И быть подлецом (сборник) Стаут Рекс

…Надо записать,

Что можно жить с улыбкой и с улыбкой

Быть подлецом…

Гамлет, акт 1, сц. 5, перевод М. Лозинского

Глава 1

В третий раз я занялся сложением и вычитанием на последней странице формы 1040, чтобы окончательно во всём убедиться. Потом развернулся на стуле лицом к Ниро Вулфу, который сидел справа от меня за своим столом, уткнувшись в книгу стихов типа по фамилии Ван Дорен, Марк Ван Дорен. Из этого я заключил, что имею право употребить поэтическое слово.

— Уныние, — сказал я.

Он не отреагировал.

— Уныние, — повторил я, — если это слово передаёт моё настроение. Уныние.

Он не оторвал взгляда от страницы, однако пробурчал:

— В каком смысле уныние?

— На меня наводят уныние цифры. — Я наклонился, чтобы перебросить форму 1040 через полированную крышку его стола. — Это от тринадцатого марта. Четыре тысячи триста двенадцать долларов и шестьдесят восемь центов плюс четыре квартальных взноса. Таким образом, нам необходимо послать форму 1040—ЕС, приложив к ней чек на десять тысяч долларов. — Я переплёл пальцы рук за головой и спросил с улыбкой:

— Ну как, действительно уныло?

Он поинтересовался, каков наш банковский баланс, и я ему ответил.

— Конечно, — признал я, — этого хватит, чтобы отразить удары богатого дядюшки Сэма и ещё купить краюху хлеба и немного селёдочной икры. Однако недели идут, приходят счета, уж и не говоря о том, что надо заплатить Фрицу, Теодору и мне.

Вулф отложил книгу и сердито уставился на форму 1040, делая вид, что разбирается в арифметике. Я повысил голос:

— Конечно, вы владеете домом и всей мебелью в нём, за исключением стула и других предметов в моей комнате, которые я купил сам. Вы — босс, и вам виднее. Это вне всякого сомнения. Тот парень из электрической компании был готов отвалить по крайней мере тысячу за решение проблемы с подлогом, но вы не могли отвлечься. Миссис Как-там-её наверняка заплатила бы вдвое больше, чтобы узнать подноготную так называемого музыканта, но вы были слишком заняты чтением. Адвокат по фамилии Клиффорд имел большие неприятности и щедро заплатил бы за помощь, но получил от ворот поворот. Эта актриса и джентльмен, который вступился за неё…

— Арчи, заткнись.

— Слушаю, сэр. А вы чем занимаетесь? Позавчера вы спустились от своих прекрасных орхидей, впорхнули сюда и весело велели мне отправить ещё один чек на жуткую сумму этому Всемирному правительству. Когда же я скромно заметил, что наша бухгалтерия имеет две основных составляющих — сначала сложение, а потом уж вычитание…

— Уйди из комнаты.

Я что-то прорычал в его сторону, развернулся на стуле к столу, поставил на место пишущую машинку, вставил бумагу с копиркой и начал перепечатывать из черновика таблицу Г до шестой строки в таблице В. Время шло, я продолжал работать, время от времени поглядывая направо, чтобы посмотреть, закончил ли он чтение. Ещё нет. Он откинулся в кресле, которое свободно вместило бы двоих — но, конечно, не таких двоих, как он, — и сидел без движения, с закрытыми глазами. Буря назревала. Я улыбнулся про себя и вернулся к работе. Немного позже, когда я заканчивал таблицу Ф до шестнадцатой строки таблицы В, он проворчал:

— Арчи!

— Да, сэр? — повернулся я.

— Человек, который отказывается платить налоги из-за раздражения, которое это ему приносит, или из-за расходов, в которые это его вводит, подобен оскалившейся собаке и лишается привилегий цивилизованного общения. Налоги можно критиковать на безличной почве. Государство, как и индивидуум, тратит деньги по одной из трёх причин: потому, что ему это нужно, потому, что ему этого хочется, и просто потому, что у него есть что тратить. Последнее — наиболее огорчительно. Очевидно, что значительная часть огромного весеннего потока миллиардов, устремляющегося в министерство финансов, будет потрачена государством по этой самой причине.

— Ага. Так мы пришли к какому-нибудь выводу? Как его сформулировать словами?

Вулф приоткрыл глаза.

— Ты уверен в своих вычислениях?

— Абсолютно.

— Сильно сплутовал?

— Как обычно. В рамках приличий.

— Я действительно должен заплатить сумму, которую ты назвал?

— Да, или в противном случае лишиться некоторых привилегий.

— Прекрасно. — Вулф глубоко вздохнул, посидел минуту, затем выпрямился в кресле. — Чёрт побери! Было время, когда мне хватало тысячи динаров в год. Соедини меня с мистером Ричардсом из Федеральной радиовещательной корпорации.

Я мрачно посмотрел на него, стараясь понять, чего он хочет. Потом, зная, что, сидя прямо, он тратит слишком много энергии, я встал, нашёл в телефонной книге номер, позвонил и связался с Ричардсом, без трёх минут вице-президентом Эф-би-си. Вулф поднял трубку своего телефона и после обмена приветствиями сказал:

— Когда вы, мистер Ричардс, протягивали мне чек в моём кабинете два года назад, вы сказали, что, несмотря на сумму, всё ещё у меня в долгу. Вот я и позволил себе попросить вас об одолжении. Мне нужна некоторая конфиденциальная информация. Сколько денег уходит, скажем, в неделю на радиопрограмму мисс Мадлен Фрейзер?

— О! — наступила пауза. Голос Ричардса обычно был дружелюбным и даже тёплым. Сейчас он немного изменился. — Каким образом вы оказались к этому причастны?

— Я не имею к этому никакого отношения. Но мне бы хотелось получить информацию конфиденциально. Надеюсь, это не очень нахально с моей стороны?

— Возникла очень неприятная ситуация. Для мисс Фрейзер, для компании, спонсоров — для всех, кто с этим связан. Вы не могли бы мне сказать, почему вы этим заинтересовались?

— Предпочёл бы этого не делать, — отрезал Вулф. — Извините, что вас побеспокоил.

— Вы меня не побеспокоили. Я был бы рад вам помочь. Информация, которая вам нужна, не публикуется, но всем на радио об этом известно. На радио знают все. Что вам нужно конкретно?

— Общая сумма денег, отпущенных на эту программу.

— Так… Посмотрим… Принимая во внимание эфирное время — эту передачу транслируют около двухсот станций, — производство, привлечённые таланты, сценарии и всё остальное, приблизительно тридцать тысяч долларов в неделю.

— Вздор! — отрезал Вулф.

— Почему вздор?

— Потому что вздор. В год выходит больше полутора миллионов!

— Нет, с учётом летних отпусков около миллиона с четвертью.

— Пусть так. Я полагаю, мисс Фрейзер получает значительную часть этих денег?

— О да! Об этом тоже все знают. Её доля — приблизительно пять тысяч в неделю, а как она делится со своим менеджером, мисс Коппел, знают далеко не все. По крайней мере я не знаю. — Голос Ричардса снова потеплел. — Вы знаете, мистер Вулф, не могли бы и вы мне сделать одолжение, сказав по секрету, зачем вам это нужно?

Но в ответ от Вулфа он получил только благодарность и был достаточно воспитан, чтобы не настаивать на своём.

Положив трубку, Вулф обратился ко мне:

— Господи, миллион двести пятьдесят тысяч долларов!

Поскольку я понял, к чему идёт дело, у меня стало улучшаться настроение. Я улыбнулся.

— Да, сэр, вы имеете шанс стать большим человеком на радио, вы могли бы читать стихи. Кстати, если хотите услышать, как она зарабатывает свою долю, её передача — во вторник и пятницу с одиннадцати до двенадцати утра. Вы поймёте, как это делается. Вы же этого хотите, да?

— Нет, — хрипло сказал Вулф. — Я хочу получить работу. Достань свой блокнот. Инструкции будут развёрнутыми, учитывая, что могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.

Я достал блокнот из ящика стола.

Глава 2

За субботу я трижды пытался дозвониться на Манхэттен Мадлен Фрейзер по номеру из телефонной книги, однако никто не подходил. Наконец я прибег к помощи Лона Коэна из «Газетт», и он сообщил мне, что и мисс Фрейзер, и её менеджер, Дебора Коппел, проводят уик-энд в Коннектикуте.

Как человек законопослушный, я бы сказал даже — в высшей степени законопослушный, я хотел бы пожелать полицейскому управлению Нью-Йорка успехов в борьбе с преступностью. Но я искренне надеялся, что инспектор Кремер и его помощники из отдела по расследованию убийств не закроют дело Орчарда до тех пор, пока мы не сможем узнать, в чём оно заключается. Судя по тому, что я прочитал в газетах, было не похоже, что Кремер уже готов протрубить победу. Однако поскольку никогда нельзя сказать, что же остаётся скрытым от прессы, я вознамерился поехать в Коннектикут и без приглашения принять участие в уик-энде Мадлен Фрейзер и Деборы Коппел. Вулф запретил это и велел мне подождать до понедельника.

В воскресенье к полудню он дочитал книгу стихов и начал рисовать лошадей на листочках блокнота. Тем самым он проверял теорию, о которой где-то прочитал, что можно определить характер человека по тому, как он рисует лошадь. Я заполнил налоговые формы 1040 и 1040—ЕС и, приложив чеки, отправил их. После обеда я послонялся немного по кухне, слушая, как Вулф и Фриц Бреннер, наш несравненный шеф-повар, спорили о том, что лучше — макрель, средиземноморский тунец или всё-таки vitello tonnato — блюдо из нежной молодой телятины. Когда спор начал меня раздражать, поскольку средиземноморского тунца у нас всё равно не было, я поднялся наверх, в оранжерею на крыше, и провёл пару часов в обществе Теодора Хорстмана. Потом, вспомнив, что из-за предстоящего свидания с дамой не смогу посвятить орхидеям вечер, спустился на три лестничных пролёта в свой кабинет, взял со стола газеты за последние пять дней и прочитал всё, что в них было о деле Орчарда.

Дочитав до конца, я уже ни секунды не сомневался в том, что утром в понедельник не встречу в газете заголовка о завершении дела полицией.

Глава 3

По телефону я смог только условиться о встрече на три часа дня. В это время в понедельник я вошёл в вестибюль жилого дома на одной из семидесятых улиц между Мэдисон и Парк-авеню. Дом напоминал дворец, где ковры покупают акрами. Правда, впечатление немного портилось резиновой дорожкой у входа, которая и появилась там, наверное, потому, что на улице лил дождь. Такого не должно быть во дворце! Если на ковре появляются грязные следы — какого чёрта! — выбрось его и расстели новый! Вот как следует поступать во дворцах!

Я сказал великолепно выглядевшему привратнику, что меня зовут Арчи Гудвин и что я направляюсь в апартаменты мисс Фрейзер. Он достал листок бумаги из кармана, сверился с ним, кивнул и спросил:

— Что-нибудь ещё?

Я вытянул шею так, чтобы мой рот оказался в футе от его уха, и прошептал:

— Овсяная каша.

Он снова кивнул, махнул рукой лифтёру, который стоял перед дверью в кабину в пятнадцати шагах от нас, и сказал поставленным голосом:

— 10-Б.

— Скажите, — поинтересовался я, — пароль появился после убийства или это всегда так было?

Он окинул меня ледяным взглядом и отвернулся. Я сказал спине:

— Это обошлось тебе в пять центов. Я собирался дать тебе на чай, но теперь раздумал.

С лифтёром я решил вообще не разговаривать. Он ничего не имел против. Выйдя на десятом этаже, я оказался в закутке не больше кабины лифта. Ещё одна дворцовая шутка. На двери слева было написано 10-А, на двери справа 10-Б.

Лифтёр подождал, пока я нажму кнопку последней, дверь откроется и я войду. Впустившая меня женщина, которая двадцать лет назад вполне могла бы стать чемпионкой по борьбе, сказала:

— Извините, я спешу, — и пустилась рысью.

Я крикнул ей вслед:

— Меня зовут Гудвин!

Никакой реакции не последовало.

Я сделал четыре шага вперёд, снял пальто и шляпу, бросил их на кресло и провёл исследование. Я находился в большой квадратной комнате, напоминавшей холл. Слева и у противоположной стены были двери. Справа холл расширялся, переходя в огромную комнату, в которой стояло по крайней мере двадцать разных видов мебели. Глаз у меня профессионально натренирован и может сразу схватить всё: от сложной уличной сцены до маленького пятнышка на мужском воротнике, — и это у меня действительно неплохо получается. Однако для того, чтобы точно описать эту комнату, мне пришлось бы напрячь все свои силы и способности. Особо примечательны были бар, отделанный хромом и красной кожей с соответствующими табуретками, и массивный старый стол орехового дерева с резными ножками и краями. Я никого не видел, но слышал голоса. Я прошёл вперёд, чтобы взять стул, на который можно было бы сесть. Ничего подходящего не нашёл и разместился на обитом зелёной тканью диване длиною в десять футов и шириной в четыре. Стоящий рядом стул был обит розовым шёлком. Я старался представить, какую лошадь нарисовал бы человек, обожествлявший эту комнату, когда в квадратный холл из двери в дальней стене вошли двое. Один был молодой и симпатичный, второй средних лет и лысый, и оба несли фотографическое оборудование, в том числе треногу.

— У неё начинает сказываться возраст, — сказал молодой.

— К чёрту возраст, — ответил лысый. — Дело в убийстве. Ты когда-нибудь имел отношение к убийству? — Он взглянул на меня и спросил своего компаньона: — А это кто такой?

— Не знаю, первый раз вижу.

Юноша попытался открыть дверь, ничего не уронив. Ему это удалось. Они вышли, и дверь за ними закрылась. Через минуту открылась другая дверь квадратного холла, и появилась чемпионка по женской борьбе. Она двинулась в мою сторону, но снова пронеслась рысью мимо — к двери у левого угла, открыла её и исчезла. У меня возникло ощущение, что мной пренебрегают. Спустя десять минут я решил перейти в наступление. Я уже встал и прошёл пару шагов, когда снова открылась дверь у дальней стены, и я остановится. Вошедшая женщина направилась ко мне — уже не рысью, а плавной походкой. Приблизившись, она поинтересовалась:

— Мистер Гудвин?

Я сказал, что он самый.

— Меня зовут Дебора Коппел. — Она протянула руку. — Мы здесь и самих себя иногда не замечаем.

Она успела уже дважды удивить меня. Сначала мне показалось, что глаза у неё маленькие и невыразительные, однако, когда она оказалась ко мне лицом и заговорила, я понял, что они достаточно велики, очень тёмные и, безусловно, проницательные. Поскольку сама она была невысокого роста и полная, я ожидал, что рука, которую я пожал, будет рыхлой и влажной, но ошибся — рука оказалась твёрдой и сильной, хотя и маленькой. У Деборы Коппел был смуглый цвет лица, и одета она была во всё тёмное. В ней всё было или чёрным, или тёмным, за исключением седины, которая по контрасту с иссиня-чёрными волосами казалась абсолютно белого цвета.

— По телефону вы сообщили мисс Фрейзер, что имеете к ней предложение от Ниро Вулфа, — сказала она высоким голосом.

— Это так.

— Она очень занята. Она всегда занята. Я её менеджер. Может быть, вы всё расскажете мне?

— Лично я рассказал бы вам всё, — объявил я. — Однако я работаю на мистера Вулфа, и он велел мне обратиться лично к мисс Фрейзер, но теперь, встретив вас, я бы рассказал всё и ей, и вам.

Она улыбнулась. Её улыбка была доброжелательной, однако глаза глядели изучающе.

— Прекрасная импровизация, — одобрительно сказала она. — Я не хочу, чтобы вы нарушали ваши инструкции. Сколько времени вам понадобится?

— Это будет зависеть от обстоятельств. От пяти минут до пяти часов.

— О пяти часах не может быть и речи. Постарайтесь покороче. Проходите сюда.

Она повернулась и пошла через прихожую, я последовал за ней. Мы вышли через дверь, прошли по комнате, в которой стояли рояль, кровать и холодильник — сочетание, заставлявшее поломать голову над её назначением, и через ещё одну дверь вошли в угловую комнату. Она оказалась настолько велика, что в ней было шесть окон — три с одной стороны и три с другой. Все предметы в ней — а она была почти пуста — были либо бледно-жёлтого, либо голубого цвета. Дерево — отделка и мебель — было выкрашено в голубой, всё прочее: ковры, обивка, покрывало кровати — было двух упомянутых цветов. Исключение составляли лишь корешки книг на полках и одежда ещё молодого блондина, сидящего в кресле. Лежащая на кровати женщина вполне укладывалась в схему, поскольку на ней был лимонного цвета халат и бледно-голубые домашние туфли.

Светловолосый молодой человек поднялся и двинулся нам навстречу, меняя на ходу выражение лица. Когда я взглянул на него в первый раз, лицо излучало угрюмое неодобрение. Сейчас же в его глазах светилось гостеприимство, а губы обнажились в улыбке, которая пришлась бы впору продавцу зубных щёток. Я предположил, что молодой человек делает это в силу привычки, хотя на сей раз необходимости улыбаться не было, поскольку кое-что продать собирался не он, а я.

— Мистер Гудвин, — сказала Дебора Коппел. — Мистер Медоуз.

— Билл Медоуз. Называйте меня просто Билл, так все делают. — Его рукопожатие не было дружеским, хотя он вложил в него силу. — Так вы Арчи Гудвин! Вот это действительно прекрасно! Ещё прекрасней было бы увидеть самого Ниро Вулфа!

В разговор вмешалось грудное контральто:

— Сейчас я отдыхаю, мистер Гудвин, и они не разрешают мне вставать. Мне даже не положено разговаривать.

Я подошёл к кровати, и пока я пожимал руку Мадлен Фрейзер, она улыбнулась мне. Улыбка не была изучающей, как у Деборы Коппел, или искусственной, как у Билла Медоуза, это была просто улыбка. По её серо-голубым глазам нельзя было сказать, что она изучает меня, хотя, возможно, она это и делала. Я-то уж точно её изучал. Она была худощавой, но не тощей, и в лежачем состоянии казалась достаточно высокой. На её лице не было никакого макияжа, и, поскольку было вполне возможно смотреть на него, не подавляя желания взглянуть куда-нибудь ещё, это говорило в пользу женщины, которой было явно около сорока или чуть больше. Хотя лично я не вижу никакого смысла глазеть на женщин старше тридцати.

— Вы знаете, — сказала она, — я не раз уже собиралась — принеси кресло, Билл, — просить Ниро Вулфа быть гостем моей программы.

Она сказала это как профессиональный диктор: всё звучало естественно, однако ударения были расставлены таким образом, что не надо было отличаться сверхпроницательностью, чтобы понять, о чём идёт речь.

Я улыбнулся.

— Боюсь, он не принял бы вашего приглашения, разве что вы протянули бы провода в его кабинет и вели передачу оттуда. Он никогда не покидает дом по делам и очень редко по другим причинам. — Я опустился в одно из кресел, принесённых Биллом, а он и Дебора Коппел заняли два других.

Мадлен Фрейзер кивнула:

— Да, я знаю.

Она повернулась на бок, чтобы смотреть на меня, не вытягивая шеи, и бедро, обозначившееся под тонким жёлтым халатом, заставило подумать, что она не такая уж худенькая.

— Это рекламный трюк или ему действительно так больше нравится?

— Я думаю, и то, и другое. Он очень ленив и до смерти боится движущихся объектов, особенно на колёсах.

— Прелестно. Расскажите мне о нём побольше.

— Когда-нибудь в другой раз, Лина, — вступила Дебора Коппел. — У мистера Гудвина есть к тебе предложение. Кроме того, у тебя завтра передача, а ты и не заглядывала в сценарий.

— Боже мой, неужели уже понедельник?

— Понедельник, и половина четвёртого, — терпеливо сказала Дебора.

Тело радиопримадонны так резко приняло перпендикулярное положение, как будто кто-то сильно её толкнул.

— Что за предложение? — спросила она и снова повалилась на спину.

— Он задумался об этом благодаря тому, что случилось с ним в субботу, — сказал я. — Эта великая страна вовлекла его в сложное положение. Мартовские Беды.

— Подоходный налог? У меня то же самое. Но…

— Это отлично! — воскликнул Билл Медоуз. — Откуда вы это взяли? Фраза была в эфире?

— Я не слышал. Я придумал это вчера утром, пока чистил зубы.

— Мы дадим вам за это десять долларов. Нет, подождите минуту. — Он повернулся к Деборе: — Какой процент слушателей знает о Мартовских Бедах?

— Полпроцента, — сказала она так, как будто цитировала опубликованную статистику.

— Можете взять это себе за доллар, — великодушно предложил я. — Предложение мистера Вулфа обойдётся вам гораздо дороже. Как это водится в высших кругах, у него нет денег.

Мои глаза встретились с серо-зелёным взглядом Мадлен Фрейзер.

— Он хочет, чтобы вы наняли его для расследования убийства Сирила Орчарда.

— О Боже! — подал голос Билл Медоуз и прикрыл ладонями глаза.

Дебора Коппел посмотрела на него, потом на Мадлен Фрейзер и глубоко вздохнула. Мисс Фрейзер покивала головой и неожиданно стала старше, а лицо её сразу потребовало макияжа.

— Единственное, что мы тут можем сделать, — сказала она, — забыть как можно скорее эту тему. Мы выбросили её из разговоров.

— Это было бы прекрасно, — согласился я, — если бы вы смогли заставить выполнять это правило всех, включая полицейских и газеты. Но людям сложно заткнуть рот, даже когда речь идёт о самом заурядном убийстве, а здесь совсем другой случай. Может быть, вы даже не понимаете, насколько это необычно. Ваша программа идёт два раза в неделю и собирает восемь миллионов слушателей. Её гостями были «жучок» с ипподрома и профессор математики большого университета. Посредине программы один из приглашённых издаёт страшный вопль прямо в микрофон и падает как подкошенный. Очень скоро он умирает, и выясняется, что он отравился непосредственно во время передачи продукцией одного из ваших спонсоров.

Я быстро посмотрел на Билла Медоуза и Дебору Коппел и снова перевёл взгляд на женщину на кровати.

— Я предполагал, что могу столкнуться с одной из десятка позиций, но не ожидал, что вы займёте именно такую. Вы должны понять, что не только в течение недели, но и в течение двадцати лет будет задаваться вопрос, кто подложил яд. Двадцать лет спустя люди всё ещё будут спорить о том, кто это мог сделать: Мадлен Фрейзер, или Дебора Коппел, или Билл Медоуз, или Натан Трауб, или Ф. О. Саварезе, или Элинор Венс, или Нэнсили Шеперд, или Талли Стронг.

Открылась дверь, вошла женщина-борец и, прерывисто дыша, возвестила:

— Мистер Стронг.

— Пусто войдёт, Кора, — сказала ей мисс Фрейзер.

Я думаю, что был бы поражён контрастом между тем, как выглядит Талли Стронг, и его фамилией, если бы не знал, чего ожидать по фотографиям в газетах. Он походил на них в главных чертах: очки без оправы, тонкие губы, длинная шея, зализанные волосы. Тем не менее во плоти он не выглядел так глупо, как на фотографиях. Я успел понять это, пока он здоровался с присутствующими. Затем он повернулся ко мне.

— Мистер Стронг — секретарь нашего совета спонсоров, — сказала мне Дебора Коппел.

— Да, я знаю, — улыбнулся я.

— Мистер Гудвин, — сказала она ему, — пришёл с предложением от Ниро Вулфа. Мистер Вулф — частный детектив.

— Да, я знаю, — улыбнулся в свою очередь Талли Стронг.

Когда у человека такие тонкие губы, как у него, не всегда можно сказать наверняка, улыбается ли человек или гримасничает. Но я всё-таки назвал бы это улыбкой, особенно когда он добавил:

— Мы оба знамениты, не так ли? Конечно, вы уже привыкли быть в центре внимания, а для меня это ново. — Он сел. — Что предлагает мистер Вулф?

— Он думает, что мисс Фрейзер должна нанять его, чтобы он разобрался в убийстве Сирила Орчарда.

— Чёрт бы побрал Сирила Орчарда! — Да, тогда это была улыбка, поскольку сейчас на его лице появилась гримаса и выражение лица стало совсем иным. — Гореть ему в аду!

— Это точно! — подхватил Билл Медоуз. — Тем более что он, возможно, именно там сейчас и находится.

Стронг проигнорировал его слова и обратился ко мне:

— Полиция и без того доставляет нам достаточно неприятностей, чтобы нанимать кого-нибудь ещё.

— Может быть, — согласился я. — Но это недальновидный подход. Вам действительно доставил неприятности тот, кто подсыпал яду в «Хай спот». Как раз когда вы вошли, я начал объяснять, что неприятности могут продолжаться долгие годы, пока убийца не будет пойман. Конечно, теоретически полиция может найти его, но она не смогла сделать этого за шесть дней, и вы сами знаете, как мало она продвинулась. Тот, кто сумеет поставить всё на свои места, прервёт цепь неприятностей. Имеете ли вы представление, насколько хорошо работает Ниро Вулф, или мне рассказать?

— Я надеялась, — вступила Дебора Коппел, — что у мистера Вулфа есть кое-что конкретное. Что у него есть… идея.

— Нет. — Я сказал это так, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений. — Единственная идея, которая у  него есть, — получить двадцать тысяч долларов за разгадку.

Билл Медоуз присвистнул. Дебора Коппел улыбнулась. Талли Стронг воскликнул с неодобрением:

— Двадцать тысяч?!

— Только не от меня, — сказала Мадлен Фрейзер, как и я, тоном, не оставляющим  сомнений. — Мне пора приниматься за работу над передачей, мистер Гудвин.

— Подождите минуту. — Теперь я обращался непосредственно к ней. — Это только один пункт из того, что я должен предложить. Чтобы избавить вас от неприятностей, есть кое-что и получше. Посмотрите на вещи с другой точки зрения. Вы и ваша программа в результате всего этого получили неплохую рекламу, не так ли?

— Реклама, Господи! Этот человек называет это рекламой! — воскликнула она.

— Тем не менее это так, — продолжал я. — Но это не та реклама, которую вам хотелось бы получить. Хотите вы этого или нет, всё будет продолжаться в том же невыгодном для вас ключе. Завтра в каждой газете на первой полосе вновь появится ваше имя. Тут вы ничего не можете поделать, но от вас зависит, что будет сказано в заголовке. В нынешней ситуации вы прекрасно знаете его примерное содержание. А что, если вместо этого газеты объявят: вы наняли Ниро Вулфа расследовать убийство одного из гостей вашей программы, поскольку твёрдо желаете, чтобы свершилось правосудие? Там будут изложены условия договора: вам придётся оплатить расходы, связанные с расследованием. Они не будут чрезмерными. Мы никогда их не преувеличиваем. И это всё, что вы должны будете заплатить в случае, если мистер Вулф не найдёт убийцу и не представит веских доказательств его вины. Если же он выполнит задачу, вы выплачиваете ему гонорар в размере двадцати тысяч долларов. Это тоже попадёт в газеты, не так ли? И реклама будет совсем-совсем другой. Какой процент ваших слушателей это убедит в вашей невиновности и в том, что вы героиня, готовая пожертвовать состоянием ради торжества правосудия? 99,5 процента. Очень немногие начнут размышлять о том, что и расходы, и гонорар будут вычтены из вашего подоходного налога и для вас реальные траты составят не больше четырёх тысяч долларов. Для общественного мнения вы перестанете быть одной из подозреваемых в сенсационном убийстве. Не за вами будут охотиться, а вы будете охотиться за убийцей и окажетесь в глазах общества популярнейшей фигурой. — Я развёл руками. — И всё это, мисс Фрейзер, вы получите даже в том случае, если Вулфа ожидает самый большой провал в его карьере и вам придётся оплатить только издержки. Никто не посмеет сказать, что вы и не пытались ничего сделать. Для вас это прекрасная сделка. Мистер Вулф практически никогда не берётся за расследование из-за гонорара, но, когда ему нужны деньги, он нарушает правила, особенно те, которые сам же придумал.

Мадлен Фрейзер слушала меня, закрыв глаза. Теперь она их открыла и снова мило улыбнулась мне.

— В вашем изложении это действительно хорошая сделка. Что ты думаешь, Деби?

— Мне это в общем нравится, — осторожно сказала мисс Коппел. — Надо обсудить на студии и со спонсорами.

— Мистер Гудвин!

Я повернул голову:

— Да, мистер Стронг?

Талли Стронг снял очки и смотрел на меня, часто моргая.

— Я только секретарь совета спонсоров программы мисс Фрейзер и реальной власти не имею. Но я знаю, что спонсоры думают на этот счёт, особенно двое из них, и, конечно, моя прямая обязанность доложить им об этом разговоре немедленно. По секрету я могу сказать: очень вероятно, что они согласятся принять предложение мистера Вулфа. Чтобы произвести впечатление на общественность, я думаю, они сочтут желательным, чтобы мистер Вулф получил от них деньги на тех условиях, о которых вы сказали. Откровенно говоря, я считаю, что это особенно относится к производителям «Хай спот». Это напиток, в который был подсыпан яд.

— Понятно. — Я оглядел их лица. — Признаться, я в растерянности. Прежде чем поехать сюда, я надеялся заключить сделку с мисс Фрейзер, но мисс Коппел говорит, что это надо обсудить с другими людьми. Мистер Стронг считает, что спонсоры могут захотеть взять это на себя. Однако проблема заключается во времени. Прошло уже шесть дней, и мистер Вулф должен приниматься за работу немедленно. Это ещё можно сделать сегодня вечером, крайний срок — завтра утром.

— Тем более что для получения гонорара он должен обогнать полицейских и всё время идти впереди, — сказал, улыбаясь мне, Билл Медоуз. — Мне кажется… Привет, Элинор! — Он вскочил с кресла. — Как дела?

Неожиданно появившаяся девушка кивнула ему и быстрыми шагами направилась к кровати. Я назвал её девушкой потому, что, хотя в газетах и писали о дипломе университета Смита, о написанной и практически поставленной пьесе и двух годах работы сценаристом программы Мадлен Фрейзер, она выглядела так, как будто ей оставалось по крайней мере восемь лет до достижения определённого мною для женщин рубежа. Пока она шла через комнату к нам, меня поразила мысль, что есть ещё люди, способные выглядеть привлекательно, несмотря на явное недосыпание и крайнее утомление.

— Прошу прощения, что я так поздно, Лина, — сказала она, с трудом переводя дыхание, — они продержали меня там, в кабинете окружного прокурора, целый день… Я никак не могла им объяснить… Ужасные люди…

Она остановилась, всё её тело сотрясала дрожь.

— Чёрт возьми! — воскликнул Билл Медоуз. — Я приготовлю тебе выпить.

— Я уже занялся этим, Билл! — крикнул Талли Стронг из дальнего угла комнаты.

— Прыгай ко мне на кровать, — сказала мисс Фрейзер, подобрав ноги.

— Уже почти пять часов, — прозвучал твёрдый и тихий голос мисс Коппел. — Нам надо немедленно начать работу, иначе я позвоню и отменю завтрашнюю передачу.

Я поднялся и встал перед Мадлен Фрейзер, глядя на неё сверху вниз.

— Ну так как? Можно всё решить сегодня вечером?

— Не знаю. — Она поглаживала плечи Элинор Венс. — Мне надо подготовиться к передаче, проконсультироваться с людьми…

— Тогда завтра утром?

Талли Стронг подошёл со стаканом к Элинор Венс, протянул его ей и обратился ко мне:

— Я позвоню вам завтра утром. Если получится, то до полудня.

— И правильно сделаете, — сказал я с ударением.

Глава 4

Абсолютно не собираясь этого делать, я устроил распродажу.

Единственное событие, происшедшее вечером в понедельник, было связано не с будущими покупателями, а с инспектором Кремером из отдела по расследованию убийств. Он позвонил перед тем, как Фриц пригласил Вулфа и меня к ужину. В этом не было ничего неожиданного. Кремер попросил подозвать к телефону Вулфа и поинтересовался у него:

— Кто платит вам за расследование убийства Орчарда?

— Никто, — отрезал Вулф.

— Да? В таком случае Гудвин проехался в вашей машине до Семьдесят восьмой улицы просто для того, чтобы проверить покрышки?

— Это моя машина, мистер Кремер, и я плачу налоги за право пользования улицами.

Разговор зашёл в тупик. Мы с Вулфом отправились через прихожую в столовую, поесть жареных креветок и пирожков с моллюсками. К этому Фриц подал уже привычный кислый соус с грибами.

Первый телефонный звонок раздался ещё до того, как Вулф спустился в кабинет. Конечно, это было не на рассвете, поскольку утренние часы, с девяти до одиннадцати, он проводит наверху, с Теодором и орхидеями. Первым был Ричардс из Федеральной радиовещательной корпорации. Звонить или не звонить в оранжерею — на моей ответственности. Я решил звонить: это тот самый случай, ибо днём раньше Ричардс оказал нам услугу. Когда я соединил его с Вулфом, оказалось, что он хочет представить другого вице-президента Эф-би-си, мистера Бича. Мистер Бич хотел спросить, какого чёрта Вулф не отправился со своим предложением прямо в Эф-би-си, хотя и выразил свою мысль другими словами. Он был очень любезен. Пока он говорил, у меня сложилось впечатление, что корпорация годами с трудом сдерживала себя, только ожидая повода, чтобы вручить Вулфу кучу денег. Вулф вежливо отвечал, но я бы не сказал, что извинялся.

Следующим позвонил Талли Стронг, секретарь совета спонсоров, и я поговорил с ним. Он очень надеялся, что мы ещё не достигли договорённости с мисс Фрейзер, корпорацией и так далее, поскольку, как он и предполагал, несколько спонсоров заинтересовались предложением, а один из них пришёл даже в возбуждение. Этот человек, сказал мне по секрету Талли, — из компании «Хай спот», которая именно потому, что яд был подан жертве в «напитке вашей мечты», будет бороться за исключительное право нанять Вулфа. Я сказал ему, что дословно передам всё Вулфу, как только он спустится в одиннадцать часов.

Третьим был Лон Коэн из «Газетт». Он сказал, что ходят различные слухи и не буду ли я так любезен вспомнить, что в субботу он переворошил для меня грешную землю и райские кущи и узнал, где находится Мадлен Фрейзер. Я обменялся с ним парой слов.

Четвёртым был человек со спокойным, низким голосом, который представился как Натан Трауб. Это имя было всем знакомо по газетам. Я знал, что он сотрудник рекламного агентства, которое представляло интересы трёх спонсоров Фрейзер. Он казался немного смущённым. Из его слов я понял, что агентство считает возможным заключать сделку с кем-нибудь из заинтересованных лиц. Поскольку я встречался с людьми из подобных агентств во время путешествий, то подумал, что они поступают хорошо, не пытаясь наложить лапу на любые сделки, заключаемые кем-либо по какому-либо поводу.

Пятой позвонила Дебора Коппел. Она сказала, что мисс Фрейзер выходит в эфир через двадцать минут и слишком занята, чтобы переговорить с нужными людьми, но в отношении предложения Вулфа она настроена благожелательно и даст ответ до конца дня.

Таким образом, к одиннадцати часам, когда Вулф вошёл в кабинет, а я настроил приёмник на волну Эф-би-си, без сомнения, торги на рынке начались.

Во время передачи Мадлен Фрейзер Вулф полулежал, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами. Я сидел, пока не устал, потом начал ходить по кругу, прервавшись только для того, чтобы ответить на пару телефонных звонков.

Конечно, Билл Медоуз участвовал в передаче, как обычно, в качестве партнёра и помощника. Гостями были известный модельер и дама, входящая в десятку наиболее шикарно одетых женщин. Приглашённые были подобраны никудышно, да и Билл Медоуз не блистал, но Фрейзер была хороша. У неё был приятный голос, она прекрасно умела выдержать паузу, и, даже когда она говорила о мыле «Белая берёза», вам вряд ли захотелось бы выключить приёмник. Первый раз я слышал её в предыдущую пятницу вместе с семью миллионами слушателей, но должен сказать, что только благодаря ей сидел у приёмника как приклеенный. Гвоздём программы стал момент, когда были открыты бутылки с «Хай спотом». Напиток был налит в четыре стакана: двоим гостям, Биллу Медоузу и ей самой. Я не знаю, кто принял в предыдущую пятницу решение оставить этот фрагмент передач, но, если это была она — а это был первый выход в эфир после смерти Орчарда, — надо признать, что у неё крепкие нервы. Кто бы ни принял это решение, в конце концов выполнять его пришлось ей. Она проделала всё так, как будто ни одна бутылка «Хай спота» никогда не вызывала ни у кого отрыжки, уж не говоря о душераздирающем крике, хватании руками воздуха, конвульсиях и смерти. Сегодня она была опять на высоте. Не было ни одной фальшивой ноты, ни дрожи, ни слабости или спешки. Надо признать, что Билл также проделал всё хорошо. Приглашённые были ужасны, то есть выступили как раз в том стиле, к которому уже нас приучили.

Когда передача закончилась и я выключил приёмник, Вулф пробормотал:

— Очень опасная женщина.

Это высказывание произвело бы на меня большее впечатление, если бы я не знал, что Вулф убеждённо делит всех женщин либо на очень опасных, либо на очень глупых. Поэтому я просто сказал:

— Если вы хотите сказать, что она очень умна, я согласен. Она в большом порядке.

Он покачал головой.

— Я говорю о цели, на службу которой она поставила свой ум. Это какая-то кошмарная бисквитная мука. Мы с Фрицем пробовали готовить из неё. А эти штуки, которые она называет «конфетки»! Тьфу! А отвратительная заправка к салату — мы тоже как-то пустили её в ход, так уж получилось. Что эта гадость делает с желудками, одному Богу известно, но Мадлен Фрейзер убеждённо и изобретательно участвует в заговоре с целью испортить вкус у миллионов людей. Её необходимо остановить!