Ошибка Марии Стюарт Джордж Маргарет
Дарнли вздохнул:
– Да. Я пообещал, что они получат помилование к утру. Но что, если они вернутся? Нам лучше бежать прямо сейчас!
Мария встала с постели. Она чувствовала себя очень сильной и очень слабой одновременно. Ребенок пошевелился в утробе, как будто хотел заверить ее, что все в порядке.
– Нет, – сказала она. – Они, несомненно, оставили стражу для проверки, как раз на такой случай. Еще рано, на улице даже не стемнело. Мы должны раздеться и сделать вид, что легли спать. Потом, около двух часов ночи, мы сбежим отсюда. Я приду к тебе в спальню, и мы проберемся через задние ворота и кладбище туда, где будут ждать нас спасители с лошадьми наготове.
– Ты организовала… – он недоверчиво уставился на нее.
– Я все устроила, – ответила она.
Может быть, этот идиот наконец уйдет, чтобы она могла смыть белую краску с лица? Кожу под гримом жгло и пощипывало.
Мария лежала в постели в ночной рубашке, решив разыграть свою роль до конца. Она точно знала, где находится ее одежда для верховой езды и как быстро достать ее. Оставалось пережить еще несколько часов, когда придется лежать неподвижно и бодрствовать.
Она не испытывала страха, ее наполнял лишь гнев и глубокое, почти болезненное желание отомстить. Она хотела взмахнуть топором и расколоть череп Рутвену, увидеть, как он падает на землю и бьется в предсмертных судорогах.
Но для этого еще будет возможность, когда она сбежит отсюда.
Мария осторожно спустилась по темной спиральной лестнице, соединявшей ее спальню со спальней Дарнли. Лестница насчитывала двадцать пять ступеней, изгибавшихся налево, и она немного отклонялась в эту сторону. Оказавшись в спальне Дарнли, она на ощупь нашла его кровать, потому что там тоже царил мрак. Прошло уже немало времени с тех пор, как она в последний раз приходила сюда, но память услужливо подсказала дорогу.
Дарнли спал. Он дышал ровно, как ребенок, и его было трудно разбудить.
– Пойдем, – прошептала она. – Пора.
Он послушно взял ее за руку и позволил вывести себя через приемную и галерею на лестницу, по которой они спустились в холодные, сырые и пустые погреба. Во дворце стояла тишина, и у выхода из покоев Дарнли не оказалось никакой охраны.
«Они в самом деле доверяли ему, – подумала она. – Или они просто небрежны».
– Осталось еще немного, – прошептала она. В длинном коридоре, заставленном мешками с прошлогодними яблоками и старой капустой, бочками вина и соленой рыбы, пахло воспоминаниями о зимних трапезах.
– За винными бочками есть дверь… Да. – Мария протянула руку и нащупала шершавое дерево. Слава Богу, дверь оказалась незапертой!
Деревянный засов легко отошел в сторону. Дверь со скрипом приоткрылась, и свежий холодный воздух принес запах сырой земли.
– Пошли! – они поднялись на три ступеньки и оказались снаружи на свободе. После мрака, царившего в погребе, им показалось, что здесь светло как днем. Они даже смогли разглядеть надгробия и могильные курганы, которые находились повсюду. Ветер шелестел в голых ветвях ясеня над головой.
– Они ждут нас на другом конце кладбища при аббатстве, где заканчивается территория Холируда, – сказала Мария. – Теперь вперед, но пригнись пониже и прячься за надгробиями, чтобы нас не заметили. Они могли оставить стражу вокруг дворца.
Она отпустила его руку и сама двинулась в полусогнутом положении от одного надгробия к другому. К счастью, ночь выдалась безлунной. Дозорные могли увидеть лишь темные силуэты, мелькавшие в полутьме.
Внезапно нога Марии увязла в грязи, и когда она упала на руки, они погрузились в мягкую землю.
Свежая могила.
Мария едва не вскрикнула, когда почувствовала что-то твердое недалеко от поверхности. Она отползла в сторону и, тяжело дыша, села. Ее сердце бешено колотилось.
– Риччио, – прошептала она.
– О, Дэви, – пробормотал Дарнли, погладив руками маленький холмик. – Я буду сожалеть об этом до конца своих дней… меня позорно обманули!
Этот трус собирался заплакать!
– Не пройдет и года, как кое-кто повыше упокоится рядом с ним, – произнесла Мария самым кротким тоном, на который была способна.
– Что? – спросил Дарнли. Его голос дрогнул.
– Я говорю, нужно идти дальше. Мы уже на полпути к выходу.
Мария встала на колени и потянула Дарнли за руку. Он наступил на могилу Риччио, когда шагнул к следующему надгробию.
Надгробие, курган, надгробие, маленький холмик, монумент… это походило на огромную шахматную доску, на которой они являлись единственными движущимися фигурами.
Где-то примерно в тридцати ярдах фыркнула лошадь. Стражник? Один из спасителей? Мария застыла на месте. Она заметила легкое движение в дальнем конце кладбища, где должны были ждать Хантли и Босуэлл.
«Должно быть, это они, – подумала она. – Если нет, то мы пропали. Но единственный способ убедиться в этом – подойти ближе».
Она пригнулась еще больше и медленно двинулась вперед. Теперь она могла слышать негромкие голоса, смешивавшиеся с уханьем сов и шуршанием мелких грызунов, бегавших в темноте.
– … после трех, – она различили последние два слова.
– … галопом, – тут она узнала голос Босуэлла.
Она встала и пробежала последние двадцать ярдов. Лошади забеспокоились, а мужчины обнажили мечи.
– Босуэлл! – громко прошептала она. – Все в порядке!
Потом сильные руки подхватили ее, перенесли через ограду, и она снова услышала голос Босуэлла:
– Слава Богу и всем демонам!
Там еще присутствовали Артур Эрскин и лорд Стюарт из Тракуайра, конюший Марии, а также капитан стражи и ее слуга Бастиан Паже. Слишком мало лошадей.
– Вы поедете со мной, – сказал Эрскин.
Кто-то снова поднял Марию – это был Босуэлл – и усадил за спиной Эрскина.
– В Сетон-Хаус, – скомандовал Босуэлл. – Там нас ждут двести человек. На рассвете, когда сменится стража в Холируде, мы будем уже далеко.
Судя по голосу, он казался одновременно рассерженным и довольным.
– Вы сможете выдержать дорогу, Ваше Величество? – неожиданно обратился он к Марии.
– Я должна, – ответила она. – Мне не остается ничего иного.
Он коротко кивнул, но она заметила, как его зубы блеснули в улыбке.
– Тогда вперед!
Лошадь Эрскина рванула с места, и Марии пришлось вцепиться в седло, чтобы удержаться от падения. Большой живот мешал ей обнять Эрскина сзади, и она то и дело начинала соскальзывать вбок. Почувствовав это, Эрскин замедлил ход.
– Быстрее! – крикнул Дарнли, поравнявшись с ними. Ветер прикоснулся к ним длинными холодными пальцами. – Нас преследуют, я уверен!
Он наклонился и хлестнул свою лошадь.
– Я не могу ехать быстрее, это навредит ребенку, – ответила Мария. Стук подков подчеркивал каждое слово.
– Это не имеет значения: если он умрет, мы сделаем другого! – крикнул он в ответ.
– Тогда оставь меня и спасайся, – сказала Мария, и он последовал ее совету.
«Его нельзя даже ненавидеть, – подумала она. – Он находится за пределами жалости, за пределами любых человеческих чувств».
Босуэлл бросил на нее быстрый взгляд, но она не нуждалась в жалости или презрении и ожесточилась на него за то, что он услышал их разговор с Дарнли. Она повернула голову, но при этом смотрела прямо перед собой. Тряска и стук копыт болезненно отдавались в ее животе.
«Бедный ребенок, – подумала она. – Матерь Божья, защити его!»
Она оглянулась во тьму. Их никто не преследовал.
Ночь по-прежнему была совершенно темной, и когда они галопом скакали к заливу Форт, где стоял Сетон-Хаус, им приходилось доверять лошадиным инстинктам, чтобы пережить путь с ямами и колдобинами на пересеченной местности. Низко свисающие ветви постоянно угрожали всадникам, хлестая их в темноте по бокам и лицам, и им постоянно приходилось уклоняться от них.
До Сетон-Хауса было двенадцать миль, и к тому времени, как они достигли сторожки привратника, пальцы Марии, сжимавшие плащ Эрскина, совершенно онемели, и она продрогла до костей. Но когда они въехали во двор, она увидела пламя факелов, услышала ржание множества лошадей и поняла, что отряд верных солдат ожидает их. Она наконец-то оказалась в безопасности.
Эрскин осадил лошадь. Босуэлл опустил ее на землю, а лорд Джордж Сетон, брат Мэри Сетон, и новоиспеченный граф Хантли вышли вперед.
– Добро пожаловать, Ваше Величество! – крикнул Сетон. – Слава Богу, с вами все в порядке. Мы ожидаем ваших распоряжений.
Мария огляделась. Оказавшись на ногах после долгой скачки, она испытывала легкое головокружение, но в целом чувствовала себя нормально.
– Здесь небезопасно, – сказала она. – Слишком близко к Эдинбургу. Нам нужно найти какую-нибудь действительно надежную крепость.
– Данбар, – решительно предложил Босуэлл. – Он с трех сторон окружен морем и почти неприступен. До него еще тринадцать миль вдоль побережья. Можете ли вы…
– Разумеется, я могу ехать верхом, причем самостоятельно. Приведите мне лошадь! – Неужели он думает, что ее нужно везти на носилках?
На лице Босуэлла отразилось сомнение, но он кивнул лорду Сетону.
– Приведите королеве резвую лошадь, – велел он. Лорд Сетон казался удивленным тем, что ему отдают приказы в собственном доме.
– Вперед! – крикнула Мария, оседлав лошадь. Двести человек подняли факелы, издали дружный клич и последовали за ней.
Понадобилось три часа, чтобы добраться до Данбара. Небо начало светлеть, когда они приблизились к серой квадратной крепости. Озаренную восходящим солнцем со стороны океана, ее как будто окружал пламенный ореол. Их приветствовали крики чаек.
– Кто идет? – позвал часовой с зубчатого бастиона.
– Королева, – ответила Мария. – Откройте, моим именем!
Оказавшись внутри, Мария, Босуэлл и Сетон убедились в том, что хранителя крепости – Саймона Престона, мэра Эдинбурга, – нет на месте. На чьей он стороне? Несмотря на его своевременное появление во главе горожан у ворот Холируда, было ли ему заранее известно о заговоре и убийстве Риччио? Почему так легко позволил обмануть людей лживыми речами Дарнли? Где он сейчас?
«Не имеет значения, – подумала Мария. – Он ничем не помог мне и выбрал легкий путь. Отныне он не будет хранителем: такая крепость должна принадлежать человеку, которому я могу доверять, – Босуэллу. Да, он безусловно заслуживает этого».
Крики чаек за окнами казались воплями голодных детей.
– Прошу вас, принесите сюда две дюжины яиц, немного масла и сыра, эль и большую сковороду, – обратилась она к слуге. – И разведите огонь в камине.
Потом она повернулась к предводителям спасательного отряда:
– Джентльмены, я приглашаю вас позавтракать со мной!
Когда они сидели за небольшим столом и поглощали то, что лорд Сетон назвал «eggs а la Reine d’Ecosse», «cheese Royale»[2] и «элем Ее Величества», Мария объявила, что отныне Босуэлл является хранителем Данбарской цитадели, и сразу же предложила мужчинам собрать армию верных солдат для выступления на Эдинбург.
– Соберите столько людей, сколько считаете нужным, чтобы выгнать мятежников, – сказала она и посмотрела на Босуэлла, самого опытного воина из присутствующих.
– Мы соберем настоящих шотландцев, и этим все сказано, – со смехом ответил он. – Да, они будут верны вам, и…
– Мы бросим клич по всей Шотландии, – поправил Хантли. Его голубые глаза глядели ровно и невозмутимо.
– Как вы полагаете, что получат на завтрак лорды Рутвен, Мортон и Линдсей? – внезапно спросила Мария, положив себе вторую порцию яичницы. Она усмехнулась.
– Они получат пир для воронов, как говорится в пословице, – ответил лорд Сетон. – И он не будет сервирован так же красиво, как у нас.
– Здесь есть перо и чернила? – спросила она. – Мне нужно срочно написать Карлу Девятому во Францию и Елизавете в Англию. Они должны знать о том, что здесь произошло!
Солнце скрылось за набежавшими облаками.
– Сегодня будет дождь, – пробормотал Босуэлл, взглянув на небо.
Море за окнами замка волновалось сильнее, чем раньше. Дарнли сгорбился перед камином, все еще дрожа от холода.
– Что мы будем делать? – спросил он.
– Я отправлю вызов пограничной страже, – сказал Босуэлл. – Как только они придут, мы выступим на Эдинбург.
– И выдворим мятежников! – воскликнула Мария. Она посмотрела на обоих: Босуэлл явно устал, но Дарнли выглядел еще хуже. – Прогоним их в Англию или туда, где они захотят спрятаться.
– Да! – голос Босуэлла прозвучал почти как победный клич.
Злобные, хладнокровные убийцы… и первейший из них сидит прямо здесь, перед камином. Мария осторожно провела ладонью по животу, как будто боялась, что еще одно грубое прикосновение может убить ребенка.
«А когда ты родишься, я отомщу, – подумала она, покосившись на Дарнли. – Нет, предатель, я больше никогда не буду твоей женой!»
Во второй половине дня Марии стало известно, что другие лорды, вдохновленные ее мужеством и стратегией Босуэлла, идут в Данбар, собираясь предложить свою службу и своих людей.
Босуэлл вошел в комнату, когда она сидела и читала последнюю депешу.
– Вы когда-нибудь спите? – спросил он. – Разве вы не нуждаетесь в отдыхе для… для ребенка?
– Ребенок будет настоящим Стюартом, сильным и бесстрашным, – ответила она, хотя действительно очень устала. – Но смотрите: граф Атолл, Сазерленд и Кроуфорд и братья моих Марий – Флеминг, Сетон и Ливингстон – все идут в Данбар. Мы побеждаем!
– Еще нет, – сказал Босуэлл. – Мы еще не сразились с ними.
Мария наконец позволила себе отдохнуть и вытянулась на одной из кроватей в старых покоях. Она не знала, сколько часов уже провела на ногах… кажется, сорок? Все сливалось воедино, начиная с того момента, когда она задумала план ночного побега, до скачки по пересеченной местности. На нее накатила волна неодолимой усталости, и она заснула.
Она проснулась от нового чувства – холодного, рассудочного страха. Только теперь она увидела общий ход событий и поняла, как опасно ее положение. Ее окружали предатели и убийцы. Даже внутренний круг ее обороны оказался ненадежным и полным врагов. И это были могущественные дворяне – умные и командовавшие большими вооруженными отрядами.
«Я всегда знала, что Нокс – мой враг, – подумала она. – Нужно отдать ему должное: он с самого начала заявлял об этом. Но что бы он ни проповедовал, он не прятал кинжал под одеждой. Я могла пригласить его в свои покои, не опасаясь быть убитой.
Но Рутвен… Мортон… Дуглас… Первые имена в Шотландии! И мой брат, лорд Джеймс, самый знатный из них… как быстро он появился на сцене! Должно быть, он руководил их заговором из Англии. Одно несомненно: все это планировалось заранее, а не произошло внезапно. Это случилось за день до того, как парламент должен был покарать мятежников».
Мария почувствовала, что дрожит всем телом, и накинула сверху меховой плащ.
«Это от холода, а не от страха», – сказала она себе.
Снаружи завывал ветер, и небо затянула сплошная пелена мелкого дождя.
«Кому я могу доверять? Неужели Босуэлл остался единственным преданным лордом? Он никогда не отрекался от верности мне и поддерживал мою мать в борьбе с ее врагами».
– Хотелось бы мне сейчас иметь мои доспехи.
Мария услышала поблизости знакомый отталкивающий голос: Дарнли. Она устало повернула голову и увидела его, одиноко стоявшего посреди голого каменного зала. Это было место для грубых воинов, а не надушенных вельмож.
– Мои доспехи остались в Эдинбурге, – причитал он. – Как я могу идти в бой без доспехов?
Новые доспехи были его единственной радостью во время «гонки преследования».
– Одолжи у Босуэлла, – ответила она.
Дарнли вскинул голову и залился высоким блеющим смехом. Этот неприятный звук необычным эхом отдавался от неровной каменной кладки.
– Они будут мне малы, – надменно заявил он. – Я выше его.
– Я имела в виду местный арсенал, – так же надменно ответила она. – Там есть запасы доспехов, пороха и пушечных ядер.
– Ах, да, – он нерешительно огляделся. – Хорошо, я позабочусь об этом.
Она села в постели:
– Кто-нибудь уже прибыл?
– Граф Атолл привел с собой тысячу человек. Потом кавалерия Босуэлла…
– Да, прибыли настоящие шотландцы, – Босуэлл стоял у входа. Его коренастая фигура почти целиком заполняла дверной проем. – Я как раз собирался сообщить об этом.
– Сколько солдат? – спросила Мария и встала с постели.
– Несколько сотен. Они говорят, что Робсоны и Тейты уже в пути вместе с некоторыми из своих лучших людей, таких как Знатный Копейщик и Сокрушитель Черепов. Угадайте, как они получили такие прозвища?
Мария рассмеялась:
– Они могут сокрушить столько черепов, сколько понадобится, с моего благословения.
– Что за ужасное прославление насилия! – надувшись, произнес Дарнли.
– Их прозвища очень живописны, – продолжал Босуэлл. – Есть Проклятый Эски, Злопамятный Армстронг, Эллиот-Мужеложец и Армстронг Дикий Жеребец. Пожалуй, если вы отправитесь в Пограничье, они и вам дадут подходящее прозвище.
Дарнли повернулся и с оскорбленным видом вышел из комнаты.
– Да, – сказала Мария. – Они назовут его Трусливый Генри.
Она передернула плечами. Теперь, когда он ушел, воздух в комнате как будто стал чище.
– Вы отдохнули? – поинтересовался Босуэлл. – Вам обязательно нужно как следует отдохнуть.
– Что мы будем делать теперь? – спросила Мария. Она была готова поступить так, как он скажет.
– Мы будем ждать. Когда в Данбаре соберется достаточно людей, мы выступим против этих негодяев.
Через три дня в Данбаре собралось четыре тысячи человек, и весть об этом быстро распространилась по Эдинбургу. Босуэлл и Мария решили, что настало время покинуть Данбар и выступить на восток. Босуэлл возглавлял отряды пограничной стражи, а Мария – четыре роты профессиональной пехоты. В целом они заручились поддержкой семи графов и четырех лордов, и все больше людей присоединялось к ним на марше. Дарнли смог пробраться во главу войск лорда Сетона, как будто он командовал ими.
По мере приближения к Эдинбургу простолюдины толпами собирались на обочинах и радостно кричали. У самой границы города архиепископ Гамильтон приветствовал их от имени своего клана. Жители Эдинбурга хлынули наружу, чтобы сопровождать их в город. Босуэлл дал залп из полевой артиллерии.
– Солдаты! – прокричал он. – Вы будете расквартированы в городе.
Они не встретили никакого сопротивления. Пушечный залп оказался победным салютом, а не сигналом к началу битвы. Изменники бежали из города и уже сейчас двигались на юг, собираясь пересечь границу.
Мария вступила в город, оставленный ее врагами, под гул приветствий и во главе восьмитысячной армии. Она одержала победу, и Эдинбург принадлежал ей.
На следующий день она вместе с Тайным советом – за исключением Дарнли, который не выказал к этому никакого интереса, – приступила к наказанию преступников и восстановлению правительства. Все те, кто не принимал участия в убийстве, но оказался косвенно причастным к мятежу, были удалены от двора, в том числе граф Аргайл, Бойд, Мейтленд, Ротс и Киркалди, оставшийся в Англии. Мортона, Линдсея, Рутвена и Дугласов объявили вне закона вместе со всеми их сообщниками.
Но как поступить с Дарнли? Его нужно было удержать рядом с Марией, чтобы обеспечить законное рождение их общего ребенка. Вскоре нашлось решение: он поклянется в своей невиновности перед Тайным советом, и это заявление, очищающее его от вины, будет опубликовано повсеместно. И вот Дарнли с сияющим лицом поклялся в том, что не имел ничего общего с заговором и «никогда не советовал, не приказывал, не соглашался, не содействовал и не одобрял оного».
После этого он отправился в таверну напротив Маркет-Кросс, где было вывешено его подписанное заявление.
– Хорошо, очень хорошо! – бормотал он, салютуя кружкой сам себе.
VII
Звук ножа Дарнли, лязгающего по тарелке, действовал Марии на нервы. Она ненавидела все, что связано с ним, любое напоминание о его существовании. Звуки, которые он издавал, пережевывая пищу и глотая вино, были ей отвратительны. Она заставляла себя смотреть на него и даже улыбаться. Он улыбался в ответ, изображая простака. Понимал ли он, насколько фальшивым выглядело выражение его лица?
«Теперь уже недолго, – подумала Мария. – Должно быть, он польщен и удовлетворен тем, что его признали отцом ребенка и оправдали в убийстве Риччио. Я сделала все возможное, чтобы умиротворить его: выпустила указ о его полной невиновности в заговоре и убийстве, держала его рядом с собой… все, кроме разрешения находиться в моей постели, – но, слава Богу, тут у меня есть оправдание, что врачи запрещают это».
Дарнли по-прежнему улыбался ей, склонив голову набок, как пес.
– Пойдем погуляем на бастионах, любовь моя? – спросил он.
Мария заставила себя встать и кивнуть. Она взяла его за руку, и вместе они медленно вышли во двор Эдинбургского замка.
Хилое майское солнце не могло согреть их. Мария послала слугу за плащом и воспользовалась необходимостью застегнуть его как предлогом для того, чтобы отпустить руку Дарнли. Когда они вышли из-под защиты стен внутреннего двора, свежий весенний ветер, задувавший от залива Форт, ударил им в лицо. Дарнли рассмеялся как ребенок и побежал к стене крепости, в то время как Мария неторопливо следовала за ним.
– Смотри, смотри! – воскликнул он, указывая на узоры, которые ветер создавал на поверхности озера Нор у подножия скалы, на которой стоял замок. Длинное узкое озеро, где топили тела жертв чумы, сегодня ярко блестело под солнцем, отражая голубовато-серое небо.
– Да-да, – сказала она, стараясь убрать из голоса любой намек на раздражение.
«Что за ребенок, – подумала она. – А я-то считала его мужчиной, поклялась быть ему верной и посадила на трон. Этот последний год… Нет, не нужно вспоминать. Это слишком больно».
Звук хриплого смеха разнесся по двору, сопровождаемый стуком подкованных сапог. Босуэлл и его шурин Хантли оживленно беседовали, направляясь к длинной лестнице и воротам, их плащи развевались на ветру.
«Стойте!» – едва не воскликнула Мария и подняла руку, чтобы подать им знак. Потом она опустила руку. Они исчезли за стеной.
– Что касается крестных родителей, то думаю, мой отец… – говорил Дарнли.
– Нет, – перебила Мария. – Только не твой отец! – она не доверяла графу Ленноксу и подозревала, что он тоже был связан с убийцами Риччио. – Я считаю, что мы должны обратиться к правителям других стран с просьбой стать крестными родителями нашего ребенка. В конце концов, он станет королем Шотландии, а возможно, и Англии. Его должны признать с самого начала.
Дарнли вздохнул.
– Кто же тогда? – спросил он.
– Я собираюсь обратиться к Карлу Девятому, герцогу Савойскому и королеве Елизавете.
– К королеве Елизавете? – выкрикнул Дарнли так громко, что солдаты, несущие стражу на стенах, повернулись к нему. – Она же запретила наш брак! Нет, нет и еще раз нет!
– Разве ты не понимаешь, что это способ привлечь ее на нашу сторону? – Мария старалась говорить спокойно и рассудительно. – Королева Елизавета любит детей, и если она поклянется защищать нашего ребенка, то впоследствии позаботится о нем.
– Никогда! После такого оскорбления? Нет, никогда!
– Я собираюсь обратиться к ней, и я королева, – твердо сказала Мария.
Дарнли пропустил ее слова мимо ушей. Как обычно, его настроение внезапно изменилось, он повернулся и снова посмотрел на озеро.
– Как думаешь, это правда, что ведьмы не тонут в воде? – тихо спросил он. – Я слышал, что здесь их так испытывают на колдовские способности.
Мария передернула плечами:
– Надеюсь, я никогда не увижу такое испытание. Когда этих несчастных вытаскивают из воды, их все равно сжигают на костре.
«Ведьмы, – подумала она. – Меня окружает все возможное зло. Моя мать умерла среди этих стен, и я могу последовать за ней».
Ее мысли были такими тяжелыми и гнетущими, что блестящая поверхность озера как будто притягивала ее.
– Любовь моя! – Дарнли с удивительной силой удержал ее на месте. Его лицо побледнело, и он выглядел чрезвычайно встревоженным. Он увел ее с бастиона и начал спускаться во двор.
Почему он так бережно обнимает ее? Она попыталась стряхнуть его руку.
– Ты едва не упала, – сказал он. – Ты наклонилась вперед, и если бы я не подхватил тебя… – его голос дрогнул.
«Святая Мария! – она вздрогнула. – Неужели я все-таки упала в обморок?»
– Тебе нужно лечь, – продолжал он. – Я провожу тебя в спальню.
Мария лежала на королевской постели, прижавшись щекой к коричневому покрывалу, тому самому, которое она вышивала вместе с Мариями, когда они все были еще не замужем. Они смеялись, пели, поддразнивали друг друга по поводу будущих супругов и загадывали желания о том, чьи кровати будут покрывать их шелка.
«Теперь я лежу здесь и слишком хорошо знаю, кем оказался мой муж, – подумала Мария. – Если бы я могла не ложиться с ним на эту кровать или на любую другую, это было бы все, о чем я могла попросить. Счастливы ли Мэри Ливингстон и Мэри Битон? Битон вышла замуж лишь месяц назад и казалась довольной своей участью. Фламина по-прежнему переписывается с Мейтлендом, хотя знает, что он замешан в убийстве. А Мэри Сетон… она не проявляет интереса к воздыхателям.
– Ma Reine, мне сказали, что вы упали в обморок на бастионе, – невысокая женщина внезапно оказалась рядом с ней. Знакомый запах лимонного бальзама успокоил Марию. Мадам Райе. Ее присутствие казалось более приятным, чем любые шелковые покрывала.
– Боюсь, это правда, хотя это совсем не похоже на меня. Сейчас я чувствую себя гораздо лучше. Нет-нет, мне не нужна ваша микстура из кальвадоса и взбитых сливок. – Эти коктейли служили мадам Райе лекарством от всех болезней с тех пор, как она жила во Франции.
– Я уже распорядилась приготовить его, и вам придется выпить, – строго сказала француженка.
Мария знала, что лучше не спорить с ней. Она вдруг поняла, что ей нужно, и это был не поссет[3]. Она взяла мадам Райе за руку:
– Я выпью его, обещаю. Но потом я прошу послать за моим исповедником. Мне пора встретиться с ним.
Мария сидела на скамье в комнате с закрытыми ставнями, ожидая отца Мамеро. Время от времени ее снова начинало трясти. Смерть окружала ее со всех сторон, и, лежа в постели, она внезапно ощутила ее присутствие. Роды представляли собой опасность, и она вполне могла умереть… и отправиться в ад за свои грехи.
– Дитя мое, – пожилой доминиканец, приехавший вместе с ней из Франции и старевший по мере того, как ее прегрешения прогрессировали от нежелания делиться своими игрушками с другими детьми до неудовлетворенного тщеславия ранней юности и, наконец, до грехов зрелого возраста, тепло приветствовал ее. Он всегда был хорошим исповедником и делал акцент на милости Божьей, а не на Его гневе.
– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила, – она схватила его руку и покрыла ее поцелуями, закрыв глаза в попытке остановить слезы.
– Дитя мое, это таинство и предназначено для облегчения страждущих сердец… – он попытался убрать руку, но она со слезами прильнула к ней.
– Что так тревожит тебя?
– Я грешила своими деяниями, впадала в грех гнева и гордыни, отказывала в милосердии. Я…
– Люди не плачут из-за «отказа в милосердии», – его голос звучал ласково, почти дразняще. – Такие абстракции не ранят душу и не вызывают муки раскаяния, которые я вижу. Что ты совершила?
– Я ненавижу его! Я ненавижу своего мужа! Разве это не грех? Я хочу, чтобы он умер… я желаю его смерти, я презираю его! – Она спрятала лицо в ладонях и громко разрыдалась. – Я не могу выносить его присутствие, он мне отвратителен! Что мне делать, отец?
– Увы, ты должна преодолеть это отвращение. Он твой муж, и вы одна плоть перед Богом. Ты знаешь, что это твой долг…
– Я не могу, не могу!
– Телесно ты не можешь этого сделать, но с Божьей помощью…
– Не-е-ет, – простонала она, держась за бок и согнувшись. Казалось, будто ее лягнула лошадь.
– Ты говоришь «нет», потому что не хочешь смириться со своим положением, а не от сомнения в том, что Бог может помочь тебе, – священник сам казался потрясенным. – Боюсь, без искренней попытки измениться ты не сможешь получить отпущение грехов.
– Я тоже боюсь, отец. Боюсь, что, если умру, Дарнли со своим отцом будет править Шотландией, и они убьют моего ребенка. Вот какие кошмарные мысли мучают меня! Как я могу делить постель с мужчиной, который хочет, чтобы я умерла?
– Это… – он помедлил, – это потому, что ты испытываешь желание к какому-то другому мужчине или думаешь о нем?
– Нет, я и не думала ни о чем подобном. Вы знаете, отец, что я вышла за него, будучи девственницей, и до того даже не уделяла внимания этой стороне жизни… хотя другие постоянно говорили, пели и сплетничали об этом. Я была так же девственна, как моя кузина, королева Англии. Как бы мне хотелось снова стать такой!
Он вгляделся в ее заплаканное лицо.
– Я верю тебе. Ты должна быть благодарна за то, что дьявол не стал искушать тебя этим, иначе ты страдала бы гораздо сильнее, – он вздохнул. – Я не хочу, чтобы ты приблизилась к рождению ребенка, имея грех за душой. Твои чувства понятны, но есть ли у тебя силы, чтобы попытаться преодолеть их? Бог просит лишь твоего согласия и покорности Его воле. Он не требует других обещаний и определенно не требует достичь успеха.