения, мечтаю взять последнее интервью у Фиделя Кастро, которое потом будут показывать по телеканалам всего мира…
– Еще лучше у бен Ладена, а сразу после интервью застрелить его, чтобы точно оно было последним, – заулыбалась Лада Горская, уже давно забывшая о недавнем инциденте.
– Хорошая мысль, но я не говорю по-арабски, – тут же рассмеялась Маша, обрадовалась, что сумела вытащить подругу из стрессового состояния.
– Он-то говорит…
В этот момент в буфет зашел молодой мужчина высокого роста и приятной наружности. Классический блондин с голубыми глазами. На вид ему было лет тридцать пять. Глядя на него, у незнакомых людей возникало ощущение некоего дежавю и желание поздороваться. Обычная реакция на известное лицо, которое каждый день можно увидеть по телевизору. Борис Вольнов, а это был именно он, стал оглядывать пустующие столики. Он не сразу заметил девушек, запрятавшихся в самом укромном уголке, за барной стойкой возле зеркала, в котором отражались все вновь входящие.
– Ну наконец-то, – неожиданно проговорила Маша и, встав со стула, помахала рукой новому посетителю.
Борис сразу заулыбался и поспешил на зов. Подойдя к Маше, он обнял и расцеловал ее. Лада смотрела на эту картину явно с недоумением. Еще бы – девушка, которой Вольнов-старший не дает прохода, оказывается, знакома с Вольновым-младшим, и, видимо, накоротке.
– Да, Борь, познакомься, это моя давняя подруга по универу Лада Горская.
– Мы знакомы, – приветливо кивнула Борису Лада.
– Неужели я что-то пропустила? – изображая ревность, шутливо забеспокоилась Маша.
– Я не знал, что вы подруги, а то непременно сообщил бы тебе, что мы взяли нового редактора на программу, – сразу все разъяснил Борис.
– А так вот кто на самом деле настоящий нарушитель спокойствия на съемочной площадке. Вот она, конкурентная борьба, – почему-то рассмеялась Маша. С приходом Бориса у нее резко поднялось настроение. – Не долго продержался, Ладушка, твой секрет. На телевидении все тайное быстро становится явным.
– Это ты точно заметила, – придя в себя, тоже заулыбалась Лада. – Ты бы хоть предупредила, что поддерживаешь связь с конкурентами.
– Есть такое дело. Справедливости ради должен признать, что она сопротивлялась, как могла. Но под пытками искрометного обаяния сдалась, согласившись стать двойным агентом. Надеюсь, в самое ближайшее время мы окончательно перевербуем столь ценного сотрудника. Вот и подругу перетянул к нам из этих же соображений.
– Ну конечно, просто ты получаешь огромное удовольствие, переманивая людей у отца, – заметила Маша.
– Меня никто не переманивал. Увидела объявление, что идет набор команды на новую программу, и честно прошла кастинг, – стала оправдываться окончательно повеселевшая Лада.
– Истинная правда. Я отцу не соперник, – просто сказал Борис. – У него целая компания, а у меня всего лишь две программы. Всех не переманиваю, только лучших.
– Ты льстивый дамский угодник. Гены сказываются.
– Только не это. Я закоренелый однолюб.
– Неужели? Сказать можно все, что угодно, а чем докажешь?
– Переманю тебя на Первый и…
– Да я и сама давно мечтаю уйти из компании, давай уже переманивай, – быстро перебила его Маша.
– О! Это свершилось. Ну наконец-то. Очевидно, взяв на работу подругу, я интуитивно пошел правильным путем, – обрадовался Борис.
– Не исключено, хотя у меня есть и другие мотивы.
– С этого момента поподробнее, пожалуйста. – Вольнов-младший взял Машу за руку. Все это время он не сводил с нее глаз.
– Подробности письмом, – напоминая Борису, что они не одни, закрыла личную тему девушка.
– Ловлю на слове, буду ждать, – спохватился молодой человек. – Да, барышни, что будем пить? Чай, кофе? Угощаю. У меня до записи целых тридцать минут.
– Вот оно что. У тебя запись. А я думала, ты меня заехал проведать, – шутливым тоном заметила Маша.
– Конечно, тебя, чтобы договориться на вечер. Кстати, я приглашаю тебя на ужин. Запись – это так, удачное совпадение.
– Ну да, других павильонов по всей Москве не найти.
Читать бесплатно другие книги:
