Раз и навсегда Макнот Джудит

Глава 5

Через открытые окна лился солнечный свет, а по комнате гулял легкий ветерок, мягко овевавший лицо Виктории. Где-то внизу по брусчатке цокали конские копыта, а на подоконник одновременно уселись две птахи, тут же затеявшие шумную ссору. Их раздраженное щебетание постепенно нарушило счастливый сон о родимом доме и пробудило Викторию.

Полусонная, она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Вместо привычной грубоватой ткани домашней наволочки, пахнувшей мылом, ее щека коснулась гладкого шелка. Смутно сознавая, что это не ее постель, что внизу нет мамы, готовящей завтрак, Виктория еще крепче зажмурилась, пытаясь восстановить прервавшийся безмятежный сон, но тщетно. Она неохотно повернулась и открыла глаза.

В ярком утреннем свете она разглядывала серебристо-голубые занавеси, между которыми ее кровать находилась как в шелковом коконе, и вдруг девушка все вспомнила. Она находится в Уэйкфилд-Парке и проспала с вечера до утра.

Убрав пряди волос со лба, она присела и откинулась на подушки.

– Доброе утро, мисс, – приветствовала ее Рут. Виктория подавила испуганное восклицание: она только сейчас заметила девушку.

– Я не хотела будить вас, – поспешно извинилась маленькая горничная. – Дело в том, что его светлость находится внизу и велел спросить, не соизволите ли вы позавтракать вместе с ним?

Ободренная известием, что герцог желает повидать ее, Виктория откинула одеяло.

– Я погладила вашу одежду, – сказала Рут, открывая шкаф. – Что вы собираетесь надеть?

Виктория выбрала лучший из своих нарядов – мягкое черное платье из муслина с низким квадратным вырезом, украшенное крошечными белыми розанами, аккуратно вышитыми ею на длинных рукавах и кайме во время долгого путешествия.

Отказавшись от услуг Рут, девушка сама натянула платье на нижние юбки и обернула вокруг тонкой талии широкий черный поясок.

Пока горничная застилала постель и убирала и без того опрятную спальню, Виктория присела у туалетного столика и привела в порядок волосы.

– Я готова, – вставая, сказала она; глаза девушки светились в ожидании неведомого, а щеки цвели здоровым румянцем. – Вы не подскажете мне, где я могу найти.., м-м.., его светлость?

Ноги Виктории утонули в толстом ворсе красного ковра, когда Рут повела ее вниз по спиральной мраморной лестнице, через приемную залу, туда, где два лакея стояли на страже у дверей из красного дерева, украшенных богатой резьбой. Не успела она перевести дух, как лакеи бесшумно и величественно распахнули створки дверей, и Виктория оказалась в зале длиной около девяноста футов [2]; в центре залы стоял длинный стол красного дерева, над которым висели три гигантские хрустальные люстры. Сначала ей показалось, что в зале никого нет, и она пробежала глазами по обитым золотистым бархатом стульям с высокими спинками, стоявшим по обе стороны огромного стола. Но затем услышала шелест газеты. Не представляя, кто это может быть, она медленно обошла стол и остановилась.

– Доброе утро, – тихо произнесла она. Чарльз повернул голову и уставился на нее. Лицо его побелело.

– Боже всемогущий! – выдохнул он, медленно поднявшись и устремив взгляд на экзотическую юную красавицу, стоявшую перед ним.

Вылитая Кэтрин, какой она была много лет назад. Как хорошо он помнил и с какой любовью вспоминал это невероятно прекрасное, тонко очерченное лицо с грациозно изогнутым разлетом бровей и длинными густыми ресницами, обрамляющими глаза, напоминающие огромные мерцающие сапфиры! Он узнал этот мягкий смеющийся рот, крошечную очаровательную ямку в центре упрямого подбородка и пышную массу золотисто-рыжих волос, небрежно спадающих на плечи.

Ухватившись левой рукой за спинку стула, чтобы выпрямиться, он протянул ей дрожащую от волнения правую.

– Кэтрин, – прошептал он.

Виктория неуверенно вложила руку в его ладонь, и длинные пальцы Чарльза крепко сжали ее.

– Кэтрин, – снова хрипло прошептал он, и Виктория заметила блеснувшие в его глазах слезы.

– Кэтрин звали мою мать, – мягко сказала она. Его пальцы чуть ли не до боли сжали ее руку.

– Да, – прошептал он. Затем прокашлялся, и его голос обрел нормальное звучание. – Да, конечно, – сказал он и тряхнул головой, как бы для того, чтобы прийти в себя.

Виктория обратила внимание на то, что он был невообразимо высок и очень худ. Его карие глаза всматривались в каждую черточку ее лица.

– Итак, – оживленно начал он, – вы дочь Кэтрин. Виктория кивнула, еще не зная наверняка, как все это следует понимать.

– Меня зовут Виктория.

Странная нежность мелькнула в его глазах.

– А меня – Чарльз Виктор Филдинг.

– Ах вот как, понятно, – промямлила она.

– Нет, – сказал он, – вам непонятно. – При этом герцог улыбнулся, и улыбка была такой мягкой, что он сразу стал выглядеть гораздо моложе. – Вам ничего не понятно. – А затем неожиданно он заключил ее в крепкие объятия. – Добро пожаловать домой, дитя мое, – глухим от волнения голосом проговорил он, похлопывая ее по спине и еще крепче прижимая к своей груди. – Добро пожаловать!

И у Виктории появилось странное ощущение, что она действительно попала в родной дом.

С хитрой улыбкой он отпустил ее и пододвинул ей стул.

– Должно быть, вы умираете от голода. О'Мэлли! – позвал он лакея, ожидавшего подле серванта, в котором красовались серебряные блюда. – Мы оба до смерти голодны.

– Да, ваша светлость, – ответствовал лакей, повернулся и начал наполнять тарелки.

– Прошу меня простить за то, что я не выслал своевременно карету в порт, – мотнув головой, сказал Чарльз. – Я даже не мог себе представить, что вы приедете раньше срока, так как мне говорили, что обычно депеши из Америки приходят с опозданием. Ну да ладно. Надеюсь, путешествие было приятным? – поинтересовался он, пока лакей расставлял тарелки с яйцами, картофелем, почками, ветчиной и хрустящими французскими булочками.

Виктория посмотрела на ряды узорных золотых ножей и вилок по обе стороны от ее тарелки и мысленно вознесла хвалу матери за то, что их с Дороти научили правильно пользоваться ими.

– Да, путешествие было очень славным, – улыбнулась она, а затем с неловкой робостью добавила:

– Ваша светлость.

– Бог ты мой, – хмыкнул Чарльз, – вряд ли нам стоит быть такими официальными! В таком случае мне пришлось бы называть вас графиней Лэнгстон или леди Викторией. Меня это ни в коей мере не устраивает – я бы предпочел, чтобы вы называли меня дядей Чарльзом, а я величал вас Викторией. Что скажете?

Виктория ощутила, как в ее душе зарождается теплая привязанность, и ответила:

– Что ж, я не против. Я уверена, что никогда бы не сумела отозваться на обращение «графиня Лэнгстон» – кто бы она ни была, – да и «леди Виктория» как-то не вяжется со мной.

Положив салфетку на колени, Чарльз бросил на нее странный взгляд.

– Но на самом деле и то и другое относится именно к вам. Ваша мать была единственным ребенком у графа и графини Лэнгстон. Они скончались, когда Кэтрин была юной девушкой, их титул происходил из древнего шотландского рода и перешел к ней. Вы ее старший ребенок, так что теперь этот титул ваш.

Синие глаза девушки сверкнули веселой искоркой.

– Ну и что же мне с этим делать?

– То же, что делаем мы все! – хмыкнул он. – Афишируйте это. – Он выждал, пока О'Мэлли поставил перед ним тарелку. – Между прочим, кажется, в Шотландии есть небольшое поместье, наследуемое вместе с этим титулом. А может, я ошибаюсь. Что об этом говорила ваша мать?

– Ничего. Мама никогда не говорила об Англии или ее жизни в те времена. Мы с Дороти всегда считали, что она.., как бы это сказать.., обыкновенный человек.

– В вашей матери не было ничего «обыкновенного», – мягко заметил он. В его голосе Виктория уловила волнение, и это ее удивило, но когда она начала расспрашивать о жизни матери в Англии, он покачал головой и непринужденно пояснил:

– В один прекрасный день я расскажу вам все о.., обо всем. Но не сейчас. Пока давайте получше узнаем друг друга.

Целый час пробежал незаметно, пока Виктория отвечала на четко сформулированные вопросы Чарльза. К концу завтрака стало ясно, что он получил полное представление о ее жизни до того самого момента, когда она прибыла к подъезду его дома с визжащим поросенком в руках. Девушка рассказал» ему о деревенских телятах, об отце и об Эндрю. По непонятной причине рассказ об этих двух людях сильно испортил ему настроение, но в то же время он проявил наибольший интерес именно к ним. Расспросов о матери он осторожно избегал.

– Признаюсь, меня повергает в недоумение вопрос о вашей;, помолвке с этим Эндрю Бэйнбриджем, – заметил он, нахмурив лоб, когда она окончила свой рассказ. – В письме, полученном мной от доктора Морисона, не было никакого упоминания об этом. Совсем наоборот – в нем говорилось, что у вас с сестрой никого нет. А ваш отец дал благословение на этот брак?

– И да и нет, – ответила Виктория, удивленная его реакцией. – Понимаете ли, мы давно знакомы с Эндрю, но папа всегда настаивал на том, что официальная помолвка может состояться не раньше чем мне исполнится восемнадцать. Он считал, что это слишком серьезное дело, чтобы решать его в более молодом возрасте.

– Весьма разумно, – согласился Чарльз. – Однако вам исполнилось восемнадцать до того, как погиб ваш отец, и тем не менее официальной помолвки с Бэйнбриджем еще не было, так?

– Да, это так.

– Причина в том, что ваш папа все еще не давал своего согласия?

– Не совсем. Незадолго до того, как мне исполнилось восемнадцать, миссис Бэйнбридж – мама Эндрю – предложила Эндрю поехать за границу по сокращенной программе гранд-тура, чтобы испытать наши чувства и дать ему возможность, как она выразилась, «последний раз погулять».

Эндрю считал, что эта идея бессмысленна, но мой папа был абсолютно согласен с миссис Бэйнбридж.

– Мне представляется, что ваш отец, по существу, не был сторонником вашего брака с молодым человеком. В конце концов, вы знали друг друга в течение многих лет, так что вряд ли было необходимо проверять серьезность ваших чувств. Похоже, что это было не причиной, а скорее предлогом. И по-моему, мать Эндрю также не в восторге от предстоящего брака.

В словах герцога сквозила отчетливая неприязнь к союзу с Эндрю, поэтому Виктории не оставалось ничего иного, как правдиво изложить всю непростую ситуацию:

– У папы не было сомнений в том, что Эндрю составит мне прекрасную партию. Зато были серьезные сомнения относительно моей жизни с будущей свекровью. Понимаете, она вдова и очень привязана к Эндрю. Кроме того, она постоянно болеет, из-за чего порой становится несколько неуравновешенной.

– Хм-м, – понимающе хмыкнул герцог. – И насколько серьезны эти заболевания? Виктория покраснела.

– По словам отца, которые он высказал в моем присутствии прямо ей в глаза, ее болезни надуманные. Когда она была совсем молодой, у нее действительно были проблемы с сердцем, но папа говорил, что станет гораздо хуже, если она будет продолжать вести лежачий образ жизни и стонать от жалости к себе. Понимаете ли, они недолюбливали друг друга.

– Да, и, кроме того, понимаю почему! – ухмыльнулся герцог. – Ваш папа был абсолютно прав, ставя преграды на пути вашего брака, моя дорогая. Ваша жизнь стала бы весьма несчастливой.

– Вовсе нет, – твердо заявила Виктория, полная решимости выйти за Эндрю, с одобрения герцога или без оного. – Эндрю сознает, что его мать использует свои болезни, чтобы крепче держать его в руках, но он не позволяет ей вмешиваться в его жизнь. Он согласился отправиться в этот тур только потому, что на этом настоял мой отец.

– Много ли писем пришло от него?

– Только одно, но, видите ли, Эндрю уехал в Европу всего за две недели до несчастья с моими родителями, а письма между Европой и Америкой идут приблизительно столько же. Я написала ему, сообщив, что случилось, и перед самым отъездом в Англию послала еще одно письмо, с моим новым адресом. Думаю, он сейчас уже направляется домой, полагая, что едет выручать меня. Мне хотелось остаться в Нью-Йорке и подождать его возвращения, но доктор Морисон не желал и слушать об этом. По неведомой причине он убежден, что чувства Эндрю не выдержат испытания временем. Очевидно, об этом ему сказала миссис Бэйнбридж, это в ее духе. – Виктория вздохнула и посмотрела в окно. – Она бы предпочла, чтобы Эндрю женился на более состоятельной девушке, а не на дочери врача, у которого не было ни пенни.

– Или, скорее, чтобы он вообще не женился, а оставался прикованным к ее постели? – подняв брови, предположил герцог. – Вдова, притворяющаяся больной, представляется мне весьма эгоистичной, властной особой.

Виктория не могла отрицать этого и потому снисходительно промолчала, добавив лишь:

– Некоторые жители деревни предлагали мне пожить у них до возвращения Эндрю, но такой вариант был не очень хорош. Эндрю, узнав об этом, пришел бы в ярость.

– Из-за вас? – нахмурившись, спросил герцог.

– Нет, из-за матери, поскольку она не настаивала, чтобы я осталась с ней. – Ах вот оно что, – понял он, но, несмотря на то что ее объяснение полностью оправдывало Эндрю, Чарльз продолжал оставаться удрученным. – Складывается такое впечатление, что этот парень не что иное, как образец провинциальной добродетели, – пробормотал он.

– Он вам очень понравится, – улыбаясь, сказала Виктория. – Он приедет, чтобы забрать меня домой, вот увидите. Чарльз похлопал ее по руке:

– Давайте забудем об Эндрю и будем радоваться тому, что вы в Англии. А теперь расскажите мне о своих первых впечатлениях…

Виктория поведала, что ей очень понравились ландшафты, которые она успела увидеть, а Чарльз описал ей свои планы в отношении ее пребывания в этой стране. Для начала он хотел, чтобы она обновила гардероб, и для этого намеревался предоставить в ее распоряжение опытную горничную. Виктория было собралась отказаться, когда вдруг заметила вчерашнего мрачного незнакомца, стремительно подошедшего к столу и уверенно занявшего свое место.

Бриджи из оленьей кожи обрисовывали его мускулистые ноги, а в расстегнутом вороте белой рубашки виднелась загорелая шея. В это утро он показался ей еще более высоким, чем накануне, стройным и превосходно сложенным.

Его черные волосы слегка завивались, нос был прямой, строгий рот тонко очерчен. Если бы не надменная властность, проявлявшаяся в линий подбородка, и не цинизм, светившийся во взгляде холодных зеленых глаз, Виктория могла бы назвать его даже красивым.

– Джейсон, – добродушно сказал Чарльз, – позвольте представить вас Виктории. Джейсон – мой племянник, – добавил он, обращаясь к девушке.

Племянник! Она-то надеялась, что он просто гость, а оказывается, он – родственник, вероятно, живущий вместе с герцогом. От этого ей стало несколько не по себе, но гордость заставила ее поднять подбородок и спокойно встретить жесткий взгляд Джейсона. Ответив на официальное представление коротким кивком, он сел напротив нее и посмотрел на О'Мэлли.

– Вряд ли можно надеяться, что еще осталась какая-нибудь еда?

Лакей заметно перепугался.

– Я.., нет, милорд. Не осталось. То есть еды достаточно, но она остыла. Сейчас же сбегаю на кухню и передам повару, чтобы он приготовил все, что нужно. – С этими словами он исчез.

– Джейсон, – сказал Чарльз, – я как раз предлагал Виктории взять подходящую горничную и обновить гардероб, чтобы…

– Нет, – резко ответил Джейсон. Желание немедленно скрыться подавило все прочие чувства Виктории.

– Если вы извините меня, дядя Чарльз, – сказала она, – мне.., мне нужно кое-что сделать.

Чарльз одарил ее благодарным извиняющим взглядом и любезно поднялся, но его племянник лишь откинулся на спинку стула и наблюдал, как она ретировалась, со скучающим презрительным видом.

– Виктория ни в чем не виновата, – начал Чарльз, пока лакей закрывал за девушкой дверь – Вы должны понять это.

– Неужто? – с сарказмом протянул Джейсон. – А сознает ли эта маленькая нищенка, что это мой дом и что она мне здесь не нужна?

Двери затворились за ней, но его слова успели долететь до нее. Нищенка! Маленькая нищенка! Тошнотворная волна унижения обожгла ее сердце, когда она, ничего не видя перед собой, бежала через залу. Судя по всему, Чарльз пригласил ее сюда, не получив согласия племянника.

Лицо девушки было бледным, но решительным, когда она вошла в спальню и открыла чемодан.

А в это время в столовой Чарльз продолжал уговоры:

– Джейсон, вы не понимаете…

– Вы пригласили ее в Англию, – сердито говорил Филдинг-младший. – Раз она так нужна вам, то возьмите ее к себе в Лондон.

– Не могу, – возразил герцог. – Она еще не готова к светской жизни. Многое предстоит сделать, прежде чем она выйдет в свет. Например, нужно взять для нее опытную компаньонку для появления в обществе.

Джейсон нетерпеливо кивнул лакею, ожидавшему рядом с серебряным кофейником.

Затем он резко заявил:

– Я хочу, чтобы ее завтра же здесь не было, я ясно выражаюсь? Забирайте ее в Лондон или отошлите домой, но мне она здесь не нужна! Я не собираюсь тратить на нее и цента. Если вы хотите помочь ей выйти в свет, то найдите другой способ для оплаты необходимых расходов.

Чарльз устало потер виски.

– Джейсон, я знаю, что вы не так бессердечны, как можно заключить из ваших слов. По крайней мере позвольте мне рассказать о ней.

Откинувшись на спинку стула, Джейсон со смертельно скучающим видом смотрел на герцога, упрямо пытавшегося добиться своего.

– Ее родители погибли несколько месяцев назад от несчастного случая. За один трагический день девушка потеряла мать, отца, дом, безопасность – все.

Джейсон вновь не проронил ни слова и остался недвижим, тогда Чарльз вышел из себя.

– Проклятие! Вы забыли, что чувствовали, когда потеряли Джейми? Виктория лишилась всех, кого любила, включая молодого человека, с которым должна была заключить помолвку. Она настолько неопытна, что верит, будто парень примчится выручать ее в ближайшие несколько недель, хотя его мать против их союза. Помяните мое слово: сейчас, когда его с Викторией разделяет целый океан, он подчинится своей мамаше. "Ее сестра теперь находится под опекой герцогини Клермонт, так что и с ней она разлучена. Подумайте о ее чувствах, Джейсон. Ведь вы знаете, что такое смерть и утрата, – или вы уже забыли, какая это мука?

Слова герцога, очевидно, дошли до Джейсона и достигли своей цели – он поморщился. Чарльз заметил это и удвоил усилия:

– Она невинна и растерянна, как дитя. На всем белом свете у нее нет никого, кроме меня.., и вас, хотите вы этого или нет. Представьте себе Джейми в подобных обстоятельствах. Но у Виктории есть мужество и гордость. Например, хотя она и рассказывала об этом со смехом, могу сказать, что вчерашний прием был для нее крайне унизительным. Если она поймет, что ее пребывание здесь нежелательно, она найдет способ убежать. А если это случится, – натянуто добавил Чарльз, – я никогда вам этого не прощу. Клянусь!

Джейсон резко отодвинул свой стул и поднялся с непроницаемо жестким выражением лица.

– Между прочим, не является ли она еще одним вашим побочным ребенком? Чарльз побледнел.

– Господи Боже, конечно, нет! – И когда Джейсон хмыкнул, Филдинг-старший в отчаянии добавил:

– Подумайте, что вы говорите! Разве я объявил бы о вашей помолвке, если бы она была моей дочерью?

Вместо того чтобы успокоить Джейсона, это заверение лишь напомнило о помолвке, мысль о которой и так бесила его.

– Если ваш ангелочек так невинен и мужествен, то отчего же она согласилась принести себя в жертву ради брака со мной?

– А, это? – Чарльз махнул рукой. – Я опубликовал объявление, не уведомив ее; она пока ничего не знает. Считайте, что я несколько поторопился. Заверяю вас, у нее нет ни малейшего желания выходить за вас.

Ледяной взгляд Джейсона начал оттаивать, и Чарльз поспешил окончательно закрепить победу:

– Сомневаюсь, что Виктория согласилась бы на этот брак, даже если бы это вас устроило. Вы чересчур циничны, жестоки и пресыщенны для такой хорошо воспитанной, идеалистически настроенной девушки, как она. Она восторгалась своим отцом и честно призналась мне, что хотела бы выйти за мужчину, подобного ему, – чувствительного, с благородными манерами, идеалиста. Вы же – полная противоположность, – продолжал он, увлеченный тем, что, кажется, задел душу собеседника.

Однако при этом герцог не заметил, как его тирада перешла в оскорбление.

– Осмелюсь сказать: если бы она узнала, что ей грозит брак с вами, с ней бы случился обморок! Да она наложила бы на себя руки до того…

– Достаточно, я уже получил полное представление об этом, – мягко прервал его Филдинг-младший.

– Хорошо, – усмехнувшись, сказал Чарльз. – Тогда могу я просить вас об одолжении? Пусть она ничего не знает о злосчастном объявлении. Я подумаю о том, как дать опровержение без неприятных последствий для каждого из вас, но только не сейчас. – Когда он увидел, что в ответ на его улыбку глаза Джейсона сузились, Чарльз тут же отрезвел. – Она еще дитя, Джейсон, – храброе, гордое дитя, пытающееся найти свой путь в жестоком мире, к встрече с которым она не готова. Если мы дадим опровержение тотчас после ее приезда, она станет посмешищем для всего Лондона. Люди скажут, что стоило вам взглянуть на нее, как вы убежали без оглядки.

Видение темных ресниц, сияющих синих глаз и лица, слишком прекрасного для того, чтобы быть реально существующим, промелькнуло в мозгу Джейсона. Он вспомнил мягкую улыбку, коснувшуюся ее розовых губ до того, как она заметила его присутствие в столовой. Кажется, она действительно была подобна ранимому ребенку.

– Пойдите поговорите с ней, – попросил Чарльз.

– Поговорю, – неожиданно быстро согласился тот.

– Но постараетесь ли вы убедить Викторию, чтобы она чувствовала себя как дома?

– Это будет зависеть от того, как она поведет себя, когда я найду ее.

Виктория выхватила из шкафа еще одну охапку белья, в то время как ее мозг сверлили слова Джейсона Филдинга. «Маленькая нищенка.., она не нужна мне здесь.. Маленькая нищенка…» Оказывается, она вовсе не нашла себе нового дома. Судьба просто сыграла с ней злую шутку.

Девушка набила чемодан бельем. Поднявшись, она было снова обратилась лицом к шкафу и тут же в изумлении застыла.

– Вы! – приглушенно воскликнула она, увидев в дверном проеме высокую фигуру своего врага, стоявшего со скрещенными на груди руками. Злясь на себя, что позволила ему увидеть свой испуг, она высоко подняла подбородок, полная решимости не допустить новых угроз и оскорблений. – Вам бы следовало научиться стучать, перед тем как заходить к людям.

– Стучать? – повторил он, сухо усмехнувшись – Даже когда дверь настежь открыта? – Его внимание привлек наполненный чемодан, и он поднял брови. – Вы уезжаете?

– Несомненно.

– Почему же?

– Почему? – вырвалось у нее. – Да потому что я не «маленькая нищенка» и, к вашему сведению, мне ненавистна сама мысль о том, что я кого-то обременяю.

Вместо того чтобы почувствовать себя виноватым, он, казалось, даже немного развеселился.

– А вас, случайно, не учили тому, что подслушивать нехорошо?

– Я и не подслушивала, – возразила Виктория, – Вы распекали меня на чем свет стоит таким голосом, который, должно быть, слышали даже в Лондоне.

– Куда же вы собираетесь отправиться? – спросил он, пропуская мимо ушей ее язвительную реплику.

– Это не ваше дело.

– Не грубите! – сказал он холодным повелительным тоном.

Виктория смерила его презрительным взглядом. На его лице читалась угроза. У него были широкие плечи и мощная грудь; рукава белой рубашки, подвернутые до локтя, обнажали бронзовые от загара мускулистые руки, чью силу она уже испытала, когда накануне он нес ее наверх.

Она знала также, что он отличался взбалмошным характером, и, судя по зловещему взгляду его жестких агатово-зеленых глаз, он, кажется, даже собирался силой вырвать у нее ответ. Чтобы не дать ему такой возможности, Виктория холодно сказала:

– У меня есть небольшая сумма. Постараюсь остановиться в какой-нибудь деревне.

– В самом деле? – с сарказмом протянул он. – Тогда, просто из любопытства, скажите, на что вы будете жить, когда у вас кончатся деньги?

– Буду работать! – сообщила ему девушка, пытаясь вывести его из себя.

Темные брови взметнулись в ироническом веселье.

– Это что-то новенькое – женщина, всерьез желающая работать. Тогда скажите, что же вы умеете делать? – Его вопрос был резким, как удар хлыста. – Вы умеете пахать?

– Нет…

– А забивать гвозди?

– Нет.

– А доить коров?

– Нет!

– Тогда вы бесполезны не только для самой себя, но и для других, не так ли? – безжалостно резюмировал он.

– Это совсем не так! – возразила она с сердитой гордостью. – Я очень многое умею, могу шить, готовить и…

– И позволить всем жителям деревни сплетничать о том, какие монстры эти Филдинги, которые отказали вам в приюте? Забудьте об этом, – надменно сказал он. – Я этого не допущу.