И быть подлецом (сборник) Стаут Рекс

Глава 12

Инспектор Кремер, удобно расположившись в кресле из красной кожи, с пивом, стоящим на маленьком столике у подлокотника, произвёл движения челюстью так, что незажжённая сигара приняла почти вертикальное положение в левом углу его рта.

— Да, — признал он. — Дело дрянь. Можете купить всё за двадцать пять центов. Или я старею, или убийцы становятся ловчее.

На самом деле он поседел, и его талия, хотя она никогда не сравнится с талией Вулфа, начала расползаться. Но глаза его были, как всегда, проницательны, его сильные широкие плечи не собирались опускаться под бременем лет.

— Но, — продолжал он, и голос его звучал более свирепо, чем был на самом деле, потому что он пытался говорить сквозь зубы, а во рту у него была сигара, — от вас мне не нужно двадцати пяти центов. У вас такой вид, будто вы не нуждаетесь ни в чём. Вы так довольны, словно вам только что подарили герань.

— Я не люблю гераней.

— Тогда почему такая радость? Вы что, уже дошли до того момента, когда готовы приказать Арчи отослать клиентам счета?

На самом деле он не только не был свирепым, но явно подлизывался. Обычно он называет меня Гудвин. Он говорит «Арчи», только когда хочет создать впечатление, что является членом семьи, что совершенно неверно.

Вулф покачал головой:

— Нет, до этого ещё далеко. Но я действительно доволен. Мне нравится положение, в котором я нахожусь. Похоже, что вы и ваши вышколенные люди, а их, по моим подсчётам, около тысячи, в таком серьёзном деле, как это, собираетесь как следует потрудиться, чтобы помочь мне заработать гонорар. Разве этого мало, чтобы я самодовольно улыбался?

— Вы несёте чушь. — В голосе Кремера было уже меньше сахара. — Судя по газетам, до гонорара ещё далеко.

— Конечно, — согласился Вулф. Он откинулся и удовлетворённо вздохнул. — У вас слишком хорошее зрение, чтобы не видеть ситуации, которая весьма необычна. Не хотите ли, чтобы я вам её описал?

— С удовольствием. У вас это великолепно получается.

— Полагаю, что да. Вы не продвинулись вперёд и после десяти дней завязли в болоте, потому что существует решающий факт, которого вы не обнаружили. Я узнал его, разговаривая с теми же самыми людьми, которых вы и ваши ребята допрашивали по многу раз. Они не сообщили мне его добровольно. Только благодаря напряжённым и настойчивым усилиям я его раскопал. Так почему же я должен отдавать его вам? Почему бы мне не использовать его самому?

Кремер опустил стакан с пивом.

— В самом деле почему?

— Всё это риторические вопросы. Проблема в том, что без этого факта вы даже не можете начать работать, да и, зная его, должны очень потрудиться. Что, в свою очередь, потребует дальнейшего, более углублённого изучения лиц, причастных к этому делу, их биографий и взаимоотношений. Я продвинулся достаточно далеко и продвинусь ещё, если найму целую армию помощников. У вас уже есть такая армия. Эта работа потребует немалых усилий, для которых ваши люди вполне пригодны. Так почему же им не сделать этого? Ведь именно на полиции лежит ответственность за поимку убийц.

Кремер насторожился.

— Что, ещё один вопрос, — сказал он. — Опять риторический?

— О нет. Этот заслуживает ответа. Вы, я уверен, ответили бы утвердительно, и газеты бы согласились. Поэтому я выдвигаю предложение. Я даю вам факт, а вы ловите убийцу. Когда это будет сделано, мы с вами обсудим: был ли этот факт важен для успеха, смогли бы вы добраться до правды и получить доказательства без него. Если мы согласимся, что не смогли бы, то проинформируйте потом об этом моих клиентов, и я получу гонорар. Не потребуется никаких документов, хватит и устного свидетельства. Естественно, оно будет сделано только моим клиентам. Меня не волнует, что вы скажете журналистам и вашему начальству.

Кремер хмыкнул. Он вынул сигару изо рта и с подозрением посмотрел на её откусанный конец, как будто ожидал увидеть там ползущего клопа, затем вернул её на место и, прищурившись, посмотрел на Вулфа.

— Вы не могли бы повторить?

Вулф повторил, как будто читал по бумажке, не изменив ни слова.

Кремер опять хмыкнул.

— Вы сказали «если мы согласимся». Что вы имеете в виду? Если вы согласитесь со мной или я с вами?

— Пф! Не может быть ничего яснее!

— Да. Но когда всё ясно, неплохо было бы перейти к сути. Что, если я уже знаю о вашем замечательном факте?

— Два часа назад вы его не имели. Если сейчас он у вас появился, то мне нечего дать и, соответственно, я ничего не получу взамен. Если, когда я оглашу этот факт, вы заявите, что он у вас уже есть, то расскажите, когда и от кого вы его получили. — Вулф нетерпеливо заёрзал. — Это, конечно, связано с фактами, которые уже есть в вашем распоряжении, например, что в той бутылке вместо «Хай спота» был сладкий кофе.

— Конечно, они рассказали вам об этом.

— Или с тем, что ваша лаборатория обнаружила следы определённого вещества в виде полоски шириной полдюйма вокруг горлышка бутылки.

— Этого они не могли вам рассказать. — Глаза Кремера сузились. — Это могли вам рассказать шесть или семь человек, и все они получают зарплату от муниципалитета Нью-Йорка. Заклинаю вас, прежде чем мы продолжим, скажите, откуда это стало вам известно.

— Вздор! — раздражённо сказал Вулф. — Я могу найти лучшее употребление деньгам моих клиентов, чем покупать информацию у полицейских. Чем вам не нравится моё предложение? Честно говоря, я надеюсь, что вы примете его, и немедленно. Если не согласитесь, я буду вынужден нанять два десятка людей и снова начать заниматься с этой компанией.

— Хорошо. — Кремер не расслабился. — Чёрт возьми, я сделал всё, чтобы спасти вас от этого! Я слушаю. Ваше предложение, как вы уже дважды заявляли, предусматривает, что я получу от вас информацию в полном объёме, здесь и сейчас.

— Так всё и будет. Мистер Гудвин даст вам машинописную копию. Но вначале — маленькая деталь. Я обещал одному из моих клиентов потребовать, чтобы один пункт, если это будет возможно, остался в тайне.

— Я не могу утаивать доказательства в деле об убийстве.

— Знаю. Поэтому и сказал «если это будет возможно».

— Понимаю, но ничего обещать не могу. Даже если я дам обещание, то, скорее всего, не выполню. В чём дело? Расскажите сначала об этом.

— Конечно. Мисс Фрейзер не может пить «Хай спот», потому что он вызывает у неё несварение желудка.

— Какого чёрта! — Кремер выпучил на него глаза. — Орчард не пил «Хай спот», он пил кофе. Он не вызвал у него несварения желудка, он убил его.

Вулф кивнул:

— Я знаю. Но таковы факты, и от имени своих клиентов прошу вас, по возможности, их не разглашать. Нам потребуется некоторое время, возможно час, а ваш стакан и бутылка пусты. Арчи?

Я поднялся и без особого энтузиазма выполнил роль бармена. Мне не нравилось, какой оборот начали приобретать обстоятельства. Если Вулф начал какой-нибудь хитрый манёвр и просто скармливал Кремеру какие-то крохи, чтобы взамен получить большую буханку, — это одно, и, если бы у него это получилось, я готов был аплодировать. Если он на самом деле открывает сумку и хочет всё из неё вывалить на стол, давая возможность Кремеру распоряжаться всем по своему усмотрению, — это совсем другое. В этом случае Вулф играет честно, а это может означать только, что он сыт по горло и действительно собирается читать стихи или рисовать лошадей, в то время как полицейские будут зарабатывать ему гонорар. Мне это не нравилось. Может быть, деньги — действительно всё. Но существует разница, каким образом ты их зарабатываешь.

Он открыл сумку и вывалил её содержимое. Он дал Кремеру всё, что у нас было. Он даже процитировал по памяти телеграмму, посланную мамаше Шеперд. Пока он это делал, я сжал челюсти, чтобы не сделать четыре или пять язвительных замечаний. Я, а не он составил эту телеграмму. Но я промолчал. Иногда я критикую его в присутствии посторонних, но крайне редко при Кремере. И уж не в тех случаях, когда меня обуревают эмоции.

У Кремера возникло множество вопросов, и Вулф, как овечка, ответил на все. Мне пришлось уступить свой стул Кремеру, чтобы он смог плюхнуться на него своим могучим задом, звоня себе в офис.

— Роуклифф? Запиши, но не передавай для печати. — Кремер говорил твёрдым, начальственным голосом. В нём до мозга костей чувствовался полицейский инспектор. — Я у Вулфа. У него кое-что есть для нас, и сейчас, я полагаю, мы заключим с ним сделку. Необходимо начать всё сначала. Это как раз из тех случаев, чёрт бы их побрал, когда убили не того человека. Яд предназначался Фрейзер. Всё расскажу, когда приеду, — через полчаса или чуть позже. Собери всех, кто участвует в расследовании. Выясни, где находятся комиссар и окружной прокурор. Привези Элинор Венс и Натана Трауба, а также кухарку Фрейзер. Когда я приеду, эти трое должны уже быть. Остальными займёмся утром. Кто-то уехал в Мичиган. Я вспомнил — Дорст. Не потеряй его, я хочу его увидеть…

И так далее. Ещё один десяток или около того приказаний. Кремер повесил трубку и вернулся в кресло из красной кожи.

— Что ещё? — требовательно спросил он.

— Это всё! — провозгласил Вулф. — Желаю успеха.

Проходя мимо моего кресла, Кремер бросил свою изжёванную сигару в корзину для бумаг, достал новую и не глядя засунул себе в рот.

— В общем, так, — сказал он. — Без сомнения, вы дали мне информацию, но я впервые вижу, чтобы вы выворачивали все карманы. Поэтому я снова сажусь. Прежде чем я уйду, я хочу посидеть здесь пару минут и задать себе вопрос: для чего?

Вулф хихикнул:

— По-моему, я только что слышал, как вы приказали вашим людям начать работать на меня.

— Да-да. — Сигара приобрела вертикальное положение. — Всё, что я от вас услышал, кажется правдоподобным, но и раньше вам удавалось быть правдоподобным. Клянусь Господом, что если в этом и есть какой-то подвох, то он зарыт слишком глубоко, чтобы я мог его отыскать. Вы что-то затеяли. В чём ваша хитрость? Что бы вы хотели, чтобы мы сделали? Какие ваши пожелания?

— У меня их нет.

Это очень смахивало на правду. Я не удивлялся, что Кремер подозревает Вулфа, основываясь на своём опыте прошлых лет, но для меня было абсолютно ясно, что Вулф сыграл в открытую для того, чтобы не перетруждать свои мозги и сэкономить время и энергию. Я много часов провёл с ним в этом кабинете и видел много спектаклей, которые он разыгрывал перед разной публикой. Так что мне ли не знать, когда он загадывает шараду? Конечно, я не всегда знаю, чего он хочет. Но я знаю, когда он не хочет ровным счётом ничего. Он просто собирался позволить городским властям сделать всё самим.

— Быть может, арестовать мисс Фрейзер за лжесвидетельство? — поинтересовался Кремер. — Или остальных за обман правосудия?

Вулф покачал головой:

— Мой дорогой сэр, вы охотитесь за убийцей, не за лжесвидетелями или теми, кто мешает правосудию. В любом случае суд вряд ли признает кого-либо виновным по таким обвинениям, и вы об этом прекрасно знаете. Вы намекнули, что не в моём характере подставлять клиента под такое обвинение, но неужели вы её арестуете? Нет. Я надеюсь, вы займётесь выяснением того, кто хотел убить её. Что вам посоветовать? Вы знаете об этом гораздо больше, чем я. В подобных случаях существуют тысячи способов расследования, в которых я ничего не понимаю, а вы, без сомнения, изучили их досконально. Не буду приводить вам весь список. Если вы захотите со мной переговорить, я у себя — как всегда.

Кремер поднялся и вышел.

Глава 13

Не могу отрицать, что с чисто практической точки зрения сделка, которую вечером в пятницу Вулф заключил с Кремером, была блестящей, я бы даже сказал — фантастической и прекрасно помогающей сэкономить умственные и физические усилия. Вне зависимости от того, как закончится дело, не нужно было применять одну из формул профессора Саварезе, чтобы показать, что факт, предоставленный Вулфом Кремеру, станет важной отправной точкой. Тут можно было смело заключать пари.

Но всё же…

В этой сделке был изъян, который мог стать роковым. Чтобы заработать Вулфу гонорар, пока он играет в свои игрушки, умельцы из полиции должны были распутать это дело. Это козырная карта. Лично я никогда не видел более сложного дела. Прошла ровно неделя с тех пор, как Вулф заключил своё остроумное соглашение, по которому его детальная работа должна быть проделана доверенными лицами.

Я провёл эти дни, читая газеты и совершая увеселительные прогулки в отдел по расследованию убийств на Двадцатой улице, чтобы переговорить с сержантом Пэрли Стеббинсом и другими знакомыми и дважды с самим Кремером. Это было унизительно, но я хотел любым способом быть в курсе новостей по делу, над которым мы с Вулфом работали. Впервые в истории в этом учреждении меня встречали доброжелательно, особенно когда прошло три или четыре дня. Было что-то трогательное в том, что они каждый раз приветствовали меня, как обладателя сокровищ, надеясь, что я пришёл сообщить новый факт. Они страшно нуждались во мне. Конечно, они тоже читали газеты, которые следовали одной из старейших традиций — спускать всех собак на полицейских за топорную работу в деле, которое, если бы разбиралось компетентно и быстро… В общем, сами знаете, что пишется в таких случаях.

До сих пор общественность не знала, что «Хай спот» вызывает у мисс Фрейзер несварение желудка. Если бы только газеты оказались в курсе этого!

Вулф бил баклуши. Строго говоря, это не было рецидивом. Рецидивом я называю такое его состояние, когда он настолько раздражён или настолько напуган количеством или сутью работы, которую предстоит проделать, что решает притвориться, будто никогда об этом и не слышал, и отказывается говорить на эту тему. Сейчас всё было несколько иначе. Он просто не собирался браться за работу, пока не будет вынужден это сделать. Он охотно читал газеты или откладывал книгу, чтобы выслушать меня, когда я возвращался из очередного похода в отдел по расследованию. Но если я пытался раздразнить его, чтобы он предпринял какие-либо действия, например нанял бы Сола, Фреда и Орри, чтобы они кое-что разнюхали, или хотя бы дал задание мне, он снова утыкался в книгу.

Если что-то из происходящего и представляло для него интерес, он не подавал виду. Была арестована Элинор Венс, как важная свидетельница, но через два дня отпущена под залог. Как я узнал в отделе по расследованию убийств, за этим не стояло ничего, кроме того, что у неё была наилучшая возможность, за исключением кухарки, подсыпать что-либо в кофе. Были и другие подозреваемые, список которых значительно расширился в связи с тем открытием, что кофе был приготовлен накануне вечером и находился в квартире мисс Фрейзер всё это время, когда туда входило множество людей.

Шла работа по выяснению мотивов. Когда происходит убийство, всегда можно найти несколько мотивов, и проблема заключается в том, чтобы точно сказать, какой из них двигал человеком. В Бруклине несколько лет назад один парень зарезал дантиста, нанеся ему одиннадцать ударов ножом в сердце, потому, что бедняга вырвал у него не тот зуб. В нашем случае ассортимент мотивов был не больше, чем обычно, — ничего особенного, хотя некоторые были хороши. Полгода назад мисс Фрейзер и Билл Медоуз сильно разругались, она уволила его, и он был вне программы три недели. Сейчас оба они заявили, что горячо любят друг друга.

Не так давно Нэт Трауб попытался убедить производителя мыла, одного из спонсоров Фрейзер, покинуть её и подписать контракт с вечерним комедийным шоу. Мисс Фрейзер отплатила той же монетой, уговорив спонсора прибегнуть к услугам другого агентства. На этом дело не кончилось. Были явные намёки на то, что мисс Фрейзер начала подобную кампанию в отношении остальных спонсоров, включая «Хай спот», но их уговорить не удалось. Опять-таки и она и Трауб утверждали, что их связывает нежная дружба.

Члены Гильдии радиосценаристов были бы счастливы отравить мисс Фрейзер из-за её жёсткой позиции по поводу требований Гильдии изменить условия контрактов. Элинор Венс занимала в Гильдии не последнее место. Что касается Талли Стронга, мисс Фрейзер не хотела создания совета спонсоров, и до сих пор ей не нравилась эта идея. Ну а раз нет совета, то не будет и секретаря.

И так далее. По мере отсеивания мотивов ставки росли, но не слишком. В случае голосования наиболее популярным стал бы мотив Деборы Коппел. Кто-то из людей окружного прокурора заставил мисс Фрейзер рассказать о содержании своего завещания. Согласно ему, по десять «кусков» доставалось племяннице и племяннику, детям её сестры, живущим в Мичигане, остальное — Деборе. Это составляло шестизначную сумму, где первой цифрой была либо двойка, либо тройка, что, безусловно, заслуживало внимания тех, кто не прочь был бы рискнуть. Однако не было никакого намёка на то, что мысль об отравлении пришла именно Деборе. Она и мисс Фрейзер, урождённая Оксхол, в детстве дружили, учились в одной школе в Мичигане и, когда Мадлен вышла за Лоуренса, брата Деборы, стали свояченицами.

Обстоятельства смерти Лоуренса, конечно, вновь были подвергнуты анализу — в основном из-за использования цианида. Лоуренс был фотографом и поэтому, когда ему требовался цианид, ему надо было просто дойти до полки и взять его. А вдруг это всё же не было самоубийством? Или, даже если это самоубийство, вдруг кто-то мог подумать, что это не убийство, и решить, что его жена использовала цианид, чтобы получить пять тысяч долларов страховки? Теперь, спустя шесть лет, этот некто решил сквитаться с мисс Фрейзер, угостив её порцией яда.

Естественно, лучшим кандидатом на роль отравителя была Дебора Коппел. Полицейские не могли найти даже крошечного кирпичика, с которого могли начать выстраивать версию. Не было никаких свидетельств, давних или недавних, что Дебора и Мадлен никогда не были ни чем иным, как преданными подругами. Их отношения строились на взаимном интересе, уважении и любви. Но дело было не только в этом. Люди из Мичигана отказались даже рассмотреть идею, что смерть Лоуренса Коппела не была самоубийством. Он был ипохондриком, и письмо, которое он послал своему лучшему другу, местному адвокату, подтверждало это. Мичиган охотно ответил на все вопросы Нью-Йорка, но для них самих никакого интереса это дело не представляло.

Ещё тысяча версий, приведших в никуда, возникла в результате попыток связать кого-нибудь из работающих на программу, особенно Элинор Венс, с Мичиганом. До этого они пытались это сделать с Сирилом Орчардом, затем с остальными. Безрезультатно. Никто из них никогда не был там.

Вулф, как я уже говорил, прочитал кое о чём из этого в газетах и с любопытством слушал мои рассказы о многом другом. Ему, однако, не дали ограничиться только ролью зрителя. В течение этой недели к нам дважды заходил Кремер, один раз Андерсон, президент «Хай спот», были и другие.

В субботу вечером пришёл Талли Стронг после шестичасового разговора с Кремером и его подручными. Видимо, его здорово заклевали, так же как и остальных, поскольку они наврали полицейским с три короба. Стронг не был склонен шутить. Он был настолько опечален, что, когда облокотился на стол Вулфа и наклонился к нему, чтобы сделать несколько замечаний о вероломстве, и его очки сползли на самый кончик носа, он даже не поправил их.

Его теория заключалась в том, что соглашение с Вулфом утратило силу, поскольку тот нарушил его. Что бы ни случилось, Вулф не только не получит гонорар, но ему даже не будут выплачены издержки. Более того, его заставят заплатить за ущерб. Он раскрыл факт, который, став достоянием общественности, поведёт за собой расследование в отношении мисс Фрейзер, её программы на Эф-би-си и «Хай спот». Этот шаг Вулфа был безответственным и непростительным и, безусловно, даёт основания для судебного преследования.

Вулф сказал, что всё это чепуха, и соглашения он не нарушал.

— Не нарушали? — Стронг выпрямился. Его галстук сбился, а волосы растрепались. Его рука потянулась к очкам, которые едва висели на кончике носа, но, вместо того чтобы поправить очки, он их снял. — Вы думаете, что не нарушали? Увидите. И, кроме того, вы подвергли опасности жизнь мисс Фрейзер. Я старался защитить её! Мы все старались!

— Все? — удивился Вулф. — Не все. Все, кроме одного.

— Да, все! — Стронг вёл себя как сумасшедший и ничего не слышал. — Никто, кроме нас, не знал, что яд предназначался ей! Теперь об этом знают все! Кто сможет защитить её теперь? Я постараюсь, мы все постараемся, но каковы наши шансы?

Мне он показался нелогичным. Единственная опасность для мисс Фрейзер, насколько мы знали, исходила от человека, который проделал операцию с кофе, а ему мы наверняка не сказали ничего такого, чего бы он уже не знал. Мне пришлось проводить Талли Стронга до дверей и вывести его на улицу. Если бы он смог успокоиться, чтобы сесть и поговорить, я был бы только рад, но он был действительно огорчён. Когда Вулф велел мне выпроводить его, у меня не нашлось веских возражений. Тут Стронг вспылил. С первого взгляда любому стало бы ясно, что пожелай я применить к нему силу, то справился бы с ним одной левой. Когда я взял его я рукав, он дёрнулся и повернулся ко мне так, как будто собирался разорвать меня на куски. Второй рукой он придерживал очки. Мне удалось выпроводить его так, что никто из нас не пострадал.

Как и следовало ожидать, Талли Стронг был не единственным, кому пришла в голову мысль, что Вулф совершил предательство, рассказав полицейским об их страшной тайне.

Нам сообщили об этом либо по телефону, либо лично. Особо жёсткую позицию занял Нэт Трауб. Возможно, благодаря добровольному признанию Билла Медоуза, что он поставил бутылку и стакан перед Орчардом. Это должно было особенно понравиться людям Кремера, и я могу себе представить, как они на разные голоса повторяли это Траубу. Мне не хотелось думать о том, что он получит от Уолтера Б. Андерсона, президента «Хай спот», и Фреда Оуэна из отдела информации, если кто-нибудь рассказал им о всей полноте предательства Вулфа. До сих пор они явно не знали ужасной причины, по которой в одной из бутылок был кофе вместо «напитка вашей мечты».

В понедельник после обеда к нам пожаловал охотник за формулами — профессор Саварезе. Он тоже явился к нам в кабинет сразу после длительного общения с полицейскими и тоже был не в своей тарелке, но совсем по другой причине. Полицейских больше не интересовали его взаимоотношения с Сирилом Орчардом и вообще ничего, что было бы связано с Орчардом, и профессор хотел знать почему. Они ничего ему не объясняли. Они снова и снова изучали всю его жизнь с момента рождения до сегодняшнего дня, но по абсолютно другой причине. Было совершенно ясно, что теперь они выискивают связь между ним и мисс Фрейзер. Почему? Какой факт у них появился? С появлением неизвестного и неожиданного факта все вычисления летят к чёрту, и, если таковой существует, он должен обнаружить его, и быстро. Это первый хороший шанс, который он получил, чтобы проверить свои формулы и наиболее драматичной из всех проблем убийства. Он оказался вовлечённым в это дело и собирается во всём разобраться, чего бы ему это ни стоило. Что за новый факт? Действительно ли важно, имел ли он ранее какое-нибудь отношение, прямое или косвенное, к мисс Фрейзер?

До этого момента Вулф слушал его, не доходя до точки кипения, но наконец стал настолько раздражённым, что снова приказал мне сыграть роль швейцара. Я подчинился не совсем охотно. С одной стороны, Вулф упустил ещё один шанс хоть чуть-чуть поработать самому, поскольку Саварезе был в более чем разговорчивом настроении, а с другой стороны, я сопротивлялся искушению. Вопрос, который запал мне в голову, заключался в следующем: каким образом этот волшебник цифр переведёт несварение желудка мисс Фрейзер в математическую формулу? Если бы мы заставили ответить его на этот вопрос, возможно, это не принесло бы никакой реальной пользы, но, по крайней мере, заняло какое-то время и в такой же степени способствовало расследованию дела, чем то, что делал Вулф. Но, не желая лишних осложнений, я махнул на это рукой. Я выпроводил его за дверь. В любом случае был только понедельник.

Когда прошло ещё четыре дня и наступила пятница, то есть прошла полная неделя с того времени, как мы предоставили Кремеру информацию, я был перспективным кандидатом на помещение в психиатрическую клинику. В этот вечер, вернувшись с Вулфом в кабинет после отменного ужина, который не доставил мне удовольствия, я подумал о предстоящих трёх или четырёх днях, и это вызвало у меня протест. Когда Вулф удобно уселся в своё кресло и потянулся к книге, я заявил:

— Я иду в свой клуб.

Он кивнул и открыл книгу.

— Вы даже не спросите, в какой клуб, — резко сказал я, — хотя, чёрт возьми, знаете, что у меня нет никакого клуба. Я сыт по горло тем, что сижу здесь день и ночь в ожидании момента, когда в вашу голову закрадётся идея, что детектив должен заниматься детективной работой. Вы слишком ленивы, чтобы жить. Вы считаете себя гением. Предположим. Но если мне, чтобы стать гением, надо быть таким же самодовольным, таким же инертным и обладать таким же лишним весом, как и вы, я предпочитаю остаться самим собой.

Он читал.

— Это тот пик, к которому я шёл в течение недели, — сказал я. — Точнее, вы вели меня к нему. Конечно, я знаю про ваше алиби, но меня уже тошнит от всего этого. Нам же совсем нечем похвастаться перед полицейскими. — Я говорил сухо, аргументированно, хорошо поставленным голосом. — Если этот случай слишком сложен для вас, почему бы не заняться чем-то другим? В газетах полно сообщений о преступлениях. Как насчёт банды, которая вчера украла целый грузовик сыра неподалёку отсюда, на Одиннадцатой авеню? Или пятиклассника, который угодил в глаз учителю леденцом? Страница пятьдесят восьмая в «Таймс». Или — если всё, кроме убийств, ниже вашего достоинства — чем плох случай с гадалкой по политическим и экономическим вопросам, по имени Бьюла Пул, застреленной в спину вчера вечером? Вероятно, вы распутали бы эту историю за полчаса.

Он перевернул страницу.

— Завтра — суббота, — сказал я. — Значит, я получаю жалованье за неделю. Схожу-ка на бокс в Гарден. Кстати, о контрастах: вы в этом кресле и пара боксёров среднего веса на ринге!..

С этими словами я удалился.

Однако я не пошёл в Гарден. Сначала я отправился в аптеку за углом, где прошёл в телефонную будку и позвонил Лону Коэну в «Газетт». Лон был на месте и как раз собирался уходить. Он не видел причины, по которой я не мог купить восемь или десять порций выпивки, при условии, что на закуску он получит отбивную толщиной два дюйма.

Таким образом, через час мы с Лоном сидели за угловым столиком в заведении Пьетро. Лон великолепно справлялся с выпивкой и отважно вступил в сражение с отбивной. Я, чтобы поддержать компанию, заказывал хайбол и приступил к третьему фунту орешков. Я почувствовал, насколько ограничил себя, ужиная с Вулфом, только тогда, когда занялся орешками.

Мы обсудили самые разные темы — от политики до финалов бокса, ни в коем случае не избегая разговоров об убийствах. Стакан Лона наполнялся достаточно часто и перед ним было достаточно мяса, чтобы можно было не без оснований ожидать положительной реакции на моё предложение.