Слишком много клиентов (сборник) Стаут Рекс
– Где она, Гудвин? – осведомился он просительным тоном.
– Не знаю. Без двадцати два я оставил ее в той комнате по тому адресу. Она пила шампанское, но без всякого удовольствия. С ней был только один человек, тот самый, что работает на мистера Вульфа. Он ее не держал, она была свободна уйти в любую минуту. Я ушел, потому что хотел на вас посмотреть, но она об этом не знает. У меня ни малейшего представления, когда или куда она ушла.
– Вы с ней разговаривали? Она говорила?
– Да, около двадцати минут.
– Что она сказала?
Я бросил взгляд на Вульфа, но он и головы не повернул в мою сторону, поэтому мне оставалось положиться на свою осмотрительность и здравый смысл, что я и сделал.
– Она соврала, причем не очень убедительно. Сказала, что приходила туда всего один раз, да и то ненадолго. Оставила зонтик и сегодня за ним пришла. Насчет зонтика все правильно – он и сейчас лежит там в ящике. Она предложила мне пригласить ее на ленч. Предложила сводить ее сегодня во «Фламинго» потанцевать до самого закрытия.
– Откуда вы взяли, что она соврала, когда сказала, что была там всего один раз?
Я покачал головой:
– Так я вам и сказал! Просто без всяких объяснений запомните: я не считаю , будто она соврала, – я знаю это и знаю, что и вы тоже знаете.
– Нет, не знаете.
– Идите вы к черту.
Вульф погрозил ему пальцем:
– Мистер Хаф, мы пошли вам навстречу, но наше терпение не беспредельно. Объяснение!
– А если я не стану вам ничего объяснять? Поднимусь сейчас и уйду?
– Это будет несчастьем для нас обоих. Теперь я вас знаю и буду обязан сообщить в полицию о представлении, которое вы дали тут в понедельник, а мне бы этого не хотелось по собственным соображениям. В этом смысле у нас с вами общие интересы, как, впрочем, и с вашей женой. Ее зонтик все еще там.
Он проиграл и понимал это. Лицо его больше не кривила гримаса, но рот был перекошен, а глаза щурились, словно от яркого света.
– Обстоятельства, – произнес он. – Человек – игрушка обстоятельств. Господи всемогущий, когда я сидел в этом самом кресле и разговаривал с Гудвином, Йигер был мертв, уже несколько часов как убит. Когда я вчера узнал об этом из утренней газеты, я понял, что мне грозит, если вы меня разыщете, и решил, как себя вести: я собирался все начисто отрицать, но теперь это не выйдет.
Он медленно покачал головой:
– Вот оно как. Обстоятельства. Конечно, жене не следовало за меня выходить. Обстоятельства свели нас в ту самую минуту, когда она… но незачем в это вдаваться. Постараюсь не отклоняться от главного. Глупо было надеяться, что наш брак еще можно спасти, но я надеялся. Ей хотелось вещей, которые я не имел возможности приобрести, и делать вещи, к которым я не имею ни предрасположенности, ни физических данных. Со мной она не могла ими заняться, поэтому занималась без меня.
– Существенно, – заметил Вульф.
– Да. До этого я никому ни словом не обмолвился об отношениях с женой. Примерно год тому назад у нее вдруг появились часики стоимостью в тысячу долларов, но дело этим не ограничилось – время от времени она являлась домой на рассвете. Вы понимаете, что сейчас, когда я наконец заговорил, мне трудно не сбиваться на второстепенное.
– И все-таки постарайтесь не сбиваться.
– Постараюсь. Я опустился до того, что начал за ней шпионить. «Любопытство проникает в дома несчастных под личиной долга или сострадания». Когда жена…
– Это Паскаль?[7]
– Нет, Ницше[8]. Когда жена вечерами уходила, я крался за ней – не всегда, лишь когда позволяли обстоятельства. Большей частью она отправлялась в ресторан или к приятельнице, о которой я знал, но два раза ходила в тот дом на Восемьдесят второй улице, куда попадала через подвальный ход. Это было непостижимо – в таком-то районе, разве что ее гнала туда какая-то сила, наркотик или Бог знает что еще. Как-то я пошел туда, позвонил в подвальную дверь, но ничего не выяснил. В отличие от вас я не сыщик. Какой-то человек, по-моему, пуэрториканец, сказал только, что все комнаты сданы.
Он остановился и сглотнул.
– Я шпионил и дома: однажды нашел телефон, который жена написала на обороте какого-то конверта. Чисхолм 53-232. Я позвонил и выяснил, что это особняк Томаса Дж.Йигера. В телефонной книге этого номера не было. Я навел справки, кто он такой, и увидел его – скорее по воле удачного случая, чем намеренно. Хотите знать, как это произошло?
– Нет. Вы с ним встретились?
– Нет, увидел его в театре. Это случилось две недели тому назад. А через три дня, в пятницу на прошлой неделе, я вышел следом за ней, и она снова отправилась, уже в третий раз, на Восемьдесят вторую улицу. Я остановился на противоположной стороне, и очень скоро, не прошло и пяти минут, явился Йигер. Он пришел, а не приехал. Было еще светло. Он свернул к подвальному ходу и вошел в дом. Что бы вы сделали на моем месте?
– Я бы на вашем месте не оказался, – хмыкнул Вульф.
Хаф обратился ко мне:
– А вы, Гудвин?
– Это не имеет отношения к делу, – ответил я. – Ведь я – это не вы. С таким же успехом могли спросить, что бы я сделал, будь я малиновкой и заметь, как мальчишка разоряет мое гнездо. Что сделали вы?
– Я походил взад-вперед по улице и ушел домой, когда на меня начали обращать внимание. Жена явилась в шесть утра. Я не спросил, где она была: я уже год как не задавал ей такого вопроса. Но я решил, что должен что-то сделать. Я обдумал несколько разных вариантов и планов и все их забраковал. Наконец вечером в воскресенье я пришел к окончательному решению. Мы пообедали…
– В какое из воскресений?
– В последнее, три дня тому назад. Мы пообедали в ресторане и вернулись домой. Жена смотрела телевизор, а я работал у себя в комнате, только я не работал, а обдумывал план действий. На другой день я его осуществил. Я пришел сюда и встретился с Арчи Гудвином. Вы знаете, что я ему рассказал.
– Да. Вы считаете, что все объяснили?
– Видимо, нет. Вот мой расчет – я знал, что Йигер не появится, и Гудвин будет выяснять почему: либо позвонит по телефону – для этого я и сообщил номер, либо отправится к нему на дом. Он захочет увидеть Йигера и сообщит ему обо мне и обо всем, что я говорил. Таким образом Йигер поймет, что некто, кого он не опознает по описанию Гудвина, знает о его посещениях этого дома. Он поймет, что Арчи Гудвин и Ниро Вульф тоже знают про это. Он расскажет моей жене, опишет мою внешность, и тут она поймет, что я знаю. Это было важнее всего – сам я не мог заставить себя ей сказать, но хотел, чтобы она поняла, что я знаю.
Он посмотрел на меня и снова обратил взгляд на Вульфа.
– И вот еще что. Я знал, что Арчи Гудвин этого дела просто так не оставит. Его заинтересует, почему я назвал именно этот адрес, и что это за тайная связь между Йигером и домом в таком непрезентабельном квартале, а когда Арчи Гудвина что-то интересует, он выясняет до конца. Все это я тоже имел в виду, но важнее было дать жене понять, что я все знаю.
Он пожевал тубами и вцепился в подлокотники.
– Тем же вечером по радио в одиннадцатичасовом выпуске новостей сообщили, что Йигер мертв, а вчера я узнал из утренней газеты, что он не просто умер, но был убит поздно вечером и воскресенье, и его труп нашли в яме напротив того самого дома. Слава Богу, что жены не было там воскресным вечером.
– Вы в этом уверены?
– Еще бы не уверен! У каждого из нас своя кровать, но я слышу, когда она ночью поворачивается во сне. Вы понимаете…
Он замолчал.
– Что?
– Неважно. Я собирался сказать: вы должны понимать – я рассказал вам то, что никогда и никому не собирался рассказывать, однако вас это не волнует. Возможно, я снова попал впросак, но обстоятельства оказались сильнее меня. Есть ли надежда, пусть самая крохотная, что вы сохраните это в тайне? Я понимаю, что не имею права просить вас со мной считаться после того, как обманул Гудвина в понедельник, но если бы вы сочли возможным…
Вульф взглянул на часы.
– Время обедать. Я не люблю без необходимости причинять людям боль, мистер Хаф, и ваш наивный обман мистера Гудвина не вызывает злых чувств. Напротив, вы сообщили ему адрес, он по нему отправился, а в результате у нас появился клиент. – Он отодвинулся от стола вместе с креслом и встал. – Рассказанное вами в этих стенах будет разглашено только в случае необходимости.
– Кто этот клиент?
Вульф ответил, что его это едва ли касается, и Хаф не стал настаивать. Я позволил себе еще раз его пожалеть, когда он встал из кресла. Он попал в чертовски паскудный переплет. Он стремился встретиться с женой, ему это было необходимо , но что он мог ей сказать? Объяснить, что именно ему обязана она теплой встречей, которая ее ожидала, когда она пришла взять зонтик? Не собирался ли он признать… я оборвал поток догадок. В конце концов, он женился на ней, а не я. Когда я проводил его до парадной двери, я с минуту постоял на крыльце, выглядывая, не заинтересовался ли им кто поблизости и не пошел ли следом. Никто не пошел. Я закрыл дверь и присоединился к Вульфу в столовой.
Два письма из утренней почты требовали ответа; мы ими занялись, вернувшись после обеда в кабинет и выпив кофе. Одно было от фермера из графства Патнем, он спрашивал, сколько прислать скворцов в этом году; другое было от какой-то дамы из Небраски, сообщавшей, что в конце июня она проведет неделю в Нью-Йорке вместе с мужем и двумя детьми, так не могли бы они прийти посмотреть на его орхидеи. На первое письмо было отвечено: сорок; на пирог со скворцами Вульф неизменно приглашает к обеду двоих гостей. На второе ответ был: нет, напрасно она упомянула о детях. Я отпечатал ответы, Вульф их подписал и теперь сидел и следил за тем, как я сгибаю листки и вкладываю их в конверты. Вдруг он произнес:
– То, что ты исключил мистера и миссис Пересов из числа подозреваемых, теперь не имеет силы. Они знали, что получат дом.
Я, конечно, знал, что он это скажет, и развернулся лицом к нему.
– Непонятная эта штука – клятва на Библии. Я лет двадцать не захаживал в церковь, а современная наука доказала, что в раю жара на двести градусов по Фаренгейту выше, чем в аду, но если б мне предложили положить руку на Библию и пойти на лжесвидетельство, я бы увильнул – назвался индуистом или там дзен-буддистом. А Пересы ведь ходят к мессе раз в неделю, а то и чаще.
– Фу. Из-за дома, возможно, и нет, но чтобы спасти шкуру?
Я кивнул.
– Тысячи убийц врали под присягой, давая показания, но тут совсем другое дело. Они, похоже, все еще считают меня своим сыщиком.
– Ты неисправимо упрям.
– Так точно, сэр. Вы тоже.
– И этого кретина Хафа, его тоже нельзя исключить. Я называю его кретином, но что если на самом деле он ловок, коварен и находчив? Полагая, что жена намерена отправиться туда в воскресенье вечером, он забрал у нее ключи, пошел сам, убил Йигера и ушел. В понедельник его что-то вспугнуло, неважно что. Может, он признался жене или она сама догадалась, и ее реакция его встревожила. Он решил, что нужно отвести от себя подозрение и сделать что-нибудь такое, чего от настоящего преступника не приходится ожидать, и он это сделал. Мы с тобой пришли вчера к выводу, что самозванец не знал о смерти Йигера, – не к предположению, а к выводу. Теперь мы от него отказываемся.
– Не столь уж невероятно, – согласился я. – Я вижу здесь только три дырки.
– Я вижу четыре, но их все можно залатать. Я не хочу сказать, что мы продвинулись; в действительности мы сделали шаг назад. Мы пришли к выводу, что этого человека можно исключить, а его нельзя исключать. Что дальше?
Мы обсуждали проблему битых два часа. Ближе к полуночи, когда мы разошлись спать, наше положение очень смахивало на то, когда есть дело и есть клиент, даже два, но на руках ни единой карты, с которой можно позволить себе зайти. Наш главный козырь – что мы знали о существовании этой комнаты и о том, что Йигер был в ней убит, – не стоил ровным счетом ничего. И чем дольше мы будем прятать его в рукаве, тем более шаткими окажутся наши позиции, когда полиция выйдет на след, что рано или поздно обязательно произойдет. В свой лифт Вульф вошел таким мрачным, что даже не сказал мне спокойной ночи. Раздеваясь, я вполне серьезно прикидывал: если отозвать Фреда, удастся ли скрыть от фараонов, что мы там побывали? Это было настолько дико, что я три раза перевернулся перед тем, как заснуть.
Зазвонил телефон. Как я понимаю, есть такие, кто, разбуженный посреди ночи телефонным звонком, тут же соображает, что к чему, и почти полностью просыпается, не успев поднести трубку к уху. Я не такой. Я все еще пребываю в объятиях сна и, хоть убей, не способен составить такое сложное предложение, как «Особняк Ниро Вульфа, Арчи Гудвин у телефона». Самое большее, на что меня хватает, – пробормотать: «Да».
Женский голос произнес:
– Мне нужно поговорить с мистером Арчи Гудвином.
Я все еще никак не очухался.
– Я Гудвин, а это кто?
– Миссис Цезарь Перес. Вам нужно прийти. Идите сейчас. Наша дочь Мария – мертвая. Ее убили из пистолета. Вы сейчас придете?
Я очухался.
– Откуда вы говорите? – Я протянул руку, включил ночник и посмотрел на часы. Без двадцати пяти три.
– Из дома. Нас увозили смотреть на нее, мы только вернулись. Вы придете?
– Там есть кто-нибудь еще? Полиция?
– Нет. Один привез нас домой, но уехал. Вы приедете?
– Да. Немедленно. Если вы еще не…
Она повесила трубку.
Мне нравится одеваться не торопясь, но, если необходимо, я готов пойти на исключение. Завязав галстук, надев пиджак и рассовав все по карманам, я вырвал из записной книжки листок и написал: «Мария Перес мертва, застрелена. Не дома, где – не знаю. Миссис П. позвонила в 2:35. Отправился на Восемьдесят вторую улицу. А.Г.»
Спустившись по лестнице на один этаж, я подошел к спальне Вульфа и сунул листок под дверь. Затем сбежал вниз и вышел на улицу. В этот час ночи ловить такси лучше всего было на Восьмидесятой авеню, куда я и направился.
11
В три ноль одну я открыл подвальную дверь и вошел в дом 156. Миссис Перес стояла в прихожей. Она молча повернулась и двинулась по коридору, я пошел следом. Где-то посередине она свернула направо, в комнату, дверь которой я толкнул во вторник вечером, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Комната была маленькая – в ней едва умещались односпальная кровать, комод, столик с зеркалом да пара стульев. Перес сидел на одном из них за столом, а на столе стояли стакан и бутылка рома. Когда я вошел, он медленно поднял голову и посмотрел на меня. Глаз, который он прищуривал, попадая в трудное положение, был почти закрыт.
Он заговорил:
– В тот день жена сказала: мы садимся с друзьями. Вы друг?
– Не обращайте внимания, – сказала она. – Он пьет ром, полбутылки. Я велела. – Она присела на койку. – Я привожу его в эту комнату, комнату нашей дочери. Вот стул для вас. Мы благодарны вам, что пришли, но теперь не знаем – зачем. Вы ничего не можете сделать, никто ничего не может, даже сам Всеблагой Господь.
Перес поднял стакан, отпил, поставил на стол и что-то сказал жене по-испански.
Я сел на стул.
– В таких случаях, как теперь, – сказал я, – кое-что нужно делать, и чем скорее, тем лучше. Вы сейчас ни о чем не способны думать, кроме того, что она умерла, но зато я способен. Я хочу знать, кто ее убил, да и вы захотите, когда немного придете в себя. А чтобы…
– Вы сумасшедший, – сказал Перес. – А его я убью.
– Он мужчина, – заметила она. Сперва я было подумал, что она говорит об убийце Марии, но тут же понял, что она имела в виду мужа.
– Сперва его нужно найти, – возразил я. – Вы знаете, кто ее убил?
– Вы сумасшедший, – ответил Перес. – Конечно, нет.
– Вас возили на нее посмотреть. Куда? В морг?
– Большой дом, – объяснила она. – Большая комната с ярким светом. Она там лежала под простыней. У нее была кровь на голове, но не на лице.
– Вам сообщили, кто ее нашел и когда?
– Да. Ее нашел один мужчина на пристани у реки.
– Когда она ушла, с кем и куда отправилась?
– Она ушла в восемь, собралась пойти в кино со знакомыми.
– Ребятами или девушками?
– Девушками. За ней зашли две девушки. Мы их видели. Мы их знаем. Мы с полицейским ходили к одной, она сказала, что Мария пошла с ними в кино, но ушла около девяти часов. Девушка не знала, куда она пошла.
– У вас никакого представления, куда?
– Нет.
– И никакого представления о том, кто ее убил и почему?
– Нет. Они задали нам все эти вопросы.
– Зададут много больше. Ладно, вот как обстоят дела. Между ее смертью и смертью мистера Йигера либо есть какая-то связь, либо нет. Если нет, этим займется полиция, которая, вероятно, поймает его. Или ее. Если связь имеется, полиции не с чего даже начать, так как она не знает, что дом принадлежал Йигеру, если вы об этом не рассказали. Рассказали?
– Нет, – ответила она.
– Вы сумасшедший, – сказал он и глотнул рома.
– Тогда вам решать. Если расскажете им о Йигере и этой комнате, они могут найти убийцу Марии скорее, чем я. Скорее, чем мистер Вульф и я. Если не расскажете, мы его найдем, только не знаю когда. Поймите одно: если ее смерть никак не связана с Йигером, полиции нисколько не помешает, что она не знает про него и про комнату, и то, что вы расскажете, не поможет дознанию. Тут все ясно. Вопрос в том, что вы хотите сделать, если она имеет-таки отношение к Йигеру. Хотите рассказать полиции про него и про дом и, вероятно, быть обвиненными в убийстве Йигера? Или хотите предоставить мне с мистером Вульфом этим заняться?
– Если бы мы уехали вчера вечером, – сказала миссис Перес. – Она не хотела. Если бы я стояла на своем…
– Не говори так, – приказал он. – Не говори так!
– Это правда. Цезарь. – Она встала, пошла подлить ему рому, вернулась на койку и посмотрела на меня. – С мистером Йигером у нее ничего не было. Она никогда с ним не разговаривала. Она не бывала в той комнате. Она ничего не знала о нем и кто к нему приходил.
– Не верю я в это, – заявил я. – Можно, конечно, предположить, что смышленую девушку ее лет не интересует, что творится в доме, где она живет, но я в это не поверю. Где она находилась воскресной ночью, когда вы выносили тело Йигера и прятали в яме?
– Она спала в своей постели. В этой постели, на которой я сижу.
– Это вы думали, что спала. Слух у нее был прекрасный. Она слышала, как я пришел во вторник вечером. Когда я проходил по коридору, дверь в эту комнату была чуть-чуть приоткрыта, и она стояла здесь в темноте, наблюдая за мной через щель.
– Вы сумасшедший, – сказал Перес.
– Мария не стала бы так себя вести, – возразила она.
– Но именно так она себя и вела. Я открыл дверь, мы поговорили, перекинулись парой слов. Почему бы ей себя так не вести? Красивая, смышленая девушка, не проявляющая интереса к тому, что происходит в ее собственном доме? Дичь! Вот что я вам скажу: если вы не собираетесь рассказывать полиции о Йигере, если хотите предоставить нам с Вульфом этим заняться, мне нужно выяснить, что такое она знала, сделала или сказала, из-за чего кому-то понадобилось ее убивать. Пока я не смогу это выяснить, нечего и надеяться, что мы чего-то добьемся. Ясно, что вы мне помочь не сможете. Полиция производила обыск?
– Да, в этой комнате. Первый полицейский, который пришел.
– Он что-нибудь взял?
– Нет. Сказал, что ничего не взял.
– Я тут был, – заявил Перес. – Он не брал.
– Тогда, если вы предоставляете все нам, с этого нужно начать. Посмотрю, не смогу ли чего найти сперва в этой комнате, а затем в других. Двоим будет сподручней, поэтому поднимитесь, пожалуйста, и скажите моему парню, чтоб спустился. Нет. Лучше не надо. Он и без того знает больше, чем ему нужно. Вам обоим надо бы пойти спать, но, боюсь, не пойдете. Ступайте на кухню и чего-нибудь поешьте. Вам тут лучше не быть, когда я буду искать. Мне придется разобрать кровать, пересмотреть все вещи.
– Это без пользы, – возразила миссис Перес. – Я знаю все, что у нее было. Мы не хотим, чтобы вы это делали.
– Хорошо. В таком случае мы с мистером Вульфом выбываем из игры, а полиция вступает. Искать буду не я, а дюжина полицейских, и искать основательно, только вас уже здесь не будет. Вы будете сидеть под арестом.
– Теперь неважно, – сказал Перес. – Может, меня нужно было арестовать. – Он поднял стакан, тот едва не выскользнул у него из пальцев.
Миссис Перес встала, подошла к изголовью и стянула покрывало.
– Увидите, – произнесла она. – Ничего.
Через полтора часа мне пришлось признать ее правоту. Я перетряс матрас, опустошил ящики, извлекая содержимое вещь за вещью, убрал коврик и дюйм за дюймом осмотрел пол, освободил стенной шкаф и изучил стенки, подсвечивая себе фонариком, отодвинул комод от стены, и осмотрел его сзади, перелистал три десятка книг и стопу журналов, разобрал рамки у четырех картинок – короче, произвел полный обыск помещения. Ничего. Теперь я знал Марию куда лучше, чем при жизни, но не обнаружил и малейшего намека на то, что она была в курсе происходящего или проявляла хоть какой-то интерес к Йигеру, его гостьям и верхнему этажу.
Переса в комнате уже не было. Ром почти совсем его одолел, и, когда мне понадобилось закатать коврик, он только нам мешал. Мы отвели его в соседнюю комнату и уложили на кровать. Постель Марии была снова застелена, на ней сидела миссис Перес. Я стоял у двери, потирая ладони и хмуро озирая помещение.
– Я вам говорила – ничего, – сказала она.
– Ага. Слышал. – Я подошел к комоду и вытянул нижний ящик.
– Не сначала, – запротестовала она. – Вы как мой муж. Такой упрямый.
– На эти ящики мне не достало упрямства. – Я поставил его на кровать и начал вынимать содержимое. – Я только осмотрел у них дно снизу, а нужно было перевернуть и проверить как следует.
Пустой ящик я поставил на пол вверх дном, присел на кровать, потряс и проверил края с помощью лезвия-отвертки карманного ножичка. Саул Пензер как-то обнаружил дорогую картину под накладным дном, сделанным не изнутри, а снаружи. У этого ящика накладного дна не было. Я поставил его обратно на койку, миссис Перес принялась складывать в него вещи; я извлек соседний ящик.
Это было то самое, а я, дурак, чуть снова не проглядел. Ничего не обнаружив снаружи, я поставил ящик на постель, посветил сверху фонариком и тут заметил в самом углу крошечную дырочку, не больше булавочного укола. Дно у ящиков было оклеено изнутри какой-то синтетикой с красными цветочками по розовому, так дырочка была в середине такого цветочка. Я взял с подноса на столе английскую булавку, засунул острием в дырочку, пошуровал, и уголок приподнялся; материал оказался тверже любой пластмассы. Задрав угол повыше, я подсунул палец, поддел снизу и вытащил фальшивое дно. Синтетика была наклеена на кусок жесткого картона точнехонько по размеру ящика, а под картоном обнаружилась коллекция различных бумажек, уложенных и разглаженных так, чтобы не топорщились. Мария была девушка не только умная, но и аккуратная.
Миссис Перес – она стояла рядом – что-то произнесла по-испански и протянула руку, но я ее остановил.
– Имею право, – сказала она, – моя дочь.
– Никто не имеет права, – возразил я. – Она прятала это от вас, так ведь? Право было только у нее, а она умерла. Смотреть – смотрите, но руками не трогайте.
Я переставил ящик на стол и сел на стул, где до того сидел Перес.
Вот опись того, что Мария держала в своем тайнике.
1. Пять рекламных объявлений «Континентальных пластмасс» во всю страницу, вырезанных из журналов.
2. Четыре этикетки от бутылок из-под шампанского марки «Дом Периньон».
3. Три вырванных страницы из финансового раздела «Таймс» с таблицами курса акцией за три разных числа; «Континентальные пластмассы» были помечены карандашом. На момент закрытия биржи курс «КП» в эти дни составлял соответственно 62 1/2, 61 5/8 и 66 3/4 пункта.
4. Две газетные фотографии Томаса Дж.Йигера.
5. Газетная фотография Томаса Дж.Йигера-младшего и его невесты в свадебных нарядах.
6. Газетная фотография миссис Томас Дж.Йигер-старшей в обществе трех женщин.
7. Фотография на всю страницу из иллюстрированного журнала, сделанная на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс в зале «Черчилля», которую я уже видел в кабинете Лона Коэна вечером в понедельник. В подписи были приведены имена других лиц, находившихся на сцене вместе с Йигером, в том числе одного из наших клиентов, Бенедикта Эйкена.
8. Три фотографии Мег Дункан, две журнальные, одна газетная.
9. Тридцать один набросок карандашом: портреты женщин – голова, лицо, одни в шляпках, другие – без. Все на листах белой бумаги формата 5 на 8 дюймов; пачка такой бумаги лежала у Марии на столе, еще две – в ящике. На каждом листе в левом нижнем углу стояло число. Я в живописи не разбираюсь, но, на мой взгляд, наброски были довольно хорошие. Быстренько их проглядев, я понял, что это не три десятка разных женщин; там были по два-три портрета одного и того же лица, а может, и по четыре-пять. Самой ранней из указанных дат было около двух лет, на одном портрете стояло «8 мая 1960». Прошлое воскресенье. Я внимательнейшим образом рассмотрел рисунок. В руках у меня был портрет перспективной кандидатки на главную роль в публичном процессе об убийстве. Не Мег Дункан и не Дины Хаф. Может быть, Джулии Маги. Когда до меня дошло, что я решил, будто это и есть Джулия Маги, я кончил разглядывать рисунок. Одна из самых продуктивных функций нашего мозга – превращать возможности в вероятности, а вероятности – в факты.
10. Девять пятидолларовых билетов различной потертости.
Миссис Перес придвинула второй стул и уселась рядом. Она все видела, но хранила молчание. Я поглядел на часы: без двадцати шесть. Я разгладил края вырванных из «Таймс» страниц, сложил вдвое и сунул между ними остальные бумаги. Вопрос – не мешаю ли я отправлению правосудия тем, что утаиваю улики преступления? – перестал быть вопросом. Мой адвокат мог бы еще утверждать, что я посчитал, будто все это не имеет отношения к убийству Йигера, но если б он заявил судье и присяжным, что я так же посчитал, будто он не имеет отношения к убийству Марии Перес, ему пришлось бы признать меня слабоумным.
Я поднялся, держа улики в руках.
– Все это, – заявил я миссис Перес, – доказывает лишь то, что Мария была в меру любопытна, как положено умной девушке, и любила рисовать портреты. Я это забираю, чтобы ознакомить мистера Вульфа. Деньги верну в свое время, надеюсь, долго ждать не придется. У вас была тяжелая ночь, и предстоит трудный день. Если найдете долларовую бумажку, пожалуйста, вручите мне. Вы нанимаете нас с мистером Вульфом для расследования убийства вашей дочери, поэтому и позволили мне забрать все это с собой.
– Вы были правы, – сказала она.
– Медали я пока не заслужил. Не забудьте про доллар.
– Мы можем платить больше. Сто долларов. Это неважно.
– На сегодня хватит и одного.
Она встала, вышла и вернулась с долларом, который отдала мне.
– Муж спит, – сообщила она.
– И хорошо. Вам бы тоже не помешало. Теперь мы ваши сыщики. Сегодня к вам придет полицейский. Он, видимо, отведет вас с мужем в окружную прокуратору. Там ни слова не скажут о Йигере, и вы, понятно, тоже. О Марии сообщите чистую правду, то, что уже говорили полицейскому, – пошла-де в кино, и вы не представляете, кому и зачем понадобилось ее убивать. Вы относили завтрак тому, наверху?
– Да.
– Сегодня не понадобится. Он скоро уйдет и уже не вернется. – Я протянул руку, она ее пожала. – Передайте мужу, что мы друзья.
Сказав это, я направился к лифту.
Попав в приют похоти, я включил свет. Я так ушел в свои мысли, что мне было совсем не до картинок, тем более, что передо мной предстала живая картина: Фред Дэркин на восьмифутовой постели – голова на желтой подушке и желтая простыня до подбородка. Когда вспыхнул свет, он шевельнулся, заморгал, сунул руку под подушку и выхватил пистолет.
– Вольно, – сказал я. – Я успел бы тебя пристрелить, пока ты чухался. Тут больше нечем поживиться, пора сматывать удочки. Можно не спешить – уйдешь через полчаса, и ладушки. Внизу не задерживайся и не ищи миссис Перес, чтобы сказать ей спасибо. У них беда – прошлой ночью убили дочь, не здесь, не в этом доме. Так что просто слиняй.
Он был уже на ногах.
– Что за чертовщина творится. Арчи? Чего же мне ждать?
– Триста монет. Не советую задавать мне вопросы, а то ведь могу и ответить. Ступай домой и скажи жене, что крепко поработал двое суток подряд и должен хорошо отдохнуть.
– Я одно хочу знать – меня отследят?
– Погадай на монетке. Надеюсь, что нет. Может и повезти.
– Не лучше будет тут все затереть? Мне десяти минут хватит.
– Не стоит. Если уж они доберутся до комнаты, то отпечатки не понадобятся. Отправляйся домой и сиди тихо. Может, я позвоню тебе около полудня. Смотри не прихвати какую-нибудь картинку.
Я вошел в лифт.
12
Когда Вульф в одиннадцать спустился из оранжереи, я за своим столом просматривал так называемый дневной выпуск «Газетт». На первой странице была фотография мертвой Марии Перес. На самом-то деле она не тянула на первую страницу – не было в ней ничего интересного, кроме молодости и красоты, но поскольку в ту ночь не убили, не ограбили и не арестовали ни одной знаменитости, честь выпала ей.
Ее убийство оставалось загадкой. Если отбросить красоты слога, единственные факты, которыми располагала полиция, были: 1) тело нашел в 12:35 сторож, совершавший обход Северного речного пирса в районе Сороковых улиц; 2) убийство произошло не раньше чем за три часа до этого, а скорее, позже; 3) ее убили выстрелом в затылок из пистолета 32-го калибра; 4) последними ее видели живой две подружки, с которыми она отправилась в кино и которые показали, что она встала, вышла из зала незадолго до девяти и уже не вернулась; им она ничего не сказала: они подумали, что она пошла в туалет; 5) ее отец и мать отказались разговаривать с репортерами. В газете не было и малейшего намека на то, что ее смерть может иметь хоть какое-то отношение к гибели Томаса Дж.Йигера, чье тело нашли тремя днями раньше в яме на улице, где она проживала.
Еще утром, после того как Вульф позавтракал у себя в комнате, я коротко рассказал ему о самом главном. Теперь, когда он уселся за свой стол, я вручил ему «Газетт». Он посмотрел на фотографию, прочитал сообщение, отложил газету и откинулся на спинку кресла.
– Дословно, – приказал он.
Я все пересказал, включая, конечно, и разговор с Фредом. Окончив, я вручил ему вещественные доказательства, извлеченные из ящика в комнате Марии.
– Этикетки от четырех бутылок шампанского, – заметил я, – могут ввести вас в заблуждение. Я не верю и никогда не поверю, что Мария пила шампанское. Она отклеила этикетки с пустых бутылок, которые отец и мать приносили сверху, чтобы потом сдать.
– Кто сказал?
– Я говорю.
Он хмыкнул и принялся изучать мой улов. Тут он никогда не спешит. Каждую бумагу он осмотрел с обеих сторон, даже объявления, пятидолларовые билеты и выдранные страницы «Таймс». Покончив с ними, а также с фотографиями и этикетками, он взялся за рисунки. Проглядев все – на один ему хватило пяти секунд, на другие потребовалось с минуту, – он поднялся и стал раскладывать их на столе рядами. Они заняли чуть ли не всю столешницу. Я стоял и смотрел, как он разбивает их на кучки, отбирая, по всей видимости, в каждую разные наброски с одной и той же женщины. Я пару раз возразил, и мы с ним поспорили. В конце концов у нас получились три кучки по четыре рисунка в каждой, пять – по три, одна – с двумя и два отдельных наброска. Одиннадцать различных посетительниц за два года, причем Мария едва ли зарисовала всех приходивших. До чего гостеприимным, однако, был этот Йигер.
Я показал на одну из кучек с четырьмя набросками.
– Эту я назову, – сказал я. – Ставлю десять против одного, что не ошибусь. Мне довелось с ней танцевать. Муж – хозяин сети ресторанов и раза в два ее старше.
Вульф неодобрительно на меня посмотрел:
– Ты ведешь себя легкомысленно.
– Нет, сэр. Фамилия – Деланси.
– Фу. Назови-ка мне вот эту, – он показал на кучку из двух рисунков. – Один помечен пятнадцатым апреля, другой – восьмым мая. Прошлым воскресеньем.
– Я оставил это для вас. Вы и называйте.
– Она была здесь у нас.
– Да, сэр.
– Джулия Маги.
– Да, сэр. Тут не в легкомыслии дело – я хотел посмотреть, опознаете ли вы ее. Если числа означают дни, когда Мария замечала свою «натуру» в прихожей, а не когда она делала наброски, то Джулия Маги была там в воскресенье. Или она сама его убила, или наткнулась на мертвое тело. Будь он жив, когда она заявилась, она бы осталась там до двенадцати – в полночь должны были прибыть закуски; понятно, она ходила туда не писать под диктовку. К тому же будь и он, и она живы, когда явился убийца, она бы тоже свое получила. Значит, если она его не убивала, то застала его уже мертвым. Кстати, чтобы с этим покончить: я записал в книгу поступлений доллар, полученный от миссис Перес в виде предварительного гонорара. Я его взял, потому что подумал – если она нас наймет, больше шансов, что будет молчать; как я понимаю, теперь их можно исключить из числа подозреваемых. Родную дочь они не убивали. Я не каркаю. Мне легче признать ошибку, чем убедиться, что Мария схлопотала за дело, пусть даже она сама напрашивалась.
– Что она сама напрашивалась – это всего лишь предположение.
– Ага. Но мы исходим из того, что ее убило то же лицо, что и Йигера, в противном случае нам не из чего исходить. Если так, то Мария сама должна была на него выйти. Допустим, это Джулия Маги. Она не могла знать, пересекая прихожую, что за ней следят через ту щелку в двери, а если и чувствовала чей-то взгляд, то не могла знать, чей именно. Если б она ощутила или заподозрила, как я, что за ней шпионят, открыла дверь и обнаружила за ней Марию, она не стала бы подниматься наверх и приканчивать Йигера из принесенного с этой целью пистолета. Значит, Мария связалась с этим лицом лишь вчера и вряд ли пошла на это только ради острых ощущений, ради удовольствия заявить: «Я видела, как вы пришли в воскресенье вечером, и знаю, что вы убили мистера Йигера». Она хотела заключить сделку. Что она сама на это напрашивалась, возможно, всего лишь предположение, и если я его выдвигаю, так не потому, что оно мне по душе. Я бы скорее поверил, что душой она была такой же красавицей. Уж во всяком случае, шампанского-то она не пила.
– Ммм, – протянул Вульф.
Я указал на одну из кучек с тремя набросками.
– Это Дина. Миссис Остин Хаф. Мария умела схватить сходство. У нее и миссис Деланси похожа.
– Я не вижу Мег Дункан.
Читать бесплатно другие книги:
