Чеченский угол Тарасевич Ольга

«Что ж, он не посвящен в подробности операции и это хорошо. Я тоже буду молчать. Может, Иванову удастся реализовать свой план. Только уже без меня», – подумала Лика, разрезая гигантский помидор на небольшие дольки.

Собравшись с духом, она приложила все усилия для того, чтобы голос звучал спокойно и убедительно:

– Понимаешь, мне надо переговорить с Ивановым. Это очень срочно и никак не связано с нашей ссорой. Мне нужно кое-что уточнить.

На лице Руслана мелькнуло недоверие. Он колебался: вчера ведь гостья тоже рвалась в МОШ, разъяренная, негодующая. Попутал же его шайтан, что, в другой раз нельзя было посмотреть ту кассету…

– Хорошо, – все же решился чеченец. – Но ты же понимаешь: прямо сейчас туда ехать нельзя. Надо договориться с нужными людьми. Перестраховаться.

– Конечно!

От радости хотелось прыгать. Она дождется вечера, все объяснит генералу, и – здравствуй, Москва.

«Жигули» Руслана медленно ползут по Старопромысловскому шоссе. На пересечении с улицей Маяковского Домбаев останавливает машину у обочины и хмуро бросает:

– Позвонить надо. Сейчас приду.

Подозрения пробираются в душу. Ушел звонить – в МОШ ли? А если таким же, как сам, отморозкам? Вот сейчас договорится, на следующем перекрестке их тормознут, ее перекинут в другую машину. А что Руслан? Руслан перед Ивановым чист, аки младенец. Вы говорили, что за Вронской приедут люди? Так они и приехали. Паспортные данные выяснять указания не было.

Осмотревшись по сторонам, Лика достала сотовый, дождалась, пока «Самсунг», включаясь, пропоет бравурную мелодию, ввела пин-код и быстро набрала телефон Федора Алексеевича, который тот потребовал выучить наизусть.

– Неправильно набран номер, – равнодушно проскрипел металлический голос в трубке.

Лику охватила паника. Она не сомневалась в том, что верно запомнила цифры. И – опять тот же металлический ответ.

«Блин! Вояки! Он что, код города или выход на оператора мобильной связи не указал? – подумала Лика, мысленно пересчитывая циферки. – Ну, точно, точно, номер шестизначный, чего-то не хватает…»

Набрав номер Лопаты – московский, слава Богу – Лика сразу же нажала кнопку отбоя. К машине быстрым шагом приближался Руслан. Исходящие звонки пришлось стирать уже при нем. Он недовольно покосился на телефон, но ничего не сказал.

Глядя в окошко, Лика с удивлением поняла: начинает привыкать к израненному лицу Грозного, с его закопченными домами, разбитыми дорогами, сухими проплешинами деревьев среди зелени аллей. Да и ориентироваться, несмотря на хронический топографический кретинизм, присущий многим женщинам, в изгибах улиц уже тоже более-менее получается. Сейчас «Жигули» едут по проспекту Победы, впереди откроется площадь, а за ней – мутная Сунжа, неглубокая и бурная.

Руслан притормозил за несколько кварталов до реки – на пересечении с улицей Грибоедова.

– Выходи.

Лика выбралась из автомобиля, расправила затекшие плечи. Как же все болит и ноет после проведенной в яме ночи. А может, сбежать? Припустить вдоль улицы, неожиданно оживленной, с работающими уже кое-где магазинами?

– Зайдем в кафе.

Тяжело вздохнув, Лика поплелась за своим спутником, мысленно себя приободряя: «Ладно, не буду паниковать раньше времени. В конце концов, у меня еще будет возможность сделать ноги. Да даже из машины при необходимости можно выпрыгнуть. Блокираторов дверей, к счастью, в раздолбанной “семерке” не имеется».

Руслан подошел к барной стойке, сделал заказ и задержался на пару минут, переговариваясь с сидящим за стойкой мужчиной.

Когда он вернулся за липкий пластиковый столик, кое-где прожженный сигаретами, перед Ликой уже дымилась чашка кофе, принесенная женщиной в неожиданно белоснежном фартуке.

Кофе растворимый, но Лика наслаждается каждым глотком. Горечь напитка кажется изысканной и ароматной, она наполняет уставшее тело энергией, и все вокруг становится не таким уж и мрачным. За исключением разве что Руслана. Нет такого кофе и такой водки, выпив которые можно посмотреть на сидящего напротив мужчину с симпатией.

– Пошли, – буркнул он.

Мысленно попрощавшись с планами расправиться с еще одной чашкой кофе, Лика садится в машину, Руслан, сильно газуя, мгновенно срывается с места.

– Улица Спокойная, – Лика проводила глазами прикрепленную к симпатичному особнячку из красного кирпича табличку. – Слушай, а что с машиной?

Руслан поморщился, всем своим видом показывая: знаем мы этих московских дамочек, во все суют нос, даже если не разбираются совершенно.

– Давай ты не будешь про машину, а? – заметил он раздраженно.

Заднюю часть «Жигулей» мотает из стороны в сторону все ощутимее. Но только скребущий металлический звук заставляет Руслана затормозить и выскочить из автомобиля.

– Шайтан! Диск погнулся…

Он поднялся на ноги, открыл багажник, намереваясь достать домкрат и «запаску», и замер.

Гостью затаскивал в серую заведенную «девятку» незнакомый мужчина. Он втолкнул Лику на заднее сиденье, сам сел впереди – и машина рванула с места, оставив едва различимое темное облачко выхлопного газа.

И хотя Руслан видел исключительно затылок похитившего Лику человека, в его голове рождались бодрые строки рапорта о выполненном задании. Мужчина кавказской внешности увез журналистку. Госномер «девятки» такой-то. Указывать его Руслан не боялся. Мало ли что может случиться в дороге с этими людьми. Что-что, а уж оправдываться и выкручиваться из любой ситуации он умеет. Только вот с компрометирующими брата документами не поспоришь.

Светящаяся зеленая точка маячка еще пару часов назад исчезла с экрана монитора, показывавшего карту Грозного.

Давно пора задавать иную систему координат, охватывать системой поиска всю территорию Чечни. Тогда сигнал обнаружился бы то скользящим вдоль русла реки Аргун, то старательно огибающим села с расположенными в них блокпостами.

Но для того чтобы это заметить, требовалось оторвать раскалывающуюся голову от стола, взглянуть на экран.

Сил для совершения этого подвига у прапорщика Сереги Зубова не было. Хорошо посидели вчера в чайной с ребятами-контрактниками, ох хорошо. Что ж только сегодня-то так хреново… Да еще товарищ генерал этот, будь он неладен, трезвонит каждые пятнадцать минут по внутреннему телефону.

– Доложить о том, как проходит тестирование аппаратуры.

Да нормально все проходит, че он так волнуется, думает сквозь сон Серега. Два дня сигнал исправно перемещался в окрестностях Грозного, что ему на третий-то сделается?!

Какой противный звонок у аппарата, так и ввинчивается в череп, сверлит распухший тяжелый мозг.

– Объект находится в Ленинском районе на проспекте Кирова, – рапортует Серега и вновь впадает в забытье.

Выпить бы минералки или, того лучше, ледяного пива.

– Объект переместился на улицу Тухачевского.

Вот неймется человеку. Дел, что ли, больше нет в Местном оперативном штабе? Звонит и звонит…

– Товарищ генерал, объект движется по улице Жуковского.

Успокоиться. Вести себя максимально естественно. Верить, что все закончится хорошо.

Однако, несмотря на мысленный аутотренинг, ладони делаются мокрыми от пота, и Лика украдкой вытирает их о брюки.

Она уже перезнакомилась со своими похитителями. Парень за рулем стремительно удаляющейся от Грозного «девятки» – Асланбек. Крепкий мужчина на переднем сиденье – он молниеносно выхватил ее из машины Руслана и, зажав рот пахнущей табаком ладонью, перебросил в соседний автомобиль – это Вахид. Сидящая рядом женщина, в черной одежде, делающей еще более бледным лишенное румянца лицо, представилась Айзой. Присутствие женщины непонятно, но успокаивает. Почему-то кажется, что там, где есть женщина, не случится ничего плохого. Во всяком случае, хочется думать именно так.

Сглотнув подступивший к горлу комок, Лика с фальшивой жизнерадостностью поинтересовалась:

– Рассказывайте, куда это мы едем?

Вахид пугающе немногословен:

– Увидишь.

Вронская стремится войти в роль любознательной журналистки, задает вопросы про войну. Не услышав особо подробных ответов, берет инициативу в свои руки, рассказывает о недавней поездке к Хазимат, воспроизводит содержание сочувствующих боевикам статей.

«Надо попытаться им понравиться. Найти с ними общий язык. Может быть, убивать знакомого человека сложнее», – проносится в голове безрадостная мысль. Проносится и исчезает в парализующем сознание страхе.

Это единственная оставшаяся эмоция, она везде – клацает зубами, ухает в животе, делает влажными даже колени.

Айза отвернулась к окну, но Лику не покидает ощущение прилипшего чужого взгляда. Так вот оно что: из зеркала заднего обзора обжигается карими глазами Асланбек. От парня пахнет звериным неконтролируемым желанием, его руки, сжимающие руль, дрожат.

– Тормози, – приказал шоферу Вахид.

Редкий для здешних мест пейзаж – равнина с чахлыми кустиками, не скрывающими виднеющейся метрах в двадцати бурной стремительной реки.

Сердце Лики колотится быстро-быстро, допрыгивает почти до горла.

Вахид опустил руку на видневшийся из расстегнутой кобуры пистолет и сказал:

– Выходи из машины, журналистка.

Айза выскальзывает следом, берет Лику под руку, увлекает за собой.

Дойдя до ближайших кустов, женщина командует:

– Раздевайся.

– Зачем?

– Так надо.

– Что, совсем все снимать?

– Все. Да не бойся ты. Ничего с тобой не случится. Меня Вахид специально с собой взял, чтобы тебя обыскала.

Лика стаскивает с себя одежду, радуясь. Вроде как выходит, пока боевики настроены миролюбиво. И даже демонстрируют своеобразное уважение. А передатчик, надежно спрятанный в волосяной пещерке, им не обнаружить.

– Трусики тоже снимать?

Айза неодобрительно оглядела узкие черные ниточки стрингов, нахмурилась и отрицательно покачала головой.

– Одевайся. С одеждой все в порядке.

Она осмотрела кроссовки Вронской, постучала по подошвам, вернула обувь Лике.

– Да уж, сурово тут у вас с безопасностью, – Лика поежилась. Куривший возле машины Асланбек беззастенчиво ее рассматривал сквозь редкие ветки кустарника. – Но это, в общем, и понятно. За вами тут такую охоту устроили.

Айза недоуменно вертела в руках диктофон – узкий и небольшой.

– А почему он без кассеты? Включи!

– Слушать нечего, я память почистила.

– Какую память?

Лика пояснила: диктофон цифровой, кассеты для него не нужны, записи размещаются в файлах. Накануне содержимое папок было стерто.

– Я ведь понимала: возможно, вы попытаетесь со мной связаться. Поэтому и подготовила аппаратуру для записи.

На бледном лице женщины мелькнуло недоверие. С сотовым телефоном и диктофоном в руках она переговаривается с Вахидом по-чеченски. Тот забирает Ликины вещи и, размахнувшись, бросает их в кусты.

Машина несется вперед.

Как унизительно… Особенно жаль верного диктофона. Пашин подарок. Очень высокое качество записи. Было.

Асланбек пялится в зеркало заднего вида. Сверкают карие глаза, губы растягиваются в улыбке, обнажая золотые коронки, соседствующие с белоснежными зубами.

Он неуверенно пытается завязать беседу:

– Очень хорошо, что вы к нам едете.

Лика удивленно вскинула брови.

Асланбек продолжает:

– Командир вам про больницу расскажет. Мы ведь не убивали заложников. Это все русские! Мы просто хотели переговоров, хотели добиться свободы. Независимости для страны.

– Да-да, понимаю.

– А еще мы готовили налет на базу СОБРа. Он в Грозном, в детском садике расположился. Но командир решил перенести операцию, чтобы пообщаться…

Мысль остается незаконченной. Айза и Вахид возмущенно трещат по-чеченски, хорохорившийся Асланбек вмиг теряет разговорчивость.

Вернуться. Обязательно вернуться, чтобы предупредить ребят. Дрон, Лопата, Док, Павлов, Филя, Ленка – их лица, кадр за кадром, появляются в памяти, принося с собой уверенность. Лике уже не одиноко в несущейся в неизвестность «девятке». Рядом с ней друзья, они в опасности. И это тот самый случай, когда нет худа без добра, непроизвольно получилось отсрочить нависшую над ними угрозу. Она непременно сможет оградить их жизни от несущегося из ночи шального свинца. Должна, обязана!

– Кстати, – опять голос Лики – фальшиво-уверенный, – я в восхищении от вашей дерзкой тактики! Неужели вы совсем ничего не боитесь? Это же надо было устроить федералам такое – выкосить недавно двоих генералов, когда вокруг полно охраны, милиции, сотрудников спецподразделений…

Вахид довольно улыбнулся:

– Аллах нам помогает, девочка. Такова была его воля – чтобы командиры собак поймали пулю. Мы здесь совершенно ни при чем.

– То есть?

– Мы очень хотим, чтобы те русские, которые приходят на нашу землю с войной, подохли все до единого. Но в генералов мы не стреляли. Наш командир сказал: «Мир не без добрых людей».

– Я думаю, – врать так врать, на полную катушку, оправдывается перед собой Лика, – ваш командир – человек мудрый и мужественный.

– Ему пришлось таким стать, – присоединяется к разговору Айза. – Салман – бывший учитель. Он нам рассказывал: до последнего не брал в руки оружие. Русских жалел, когда их начали выживать из Чечни. Но твои соотечественники здесь хорошо порезвились. У нас не осталось учителей и врачей, женщин и детей. Все стали воинами.

Едкий дым, выползающий из блиндажа, где оборудован закрытый костер, жжет глаза. Опустившаяся на горы ночь холодит израненное тело, и даже затянувшиеся раны отзываются ноющей тягучей болью. Погреться бы у настоящего огня, в котором потрескивают дышащие жаром угольки. Нельзя… Днем над территорией лагеря трещали «вертушки», нет никаких гарантий, что это последний полет, поэтому разводить открытый костер – опасно, он может быть замечен даже сквозь плотные заросли спасительной «зеленки».

Салман Ильясов помассировал локоть, и хватка боли, вцепившейся в старую рану, чуть ослабла.

Он бросил взгляд на часы. С минуты на минуту к базе должна подъехать журналистка. Может быть, Вахид и Асланбек, набросив на автомобиль маскировочную сетку, уже ведут гостью в лагерь, обходят заминированные участки дороги. И моджахеды, стоящие в «секрете», облегченно отрываются от пулеметных прицелов: свои, не шурави.

Мысли сидящего рядом Ибрагима, промывающего загноившееся колено, тоже вертятся вокруг предстоящего интервью. Салман понимает это по напряженной складке между широкими бровями, она появилась в тот момент, когда Ибрагим начал возражать против встречи, замечая: это может быть провокация федералов.

– Успокойся, – уверенно сказал Салман. Ибрагим поднял от обрабатываемого колена лицо – складка на нем обозначилась еще резче. – Это не подстава. Федералы слишком тупы для такой комбинации. И потом, мы бы знали о провокации, наши люди бы все донесли.

– Салман, неспокойно мне.

Командир замер, пытаясь понять, что же говорит его интуиция. Колыхнулась волна раздражения: ради интервью пришлось отложить запланированное возмездие, налет на базу СОБРа. А в остальном – да нет, больше, пожалуй, ничего не беспокоит. Ну не могли федералы прислать женщину. Готовилась бы провокация – под видом журналиста приехал боец спецназа ГРУ или другого спецподразделения. А тут установленное за автором сочувствующей статьи наблюдение показало: девушка действительно журналистка, собирает информацию, пишет объективно, и вот-вот ее лишат аккредитации и отправят в Москву, потому как не нужна федералам правда об этой войне.

– Если мы посылаем наших женщин убивать шурави – почему ты думаешь, что они не смогут сделать то же самое? – запальчиво возразил Ибрагим.

Салман улыбнулся:

– Потому что у них кишка тонка!

– Ладно, – в голосе Ибрагима зазвучали примирительные нотки. – Уж не знаю, насколько удачна твоя идея с интервью. Но мутаа* в отряде без внимания не останется.

– Даже не думай! – прикрикнул на бойца Салман. – Девчонка может нам еще пригодиться. А оттрахать русскую суку всегда успеем.

Они с любопытством уставились на приближающегося часового. Любопытство сменилось настороженностью: за Ахметом едва поспевает незнакомый мужчина с пакетом в руках. Его глаза завязаны, хотя смысла в повязке особого нет. Если мужчина сам дошел до первого поста охраны – от него да лагеря всего 200 метров…

Салман потянулся за модернизированным пистолетом Макарова, Ибрагим придвинул поближе свой АКМС.

Ахмет поспешил их успокоить:

– Он без оружия, проверяли. Говорит, что хочет что-то рассказать командиру.

Салман прицелился в снимающего повязку незнакомца.

– Откуда узнал про лагерь? Кто такой? Что надо?

– Сам узнал. Султан Мульзараев. Пришел вот зачем…

Он извлек из пакета диктофон и нажал на кнопку.

«Проверял ли Ахмет эту штуковину?» – с тревогой подумал Салман.

Вокруг него сразу же зашумел водопад опасливых предположений. Неужели сейчас раздастся оглушительный грохот, выпускающий в ночь ослепительное пламя?

Зазвучал голос, знакомый и незнакомый одновременно.

– Я боюсь, милый. Салман что-то подозревает. Погиб ни в чем не виновный моджахед. Я даже бежать хотела, но лагерь в плотном кольце охраны.

Это говорит совсем другая Айза. Не покорная и решительная, а взволнованная и… соблазнительная.

– Бежать не надо. Лучше расскажи, что нового в отряде? Салман планирует новые диверсии?

Обладателю низкого мужского голоса Айза рассказывает все. Командир узнает даже такие нюансы, о которых сам не осведомлен. От зорких женских глаз не укрывались мельчайшие подробности – оборудование нового схрона для продовольствия, покупка оружия и боеприпасов.

Разговор становится едва слышным, бессвязным. Шорохи, скрип кровати, шлепки обнаженных тел, стоны.

– Хватит! – не выдерживает Ибрагим. – И что все это значит?

– Мужчина, с которым ваша сестра… – Султан ухмыльнулся, явно употребив про себя то самое слово, которое вслух произнести не хватило решимости, – работает на шурави. Айза сдает вас ему со всеми потрохами. И она еще посмела убить моих родственников!

Лицо Ибрагима краснеет, судорога возмущения кривит рот:

– А ты? Ты такой же, как они? Тоже закладываешь наших бойцов?

Весь лагерь в курсе истории Айзы. Поверить в то, что она предательница – невозможно. Голова Султана – уже в десятке прицелов. Моджахеды ждут лишь одобрения командира, чтобы вышибить из нее мозги.

Султан упал на колени, в отчаянии выкрикивая:

– Вы что, не верите мне? Есть ведь и другие кассеты! Послушайте!

Знакомо-незнакомый голос Айзы, подробности планируемых операций, бесстыдство нежности, скрип кровати, возбужденные выкрики…

Почему – непонятно. Но понятно: предает, грязно, цинично, по собственной воле.

– Спасибо, – Салман разлепил непослушные губы. – Кровь ваших родственников будет отомщена. Ахмет, проводи гостя.

Отряд гудит, как рой разозленных ос, объединенных одним желанием – покарать.

Салман устало приказывает:

– Ведите себя так, как будто ничего не произошло!

Схватив оставленный Султаном диктофон, он что есть сил швыряет его на землю и топчет ногами до тех пор, пока пластмасса не перестает хрустеть.

– Что у вас? Говорите!

Заместитель руководителя Местного оперативного штаба Федор Иванов раздраженно посмотрел на адъютанта. Мальчишеское лицо залил обидчивый румянец, и Федор Алексеевич мысленно выругался. Парень просто подвернулся под руку. А он – хорош отец-командир – беззастенчиво срывает на нем свою злость. Но как здесь не злиться?! Тщательно продуманная комбинация летит в тартарары. Вронская не покидает Грозного. Кажется, боевики учуяли подвох.

– Говорите, пожалуйста, – уже мягче повторил генерал.

Адъютант протянул конверт и, шмыгнув носом, сказал:

– Здесь пометка «срочно».

– Спасибо. Можете идти.

Только из-за этого шмыгнувшего носа да дернувшегося на тонкой шее острого кадыка и распечатал Федор Алексеевич конверт.

Смысл рапорта дошел не сразу.

Оперативник, курировавший Руслана Домбаева, докладывал: агент вышел на связь и доложил о выполнении операции в строгом соответствии с полученными указаниями.

Доложил. О выполнении. Операции.

Генерал рывком сорвал трубку.

– Объект находится на улице Шерипова, – не дожидаясь вопроса, заученно пробормотал «технарь».

Федор Алексеевич в третий раз перечитал бумагу. Опрокинул в себя полкружки остывшего черного чая. И вминая оперативное донесение в карман кителя, быстро вышел из кабинета.

Какие длинные коридоры. Офицеры козыряют, здороваются, звучат какие-то вопросы.

– Потом. Позже, – отмахивается генерал.

Да нет, все в порядке. Все идет по плану. Просто по каким-то причинам боевики не смогли покинуть город. Проверяют, нет ли за ними «хвоста». Или не могут прорваться сквозь блокпосты. Надо бы отдать распоряжение, чтобы их автомобиль беспрепятственно пропустили. Или это слишком рискованно? Сколько раз целые колонны попадали в засаду из-за того, что кто-то на блокпосту решил: деньги не пахнут кровью товарищей. И недрогнувшей рукой опустил в карман тридцать сребреников…

У монитора, уткнув голову в сложенные руки, беззаботно посапывал прапор. Комната пропиталась запахом застаревшего перегара.

– Отставить! Что происходит?!

Проснувшись от зычного генеральского крика, «технарь» вздрогнул и, протирая глаза, уставился на экран.

Федор Иванов уже успел обшарить взглядом каждый квадрат карты Грозного. Сигнал маячка отсутствовал.

– Сукин сын! – с холодной яростью заорал генерал, схватив за грудки растерянного прапора. – Ты у меня под трибунал пойдешь, алкоголик несчастный!

Тот растерянно забормотал:

– Простите, сам не знаю, как вышло. Сейчас посмотрим…

Его руки замелькали у аппаратуры.

– Есть, – облегченно выдохнул он. – Тестирование проходит нормально. Ничего не понимаю: передатчик уже в горной местности?!

Движение зеленой точки остановилось.

– Просчитать координаты, – закричал генерал, хватаясь за трубку телефонного аппарата. – В темпе, живо, что ты копаешься!

Должно быть страшно. Вокруг слишком много вооруженных мужчин. Они колют неприязненными взглядами, негромко переговариваются, злой смех булькает в горле.

Странно, но страха нет. Тупое оцепенение наваливается на Лику. Она смотрит на боевиков – бородатые лица, перебинтованные ноги и головы, разъеденные грязью руки лежат на оружии. Просто люди. Просто звери.

Господи, если ты есть – то почему есть они?!

Лика растягивает в вымученной улыбке сделавшиеся вдруг резиновыми губы.

– Я так понимаю, вы – командир этого отряда?

Салман Ильясов рассеянно кивает, протягивает кружку с чаем.

Горячая горьковатая жидкость – с привкусом солярки. Внутри Лики разрезает время неслышный таймер. Минута прошла, как один из бородачей ступил в темноту, пропустив вперед Айзу. Чернота здесь повсюду – стоит сделать лишь шаг от замаскированного в углублении огня. Три минуты. Пять.

Боковое зрение фиксирует прихрамывающую фигуру. Мужчина вернулся без Айзы, сел у дальней палатки, в узкой полоске пробивающегося света. Он протирает нож.

Салман умолкает:

– Что же ты не записываешь?

Проследив за направлением ее взгляда, он срывается с места, кричит на бойца.

Боевики довольно улыбаются, поясняют что-то по-чеченски недоумевающим Вахиду и Асланбеку, те возмущенно спорят.

Вернувшись, командир не считает нужным что-либо объяснять. Он продолжает интервью, говорит медленно, чтобы Лика успевала делать пометки в блокноте.

– Мы сами разыскиваем террористов. Ищем их по всей России. И будем их наказывать. Война идет за справедливость. Мы требуем прекращения геноцида чеченского народа. Пусть оккупационная сволочь убирается из нашей республики. Террористы – это русские. Ты что, не согласна?! – в голосе Салмана такое возмущение, что Лика понимает: не обуздала свою ненависть, она отпечаталась на лице явственно, неприкрыто.

– Я понимаю причины, которые заставили вас взять в руки оружие. Но буду говорить откровенно – думаю, мы же хотим откровенного разговора?

– Говори!

– Почему вы не воюете только с военными? В той же дагестанской больнице были ни в чем не повинные люди.

– Официально более сорока тысяч наших детей убиты и покалечены. Кто-нибудь о них помнит? И ответственность за это лежит на всем русском народе, который своим молчаливым согласием одобряет наше уничтожение.

Он хочет продолжать разговор и отмахивается от подошедшего парня. Но тот настаивает, показывает на Лику и снова бросает непонятные, взволнованные реплики.

– Приведи, – по-русски говорит Салман и смотрит на журналистку так, будто бы впервые ее увидел.

Оцепенение.

Вражеский лагерь, боевики, подошедшая к палатке полная женщина что-то объясняет присутствующим, и Лика отмечает: подозрением наливаются устремленные на нее темные глаза. Но все воспринимается со стороны, ирреально, отстраненно. Как кадры фильма в кинотеатре. Или телесюжет в новостях.

«Меня здесь нет. Я уже умерла», – ворочаются равнодушные мысли.

Резкая вспышка боли. Глаза лопаются. Чей-то кулак взбивает кровавую пену на лице. Трещат чеченские фразы, но уже негромко, едва различимо…

Удары прекратились так же внезапно, как начались.

Лика села на землю, пытаясь открыть глаза. Крик вырвался раньше, чем получилось осознать, что же произошло:

– Я не вижу! Я ничего не вижу!!!

Правый глаз все же разлепился, Лика нащупала его в теплой кровистой влаге – в глазнице, на месте, только бы не вывалился, неуютно ему там, некрепко, плохо. Больно!!!

Нечеткий контур ближайшей фигуры. Боевик брезгливо отирает руки о штаны, на бежевой форме остаются темные полосы.

Голос командира звучит слева. Салмана не видно, не видно, не…